Александр Львович Костин Смерть Сталина. При чем здесь Брежнев?

Вместо предисловия

После публикации книги «Июнь 1941 года. Десять дней из жизни И.В. Сталина», автор получил несколько откликов на книгу[1], в которых высказывалось предложение постараться развеять еще один устойчивый миф, который существует вот уже свыше 50 лет— миф о якобы насильственной смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. Признаться, я и сам не раз задумывался над этим феноменом, особенно по прочтении очередной сенсационной публикации типа: «Загадка смерти Сталина», «Как убивали Сталина», «За что убили Сталина», «Тайна смерти Сталина», и т. д. и т. п. с различными вариантами комбинации слов— «насильственная смерть», «тайна смерти», «убийство», «отравление», и все это в тесной связи с последними днями (неделями, месяцами) жизни И.В. Сталина.

Перечитав еще раз книги и статьи, повествующие о болезни и смерти вождя, интервью свидетелей последних дней жизни Сталина, а также пересмотрев записи телефильмов, например, «Сталин. Live», я пришел к твердому убеждению, что большинство заключений авторов публикаций о насильственной смерти Сталина являются, как бы помягче выразиться, плодом их необузданной фантазии.

Для такого вывода были следующие основания. Во-первых, все исследователи этой проблемы и авторы многочисленных публикаций до середины 90-х годов прошлого столетия не имели возможности документально подтвердить свои версии, поскольку все материалы, связанные с историей болезни и обстоятельствами смерти Сталина, были засекречены. Мало того, большинство авторов были убеждены, что этих документов не существует в природе, поскольку они в свое время были якобы уничтожены. Спрашивается, на какие документальные источники они могли опереться? Таких источников было не так уж и много, но и они, мягко говоря, были тоже не очень достоверными. По крайней мере, таких источников нам известно всего три, два из них реальные и один виртуальный:

— мемуары Н. С. Хрущева, являющегося единственным свидетелем тех печальных событий, который опубликовал свои воспоминания о последних днях и часах жизни Сталина;

— воспоминания офицеров личной охраны Сталина, которыми они поделились с писателями и историками, пишущими на эту тему, спустя много лет после смерти вождя (далее — Охрана);

— наконец, слухи и легенды, которые стали распространяться сразу же после официальных правительственных сообщений о болезни и смерти Сталина.

Опираясь на эти, весьма и весьма уязвимые источники, авторы публикаций дополняли картину случившейся трагедии своими гипотезами, предположениями и откровенным вымыслом, а более поздние публикации дополнительно «опирались» на более ранние уже как на документальные источники. Короче говоря, они так упорно цитировали друг друга, что отдельные гипотезы и предположения одних авторов становились как бы документальными источниками для последующих версий более поздних авторов.

Во-вторых, при всем многообразии отдельных эпизодов в описании выдвинутых версий о причинах смертельной болезни, поразившей Сталина в начале марта 1953 года, и наступившей смерти вследствие вмешательства тех или иных конкретных людей, в качестве основных виновников, якобы ответственных за организацию и осуществление убийства Сталина, называют либо Л.П. Берию, либо Н.С. Хрущева. Есть, конечно, и другие варианты, например, Хрущев с Микояном, «триумвират»: Берия, Маленков, Хрущев, да еще «примкнувший» к ним Булганин и т. д. Но главный водораздел версий всей пишущей на эту тему братии проходит именно по линии «берияфобы» — «берияфилы», поскольку исследователи, относящиеся к сообществу «берияфобов», яростно критикуют и клеймят коллег из сообщества «берияфилов», и наоборот. При этом до истины докопаться становится довольно сложно, ибо конкретное содержание версий представителей данных сообществ имеет вектор, направленный не на поиски истины, а на то, как бы поосновательнее опровергнуть версию своего оппонента. Версии «берияфобов» и «берияфилов» — это как частицы и античастицы в мире физики элементарных частиц, которые при взаимодействии аннигилируют, то есть исчезают. Так же исчезает истина, если одновременно рассматривать проблему насильственной смерти Сталина с точки зрения наиболее остроумных версий представителей указанных сообществ.

И, наконец, в-третьих. Ни один из серьезных авторов исследований и публикаций о болезни и смерти Сталина не рассмотрел самую простую версию, а именно версию о естественной смерти вождя, что очень странно. Случись такое, то все версии как «берияфобов», так и «берияфилов» одномоментно превратились бы в мифы, в разных вариациях трактующие основной миф о якобы насильственной смерти Сталина.

Представив этот вопрос в такой постановке, действительно убеждаешься, что подавляющее большинство версий очень далеки от здравого смысла, но тогда возникает естественный вопрос об источнике зарождения самого мифа о насильственной смерти вождя.

Как хорошо известно, мифы, легенды, сказы, сказания, былины, эпосы и тому подобные небылицы являются, как правило, следствием существования некоей неразгаданной тайны. В этом мы убедились, исследуя в свое время устойчивый миф о сталинской «прострации», якобы случившейся с ним в первые дни после начала войны[2]. Этот миф родился на почве «таинственного» невыступления Сталина с обращением по радио к народу в первый день войны и свидетельств очевидцев, зафиксировавших факт отсутствия Сталина в течение нескольких дней в Кремле. Насколько нам удалось развеять этот миф, судить читателям, но не проглядывается ли и здесь аналогичный случай? Не родился ли миф о насильственной смерти Сталина на почве некоей неразгаданной тайны, которая сопутствовала естественной смерти Сталина?

Прежде чем принять решение о поисках этой «тайны» в качестве аргумента для развенчания мифа об «отравлении» («убийстве») Сталина мы обратились за разъяснением сложившейся ситуации к В. М. Жухраю, автору многочисленных публикаций о И.В. Сталине, который не понаслышке знает о состоянии здоровья Сталина в последние годы его жизни и может компетентно судить о степени достоверности многочисленных версий о его якобы насильственной смерти.

Поскольку в своих книгах о Сталине В.М. Жухрай деликатно обходит вопрос об истинной причине смерти вождя и в то же время не прибегает к критике многочисленных версий о его насильственной смерти, то уже в этом факте, на наш взгляд, была скрыта какая-то тайна, поскольку Жухрай, а в то время генерал Ю. Марков, работал в тесном контакте со Сталиным и не мог не знать о состоянии его здоровья и причинах его смерти. Но, как выяснилось, никакой тайны не было. Владимир Михайлович просто не считает нужным писать и даже говорить об очевидном для него факте, что Сталин умер естественной смертью, и этим все сказано. Относительно многочисленных публикаций, утверждающих, что вождь умер насильственной смертью, Жухрай напомнил известную поговорку о караване, идущем вперед, несмотря на лай собак. А еще процитировал высказывание Р. Тагора о том, что если путник будет бросать палки во всех собак, которые лают ему вослед, то он никогда не дойдет до намеченной цели.

Короче говоря, В. Жухрай занял как бы нейтральную позицию в отношении того, следует ли искать «философский камень» в той груде версий, догадок и просто откровенных вымыслов в истории о насильственной смерти И.В. Сталина, сложившейся на сегодняшний день. Для него вопрос ясен: он свою точку зрения высказал, а дальше — дело хозяйское, можете искать разгадку этой «тайны», но он участвовать в этом категорически отказывается. Несколько огорченные таким ответом, мы все-таки решились заняться поисками этой тайны. На принятие окончательного решения серьезно повлияли две интересные публикации, появившиеся за последние 2–3 года, которые, на наш взгляд, очень близко подвели к разгадке «тайны смерти Сталина», и о которых речь впереди. Самое интересное то, что авторы этих публикаций являются яркими представителями упомянутых выше «конфликтующих» между собой сообществ, то есть один из них ярый «берияфоб», а другой умеренный «берияфил».

Итак, краткая историческая справка о рождении, становлении и «триумфальном» шествии мифа о насильственной смерти И. В. Сталина.

Сталин еще был жив, хотя и находился в коматозном состоянии, когда его сын Василий стал гневно обвинять руководство страны в организации отравления отца. С этой мыслью он не расставался до конца своей жизни, и бытует, в свою очередь, версия, что именно это обвинение соратников Сталина в насильственной смерти отца ускорило смерть самого Василия Иосифовича Сталина. Позже Василий говорил водителю своей машины про некую «старуху с клюкой», появившуюся в Колонном зале Дома Союзов во время прощания с покойным. Якобы эта старуха обратилась к стоявшим в почетном карауле членам Президиума ЦК КПСС со словами: «Убили, сволочи! Радуйтесь! Будьте вы прокляты!»

Известный историк и, на наш взгляд, один из самых добросовестных биографов Сталина — Ю. Емельянов, также поддерживает версию о насильственной смерти Сталина, склоняясь больше к сообществу «берияфобов»:

«О том, что рассказ Василия вряд ли был плодом его фантазии, свидетельствуют и мои собственные воспоминания. В дни прощания со Сталиным моя мама пыталась добраться до Дома Союзов. Однако, попав в давку и едва уцелев, она решила повернуть назад. Находясь в троллейбусе, она слышала, как мужчина средних лет нарочито громко рассуждал о том, что «заступника рабочих убили» и теперь кое-кто «этому очень рад»[3].

Версии об отравлении, убийстве и заговорах его соратников с целью избавления от своего «опасного» вождя возникали как грибы после дождя, они носили спонтанный, бессистемный характер. Первым привел их в «систему» широко известный в диссиденствующих кругах писатель-эмигрант Абдуррахман Авторханов в своей книге «Загадка смерти Сталина», которой зачитывались как советские, так и зарубежные антисталинисты и антисоветчики.

А. Авторханов выстраивает целых шесть версий о «загадочной» смерти Сталина, ранжируя их по мере появления и публикации в хронологическом порядке: «Первая версия принадлежит Илье Эренбургу— подставному лицу, рупору тогдашнего руководства Кремля… Свою версию Эренбург рассказал французскому философу и писателю Жан-Полю Сартру. После публикации во французской прессе она обошла и всю мировую печать.

Вкратце рассказ Эренбурга сводится к следующему: 1 марта 1953 года происходило заседание Президиума ЦК КПСС. На этом заседании выступил Л. Каганович, требуя от Сталина: 1) создания особой комиссии по объективному расследованию «дела врачей»; 2) отмены отданного Сталиным распоряжения о депортации всех евреев в отдаленную зону СССР (новая «черта оседлости»). Кагановича поддержали все члены старого Политбюро, кроме Берии. Это необычное и небывалое единодушие показало Сталину, что он имеет дело с заранее организованным заговором. Потеряв самообладание, Сталин не только разразился площадной руганью, но и начал угрожать бунтовщикам самой жестокой расправой. Однако подобную реакцию на сделанный от имени Политбюро ультиматум Кагановича заговорщики предвидели. Знали они и то, что свободными им из Кремля не выйти, если на то будет власть Сталина. Поэтому они приняли и соответствующие предупредительные меры, о чем Микоян заявил бушующему Сталину: «Если через полчаса мы не выйдем свободными из этого помещения, армия займет Кремль!» После этого заявления Берия тоже отошел от Сталина. Предательство Берии окончательно вывело Сталина из равновесия, а Каганович вдобавок тут же, на глазах Сталина, изорвал на мелкие клочки свой членский билет Президиума ЦК КПСС и швырнул Сталину в лицо. Не успел Сталин вызвать охрану Кремля, как его поразил удар: он упал без сознания. Только в шесть часов утра 2 марта к нему были допущены врачи» (Die Welt. 1 сентября 1956 г.)[4].

По версии А. Авторханова, И. Эренбург озвучил инспирированное послесталинским руководством обвинение Сталину, что именно он затевал создать для евреев новую черту оседлости, а его окружение было категорически против, что должно было вызвать на Западе симпатии к хулителям Сталина. Во-вторых, это был намек, что, мол, Сталин умер не без помощи его бывших соратников, что придавало им ореол «освободителей» от сталинской тирании.

Через год, в 1957 году— продолжает А. Авторханов, — Кремль якобы инспирировал еще одно выступление за границей, на этот раз бывшего члена Президиума ЦК КПСС и секретаря ЦК КПСС, а потом посла СССР в Голландии Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко. И хотя Пономаренко, по существу, лишь подтвердил рассказ Эренбурга, его версия, поскольку он был официальным лицом и членом ЦК, была подхвачена мировой прессой как величайшая сенсация.

Вот эта версия: «Сталин в конце февраля 1953 года созвал заседание Президиума ЦК и сообщил о показаниях «врачей-вредителей»— как они умерщвляли видных деятелей партии и как они собирались делать это и дальше. Одновременно Сталин представил на утверждение Президиума ЦК проект декрета о депортации всех евреев в Среднюю Азию. Тогда выступили Молотов и Каганович с заявлениями, что такая депортация произведет катастрофическое впечатление на внешний мир. Сталин пришел в раж, начал разносить всех, кто осмеливался не соглашаться с его проектом. Еще раз выступил Каганович, на этот раз резко и непримиримо, демонстративно порвал свой партбилет (членский билет Президиума ЦК? — А.А.) и бросил его на стол перед Сталиным. Каганович кончил речь словами: «Сталин позорит нашу страну!». Кагановича и Молотова поддержали все, и негодующий Сталин вдруг упал без сознания — с ним случился коллапс. Берия пришел в восторг и начал кричать: «Титан умер, мы — свободны!», — но когда Сталин вдруг открыл глаза, Берия якобы стал на колени и начал просить у Сталина извинения. (Эта банальная сцена с Берией присутствует во многих советских инспирациях.)[5]

Причина возникновения этой версии аналогична той, что опубликовал И. Эренбург. По мнению ряда исследователей, в том числе Ю. Мухина — «Президиуму ЦК КПСС нужно было привлечь на свою сторону и подключить к разоблачению культа личности Сталина еврейские СМИ Запада, а это, по сути, все СМИ Запада»[6]. Непонятно только, зачем нужно было переносить «место действия» в Кремль, причем связывать случившийся со Сталиным апоплексический удар с заседанием Президиума ЦК КПСС, тогда как последующие, «классические» версии, увязывающие внезапное заболевание Сталина с его пребыванием на Ближней даче, преследовали аналогичные цели. В конце концов, и заседание Президиума можно было «организовать» на даче, чтобы избежать в дальнейшем возникших кривотолков о разительной «нестыковке» этих и последующих версий.

Следующие три версии, приведенные А. Авторхановым, связаны с высказываниями Н.С. Хрущева, хотя одну из них обычно связывают с именем Аверелла Гарримана, который во время войны был послом США в СССР, а другую — с публикациями французского журнала «Paris Match».

Вот как выглядит опубликованная в 1959 году версия смерти Сталина, услышанная А. Гарриманом от Н.С. Хрущева:

«Так называемый «заговор врачей», по которому несколько врачей обвинялись в заговоре с целью убийства некоторых руководящих коммунистов, был, очевидно, состряпан Сталиным, чтобы начать новую чистку. Некоторые иностранные наблюдатели России намекали, что люди из окружения Сталина, боясь потерять свою собственную жизнь в связи с новым массовым террором, сами убили старика. Я все время искал ответа на это. В моей недавней продолжительной беседе с Хрущевым он рассказал свою версию о смерти Сталина. Позднее, по моей просьбе, он разрешил мне опубликовать это.

Сталин, говорил мне Хрущев, стал в последние годы очень подозрительным, деспотичным и безжалостным. «Он никому не верил и никто из нас ему тоже не верил. Он не давал нам делать работу, на которую сам давно не был способен. Нам было очень трудно. Однажды в субботу, ночью, он пригласил нас на обед к себе на дачу за городом. Сталин был в хорошем настроении. Это был веселый вечер, и мы хорошо провели время. Потом мы поехали домой. По воскресеньям он обычно звонил нам, чтобы обсуждать дела, но в то воскресенье он не звонил, что нас поразило. В понедельник он также не вернулся в город. В понедельник вечером звонит начальник его личной охраны и говорит, что Сталин болен. Все мы — Берия, Маленков, Булганин и я — немедленно отправились на дачу, чтобы увидеть его. Он уже потерял сознание. Одна рука и одна нога были парализованы, отнялся язык. Мы находились с ним три дня, но сознание к нему не возвращалось. Потом на некоторое время к нему вернулось сознание, и тогда мы вошли в его комнату. Сиделка поила его чаем из ложки. Он пожал нам руки и старался шутить с нами, силясь смеяться, показал здоровой рукой на картинку, висевшую над его постелью. На ней был нарисован козленок, которого маленькая девочка кормила ложкой. Вот теперь, как бы говорил он жестом, он такой же беспомощный, как и этот козленок.

Через некоторое время он умер. Я плакал. Прежде всего, мы были его ученики и обязаны ему всем».

Я спросил Хрущева, выбрал ли Сталин себе наследника? Хрущев резко ответил: «Он никого не выбрал. Он думал, что будет жить всегда» (Averell Harriman. Peace with Russia. New York, 1959, pp. 102–103.»[7]

Данная версия переносит место действия непосредственно на Ближнюю дачу в Кунцево, в ней впервые появляется «знаменитая четверка»: Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, которые в ночь с 28 февраля на 1 марта «пировали» со Сталиным. Когда случился удар, неизвестно, но охрана забила тревогу только в понедельник 2 марта, то есть без медицинской помощи Сталин находился, возможно, целые сутки.

Через десять лет после смерти Сталина, с подачи Н.С. Хрущева, появилась еще одна версия насильственной смерти Сталина, которая широко муссировалась в СМИ Запада, особенно парижским журналом «Paris Match», материалы которого с обширными комментариями перепечатал немецкий журнал «Der Spiegel» (1963, № 32). А поскольку Хрущев сделал свое заявление, в котором осветил некоторые ранее неизвестные подробности обстоятельств болезни и смерти Сталина перед деятелями польской компартии, то версия вошла в арсенал небылиц о смерти Сталина, как версия «поляков, французского и немецкого журналов».

Так, журнал «Шпигель» начинает анализ высказываний Хрущева с сенсационного утверждения: «Целый ряд улик говорит за то, что Сталин ни в коем случае не умер естественной смертью, как нас в свое время хотели уверить официальные сообщения». Эта версия рисует события следующим образом: «Сталин умер вовсе не на кремлевской квартире, а в 84 километрах от Москвы в бывшем имении графа Орлова (это и есть кунцевская дача). Здесь, полностью изолированный от внешнего мира, Сталин был «пленником собственного страха». В ночь на 2 марта охраной Сталина сюда были срочно вызваны Хрущев, Маленков, Берия и Молотов… Охрана сообщила, что Сталин уже много часов не подает признаков жизни. Охрана не могла узнать, в чем дело, из-за сложности внутренней системы сообщения между тремя отдельными помещениями, в одном из которых находился Сталин. Открыть двери мог только он сам — при помощи специального электрического механизма. Так как никто из охраны не знал, в какой комнате находится Сталин, пришлось взламывать все двери подряд: открыли одну, открыли вторую — и здесь нашли Сталина. Он безжизненно лежал на полу, одетый в форму генералиссимуса. Первым отозвался Берия: «Тиран мертв, мертв, мертв», — торжествующе кричал он. В этот момент Сталин широко открыл глаза. Нет, он жив. Маленков, Хрущев, Молотов вышли из комнаты. Берия, постоянно носивший с собой ампулы с ядом, остался наедине со своим мстительным владыкой. Только через пять часов (якобы из-за большой гололедицы на дорогах) вызвали врачей»[8].

Немного ранее, на приеме представителей советской интеллигенции по случаю празднования Международного женского дня 8-е Марта, Хрущев недвусмысленно намекнул, что Берия не только не скрывал своего торжества при виде распростертого на полу тела Сталина, но был кровно заинтересован в его преждевременной смерти, о чем в указанном выше номере писал журнал «Шпигель». При этом журнал задавался вопросом: если в смерти Сталина был заинтересован только один Берия, то зачем было оставлять его наедине да еще с ядом, с беспомощным, тяжело больным человеком? Такое могло произойти только в случае заговора, существовавшего между членами «четверки», о чем дружно писали западноевропейские СМИ.

После совершения «тихого» государственного переворота в октябре 1964 года, когда Н.С. Хрущев был низвергнут с политического Олимпа и отправлен на пенсию, он принялся писать свои мемуары. Вернее, он надиктовывал тест на магнитную ленту, а уже его сын Сергей и зять А. Ад-жубей корректировали текст мемуаров и организовывали его распространение, прежде всего на Западе («Khrushchev Remembers»,1970 г. — «Хрущев вспоминает»).

В редакции, опубликованной за рубежом, версия А. Гарримана, опубликованная в 1959 году, была существенно расширена, дата сердечно-сосудистого коллапса перенесена на субботу 28 февраля, наконец-то упомянуто о врачах, которые появились на второй день болезни. Окончательная версия выглядела следующим образом:

«Сталин заболел 28 февраля 1953 года. Маленков, Берия, Булганин и я были у него на даче Ближняя в субботу ночью… Как обычно, обед продолжался до 5—б часов утра. Сталин был после обеда изрядно пьяный и в очень приподнятом настроении. Не было никаких признаков какого-нибудь физического недомогания… Мы разошлись по домам, счастливые, что обед закончился так хорошо… Я был уверен, что на следующий день, в воскресенье, Сталин вызовет нас для встречи, но от него не было звонка. Вдруг раздался телефонный звонок. Это был Маленков, он сказал: «Слушай, только что звонила охрана с дачи Сталина. Они думают, что со Сталиным что-то случилось. Будет лучше, если мы поедем туда. Я уже сообщил Берия и Булганину. Будет хорошо, если ты немедленно выедешь»… Я быстро оделся и поехал на дачу Сталина… Через 15 минут я был там. Когда мы все собрались, мы посетили дежурных офицеров, прежде чем идти в комнату Сталина. Офицеры объяснили нам, почему они подняли тревогу: «Товарищ Сталин обычно почти всегда вызывает кого-нибудь и просит чай или что-нибудь поесть к 11 часам. Сегодня он этого не сделал». Поэтому они послали Матрену Петровну узнать, в чем дело. Это была старая дева, которая с давних пор работала у Сталина. Она не отличалась блестящими способностями, но была честной и преданной Сталину. Вернувшись, она сообщила охране, что Сталин лежит на полу большой комнаты, в которой он обычно спит. Очевидно, Сталин упал с кровати. Охранники его подняли с пола и положили на диван в маленькой комнате. Когда нам все это рассказали, мы решили/ что неудобно явиться к Сталину, когда он в таком непрезентабельном состоянии. Мы разъехались по домам. Поздно ночью Маленков позвонил второй раз: «Охрана Сталина звонила опять. Они говорят, что со Сталиным что-то определенно не в порядке»…

Когда мы вновь послали Матрену Петровну проверить состояние Сталина, то она сказала, что он спит глубоким сном, но сном не обыкновенным. Мы решили, что лучше уехать. Мы поручили Маленкову вызвать Кагановича и Ворошилова, которых с нами не было накануне, а также врачей.

Врачи раздели Сталина и перенесли обратно в большую комнату, где было больше света. Врачи «сказали нам, что болезнь такого рода продолжается недолго и ее исход бывает смертельным («Khrushchev Remembers», vol. I, pp. 340–342)[9].

После смерти H.C. Хрущева в 1971 году его мемуары были опубликованы в СССР и данная версия, претерпев незначительные изменения и дополнения, вошла в «классику» публикаций о последних днях жизни И.В. Сталина. Наряду с версией офицеров охраны, которая появилась значительно позже и не застала «классификатора» А. Авторханова в живых, окончательная версия Хрущева составила общепринятую версию болезни и смерти Сталина, несмотря на их крайнюю противоречивость.

Однако прежде чем перейти к описанию версии «охраны», кратко остановимся еще на одной версии убийства Сталина, которую со слов «старых большевиков» опубликовал А. Авторханов:

«События 28 февраля— 1 марта развиваются так, как рассказано у Хрущева: «четверка» посетила Сталина, они вместе мирно и весело поужинали… Поговорив по деловым вопросам и изрядно выпив, Маленков, Хрущев и Булганин уезжают довольно рано — но не домой, а в Кремль. Берия, как часто бывало, остается под предлогом согласования со Сталиным некоторых своих мероприятий. Вот теперь на сцене появляется новое лицо: по одному варианту — мужчина, адъютант Берии, а по другому — женщина, его сотрудница. Сообщив Сталину, что имеются убийственные данные против Хрущева в связи с «делом врачей», Берия вызывает свою сотрудницу с папкой документов. Не успел Берия положить папку перед Сталиным, как женщина плеснула Сталину в лицо какой-то летучей жидкостью, вероятно, эфиром. Сталин сразу потерял сознание, и она сделала ему несколько уколов, введя яд замедленного действия. Во время «лечения» Сталина в последующие дни эта женщина, уже в качестве врача, их повторяла в таких точных дозах, чтобы Сталин умер не сразу, а медленно и естественно»[10].

Здесь приведена «финальная» часть версии «старых большевиков», которая недвусмысленно обвиняет «четверку» в состоявшемся и осуществленном заговоре с целью убийства Сталина накануне запланированного заседания Президиума ЦК КПСС, на котором должны были приниматься принципиальные решения по реализации намеченных Сталиным реформ, последствия которых напрямую касались дальнейшей судьбы его ближайших соратников, да и всей номенклатурно-партийной элиты страны. Приведем полностью содержательную часть этой, весьма экзотичной версии в том виде, в котором она изложена А. Авторхановым. Авторство версии якобы принадлежит группе «старых большевиков», реабилитированных еще при жизни, которые затем принимали активное участие в работе комиссий по расследованию преступлений Сталина. Они-то, мол, и «раскопали» такие подробности жуткого заговора самых близких Сталину соратников, что хоть святых выноси. Как бы дистанцируясь от возможных попыток приписать авторство этой версии самому А. Авторханову, он заранее оговаривается: «Эта версия получена при исключительных обстоятельствах, о которых еще рано писать. Излагая ее, я за нее так же мало ручаюсь, как и за предыдущие.

По поводу этой «бронезащитной» оговорки кто только не иронизировал. Приведем мнение Е. Прудниковой: «…Самой убойной, без преувеличения, можно считать версию, исходящую от неких неназванных Авторхановым «реабилитированных старых большевиков», будто бы полученную им при неких «исключительных обстоятельствах, о которых еще рано писать», — в 99 случаях из ста такая оговорка означаем что все изложенное попросту кто-то выдумал. Автор и сам это понимает, ибо оговаривается: «Я за нее так же мало ручаюсь, как и за предыдущие». То есть он за все версии мало ручается, но оговаривается именно перед этой. И его трудно не понять…»[11]

В этой версии инициатором покушения на Сталина выступает сам Хрущев, а Берии поручается выполнять лишь «грязную работу», что родило предположение, что Хрущев, инициируя очередную «байку», хотел тем самым морально реабилитировать себя перед «старыми большевиками», которые рано или поздно докопаются, что у него самого руки по локоть и выше в крови жертв «необоснованных сталинских репрессий».

Согласно этой версии, события 28 февраля— 2 марта развиваются так же, как и в предыдущих «байках» Хрущева: «четверка» посетила Сталина на даче, они вместе мирно и весело поужинали, но встреча состоялась вовсе не по инициативе Сталина. Ее якобы предложил Маленков под предлогом, что нужны указания Сталина по вопросам, которые будут обсуждаться на заседании Совета Министров в понедельник 2 марта. За неделю до этого Сталин сообщил членам Бюро Президиума ЦК, что процесс над «врачами-вредителями» назначен на середину марта и вручил им копии «Обвинительного заключения», подписанного генеральным прокурором СССР. Этот документ, как и комментарии генерального прокурора, ставленника Берии — Сафонова, в беседе со Сталиным окончательно рассеял всякие сомнения в его истинных намерениях. Выходило, что американцы во время войны сумели создать свои агентурные точки не только в кремлевском медико-санитарном управлении, но даже в ЦК (Лозовский) и МГБ (Абакумов). Англичане то же самое сделали еще до войны, а во время войны расширили свою сеть, завербовав туда членов ЦК Кузнецова, Попкова, Родионова. Об армии ничего не говорилось, кроме того, что ее второстепенные лидеры были предназначены к отравлению (Василевский, Говоров, Штеменко, Конев). Но и здесь между строк было видно, что только такие обиженные маршалы, как Жуков, Воронов, Юмашев, Богданов могли быть заинтересованы в этом. Вопрос о том, кто был заинтересован в умерщвлении Жданова и Щербакова, оставался открытым. Однако все знали, что Берия и Маленков никогда не были в хороших отношениях с ними, и если, например, Сталин действительно убил Жданова, то он его убил руками Берии, как Кирова — руками Ягоды. Словом, стало ясно, что процессом врачей дело не кончится, а — как в 1937 году — полетят головы и у многих членов Политбюро. Когда Берия, Маленков, Хрущев и Булганин проштудировали этот документ, то по предложению Хрущева, они решили коллективно обсудить положение.

Встреча состоялась в подмосковном лесу, под видом охоты (в четырех стенах на данную тему никогда не говорилось). Было решено— из-за состояния здоровья Сталина, не позволяющего ему участвовать в оперативной работе партии и правительства, предложить ему подать в отставку со всех постов. Но ведь Сталин, чтобы выиграть время, мог подписать любой документ, а потом уничтожить его инициаторов. Как быть? Хрущев якобы обратился к Берии:

— Лаврентий Павлович! Ты — специалист в таких делах, а мы в этом ни черта не понимаем, скажи, как сделать так, чтобы Сталин и дальше жил, но не вмешиваясь в дела партии и государства?

Берия понял намек и без всяких экивоков ответил, что Сталин за решеткой был бы еще более опасен, чем на воле; он и после смерти еще долго будет вмешиваться в дела, если от него не отмежеваться. Однако ничего конкретного Берия не предложил.

Тогда Маленков предложил заставить Сталин прочесть заявление об отставке по радио и телевидению, а потом изолировать его от всего мира на Соловецком острове. Берия это решительно отверг:

— Оттуда его освободят китайцы — из сочувствия, или американцы — из любопытства, как во время войны немцы освободили Муссолини.

Но, ободренный предложением Маленкова, Берия заявил, что он и чекисты могут ручаться только за мертвого Сталина. Это было то, что думал и Хрущев, но он хотел это услышать от Берии.

Искренность Берии была несомненна: ведь и его собственная голова находилась в опасности. Маленков, не без колебания, присоединился к Берии и Хрущеву. После этого Берии поручили разработать план «отставки Сталина». Плану дали даже кодовое наименование «Моцарт»— из пушкинского «Моцарта и Сальери» (тем самым как бы предрешалось, что в ход будет пущен яд).

Через несколько дней Берия пригласил к себе на дачу Маленкова, Хрущева и Булганина послушать только что полученные из-за границы пластинки классической музыки, в том числе и «Моцарта». Во время новой лесной прогулки Берия и «сыграл» им две пластинки «Моцарта» — предложил два детально разработанных плана: «малый» и «оптимальный».

«Малый план» предусматривал «отставку Сталина» без участия посторонних сил. У Сталина на очередном ужине с «четверкой» в Кунцево должен случиться смертельный удар — такой, чтобы он сразу не умер, но и не смог бы выжить. Умирать Сталин должен был при свидетелях, в том числе таких, как его дети и врачи.

«Оптимальный план» предусматривал взрыв дачи Сталина, когда он спит (значит — днем). Под видом продуктов нужно было доставить динамит для взрыва не только помещения Сталина, но и прилегающих зданий, чтобы заодно ликвидировать и лишних свидетелей.

За успех «малого плана» должны отвечать все четверо, ответственность за успех «оптимального плана» Берия брал на себя лично. В каждом из этих планов предусматривались и превентивные меры: из Москвы надо было удалить, под разными предлогами, явных сторонников Сталина, — особенно тех, кто ведал средствами коммуникации и информации (Министерство связи, радио и телевидения, ТАСС, редакции «Правды» и «Известий»), а также некоторых видных руководителей из Министерства обороны, МГБ, МВД и комендатуры Кремля. В то же время наиболее надежных сторонников «четверки» (маршал Жуков и др.) следовало вызвать в Москву. Все средства связи дачи Сталина, его кремлевской квартиры и служебных кабинетов, начиная с определенного Х-часа, выключались из всех общих и специальных правительственных проводов. Все машины дачи, Сталина, охраны и обслуги «конфисковывались» с начала Х-часа. Все дороги к даче и от нее — как по земле, так и по воздуху — закрывались для всех, в том числе для всех членов Президиума ЦК, кроме «четверки».

Функции членов «четверки» были четко разграничены: Берия отвечал за «оперативную часть» плана, Маленков — за мобилизацию партийно-государственного аппарата, Хрущев — за столицу и коммуникации, Булганин — наблюдение за военными. С самого начала Х-часа «четверка» объявляла о «тяжелой болезни» Сталина и брала в руки власть «до его полного выздоровления». Так легализовывались все действия заговорщиков. Самым оригинальным в этом рассказе надо считать, пожалуй, то, что заговорщики утвердили оба плана сразу! Начать решили с «малого плана», но в случае его провала, тут же пускался в ход запасной, «оптимальный план». Если заговор, так с абсолютно гарантированным успехом, — этому учил ведь и сам Сталин («бить врага надо наверняка!»).

После такой подготовки и состоялась встреча «четверки» со Сталиным на его даче в Кунцево вечером 28 февраля 1953 года»[12].

Далее приводится уже рассмотренная выше версия успешно реализованного «малого плана» заговорщиков.

Хотя А. Авторханов решительно отмежевывается от авторства этой сногсшибательной версии, но видимо, подсознание подсказывает, что как-то нужно «отметиться», не хуже известной всем с детства лягушки-путешественницы, что это «…я придумала». Спрашивается, зачем тогда не к месту приводить фрагмент воспоминания дочери Сталина о женщине-враче у смертельного одра ее отца, который приводит А. Авторханов в конце своего повествования по поводу версии «старых большевиков»: «При этом невольно вспоминается место из книги Аллилуевой, где сказано несколько слов о какой-то таинственной женщине-враче у постели умирающего Сталина: «Молодые врачи ошалело озирались вокруг… Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, — где я ее видела? Мы кивнули друг другу, но не разговаривали» (Двадцать писем к другу, стр. 7).

Я думаю, что выяснение роли данной женщины-врача при Берии было бы очень важно. Интересно, где же Аллилуева видела эту женщину до смерти Сталина и видела ли она ее после его смерти?»[13]

То есть автор задумывается над тем, как бы довести придуманную им версию до логического завершения.

Все вышеприведенные версии о последних днях и часах жизни Иосифа Виссарионовича Сталина прямо или косвенно связаны с Н.С. Хрущевым. Однако со второй половины 70-х годов вдруг «заговорили» офицеры личной охраны Сталина, которые к тому времени были уже достаточно пожилыми людьми. Инициатором публикации воспоминаний офицеров охраны был полковник А. Рыбин, который работал в охране Сталина до 1935 года, а затем длительное время возглавлял службу безопасности Большого театра. Что заставило А. Рыбина заняться исследованием причин болезни и смерти Сталина, неизвестно. Хотя он не был свидетелем последних дней жизни Сталина, но всю свою оставшуюся жизнь он посвятил этой проблеме, написав целую серию статей под общим подзаголовком «Записки телохранителя». Отдельные статьи были впоследствии опубликованы в виде брошюр, из которых наиболее известны следующие:

— «Рядом со Сталиным»;

— «Кто отравил Сталина»;

— «Сталин и Жуков»;

— «Сталин в октябре 1941 года»;

— «Сталин на фронте».

Впоследствии свои заметки о жизни и деятельности И. В. Сталина А. Рыбин в соавторстве с И. Бенедиктовым опубликовал в виде книги «Рядом со Сталиным», которая выдержала несколько переизданий. В 2010 году эта книга была вновь переиздана издательством «Алгоритм».

А. Рыбин начал свою многолетнюю работу по восстановлению доброго имени Сталина в 1977 году, когда он собрал в очередную годовщину смерти вождя нескольких бывших сотрудников охраны, присутствовавших на Ближней даче в мартовские дни 1953 года, и записал их воспоминания о тех трагических днях и событиях. В Музее Революции хранится подлинник рукописи А. Рыбина с воспоминаниями своих бывших сослуживцев под заглавием «Железный солдат».

Наиболее подробные воспоминания оставили полковники П. Лозгачев и В. Туков. Самые краткие показания дал М. Старостин — сотрудник для поручений, не дежуривший в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года. После публикации первых показаний бывших офицеров охраны Сталина, к ним стали проявлять интерес многие историки и писатели, по просьбе которых первичные показания офицеров уточнялись и дополнялись, пока не сформировались в виде довольно обстоятельной «версии охраны».

Особенно активно раздавал интервью и делился своими воспоминаниями полковник П. Лозгачев, бывший в ту пору дежурным помощником коменданта Ближней дачи. Насколько нам известно, подробные воспоминания П. Лозгачева имеются в личном архиве недавно ушедшего из жизни писателя В. Карпова и ныне здравствующего историка и писателя В. Жухрая, а также Э. Радзинского[14].

Приводим версию воспоминаний П. Лозгачева, записанную В. Жухраем и опубликованную в его книге «Сталин (из политической биографии)», изданной в 1999 году (издательство «Сворогъ»).

«28 февраля на 1 марта на Ближней даче[15] дежурили Хрусталев, Лозгачев, Туков и Бутусова[16].

Сталин приехал на дачу в Кунцево около 24 часов. Вскоре приехали Л. Берия, Г. Маленков, Н. Хрущев и Н. Булганин. Мы подали на стол только один виноградный сок. Что касается фруктов, то они всегда находились в вазах на столе. В пятом часу утра гости уехали. Прикрепленный полковник Хрусталев закрыл двери. Хрусталев сказал, что, якобы, Сталин сказал ему: ложитесь спать все, мне ничего не надо, вы не понадобитесь. Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра.

Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем (к чему бы эта ремарка? — А.К.).

В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный М. Старостин[17].

Утром все мы взялись каждый за свое дело. Тем временем, произошла суточная смена личной охраны Сталина.

Обычно Сталин вставал в 10–11 часов. Я смотрю, уже 12 часов, а движения в комнатах Сталина нет.

Постепенно ближайшие к Сталину люди из охраны стали волноваться и теряться в догадках: почему Сталин не встает, никого к себе не вызывает.

В 16 часов Старостин говорит: «Что будете делать?»

Обычно я входил с корреспонденцией к Сталину, когда замечал, что он уже встал. Сидим в служебном кабинете и думаем: что же делать. Дождались до б часов вечера, а движения в комнатах Сталина все нет. Я говорю Старостину: «Иди ты, как начальник охраны». Старостин отвечает: «Я боюсь[18], иди ты с пакетами (в мою обязанность входило приносить Сталину полученную корреспонденцию)».

Наконец, в 18 ч. 30 минут в комнате у Сталина появилось электроосвещение. Все с облегчением вздохнули. И все же время шло, а Сталин никого не вызывал.

В 22.30 пришла почта на имя Сталина. Тут я использовал момент. Забрал от нарочного почту и решительным, твердым шагом направился к Сталину. Прошел одну комнату, заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там, ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просвечивалась полоска электроосвещения. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку. Я оцепенел. Покушение, отравление, инсульт?

Быстро побежал к нему: «Что с вами, товарищ Сталин?» В ответ услышал произношение «ДЗ» и больше ничего. На полу валялись карманные часы 1-го часового завода, газета «Правда», на столе бутылка минеральной воды и стакан. Я быстро по домофону вызвал Старостина, Тукова и Бутусову. Они прибежали и спросили: «Товарищ Сталин, вас положить на кушетку?»

Как показалось, он кивнул головой. Положили, но она мала. Возникла необходимость перенести его на диван в большой зал. Все четверо понесли товарища Сталина в большой зал. Видно было, что он уже озяб в одной нижней солдатской рубашке. Видимо, он лежал в полусознательном состоянии с 19 часов, постепенно теряя сознание.

Сталина положили на диван и укрыли пледом.

Срочно позвонили министру Государственной безопасности С. Игнатьеву. Он был не из храбрых и адресовал Старостина к Берии. Позвонили Г. Маленкову и изложили тяжелое состояние Сталина. В ответ Георгий Максимилианович Пробормотал что-то невнятное и положил трубку. Через час позвонил сам Маленков и ответил Старостину: «Берию я не нашел, ищите его сами».

Старостин бегает и шумит: «Звони, Лозгачев». А кому звонить, когда уже все знают о болезни Сталина. Еще через час позвонил уже сам Берия: «О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите». Так же мигом положил трубку.

Я остался один у постели больного. Обида от беспомощности перехватила горло и душили слезы. А врачей все нет и нет. В 3 часа ночи зашуршала машина у дачи. Я полагал, что это врачи приехали, но с появлением Берии и Маленкова надежда на медицинскую помощь лопнула. Берия, задрав голову, поблескивая пенсне, прогромыхал в зал к Сталину, который по-прежнему лежал под пледом вблизи камина. У Маленкова скрипели новые ботинки. Он их снял в коридоре, взял под мышку и зашел к Сталину. Встали поодаль от больного Сталина, который по роду заболеваемости захрипел.

Берия: «Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой».

Постояли соратники и удалились из зала, хотя я им доказывал, что товарищ Сталин тяжело болен.

Тут я понял, что налицо предательство Берии, Маленкова, мечтающих о скорой смерти товарища Сталина.

Снова я остался один у больного Сталина. Каждая минута тянулась не менее часа. Часы пробили 4, 5,6, 7 утра, а медпомощи и признаков не видно.

Это было ужасно и непонятно: что же происходит с соратниками товарища Сталина?

В 7.30 приехал Н. Хрущев и сказал: «Скоро приедут врачи». В 9 часов 2 марта прибыли врачи, среди которых были Лукомский, Мясников, Тареев и др. Начали осматривать Сталина. Руки у них тряслись. Пришлось помочь разрезать рубашку на товарище Сталине.

Осмотрели. Установили кровоизлияние в мозг. Приступили к лечению. Ставили пиявки, подавали больному кислород из подушки.

Так больной Сталин больше полусуток пролежал без медицинской помощи»[19].

Как видим, «версия охраны» разительно отличается от всех, рассмотренных выше, версий Н.С. Хрущева. Похоже, что офицеры охраны ничего не знали о версиях Хрущева, ну а Хрущев, который в это время был уже в мире ином, не мог предполагать, что будут «вспоминать» охранники после его смерти. Именно эта «нестыковка» «классических» версий о якобы насильственной смерти И.В. Сталина и породила множество вариантов «уточняющих» версий, наиболее одиозные из которых будут рассмотрены в предлагаемой читателю книге.

Несколько слов о третьем, «мифологическом» источнике информации, которым пользовались некоторые «исследователи» причин болезни и смерти Сталина. Наиболее полную «коллекцию» экзотических мифов собрала Е. Прудникова, часть из которых приводится ниже:

«Есть предположение, что Сталина устранили: у него было высокое давление, и вечером ему подмешали в пищу тогда редкое, а ныне распространенное средство для гипотоников, поднимающее давление. Эффект был острым, но картина не такой, как при инсульте, когда смертельный исход если наступает, то через два часа после начала приступа. Между тем даже с момента, когда почувствовали неладное, до приезда дочери и членов Политбюро прошло не менее б часов.

Кто мог задумать и осуществить устранение Сталина? Только Берия. Он был уже обречен и понимал это, но еще имел в своих руках большую власть.

В конце 50-х годов весьма осведомленный человек — сын генерала МГБ, писатель Евгений Д. — утверждал, что Берия, чувствуя затягивавшуюся вокруг его горла петлю, отравил Сталина.

Шофер Маленкова якобы со слов своего хозяина рассказывал:

«Когда Сталин заболел, врач приготовил ему воду с лекарством. Стакан с этой водой понес Сталину Берия и по дороге туда что-то насыпал. Берия вернулся из комнаты Сталина и сказал, что Сталин умер».

А вот еще такой экзотический шедевр:

«Отдыхая в санатории в последний год жизни, Поскребышев шепотом говорил: «Сталина убили. Когда он упал с инсультом, Берия прислал новых охранников, и они мешочками с песком били Сталина по голове, чтобы усилить кровоизлияние в мозг».

Слухи об убийстве Сталина Берией подкрепляются такими соображениями, высказывавшимися разными людьми:

«Берия уже находился в опале. Мимо него шли многие важные дела, в том числе дело врачей, хотя в его руках все еще находилась большая власть. Используя ее, он добился того, что Сталин отстранил начальника личной охраны генерала Власика. Это повлекло за собой замену всех старых охранников Сталина новыми.

Берия радостно воспринял смерть Сталина и воскликнул у еще не остывшего тела: «Тиран умер!».

Многие предполагают, что Сталин был отравлен, некоторые же отвергают эту версию и утверждают, что старому и перенесшему инсульт Сталину кто-то из охраны по указанию Берии дал сильный подзатыльник. Этого оказалось достаточно, тем более, что толчок был действием не только физическим, но и психологическим: чувство страха постоянно жило в сознании подозрительного Сталина. Утверждают, что высшие круги НКВД уже после ареста Берии давали подписку о неразглашении этого дела, ибо оно могло вызвать лишь смятение в умах и смуту»[20].

Более «дальновидные» мифотворцы облекают свои фантазии в правдоподобную форму, привлекая в качестве авторов мифов известных политических или государственных деятелей. Так, хорошо известный поэт Ф. Чуев сумел «привлечь» в качестве «свидетеля» насильственной смерти Сталина даже В. М. Молотова:

«И МОЛОТОВ ТУДА ЖЕ

В. МОЛОТОВ. Некоторые считают, что Сталина убил Берия. Я думаю, это не исключено. Потому что на кого Сталин мог опереться, если мне не доверял и видел, что другие не особенно твердо стоят?

Ф. ЧУЕВ. Западные радиостанции подробно рассказывали о «деле врачей», что суд над ними должен был состояться пятого марта, и как раз в этот день умирает Сталин. Прозрачный намек, что его умертвили.

В. МОЛОТОВ: Возможно. Не исключено, конечно. Берия был коварный, ненадежный. Да просто за свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже держусь того мнения, что Сталин умер не своей смертью. Ничем особенно не болел. Работал все время… Живой был, и очень… Что Берия причастен к этому делу, я допускаю… Он сыграл очень коварную роль»[21].

Если уж В.М. Молотов убежден, что убийцей Сталина является Берия, то других доказательств можно бы и не приводить. Но Ф. Чуев не унимается и берет очередное интервью у Василия Рясного, который, по его словам, был начальником правительственной охраны. Правда, на самом деле он был начальником 2-го Главного управления, то есть контрразведки, но это уточнение к слову. Что же поведал Ф. Чуеву этот весьма компетентный «свидетель» тех трагических событий:

«Беда со Сталиным случилась в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Рясному позвонил его подчиненный Старостин, начальник личной охраны Сталина:

— Что-то не просыпается…

Было уже часов девять утра. А он обычно вставал рано». И какой же совет дает своему подчиненному якобы начальник правительственной охраны?

— А ты поставь лестницу или табуретку и загляни! — посоветовал Рясной Старостину.

«Над дверью в спальню было стеклянное окно. В комнате стоял диван, стол. Маленький столик для газет и рядом с ним мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой. Старостин приставил лестницу, заглянул в окно и увидел, что Сталин лежит на полу. Потрясенный, он тут же позвонил Рясному, у которого на даче всегда дежурила машина. Рясной помчался в Кунцево и, приехав, сразу вскарабкался на ту же лестницу. Сталин лежал на полу, и похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке.

— Скорей звони Маленкову! — приказал Рясной Старостину. Дверь в спальню заперта на ключ. Ломать не смеют. Ключ у хозяина.

«Не знаем, что делать, — говорит Рясной, — ждем, приедет Маленков, распорядится. Я-то чего?»

Маленков и Берия приехали вместе. Рясной встретил их во дворе, кратко доложил о случившемся и добавил:

— Надо срочно вызвать врачей!

Тучный Маленков побежал в коридор к телефону, а Берия усмехнулся:

— А, наверное, он вчера здорово выпил!

«Эта фраза покоробила меня настолько, что до сих пор заставляет кое о чем задуматься», — признается Рясной. Тем самым Берия нежданно высказал свое отношение к Сталину»[22].

Трудно сказать, сам ли Ф. Чуев сочинил столь экзотическую версию заболевания Сталина, либо обнародовал несусветный бред В. Рясного, в то время уже глубокого старика, но эта версия ни с какого боку не стыкуется с версиями ни Хрущева, ни Охраны. Хотя о том, что из-за запертой изнутри двери в покои Сталина было не так-то просто попасть, сочинять Чуеву было совсем ни к чему.

А вот еще целая антология версий о том, в каких условиях жил и творил вождь мирового пролетариата в своем трагическом уединении на Ближней даче в Кунцево и что случилось с ним в тот трагический день на стыке зимы и весны 1953 года.

1. «Дом-дача стоял за двумя заборами, окруженными несколькими рядами колючей проволоки, за тремя рвами с водой. Охранялось все это десятью вышками и по меньшей мере, одним дотом. Кроме того, под домом был огромный бункер и система подземных коммуникаций, а также ветка метро, соединяющая дачу с Кремлем.

На втором этаже дома в четырех комнатах находилась преданная охрана— молодые деревенские парни— все лейтенанты.

О неблагополучии узнали, когда наутро старуха, выполнявшая обязанности официантки, пришла взять с окошка посуду от ужина и передать завтрак. Ужин оказался нетронутым. Охрана не знала, что делать. Наконец вызвали соратников. Они понимали — наверняка что-то случилось, и решили взломать дверь. Однако она оказалась сделанной из толстой, снарядонепробиваемой стали: именно в этой двери было окошко для пищи. Ни один заключенный не содержался так строго. Все попытки взломать ее оказались безуспешными. Длинный и узкий стальной ключ, которым она открывалась, находился у Сталина. И вдруг нашелся элементарно простой выход, делавший бессмысленной тяжелую бронированную дверь. Ее сравнительно легко приподняли и сняли с петель! В комнате лежал полуживой, вернее, полумертвый вождь».

2. «Кабинет Сталина был расположен в большой, почти пустой комнате. Посередине стоял письменный стол и у стены диван. Другой мебели не было. Сзади стола находился наблюдательный глазок, в который офицер охраны мог заглянуть, чтобы удостовериться, что все в порядке. На столе была установлена простейшая кнопочная сигнализация вызова охраны. Было принято в определенное время через окошечко в двери (как арестанту!) подавать Сталину пищу, а световой сигнализацией, как в известных опытах Павлова, напоминать ему о еде.

В один из первых дней марта 1953 года Сталину подали еду. Сообщили об этом мерцанием лампочки, но он сидел за столом и, казалось, писал. И когда через полчаса после сигнала офицер заглянул в глазок снова, то опять увидел Сталина склоненным над столом. Ничто не вызвало тревоги. Согласно инструкции вождя не следовало беспокоить, хотя в этот раз он не притронулся к еде. Когда еще через полчаса офицер заглянул в глазок, Сталин не переменил позы, и офицер сообщил об этом начальству.

Когда вошли в кабинет, выяснилось, что будто бы пишущая рука вождя на самом деле тянулась к сигнализации, когда он потерял сознание. Сталина перенесли на диван. Срочно вызвали какого-то малоизвестного врача из департамента Берии. Известные же доктора, следившие за здоровьем Сталина, к тому времени были в тюрьме. Врач засвидетельствовал сердечный приступ. Сталин, незадолго до этого перенесший удар, не приходя в сознание, умер.

5 марта 1953 года должен был начаться процесс над врачами. По иронии судьбы, этот день стал днем смерти Сталина».

3. «Сталин жил в отдельном домике. Калитку, которая отделяла его даже от охраны, он закрывал сам. Будучи «совой», Сталин просыпался не ранее 10–11 часов, открывал калитку, и тогда можно было войти в нее.

В тот день к 11 утра были вызваны на доклад несколько военных. Однако к этому часу калитка оставалась закрытой. Ждали. После часа дня стали волноваться. Наконец, в 3 часа по согласованию с начальником охраны осмелились открыть калитку. Вошедшие застали Сталина еще живым. Вызвали Светлану и соратников. Приехали они, когда Сталин был уже в агонии. Стране и миру еще дня 3 сообщали о ходе болезни уже мертвого вождя. Готовили и готовились».[23]

Все вышеприведенные мифологические версии обладают одним «достоинством»: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», хотя, частенько на них продолжают ссылаться как на бесспорный источник информации, некоторые исследователи.

А вот версия, обнародованная академиком Мясниковым, выглядит весьма правдоподобной и даже подлинной. Вечером 2 марта за ним приехали из Кремлевской больницы и отвезли в Кунцево к больному Сталину. Впечатление от увиденного и услышанного от министра здравоохранения СССР А.Ф. Третьякова было настолько ярким, что оно не изгладилось по прошествии времени:

«В одной из комнат уже был министр здравоохранения. Министр рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в три часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время»[24].

Оставим пока без комментариев откровения столь ответственных свидетелей, поскольку в последующем нам придется еще не раз к ним возвращаться, обратив внимание читателя на то, что в этой коротенькой цитате нами усматривается ключ к разгадке долгоживущей тайны, сопровождающей загадочную смерть Иосифа Виссарионовича Сталина.

Отметим еще один, на наш взгляд, очень важный момент, на который почему-то не обратил внимание ни один из исследователей проблемы «загадочной смерти» Сталина. Все они дружно, как бы сговорившись, утверждают, что версии Н.С. Хрущева и Охраны не стыкуются, потому что ни тот (Хрущев), ни другой (Охрана) не знали о существовании противоположной версии. Но это не так. О существовании версии Охраны не мог знать лишь Хрущев, умерший в 1971 году. Однако версия Охраны «родилась» после 1977 года и «составители» этой версии не могли не знать о существовании версии Хрущева, но почему-то под нее не «подстроились». Создается впечатление, что «составители» версии Охраны сделали это преднамеренно, чтобы «запутать» вопрос настолько, что по прошествии 33 лет так никто его и не распутал.

Далее, ни один из исследователей не пожелал изучить такой лежащий на поверхности вопрос: почему Охрана молчала почти 25 лет и только после встречи, организованной А. Рыбиным в 1977 году, вдруг дружно заговорила, повторяя заученно, как «Отче наш», версию полковника П. Лозгачева, изобилующую столь многочисленными нелепостями, что с очевидностью выпирает ее надуманный характер.

Итак, вопрос сводится к тому, почему именно 1977 год стал годом рождения версии Охраны? Что же такое происходило в первой половине 70-х годов, что заставило руководство страны вернуться к уже изрядно подзабытым событиям трагического февраля-марта 1953 года? Ответив на этот вопрос, мы вплотную приблизимся к разгадке «таинственной» смерти Сталина. Вернее к тем обстоятельствам, которые вполне естественную смерть Сталина обратили в некую тайну, волнующую уже третье поколение советских людей (ныне «россиян»), как живших при Сталине, так и родившихся после его «таинственной» смерти.