"ПЕТР III" - читать интересную книгу автора (Сахаров (редактор) А.)

XXI

Пётр Фёдорович перенёс свою резиденцию в Ораниенбаум и, всё более и более увлекаясь, занимался там приготовлениями к датскому походу, причём не упускал случая упражнять и усовершенствовать по прусскому образцу свою голштинскую гвардию, которая всюду сопровождала его и для которой были устроены в конце парка лагерь и небольшая крепость.

Графиня Елизавета Воронцова переехала вместе с ним и, не имея теперь причин бояться императрицы, устроила себе, точно супруга императора, собственный двор, около которого теснилась теперь большая часть всего общества, могущего дышать лишь отблеском власти и могущества.

Влияние и значение Воронцовой возрастали с каждым днём, несмотря на то, что во время устраивавшихся каждый вечер вакханалий, в которых император искал отдохновения от душевной и физической усталости дня, часто происходили бурные сцены, причём он сплошь и рядом грозил Елизавете Романовне Сибирью, но зато в иные дни он давал ей обещания жениться на ней и короновать, по примеру Петра Великого, в Москве императрицей.

Вместе с тем он то и дело посылал курьеров справляться о ходе постройки дома в Шлиссельбурге.

Несчастный Иоанн Антонович был увезён Корфом несколько дней спустя после посещения императора в Петербург. Его поселили в доме фельдцейхмейстера графа Петра Ивановича Шувалова на Фонтанке; хотя он и не смел покидать его, однако ему, проведшему всю жизнь в тюрьме, этот дом, в котором он был господином и при котором имелся небольшой, но искусно разбитый садик, казался раем.

Пётр Фёдорович приказал привезти к себе отца Филарета; когда монах появился пред ним с печальным против обыкновения лицом, с опущенными долу глазами и не поднял руки для благословения, император дружески хлопнул его по плечу и сказал:

– Я обещал вам, благочестивый отче, облегчить долю узника, о котором вы напомнили мне после смерти императрицы. До сих пор государственные дела не давали мне возможности выполнить обещанное; но я не забыл об этом. Я отпер узнику темницу. Вас проведут в дом, отведённый ему, вам будет поручена высокая честь подготовить его к тому, чтобы он мог вскоре занять подобающее его имени и рождению положение в свете.

Отец Филарет долго глядел на императора проницательным взором.

– Поздненько же вы вспомнили об обещании, ваше императорское величество! – холодно произнёс он. – Но я буду молить Бога, дабы Он зачёл вам благодеяние, оказанное узнику. Я помню также, что одновременно с обещанием позаботиться о несчастном отпрыске Петра Великого вы дали мне также обещание быть верным слугой церкви и защитником её против всех зол и напастей. Вместо этого вы намереваетесь теперь оскорбить её и уменьшить её права. Я всего лишь незначительный слуга церкви, но и я имею право свидетельствовать пред вами о данном вами обещании. Поверьте мне, Бог не допускает насмешек над Собой, если вы нарушите свои обещания и будете продолжать преследовать святую церковь. Бог отвернётся от вас и пошлёт несчастье и беду на вашу голову; ведь Господь Бог, а не кто иной, доставляет князьям мира земную власть и могущество; Он даёт корону, но может и отнять её.

– Дерзкий поп!.. Как ты осмелился? – вспыхнув гневом, вскрикнул Пётр Фёдорович, но тут же сдержался и, близко подойдя к продолжавшему стоять спокойно монаху, произнёс: – Вы правы, батюшка, в отношении церкви; я вовсе не хочу заходить далеко в ссоре с ней. Я уже вернул из ссылки митрополита, которого хотел было наказать за сопротивление моим желаниям; я не хочу пускать в ход насилие, но уверен, что он признает обязанности церкви принести и со своей стороны жертву ради императора и России.

– Церковь не побоится жертвы, раз дело зайдёт о защите родины, – произнёс монах, на которого заигрывания императора оказали столько же влияния, сколько и вспышка гнева пред тем, – но церковь не имеет права позволить умалить имущество, так как оно принадлежит бедным и нуждающимся, матерью коих она является. А теперь дело идёт о пролитии русской крови ради расширения пределов страны, не имеющей с нами ничего общего.

– Эта страна – страна вашего императора. Война, в которой я требую поддержки церкви, должна будет быть ведена для защиты моей чести против надменного врага. Разве ваш император, покровитель вашей церкви, не имеет права на вашу помощь?

– Не требуйте от меня ответа на этот вопрос, ваше императорское величество! Не мне определять обязанности и права церкви. Высокопреосвященный владыко, глава которого озарена Самим Богом, даст вам ответ; но берегитесь поднимать против него руку насилия! На его защиту восстанут все ангелы и святые мученики церкви. Я же лично приношу вам свою искреннюю благодарность за то, что вы изволили доверить мне Иоанна Антоновича. Я исполню ваше поручение, но раньше я должен испросить на это разрешение владыки, потому что без его согласия я не могу покинуть монастырь.

– Сделайте это, сделайте, батюшка! – произнёс Пётр Фёдорович и, точно озарённый внезапной мыслью, ближе подходя к собеседнику, глухим голосом прибавил: – Вы – человек, могущий хранить тайну, вы русский и любите потомков своих царей.

– Да благословит Господь эту кровь и да сохранит её во веки веков, – сказал отец Филарет, причём его лицо просияло высоким воодушевлением, после чего, кинув на императора строгий взор, он прибавил: – Если только она не отвратится от единой истинной православной церкви.

– Так вот, – продолжал Пётр Фёдорович, – тот Иоанн Антонович, который томился всю свою молодость в заточении, происходит от крови Петра Великого; вы видели его, и по наружности он – настоящая копия могучего царя, заставлявшего трепетать пред Россией всю Европу. Известно ли мне то же самое насчёт ребёнка, называемого моим сыном? Он – сын той немки, которую дали мне в жёны на моё несчастье, это я знаю наверно, – воскликнул государь с насмешливым хохотом, – но сродни ли он мне, этого я не знаю; почему бы тогда не поменяться ему местами с тем Иоанном Антоновичем, в котором бесспорно течёт кровь Петра Великого? Иоанн Антонович – отпрыск рода старинных царей, он принадлежит к вашей церкви, в которую вы ввели его сами; что сказали бы вы на то, если бы я возвёл его на ступени моего трона, чтобы со временем оставить ему венец, который покоился ещё на его младенческой колыбели?

– Государь, государь! – воскликнул отец Филарет, который при этих заявлениях императора не мог сохранить своё невозмутимое спокойствие. – Государь, остановитесь! То, что вы говорите, ослепляет меня и приводит в смятение… Какое чудо сотворил бы Господь, если бы вознёс наконец это дитя, которое Он вёл путём долгого тюремного искуса, на престол его предков! Но мой взгляд, государь, слишком ограничен; не требуйте от меня ответа!.. Я буду лишь молить Бога, чтобы Он просветил вас… И Господь смилуется над Россией. Он внушит вам то, что справедливо.

Пётр Фёдорович, по-видимому, довольный впечатлением, оказанным на монаха его словами, сказал в ответ на это:

– Россия, имеющая в вас достойного сына, будет мне благодарна. Идите же теперь, просите высокопреосвященного владыку, чтобы он разрешил вам принять на себя заботу о благородном несчастном царевиче!.. Во дворе вы найдёте заложенный экипаж; воспользуйтесь им, чтобы отправиться в Невскую лавру, после чего он отвезёт вас к вашему питомцу.

Пётр Фёдорович позвонил и приказал вошедшему камердинеру проводить монаха до кареты, поданной уже к крыльцу.

Отец Филарет откланялся, совершенно сбитый с толку всем слышанным, и на этот раз, переступая порог, обернулся, чтобы благословить издали императора.

Монах, громадная фигура которого занимала весь кузов кареты, был быстро подвезён лошадьми с императорской конюшни к широко раскинувшемуся монастырю благоверного князя Александра Невского на берегу Невы.

Брат-вратарь остолбенел от изумления при виде приехавшего в придворной карете отца Филарета, который пользовался высоким почётом у всей монашествующей братии в лавре, а также был облечён особым доверием высокопреосвященного владыки Феофана. Но царский духовник, обыкновенно по возвращении из города всегда находивший для смиренного инока у ворот обители какое-нибудь приветливое, назидательное или шутливое слово, а также часто наделявший его вкусными гостинцами, в изобилии получаемыми от многочисленных почитателей, прошёл на этот раз мимо с безмолвным, важным кивком головы и тотчас; пройдя через двор, поднялся в покои владыки в среднем монастырском корпусе.

Покачивая головой, смотрел ему вслед вратарь.

– Неужели Господь просветил императора, – промолвил он про себя, – и государь также избрал достойного старца себе в духовники, как он был некогда избран почившей в Бозе благочестивой императрицей Елизаветой Петровной? Да, да, видно, так оно и будет; иначе не приехал бы он сюда в императорской карете! И, должно быть, что-нибудь особенное взволновало отца Филарета, если он, не ведающий гордыни, прошёл сегодня мимо меня, не поздоровавшись.

Он поделился своими догадками кое с кем из монастырской братии, проходившей по двору, и вскоре по всем кельям распространилась весть, что Господь смиловался над притесняемой церковью и избрал благочестивого и твёрдого в вере отца Филарета, чтобы просветить душу императора и вернуть её на правый путь с пагубной скользкой тропы, которая безвозвратно вела его к вечному осуждению.

Тем временем отец Филарет проходил по большой широкой галерее, где в оконных нишах сидели с молитвенниками в руках несколько духовных лиц, которые поднимались ему навстречу для дружеского или почтительного поклона.

Он вошёл в роскошные покои владыки и немедленно был введён молодым послушником в кабинет высокопреосвященного, который, в противоположность великолепию больших приёмных залов, был обставлен с монастырским убожеством и не содержал в себе ничего, кроме мебели простого дерева, нескольких книжных шкафов и образов на белых штукатуреных стенах.

Владыка, высокий, видный, но несколько сгорбленный старец лет семидесяти, с бледным, серьёзным лицом и большими тёмными глазами, у которых его преклонный возраст не мог отнять огня, сидел в кресле с высокой спинкой у своего письменного стола за чтением объёмистой книги. Отец Филарет почтительно поцеловал руку владыки, который с благосклонной приветливостью, но и с некоторым удивлением осведомился о причине явного волнения, отражавшегося в его чертах. По знаку высокопреосвященного отец Филарет сел на стул возле него и с тревогой и смущением передал ему свой недавний разговор с императором.

Владыка слушал спокойно, не обнаруживая ничем своих затаённых чувств; его серьёзное лицо оставалось невозмутимым, и лишь в тот момент, когда монах в заключение своей речи повторил слова императора, столь благосклонные к церкви, а также высказал своё смиренное мнение, что намерения Петра Фёдоровича, пожалуй, внушены ему Небом ради спасения России, владыка поднял, как бы в знак протеста, руку, и тонкая, насмешливая улыбка мелькнула на его губах.

– То, что ты говоришь мне, брат мой, не удивляет меня, – сказал он, когда монах умолк по его знаку. – Как руководитель церкви, благополучие и величие которой по произволению Божию вверено мне, я обязан всё видеть и слышать, чтобы твёрдою рукою направлять кормило при всяких бурях! Заранее предугадывал я подобное решение государя, который управляет Российской империей, хотя не помазан ещё на царство в первопрестольном граде Москве. И несомненно, это решение послужит к благоденствию русского народа и православной церкви, если Иоанн Антонович, отпрыск наших исконных царей, воспитанный в строгом благочестии, будет возведён на престол своих отцов; и если Пётр Фёдорович освободит из темницы узника, который некогда был уже провозглашён императором, и подготовит этого юношу к его высокому призванию, то это послужит доказательством того, что Божественная Премудрость употребляет на пользу даже недостойные орудия ради своих целей. Но не так произойдут события, как думает погрязший в грехе и неверии государь. Я вижу, брат мой, что Господь Бог избрал тебя орудием Своей божественной воли, и я давно признал тебя достойным такой благодати, а потому я посвящу тебя в то, что, укреплённый усердною молитвою, признал я за волю Небес.

Скрестив руки на груди, отец Филарет смиренно склонил голову почти до самых колен, после чего с напряжённым любопытством взглянул в лицо владыки, который, слегка нагнувшись к нему, продолжал:

– Пётр Фёдорович, именующий себя императором всероссийским, не испросивши до сих пор благословения святой православной церкви на своё царствование, носящий в своём сердце еретическое неверие и не боящийся посягать на священные имущественные права церкви, полагает, что держит в своих руках власть над обширными владениями России из-за того, что все головы склоняются пред ним, а все его приказы послушно исполняются. Но, брат мой, почва, на которой он стоит, не тверда, его власть – лишь тень, и вскоре наступит час, когда его трон рухнет. Я знаю и вижу всё, что делается, знаю, что при дворе и среди гвардейских войск зреет далеко разветвляющийся, изо дня в день крепнущий заговор, цель которого – отнять власть Петра Фёдоровича. Во главе этого заговора стоит его супруга Екатерина Алексеевна, с мудрой хитростью направляет она всех остальных сообщников, они же не сознают, что все нити сходятся у ней в руках, и каждый из них преследует свои собственные честолюбивые планы. Я мог бы разрушить все эти хитросплетения, если бы хотел, но я не мешаю заговорщикам, так как теперь важнее всего, чтобы власть этого еретического монарха была сломлена и Россия была освобождена от его господства. Сообщённое тобою сейчас служит мне указанием, что я должен делать, и в твои руки отдаю я исполнение своего плана.

– Приказывайте, высокопреосвященнейший владыка!

– Так выслушай меня, – продолжал высокопреосвященный. – Немного понадобится времени на то, чтобы замысел заговорщиков окончательно созрел. Тогда этого еретика Петра Фёдоровича, именующего себя императором, завлекут под каким-нибудь предлогом в казарму Преображенского полка, там его арестуют и принудят к отречению от престола, после чего одни намерены провозгласить императором великого князя Павла Петровича, а матери, его Екатерине Алексеевне, вручить регентство до совершеннолетия её сына, тогда как сама она и другие хотят, чтобы ей самой достались царский трон и самодержавная власть. Ни то, ни другое не принесёт благополучия России. Екатерина Алексеевна – также чужеземка, и хотя она оказывает повиновение и почтение православной церкви, но тайники её сердца неисповедимы. Настоящий истинный царь есть Иоанн Антонович, и только если он снова вступит на престол своих предков, государство обретёт успокоение и мир и достигнет величия, грозного врагам.

– Понимаю, понимаю, высокопреосвященнейший владыка! – произнёс отец Филарет. – Что же мне сделать, чтобы я мог содействовать достижению столь великой цели?

– Господь Бог, – отвечал владыка, – избрал тебя благородным орудием для исполнения Своей воли. Итак, отправляйся, как приказал тебе Пётр Фёдорович, к Иоанну Антоновичу, постарайся укрепить его сердце и просветить его ум для великой задачи, предназначенной ему небом! Ожидай там моего знака, я буду знать, – воскликнул владыка, – когда пробьёт час нанести удар, и уведомлю тебя, как только наступит пора действовать. Если Пётр Фёдорович будет арестован, а участники заговора начнут распоряжаться короной, причём между ними должны произойти распри и несогласия, то тебе следует, не теряя времени, посадить Иоанна Антоновича верхом на лошадь; ты найдёшь её в конюшне того дома, который служит ему жилищем. Взяв лошадь за поводья, выведи её на городскую улицу, к народу; народ знает тебя и поверит тебе. Ты покажешь ему истинного, настоящего царя; я же сам буду находиться в Казанском соборе, и пока заговорщики будут ещё ссориться из-за своей добычи, ты приведёшь туда Иоанна Антоновича; я провозглашу его царём пред всем народом, и все те честолюбцы, которые воображали, что старались для себя, сыграют только на руку тому, кто будет верным сыном и послушным орудием церкви. Народ и гвардия сейчас поймут, на чью сторону им встать, когда я своей рукой выведу к ним настоящего царя Иоанна Антоновича. И тогда власть церкви славно и победоносно распространится далеко, по всему раздолью русской земли, как бывало в старинные времена, а все эти чужеземцы, в чьих сердцах православие не имеет корня, будут смыты прочь шумным потоком одушевления, с которым весь народ будет приветствовать своего настоящего и православного царя.

– Как велика ваша премудрость, ваше высокопреосвященство! – горячо воскликнул отец Филарет, благоговейно целуя руку владыки. – Как мне благодарить вас за то, что вы выбрали меня помощником столь великого дела…

– Благодари не меня, а Бога за то, что Он поставил тебя в положение, дающее возможность исполнить Его святую волю. Окажись достойным этой милости, бодрствуй неустанно, дабы оказаться сильным в нужный момент, – ответил владыка.

Владыка осенил крёстным знамением главу монаха, и отец Филарет с торжествующим видом вышел во двор и сел в карету, помчавшую его на Фонтанку. Иоанн Антонович, сияя от счастья, показал ему свои комнаты, обставленные дорогими вещами, что для него казалось необыкновенным великолепием и переполняло его душу восторгом.