"Александр I" - читать интересную книгу автора (Сахаров (редактор) А.)ГЛАВА XVIАрест для Николая Цыганова был так неожидан, что на него нашёл какой-то столбняк. Молодой человек никак не мог понять, что с ним происходит, за что его арестуют. Ему сказали, чтобы он собирался в дорогу. – Куда вы меня повезёте? – спросил он у полицейских. – В Кострому, по месту вашего преступления, – невозмутимо ответил полицейский. – Преступления? Разве я сделал какое-нибудь преступление? – Да, сделали. – Какое же? – Вы должны знать сами. – Никакой вины я за собой не знаю. – Об этом вы скажете на суде. Бедную Марью едва могли оторвать от любимого сына; она крепко обняла его и никак не хотела с ним расстаться. Николая Цыганова посадили в простую телегу, запряжённую парою лошадей. Один солдат и сыщик сели с ним рядом, а другой солдат поместился на козлах вместе с кучером. По приезде в Кострому его свели прямо в губернаторский дом; первый допрос делал сам губернатор, генерал Сухов. – Кто вы? – было первым вопросом губернатора, хотя он хорошо знал Николая Цыганова. Николай назвал себя. – Вы отставной прапорщик? – Да. К чему эти вопросы, господин губернатор! – Как к чему? Закон того требует. – За что меня арестовали и, как разбойника, везли под конвоем? – Что вы притворяетесь? Вы хорошо знаете свою вину. – Уверяю вас, господин губернатор, я не знаю за собою никакой вины. – А разбойническое нападение в лесу на дочь князя Гарина, её похищение вы не ставите себе в вину? – не сказал, а крикнул на Цыганова губернатор. – Да, вот за что! Меня будут судить? – Да, судить. И вас присудят к лишению чинов и орденов и сошлют на поселенье, – проговорил губернатор и отдал приказ посадить Цыганова на гауптвахту, под строгий караул. Молодой человек очутился в заключении; его посадили в маленькую квадратную каморку с едва заметным оконцем; для спанья стояла узкая скамья, простой стол и стул; кроме хлеба и воды, ему ничего не давали. «Так вот оно, возмездие-то! Вот когда я должен отдать отчёт в моих поступках. Нет, не везёт мне в жизни! Неласкова ко мне судьба. Если бы не жаль было матушки, наложил бы на себя руки. Что жить? Когда в жизни одно несчастие, одно горе», – так раздумывал Цыганов, лишённый свободы. Молодой человек сидел уже на гауптвахте дня три. За всё это время его ещё один раз вызвали в канцелярию губернатора, где с него снова сняли допрос; его поставили на очную ставку с Петрухой и Кузьмой; этих оборванцев всё ещё держали в остроге. В этот раз допрос производил не губернатор, а его чиновник «по особо важным делам». – Знаете ли вы этих молодцов? – показывая Николаю на Петруху и Кузьму, спросил у него чиновник. – Знаю, – тихо ответил молодой человек; он не стал запираться, потому что запирательство ни к чему бы не привело. – Вы подкупили их сделать нападение в лесу на дочь князя Владимира Ивановича Гарина? – Да. – С какою целью вы это сделали? – Для вас это всё равно, – с неудовольствием ответил Цыганов. – Для меня всё равно, это правда, но для суда не всё равно. И вы обязаны сказать. – Больше я вам ничего не скажу. – Что же, не говорите. Для вас же хуже. – Чиновник наклонился и стал что-то писать; потом повернулся к Петрухе и Кузьме и спросил их, показывая на Николая: – Вы его знаете? – Пора не знать, – приятели, – сострил Кузька, ухмыляясь и почёсывая затылок. – Дрянь человек он: рядился за плату, а рассчитал по другой, – не скрывая своей злобы, проговорил Петруха. – Он подрядил вас напасть в лесу на княжну? – спросил чиновник. – Знамо, он, кому другому; рядил, мол, за сто рублей, а не заплатил и пяти десятков, сквалыга, – не переставал ругаться рыжий Петруха. – Ну, не ругайся, разбойник, здесь присутствие, – крикнул на него чиновник. Петруха смолк и насупился. Чиновник опять стал писать какую-то бумагу; писал он долго, потом обмакнул большое гусиное перо в чернильницу, дал подписаться Цыганову; тот машинально подписался; его опять увели на гауптвахту. Измученный и нравственно, и физически, Николай Цыганов хотел немного хоть успокоиться; он лёг на скамью и старался заснуть; но сон-благодетель его бежал. Молодой человек был в страшном отчаянии: он не столько боялся суда, сколько предстоящего ему позора, срама, – боялся он и за себя, и за свою бедную мать. «Как убийцу, как грабителя, повезут меня на площадь на позорной колеснице. Да нет, нет, старый князь не допустит до этого, ведь я его сын; и князь Сергей вступится за меня. Пусть лишат дворянства, пусть снимут крест, данный мне за храбрость. Пусть всего лишают и сошлют в Сибирь, только бы не везли меня на позорной колеснице. Я не переживу такого позора. Лучше смерть», – так думал Николай Цыганов. Наконец он заснул. Скрип двери и громкий говор заставил его проснуться, и когда он открыл глаза, то увидал, что перед ним стоят его мать и князь Владимир Иванович; молодой человек не верил своим глазам. Он думал, что видит сон. – Николюшка, голубчик! – обрадовалась Марья. – Матушка, неужели это ты? – Я, родной, я… – Как же ты очутилась здесь? – Приехала, стосковалась я по тебе, сынок, крепко стосковалась… – Марья кинулась обнимать своего сына. Старый князь молча смотрел на эту сцену. – И вы, князь, вы тоже приехали? – Да, Николай, я приехал, чтобы освободить тебя. – Спасибо, ваше сиятельство! – Ты знаешь, Николай, кто я тебе? – тихо спросил у Цыганова князь. – Знаю, ваше сиятельство, – так же тихо ответил молодой человек. – Зови меня отцом. – Как! Мне звать вас отцом? – обрадовался Николай. – Ты мой сын. – Господи, Господи! У меня есть отец, мать! О, я так счастлив! – Молодой человек плакал слезами радости; он обнимал и князя и свою мать. Князь Владимир Иванович сам был тронут, он не сопротивлялся ласкам сына и сам крепко его обнимал. Князю не составило больших трудов освободить из заключения сына. Губернатор, по его просьбе, остановил следствие и отдал приказ выпустить из гауптвахты Николая Цыганова, а Петруху и Кузьму как соучастников преступления этапным порядком отправить на поселение. Мы уже знаем, что Пётр Петрович, по просьбе приятеля, тоже отправился в Кострому; он хотел увидать Николая, но его почему-то не допустили к заключённому. В Костроме Зарницкий встретился с князем Владимиром Ивановичем, и вот в квартире полковника, которую он нанял на несколько дней, собрались сам князь, полковник, Цыганов и его мать для семейного совета. На этом совете положили, что Николай с матерью будет жить в Москве, в купленном на княжеские деньги доме; князь обещал положить на имя Николая в опекунском совете порядочную сумму денег для обеспечения как молодого человека, так и его матери; при этом Марья и её сын должны держать в строгом секрете, что он побочный сын князя Владимира Ивановича Гарина, и не предъявлять никаких прав. Князь обещал не забывать ни Марью, ни её сына и при удобном случае их навещать в Москве; но ни Цыганов, ни его мать не должны ходить в княжеский дом, чтобы не было пересудов. – Я не отказываюсь – ты мой сын, и говорю это при постороннем человеке, – сказал князь, показывая на Петра Петровича, – но ты, Николай, не должен этого разглашать. – Зачем? Я и так безмерно счастлив. Вы называете меня сыном, – с чувством проговорил Цыганов, целуя у князя руку. – Да, да, ты мой сын. – Господи, какая неожиданная радость. Какая радость, теперь для меня настанет новая жизнь… Князь, ваше сиятельство, вы подарили меня таким счастием… – Зачем, Николай, называешь меня князем, зови отцом. – Вы дозволяете? – О, понятно. – Батюшка милый, дорогой батюшка… Полковник Зарницкий был тронут до слёз, будучи свидетелем этой трогательной сцены. В тот же день Цыганов с матерью радушно простились с князем и с Зарницким и поехали по дороге к мельнице Федота, а старый князь, в сопровождении Петра Петровича, направился в свою усадьбу Каменки. Недружелюбно встретил старик мельник Николая и его мать. – Что надо? Зачем приехал? – сурово спросил он у молодого человека. – Мириться с тобою, дед, приехал. – Плохой у нас будет мир. – Что так! Плохой мир, а всё лучше доброй ссоры. Где дочь-то, что её не видно? – спросил Цыганов у мельника. – А тебе зачем? – Если спрашиваю, стало быть, надо! – В лесу… Чай, скоро придёт. – Подождём… Старик Федот пристально посматривал на Марью; он не узнал её и, обращаясь к Николаю, спросил: – А это кто с тобою? – Мать. – Как мать… Разве отыскалась твоя мать? – Отыскалась, дед, отыскалась. – Чудо… Право, чудо! – удивлялся старик. – А как звать-то тебя? – спросил он у Марьи. – Марьей, – тихо ответила та; ненавистен был ей этот старик. Вспомнила она давно прошедшее, вспомнила про свои свидания с князем на мельнице. Николай рассказал матери про свою любовную связь с дочерью мельника, не умолчал и о положении бедной девушки. – Нехорошо, сынок, нехорошо… обидел девицу, прикрой грех венцом, – с лёгким упрёком говорила Марья; она настояла, чтобы сын женился на Глаше; Николай Цыганов, уступая желанию матери, согласился. И с этой целью приехал он на мельницу. – Марьей тебя звать, Марьей… Старик мельник хотел что-то припомнить, лицо Марьи было ему знакомо. Он часто видал эту женщину, но где и когда – не вспомнит. – Что, дед, или я знакома тебе? – Видал я тебя… видал… Давно это было, давно, не припомню. – А я, дед, в первый раз тебя вижу. Марья не хотела говорить старику, кто она; согласно воле князя она и её сын должны были это скрывать. «Не признал, и хорошо; меньше, разговору, меньше пересудов», – думала она. Вошла Глаша; её удивлению и радости не было конца; молодая девушка никак не думала встретить у себя Николая, которого она ещё любила, хотя и хотела побороть свою любовь к нему. – Николай… ты ли? – Здравствуй, Глаша! – Постой, постой, прежде скажи, зачем пожаловал? – сухо спросила красавица, отстраняя молодого человека, который хотел её обнять. – За тобой, Глаша, приехал. – За мною… Что-то чудно! Зачем тебе я? – Жениться на тебе хочу… – Вот как… Не поздно ли, парень, хватился. Было время, сама я за тобою гонялась, а теперь ты мне не надобен. – Что ты, Глаша! – Надругался над моею любовью, насмеялся. Верно, лучше не нашёл… так я пригодилась! Ошибся, парень! Ты лучше ступай, покажись князю. Князь наш давно тебя разыскивает, – со злобою в голосе говорила молодая девушка. – Хорош ты стал: на честных девушек в лесу, как разбойник, нападаешь! – Подожди, Глаша, упрекать меня, а ты скажи – хочешь быть моей женой?.. – Былое, красавица, что вспоминать, а ты вот сынку-то ответ дай, – проговорила дотоле молчавшая Марья. – Как! Разве Николай твой сын? – удивилась Глаша. – Сын, красавица, а ты дочкою моею будешь. – Как же это? Ведь его маленьким подкинули к княжеским воротам? – Об этом, Глаша, узнаешь потом. Говори, я жду; молви: люб ли тебе я. – Любила тебя я, Николай, пуще жизни любила. – А теперь? – спросил у неё Николай. – Теперь разлюбила я. – Неправда, и по глазам вижу, что любишь! Ведь так, узнал я? – Узнал… – тихо ответила красавица. – Стало быть, согласна быть моею женою? – А как же князь? Ведь он на тебя озлоблен. – С князем я давно примирился. Теперь он на меня не сердится. – Так ли, парень? – усомнился старик Федот. – Что же? Или божиться заставишь? Поди сам спроси князя. – И то, пойду. – А теперь нас благослови. – До тех пор не благословлю, пока мне князь разрешения не даст на это, – проговорил упрямый старик. Федот не замедлил побывать в княжеской усадьбе и вернулся оттуда с весёлым лицом. Князь Владимир Иванович не препятствовал жениться своему побочному сыну на дочери мельника, даже был рад этому: князь знал Глашу как умную, рассудительную девушку и хорошую хозяйку; Владимир Иванович не сказал, разумеется, старику Федоту, что Николай ему сын, а только обещал быть и жениху, и невесте посажёным отцом. Теперь мельник с радостию благословил свою дочь и Николая. Свадьбу решили сыграть осенью. Так и сам князь советовал; к тому времени мельник с дочерью должны были приехать в Москву. |
|
|