"Александр I" - читать интересную книгу автора (Сахаров (редактор) А.)ГЛАВА VII– Вы говорите, дело было жаркое? – спросил граф Каменский, обращаясь к генералу Беннигсену, который доносил фельдмаршалу о молодцеватом деле наших егерей при реке Вкре. – Беспримерной храбростью себя покрыли, ваше сиятельство. – А всё-таки, ваше превосходительство, французы переправились на другой берег. – Принуждены были отступить, ваше сиятельство: сила на стороне неприятеля. Я покорнейше прошу, ваше сиятельство, награды лицам, которые поименованы в этом списке. – Беннигсен подал бумагу с именами храбрых офицеров, участвовавших в деле при реке Вкре. – Это что? – спросил граф, принимая список; он рассеянно слушал генерала. – Наградной список, ваше сиятельство. – А, список!.. Хорошо, хорошо. Я посмотрю, посмотрю. Знаете ли, генерал, я болен и принуждён сложить с себя звание главнокомандующего; ну, куда мне старику воевать, мне впору на печи лежать. – Что вы говорите, ваше сиятельство! – Лёгкая, насмешливая улыбка пробежала по губам храброго Беннигсена. – То говорю, что чувствую. Я стану просить государя снизойти на мою просьбу и уволить меня, старика; глаза у меня стали больно плохи; вот я разговариваю с вами, генерал, а хорошо вас не вижу, в тумане вы мне кажетесь, право! – Мы – ваши верные помощники, ваше сиятельство! – Спасибо, генерал! А всё-таки без своих глаз плохо: свой глазок – смотрок. Да и поясница ломит, едва на коне сижу. Состарился я, ваше превосходительство. «И этой развалине поручена участь нашей многотысячной армии!» – думал Беннигсен, смотря не то с презрением, не то с жалостью на старого фельдмаршала. В комнате главнокомандующего водворилось молчание; сам фельдмаршал, тяжело дыша, согнувшись, ходил задумчиво; Беннигсен тоже задумался; он думал о том, кто будет новым главнокомандующим, если старик откажется от начальства: «Кутузова не пришлют – он после Аустерлица почти в опале. Кто же будет? Кто займёт этот важный и ответственный пост? Неужели Буксгевден?» – Да, был конь, да изъездился! – громко проговорил граф Каменский, подходя к Беннигсену и взяв его за пуговицу мундира. – Что изволите говорить, ваше сиятельство? – спросил генерал. – Говорю, генерал, был конь, да изъездился! В своё время и граф Каменский послужил родной земле и матушке-царице, умел с врагом сражаться, жизнью жертвовать на благо родине! – Старик выпрямился во весь свой рост и окинул Беннигсена горделивым взглядом; он как будто проник в его душу и узнал его сокровенные мысли и желания. – Теперь устарел, на покой пора, послужил и довольно! Военачальство думаю Буксгевдену сдать; граф Буксгевден заслужил, вполне заслужил. – Ваше сиятельство, как государь на это взглянет. – Наш государь правдив и милостив, он простит меня, слабого старика. Граф Каменский решил окончательно сложить с себя звание главнокомандующего. В ночь на четырнадцатое декабря свирепствовала страшная буря, дул порывистый, пронизывающий до костей ветер; с многих бараков были сорваны крыши, снесены палатки. Вообще буря произвела сильное опустошение на бивуаках, как русских, так и французских. Солдаты дрожали от страшного холода. Повсюду горели костры, и солдаты около огня отогревали свои окоченелые руки. В бараке ротмистра Зарницкого старик денщик раздувал уголья, положенные на железный лист; сам ротмистр и казак Дуров отогревали себя крепким чаем с ромом; но это плохо согревало их; особенно прохватывал холод молодого казака. – Что, юноша, видно, цыганский пот пробирает?.. – Холодно, господин ротмистр, – ответил Дуров. – Холодно и скучно: который день без дела сидим. – Погоди, скоро будет и дело: Бонапарт примолк не перед добром, гляди, обдумывает, с какой стороны на нас напасть. Хитёр француз, ну да и русак не простак, сам сдачи сдаст. – Что, Пётр Петрович, говорят, нас покидает главнокомандующий? – спросил у ротмистра Дуров. – Говорят, сам я слышал. Да какой он вояка! Уедет, хуже не будет. А ты, юноша, не скучаешь? – меняя разговор, спросил Зарницкий. – Нет, по ком мне скучать?.. – Может, по тятеньке с маменькой?.. – Вы всё смеётесь, Пётр Петрович. – Что же, по-твоему, плакать?.. А знаешь, юноша, мой Щетина ведь принял тебя за девицу. «Это, – говорит, – ваше благородие, не парень, а девка переряженная». Не веришь, хоть его спроси. Пётр Петрович весело засмеялся. Дуров покраснел и низко опустил свою голову. – Что же вы? Вы, надеюсь, за девицу меня не принимаете? – запинаясь, спросил он. – Прежде, братец, смутили меня слова Щетины; каюсь, сам я думал, не переряженная ли ты барышня, ведь чем чёрт не шутит!.. А как увидал твою отвагу в деле с неприятелем – ну и… – Ну, и что же, господин ротмистр? – Обругал себя, что дураку поверил. Разве девица так хорошо умеет ездить на коне, да на каком коне! Ведь твой Алкид – чёрт. Право! А как ты махал своею саблею: что ни взмах, то француз. Если бы собрать наших девиц да показать им, как сражаются, с ними бы сейчас обморок. Уж знаю я девичью храбрость: курицу повар станет резать, а с девицей сейчас истерика. – Не все такие, Пётр Петрович, есть и храбрые. – Храбры они с горничными ругаться, – протестовал Пётр Петрович. В барак вошёл Сергей Гарин, он был чем-то встревожен. – Что ты такой кислый, или лимон съел? – встретил его ротмистр. – Главнокомандующий уехал, – хмуро ответил князь. – Как, когда? – почти в один голос спросили молодой казак и Зарницкий. – Да недавно, собрался, сел в телегу и уехал. – Прощай, значит, счастливо оставаться. Стало быть, теперь мы без главнокомандующего? – спросил ротмистр. – Каменский передал своё начальство графу Буксгевдену, – ответил Гарин. – Стало быть, наш старик тю-тю… – Отъезд фельдмаршала поразил и удивил всю армию, – сказал князь Сергей. И он сказал правду: все удивлены были, начиная с солдата и кончая генералом. Не пробыв в армии недели, граф Каменский покинул её в самую трудную минуту. Что заставило его это сделать? «С самого приезда своего в армию фельдмаршал Каменский, никого в ней не зная, никому не доверяя, входил в самые мелочные распоряжения, лично отправлял курьеров, своеручно писал маршруты и заносил копии повелений своих в журнал исходящих дел, ездил от одной дивизии к другой, давая встречаемым на пути полкам повеления мимо прямых начальников их. Бремя забот и ответственности, усугубляемое частыми порывами гнева, подавило старца, лишило его сна и доверенности к самому себе»[45]. Несмотря на просьбы и протесты некоторых генералов, главнокомандующий ночью выехал из главной квартиры, говоря, что не хочет потерять прежней славы своей и умывает себе руки и оставляет армию. Фельдмаршал уехал в Остроленск и оттуда, между прочим, писал императору: «Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остался, что не мог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения Вашего о том ожидать буду здесь при госпитале, дабы не играть роль писарскую, а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведёт, что ослепши отъехал от армии; таковых, как я, в России тысячи». Граф Каменский получил дозволение от государя ехать в деревню. Беннигсен остался в Пултуске, несмотря на повеление главнокомандующего идти обратно в Россию. Храбрый генерал решился ожидать неприятеля в занятой им позиции. Корпус Беннигсена состоял из сорока тысяч и примыкал левым крылом к Пултуску. Четырнадцатого декабря Беннигсен жестоко поразил маршала Лана, который хотел выбить его из занятой им позиции. Так же славен был подвиг князя Голицына при Голымине[46]. Голицын со своим отрядом застигнут был врасплох главными силами Наполеона, под его личным предводительством. Голицын не потерялся и вступил в упорный бой. Сражение продолжалось целый день «среди снежного вихря» и отразило французов, которые вчетверо превосходили русских своею численностью. Неприятель разбит был на всех пунктах. Этой победой рушился план Наполеона – не допускать отступления русских. Французские войска, страшно утомлённые, нуждались в отдыхе. Волей-неволей пришлось Наполеону возвратиться в Варшаву на зимние квартиры. А русское войско стройно и не спеша отступило к Остроленску, ожидая нового вождя. Государь назначил Беннигсена главнокомандующим, пожаловал ему крест св. Георгия второй степени, а князю Голицыну – третьей. Таким образом, русские ознаменовали достопамятный день четырнадцатого декабря уничтожением предположений, с коими двинул Наполеон армию в Пултуск и Голымин. Причинами неуспеха действий его было мужество русских войск и превосходство наше в артиллерии. Наполеон, победивший Австрию, Пруссию, Италию и другие государства, нашёл сильный отпор в русской армии. «Войска Александра праздновали воскресение славы своей, минутно поблёкшей под Аустерлицем». Русский штык заставил призадуматься победителя многих государств! |
|
|