"Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Глава 1 Отель Санте

I

По миру прокатился взрыв хохота. Арест Арсена Люпэна, конечно, стал первостепенной сенсацией, и общество не поскупилось на похвалы, которые полиция заслужила взятым ею полноценным реваншем, на который она так долго надеялась. Великий авантюрист наконец попался. Необыкновенный, гениальный, невидимый герой как последний жулик томился в четырех стенах тюремной камеры, раздавленный в конце концов той всеподавляющей силой, которая зовется правосудием и которая рано или поздно с неизбежностью ломает преграды, стоящие на ее пути, и разрушает планы своих противников.

Все это было не раз сказано, напечатано, повторялось, обсуждалось, разносилось молвой. Префект полиции получил крест командора, господин Вебер — офицера[1]. Превозносились искусство и мужество самых скромных из сотрудников. Гремели аплодисменты. Воспевали общую победу. Произносили речи и писали статьи.

Все было так. Но общий хор похвал, шумное удовлетворение было все-таки не так громко, как смех. Безумный, всеобщий, громовой, неумолкающий, оглушительный, подобный взрыву.

Арсен Люпэн на протяжении целых четырех лет занимал должность шефа Сюрте!

Он был на этом посту целых четыре года! Занимал его в самом деле, законно, со всеми правами, которые дает такое положение, ценимый начальством, пользуясь благосклонностью правительства, при всеобщем восхищении его успехами.

Вот уже четыре года спокойствие населения и защита собственности были доверены Арсену Люпэну. И он строго следил за исполнением закона. Защищал невинного и преследовал виновного.

И какие услуги оказывал при этом обществу! Порядок никогда не обеспечивался так неукоснительно, преступления не выявлялись с такой уверенностью и быстротой. Достаточно вспомнить дело Денизу, кражу в Лионском кредитном банке, убийство Барона Дорфа, нападение на скорый поезд Париж — Орлеан… и столько, столько еще молниеносных и непредсказуемых побед, столько блестящих подвигов, которые можно было сравнить разве что с величайшими успехами самых знаменитых стражей закона!

В свое время в одной из речей, произнесенных по поводу пожара в Лувре и задержания виновных, премьер-министр Валенглей, выступая в защиту несколько своевольного образа действий господина Ленормана, воскликнул:

«Своей предусмотрительностью, энергией, смелостью решений и их исполнения, своими неисчерпаемыми возможностями господин Ленорман напоминает нам единственного человека, который, если был бы еще в живых, мог бы с ним потягаться, то есть Арсена Люпэна. Господин Ленорман — истинный Арсен Люпэн на службе общества».

И вот, оказывается, господин Ленорман — никто другой, как сам Арсен Люпэн!

Окажись он просто русским князем, на это никто на обратил бы внимания. Такие метаморфозы для Люпэна были обычными. Но шефом Сюрте! Сколько в этом было очаровательной иронии! Сколько живого воображения проявилось в таком образе жизни, самом необыкновенном на свете!

Господин Ленорман — Арсен Люпэн!

Теперь можно было объяснить многие удивительные на первый взгляд — сходные с чудом, дела, еще недавно ошеломлявшие толпу и путавшие карты полиции. Стало ясно, как ему удалось освободить своего сообщника средь бела дня, во Дворце правосудия, причем — в заранее назначенный день. Разве не сказал он сам: «Если станет известна простота средств, использованных мною для этого побега, все будут крайне удивлены. „И это все?“ — скажут люди. Да, это — все, но надо подумать…»

Все, действительно, оказалось просто; надо было только быть шефом Сюрте. Люпэн же в ту пору как раз им был, и полицейские, повинуясь его приказаниям, становились его невольными сообщниками, о чем не догадывались и сами.

Какая блестящая комедия! Великолепный блеф! Монументальная шутка, способная внести веселое оживление в нашу мягкотелую, бесхарактерную эпоху! Сидя в тюрьме, наконец — побежденный, Люпэн, вопреки всему, оставался величайшим из победителей. Из тюремной камеры он озарял лучами славы весь Париж. Более чем когда-либо, он был кумиром, Хозяином!

Утром следующего дня, проснувшись в своем апартаменте в «Отеле Санте», как он его тут же назвал, Арсен Люпэн подумал о том, какой необычайный ажиотаж будет вызван его арестом под двойным именем Сернина и Ленормана, под двойным титулом князя и шефа Сюрте. Потирая руки, он произнес:

«Ничто так не скрашивает нашего одиночества, как одобрение современников. О, слава, солнце живущих!»

При свете дня камера произвела на него еще лучшее впечатление. Из окна, пробитого высоко в стене, была видна верхушка дерева, проглядывала синева неба. Стены были белыми. В помещении не было другой мебели, кроме стола и стула, вделанного в пол. Но все было чисто и показалось ему вполне приемлемым.

«Ну-ну, — подумал он, — небольшой курс отдыха в таком месте не будет лишен очарования… Но займемся сперва нашим туалетом… Есть ли все, что мне нужно?.. Нет… Надо, значит, позвонить горничной…»

Он нажал на рычажок, установленный возле двери и приводящий в движение сигнальный диск в коридоре. Минуту спустя засовы и железные полосы снаружи были отодвинуты, щелкнул замок и в камере появился надзиратель.

— Горячей воды, дружок, — сказал Люпэн.

Тот посмотрел на него в ошеломлении и ярости.

— Ах! — воскликнул Люпэн, — чуть не забыл: махровое полотенце! Черт возьми, у меня нет махрового полотенца!

Стражник проворчал:

— Издеваешься? Пошел ты…

Он двинулся было к двери, когда Люпэн резко схватил его за локоть:

— Сто франков, если отнесешь на почту письмо!

Он вынул из кармана стофранковую бумажку, скрытую при обыске, и протянул ее тюремщику.

— Письмо… — сказал тот, взяв деньги.

— Сейчас! Мигом напишу!

Он сел за стол, написал карандашом несколько слов на листке бумаги и сунул его в конверт, на котором вывел адрес:

Стражник забрал письмо и удалился.

«Это послание, — подумал Люпэн, — придет к цели так же верно, как если бы я его сам туда отнес. Я получу ответ не позднее чем через час. Есть еще, значит, время, чтобы подвести некоторые итоги».

Он устроился на стуле и вполголоса продолжал:

— В сущности, передо мной остаются два противника. Первый из них — общество, которое удерживает меня в этом месте, но которое меня мало беспокоит. Второй — та неизвестная личность, во власти которой я не нахожусь, но которая зато вызывает у меня немалую тревогу. Это она сообщила полиции, что я — Сернин. Она угадала также, что я — Ленорман. Она заперла дверь в подземном ходе. И она же добилась того, что я попал в каталажку.

Арсен Люпэн ненадолго задумался и продолжал:

— В конце концов, все сводится к борьбе между нами двумя. И, чтобы довести ее до конца, то есть чтобы разгадать и осуществить проект Кессельбаха, возможности равными не назовешь: я сижу взаперти, а он остается на свободе, невидимый и недоступный, располагая к тому же двумя козырями, которые я считал уже своими, — Пьером Ледюком и стариком Штейнвегом. Все, короче, сводится к тому, что он свободно достигнет цели, окончательно меня от нее устранив.

Новая пауза для раздумья, затем — новый монолог:

— Положение — не из блестящих. С одной стороны — все, с другой — ничего. Передо мной — равный мне по силе человек, более сильный даже, ибо ему не мешает действовать совесть, к которой прислушиваюсь я. И — никакого оружия, чтобы нанести ему удар.

Он несколько раз машинально повторил последние слова, после чего умолк и, опустив голову на ладони, долго оставался в задумчивости.

— Прошу вас, господин директор, — сказал он, увидев, что дверь открывается, — входите.

— Вы меня ждали?

— Разве я не отправил вам, господин директор, письмо с просьбой меня навестить? С самого начала ведь было ясно, что надзиратель сразу отнесет его вам. Я так был в этом уверен, что указал на конверте ваши инициалы: С.Б. и ваш возраст — 42.

Имя директора действительно было Станислав Борели, возраст — сорок два года. Это был человек с приятной внешностью, добросердечный, обращавшийся с заключенными со всей снисходительностью, которая только была возможна. Люпэну он сказал:

— Вы не ошиблись насчет порядочности моего служащего. Вот ваши деньги. Они будут вам возвращены в день освобождения… А теперь прошу еще раз пройти в комнату для обыска.

Люпэн последовал за господином Борели в небольшое помещение, предназначенное для этой важной процедуры, и, пока его платье проверяли с вполне оправданной подозрительностью, подвергся тщательному досмотру сам. Затем его опять препроводили в камеру, и господин Борели сказал:

— Теперь я спокоен. Все сделано, как полагается.

— И сделано, господин директор, хорошо. Выполняя эти обязанности, ваши люди действуют с деликатностью, которую хотелось бы вознаградить очередным проявлением моей благодарности.

Он протянул стофранковую купюру господину Борели, который чуть не подскочил.

— Ах! А это — откуда?!

— Не ломайте над этим напрасно голову, господин директор. Человек, подобный мне, живущий такой жизнью, как моя, всегда должен быть готов к любым неожиданностям, и никакие злоключения, как они ни были бы серьезны, не должны заставать его врасплох. Даже заключение в тюрьму.

Большим и указательным пальцем правой руки он схватил средний палец левой, резким движением оторвал его и спокойно протянул господину Борели.

— Не волнуйтесь так, господин директор. Это не мой палец; это просто трубочка из пластмассы, раскрашенная и в точности соответствующая форме моего среднего пальца.

И добавил со смехом:

— И достаточно вместительная для того, чтобы скрыть в себе третью купюру достоинством в сто франков… Что поделаешь?.. Если другого бумажника не имеешь…

Он вдруг умолк, видя растерянность директора:

— Прошу поверить, господин директор, что я вовсе не стремлюсь ошарашить вас моими скромными талантами… Хочу просто обратить ваше внимание на то, что вы имеете дело… с клиентом… так сказать, особого свойства… И не следует удивляться, если за мной обнаружатся некоторые нарушения обычных правил вашего заведения.

Директор между тем пришел в себя. И отчетливо произнес:

— Хотелось бы полагать, что вы будете соблюдать эти правила и не принудите меня к принятию строгих мер…

— Которые вызвали бы у вас, господин директор, сожаление? Именно от этого мне хотелось бы вас избавить, заранее объявив, что тюремные правила не помешают мне действовать, как мне захочется, сообщаться с моими друзьями, защищать среди этих стен важные интересы, доверенные мне третьими лицами, писать в газеты, у которых пользуюсь вниманием, продолжать исполнение моих планов и, в конце концов, готовить свой побег.

— Ваш побег!

Люпэн от души рассмеялся.

— Подумайте сами, господин директор! Я не прощу себе, что попал в тюрьму, если не сумею из нее выйти.

Этот довод не показался господину Борели достаточным. В свою очередь, хотя несколько через силу, он засмеялся.

— Предупреждение удваивает бдительность…

— Именно в этом моя цель. Примите все предосторожности, господин директор, не пренебрегайте даже самой малой. Чтобы никто потом не ставил вам чего-либо в упрек. А я, со своей стороны, постараюсь устроить все таким образом, что, какими неприятностями это ни было бы для вас чревато, ваша карьера от этого не пострадала. Вот и все, что я хотел сказать вам, господин директор. Вы можете теперь удалиться.

И, когда господин Борели ушел, глубоко взволнованный своим странным подопечным и обеспокоенный готовящимися событиями, заключенный бросился на свою койку, шепча:

— Право, ты нахал, старина Люпэн! Можно подумать, что тебе уже известно, как отсюда выбраться!