"Девушка хочет повеселиться" - читать интересную книгу автора (Мартелла Морин)

13. ПИСЬМО С КУБЫ

Когда я пришла в театр, миссис Бичем уже сидела на месте. Как и Франческа. Но ряды у них были разные.

Пенелопа стояла в фойе, нетерпеливо помахивая моим билетом.

— Энни, где вы были? — Она напоминала директрису, распекающую непослушного ученика. Хорошо, что контролерша сразу повела нас на места, а то она потребовала бы у меня объяснительную записку от родителей.

Мы сидели в одном ряду с Франческой. Миссис Бичем восседала прямо перед нами в окружении двух членов благотворительного комитета. Казалось, она внушала им священный трепет. Потому что не удостаивала их словом.

Пенелопа и Франческа сидели от меня сбоку и препирались весь спектакль. Если одна говорила «черное», то другая утверждала «нет, белое». Наверно, если бы мне пришло в голову что-нибудь сказать, они дружно накинулись бы на меня.

Но правда состояла в том, что никто из Бичемов меня не замечал. Они не обратили бы на меня внимания даже в том случае, если бы я с голой задницей прошла в первый ряд. Я была для них невидимкой.

Ко мне сестры были равнодушны, однако это не мешало им злиться друг на друга. Наверно, поэтому миссис Бичем не захотела присоединиться к нам в антракте и что-нибудь выпить. Она предпочла сидеть на месте, как правящая королева. Вокруг нее суетились подхалимы всех мастей, и даже самые пожилые наклонялись, чтобы поцеловать ей руку.

Тем временем мне приходилось слушать сестер, которые ссорились из-за того, кто что заказывал.

— Это мой портвейн с лимоном! — настаивала Франческа.

— Я прекрасно слышала, что ты заказывала джин с тоником. — Пенелопа схватила портвейн.

— Сука! — Франческа взяла оставшийся бокал. — Ненавижу джин! И всю жизнь ненавидела.

— Очень странно. Марджери Мартин утверждает, что, когда праздновали ее тридцати пятилетие, вы с ее новым помощником жокея выдули все запасы джина. И что только это извиняет твое непростительное поведение.

Франческа чуть не поперхнулась джином.

— Думаешь, вас никто не видел? Вы ушли в середине десерта. На следующий день были скачки, и все только об этом и говорили. Что вы своими гимнастическими упражнениями до смерти напугали ее новую племенную кобылу.

— Мы ходили на конюшню, чтобы посмотреть на новую производительницу! — прорычала Франческа. — И потому что мне было необходимо подышать свежим воздухом! Если бы я просидела там еще минуту, слушая, как Марджери Мартин рассуждает об эмоциональных потребностях трехлетних детей, меня бы стошнило на глазах у всех собравшихся!

Она поздоровалась с проходившей мимо парой:

— Привет, Жаклин. Привет, Нил. Как дети? Вот и отлично. — Франческа повернулась к сестре: — А теперь послушай меня, злобная сучка! Если ты и дальше будешь распускать грязные сплетни обо мне и жокее Маргарет, то горько пожалеешь!

— А я думаю, что ты уже пожалела. Марджери говорит, что он не блещет в той области, которая тебя интересует.

У Франчески вытянулось лицо.

— Она так сказала?

— Да. И мы обе знаем, что речь шла не о скачках в Аскоте!

Пенелопа засмеялась собственной остроте.

— Ну ты, самодовольная зануда! Если вам с Джимом не надоедает есть из одной и той же торбы с овсом, которая висит у вас перед носом, это еще не значит, что ты имеешь право осуждать меня!

Пенелопа все еще смеялась.

— Скачки в Аскоте? — Она хихикнула. — А что, неплохо!

Когда я решила, что Франческа вот-вот побежит за своей плеткой, раздался звонок, возвещавший конец антракта.

На этот раз сестры сели по разные стороны от меня.

Грызня в антракте имела одно достоинство. До конца спектакля никто из них не вымолвил ни слова. Это позволило мне любоваться элегантным затылком миссис Бичем и ломать себе голову, как она умудрилась просидеть в кресле три часа и при этом не захотеть в туалет. Неужели в этой женщине есть что-то человеческое?

В такси она смотрела на меня так, словно была недовольна тем, что я сижу рядом, а не бегу за машиной, где мне самое место. Неужели Джерри всерьез пытался убедить меня, что когда-то она была хиппи? И даже умела смеяться?

Этот человек сбрендил.

Когда на следующее утро я спускалась завтракать, то слышала, что Рози поет на кухне.

— Энни, вам письмо! — сказала она, как только я спустилась в холл. — С такими красивыми марками. — Роза протянула мне конверт авиапочты. — Мой племянник собирает марки, — заявила она. — Просто трясется над ними.

— Угу… Сколько ему лет?

— В июне будет сорок.

— Я отдам их вам позже. — Я положила письмо на полку и налила себе кофе. В то утро мне было не до каких-то марок. Тем более что эти марки были кубинские и стоили намного меньше, чем само письмо.

— А вот я никогда не откладываю письма, — прозрачно намекнула Рози. — Может быть, там что-нибудь срочное. Сами знаете, важные новости не терпят промедления.

— У меня не бывает важных новостей. — Я положила в кофе сахар, а затем начала намазывать гренок маслом.

Но Рози не отставала.

— Когда-то все бывает впервые. Кто знает, а вдруг там приглашение куда-нибудь? — Она показала на конверт. — У одной моей знакомой письмо упало за шкаф, а она даже не знала об этом. И как вы думаете, что там было?

— Выигравший лотерейный билет? — Рози нравилось, когда с ней играли в «угадайку».

— Приглашение на свадьбу собственной сестры. А она так и не узнала об этом.

Я посмотрела на часы. Было без пяти восемь. Слишком рано для очередной ужасной истории.

— Так и не узнала, представляете? Она сама мне об этом говорила.

— Если бы она не узнала об этом, то и рассказать не смогла бы, — резонно заметила я.

— Ну, в конце концов она узнала. Но тогда уже было слишком поздно. Ее сестра уже умерла. От туберкулеза. Оба легких износились. Говорили, что они превратились в два куска черной кожи.

— Кто говорил?

— Соседи.

Она предложила мне на выбор абрикос или джем.

— Джем.

Рози стояла, прижав к фартуку горшочек с джемом. Я протянула руку.

— Спасибо. И когда же все это случилось? Во время Крымской войны, что ли?

— Нет, не во время войны. — Она отдала мне джем. — Впрочем, я могла бы рассказать вам одну ужасно грустную историю о том…

— Как во время войны кого-то убили невскрытым письмом?

— Ну, это глупости. Невскрытым письмом убить нельзя.

Ничуть не смутившись, Рози принялась рассказывать мне мучительно длинную историю о трагедии времен войны, которая не имела никакого отношения к невскрытым письмам. А тем более к ней или ко мне. Но Рози отчаянно хотелось ее поведать.

Мне нравилась Рози. А ее стряпня нравилась еще больше. Но в то утро у меня не было настроения выслушивать очередной жалостный рассказ.

— Что-то горит, Рози. — Я воспользовалась тем, что над плитой поднималась струйка сизого дыма. — Увидимся позже.

Но потом я почувствовала угрызения совести. Разве можно так обращаться с человеком, который делает самый вкусный сливочный крем во всей Ирландии?

— Я отдам вам марки. Кажется, они в отличном состоянии, — обернувшись, сказала я. А потом дала стрекача, боясь, что меня окликнут.

Письмо Фионы было скорее запиской. Всего несколько лестных строк, написанных ее обычным торопливым почерком.

«Дорогая Энни! А ты, оказывается, хитрюга. Надо же, умудрилась поселиться на Хейни-роуд!

Если ты съехалась с каким-то богатым ублюдком и не сказала мне, то по возвращении я задам тебе хорошую трепку. Чертова эгоистка, зачем тебе понадобилось ждать моего отъезда из страны, чтобы пуститься во все тяжкие? Я здесь смертельно скучаю. Можешь радоваться: мне даже валяться на солнце надоело. Кроме того, вчера меня прохватил жуткий понос.

Ответь немедленно и подними мне настроение. И не жалей подробностей, иначе можешь считать себя трупом. Твоя любящая, но обиженная подруга Фиона.

P.S. Зато Сэм меня не обижает. Знает свое дело. Одновременно работает над важным проектом для детей младше двенадцати лет. Вместе с какой-то здоровенной бабой, наполовину русской. И ты еще считаешь себя толстой! Я спросила Сэма, мог бы он переспать с такой горой жира. Он даже не засмеялся.

P.P.S. Ну ничего, я тебе отомщу. Когда увидишь мой загар, позеленеешь от зависти».

Я тут же села за письмо и описала случившееся. Объяснила, что миссис Бичем моя родная мать и что я переехала к ней, чтобы выяснить свои корни.

«Фиона, я действительно скучаю по тебе. Когда все полетело кувырком, мне мог помочь только очень сильный и решительный человек. Джерри оказался молодцом.

Правда, мы с ним часто ссоримся. Он чертовски прагматичен. Но это неважно. Возможно, когда ты получишь это письмо, я уже покину Хейни-роуд, потому что, честно говоря, переезжать туда мне не следовало. Все семейство — люди избалованные и эгоистичные. А миссис Бичем ведет себя так, словно меня не существует. Слабо верится, что мое признание может как-то изменить положение. Она холодная, бесчувственная женщина. Но Джерри думает, что для меня это только предлог, чтобы не сообщать ей правду. Теперь ты видишь, что я не изменилась. Я по-прежнему готова сделать крюк в милю, лишь бы избежать ссоры.

Извини за то, что письмо вышло такое мрачное. И короткое. Напишу снова, когда у меня немного исправится настроение. Надеюсь, что это случится скоро. Передавай привет Сэму. Любящая тебя Энни».

Перед тем как отнести письмо на почту, я постучала в дверь миссис Бичем, желая спросить, не нужно ли ей что-нибудь. Я ожидала обычного высокомерного отказа, но, к моему удивлению, она попросила меня войти.

Я стояла у ее туалетного столика, а она тем временем заканчивала краситься. Миссис Бичем всегда тщательно накладывала косметику. Даже если не выходила из дома. Она продолжала оставаться красивой женщиной, а ее коже могла позавидовать любая сорокалетняя. Неудивительно, что когда вчера вечером в театре она встала с кресла, в ее сторону повернулось множество голов. Но если присмотреться, она выглядела совсем не такой здоровой, как это дружно утверждала ее родня.

Она заметила, что я критически рассматриваю ее. Наши глаза встретились в зеркале, и на крошечную долю секунды мне показалось, что ее взгляд немного потеплел. А потом теплота исчезла.

— Разве вы не знаете, что пристально смотреть на человека невежливо? — спросила она, протянула мне деньги и попросила купить блок почтовых марок.