"ИСТОРИЯ ОМАРА ХАЙЯМА, рассказанная им самим" - читать интересную книгу автора (Яковлев Лео)
Лео Яковлев ИСТОРИЯ ОМАРА ХАЙЯМА, рассказанная им самим Тайна Хайяма (Предисловие)
Историк литературы и автор исторических романов и повестей Юрий Тынянов свое кредо исторического романиста выразил следующими словами: «Там, где кончается документ, я начинаю».
Если бы он поставил себе целью написать биографию Омара Хайяма (1048-1131), то столкнулся бы с полным отсутствием каких-либо прижизненных документов – писем, рукописей, дневников и черновиков – всего того, с чем он привык и любил работать и что создает хотя бы контур портрета, в котором уже потом художественными средствами можно было бы воссоздавать детали.
В поле зрения биографа Хайяма находятся всего лишь три кратких сообщения людей, лично его знавших. Один из этих современников – историк ал-Байхаки, кроме записей о своей личной встрече с мудрецом, оставил очень краткое его жизнеописание, в котором к тому же полностью отсутствуют временные и географические реалии.
Упоминания о Хайяме содержатся также в сочинениях восьми средневековых мусульманских историков. Из них наиболее близким к нему является автор «Истории мудрецов» Джамал ад-Дин ал-Кифти, родившийся через сорок лет после его смерти. Среди особенностей этих позднейших свидетельств следует отметить свойственную им противоречивость в части места и времени описанных в них событий.
Все это создает, казалось бы, непреодолимые препятствия перед тем, кто решится написать биографию этого поэта и ученого, и в первый раз я столкнулся с такого рода трудностями, когда подошел к этой проблеме традиционно. Опираясь на те самые редкие свидетельства, о которых говорилось выше, я попытался логическим путем устранить содержащиеся в них противоречия и, подкрепив свои соображения общеизвестными четверостишиями, выстроить их в хронологическом порядке.
Несмотря на то что журнальный вариант моей «традиционной» биографии Хайяма был опубликован – к 950-летию со дня его рождения, под названием «Когда б я властен был над этим небом злым» (журнал «Калейдоскоп», Нью-Йорк, 1998, № 5), я продолжал поиски более совершенной формы его жизнеописания, которая позволила бы полнее воссоздать события и обстоятельства жизни этого великого суфийского поэта и мыслителя и дать его портрет во времени и на историческом фоне его эпохи.
Художественный прием, состоящий в том, что автор ведет повествование от лица своего героя, известен с тех пор, как появилась литература (вспомним хотя бы Апулея). Однако примеров его использования в тех случаях, когда героями произведений являлись исторические лица, за исключением относительно немногочисленных явных мистификаций и подделок, было совсем немного. Например, в прошлом веке появились великолепные образцы авторского перевоплощения в исторических лиц (Леонид Гроссман, Натан Эйдельман и др.). К этому опыту я и обратился.
Свободное повествование, в котором сменяют друг друга события личной жизни Хайяма, его раздумья над загадками бытия и исторические картины неспокойного исламского средневековья, позволяет приоткрыть завесу, покрывающую неиссякаемый источник неподвластного времени вечного очарования хайямовских строк.
Может быть, кое-кто из читателей будет разочарован кажущейся простотой жизни Хайяма. Но здесь нужно учитывать, что он был суфи – человеком, жившим одновременно в двух мирах – земном и вышнем. Вначале Хайям, по своим взглядам и под влиянием разработанного Джунайдом «учения трезвости», был близок к мистическому Пути «каландарийа», а затем примкнул к суфийской школе «хваджаган», период зарождения и формирования которой пришелся на последние два десятилетия его жизни. О мощной энергетике этой школы свидетельствует тот факт, что в виде суфийского братства «накшбандийа» она практически существует до сих пор.
Не следует забывать и о том, что большую часть жизни Хайяму приходилось скрывать свои суфийские убеждения, поскольку это мистическое направление было легализировано в исламе лишь после 1105 года, и только после этого в своем трактате «О всеобщности существования» он впервые открыто изложил основные принципы суфийского Пути «хваджаган».
С философскими взглядами Хайяма связана и не соответствовавшая его материальным возможностям относительная воздержанность в земных наслаждениях и утехах, отразившаяся в его жизнеописании и, на поверхностный взгляд, не соответствующая эпикурейским настроениям в его поэзии. В этом также нет противоречия. Дело в том, что суфийская поэзия, мастером которой был Хайям, пользуется своим особым языком, и в нем слова имеют, наряду со своим обычным – внешним,- еще и иное значение.
Конечно, человек может и имеет право наслаждаться поверхностным содержанием его стихов и воспринимать их буквально, как гимн радостям жизни, вину и красоте, и как печаль, навеянную осознанием краткости земного бытия. И даже в этом случае длительное общение с текстами Хайяма способствует особому совершенствованию сознания.
Прочтение же Хайяма на его тайном языке – языке суфи, где слова меняют свой смысл в зависимости от контекста и от уровня суфийского самосознания читающего и где «гончар» может, например, означать «Творец», «полная чаша» или «кувшин» – символ и мера человеческой жизни, роза – олицетворение Красоты и чувственного наслаждения, кабак – человеческое тело – обитель души, проводящей в нем несколько кратких мгновений земной жизни, прежде чем пуститься в новые странствия по инкарнациям, и т. п., открывает Путь в прекрасные долины суфийской Вселенной – в тот параллельный мир, в котором странствовал Омар Хайям в годы своей земной миссии и где он пребывает и поныне.