"Евангелие от Марии или немного лжи о любви, смерти и дееписателе Фоме" - читать интересную книгу автора (Талмер Моника)

Евангелие от Марии

— Мария, -говорил кто-то, тряся её за плечо. -Ты слышишь, Мария? Что с тобой?

Над ней склонилась одна из женщин, держа в руке кувшин с водой.

— Уже вечер скоро… плохо ей, -услышала она. — Как принесли вчера вечером — до сих пор в себя не пришла.

— Поспит пусть.

— Воды бы хоть…

— Да нет, лучше так, не трогай.

— Может, сделать что, отвар какой…

— Пусть лежит, кто знает, что ей теперь нужно.

Не открывая глаз, она повернулась на бок и зарыдала, кусая руку, чтобы не раскричаться.

— Водички выпей, -сказала ей женщина. -Ну, чего ты… это я, Марфа.

— Говорю тебе, оставь её. Три дня теперь будет плакать…

— Плохо ей, бедной, не ела сколько же…

— Обходилась раньше как-то без твоих забот, и теперь обойдётся. Погляди на неё -кроме неё будто никого и нет тут больше. Бегай тут вокруг… Кто он ей — муж или кто? Можно подумать…

— Да замолчи ты, что ли… Видишь, как убивается…

— Не сильно-то и убивается. Померла бы уже, коли на то… Жива же, значит, не больно-то… не те это слёзы.

— Послушай, принеси пойди лучше чего… что осталось…

— А что осталось? Теперь прикажешь её кормить? Может, она так целый месяц тут пролежит -и нам её ещё и кормить? Куда девать её? Никто за ней не пришёл — нам теперь всё… Принесли, бросили нам на шею…

— Не надо, -сквоь слёзы проговорила Мария. -Я воды выпью, и пойду…

— Да куда ты пойдёшь, бедная… Ночь скоро. Не надо, милая, поплачь, потом поспи, утром уже…

— Я… нет… мне надо. Я пойду.

— Подожди… водичка вот. Давай, пей… подожди… успокойся сначала, потом пей… захлебнёшься ведь… вот так.

Всё плыло у неё перед глазами, тело отказывалось слушаться, но в голове горела мысль, что она должна ещё раз непременно увидеть его, и для этого встать, и идти, и спешить, очень спешить…

— Ты не слушай её, у нас еды много… Я принесу тебе сейчас, поешь, давай, только вставать не надо…

— Марфа! -Крикнула со двора сестра. — Тут спрашивают её! Пришли к ней.

— Кто?! -Вскочила Мария. -Я… я бегу, уже бегу…

Вот — ведь это он, как ни в чём ни бывало, пришёл за ней! Ничего этого не было — она просто потеряла сознание, и теперь он сам пришёл, чтобы забрать её, и вылечить, и спасти…

Она вырвалась из рук удерживающей её Марфы и кинулась к двери. Но упала на пороге прямо на руки вошедшему человеку.

— Положи её лучше, -услышала она. — Давай, сюда…

Пришедший за ней — а это был Фома, — осторожно уложил её обратно на скамью.

— О боже! -Плакала она, не в силах принять правды. — Нет, пустите меня, пустите, я пойду, я должна идти…

— Куда, Мария? -Спросил Фома. -Ну тихо, тихо, ну пожалуйста, не надо…

— Ты кликни меня, если что, Фома, -сказала Марфа. -Я пойду.

— Мне надо увидеть ещё раз… его увидеть. Пойдём туда, Фома.

— Завтра, с утра, давай, отдохни, и я тебя отведу.

— Сейчас! Мне надо сейчас. Что же это, Фома?…

— Я… просил его, -вздохнул Фома. — Говорил, просил… Он никого не хотел слушать. Упрямый человек!

— Я знаю, знаю… Ему весь мир был нужен, ему было мало нас… Всё, что было не так на свете, его ранило, он хотел исправить всё, изменить, он страдал и мучился так сильно, но сделать ничего не мог, и мы не могли помочь ему в этом! Никто не мог…

— Всё погибло уже давно, -сказал Фома. -Так давно, что я и не помню уже, когда нам всем вместе было легко, когда он говорил с нами и улыбался, как прежде… он как будто покидал нас, как будто прогонял или отпускал, — не знаю… Только никто не ушёл.

— Не ушёл? -Почему-то обрадовалась Мария. — Они правда, все здесь?

— Да здесь, -с какой-то досадой сказал Фома. -Здесь они…

— Надо же, здесь… И что вы будете делать?

— Да кто вы, Мария, какие такие вы… Ухожу я, -вдруг сказал он. -Далеко отсюда ухожу, наверное, навсегда. Пришёл попрощаться.

— Уходишь, Фома?…

— Я… я только хочу понять, зачем… Зачем он сделал это? Почему вышло так?… Знаешь, там, далеко, там ведь есть люди, которые должны это знать.

— Что ты говоришь… где-то есть такие люди? А куда ты идёшь, Фома?

— Далеко, куда-нибудь на восток…

— Надо же, как… Ты как будто что-то писал, Фома?.

— Да, -потупился он.

— А где же, где… Ты писал, что он говорил?

— Да так, кое-что… Матвею отдал, из нижнего города, он грамоту знает… Пусть останется ему, может, когда… Слушай! -Вдруг схватился он. -А пойдём со мной!

— Но я… Я не знаю, Фома…

— Что тебе тут делать, Мария? Послушай… Надо только вернуться назад, в Кану, дождаться каравана, и с ним… Я много кого знаю, и меня они помнят… Ты нигде ещё не была, Мария, ты не знаешь, какие чудесные страны там, на востоке… Я столько могу тебе рассказать! Ты всё, всё увидидшь своими глазами, и Египет, и Бахарат… всё, всё о чём он говорил, ты увидишь сама… Там, на востоке, есть снежные горы, и на их вершинах живут вечные люди, которые знают всё… Я должен их найти, рассказать им, что случилось, и они скажут мне, почему, и что я должен делать… Я буду относиться к тебе, как к сестре, -спохватился он, — но никому не дам тебя в обиду. Ты не подумай… Я сам ни о чём и думать больше не могу… стоит перед глазами…

— Стоит перед глазами…

— Пойдём со мной, Мария!

— Нет, Фома, -покачав головой, сказала она. — Посмотри на себя — ты уже говоришь, как он… Рано или поздно с тобой случится то же самое. Видно, такая моя судьба… Пойдём. Пойдём, Фома, отведёшь меня к нему.

Вечером субботы в ворота дома Иосифа кто-то постучал.

— Там говорят, срочное поручение, именем Синедриона, хозяин, -робко доложил слуга. — Какая-то женщина…

— Ночь на дворе, суббота… Что за дело, Иосиф? -Заворчала жена. -Стол ведь у нас, гости…

— Я сейчас.

Иосиф недовольно поморщился и встал из-за стола.

— Дурной привкус у этих слов, -сказал он. -Портит аппетит.

Он последовал к воротам вслед за слугой. Женщина, которая ожидала его, казалось, едва держалась на ногах.

— Да что это за… -начал Иосиф, но вдруг, словно узнав её, притих. -Иди, — сказал он слуге. -Скажи, я скоро буду.

— Это… ты, Мария? Это ты? -Спросил он, приближаясь к ней. -Что ты… Как ты, Мария?

— Я… не важно, ничего, Иосиф. Мне нужна твоя помощь.

— Но я… Что, Мария, что?…

— Пойдём со мной. Надо его вынести оттуда.

— Что?! О, Господи, да что с тобой, Мария?… Как вынести? Куда…

— Я всё покажу. Идём со мной, сама я…нет сил…

— Конечно же, нет… о, Господи, да что же это?…

— Надо, Иосиф… Нет, я не могу. Просто пойдём со мной. Только сейчас… надо успеть до рассвета.

— Но я же не могу… Не могу идти так с тобой, через весь город, Мария… А как же ваши… его ученики?

— Они ничего не должны знать. Никто не должен…

— Но подожди… Если мы…

Он посмотрел на неё и замолчал. Думать о ней было страшно, смотреть на неё было страшно.

— Встретимся через час, -сказал он. — Жди меня там.

… Когда всё было закончено, Мария легла прямо на свежую землю и закрыла глаза.

— Да… -сказал Фома и присел неподалёку на траву.

— Ты думаешь о том же, наверное, Фома? -Задумчиво спросил, опускаясь рядом с ним, постаревший за эту ночь Иосиф. -Что же это за Бог, которому нужна такая ложь, чтобы оправдать себя?…

— Я думаю о ней, -сказал Фома.

— И что же ты думаешь?

— Что она, Иосиф, кажется, не лжёт…

— Я видела его, -сказала она. -Видела. Он воскрес.

Наступила тяжёлая пауза.

— Ты несносна, Мария, -сказал Андрей. — Ни перед чем ты ни остановишься… Нет для тебя святого. Даже теперь…

— Что ты хочешь доказать, неразумная женщина? -Едва сдерживая ярость, зашипел Пётр.-Что перво-наперво у него — ты?! Что ни здесь, ни там нет у него других дел и забот?

— Конечно, -хмыкнул Иоанн. — Куда уж нам всем… Но о Боге, о Боге бы подумала! Иисус давно уже на небесах, с Отцом, Мария, это то, чего он хотел всегда. Что делать ему здесь, с тобой, теперь…

— Я просто… Я просто первая пришла. Я пришла первой, и его увидела, когда он ещё… Да почему, почему вы не верите мне?!!

— Может, просто потому, что ты лжёшь? Не знаю, что на уме у тебя, но думаешь ты, как и всегда, только о себе. Всё закончилось, Мария. Всё. Хватит. Никто не станет тебя больше терпеть. Ему ты нравилась чем-то -волосы, может, глаза… Но больше здесь нет никого, кто станет тебя слушать.

— Андрей! Я не знала… Вы притворялись!… Я не знала, что вы так ненавидите меня!…

— Да за что же, вот за что же тебя любить? Вечно у тебя полно всяких выдумок. Сегодня ты скажешь, что Иисус воскрес, завтра -что он торгует чем-то на базаре… Довольно этих глупостей.

— Иди, ищи себе теперь другого учителя, -сказал Иоанн. -А нам оставь хотя бы память…

— Пойдём отсюда, Мария, -отделяясь от стены, сказал Фома. -Тебе незачем слушать их. Идём. Больше нам здесь нечего делать.

— Вот и дееписатель проснулся! Птичка наша недолго останется одна… Поглядите на него -только проклюнулся, а туда же! Хоть что-то, а от учителя урвать себе, хоть вот её…

— Да как же вы… Что же это, Фома?!…

— Пойдём, Мария, просто пойдём, -взял Фома её за локоть. -Не надо больше…

— Я вам вот что скажу, хоть вы и не хотите слушать, жалкие, глупые люди! -Вырвалась Мария. — Вы не знаете ничего, вы ничего, совсем… не знаете! — Из последних сил она пыталась придать словам твёрдость, но голос её дрожал. — Вы… вы не знаете, что он мне говорил, что он вообще говорил, вы не знаете его!… Это вы всегда думали о своём, каждый, а его не знали!… А он… он насквозь видел вас, он знал вам цену, он мне говорил…

Она перевела дух и тихо закончила:

— И вы ещё не знаете меня. Ничего вы не знаете… Я знаю вас -а вы не знаете меня.

Они шли под тёмным, тяжёлым, сползающим на Иерусалим небом в молчании. Всё покорно тонуло во мраке, и только Храм сиял, выхваченный из тьмы неведомо как лившимся на него сверху белым светом. Виляющими узкими улицами они вышли в верхний город и, обойдя Храм, оказались у Золотых Ворот, где старые Давидовы стены сходились со стенами Агриппы. Напротив у подножья Елеонской горы виднелся тревожно шумевший Гефсиманский сад, над которым нависла свинцовая туча, готовя грозу. Тут Фома замедлил шаг и, подойдя уже к воротам, вдруг остановился.

— Мария… -как-то странно сказал он на самом выходе из города. — А где ты была… тогда вечером, ночью… и на следующий день, когда… — он кивнул головой на Гефсиманский сад.

— Фома… -прошептала Мария. — Выйдем из города… скорей, прошу, уйдём прочь из Иерусалима… пожалуйста, пойдём…

Она взяла его за рукав, но Фома убрал её руку и не сдвинулся не на шаг.

— Нет, я только хотел сказать, что он тебя ждал… до последней минуты оглядывался, искал… за столом с нами сидел сам не свой… таким я его никогда не видел. Не моё это, конечно, дело… но всё-таки… можешь сказать?

— Нет! -Мертвея, отрезала она. — Не могу… не твоё дело, Фома! Не твоё…

— А… -протянул Фома, и лицо его стало непроницаемым, как небо Иерусалима. — Так я тебя видел, на рынке… тогда, днём… ты как будто разговаривала с кем-то?

— Да выйдем же отсюда… ну пошли, слышишь?!

— Постой. Я хочу знать.

— Ты хочешь знать?… Ну и стой тут! Оставайся! Я пойду одна.

Она метнулась к выходу из города, но Фома ловко опередил её и стал в воротах.

— Говорю -постой, — отрезал он, не пуская её. -Я ведь всегда узнаю, что хочу, Мария. Одну твою тайну я уже знаю. Впрочем… знаю и вторую.

Она попыталась обойти его, но он не загородил ей проход, и остановил её легко, но твёрдо. В отчаянии Мария ударила его кулаком в грудь, но он устоял, схватил её руку и прижал к себе.

— Что? -Насмешливо спросил Фома, глядя ей в глаза и крепче прижимая к своей груди её стиснутую в кулак руку. — Уйти хочешь? И далеко собралась?

— Да что это с тобой, Фома?… Господи, я позову на помощь… я закричу!

— И кого ты позовёшь? Кто придёт к тебе на помощь?… Мария, кто?

Дрожа, она вырвала у Фомы свою руку, и попятилась, не зная, бежать ей назад или умереть здесь, на месте.

— Ты ли это, Фома… Господи, кто ты?…

Она задохнулась от позднего прозрения, и словно впервые увидела Фому. Он стоял перед ней, нерушимый, как ворота, из которых для неё не было выхода.

— Фома… -прошептала она. — Фома… но ведь… послушай, Фома…

— Не надо говорить ничего, не надо… Поздно. Я спрашивал тебя -ты не ответила. Просил пойти со мной — ты не захотела. Оставайся же одна — наверное, так лучше… Мария…

— Да за что же, за что ты мучаешь меня?!… Почему, Фома, не даёшь мне покоя? О, как же, как же я виновата!…

— Помнишь то утро в Кане? -Спросил Фома, и в его узких глазах зажёгся хитрый огонёк. — Вы все смеялись надо мной, я хотел уже уйти… почему не ушёл, знаешь? Сказать?…

Небо дрогнуло и зарокотало.

— Нет, не надо говорить, замолчи, замолкни навек!… -Закричала Мария, силясь перекричать небо. — Куда же ты?… Куда…

— Я говорил тебе -я ухожу. Твои тайны умрут со мной, не бойся — отныне это мои тайны. Свидимся как-нибудь — уж это я тебе обещаю.

— Не уходи… Фома! Фома!!!

Она хотела бежать следом, но кисти рук внезапно похолодели, и земля пошатнулась у неё под ногами.

— Фома!… -В последний раз страшно прокричала Мария под раскаты грома, стоя в арке Золотых ворот, чувствуя уже в руках знакомые иголочки, от которых день в её глазах превращался в полночь.

— Нет, нет… иди, иди… уходи отсюда подальше… — бормотала она вслед Фоме, медленно опускаясь на землю у стены, — уходи… А он простит меня, я знаю, когда-нибудь простит… Ты не знаешь, Фома, что такое любовь… никто на земле не знает, никто…

Мария закрыла глаза и не видела больше ничего.

Душный город ждал грозы, которую предвещало небо, но вслед за Храмом засияли Царские сады. Свет струился из тьмы сквозь свинцовую пелену и застывал, как на картине, неестественно и ярко. Не выдержав его потока, небо раскололось надвое, и из расщелины на землю выпал пронзительно белый, невыносимо слепящий глаза солнечный луч. Тучи не спешили расходиться, зажимая его в тиски, но его одного было довольно, чтобы залить светом весь Иерусалим, от проклятой Генномовой долины до священной горы, где с далёких времён пустовали гробницы пророков.

У одного из её склонов, на насыпанной неприметно сырой земле, примятой, но ещё не поросшей травой, лежали крест-накрест две ветки сорванной вербы.

Не оглядываясь, Фома шёл из ворот, ускоряя шаг, в сторону Гефсиманского сада, навстречу деревьям, последний раз шумевшим для него в Иерусалиме.