Могилевцев СергейГород у моря

Сергей МОГИЛЕВЦЕВ

ГОРОД У МОРЯ

1

Мне снились мокрые желтые листья. Снился высокий дом в готическом стиле с красной черепичной крышей. Тянутся к резным карнизам наполовину оголенные ветви деревьев. Гибкий плющ затягивает боковые дозорные башни. Узкие слуховые окна темными незрячими проемами смотрят прямо на вершины стройных, похожих на гигантские свечи кипарисов. Длинная тень, которую отбрасывает здание, наполовину размыта в неясном предутреннем свете... Видны решетки на окнах и широкая мраморная, местами потрескавшаяся лестница. А у входа - громадный, в человеческий рост, - не то кувшин, не то амфора. И на двери надпись: "Городской краеведческий музей".

Странно, но уже давно не снился мне этот город, с которым связаны лучшие годы моей жизни.

Я еще не совсем проснулся. Мне все еще представлялся город у моря, длинная лента набережной, темные силуэты кораблей в неясной предутренней мгле. И осень, щедрая крымская осень.

Сегодня суббота. Спешить некуда. Телефон я отключил еще с вечера - никто не сможет докучать напрасными звонками. Но звонок все-таки раздался. В дверь. Долгий, настойчивый, официальный. Сразу же испортилось настроение. Я встал, пригладил руками волосы и пошел открывать.

Телеграмма. Расписался, поблагодарил, захлопнул дверь.

"Приезжай немедленно. Музей. Стела. Возможно крупное открытие. Андрей".

Уже окончательно проснувшись, я старался вспомнить все, что связано с домом под красной черепичной крышей, с городским краеведческим музеем, в котором и сейчас работает Андрей.

...Самое интересное в этом музее помещалось в углу, там, где и увидеть его толком никто из посетителей не мог. И прежде чем они добирались туда, на их голову сваливалось столько открытий, столько новых фактов узнавали они, что на этот самый угол сил обычно уже не оставалось.

Едва переступив порог первого из двух залов, вы словно бы проваливались сквозь время. В прошлое легендарной страны у моря. Вот старинный корабль везет вино, оружие и оливковое масло из далекой Эллады в греческую колонию на берегу Тавриды - Херсонес Таврический. Выглядывает из-за прибрежных скал заросшее бородой свирепое лицо тавра. Звенит упругая тетива, и падает чужеземец в белоснежном хитоне на палубу слишком близко подошедшего к берегу корабля.

Тавры, скифы, гунны, готы, аланы... Кого только не было здесь. Хан Мамай окончил бесславный путь у берегов Тавриды. Легендарный Афанасий Никитин прошел через эту землю. Высаживались в Крыму турки, и раненый Кутузов с черной повязкой вокруг головы вел в атаку свой батальон. Толстой, Пушкин, Чехов, эпизоды войны, оружие, пробитая пулей каска, пулемет "максим", вороненый браунинг под стеклом витрины...

А вот и заветный угол. Небольшая, метр на полтора, мраморная плита. Стела.

Прежде чем подняться по узкой винтовой лестнице на чердак, в комнату, сплошь уставленную ящиками с музейным архивом - здесь работал мой друг, историк Андрей, - я всегда шел в этот темный заветный угол и стоял, стоял, совершенно забыв о времени.

Плита из мрамора толщиной в десять сантиметров. Кажется, что она светится изнутри мягким, приятным для глаз светом. Синим. Или скорее зеленым. А быть может - всеми цветами сразу. Как это получалось, я толком понять не мог. Быть может, камень впитывал в себя дневной, рассеянный в комнате свет, иные излучения и отдавал их благодарным зрителям в сумрачные осенние дни. На камне было высечено изображение. Пейзаж. Безрадостный, степной, осенний. Море на горизонте. Несколько белых колонн. Лицо женщины, словно бы выглядывающее из камня. Больше ничего.

- Во времена тавров, - рассказал мне Андрей, - здесь, недалеко от города, был языческий храм. Он и сейчас есть. Точнее, развалины, которые от него остались. Море постепенно подмывает фундамент. Чудо, что сохранилось это изображение, - и он показывал на стелу.

- Кто она? - спросил я его тогда.

- Богиня Дева. Местный вариант греческой Артемиды. Между прочим, на этой мраморной плите, - он кивнул в угол, - приносились человеческие жертвы.

Да, я был благодарным зрителем и слушателем. И казалось, что молодая женщина там, внутри, навечно впаянная в кусок белого мрамора, отвечает тем же. Иногда чудилось мне, что губы ее слегка открываются, силясь что-то сказать. Но видел все это я один. Ни Андрей, ни другие сотрудники музея не придавали стеле большого значения. Быть может, потому и стояла плита в углу - не нужный никому белый кусок мрамора.

- Ты фантазер, пишешь фантастические рассказы, - говорил Андрей.

- Расскажи мне о ней подробнее, - просил я. - Все, что знаешь.

И мы усаживались на диван в его уютной квартире, ставили на плиту кофейник, включали настольную лампу.

- Ты помнишь, конечно, - говорил он, - царя Агамемнона, предводителя греческого войска, изображенного Гомером в "Илиаде". Он отличался непомерной гордостью и жестоко страдал от своего дурного характера. Во время осады Трои он убил на охоте лань и похвалялся, что выстрелу такому позавидовала бы сама Артемида. Богиня разгневалась и лишила греков попутного ветра. Уступая требованиям войска, и главным образом Одиссея, Агамемнон был вынужден принести в жертву богам свою дочь Ифигению. В момент жертвоприношения Ифигения была похищена с алтаря Артемидой и заменена ланью. Сама же она была перенесена в Тавриду и сделана жрицей в храме Артемиды.

- Так, значит, храм, который находится за городом...

- Да, это тот самый храм. От него немного осталось - войны, стихийные бедствия... В храме этом Ифигения должна была убивать на алтаре всех чужеземцев, терпевших кораблекрушение у берегов полуострова. Позже, возвратившись в Грецию, Ифигения продолжает служить Артемиде в ее храме.

- Выходит, у скифов в Тавриде Ифигения превращается в богиню Деву?

- Да.

- Об Ифигении, насколько я знаю, писали и в античности, и в новое время.

- Сюжет этот разрабатывался многими авторами. Эсхил и Софокл, Еврипид, Гесиод, потом римляне, а потом и в европейском искусстве использовали миф о ней. Об Ифигении писал Гёте.

И снова стоял я перед белым куском мрамора, а юная женщина, слегка приоткрыв губы, неслышно шептала какие-то слова.

2

Сейчас можно за субботу и воскресенье слетать из Москвы в Крым, сделать нужное тебе дело и вернуться обратно...

Табличка: "Музей закрыт по техническим причинам". Но дверь легко открылась, я оказался в полумраке коридора, увидел экспонаты, стоящие вдоль стен.

Тишину нарушало слабое потрескивание. Как от электрических разрядов. А самый дальний от двери угол заполняло собой теплое свечение.

Оттуда, из угла, где должна была находиться стела, лились, все обволакивая вокруг, зеленые упругие волны. Мраморная плита стояла там же, где и несколько лет назад. Но она изменилась. Ожил, еще более реальным стал образ женщины с черными, разбросанными по ветру волосами. Ожили ее глаза. Ожили руки, которые судорожно силились сломать, раздвинуть теснившие ее каменные оковы. Она словно бы просила помочь, отбросить эту последнюю на ее пути преграду, открыть завесу тайны, протянуть ей руку.

Я шагнул вперед. И сразу же все исчезло. Музей со своими витринами, женщина с зелеными глазами - все осталось где-то там, в стороне, и я словно бы оказался на берегу моря, увидел стройную колоннаду прекрасного белого храма. Около него, немного в стороне, дымилась обгоревшая груда металла. Похоже на гигантский, искореженный ударом о землю, блестящий синий диск. Фиолетовые язычки пламени лижут остов непонятного механизма, и он, издав низкий трубный звук, исчезает в яркой, ослепительной вспышке. А на обугленной земле остается лежать полупрозрачный яйцеобразной формы предмет.

Он медленно, но все больше и больше ускоряясь, начинает вращаться и наконец распадается на две половинки. Растекается по земле легкое облако тумана. Смутный контур человеческой, скорее всего женской фигуры виден сквозь него. Женщина выходит из бледно-матовой взвеси на мокрый желтый песок и тут же исчезает. А в следующий миг толпа пестро одетых людей поднимает что-то с земли и несет в сторону храма.

Порыв ветра швырнул в лицо мраморные осколки. Почудилось, что густая прядь чьих-то волос коснулась моей щеки. Хлопнула наружная дверь. Наступила тишина. Разломанная надвое белая мраморная плита лежала на полу.

Я обернулся на шаги. В дверях стоял Андрей.

3

Он молча склонился над каменными обломками, бережно перебирал их тонкими крепкими пальцами - чувствовался опытный археолог, не одно лето посвятивший раскопкам.

- Я предполагал что-то в этом роде, - сказал он, - но не так скоро - ждал твоего приезда.

- Зачем? - спросил я, все еще находясь под впечатлением странных превращений, свидетелем которых только что был.

- Мне нужна была помощь, помощь серьезных ученых. А ты бы мог, опубликовав заметку в журнале, привлечь необходимых нам специалистов? Видишь ли, примерно месяц назад я стал замечать странные явления, которые происходили внутри камня.

- Почему же ты не вызвал меня сразу?

- Не хотел спешить. Решил обойтись собственными силами. И недели две назад пригласил сюда одного моего знакомого, школьного учителя физики. Он принес с собой приборы, которые были в его кабинете, и мы стали проводить опыты.

- Опыты?

- Да. Камень, из которого сделана стела, оказался способным аккумулировать электрические заряды. Данный факт мы установили совершенно точно. Причем выяснилась удивительная вещь. Внутри камня структура заряда была неоднородной. По существу, там находилась целая система микрозарядов. Они располагались в виде узоров, которые постоянно менялись, исчезая в одном месте и появляясь в другом. Мы чертили схемы и графики, пытаясь установить хотя бы какую-нибудь закономерность. Но после десяти дней работы поняли, что искать ее бесполезно.

- И это все?

- Да, это все. Возможно, что наши опыты с мраморной стелой оказались губительными для нее и в конце концов разрушили структуру камня.

- Или она ушла, - сказал я.

- Что? - не понял Андрей. - Что ты сказал? Кто она?

- Она, богиня Дева, жрица храма Артемиды, дочь царя Агамемнона...

Андрей - голубоглазый, светловолосый, высокий, стройный, неутомимый труженик, энтузиаст, усилиями которого постоянно обновлялись экспонаты музея. Но ему не хватает фантазии. Не один полевой сезон провел он в экспедициях, раскапывая скифские курганы или опускаясь с аквалангом под воду у берегов Херсонеса Таврического. Он мог часами сидеть не шевелясь, склеивая какой-то старинный средневековый кувшин или чернолаковую античную вазу. Он умел собирать факты и по ним, действуя скрупулезно, точно так же, как действовал он, склеивая из кучи черепков сосуд-пифос, стоящий у входа в музей, строить ту или иную версию. Но он, конечно, только смеялся, сколько я ни доказывал, что мраморная стела, изображающая богиню Деву, это не что иное, как письмо. Живое письмо, оставленное для нас еще во времена тавров. Кем оно оставлено - не суть важно. Важно другое - сможем ли мы его прочитать или не сможем. Иными словами, захочет ли разговаривать с нами, людьми сегодняшними, вышедшая из мраморной стелы женщина или не захочет. Найдет ли она нас достаточно подготовленными для такого разговора - вот в чем вопрос.

Но Андрей только смеялся над моими фантастическими идеями.

- А как же быть со сложной структурой микрозарядов, с узорами из них, которые постоянно менялись? - спросил я.

- Мало ли чего не бывает в природе!

- Но ведь нужно хотя бы привлечь внимание ученых. Составить подробный отчет событий. Опубликовать такой отчет и в местной, и в центральной прессе. Ты ведь сам этого хотел.

- Теперь уже поздно что-либо публиковать. А во-вторых, что здесь произошло? Упала на пол, разбившись, стела из древнего храма? Сам по себе факт довольно неприятный, но на нем все и кончается.

- Но я ведь видел женщину! Музей исчез в этот момент. Я был на берегу моря.

- Фантастика! Скажи я кому-нибудь об этой женщине, и поднимут меня на смех. А вот ты, кстати, мог бы написать для своего журнала небольшую заметку. Репутации писателя-фантаста это не повредит. О том, что ныне уже исчезнувшее месторождение мрамора, которое находилось, по всей видимости, в северо-восточной части Крыма, в районе Кара-Дага, обладало удивительной способностью. В результате многочисленных тектонических превращений мрамор этого месторождения мог аккумулировать атмосферное электричество. Сделанные из него статуи и фрески оказывали, вероятно, большое влияние на людей прошлого. Примером чему может служить ныне, к сожалению, разрушенная стела из местного краеведческого музея...

Вечером я поговорил по телефону с редактором своего журнала, и мы условились, что результатом трехдневной поездки будет статья о свойствах крымского мрамора из неизвестного, исчерпанного и забытого поэтому месторождения. Я обещал даже найти это самое месторождение, но больше трех дней, обещанных мне в начале разговора, получить не смог.

4

Я всерьез пытался представить тот мир, из которого прилетела к нам жрица храма Артемиды, дочь царя Агамемнона, описанного Гомером три тысячи лет назад.

Утром я уходил по песчаному пляжу туда, где почти не было людей, купался, а потом строил из песка фантастические города, неземные космодромы, на которых взлетали, вспарывая чужое небо, чужие космические корабли. Ночью море зализывало шершавым языком волн стартовые площадки, подмывало фундаменты высоких ажурных башен. Но утром я опять начинал строить, и все повторялось сначала.

Потом появился мальчишка из пригородного поселка, и мы стали работать вместе. Он занимался в техническом кружке - умел проектировать настоящие космические станции, спутники, ракеты и даже звездолеты. Любые на выбор: фотонные, атомные или гравитационные. Помощь такого квалифицированного специалиста переоценить было невозможно.

Я рассказал ему историю женщины, тысячелетиями ждавшей своего звездного часа, и он сразу же поверил, не усомнившись ни в одном моем слове. Мы возвели из песка холм и построили на нем храм - высокий, стройный. С белыми колоннами, сложенными из мелких морских камушков. Рядом шумело море - осеннее, неприветливое. А на берегу лежало разломанное надвое яйцо, явившее мне на миг образ инопланетянки и оставившее лежать на мокром песке белую мраморную стелу. Рядом с храмом мы построили город планеты, пославший к Земле космический корабль с живым письмом. Планета эта находилась очень далеко - за сотни, а может быть, и тысячи световых лет от нас. Так объяснил мне юный конструктор.

Утром в предпоследний день моего пребывания здесь я увидел на песке, рядом с неземным городом, следы чьих-то маленьких босых ног и выложенное белыми камушками слово: "СПАСИБО".

- Ее надо отыскать во что бы то ни стало, - сказал я будущему теоретику космоплавания.

- Не беспокойся, она придет до твоего отъезда, - ответил он.

И она пришла в мое последнее утро, тихо опустилась на колени и стала помогать заново отстраивать разрушенный ночью город. Мы оба молчали. Я боялся нарушить, вспугнуть это неожиданно явившееся чудо, которое, как мне казалось, в любую минуту может исчезнуть.

- Странная архитектура, - задумчиво сказала она. - Вы считаете, что именно такие города существуют на других планетах?

- А вы разве так не считаете? - ответил я.

- Не знаю, - засмеялась она. - Я ведь обыкновенная земная женщина и не могу знать о том, что существует в других мирах.

- Давайте пофантазируем, - сказал я. - Предположим, что вы прилетели к нам оттуда, - я показал на песочный город. - Но время для контакта еще не настало. И вы остались ждать. Конечно, ждать три тысячи лет - это слишком много. Поэтому ждали не вы, а бережно оберегаемая, явившаяся с небес как чудо мраморная стела.

Что-то дрогнуло в ее лице, словно пробежала по нему тень неясного, полузабытого воспоминания.

- Хорошо, - сказала она, вынимая из волос гребень и распуская их по плечам длинными черными змеями, - я согласна. Предположим, что все было именно так.

- Случайно, - сказал я, - или не случайно, но мраморная плита оказалась рядом с языческим храмом. Здесь, следуя грекам, тавры поклонялись Артемиде. Дар небес был принят за подарок богини. А позже родилась легенда о вознесении Ифигении. Легенда, как видите, имела космическое происхождение.

- Подождите, - сказала она, улыбаясь. - Я хотела бы подумать над вашей версией. Те, что прилетели сюда тысячелетия назад, могли прилететь и во второй раз. Их потомки, во всяком случае. Им незачем было оставлять для будущих людей такое необычное письмо, как мраморная стела. Они могли бы найти для этого другие пути. Или вообще не оставлять ничего. Второе, кстати, вернее.

- Но ведь письмо оставлено!

- Много могло быть причин. Давайте подумаем вместе, - сказала она. Например, такая причина: в момент подлета поменялись местами северный и южный магнитные полюсы Земли. В истории планеты такое случалось не один раз. Но для гравитолета мгновенное изменение полей означает взрыв силовых установок. Это произошло так неожиданно, что они могли встать перед альтернативой: погибнуть самим или уничтожить взрывом Землю.

Я принял игру.

- И они, вы думаете, выбрали первый путь? - спросил я.

- Конечно! Они выбрали первый путь: на планете была жизнь, и она не должна была исчезнуть. Но приборы корабля в эти считанные, оставшиеся у экипажа мгновения успели сделать очень многое. Проанализировать взаимоотношения земных цивилизаций, определить примерно дальнейший ход истории.

- И спасти одного из членов экипажа.

- Не только спасти, но и сделать так, чтобы он вошел в земную жизнь на равных с остальными людьми.

- На равных?

- А как же вы думали? Помнить о случившейся катастрофе - это тяжкое бремя. Впрочем, приборы корабля, точнее, программы, которые заложили в них там,- она кивнула в сторону песочного города,- поступили мудро. Трудно сейчас сказать миф ли об Ифигении родился в результате катастрофы, или программы умных машин воспользовались уже существующим мифом. Спасшийся член экипажа...

- Женщина, - сказал я.

- Да, - улыбнулась она, - женщина, которая осталась в живых, не помнила уже своего прошлого. Она стала человеком Земли. С земной памятью. С земным прошлым. Единственное, что она знала, - это то, что когда-то произошла катастрофа. И еще она помнила о зеленых звездах.

- О зеленых звездах?

- Да, она помнила только одно: черная, без единого огонька пустыня, и зеленые лучи родных звезд, летящие в бесконечность.

Память о том, другом ее обличье стерта уже навсегда. Зеленые звезды - вот единственное, что осталось в ней от прежнего мира.

- Но как же в течение двух с половиной тысяч лет письмо могло хранить в себе живого человека? Как существовал он там, внутри мраморной стелы?

- Мне кажется, что нам не следует думать о каких-то сложных технических решениях. Все, наверное, связано с самым обычным временем, которое для "живого письма" сильно замедлилось, почти остановилось. Для спасшегося члена экипажа с момента катастрофы и до появления его в музее прошло лишь одно мгновение. Для земной же истории мгновение это растянулось на три тысячи лет.

- Значит, мраморная плита - своеобразная машина времени?

- Ну конечно! На какое-то мгновение словно бы распахнулось временное окно. И сквозь него вы увидели многие события, стали их очевидцем. Через это окно и шагнула на пол музея та, что помнила о зеленых звездах.

- Но почему она обрела свое второе "я" именно сейчас, из жителя зеленых звезд превратившись в реальную земную женщину? Почему не вчера и не завтра?

- Наверное, попасть к адресату "живое письмо" должно лишь тогда, когда кто-то "востребует" его. То есть всерьез заинтересуется. Так запрограммировали его космические гости. Впрочем, могут быть и другие объяснения.

- Какие?

- Я отвечу вам, как ответила бы жрица храма Артемиды, - сказала она. Возможно, потому, что это судьба.

- Это не судьба, - сказал кто-то сердитым голосом. Мы оглянулись. По песку, опустив голову, молча уходил в сторону города будущий создатель космических аппаратов.

- Это не судьба! - крикнул он, обернувшись. - Это расчет машин корабля. Письмо получил тот, кто им заинтересовался. Войдя в земную жизнь, ты должна была почувствовать интерес к себе. Последний из членов экипажа имел на это право. Он имел право на счастье...

- Счастье... - медленно повторила она. - Стать счастливой в новых условиях не значит просто изменить свой облик. Это в конце концов дело техники. Главное, что с новым обликом ты приобретаешь новые ценности. Они свои для землян и свои для жителей зеленых звезд. Такие, за которые можно отдать все. Даже жизнь. Я ведь не могу жить без этого моря, этого солнца. Без запаха свежего хлеба. Без зеленой, мокрой после дождя травы. Без ненависти к тому, что не могу принять. Без любви.

- Без света зеленых звезд.

- Да. Без памяти о зеленых звездах...

Осень желтыми пятнами красила склоны ближайших сопок. Мокрые листья лежали на еще зеленой траве. В небе кричали чайки, а от прибрежного поселка ветер принес запах свежего хлеба. Набежала высокая волна, забурлила водоворотами, а когда отхлынула назад, песочного города уже не было.