"Смерть Хаоса" - читать интересную книгу автора (Модезитт Лиланд)XIIIПуть через горы к Хидлену вдоль речушки, называвшейся, как выяснилось позднее, Факла, в который уже раз заставил меня вспомнить о том, что на любое дело, будь то путешествие или изготовление стола, всегда уходит больше времени, чем было задумано. Правда, дорога, несмотря на слякоть и снегопады, перемежавшиеся мелким дождем, оставалась проезжей. Тяжело нагруженный Гэрлок месил копытами грязь, а я без конца стряхивал мокрый снег с куртки и шапки, стараясь не дать одежде промокнуть. Купы деревьев сменились настоящими рощами, часто прорежавшимися прогалинами. Сначала у дороги появились выпасы, а потом и жнивье. Стали попадаться и хижины – маленькие, но уютные и аккуратные. Над сложенными из камня, обмазанными глиной дымоходами поднимались тонкие струйки дыма. В воздухе пахло горящим деревом, прелой листвой, а порой и хвойной смолой. Поселянин с всклокоченной бородой, хлюпая сапогами по размякшей под дождем глине, флегматично катил тачку с двумя корявыми тыквами. Проезжая мимо, я кивнул, но его усталый, отрешенный взгляд был устремлен куда-то вперед. Гэрлок заржал, и я погладил его, порадовавшись тому, что еду верхом, а не плетусь на своих двоих, как этот бедняга. Факлаар располагался у первой излучины реки, где холмы и леса сменялись приречными равнинами. Сквозь пелену моросящего дождя Факлаар показался мне промокшим двойником Хаулетта, городка, где мне впервые довелось повстречать Джастина. Здешний постоялый двор чуть ли не утопал в грязи, однако к главному входу, находившейся рядом лавке и расположенной позади конюшне вели деревянные мостки. Это зрелище отнюдь не повергало в восторг, но я не собирался выискивать местечко получше, привлекая к себе излишнее внимание, а потому мимо дверей с вывеской, изображавшей чашу, над которой поднималась какая-то дымящаяся масса, по деревянному настилу направил Гэрлока к конюшне. – За пони столько же, сколько за настоящую лошадь! – с ходу заявила мне девушка, служившая там конюхом. – Два медяка, а хочешь задать ему зерна, так будет три. С этими словами она взлохматила едва прикрывавшие уши волосы. Ее брюки, слишком большие, неровно обрезанные и лохматившиеся над деревянными башмаками, были настолько драными, что не скрывали костлявых коленок. – Годится. – Деньги вперед. – А с чего я должен тебе доверять? Она пожала плечами. – Бывает, я ворую, и меня, случается, лупят. Но мне вовсе неохота получать взбучку за каких-то три медяка. Спешившись (пришлось смотреть под ноги, чтобы не угодить в навоз), я полез в кошелек за медяками и дал ей четыре. Она подняла глаза. – Последнее стойло? – спросил я. – Нет. Займи вон то, угловое. Оно маленькое, и Джассид никого больше туда не поставит. И не возьмет за него как за двойное. – Меня Леррисом звать. – А меня Дарией. Сейчас принесу зерна. Хорошего. Она направилась к длинному ряду бочек, а я завел Гэрлока в угловое стойло с низким потолком, не слишком просторное даже для пони, но сухое и относительно чистое. Расседлав Гэрлока, я положил в угол сумы и посох, после чего принялся чистить Гэрлока щеткой. Дария вернулась с большой мерой зерна. – Он не кусается? – Никогда. Точнее сказать, куснул разок одного малого, куснул и лягнул, но тот бил его кнутом. И это было до того, как он попал ко мне. – Терпеть не могу кнуты. – Она поежилась, ссыпая зерно в кормушку. – Конюх! Где конюх? – донеслось снаружи. Дария поспешила во двор. Вычистив Гэрлока и припомнив уроки, преподанные Джастином в Хаулетте, я проверил сеновал. Там было сухо и почти чисто. – Чего ты там забыл? – спросила вернувшаяся Дария, когда я спрыгнул на землю. – Взглянул, как там, на сеновале. – Ты здесь уже бывал? – Здесь нет, но в похожих местах бывать доводилось. – Там лучше, чем в гостинице. – А ты там спишь? Глаза девушки сузились. – Я не шлюха! – Что ты, ничего такого мне и в голову не приходило. – Нет, я ночую дома, на окраине. Моя матушка стряпает на Истрала, так что имей в виду: похлебка у нас лучше, чем отбивные. С этими словами она покинула конюшню. Исходя из того, что люди едва ли украдут то, чего не увидят, я прикрыл посох и сумы световым щитом, после чего по заляпанным грязью доскам направился к входу в гостиницу, сбил грязь с сапог у гладко оструганной, но не покрытой лаком сосновой двери и взялся за сапожную щетку, которой, похоже, тут никто не пользовался. За дверью меня встретил коренастый мужчина с короткой седой бородкой. Заляпанный кожаный фартук выдавал в нем содержателя постоялого двора. – Ты будешь здешний хозяин? – Он самый, к твоим услугам. А ты, паренек, часом не работу ищешь? – Нет. Мне нужны еда и место для ночлега. На физиономии трактирщика расцвела улыбка. – Постель полсеребреника. Кухня у нас простая, но сытная. Мясная похлебка – четыре медяка, отбивные по пять. – Как насчет конюшни? – Три медяка с гривы. Я улыбнулся. – А если я тоже переночую в стойле? – Коли тебе охота ночевать с лошадьми, так и с тебя возьму как с лошади. Тоже три медяка. – Моему пони бывает одиноко, – сказал я, вручая ему деньги. Трактирщик, все еще улыбаясь, принял их и, предоставив мне возможность проследовать внутрь, поспешил к солдатам в серых, с малиновой окантовкой, мундирах. Общая зала «Полной Чаши» была невелика, примерно двадцать на двадцать локтей, и спертый воздух пропах салом, дымом, а также конским и овечьим навозом, заносившимся с улицы на грязных сапогах. Приметив у стены маленький столик, откуда было удобно наблюдать за помещением, я примостился там. Стол пошатывался, отделанная сосновым шпоном столешница с годами пропиталась жиром, а на стуле треснула задняя скоба. – Пиво или морс? – спросила подавальщица, пытаясь мокрой рукой убрать с серой рубахи сальное пятно. – Морс и похлебку. Сколько за все? – Два – за морс, четыре – за похлебку. В придачу получишь полкаравая. – Заплачу, когда принесешь морс, – промолвил я, достав серебреник, но не выпуская его из рук. – Ладно. Она ушла на кухню, а я принялся оглядываться, заодно прислушиваясь к обрывкам разговоров. – …пироги с говядиной… лучше, чем с дичью… – …Берфир ни за что не удержит Хидлен… всего лишь пастух из Асулы, с длинным мечом… – …отбивная должна быть отбивной, так я говорю… тьфу на твой очаг… – …мордашка смазливая… только сиськи едва прикрыты… трясет ими перед всеми, а они, дурачье, принимают ее за леди… Последняя фраза едва не заставил меня покраснеть. Охота же мне слушать всякий вздор! – Паренек, твой морс. Кружка со стуком опустилась на жирную столешницу, и мой серебреник перекочевал к подавальщице. Она отсчитала мне четыре медяка. – Скоро будет и похлебка. В следующий заход принесу. В трех столиках от меня расположились двое солдат. Я собрался было прислушаться к их разговору, но тут вернулась служанка. – Твоя похлебка и хлеб, приятель, – заявила она, почесывая живот. Выдавив улыбку, я вручил ей медяк, и ее физиономия расплылась от удовольствия. Дария не обманула: похлебка оказалась вкусной, да и хлеб вполне приемлемым. А вот морс из клюквицы был так сильно разбавлен водой, что мне пришлось его гармонизировать. Вкусу это не прибавило, но сделало питье безопасным для желудка. Я навострил уши и потянулся чувствами к солдатам. – …держись подальше от отбивных… толкуют, будто из собачатины… – …лучше, чем козлятина, которую трескают эти кифриенцы… – …говорят, Берфиров чародей вроде тех великих колдунов, которые в старину… – …Коларис не смог пробить дорогу из Храма… все еще претендует на долину… – …перебраться через Охайд… с боем… Нахмурившись, я отправил в рот ложку похлебки. Люди болтали, просто мололи языками, и извлечь из их трепотни ценную информацию не представлялось возможным. Оставалось лишь подналечь на еду. – …Стенафта… вроде как ее дочка… Ручаюсь, шарит под этим тряпьем… на конюшне… «Не о Дарие ли речь? – подумалось мне. – Может, она и есть дочка Стенафты?» Отхлебнув клюквицы, я вновь попытался прислушаться к разговору солдат, но они только жевали. – Это не отбивные! Жареные подметки, а не баранина! – неожиданно взревел здоровенный детина в грязно-голубой рубахе и запустил в служанку тарелкой, забрызгав все подливкой. Женщина боязливо съежилась. Тут же в зале появился Истрал. – Эй, хозяин! – крикнул ему скандалист. – Если я заказываю отбивные, то изволь подать мне отбивные, а не резаные подметки. Недовольный посетитель был выше Истрала на добрых полголовы. – Ты получил лучшее, что у нас есть, – невозмутимо отозвался трактирщик. – Деньги берете за отбивные, а подсовываете какую-то дрянь! Это грабеж! Верзила шагнул вперед и обеими руками схватил трактирщика за горло. В следующий миг руки его разжались, рот широко открылся. Издав булькающий звук, здоровяк осел на пол: его голубая рубаха окрасилась кровью. Истрал наклонился и вытер об эту рубаху нож. – Это ты, дуреха, виновата, – бросил он съежившейся служанке. – Прибери все. И утащи отсюда эту падаль! Солдаты не проронили ни слова: тот, что постарше, поднял кружку и покачал головой, а молодой продолжал жевать хлеб. Истрал вышел на крыльцо, и гомон в помещении, несмотря на то, что подавальщица еще не успела выволочь труп, тут же возобновился. У меня пропал аппетит, но я заставил себя доесть похлебку. – …с Истралом лучше не связываться… убьет и бровью не поведет… – …я ей сказал, в Сайту поедем, тамошний портной и сошьет… так нет, ей охота в Воррак, а то и прямо в Хайдолар… – …толкую, раньше сам был солдатом… Покончив с едой, я покинул трактир, так и не услышав ничего полезного. Меня удивило, что солдаты никак не отреагировали на убийство. И что Истрал совершил его с полнейшим равнодушием, даже без признаков гнева. Когда я, прихватив спальный мешок и «Начала Гармонии», забрался на сеновал, было еще светло. По крыше снова забарабанил дождь, и мне пришлось передвинуть спальный мешок на другое место, поскольку с потолочной балки стала капать вода. Пустив в ход огниво, я зажег свечу и попытался погрузиться в чтение. Вся эта заумь меня особо не увлекла, а потому я отложил книгу и, достав давешнее кедровое полешко, занялся резьбой. Но дело шло медленно, и никакого лица из дерева так и не выступило. В конце концов у меня стали тяжелеть веки, и я, отложив нож и полено, задул свечу, установил (чем стоило заняться пораньше) охранные чары и забрался в спальный мешок, стараясь не чихать из-за сена. Стук дождевых капель погрузил меня в сон. Сны мне виделись странные: поездки по незнакомым дорогам и среброволосая женщина, предлагавшая совет, которого я не желал и не мог понять. Пробуждение было неожиданным: охранные чары еще звенели в голове, а пальцы уже нащупали посох. – Успокойся! – испуганно проговорила Дария, отступая на шаг. – Разве можно этак подкрадываться к спящему? – Я отпустил посох и покачал головой. – Я не хотела тебя будить. – А сама-то зачем сюда заявилась? – Я всегда прихожу спозаранку, еще до мамы. Джассид платит мне полсеребреника в восьмидневку, но с тем чтобы я была на месте до завтрака. Выбравшись из спального мешка, я оделся. Почти без дрожи, хотя и выдыхал пар. – Ты спишь раздетым? Разве это безопасно? – Не знаю, но так удобнее. Да и сапоги сносятся не так быстро, если и они отдохнут, и ноги подышат. – Ноги? Ноги не дышат. – Все человеческое тело дышит. – Ты часом не учитель? Вон у тебя какой посох: говорят, такие в ходу у черных магов. – Нет. Одно это слово скрутило мой желудок в узел, и я нахмурился. Учителем я и вправду не был, а вдаваться в объяснения по поводу своего истинного положения у меня не было ни малейшего желания. С юридической точки зрения я являлся жителем Отшельничьего, проходящим в изгнании гармонизацию, и теоретически, если итоги испытания удовлетворят Братство, мог вернуться домой. Правда, это мне пока даже не приходило в голову. Кроме того, я обладал черным посохом, что придавало мне особый статус. Но в Кандаре носители черных посохов не пользовались всеобщей любовью. – Правда, мне доводилось учить подмастерьев. Я столяр. Если я и не сказал всю правду, то, во всяком случае, не вымолвил ни слова лжи. – Ты из Кифроса? – Сюда приехал оттуда, но родом из других, дальних краев. А тебе-то что? – Мама говорила, что Кифросом управляют женщины. Это правда? – Самодержица… – Что еще за самодержец? – Титул тамошнего правителя. Самодержец там и вправду женщина, так же как ее главнокомандующий. Да и многие старшие офицеры, – ответил я, уже скатывая свой спальный мешок. – Да, «Черный Клинок». Джассид называл так одну из них, из тамошних командиров. Он служил солдатом на побережье у старого герцога и рассказывал, будто она лично уложила не меньше четырех десятков бойцов. Вот бы мне так: жаль, что не могу. – Ты не скажешь мне, почему ты этого хочешь? Она уставилась себе под ноги. – Джассид тебя допек… или кто еще? – …все равно убью… ублюдок. У матушки нет денег. Папа давно умер, погиб в бою. – Он тоже был солдатом? – …веселый был, все рассказывал истории… а потом пошел недород. Ну, он и нанялся на побережье, к мятежному герцогу. Деньги вперед давали, и все такое… Нынешний герцог тогда еще в Хайдоларе не правил. Да ну их… что один герцог, что другой. Нам без разницы. – Джассид, говоришь… – я задумался. – Не говори ему ничего, мне только хуже будет. Опять отлупит, а мама ничем помочь не сможет. – А что мне с ним говорить? – пробормотал я, увязывая мешок. – Обойдусь и без разговоров. – Ох, ну кто меня за язык тянул… Коснувшись мимоходом ее плеча (она оказалась старше, чем выглядела), я добавил ей чуток уверенности. – Ага, ты все-таки из учителей. Меня не проведешь. – Пусть это будет нашей тайной. Я сохраню твой секрет, а ты мой. Она кивнула и соскользнула вниз, в конюшню. Спустив вещи, я торопливо, так, что даже порезался, побрился возле водной колонки и уже проверял Гэрлока, когда возле стойла появился худощавый черноволосый мужчина, левую щеку которого уродовали застарелые шрамы. – Ты, что ли, провел здесь ночь? – Я. – А почему меня не спросил? Я Джассид, и это моя конюшня. – А мне почем знать, чья? Договаривались мы с Истралом, он с меня деньги взял. Улыбнувшись, я потянулся к Джассиду чувствами и едва не отпрянул. Хаос настолько пронизывал всю его сущность, что любая попытка привнесения гармонии закончилась бы ничем, если не его смертью. Он смотрел на меня с таким видом, будто чего-то ждал. Я кивнул и принялся седлать Гэрлока, а когда подтянул подпругу, Джассида уже не было. Заходить снова в «Полную Чашу» мне не хотелось, а потому я покормил Гэрлока и мы выехали под моросящий дождь. Скоро Факлаар остался позади. Следовало ли мне очистить Джассида от хаоса ценой его жизни? Мог ли я сделать это? А если бы сделал, кто может поручиться, что следующий владелец конюшен окажется лучше? Всех их убивать, что ли? Да и какое право имею я обрекать человека на смерть, пусть он и обижает прислуживающую на конюшне девчушку. Судья нашелся! Вытерев пот со лба, я направил Гэрлока к размытой тропе, что вела на север, к Санте. Дождь продолжался, в неподвижном воздухе висел едкий запах заплесневелых листьев. Гэрлок мотнул головой, и я потрепал его по холке. Мне было не по себе оттого, что Дария не получила от меня никакой помощи. Правда, она сама просила ни во что не встревать, но все-таки… Но с другой стороны, меня не слишком-то привлекала роль древнего карающего ангела. К тому же, кто поручится, что мое представление об ангелах не соответствует чьему-то представлению о демонах света? Гэрлок трусил вперед, а я, наблюдая за дорогой, продолжал размышлять о Дарии, Джассиде и том, что некоторые люди извлекают странное удовольствие из возможности портить жизнь другим. Ответов по существу мне пока ни от кого получить не довелось, но уже удалось понять, что хаос и гармония сами по себе мало связаны с нравственностью и имеют отношение лишь к мироустройству. Гэрлок заржал, и я снова его погладил. То, что сказал своим ржанием он, имело ничуть не меньший смысл, чем досужие разглагольствования людей. |
||
|