"Против культуры" - читать интересную книгу автора (Вербицкий Миша)

1. Пистолет доктора Геббельса

Что думает человек, когда слышит слово «культура»? Большинство представляют себя в консерватории или Большом театре. Культура — это нечто солидное. Эпитет «академическая» чувствует себя на месте рядом со словом «культура». Жесткая иерархия, позитивная система ценностей. Ради культуры некоторые готовы умереть. Доктор Геббельс, когда слышал слово «Культура», ужасно хватался за пистолет.

Как говорят жители Брайтон-Бич о жителях Брайтон-Бич, "культура у них одна — бактериальная". Бактериальная культура не собирается в готические соборы, а предпочитает округлые колонии, на манер свалок или излюбленных беднотой Нового Света поселков из снятых с колес вагончиков. Бактериальная культура не имеет традиций. Бактериальная культура умеет одно — выжить и процвести, там, где более высокоорганизованные организмы не выживают. Так живут бедные — цепляясь за существования, заполняя кашей тел помойки третьего мира — цветные размножаются, как бактерии, а белая раса, пресыщенная академической «культурой», медленно умирает под аплодисменты социальных дарвинистов. Культуру бедных и для бедных следует уподобить бактериальной культуре.

И на заре 21-го столетия, когда традиционная академическая культура превратилась в омерзительную травести, закаменелую в ригор мортис, но размягчаемую поминутными очагами коррупции — единственно жизнеспособной культурой можно назвать культуру без традиций и авторитетов — культуру для бедных. Трэш культуру.

Что такое трэш культура? Это слово возникло в Америке для обозначения культуры "белых отбросов" (уайт трэш) — американцев белой расы, неспособных адаптироваться к европеизированному американскому мэйнстриму, и цепляющихся за уходящую американу — кинотеатры под открытым небом, яркие, сенсационные журналы, дешевые фильмы ужасов — инцестуозное, вымирающее племя. Постепенно под трэш культурой стали понимать отказ от традиций, наивность и уничижение необразованного халтурщика, озабоченного в основном (или только) быстрым заработком.

Появление трэш культуры следует отнести к 30-м годам — очередной бум книгопечатания вызвал к жизни десятки цветастых журналов мистического или авантюрного содержания, с названиями вроде Удивительные Истории и неизменными нарисованными полуодетыми женщинами на обложках. Журналы эти давали хлеб нескольку замечательных писателей, из которых самые известные — Х.Ф. Лавкрафт и Роберт Ховард, автор Конана. Данная ветвь трэш культуры просуществовала до конца 1950-х под именем Sci-Fi (неадекватно переведенным на русский как научная фантастика). В 1960-х фантастика стала модной, фантасты начали зарабатывать кучу денег, некоторые из них (Брэдбери, Хайнлайн) были канонизированы и ассимилированы системой, другие (Ховард, Шекли, Каттнер) — преданы забвению, зачастую абсолютному (книги тех же Каттнера и Шекли в Америке нельзя купить ни за какие деньги). А на смену им пришли прекрасные новые люди — не знающее фантазии и вдохновения племя борзописцев с дипломами от английского языка.

В момент ее наивысшего расцвета, научная фантастика несла на себе все черты трэш-культуры. Фантасты жили с писательского заработка, и работали за нищенскую плату из кармана бизнесменов от фантастики, не заинтересованных ни в чем, кроме быстрого заработка. Научная фантастика не считалась литературой, культурному человеку признаться в чтении фантастики значило потерять лицо. Ценности и традиции академической литературы в научной фантастике аккуратно игнорировались, причем чем талантливее был автор, тем старательнее, зачастую, он игнорировал бытующие в "большой культуре" конвенции. Научная фантастика напоминала гетто для прокаженных.

Культура есть эталон (чего?) (да культуры же!) — культура есть язык, который цивилизация относит к себе, и одновременно абсолют этого языка. Культура гармонична, поскольку культура содержит в себе все слова для гармонии; культура абсолютна и тотальна, поскольку вне культуры нету слов для обозначения абсолютности и тотальности. Вне культуры нету слов точка. Любая сила, противостоящая культуре, обнаруживает себя в гетто для прокаженных.

Ближе к концу ее самостоятельного существования, фантастика стала контр-культурой — она противопоставила себя культуре, но, чтобы противопоставить себя культуре, субкультура должна выработать механизмы рефлексии и критики культурного процесса. Выработав такой механизм на заре вьетнамской кампании, фантастика слилась в единое целое с контр-культурой битников и хиппи, и ухнула с ними в коллективное небытие на исходе 1960-х. Не будем об этом.