"Синеокая Тиверь" - читать интересную книгу автора (Мищенко Дмитрий Алексеевич)

XXIX

Не из сочувствия к закованным в цепи отрокам и не из уважения к их родичам твердо стояли на своем тиверские старейшины: карать виновных в наезде вирой, а не смертью. Они на то и старейшины, чтобы знать, что такое закон, а что – раз на веку дарованная жизнь, как должен решить человеческий разум, чтобы наказание за нарушение обычаев пращуров не перерастало в бессмысленность. Разве отроки впервые выкрадывают девок или какая-нибудь из них говорила потом: «Я хотела, чтобы меня украли»? Правда, они молят о помощи, если не желают замуж. Поди-ка узнай, хотела или не хотела дочка Забралы, чтобы ее украли.

– С нас достаточно того, что ваши тати полезли в чужую землю, убили наших кровных.

– Молодецкие желания не знают границ. Обычай позволяет выкрадывать именно в чужом роду и становится причиной как посяганий на девок, так и смерти.

– Хотите сказать, виноват обычай?

– Да, и это хотим сказать. Потому что именно обычай принуждает добывать себе девушку для женитьбы похищением. Он же велит кровным с оружием в руках отстаивать девушку, если ее выкрадывают. Не в этом ли, скажите, кроется причина вражды? А где вражда, там будут и убитые. Потому и говорим: не годится карать смертью лишь за то, что у молодых молодые желания и что эти желания взяли верх над здравым смыслом.

Старейшины уличей переглянулись. Было видно, они засомневались, нужно ли требовать тиверцам смерти, и только смерти.

– Как же порешим это дело? Что скажем старейшине Забрале и его дочке?

– Если девушка согласна, Боривой возьмет ее себе в жены. За убитых воевода Вепр выплатит все, что положено.

Старейшины совещались долго, но ничего не решили.

– Послушаем, что скажет отец обиженных, – сказали тиверцам.

Забрале не просто пересказали, с чем пришли на судейский совет к уличам уважаемые старейшины земли Тиверской, его старались переубедить: соглашайся с ними, сына не вернешь уже, а дочке твоей надо как-то жить в мире. Да где там, даже позеленел Забрала, услышав такие советы.

– Вы хотите заставить меня, отца, который потерял любимого сына, отдать дочь на потеху убийце? Хотите, чтоб сестра вступила в брак с татем, на руках которого кровь ее брата? Никогда! Слышите, мудрые старейшины: никогда! Соглашаюсь лишь на одно: дружинников, которые пошли за своим предводителем и не замарали руки кровью, тиверцы могут выкупить, заплатив виру. Всем остальным – смерть. И лютая, такая, чтобы не только тати, дети их помнили до десятого колена!

– Месть – слабое утешение, – поспешили образумить его старейшины-тиверцы. – А если и утешение, то лишь на время. Есть ли смысл ради этого сеять и без того частую гостью в наших землях – смерть, не считаться с тем, какая судьба ожидает девушку, которую выкрали и неизвестно какой она вернулась из чужих рук? А Боривою она нравится уже давно, он обещает быть хорошим мужем твоей дочке.

– Чепуха! Не так должен был брать, если хотел жениться…

– Молодецкая страсть – безумная страсть, от нее нечего ждать рассудительности и смысла. Прими в расчет и то, достойный, что земля славянская требует и будет требовать людей мужественных, витязей в битвах. А Боривой как раз такой витязь. Ты был в задунайском походе, должен знать, как этот юноша помог славянской рати, когда брали на меч и сулицу Анхиал. Разве этого мало? Много ли среди нас таких, как Боривой, чтобы требовать его смерти? Кто знает, может, он своей доблестью и мужеством прославит землю славянскую!

– А наши не прославили бы? – ухватился за эту мысль Забрала. – Неужели я на своего сына возлагал меньше надежды? Нет, старейшины, вира не поможет моему горю. Только смерть убийцы способна погасить огонь мести и злобы, который раздирает мне грудь. Только смерть!

Гневались в душе старейшины, хотели сказать: месть не самое лучшее решение, но как скажешь, если именно месть – один из действенных обычаев земли славянской, если на ней стоял и стоит славянский род. Потому и промолчали старейшины, и это молчание решило судьбу тиверских отроков: трех из них приговорили к смерти, всем остальным позволено было откупиться, если есть за что.

Князя Волота очень опечалил приговор, а Вепр прямо выходил из себя. Словно сумасшедший, влетел он в терем князя и, не обращая внимания на Малку, выкрикнул:

– Слышал, что они насоветовали?

– Слышал, воевода, как не слышать.

– Так, может, хоть теперь дашь мне сотню дружинников? Еще не поздно, налечу вихрем и отобью сына, как поведут на смерть.

Волот долго и холодно смотрел на него.

– Я, кажется, говорил уже, воевода: мало нам ромеев, надо наживать врагов и среди славян?

– Да что мне до этого? У меня сын может погибнуть. И какой сын! Сам же говорил…

– Знаю, – резко оборвал его на полуслове князь. – А кто виноват? Ты заботишься о сыне, а я должен заботиться обо всей Тивери. Разве она повинна в том, что натворил твой сын? Почему должна расплачиваться за его наезд и татьбу?

Вепр притих на мгновение, похоже, только теперь увидел и понял князя по-настоящему.

– Вот, значит, как?!

– Только так, воевода. Сам видел, я сделал все, чтобы спасти Боривоя и тех, кто был с ним. Но что делать, если меня не захотели послушать. На то, о чем ты просишь, даже ради твоего сына не пойду.

– Тогда… – Вепр подался к дверям. – Тогда знай. Я без твоей помощи и без твоего согласия пойду спасать сына. Найду союзников среди мужей и пойду. Пусть даже на смерть, на погибель всех и всего, все равно пойду!

Его шаги гулким эхом отдавались в тереме и, казалось, звали: пойди останови, сделай что-то, пока я не натворил беды.

– Помоги ему, Волот, – подошла и осторожно коснулась руки мужа княгиня Малка. – Вепры – самые родные нам люди. Как будем жить с ними, если случится такая беда? Ты отец, пойми Вепра и горе матери того неслуха пойми. Знаю, как убивается она теперь. Мыслимо ли: растила-пестовала дитя свое, словно цветок-надежду, лелеяла, и что теперь? Черные дни, мука и слезы.

Князь не вспыхнул и не закричал на жену, только нахмурился:

– Или не слышала? Я делал все, что мог, больше ничего не могу сделать.

– Так уж и ничего? Почему бы тебе не поехать к сотнику, а то и к князю?

– Вепр ездил.

– Вепр – одно, а ты – совсем другое.

«А и правда, – согласился. – Одно дело – разговор с отцом, сын которого провинился перед уличами и законом уличей, и совсем другое – разговор с князем Тивери, который хочет избежать лишнего кровопролития».

Князь торопливо пошел к дверям, распахнул их и крикнул кому-то из челяди:

– Коня мне! И сопровождение из десяти мужей!

Знал: Вепр не будет сидеть сложа руки, соберет ватагу самых близких людей и пойдет через Днестр выручать сына. Поэтому и сам спешил, и челядь подгонял: «Быстрее, быстрее!» Но все равно опоздал. На выезде из Черна его остановили гонцы от тиверцев, бывших в то время в пристанище, и сказали: уличи подошли к Днестру всем ополчением и оповестили через бирючей своих: «Зовите всех, кто поблизости, пусть смотрят, как будут казнить тех, кто приходит к нам с мечом. Пусть смотрят и запоминают: Днестр – граница Тиверской земли. За Днестр тиверцы – ни ногой!..»

Волот гнал коня что было сил, а стал всего лишь свидетелем казни. Уличи вывезли осужденных на середину реки и привязывали камни к ногам. Повелел остановиться: он – князь и должен поговорить с князем уличей, перед тем как будут казнить осужденных. Но напрасно. То ли не услышали его повеления, то ли не захотели услышать: бросили, не задумываясь и не колеблясь, всех осужденных в быстрину Днестра.