"Рынок тщеславия" - читать интересную книгу автора (Милованов Максим)

Спасатели

Андрей Валерьевич Кульков, известный в тинейджерской среде под кличкой «Кулек», не первый раз потчевал Валентину Глушенкову увлекательным рассказом о том, как он совершенно случайно нашел возле автобусной остановки спичечный коробок с каким-то зеленым веществом. Исключительно ради любопытства тринадцатилетний подросток открыл коробок и обнаружил в нем около пятидесяти граммов марихуаны. После этого любознательный юноша купил в киоске пачку папирос и, «забив косяка», угостил им своих друзей, не забыв и о себе. В самый разгар «раскуривания трубки мира» откуда ни возьмись появился наряд патрульно-постовой службы. На вопрос милиционеров, что они тут делают, успевшие как следует обкуриться «индейцы» ответили дружным хохотом, после чего их доставили в отдел.

Историю эту Глушенкова слышала из уст Кулька третий раз за последние полгода. Различия заключались лишь в содержимом «случайных находок». В первый раз это были таблетки «экстази», во второй – полтора грамма героина, а теперь – отрава из конопли!.. Будучи сыном весьма обеспеченных родителей, юный сказочник полагал, что ему все будет сходить с рук, и поэтому сегодня врал особенно вдохновенно и нагло. Впрочем, на этот раз он просчитался. Третье задержание было достаточным поводом для передачи несовершеннолетнего в руки следователей отдела по борьбе с нелегальным оборотом наркотиков.

Инспектор Глушенкова могла бы подойти к исполнению этой инструкции формально, то есть забыть о ней, но в данном случае делать этого не собиралась. Она искренне полагала, что только так можно помочь начинающему наркоману, на которого не действуют ни уговоры, ни убеждение. Ничего серьезного Кульку не грозило, разве что штраф и пара дней в КПЗ. Но практика показывала, что двух-трех дней предварительного заключения маменькиным сынкам хватало с лихвой, чтобы кардинально пересмотреть отношение к культурному досугу. Трудно придется не Кульку, а инспектору Глушенковой: обуянные праведным гневом родители Андрея наверняка именно ей устроят веселую жизнь.

Терпеливо выслушав монолог Кулька, Валентина все тщательно записала, дала задержанному прочитать протокол и расписаться, после чего, к огромному его удивлению, вызвала дежурного по отделу и попросила поместить юного трепача в «обезьянник» – дожидаться следователя из отдела по борьбе с наркотиками. Сделав это, она набрала знакомый номер мобильного телефона…

Отец Андрея – высокий худощавый шатен сорока семи лет, в дорогом сером костюме и с кейсом в руке – появился в кабинете инспектора по делам несовершеннолетних через час после звонка. Его медлительность объяснялась отнюдь не наплевательским отношением к сыну. Адвокат Валерий Витальевич Кульков в момент задержания своего отпрыска находился в следственном изоляторе, беседуя с важным клиентом. Иных клиентов у Валерия Кулькова не имелось, поскольку адвокатом он был очень хорошим. Многие считали его самым лучшим.

– Для вас, я вижу, на моем сыне свет клином сошелся! – Едва переступив порог кабинета, адвокат сразу пошел в атаку.

– И вам «здравствуйте», – улыбнулась в ответ Глушенкова.

– Извините, что нарушаю правила приличия. Трудно, знаете ли, сдержаться. Неужели, кроме моего сына, нашей доблестной милиции больше некого ловить!.. А где он, кстати?

– В «обезьяннике», – ответила Валентина. – Это такая железная клетка возле комнаты дежурного по отделу.

– Я в курсе, что такое «обезьянник»! – с раздражением произнес Валерий Витальевич. – Но что там делает Андрей? И на каком, собственно, основании?

– Тише, тише! – Глушенкова попыталась остановить взрыв отцовского негодования. – Не надо кричать. Лучше присаживайтесь и поговорим спокойно.

– Как я могу говорить спокойно, если мой сын сидит в железной клетке среди всякого отребья!

– Сейчас в «обезьяннике» никого, кроме него, нет.

– Спасибо, успокоили! – слегка поутих Валерий Витальевич и присел на стул.

– А кого вы счиатете отребьем?

– А вы разве сами не знаете, кто подходит под это определение? Бомжи, пьянь всякая, бандиты, наркоманы… – Тут он осекся. Впрочем, потому Валерий Кульков и был одним из лучших адвокатов, что умел быстро и правильно реагировать на подобные осечки. -Только не надо убеждать меня, что мой сын наркоман. Андрей слишком умен, чтобы сделать из наркотика культ. Это всего лишь игра, способ выделиться среди сверстников. Сейчас наркотики в молодежной среде – нечто вроде отличительного знака, вроде мобильника в кармане.

– А как быть с теми, кто не так умен, как ваш Андрей? – не замедлила с контрдоводом Глушенкова. – Как быть с теми, кого он ежедневно угощает?

– Стоп! – остановил ее гость. – Моего сына задерживают всего третий раз. Так что слово «ежедневно» совершенно безосновательно!

Опытный адвокат приготовился к отражению натиска противной стороны. Глушенкова молчала. Повисла долгая, многозначительная пауза. Валентина не желала продолжать разговор с адвокатом. Она хотела говорить с любящим отцом. Прошло минуты три, прежде чем желаемый эффект был достигнут. С лица Валерия Витальевича сползла маска агрессивно настроенного защитника.

– Простите за игру в молчанку! – заговорила Валентина. – Таким образом мне хотелось внести коррективы в наш с вами разговор. Еще немного – и он мог бы уподобиться судебному заседанию, где я представляла бы обвинение, а вы – защиту. А ведь нам сейчас надо быть на одной стороне. Андрея задержали третий раз за шесть месяцев. Это вовсе не значит, что наша милиция следит за ним с утра до ночи, мечтая схватить парня на криминале. Это означает, что у него серьезные проблемы с наркотиками.

Видя, что собеседник хочет возразить, Валентина напомнила:

– Извольте выслушать меня до конца, а уж потом возражать.

Тут Глушенкова извлекла из памяти фирменную «домашнюю заготовку». Она была придумана специально для той породы родителей, которые слишком рьяно защищают свои чада, невзирая на упрямые факты и мнение специалистов.

– Скажите, Валерий Витальевич, вы считаете себя хорошим адвокатом?

Если бы перед нею в данный момент сидел человек иной профессии, вопрос был бы соответствующе скорректирован и слово «адвокат» было заменено другим.

– Мне самому трудно судить об этом! Но все говорят, что я один из лучших. Да вы, наверное, и сами об этом слышали.

– Значит, вас с уверенностью можно назвать настоящим профессионалом? Не так ли?

– Так. Но к чему все эти вопросы? Речь сейчас идет не обо мне, а о моем сыне.

– Ответьте мне еще на один вопрос, – продолжила Валентина. – Клиенты прислушиваются к вашим профессиональным советам, когда организуют свою защиту, или действуют абсолютно самостоятельно?

– В подавляющем большинстве случаев стратегию защиты разрабатываю я, – ответил Кульков.

– Это приносит успех?

– Почти всегда!..

– А как вы называете тех, кто пренебрегает вашими профессиональными советами?

– Упрямыми баранами! – усмехнулся собеседник. – Но я все еще не понимаю, к чему эти вопросы?

– Неужели и вправду не понимаете? – Теперь уже улыбнулась Глушенкова.

– Нет…

– Я хочу наглядно вам показать, что вы ведете себя в данный момент не лучше тех, кого вы только что назвали упрямыми баранами, – охотно пояснила Валентина. – Ведь вы наверняка наводили обо мне справки. Так что должны быть осведомлены, что я в своей профессии, как и вы в своей, человек далеко не последний. Профессионалы, должна вам напомнить, существуют не только среди адвокатов. И если я утверждаю, что у вашего сына проблемы с наркотиками, то это не домыслы дилетанта и не клевета злопыхателя. Это уверенность профессионала, который знает, о чем говорит.

Пока обескураженный гость озадаченно моргал, инспектор Глушенкова развивала наступление:

– Я работаю с несовершеннолетними уже не один год, и мне довелось увидеть столько судеб, сызмальства искалеченных наркотиками, что вам и в кошмарном сне не приснится. А знаете, в чем главная причина несчастий? Во вседозволенности и отсутствии должного контроля со стороны родителей. Вы, простите, являетесь самым типичным представителем породы «родителей-убийц», которые так любят своих детей, что совершенно не видят их недостатков. Учеба в престижной гимназии, хорошее питание, дорогая одежда, приличные карманные деньги и отсутствие влияния улицы – все это не делает вашего ребенка исключительным, непохожим на остальных. Он точно такой же, как и его сверстники. Он полон амбиций и хочет быть самым лучшим. Этого можно добиться разными способами. Кто-то берет интеллектом, кто-то красотой, кто-то силой. Ваш же Андрей выбрал самый ужасный способ выделиться – наркотики. Он покупает их почти ежедневно, употребляет сам и щедро угощает всех своих друзей, считая, что его за это уважают. Андрей покупает наркотики на те карманные деньги, которые вы даете ему. Вы когда-нибудь пытались задуматься, на что тринадцатилетний подросток может потратить в день пятьсот или шестьсот рублей? Ведь именно такую сумму вы ему вручаете едва ли не каждое утро.

Валерий Кульков угрюмо молчал. Глушенкова и не ждала ответа.

– В начале нашего разговора вы употребили слово «отребье», совершенно не предполагая, что оно может подходить и вашему сыну. А ведь примерно так Андрея назвали сегодня утром родители тех трех подростков, что были задержаны вместе с ним. Мало того, все они просто умоляли меня оградить их детей от влияния вашего сына. Один из них даже собирался написать на Андрея заявление, что он склоняет его дочь к употреблению наркотиков, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы отговорить его от этой затеи. Разве трудно понять чувства этих людей? Мало кому из родителей хочется, чтобы всякое отребье портило судьбу их чудесному ребенку!

Сказав последнюю фразу, Валентина бросила взгляд на собеседника. На щеках Валерия Витальевича выступил яркий румянец, словно ему только что надавали оплеух.

– Здорово вы меня осадили, – сказал гость, невесело улыбнувшись. – Чувствую себя дешевым адвокатишкой перед матерым прокурором. А еще говорили, что мы должны быть на одной стороне.

– А разве мы сейчас по разные стороны? – спросила Глушенкова.

– А разве нет?

– Слово – всего лишь носитель информации и эмоций! – напомнила Глушенкова. – О человеке нужно судить не по словам, а по поступкам.

– Я тоже так думаю, – согласился собеседник. – Но ведь вы, как я понял, намерены «сплавить» моего сына в отдел по борьбе с наркотикам, и он там, скорее всего, проторчит не одни сутки. Я лично не считаю, что так можно доказать, будто мы с вами на одной стороне.

– К сожалению, это единственный способ повлиять на Андрея. Кому, как не вам, знать, что уговоры и внушение на него уже не действуют? В наших руках остался единственный козырь – страх. Если его сейчас не напугать неотвратимым наказанием, то через год или два будет уже поздно.

– Но зачем же пугать так сурово. Я его сам накажу. Я ему такую взбучку устрою!

– Валерий Витальевич! – покачала головой Глушенкова. – Вы сами-то хоть верите в то, что говорите?

Отец подростка закрыл лицо руками и с минуту ничего не отвечал. Валентина терпеливо ждала.

– Вы правы. Вы совершенно правы, – наконец произнес Кульков. – Вы тысячу раз правы!.. Мы с женой проморгали сына. Нас он совершенно не слушает. Андрей всегда был избалованным ребенком, но в последнее время стал просто неуправляем. Любой наш вопрос, любая попытка поинтересоваться его делами встречается истерикой. Он стал груб, агрессивен, раздражителен, превратился в настоящего хама. Мы старательно убеждали себя, что виноват переходный возраст. Про наркотики даже думать не хотели, считали, что это проблема для кого угодно, но только не для нашего Андрея. Неужели он настолько увяз?

– Пока ситуация не безнадежная. Андрей задерживался с разным видом наркотического зелья, а значит, еще не сделал выбор в пользу какого-то определенного наркотика. На языке бывалых наркоманов этот период называется «брожение».

– А что следует за этим периодом?

– Организм человека делает свой выбор, в подавляющем большинстве случаев выбирая наиболее сильный наркотик. Такой, скажем, как героин. Тогда бороться с зависимостью становится очень трудно, а через год-полтора – почти невозможно.

– Значит, сейчас у моего сына переломный момент? – спросил Валерий Витальевич, глядя на Глушенкову так, как тяжелобольной смотрит врача, выносящего диагноз.

– Да.

– И вы полагаете, что сильный испуг может помочь?

– Раньше в аналогичных случаях помогал. Правда, бывали и исключения из правил.

– Что вы имеете в виду?

– То, что в моей практике бывали случаи, когда ничто не помогало! – честно призналась Глушенкова.

– Вы умеете обнадежить! – усмехнулся собеседник.

– Просто не хочу, чтобы вы подумали, что Андрей, выйдя через пару дней из КПЗ, превратится в другого человека! Минует какое-то время, и страх пойдет на убыль. Вот тогда вам с женой будет трудно. Придется стать настоящими деспотами… и шпионами одновременно. Жесточайший контроль за тратами и времяпрепровождением сына – вот чем вам придется заниматься целыми днями. Конечно же, Андрей будет сопротивляться, но дать слабину в такой момент означает потерять сына… На всякий случай напомню вам, что подростки, начавшие употреблять наркотики в тринадцать – четырнадцать лет, редко доживают до двадцати.

– Боюсь, мы с этим не справимся, – тяжело вздохнул гость. – Вы нам поможете?

– Каким образом? Устроиться к вам гувернанткой?

– Неплохая мысль, – ответил Кульков, – но вы наверняка не согласитесь. Ведь вы из редкой породы «спасателей», кому мало спасти одного человека. Хочется спасти всех на свете. Я сам такой же…

– «Спасатели»! Это, видимо, ноу-хау современного сленга, – удивилась Глушенкова. – Я запоминаю все эти словечки – помогает в работе с подростками. Но вот определение «спасатели» слышу впервые. Не сочтите за труд, объясните, что это означает?

– Это не сленг. Это слово из моего личного обихода. Дело в том, что у меня есть собственная классификация людей по типам. Вместо холериков, сангвиников, флегматиков и меланхоликов, мною придуманы рыбаки, торговцы, ремесленники, жертвы, актеры, спасатели и так далее! Расшифровать это нетрудно – классификация основана на аналогиях. К «рыбакам» я отношу людей, которые забрасывают свои удочки в мутную водицу в надежде поймать огромную «рыбу-удачу». «Торговцы» готовы продавать кого угодно и что угодно – им доставляет удовольствие сам процесс. «Ремесленники» помешаны на своей работе и ничего другого вокруг просто не замечают. «Жертвы» считают свою жизнь конченой и несут мученический крест, причем в большинстве своем совершенно напрасно. «Актеры» – самая, пожалуй, опасная категория: никогда не знаешь, чего от них ожидать. Они безжалостны и могут выступать в какой угодно роли, причем довольно успешно. Ну а мы с вами, Валентина Андреевна, самые типичные «спасатели». Нас хлебом не корми, а дай кого-нибудь спасти! Причем спасаем мы обычно посторонних, зачастую забывая о близких. Разница лишь в том, что я за свои спасательные операции получаю значительно больше денег. В памяти, правда, еще не стерлись те времена, когда за мою работу платили не шибко много. Но и тогда у меня даже мысли не было поменять профессию. Наверное, и вы свою ни на что не променяете. Ведь так?

– Так, – улыбнулась Глушенкова. – Только вот насчет близких вы, пожалуй, зря обобщили. Случай «сапожник без сапог» ко мне пока не подходит. Впрочем, спрошу вечером у мужа. Вдруг у него другое мнение…

– Не хочу каркать, но у вас еще все впереди. Вот подождите, пройдет годика три-четыре, и ваш супруг станет по-иному относиться к затяжному рабочему дню и уж тем более – к испорченным отпускам.

– Ого! А вы, оказывается, много обо мне знаете, – удивилась Валентина. – Откуда, если не секрет?

– Только, ради бога, не подумайте чего-то плохого! Просто сейчас мне приходится защищать одного человека, которого обвиняют в умышленном убийстве. А я как добросовестный «спасатель» привык вгрызаться во все подробности поглубже. В процессе, так сказать, мне повстречался человек, который и рассказал, как вы провели свой отпуск в прошлом году. Петр Быстров его зовут. Помните такого?

– Как не помнить! Представляю, что он вам обо мне наговорил!

– Критика из уст такого человека лучше всякой похвалы!

– Вижу, он произвел на вас впечатление.

– О да! – согласился гость. – Много я видывал гадких людей, но Быстров – настоящий самородок! Такого я бы не взялся защищать ни за какие деньги. Скажите, как вы заставили его оформить опекунство над Настей Самохиной?

– Профессиональная тайна! – сказала Валентина. – А кто ваш подзащитный?

– Вадим Дементьев.

– И каково, на ваш взгляд, его будущее?

– Не слишком радужное, – вздохнул собеседник. – Чутье говорит мне, что свободы ему не видать еще очень долго. И его другу Хабибову тоже.

– Они признали свою вину? – поинтересовалась Глушенкова.

– Нет.

– Значит, у следователя прокуратуры появились неопровержимые улики?

– Тоже нет.

– Тогда почему же вы так пессимистично настроены? – удивилась Валентина.

– Скажу только одно: останься это дело в руках капитана Панфилова хотя бы еще на месяц, и адвокаты ни Дементьеву, ни Хабибову просто не понадобились бы.

– Почему вы так считаете?

– Мне несколько раз приходилось сталкиваться с делами, которые передавал в суд ваш друг Панфилов. У меня сложилось мнение, что он очень толковый следователь. Да и то, как он обработал этого Быстрова, лишнее тому подтверждение. Панфилов быстренько бы во всем разобрался.

– А почему следователь из прокуратуры не может?

– Тут нужно еще и желание, – невесело заметил собеседник. – Пока же с его стороны видно лишь одно стремление: как можно дольше тянуть следствие!

– Но зачем?

– Не знаю…

– Не знаете или не хотите сказать? – настаивала Глушенкова.

– А почему это вас интересует?

– Вы должны знать, что я участвовала в этом расследовании. И мне вовсе не безразлично, кто по моей милости сидит за решеткой: действительные убийцы или нет.

– А-а! Муки совести и все такое? – понимающе кивнул собеседник. – Боюсь, после моего вывода совесть вас не раз куснет!

– Значит, Дементьев и Хабибов невиновны?

– Не отрицаю, они действительно думали о том, как бы убрать Елену Самохину, и даже несколько раз обсуждали это. Но эти люди никогда бы не решились на убийство!

– Откуда у вас такая уверенность?

– За семнадцать лет работы я повидал множество убийц. Эти двое – не убийцы. Уж это я могу сказать точно!

Глушенкову словно холодной водой окатили. Весь год ее не покидало ощущение, что она в чем-то виновата. И вот теперь кое-что стало ясно… Впрочем, даже опытный адвокат не застрахован от ошибки.

– Но ведь улики против них все-таки имеются!

– Имеются. Но когда эти улики доберутся до суда, я от них камня на камне не оставлю!

Увидев на лице Валентины выражение крайнего удивления, Кульков стал объяснять:

– Посудите сами. Вот три кита, на которых держится следствие: магнитофонная запись, сделанная Еленой Самохиной во время разговора с Тимуром Хабибовым, показания Петра Быстрова и пневматический пистолет фирмы «Смит и Вессон», найденный во время обыска на квартире того же Хабибова. Следствие считает пистолет самой главной уликой. Я же утверждаю, что это не улика вовсе. В отличие от огнестрельного оружия, в пневматическом невозможно точно определить, из какого именно ствола выпущен свинцовый шарик. Такая экспертиза просто невозможна. Да и согласитесь: хранить дома пистолет, с помощью которого совершено убийство, – верх идиотизма! Тимур Хабибов не похож на клинического идиота!

Теперь давайте разберемся еще с одной уликой – с показаниями Петра Быстрова насчет его разговора с Дементьевым и Хабибовым. Из этих показаний следует, что оба они – вовсе не убийцы, а благодетели, мечтавшие помочь несчастной матери-одиночке с трудоустройством. Единственная, на мой взгляд, действенная улика, имеющаяся у следствия, – это магнитофонная запись, сделанная Еленой Самохиной за три дня до своей гибели. Экспертиза установила, что на пленке действительно голос Тимура Хабибова. В разговоре содержался намек на то, что Елену Самохину могут убить. Но следствие игнорирует тот факт, что Хабибов в момент разговора был всего лишь парламентером, который озвучивал желание каких-то очень и очень влиятельных людей. В прокуратуре почему-то сочли, что все эти влиятельные люди имеют одну-единственную фамилию – Дементьев. Похоже, сотрудники прокуратуры совершенно незнакомы с русским языком и не умеют отличить множественное число от единственного. Впрочем, соблазн смешать все в кучу был и у меня. Слишком уж идеальная складывалась картина: вот тебе заказчик убийства, а вот и исполнитель! О мотивах и говорить нечего. Словом, все как на подбор. Вот только на поверку ничего не сходится. Тимур Хабибов просто не мог убить Елену Самохину. Не мог, потому что находился в момент убийства в совершенно другом месте. Он был на Средном рынке.

– А кто это может подтвердить? – спросила Глушенкова.

– Это подтверждают несколько рыночных торговцев! Должен заметить, что алиби Хабибов заимел благодаря невероятной удаче. Обычно в четыре часа дня – а это как раз время совершения убийства, – он бывает в своем кабинете на первом этаже административного корпуса, причем совершенно один. Находись он в кабинете и в тот роковой день, у него не было бы никакого шанса «отмыться». Но тогда случилось одно событие, которое для всех торгующих – хуже зубной боли и поэтому надолго запоминается. Дело в том, что в этот день на рынок должна была нагрянуть с проверкой налоговая инспекция. Вадим Дементьев узнал об этом за час до проверки и, вызвав к себе Хабибова, велел, по обыкновению, оповестить торговцев. К счастью, Хабибов не стал перепоручать это никому из подчиненных, а сам пошел по торговым рядам. Так что теперь в его пользу говорят показания нескольких свидетелей, которые смогли четко вспомнить время, когда видели его на рынке. А видели они его в пятнадцать часов сорок пять минут и чуть позже. Следовательно, на платформе «Вознесенская» в момент убийства находился вовсе не Хабибов, а кто-то другой!

– А следователь из прокуратуры об этом знает?

– Только от меня, – усмехнулся адвокат. – Ему самому, видите ли, некогда доехать до Средного рынка. К тому же следователь откровенно поведал мне, что считает всех «торгашей» потенциальными преступниками, которые только и мечтают обмануть следствие и выгородить своего. Отсюда следует, что показания рыночных торговцев не очень-то много добавят в пользу Хабибова и моего подзащитного.

– Чертовщина какая-то! – задумчиво проговорила Глушенкова. – Ведь Хабибова опознали все свидетели, которые стояли тогда на платформе!

– У вас неправильная информация, – возразил адвокат. – Хабибова опознали только Павел и Лариса Стариковы. Все остальные не смогли сказать в точности, Хабибов был тогда на платформе или кто-то другой. Они честно заявили, что все так называемые «нацмены» для них на одно лицо.

– Я ведь тогда тоже об этом подумала, – вспомнила Валентина. – Но стопроцентная уверенность молодоженов Стариковых развеяла сомнения. Они ведь были совсем близко от убийцы!

– И на самой выгодной позиции для стрельбы, – добавил Кульков.

– Что?

– У Павла и Ларисы Стариковых, кроме пенсионерки Звягинцевой и лже-Хабибова, была самая удобная позиция для стрельбы!

– Вы считаете, что убийцы – эти молодожены?

– Ну не пенсионерка же шестидесяти восьми лет!

– А у вас есть основания для такого вывода? – растерянно спросила Глушенкова. – Может, они просто обознались и не хотят в этом признаться? Вы с ними разговаривали?

– С удовольствием поговорил бы! Но вот уже три дня, как их никто не может найти. Они словно сквозь землю провалились. Родители спустя двое суток после исчезновения объявили розыск, но он никаких результатов не дал. Ни вы, ни Панфилов наверняка не слышали об этом – ведь жили супруги Стариковы в другом районе… Кстати, не припомните, что они там говорили насчет того, почему оказались в момент убийства на платформе «Вознесенская»? Какая нелегкая занесла их туда с другого конца города?

«Достойный ответ на мой сарказм! – мысленно констатировала Глушенкова. – Впрочем, поделом. Я нарушила главное правило сыщика – не фокусироваться на одной версии! Но ведь я и не сыщик. Я всего лишь работаю с подростками! К тому же не одна я оказалась в плену версии, Анатолий тоже хорош! Не принять во внимание, что Стариковы, имея идеальную позицию для стрельбы, не имели никакого логичного объяснения своего присутствия на платформе. Такая ошибка простительна новичкам, но не опытному следователю! Впрочем, не стоит так уж винить его. Слишком все прекрасно складывалось… словно по сценарию. Да-да, именно по сценарию!»

Валентина внимательно посмотрела на собеседника.

– Какой же вывод вы сделали для себя? Супруги Стариковы сами стреляли в Елену Самохину или просто покрывают настоящего убийцу?

– Какая разница? На мой взгляд, любой из этих вариантов трактует их исчезновение совершенно однозначно!

– Подались в бега или мертвы? – предположила Глушенкова.

– Второй вариант мне кажется более правдоподобным.

– Значит, кто-то специально подставил Хабибова и Дементьева?

– Да.

– А цель?

– Валентина Андреевна, вы меня удивляете! – пожал плечами адвокат. – Какие в наши дни могут быть цели, кроме денег!

– А насчет того, кто это сделал, у вас есть предположения?

– Есть.

– Но вы мне не скажете.

– Не скажу, а сделаю так, что вы сами все поймете. – С этими словами Валерий Витальевич открыл кейс, вынул папку в красивом переплете и положил ее на стол. – Прочитайте, здесь все написано!

– Что это?

– Копия устава закрытого акционерного общества «Торговый комплекс Д.О.М». Можете оставить себе, у меня есть еще экземпляр. Советую вчитаться в раздел номер девять – «Распределение прибыли между акционерами». Это, скажу я вам, не раздел, а настоящее обвинительное заключение! Не знаю только, захотят ли его внимательно читать в прокуратуре, а затем в суде.

Глушенкова открыла верхний ящик стола и положила туда папку с «обвинительным заключением». Валерий Витальевич поднялся с места.

– Простите, но я должен идти. Дела, знаете ли… Пока Андрей будет сидеть в КПЗ, ему можно будет передавать еду? У него очень чувствительный желудок!

– Можно, – ответила Глушенкова. – Но я бы не советовала.

– Почему?.. Ах да, совсем забыл. Он ведь должен почувствовать на себе все прелести тюремной жизни!

Уже возле самой двери адвокат обернулся и произнес:

– Валентина Андреевна, только пообещайте мне, что к моему сыну не будет применяться насилие.

– Валерий Витальевич, вы что, дешевых боевиков насмотрелись?

– Простите. – Адвокат аккуратно притворил за собой дверь.

«Нелегкий разговор будет у него сегодня с женой! – подумала Валентина. – Впрочем, и мне предстоит разговор не из легких. Всегда больно бередить старую рану…»

Она сняла трубку и набрала служебный номер капитана Панфилова.