"Лицо тоталитаризма" - читать интересную книгу автора (Джилас Милован)

5

Вследствие этого противоречия, вследствие неизбежной и неизбывной потребности коммунистов рассматривать государство если не исключительно, то преимущественно как орган насилия, коммунистическое государство не могло и не может стать правовым, то есть таким, где суд не был бы зависим от властей, а законы реально соблюдались.

Такого государства система не приемлет. Коммунистические вожди, даже пожелай они построить правовое государство, не смогли бы достичь цели, не создав угрозы своему тоталитарному господству.

Независимость суда и торжество законности неизбежно открывали бы путь появлению оппозиции. Ни один закон в коммунизме не оспаривает, например, свободы выражения мысли и даже права объединяться в организации. Базирующиеся на принципах независимого суда законы гарантируют и другие гражданские свободы.

На практике, разумеется, никто об этом и не вспоминает.

Признавая формально гражданские свободы, коммунистические режимы ставят перед ними одно, но решающее условие: пользоваться ими можно исключительно в интересах той системы – "социализма", которую проповедуют вожди, что означало бы поддержку их владычества. Подобная практика, противоречащая в том числе и законодательным актам, неминуемо должна была вооружить полицейские и партийные органы крайне изощренными и бесцеремонными методами борьбы, ибо, с одной стороны, необходимо сохранять форму законности, а с другой – обеспечить монополию правления.

Главным образом по этой причине законодательная власть в коммунизме не может отделиться от исполнительной. И именно такой порядок Ленин считал совершенным. Того же придерживаются в Югославии. При однопартийной системе это как раз и есть один из источников, питающих произвол и всемогущество правителей.

Точно так же практически невозможно отделить власть полицейскую от судебной. Судят и исполняют приговор де-факто те же, кто арестовывает. Замкнутый круг: одна и та же исполнительная и законодательная власть, одни и те же следственные, судебные и карательные органы.

Так зачем в таком случае коммунистической диктатуре прибегать – даже сверх надобности – к закону, зачем прикрываться законностью?

Кроме внешнеполитических, пропагандистских и иже с ними резонов немаловажно в данном контексте, по-видимому, то, что коммунистический режим, если хочет устоять, обязан обеспечить твердые правовые гарантии тем хотя бы, на кого он опирается, то есть новому классу.

Законы и пишутся, собственно, исходя из потребностей и интересов этого класса, партии. Формально законы, как им положено, охраняют права всех граждан, но в действительности – только тех, кто не попал в разряд "врагов социализма". Поэтому у коммунистов постоянная головная боль от игры с законами, которые они сами принимают и которыми им на каждом шагу приходится пренебрегать. Осознав со временем причину своих "мучений", они впредь, дабы упростить правовую эквилибристику, творят законы только "дырявые", допускающие всякого рода исключения.

Так, например, югославское законодательство стоит на точке зрения, что человека нельзя осудить, если деяние, им совершенное, не имеет четкой юридической формулировки. Большинство инспирированных политическими мотивами судебных разбирательств между тем идет по линии так называемой "враждебной пропаганды". Трактовать же это понятие преднамеренно поручается не закону, а судьям, стоящей за их спиной тайной полиции.

В силу вышеизложенного и политические судебные процессы при коммунистических режимах – сплошь инсценировки, где доминирует политический тезис, то есть суд получает задание доказать нечто, соответствующее текущим политическим запросам власть предержащих. Другими словами, от суда требуется уложить в рамки права заготовленный политический вывод о "враждебных происках" обвиняемого.

При таком способе судить важную (важнейшую даже) роль должно сыграть признание обвиняемого. Он обязан сам назвать себя врагом. Тогда тезис подтверждается. Доказательств в принципе никаких, полностью заменить их призвано самообвинение.

Так называемые "московские процессы" – это лишь наиболее гротескный и кровавый пример судебно-юридического фарса в коммунизме. Ему абсолютно соответствует подавляющее большинство других судилищ (конкретные "дела" и степень тяжести наказания в данном случае фактор второстепенный). И политические процессы в Югославии – тоже чистой воды уменьшенные копии с московского оригинала.

Как же обычно затеваются политические процессы?

Сначала тайная полиция, реагируя, как правило, на "подсказку" партфункционеров, "обнаруживает", что некто является противником существующих порядков, бельмом на глазу у тех же местных властей, раздраженных если ничем иным, так позицией, которую человек отстаивает, или его разговорами в кругу близких друзей. Когда этап "выявления" успешно пройден, делается второй шаг – готовится правовая дискредитация противника. В ход пускают либо провокатора, подбивающего жертву на "подрывные высказывания", связь с нелегалами и тому подобное, либо то же самое достигается с помощью кого-то из запуганных полицией и готовых по малодушию подписать любой, какой прикажут, оговор. Большинство нелегальных организаций при коммунистических режимах создается самой тайной полицией с целью втянуть туда недовольных и расправиться с ними. Коммунистическая власть не отвращает, а, наоборот, подталкивает "неблагонадежных" граждан к совершению разного рода проступков и преступлений.

Все то же самое Сталин обычно творил без суда, в колоссальных масштабах, широко применяя пытки. Но и без пыток, и при участии суда – суть прежняя: коммунисты сплошь и рядом разделываются с противниками не за нарушение закона, а потому главным образом, что те – их противники. Посему можно сказать: большинство осужденных политических прегрешителей – действительно в основном противников режима – с точки зрения права невинны. По коммунистическим понятиям они наказаны справедливо, хотя юридические основания для этого отсутствовали.

При стихийных выступлениях граждан против режима коммунистические власти наводят порядок, нисколько не заботясь о конституционности и законности своих действий. Современная история не знает более жестоких, бесчеловечных и антизаконных расправ с массовым недовольством. Побоище в Познани – случай наиболее нашумевший, но не самый кровавый. Оккупационные и колонизаторские власти, хотя они и чужие и действуют по чрезвычайным законам чрезвычайными мерами, все же редко доходят до подобной брутальности. Коммунистические властители ввергают в ужас "свою" страну, попирают собственные законы.

И в вопросах, с политикой не связанных, правосудие и законодательство не защищены от поругания. Тоталитарный класс с приспешниками не могут удержаться от ежечасного вмешательства и в эти сферы.

Приводимая ниже заметка из белградской "Политики" хорошо иллюстрирует действительную роль и положение суда в Югославии, где, вообще говоря, законность находится на уровне более высоком, нежели в других коммунистических государствах:

"При рассмотрении проблем, связанных с хозяйственными преступлениями, прокуроры Народных республик, а также Воеводины и Белграда на двухдневном ежегодном совещании под председательством союзного прокурора Браны Евремовича подчеркнули, что для полного успеха в деле пресечения экономического криминала необходимы решительные и хорошо согласованные действия органов правосудия, хозяйственных органов системы местного самоуправления и всех политических организаций…

Выражено единодушное мнение, что до сих пор общество недостаточно остро реагировало на хозяйственные преступления…

Прокуроры, разумеется, согласились с тем, что реакция общества должна быть более эффективной. Ужесточение наказания и способов его исполнения, как они считают, – лишь часть мер, которые необходимо предпринять…

Приведенные в выступлениях факты убедительно доказывают, что подрывной элемент, потерпевший поражение на политической арене, пытается взять реванш в экономике. Следовательно, проблема хозяйственных преступлений на данном этапе – это не только правовой, но и политический вопрос, требующий взаимодействия прокурора со всеми властными структурами и общественными организациями…

Подводя итог обсуждению, союзный прокурор Брана Евремович напомнил о важности соблюдения законности в условиях проведенной у нас децентрализации и об оправданной суровости, с которой наши высшие руководители осудили лиц, замешанных в хозяйственных преступлениях" (Политика. 23 марта 1955 г.),

Стало быть, в русле настроя "высших руководителей" прокуроры определяют и как судам судить, и как приговоры исполнять.

А коли так, то что осталось от суда и законности?

В коммунизме правовые теории трансформируются сообразно обстоятельствам и потребностям олигархии. Назначение меры наказания по принципу Вышинского – исходя из "максимальной достоверности", то есть из политических расчетов и нужд ныне отвергнуто. Но, даже если опереться на более человечные или более научные принципы, существо не сможет перемениться до тех пор, пока не изменятся отношения между властью, судом и законом. Разве периодические кампании "в защиту законности" или хвастливые заявления Хрущева о том, как "теперь", дескать, партии удалось взять под контроль полицию и суд, не доказывают, что изменения претерпела только потребность правящего класса в большей правовой неуязвимости, а не его действительное отношение к обществу, государству, суду, законам?