"Тайны индейских пирамид" - читать интересную книгу автора (Стингл Милослав)

Глава 7. КЛАД ЗА 3 ПЕСО

За 10 000 долларов Морли откупил вновь найденное сокровище, погрузил его на баркас и - наконец через три четверти столетия - доставил по реке Гудзон туда, где позднее его увидел и я, - в нью-йоркский Американский музей естественной истории.

Арка, однако, осталась в Кабахе. И в Кабахе до сих пор стоит сам «Дворец тысячи масок». В тот момент, когда фасад дворца ярко осветило полуденное солнце, я увидел, что в стене зияет незарубцевавшаяся рана. Обвиняющая рана. И я подумал, что было бы лучше, если бы каменные колонны с великолепным барельефом все-таки вернулись на свое первоначальное место в Кабахе.

А Чаки, маски которых украшают великолепный дворец, как говорят, вовсе не умерли. Они живы и будто бы умеют карать святотатцев. Малярия «покарала» Кэбота, когда он вскрывал индейские могилы. Но кто, когда и как покарает тех людей, которые обкрадывают прекрасные города? Стефенс, разумеется, отнюдь не был вором. И Казервуд был не вором, а художником. Но по стопам их пришли другие - авантюристы со всех концов мира, и они грабили и грабят майяские города от Гондураса до Чиапаса. В десятках музеев, которые я посетил на пяти континентах во время своих этнографических путешествий, я вновь и вновь встречал объявления и предостережения: «тогда-то и тогда-то неизвестные преступники похитили - из Киригуа или из Йашчилана - стелу такую-то и такую-то. Цена не поддается определению…»

Так же, как спекулянты покупают похищенные картины Рембрандта или Поллока, покупают они и добычу из индейских городов. Майя, как принято считать, мертвы. Но их произведения, их искусство - это живой, чрезвычайно удачно вложенный капитал. Вот почему в центральноамериканские джунгли отправляются сейчас экспедиции, каких еще в начале этого столетия никто не знал. Они действуют тайно. Они не стремятся вписать свои имена в историю майяологии. Тайком открывают неизвестные майяские города, разбирают их по камню и на контрабандистских судах увозят целые дворцы и храмы, которые попадают затем в коллекции ловких спекулянтов.

Я осмотрел уже весь Кабах и вновь стою у ворот, через которые вступил в пуукский город. Здесь я один, только миллионы москитов звенят над моей головой. Я один - и мог бы унести арку с собой. И поэтому мне страшно, страшно за полузабытые майяские центры, подчас охраняемые одним-единственным местным сторожем. Сегодня майяские города еще стоят. Но будут ли они тут и завтра? Останется ли в Кабахе его драгоценная арка? Или тут останется лишь малярия да эти убийцы-комары?

Ответ даст будущее. Но сейчас я должен продолжать путь. Мне хотелось бы посетить развалины еще одного города, в одних сообщениях именуемого Сайиль, в других - Сайи.

Согласно карте, Сайиль находится не слишком далеко от дороги, ведущей вглубь страны Пуук. Но сейчас осень, и начинающийся период дождей на несколько месяцев сделал непроезжей эту жалкую окружную дорогу, поэтому мне опять придется отправиться на своих двоих.

На этот раз идти гораздо тяжелее, чем несколько дней назад, когда я шагал из Нохкакаба в Кабах. Неизвестно, сколько километров надо пройти, и другой дороги, кроме той, которую ливни превратили в настоящую реку из жидкой грязи, и не знаю.

И все же счастье мне улыбнулось. Местный смотритель Кабаха познакомил меня с маленькой группой индейцев, знающих дорогу, проходящую мимо тех развалин в лесах, которые сеньор (читай - сумасшедший) хочет посетить в такую погоду.

Пожилой мужчина, четыре женщины, несколько детей. Они несут продукты. Беру у самой старой женщины ее ношу - 30 фунтов соли, завязанной в головной платок. Я обвязываю полотно на индейский манер вокруг лба. (Но мне явно не хватает сноровки, я еле справляюсь с непривычным грузом.)

Вскоре мы вступили в густой лес, где, я надеялся, будет лучше. Но даже ветви деревьев не защищают тропу от непрестанного дождя. И мы идем, утопая в жиже. Шаг за шагом, час за часом, все на восток. Грязь глубокая, в ней вязнут ноги, а лес все гуще и гуще, непроглядная зеленая тьма и почти полная тишина. Птиц не слышно. И даже дождь перестал. Совершенно неожиданно лес расступился, и передо мной - Сайиль!

Редко в минуту глубокого волнения я вспоминаю чужую мысль, цитату. Но сейчас в моем сознании мгновенно и автоматически возникла фраза Стефенса, которую старательно переписывали многие авторы. «Развалины города лежали перед нами словно корабль, потерпевший крушение посреди моря, его мачты сорваны, название стерто, команда погибла, и никто не знает, откуда он приплыл, кому принадлежал, как долго был в пути, что послужило причиной несчастья».

Да, словно корабль, потерпевший крушение посреди моря, - это Стефенс написал о Копане. Но у меня сейчас точно такое же ощущение: зеленое море лесов вокруг. А из него - откуда ни возьмись - неожиданно возникает обширный четырехэтажный дворец.

Первое впечатление просто не опишешь. Две эти стихии - массив зеленого леса и вздыбленный массив каменной постройки - сейчас так чужды друг другу, как будто постройка никогда не имела ничего общего с этим пейзажем, а пейзаж - с этой постройкой. Раньше, в эпоху Шив, когда Сайиль жил полной жизнью, корабль и море, город и окружающее его пространство составляли гармоничное целое. А теперь! Да, корабли майяских городов потерпели крушение. Но и по обломкам кораблей порой можно судить об их былой красоте. Так же стоит дело и с Сайилем.

Развалины города разбросаны в непроходимом лесу на большом пространстве.

Доступен, собственно, лишь сайильский дворец, ради которого я сюда и направился. Ведь это строение, далеко не относящееся к числу самых блестящих образцов майяской архитектуры, наиболее точно свидетельствует о ее тенденциях, целях и достижениях в Пууке. Города, которые я посетил позднее, - Чичен-Ица, старый Чичен и многие другие - майя строили уже не одни и руководствовались при этом не только собственным вкусом.

Стиль Пуук значительно отличается от предшествующих «классических» стилей и не только знаменует собой кардинальный поворот в самом развитии майяской архитектуры, но одновременно свидетельствует и об изменениях в шивском образе жизни.

Эволюция от городов храмовых пирамид и календарных стел, от городов, которые, как Паленке, были центрами почитания богов и священного календаря, к метрополиям, служившим прибежищем не только для богов, но и для людей, пусть даже это были люди «голубой крови», завершилась именно здесь, в Пууке, где-то в конце первого тысячелетия. И самым наглядным отражением «очеловечения» майяских городов является четырехэтажный сайильский дворец.

Это невысокая пирамида, приспособленная под «жилое здание».

Я определяю основные размеры корабля, потерпевшего крушение в лесах. Ровно 150 шагов в длину, то есть примерно 85 метров. Над «корпусом корабля» возвышаются еще три «палубы».

Основной жилой частью, вероятно, была первая ступень индейской пирамиды. До сих пор можно посетить ряд помещений, особенно с западной ее стороны. В остальном первый этаж сильно поврежден, и прежде всего - задняя, северная его сторона. Тем не менее я беру на себя смелость утверждать, что в первом этаже, и основной жилой части дворца, находилось 52 помещения. Все они имели дверные проемы, в центральное же помещение вел своего рода парадный вход, разделенный посредине массивной колонной.

Вторая ступень, второй этаж, покоится на цоколе первой ступени. Она намного меньше, так что перед помещениями второго этажа открывается просторная терраса примерно 10 метров шириной. Помещения здесь гораздо презентабельнее. Между тем как в первом этаже дворца, очевидно отведенном служителям, главные несущие стены гладкие, неукрашенные, второй этаж украшен богатой, весьма тонко обработанной каменной облицовкой. Вход в каждое из четырех помещений переднего пролета образуют дверные проемы, по бокам которых находятся две несущие колонны высотой примерно 2 метра и полметра толщиной. Каждый вход отделен от соседнего восемью каменными полуконами. Над дверными проемами впервые в Пууке мы встречаем символическое изображение Цонтемока - «Опускающегося бога», по следам которого я позднее отправился далеко на восток, в посвященный его культу город на территории Кинтана-Роо. Изображения «Опускающегося бога» стерегут с двух сторон фантастические животные, несколько напоминающие пауков. А на каменном фризе мы видим привычные маски носатого бога дождя.

Как это ни странно, третья ступень пирамиды украшена проще. Тем не менее я склоняюсь к мысли, что именно здесь обитало самое значительное лицо Сайиля. Возможно, это был «великий человек» города, возможно, какой-нибудь наместник, представитель Шив или иной династии, включившей в пределы своей империи и Сайиль.

Некогда весь дворец был покрыт яркими красками. Краски сошли. Над вершиной пирамиды кружит одинокая птица. Может быть, с высоты она видит и другие дворцы обезлюдевшего пуукского города, которые мне одному уже не отыскать в девственном лесу.

Мне удивительно повезло, я нашел помощника. Неподалеку от развалин стоят две индейские хижины. Прибегает мальчик. Он знает несколько слов по-испански и обещает за три песо проводить меня к «Мирадору».

«Мирадор» - в переводе с испанского «наблюдательная вышка». Полчаса нелегкой дороги, и оказывается, что обещанная мальчиком «наблюдательная вышка» на самом деле не что иное, как руины еще одной сайильской пирамиды. От нее остались только развалины нижней ступени и одна высокая стена, разделенная на пять вертикальных полос какими-то квадратными окошечками. Вероятно, отсюда название - «Мирадор».

Индейский мальчик, которому истинное назначение «наблюдательной вышки» глубоко безразлично, все-таки заслужил свои три песо. Убедившись, что я платежеспособен, он тотчас предлагает показать мне за ту же цену огромного идола, каменную майяскую статую, которую якобы до сих пор не видел ни один белый.

- Quiere, senor? [6]

Разумеется, я хотел.

Огромная каменная статуя здесь, в Пууке! И честь ее открытия будет принадлежать мне. Разве это не замечательно?! Мальчик ведет меня дальше, в глубь леса. Тропы уже не видно. Мое лицо исцарапано, хорошо еще, что глаза защищены очками.

Мы кружили по лесу несколько часов. Но я не хотел сдаваться. Мальчик мечтал получить лишних три песо, а я - узреть огромную каменную статую, которой до сих пор не видел ни один белый. Только приближение ночи заставило нас, смертельно уставших, вернуться назад к просеке у сайильского дворца. Возвращаемся мы грустные: мы потеряли надежу на счастливый случай, в который - и он и я - втайне начали верить.

Когда мы прощались перед хижиной, я все же сунул в руку мальчику три песо, с которым заранее простился. Потом мы разошлись. Мальчик был дома, а я направился ко второй хижине, где мне был обещан гамак и крыша на ночь.

Со времени моей вылазки в Сайиль утекло немало воды. Я совершил другие длительные заморские поездки и потерял в них куда больше, чем три песо. И все-таки я до сих пор подчас вспоминаю о них. Иной раз мне приходит в голову: что, если тот индейский мальчик в самом деле знает в лесу место, где стоит каменная майяская статуя? Страна Пуук, несомненно, скрывает множество драгоценных индейских чудес! И я хочу вернуться в Сайиль. У меня там свой до сих пор не открытый клад, за который я уже наперед заплатил из собственного тощего кармана три тяжелых серебряных песо.