"Вывернутая перчатка" - читать интересную книгу автора (Павич Милорад)

ОДНО ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Очень трудно объяснить, что же в действительности случилось в начале июня того 1983 года. Однажды утром мне позвонили из газеты «Книжевна реч» и попросили дать им одно странное разрешение. Какой-то молодой человек, сказали они, пришел к ним в редакцию газеты с рассказом, который называется «Избранник», и попросил, чтобы его опубликовали не под его именем, а под именем Милорада Павича.

– Ну а рассказ хороший? – спросил я.

– Хороший.

– И вы бы напечатали его, если бы не эта закавыка?

– Напечатали бы.

– Ну и печатайте. Мне все равно.

Это было начало. Потом дело развивалось следующим образом.

В газете «Книжевна реч» № 213 на первой странице появился один короткий текст Немани Митровича под названием «Уроды». В том же номере от 25 июня 1983 года вышел рассказ «Избранник» под моими именем и фамилией. Я его прочитал, прочитали и многие мои знакомые и восприняли его как мой. В связи с этим состоялся еще один разговор по телефону. Мне позвонил Йовица Ачин. Он сказал примерно следующее:

– Я прочитал твой рассказ. Надо поговорить. Тут что-то не так.

– Конечно не так, – сказал я. – Ты понял главное, но не заметил второстепенного. Обрати внимание на примечание редакции на последней странице.

Примечание было следующего содержания: 

ПРИМЕЧАНИЕ К РАССКАЗУ «ИЗБРАННИК» М. ПАВИЧА

P. S. Говоря на чужом языке, трудно скрыть свой акцент. По определенным соображениям, должен признать, что автором этого рассказа являюсь я, Пиштало Владимир. Хотелось бы, чтобы это вынужденное признание как можно меньше коснулось сознания читателей и было услышано ими как сквозь сон. Я надеюсь, что из-за отсутствия моего имени под рассказом автор «Записей на одеяле из конского волоса» никак не пострадает. Во-первых, потому, что это соответствует духу его рассказов, а во-вторых, потому, что он в известном смысле получил ответ, разговаривая со стеной.

На это примечание я ответил в газете «Книжевна реч» от 10. Х. 1983 следующим открытым письмом:


Дорогой Пиштало,

В одном из июньских номеров газеты «Книжевна реч», посвященном короткому рассказу, я прочитал прозу «Избранник», опубликованную под моими именем и моей фамилией. На мгновение мне показалось, что я сам написал ее, и я вспомнил один случай из моей молодости. Я тогда участвовал в конкурсе на место ассистента в «Издательстве народной поэзии», которое возглавлял Воислав Йованович Марамбо. Он потребовал, чтобы каждый кандидат пришел на собеседование, и, когда я появился на улице Кнез Михайлова, дом 35, где он принимал, я понял, чем было вызвано это требование. Это была ловушка для Божи Ковачевича. Марамбо изумился, увидев меня, и сразу прямо сказал мне, что, зная мои публикации, был убежден, что я не существую и что я просто псевдоним Божи Ковачевича. Прочитав рассказ «Избранник», я спросил себя, не было ли в том предположении ошибкой только имя Божи Ковачевича и не являюсь ли я и в самом деле чьим-то псевдонимом. Далее возникает и такой вопрос: может ли человек выбрать, чьим псевдонимом он будет? Мои самые большие литературные успехи были так близки к поражениям, что едва ли я в своей памяти смогу отличить одни от других. Вот и теперь я не вполне понимаю, является ли столь совершенная подделка, как «Избранник», моим успехом, моим поражением или же и тем и другим одновременно. Мне, разумеется, не приходило в голову то, о чем рассказывает одна сомнительная с исторической точки зрения история о Льве Николаевиче и «Хаджи-Мурате», а может, и какой-то другой его повести, про которую граф Толстой говорил, что он напрочь забыл ее и читал, не зная, кто ее автор, но чувствовал, что все ходы там сделаны правильно от начала и до конца. Действительно, «Избранник» – это такой рассказ, в котором совершенно правильно делаются все ходы от начала и до конца. Я никого не могу убедить в том, что не писал «Избранника», а поскольку я не граф и не страдаю забывчивостью, я должен был спросить себя, кто же в конце концов автор этого рассказа.

Я не мог дать ответа на этот вопрос, пока не заметил две фразы в середине текста. Эти две фразы известны только мне и Немани Митровичу, и я сразу понял, да и Вам, разумеется, понятно, что только он мог быть автором этого рассказа. Только через два дня я заметилpost scripturm на последней странице газеты, где Вы, уважаемый Пиштало Владимир, обнаруживаете себя как автор. Не вдаваясь в причины, заставившие Вас сделать такое заявление, и довольствуясь причинами, дающими мне твердую, основанную на фактах уверенность в том, что сочинитель этого рассказа все же Неманя Митрович, а я его псевдоним, хотел бы попросить Вас об одной вещи. Будучи уверенным в том, что совершенные копии должны занимать свое место в картинных галереях наряду с творениями тех художников, которые вдохновили на их создание, и в связи с тем, что вы являетесь de jure собственником «Избранника», прошу у Вас разрешения включить в одну из моих следующих сборников и «Избранника» вместе с post scriptum'oм, который Вы к нему добавили.

И наконец, последнее. Поскольку я Вас совсем не знаю, у меня, когда я пишу это письмо, создается впечатление, что я переписываюсь с русским князем Владимиром, который взял себе в качестве псевдонима украинский чайник и хочет выдать себя за киевский поезд, мчащийся среди арбузов, которые донские казаки так ловко разрубают шашками, что они остаются лежать в траве, словно целые. Так же и мы, двое избранников, исчезаем под псевдонимами, а в центре остается один Неманя Митрович, как единственная несомненная реальность во всей этой истории. Кстати, не так уж далеко от здравого смысла утверждение, что истинный автор того или иного рассказа тот, кто может под ним и не подписываться.

Если же под конец мы захотим отыскать кость в языке, то, судя по всему, мы ее найдем. Если рассматривать это письмо как одно целое с «Избранником», как комментарий к этому рассказу, все становится на свои места. Это чудесный рассказ о том, как создается рассказ и как исчезает его создатель. Кроме отца, который дает ему имя и, совершив оплодотворение, умирает, он имеет мать, которая не дает ему имени, но остается живой, для того чтобы его зачать, родить и выпустить в свет, – блестящая мысль, которая может быть подтверждена и литературно-теоретически, и литературно-исторически. Автор «Избранника» распределил наши с Вами роли в этом процессе, и здесь мы ничего не можем ни прибавить, ни убавить.

Сердечно Ваш «автор без поколения»