Миллхаузер СтивенПотерянный парк

Стивен Миллхаузер

ПОТЕРЯННЫЙ ПАРК

Перевод Анастасии Грызуновой

Парк "Эдем", почти целиком уничтоженный при пожаре 31 мая 1924 года, если не считать нескольких стальных и бетонных конструкций, что зловеще высились над почерневшими развалинами и были снесены лишь год спустя, впервые открылся 1 июня 1912 года. На территории в восемь и две трети акра раньше располагалась "Сказочная страна", - напротив "Луна-парка", на другой стороне Набережного проспекта. В ту эпоху, знаменитую великолепием и причудливостью парков с аттракционами, новый парк стал, можно сказать, апогеем их взлета. Даже небольшая площадь - всего 652 фута океанского побережья - послужила появлению многих замечательных особенностей парка, ибо сразу же стало ясно, что "Эдем" стремится преодолеть ограничение пространства пышностью или же неумеренностью, которые толкали его к неведомым пределам, прежде не доступным для парковых архитекторов.

Первым знаком, подтвердившим, что новый владелец готов храбро противостоять конкурентам, стала постройка вокруг купленной им территории белой стены четырехсот футов в высоту. В сравнении с ней главная башня "Луна-парка" казалась карлицей; в сумерках тень стены дотягивалась до самых "Скачек с препятствиями", и была выше даже легендарной башни "Сказочной страны", которую, говорят, украшали сто тысяч электролампочек. Во времена огороженных парков "Эдем" был огорожен заметнее и решительнее всех. Грандиозная белая стена - каркас из дранки и железа, покрытый штукатуркой, - с одной стороны, подразумевала дерзкое изгнание посторонних, яростное утверждение секретности, а с другой - приглашение, преднамеренную щекотку воображения или вызов, - последнее становилось особенно очевидно при виде вздымавшейся гладкой стены, что лишь высоко в небе расцветала богатством красочных башен, минаретов, куполов и шпилей.

В тайне великой стены имелись две бреши: вход с океана, напротив железного пирса, сквозь распахнутый рот громадного клоунского лица, и с Набережного проспекта - через высоченную арку, охраняемую шестидесятифутовыми драконами. Парка через эти бреши видно не было: они вводили посетителей в широкий петляющий тоннель, что сотню футов вился параллельно стене, а потом резко сворачивал на территорию самого парка. Вдоль обеих стен тоннеля в свете красных, синих и желтых электрических фонарей выстроились кабины серсо, карнавальные рулетки, киоски с газировкой, занавешенные паноптикумы, кабины цыган-хиромантов, ларьки с жареной кукурузой, палатки френологов с картами разделенных на зоны черепов, тату-салоны, грошовые игральные автоматы, тиры и все они грохотали мешаниной падающих бутылок, стучащих мячей, графофонной музыки, воплей зазывал ("Добро пожаловать на увлекательную экскурсию, дамы и господа!"), и приглушенного лязга невидимых аттракционов. Среди привычных развлечений Райской аллеи, как стали называть тоннель, были разбросаны новые захватывающие радости, ставшие крайне популярными, - к примеру, "Небесные авто", компактные лифты на электротяге, обшитые черным бархатом; ими управляли женщины-лифтеры в масках и алой униформе - они возили посетителей на вершину стены, откуда неожиданно открывалась великолепная панорама парка.

Секретность была элементом обаяния "Эдема", и потому неуловимый создатель и управляющий, с самого начала окруживший себя некой тайной, запретил любые фотосъемки в ходе рекламной кампании, в остальном весьма энергичной. Посему историку приходится довольствоваться лишь горсткой любительских фотоснимков, изображающих отдельные аттракционы, но не дающих достоверной картины целого. Несмотря на отсутствие четкой карты или плана, возможно, тем не менее, воссоздать первоначальный вид парка с некоторыми деталями по множеству ранних, порой противоречивых рассказов очевидцев.

Первым делом посетителей у выхода с Райской аллеи в парк поражал мощный рывок ввысь или по вертикали. В замешательстве натиска первых впечатлений мгновенно становилось ясно, что в парке имеются несколько уровней, куда ведут многочисленные лестницы, эскалаторы и электролифты. Два верхних уровня представляли собой системы широких железных мостов, что пересекались в одной или нескольких точках, образуя просторные площадки, - достаточно большие, чтобы вмещать киоски, кафе, духовые оркестры и механические аттракционы, а также разнообразные экзотические зрелища: зулусскую деревню, китайский храм, яванский кукольный театр, копию марракешского базара и воссозданную деревню пигмеев мбути из лесов Итури с сорока пятью мбути, живущими в реконструированных туземных шалашах. Мосты поддерживались системой ажурных металлических пилонов, во многих имелись лестницы и лифты; структура мостов и опор оставляла ощущение открытого пространства, и с любой точки на земле были видны большие лоскуты синего неба. Ко всем мостам обоих уровней вели пятьдесят пять лифтов, а вдоль стены на самый верх вилась спираль громадной лестницы с перилами - вскоре ее стали называть Дорогой Эдема. Наверху посетители могли гулять по четыре в ряд на балюстраде, уставленной игральными будками и ларьками с лакомствами, и глядеть вниз на парк "Эдем" с его крестообразными мостами, праздничными площадями, американскими горками и чертовым колесом, с его экзотическими деревушками, заманчивыми зрелищами, в которых участвовали тысячи актеров, - вроде "Разрушения Карфагена" или "Горящего небоскреба"; или же могли смотреть наружу, на громадное побережье, что протянулось с востока на запад, с куполами и башнями отелей, двухпалубными железными пирсами, купальнями, - наружу, где маяк у Морских ворот с одной стороны и парусники бухты Шипсхед с другой, и еще дальше, гораздо дальше, ибо говорили, что в ясный день вид открывался на шестьдесят миль в любом направлении.

С самого начала у нового парка имелись критики, утверждавшие, что акцент на вертикали напоминает мир небоскребов и железнодорожных эстакад, от которых хочет бежать городской житель, однако в целом публика реагировала, без сомнения, восторженно. Те, кто бывал в парке часто, начали говорить, что их больше не радуют одноуровневые, слишком приземленные парки; "Эдем" пользовался таким успехом, что один только аттракцион "Гремучая змея", на постройку которого было истрачено 86 тысяч долларов, в первые три сезона принес 375 тысяч дохода.

Многоуровневая вертикальность и постоянный зов к мелькающим в вышине развлечениям были самыми поразительными и заметными особенностями "Эдема", однако вскоре толпы посетителей обратили внимание, что в парке наряду с давно знакомыми забавами имеются и новые аттракционы. Одной из сенсаций сезона открытия стала новенькая механическая "Дорога кошмаров" - гибрид детской железной дороги и "Старой Мельницы", тяготеющий к "Дому Ужасов". Восхищенные посетители обнаружили, что в высокой белой стене располагается тщательно продуманная система рельсов - они резко поднимались и спускались в темном петляющем тоннеле со страшилками: вагон с двенадцатью пассажирами на шести скамейках налетал на громадные валуны, распадавшиеся при столкновении, догонял другой вагон, неожиданно взлетавший вверх по другой системе рельсов, проскакивал обвал, наводнение, лавину и ужасный пожар, проезжал сквозь драконью берлогу, склеп мумии, кладбище с призраками, пещеру злобных гномов и замок вампира, и наконец выныривал из яркого отверстия в двухстах футах над парком "Эдем".

Еще популярнее новых механических аттракционов была целая группа совершенно оригинальных увеселений под названием "Приключения". Приключение, говорилось в рекламном буклете, - не аттракцион, но тщательно воссозданные события реальной жизни: за десять центов можно войти в "Темный Лес" и подвергнуться нападению разбойников, или ступить на "Улицы Лиссабона" и пережить знаменитое землетрясение*, или побродить по "Старому Алжиру" и на себе испытать прелести жизни среди разъяренных мусульман - быть похищенным, проехать на спине верблюда в мешке и повисеть на обрыве над прибоем. Еще популярнее было приключение "Прыжок влюбленных" - трехсотфутовый скалистый обрыв (железный каркас и штукатурка), что возвышался в углу парка. Безрассудные парочки поднимались на ужасный уступ, что тянулся над гремящим водопадом, вздымавшим тучи брызг; рев воды производился механизмами, спрятанными в искусственном обрыве, а плотная водяная пыль просеивалась сквозь множество дырочек в штукатурке. Парочки, с визгом прыгавшие в грохочущую мглу, десятью футами ниже падали в замаскированную сеть - прервав полет, она опускалась еще на восемьдесят футов в туманный водоворот, где мускулистые служители выпутывали посетителей из сети и провожали к лифту.

______________

* Лиссабонское землетрясение 1 ноября 1755 г. сопровождалось цунами и разрушило город почти до основания.

Но самым популярным аттракционом сезона 1912 года, как ни удивительно, оказался громадный макет самой зоны отдыха, в точной пропорции и размером тридцать на двадцать пять футов. Он располагался на площадке третьего уровня и был окружен огороженными пешеходными дорожками с телескопами-автоматами. Макет изображал Кони-Айленд в мае 1911 года - как раз перед пожаром, что уничтожил "Сказочную страну". На макете с замечательными подробностями воспроизводилось сердце Кони-Айленда, от "Скачек с препятствиями" до "Сказочной страны", включая Набережный проспект, Русалочью аллею, множество переулков с барами и мюзик- холлами, дансингами и гостиницами, тирами и сувенирными лавками, а также пляж с двухпалубными пирсами и купальнями, - и все это пространство населяли крошечные механические куклы (играл оркестр, мужчина в соломенном канотье стрелял в стаю летящих жестяных уток, девочка на американских горках открывала рот и закатывала глаза). Детали были воспроизведены столь тщательно, что о макете говорили, будто все американские горки скопированы в нем до последней шпалы, музей "Эдема" - до последней восковой фигуры, включая стразы Дженни Линд*, а все гостиницы - до последней рейки кресла-качалки на каждой веранде. Ходили слухи, что глядя в телескоп, можно увидеть не только точную копию каждого хитроумного автомата в каждом игровом зале и микроскопические буквы каждого кинетоскопа ("Актеры и модели", "После купания", "Голышом в медвежьей шкуре", "Что видел антрепренер", но также сквозь изящные копии глазков кинетоскопов - мерцающие, дразняще смутные черно- белые картинки. Этот крайне популярный макет сделал Отис Стилуэлл, резчик карусельных лошадок - на досуге он создавал восхитительно подробные копии микроскопических каруселей, американских горок и комнат смеха, которые продавал в магазинчике на Набережном проспекте. Вместе с изобретателем Отто Данцикером он вскоре станет одним из ближайших советников владельца-управляющего парка. Крошечный Кони-Айленд, привлекавший изумленное внимание как диковинная игрушка, служил более серьезной цели: уменьшив целый курорт до миниатюрного макета внутри своего парка, управляющий увеличивал размеры и мощь последнего; парк представлялся гигантской непостижимой вездесущей структурой; в то же время управляющий предлагал восхищенным толпам проявить легкое снисхождение к съежившимся до очаровательных игрушек аттракционам конкурентов.

______________

* Дженни Линд (1820-1887) - знаменитая шведская оперная певица.

Как и прочие владельцы парков развлечений на рубеже веков, владелец-управляющий "Эдема" столкнулся с необходимостью привлечь массы, желавшие удовольствий и возбуждения, ни в малейшей степени не поставив под угрозу предполагаемые ценности этих масс - никаких азартных игр, проституции и бандитизма, что пышным цветом цвели в любом закоулке Кони-Айленда. Огородив свои парки и организовав полицейские патрули, владельцы добились беспрецедентного контроля. Но проницательный управляющий обнаружил другую проблему: новые, безопасные радости внутри ограды грозили сделать парки слишком ручными и предсказуемыми, толкнуть их на горемычный путь летних семейных кафе. Управляющий разрешил эту проблему блестяще, наняв труппу из тысячи восьмисот специально обученных актеров, изображавших хулиганство и другие пороки, исчезновение коих вызывало тайную тоску. Таким образом, среди аттракционов парка имелся ряд темных баров, сомнительных постоялых дворов и кривых улочек, вдоль которых выстроились подозрительные лавки, где посетители могли пообщаться с проститутками, карманниками, головорезами, пьяными матросами, сутенерами, мошенниками и гангстерами, уверенные, что специфический язык, шокирующие костюмы и вспыхивающие порой кошмарные драки входят в представление. Посетители парка, равно мужчины и женщины, особенно восхищались актрисами, игравшими проституток, и наслаждались, с близкого расстояния глядя на тревожащих, волнующих продажных девок, что звали к наслаждениям запретным, но притом безусловно и безопасно воображаемым. Клиентов, которые сами хулиганили либо вели себя оскорбительно, быстро выводили умелые парковые полицейские, бродившие по территории в форме или переодетыми. Поскольку не всегда удавалось сразу отличить актера в матросском костюме и с переводными картинками на предплечье, от настоящего матроса с настоящими татуировками, или же актрису с нарумяненными щеками и нахальными глазами, вышагивающую по аллеям меж киосков, от фабричной девчонки из Бруклина в жакете с искусственным мехом и соломенной шляпке с плакучим плюмажем, посетители парка пребывали в неком пьянящем замешательстве, чувствуя себя актерами и актрисами, играющими швей, учителей, кассиров, машинисток и лавочников - роли, к которым они теперь относились не так серьезно, как в том, другом мире работы и усталости.

Среди множества масок "Эдема" мелькали и маски самого владельца-управляющего. Вскоре выяснилось, что скрытный владелец любит незамеченным смешиваться с толпой и наблюдать работу парка вблизи, подслушивать отзывы об увеселениях и обдумывать перестройки и усовершенствования. Переодевшись парковым рабочим в кепке, жилете и с закатанными рукавами, ирландским лавочником в воскресном котелке, тромбонистом в мундире с эполетами, городским щеголем в полосатых брюках, галстуке-бабочке и канотье или бородатым евреем в длинном черном габардиновом пальто, управляющий бродил по парку, разглядывал толпу и прикидывал, как улучшить самые популярные места. Однажды, подслушав, как парочка жалуется, что "Прыжок влюбленных" разочаровал, поскольку сеть слишком быстро оборвала их полет, он опустил сеть на десять футов и обнаружил, что доходы повысились. Слухи о его присутствии не утихали, и посетители искали переодетого владельца-управляющего в толпе; он их уже несколько удивлял - человек, что невидимым бродил среди них, слушал их, наблюдал за ними и желал умножить их удовольствие.

Известно было только, что он не местный, из Манхэттена, поздно пришел в парковый бизнес, и у него, как говорили, водятся лишние деньги. Потом журналист по имени Уоррен Бёрчард написал длинную статью, напечатанную в специальном кони-айлендском приложении к "Бруклин Игл" (10 августа 1912 года). Анализируя развлечения Кони-Айленда, вычисляя тенденции, сообщая о доходах и затронув тему поведенческих моделей толпы, несколько абзацев Бёрчард посвятил новому владельцу "удивительного Кони" Чарльзу Сараби. Сараби, писал Бёрчард, коренной житель Нью-Йорка, очередное воплощение загадочного американского феномена "человек, создавший сам себя". Отец Сараби торговал сигарами в лавке захудалой гостиницы в Манхэттене. В детстве Чарльз с утра до ночи работал в сигарной лавке, и к девяти годам не только выучил ошеломляющее множество названий, цен и этикеток на коробках кедрового дерева, но и начал проектировать привлекательные витрины. В самой удачной стояла трехфутовая проволочная елка, увешанная рождественскими игрушками и дорогими "гаванами". В тринадцать он поступил в гостиницу коридорным. Там его смекалка, усердие и ум произвели впечатление на управляющего, Чарльз стал продвигаться по службе, и начав карьеру с портье, в двадцать один год стал помощником управляющего. Он ввел множество усовершенствований, в том числе - фруктовые деревья в каждом вестибюле, а в каждой ванной - современную сантехнику и стильную отделку: оформленные красным деревом души, латунные змеевики с подогревом для полотенец, ионические пилястры сиенского мрамора. Удача выпала ему несколько лет спустя: став уже владельцем- управляющим гостиницы, он решил заключить союз с новым универмагом в центре города. Вскоре он владел контрольными пакетами трех других универмагов, но состояние сделал в тридцать лет, когда реализовал в этих универмагах революционный проект "зон отдыха". Сараби прекрасно разбирался в поведении покупателей и заметил, что многие устают и раздражаются после двух часов ходьбы из отдела в отдел и поездок на лифтах и эскалаторах в поисках чего-то желанного, но наверняка необязательного. Он понимал, как важно, чтобы у покупателей сохранялось хорошее настроение и желание тратить деньги; а еще важнее - как можно дольше удерживать их в универмаге. Так родилась идея зон отдыха: маленьких оазисов покоя на каждом этаже, где клиенты могли расслабиться в приятной обстановке и прийти в себя после чудовищного насилия над нервной системой, учиненного современным универмагом с его бесчисленными аппетитными сокровищами. Зоны отдыха должны были создавать атмосферу уютной гостиной - мягкие кресла и кушетки, вязаные подушки, кружевные салфеточки, журнальные столики красного дерева с фарфоровыми лампами под абажурами с кисточками, а в углу улыбающаяся розовощекая девушка в жесткой синей униформе продает дымящиеся чашки чая и кофе со множеством пирожков, пирожных, печений и пряников. Зоны отдыха занимали драгоценное пространство на этажах, устройство их оказалось крайне затратным, однако они пользовались громадной популярностью, и через месяц стало ясно, что клиенты остаются в универмаге дольше и больше тратят. Конкуренты быстро скопировали новую методику, однако зоны отдыха Сараби всегда оставались самыми привлекательными, и он старался менять их, избегая однообразия: вскоре появились зоны отдыха в стиле английского паба, голландского коттеджа, викторианской гостиной, японской чайной комнаты и альпийского шале. Затем, вдохновленный своим успехом, Сараби обратился к более причудливому дизайну - джунгли Амазонки, итальянская площадь, поселение новоанглийских пуритан и трюм китобойного судна были спроектированы с крайней точностью и соответствовали если не самой Истории, то романтическим представлениям людей об экзотике. В поисках новых идей он бывал на международных ярмарках и выставках, где обрели популярность копии экзотических мест, а также - на больших курортах Восточного побережья, что заимствовали темы и приобретали реквизит на закрывающихся экспозициях. И в 1908 году Сараби, приехав на Кони- Айленд, где не бывал с детства и где безуспешно пытался приобрести старую трехсотфутовую Железную Башню, когда-то представленную на Столетней выставке 1876 года в Филадельфии, поразился праздничной архитектуре трех новых парков с аттракционами - "Скачек с препятствиями", "Луна-парка" и "Сказочной страны", - а равно громадным, живым и транжирящим деньги толпам. Он немного зачерствел в своем торговом бизнесе; его энергия требовала нового выхода. Дело решил пожар, весной 1911 года уничтоживший "Сказочную страну". Город сомневался, стоит ли приобретать территорию в руинах, выставленную на продажу корпорацией "Сказочная страна", предлагавшей превратить пятнадцать акров старого парка и еще дополнительные пятнадцать акров, опустошенные пожаром, в новое городское место отдыха. Сараби удалось арендовать восемь и две трети акра бывшей "Сказочной страны" - с оговоркой, что аренда будет прервана с началом общественных работ. Начались они лишь в 1934 году при администрации Фиорелло Ла Гардии*, а до этого остаток территории служил парковкой.

______________

* Фиорелло Генри Ла Гардиа (1882-1947) - американский политический деятель, конгрессмен, участник "прогрессивного блока", активный сторонник "Нового курса" Рузвельта, с 1933 по 1945 гг. - мэр Нью-Йорка.

Инстинкт подлинного балаганщика подсказывал Сараби, что смертельный враг развлечений - скука, и потому он без устали искал новые механические аттракционы, новые зрелища, новые сенсации и потрясения. В тесном сотрудничестве с изобретателем Отто Данцикером, создателем "Дороги кошмаров", Сараби каждый сезон вводил минимум пять новых увеселений, демонтируя все, что не пользовались успехом. Из тринадцати новых аттракционов, представленных в "Эдеме" в следующие два сезона (1913 и 1914 гг.) перед сенсационным успехом 1915-го, одним из наиболее популярных стал "Шейкер" - трехсотфутовая ажурная чугунная колонна, внутри которой спиралью вились рельсы. По ним с устрашающей скоростью мчался вниз вагончик с десятком пассажиров: сквозь пол он врывался прямо в извилистый черный тоннель, который за одним углом внезапно озарялся светом, и открывалась кирпичная стена, куда вагон вот-вот должен был врезаться. В последнюю секунду в стене открывалась дверь; за ней рельсы утопали в озере (оптическая иллюзия, спроецированная наклонными зеркалами, отражавшими кинозапись ряби на озерной воде); на дне вагончик замедлялся и въезжал в тесную комнату, которая поднималась в воздух - то был гидравлический лифт, - и доставляла вагончик в тоннель; тот через внезапно появляющиеся двери выводил к солнечному выходу у подножия колонны. Данцикер создал и другие популярные аттракционы: "Неваляшка", "Паук", "Ух-Ох", "Прыг", "Машина-молния" и "Безумное колесо". Последнее представляло собой гигантский стальной горизонтальный круг диаметром более ста футов, громадной дрожащей монетой вращавшийся на штыре, с подвесными качающимися сиденьями на внутреннем и внешнем ободах. Еще Данцикер разработал особое чертово колесо, что медленно крутилось волчком, поворачиваясь вертикально, а на площадке второго уровня, на высоте около трехсот футов над землей разместил средних размеров американские горки, которые Сараби тут же объявил самыми высокими в мире американскими горками.

К концу третьего сезона выручка билетной кассы ясно показала, что "Эдем" достиг небывалого успеха и уже привлекает значительную часть посетителей "Скачек с препятствиями" и "Луна- парка". Новые захватывающие аттракционы, привлекательность верхних уровней, восемнадцать сотен актеров, ощущение, что попал в такое место, какого больше нет на земле, однако обнадеживающе знакомое, - все это обещало триумфальное будущее. В Европе вспыхнула война некоторые опасались, что развлекательный бизнес будет ею подорван, однако она стала лишь дополнительным стимулом к поиску удовольствий. Люди рассказывали о чудесах, которые готовятся на следующие сезоны, а один журналист со ссылкой на не вызывавшие доверия источники сообщил, что Сараби планирует представить совершенно новый тип аттракционов. На деле слух не подтвердился, поскольку Сараби и Данцикер планировали ряд изощренных механических устройств, не являвшихся однако новым словом техники; но в широком смысле слух оказался правдивым, ибо в последнюю неделю сезона 1914 года имел место незначительный эпизод, придавший развитию парка "Эдем" новое направление.

Рабочий по имени Эд О'Хирн, посланный в тоннель под "Шейкер" на обычную проверку рельсов, собрался вытереть грязь с лица и вытащил из кармана платок, уронив при этом десятицентовую монету, которая покатилась по наклонной утоптанной канаве вдоль рельсов. О'Хирн собирался купить на эти десять центов хот-дог с горчицей и кислой капустой, а потому с фонариком поспешил за монетой. Он увидел, как десятицентовик остановился футах в пятнадцати ниже, но добравшись туда, обнаружил, что монета исчезла. О'Хирн опустился на колени, ладонью похлопал по земле и с удивлением почувствовал, что снизу подуло холодом. Опустив фонарь, О'Хирн увидел трещину длиной в пару футов и шириной в палец. Он бросил в трещину плоский камень и, прежде чем услышать слабый звук, успел досчитать до двадцати. Он немедленно вернулся наверх, доложил обо всем боссу, а тот сообщил Сараби.

Через час команда из трех инженеров обследовала щель и обнаружила, что далеко внизу под "Шейкером" имеется маленькая известняковая полость, не представляющая опасности для аттракциона или парка. Сараби, на этот раз переодетый инженером, погрузился в мрачные раздумья. Один из сотрудников попытался заверить, что парк в полной безопасности, а Сараби, говорят, ответил: "Теперь все ясно. Что скажете?"

Так родилась идея, которая привела к некому отклонению истории развлекательных парков с привычного пути - отклонение это может показаться сомнительным, однако игнорировать его невозможно. Всю осень и зиму разрабатывались грандиозные планы; в конторе на Набережном проспекте Сараби ежедневно совещался с Отто Данцикером, Отисом Стилуэллом и инженером Уильямом Энгельштейном. Проект развивался в обстановке характерной секретности; Сараби обладал поистине замечательной способностью добиваться от всех, с кем работал, неизменной лояльности. За две недели до открытия нового сезона в окнах ресторанов и дансингов, на заборах и телеграфных столбах, на гостиничных досках объявлений и на стенах купален появились черно- красные плакаты, гласившие: ""НОВЫЙ ЭДЕМ": Не поверите, пока не увидите ". В день открытия центральный вход оставался закрыт; с шестифутовой платформы зазывала с тростью и в котелке объявил, что парк откроется через неделю, 29 мая. Ходили слухи, что задержка - рекламный трюк ради сгущения таинственности, окружавшей парк; поговаривали о принципиально новых американских горках, о более захватывающей комнате смеха; а некоторые утверждали, что о задержке открытия с платформы между головами больших драконов у закрытого входа объявлял сам Сараби в котелке и с тростью.

Ворота открылись 29 мая 1915 года в восемь утра; к полудню толпа превысила сто тысяч человек. Люди, уже бывавшие в парке, были озадачены и разочарованы. Не считая трех новых аттракционов, включая восхитительную "Гору Привидений" и новое представление, в котором участвовали одни лилипуты (лилипутская Женщина-Слон, лилипутский Окостеневший Человек, лилипутский Дикарь с Борнео, лилипутская Дама с Бородой, пара лилипутских сиамских близнецов), казалось, в парке нет ничего достаточно нового, что могло бы оправдать рекламную кампанию. Однако посетители обратили внимание на десяток странных сооружений, разбросанных по территории. Это были ротонды, составленные из колонн с нелепыми капителями - гримасничающими демонами, рыдающими клоунами, крылатыми львами и конями, дерущимися русалками, которых ласкали волосатые обезьяны, трехголовыми цыплятами, - и позолоченного купола; каждую ротонду венчала миниатюрная карусель Данцикера, вертевшаяся под шарманку. В каждой имелся центральный шест, расположенные кругом деревянные скамейки и служитель в форме. Люди рассаживались на скамейках - всего умещалось сорок человек, служитель дергал за рычаг на шесте, и платформа стремительно проваливалась в цилиндрическую шахту. На дне скамейки внезапно складывались, платформа начинала кружиться, и сбитые с толку, хохочущие, напуганные люди скатывались с нее по четырнадцати желобам, что вели под красный занавес, - а пролетев сквозь него и с помощью служителя поднявшись на ноги у подножия желоба, они видели обширный подземный парк развлечений.

Этот громадный подземный проект, со своими американскими горками и комнатой смеха, палатками и павильонами, шпилями, куполами и минаретами, расцвеченный электрическими огнями и оживленный мелодиями карусели, воплями зазывал, грохотом машин и даже запахами моря, был разработан Энгельштейном и инженерами бостонского и нью-йоркского метро. Его сооружали всего около двух тысяч ирландских, итальянских и польских иммигрантов, что спускались в шахты с кирками, лопатами и тачками, а также бригады квалифицированных рабочих, которые закладывали динамит, подрывали валуны и управляли гидравлическим проходческим щитом, детищем Данцикера, предназначенным для рытья тоннелей в глине и плывунах. В процессе раскопок рабочие нашли челюсть мастодонта, шкатулку с голландскими монетами семнадцатого века и ржавый якорь голландского купеческого судна. Постройка получилась искусным сочетанием широких тоннелей, служивших ярмарочными аллеями, и высоких, открытых вертикальных шахт, крытых армированным бетоном под темно-синим кафелем, напоминающим летнее ночное небо. В достроенном парке с одной стороны имелось большое побережье с белым песком и искусственным океаном - в действительности, громадным мелким бассейном с океанской водой и волновой машиной Данцикера, производившей длинные волны, идеально разбивавшиеся о безупречный пляж. Вдоль пляжа выстроили два огромных отеля, эстраду для оркестра и десяток купален, а на тысячу двести футов от берега тянулся длинный чугунный пирс с магазинами и ресторанами под деревянной крышей. Реалистичности пейзажу добавляли пятьсот чаек, завезенных сверху, однако позже выяснилось, что в подземелье птицам живется несладко, и они рождают больных птенцов с вихляющей походкой и безумными траекториями полета этих чаек пугались дети, и птиц приходилось заменять новыми чайками и вручную разрисованными пробковыми муляжами. Высоко над пляжем, пирсом, парком и всегда включенными электрическими лампами раскинулось ночное небо из черно-синего кафеля с тысячами мигающих искусственных звезд и сияющей луной, то и дело прятавшейся за медленно плывущими облаками, подсвеченными скрытыми прожекторами.

Постройка подземного парка с декорациями океана, возможно, сама по себе являлась триумфом инженерной мысли, однако Сараби был слишком прозорлив, чтобы рассчитывать лишь на первое впечатление. Подземный парк обладал чертами, резко отличавшими его от верхнего, и после первого восторженного и изумленного потрясения публика не раздражалась и не чувствовала себя обманутой. Помимо четырех новых аттракционов, включая дико популярное "Йо-Йо" - громадное железное йо-йо, подвешенное на толстом тросе на башню и оборудованное сиденьями, - посетители "Погреба Сараби", как добродушно называли новый парк, обнаружили, что многие развлечения и аттракционы являются пародийными или ужесточенными версиями знакомых забав. К примеру, белая лошадка на карусели оказывалась брыкающимся жеребцом, перед высоким изгибом американских горок вагон сходил с рельсов и летел над двадцатифутовым провалом до продолжения путей (во всяком случае, таково было крайне волнующее ощущение, хотя на самом деле вагоны поддерживались снизу балками на шарнирах). Зеркала комнаты смеха превращали людей в отвратительных пугающих монстров, а чертово колесо, доехав до вершины, медленно падало со своей опоры и каталось туда-сюда по рельсам так, что нижние кабинки не задевало. Так же сумасброден был и дизайн - на передних вагонах американских горок были вырезаны драконьи головы, "Старая Мельница" начиналась в оскаленной пасти людоеда, "Пещера с Привидениями" в горе из папье-маше открывалась гротом под охраной тридцатифутовых голых великанш - ноги и руки им обвивали громадные змеи. Театральные мизансцены были мрачнее, актеры-пьянчуги грубее, поддельные проститутки нахальнее - доходило до того, что некоторые завлекали посетителей в задние комнаты, которые оказывались частью "Веселого Дома". Ощущение, что развлечения контролируемо бесконтрольны, что они выходят за рамки, изображают кошмарный распад, будучи абсолютно безопасными, - все это опьяняло толпы, а электрические огни, искусственное ночное небо, искусственный прибой, предвкушение потрясающего подземного приключения не по правилам обычных парков, звали отдаться лихорадочному празднику.

Несмотря на то, что новый парк "Эдем" получил восторженные отзывы искателей удовольствий Кони-Айленда, журналистов и ряда высоких иностранных гостей, в первые несколько месяцев зазвучали и голоса критиков - причем не только тех наблюдателей, от которых ожидалось настороженное отношение к новым заведениям для массовых развлечений, вроде дансингов, водевилей, синематографов и парков с аттракционами. В августовском выпуске "Мансиз Мэгэзин" 1915 года автор восхвалял парк "Новый Эдем" за смелость дизайна и оригинальность аттракционов, однако задавался вопросом, не перешел ли Сараби границы дозволенного. Изобретения вроде прыгающих американских горок и катающегося чертова колеса, бесспорно интересные с технической точки зрения, грозят лишить людей вкуса к традиционным увеселениям и вызвать нездоровый аппетит к более экстремальным и опасным переживаниям. В этом контексте проявлялась взаимосвязь технологии и морали: массы привыкали к сильным удовольствиям, и у них могла развиться неудовлетворенность обыденностью повседневной жизни, особенно работой; неудовлетворенность, которая, в свою очередь, неминуемо приведет к жажде более экстремальных форм освобождения. Ибо, в конечном итоге, тщательно разработанные механические радости и чувственные стимулы парка Сараби не удовлетворяли и удовлетворять не могли. По сути своей они - обман, искусная иллюзия, что оставляет привкус беспокойства и неумиротворенности. В заключение анонимный автор статьи спрашивал, не является ли непрерывное беспокойство истинной целью великого владельца парка, заинтересованного в том, чтобы аудитория вечно жаждала бесплодных удовольствий, которые он ей подсовывает так умело.

Скептики, с сомнением относившиеся к новой массовой культуре вообще, и к парку "Новый Эдем" в частности, задавали эти и подобные вопросы - а тем временем возникли слухи, что Сараби и его сотрудники работают над новыми проектами. Некоторые утверждали, что Сараби не успокоится, пока не доведет идею парка с аттракционами до пределов выразительности.

Новая стадия эволюции "Эдема" началась лишь через два года, в течение которых посещаемость росла, несмотря на угрозу войны. В отличие от верхнего парка, подземный не требовалось закрывать после летнего сезона, и он выгодно работал до середины ноября, пока поредевшая толпа не заставила Сараби закрыться на зиму. В прибыльный сезон 1916 года в подземелье появились три новых аттракциона, включая чертово колесо, оборудованное вместо сидений парными карусельными лошадками; одновременно в верхнем парке впервые стали заметны мелкие признаки тревожных перемен. Аттракционы по-прежнему работали, однако больше не сменялись новыми; высокие американские горки сломались и были закрыты; тут и там торчал пустой киоск. Лужайки и дорожки вокруг знаменитых ротонд оставались чисты и аккуратны, но дальние углы парка зарастали травой, а на ярко раскрашенных железных рамах порой находили пятна ржавчины.

Именно в расширенном парке 1917 года Сараби достиг того, что многие посчитали воплощением его мечты, хотя некоторые выражали противоположное мнение. Посетители знаменитого подземного парка в неожиданных и непредсказуемых местах - на пляже, в купальнях, за игровыми павильонами, под американскими горками, - отыскивали десятка два обычных эскалаторов, ведущих вниз. На втором подземном уровне открывался новый загадочный парк - пастораль с дубовыми и буковыми рощами, петляющими тропинками, мирными озерами, изгибами холмов, цветущими лугами, лепечущими ручьями, деревянными мостками и утешительными водопадами: подробный искусственный ландшафт, весь из штукатурки и картона (не считая редкого актера- пастуха с отарой настоящих овец) освещался разноцветными стеклянными электрическими фонарями и приглашал утомленного искателя удовольствий к уединению и размышлениям. Это сознательное подчеркивание радостей, прямо противоположных радостям парка с аттракционами, не осталось незамеченным публикой, которая смаковала контраст, однако испытывала некоторое разочарование и отделаться от этого чувства не могла. Это тщательно спланированное разочарование, в свою очередь, исчезало, когда гуляющий посетитель находил отверстие в холме, дверь в старом дубе или тоннель в речном берегу: за ними обнаруживались каменные ступени, что вели вниз на следующий уровень, где за каменными коридорами и мшистыми проходами открывался восхитительный новый парк развлечений.

Здесь в мастерском смешении забав и удовольствий посетителей ожидало первое в мире сферическое чертово колесо; волнующие переживания похороненного заживо на "Старом Кладбище"; визит в "Турецкий Дворец", включая тайные комнаты сераля с шестью сотнями наложниц; поездка на потрясающих новых "Диких Американских Горках"; посещение точной копии Альгамбры* со всеми ее колоннами, арками, дворами и садами, включая семидесятипятифутовый купол Зала Послов и Львиный дворик с алебастровым фонтаном, который поддерживали двенадцать мраморных львов; визит в самый страшный в мире "Дом Ужасов" с его незабываемым Залом Крыс; наблюдение одержимых демонами девочек на суде в Салеме**; полет меж деревьев на спинах механических монструозных птиц в "Ночном Лесу"; поездка на настоящем ослике по макету тропинки Большого каньона; посещение шумной гавани с воссозданным китобойным судном из Нантакета***, испанским галеоном, дарвиновским "Биглем"****, галерой викингов, флагманом Оливера Хазарда Перри "Лоуренс"*****, финикийской триремой, китайской джонкой, и "Стариной Железнобоким"******; встреча с покойными близкими на спиритическом сеансе во "Дворце Медиумов"; катание на шикарной трехэтажной карусели; визит в средневековую камеру пыток и лицезрение актера, вывернутого и распятого на дыбе или засунутого в испанский сапог; спуск в лабиринт соляных копей Гальштата, Австрия*******; бросающая вызов смерти поездка в обитой изнутри металлической "Бочке", что на канатах мчится через пороги к водопаду Лошадиная Подкова, где бурлит настоящая вода Ниагары; "Кружевихрь", "Танцы дикарок" и "Катапульта Кони-Айленда"; а также согревающий душу визит на "Старую Плантацию", где семьдесят пять настоящих черных с юга (на самом деле, белых актеров в черном гриме) бренчат на банджо, танцуют до упаду, едят арбузы, собирают хлопок и поют спиричуэлсы на четыре голоса, а милостивый Хозяин сидит на веранде между дочкой-блондинкой и верной черной мамкой, которая то и дело вскрикивает "Х- хосподя-я!"

______________

* Альгамбра - загородный дворец мавританских властителей Гранады, памятник позднемавританской архитектуры XIII-XIV вв.

** В 1692 г. в Салеме были инициированы суды над ведьмами; по обвинению в колдовстве были казнены двадцать женщин.

*** Нантакет - старейший американский китобойный порт.

**** "Бигль" - английский военный трехмачтовый корабль, в 1831-1836 гг. совершил кругосветное путешествие под командованием Роберта Фицроя и с участием Чарлза Дарвина.

***** Коммодор Оливер Хазард Перри на "Лоуренсе" командовал сражением двух американских бригов ("Лоуренс" и "Ниагара") с британской эскадрой на озере Эри 10 сентября 1813 г.

****** "Старина Железнобокий" - фрегат "Конституция", спущенный на воду в Бостоне в 1797 г.; не проиграл ни одного сражения - дрался с пиратами в Северной Африке, осаждал Триполи в 1804 году и участвовал в войне с британцами в 1812-1814 гг. По истечении срока службы был навечно оставлен в рядах Военно-морских сил США.

******* В Гальштате расположены древнейшие соляные копи, относящиеся к позднебронзовому и железному векам.

Этот непрерывно меняющийся ландшафт аттракционов, представлений, экзотических пейзажей и воссозданных культурных диковин был опутан сложной системой фуникулеров, спроектированной Данцикером. Она оплетала весь парк, и с фуникулеров посетители могли одновременно наблюдать все многообразие развлечений. Еще Данцикер разработал уменьшенную модель метро, где ездили открытые вагоны размером с вагонетки американских горок, с настоящими моторами. В метро, протянувшемся под всей территорией парка, имелось двадцать четыре станции, обозначенные маленькими киосками в двадцати четырех разных стилях, включая шапито, готический собор, вигвам, персидскую беседку, бревенчатую хижину и дворец мавров.

Кроме замечательной системы транспорта внимание массовой прессы привлекли и другие особенности нового парка - в частности, группа из шестнадцати новых механических аттракционов, изобретенных Данцикером. Наибольшим успехом пользовался "Катящийся мяч" - ажурный чугунный шар двадцати футов в диаметре, который скатывался по крутому изогнутому желобу; посетители сидели внутри на двенадцати скамьях, которые сохраняли вертикальное положение, вращаясь на осях. Отмечали, что большинство классических аттракционов вступили в новую стадию: в "Двойных Американских Горках" специально сконструированные вагончики, заворачивая за угол, неожиданно срывались с рельсов и летели без опоры над опасными провалами к рельсам второго уровня, а громадные, стремительно вертящиеся "Качели-Аэроплан" беспрерывно выстреливали аэропланами, которые по воздуху летели в мощную машину-ловец, напоминавшую железного осьминога. Популярное "Дикое Колесо" считалось гибридом американских горок и чертова колеса: по извилистым рельсам катилось огромное железное колесо сорока футов диаметром; рифленый обод вращался вдоль пары металлических тросов, укрепленных на столбах из ковкого чугуна и телеграфными проводами тянувшихся по всей длине ныряющих и взлетающих рельсов; в проволочных клетках кабин на внутренней стороне колеса сидели около сотни пристегнутых пассажиров, которые переворачивались вместе с колесом. Однако в механических аттракционах, в лучшем случае - остроумных версиях уже знакомых, - технические подробности были менее очевидны, нежели в способах транспортировки, в передовой водопроводной системе общественных уборных и в тонких деталях, вроде стаи механических крыс из "Дома Ужасов", вызвавшей массу восторгов.

Новый парк превозносили и за множество дотошно реконструированных культурных достопримечательностей и чудес природы - подобные экспонаты "Луна-парка" и выставок казались топорными и несерьезными. Гости Сараби имели возможность посетить не только Альгамбру, но также Фарфоровую башню Нанкина*, катакомбы Александрии, руины столицы инков Куско**, висячие сады Вавилона и дворец Кубла-Хана***, а также альпийское пастбище, фьорд, пещеру со сталактитами, пустыню с оазисом, лес секвой, айсберг, морской грот и бамбуковую рощу с настоящими пандами. Особенное восхищение вызывала копия Лаборатории Эдисона**** в Вест- Ориндж, Нью-Джерси, - трехэтажное центральное здание, где располагались машинные цеха, лаборатории, стеклодувные и помещения для электрических испытаний, а также знаменитая библиотека высотой в сорок футов с громадным камином и экспозицией тысяч образцов руды и минералов в застекленных горках. Все здание и четыре пристройки были обнесены высоким забором, у центральных ворот дежурила охрана; в лаборатории имелся штат из шестидесяти актеров-ассистентов и самого Эдисона - его играл шекспировский актер Говард Форд, которому особенно хорошо удавался знаменитый Эдисоновский дневной сон, после которого он вскакивал освеженным и выдумывал фонограф или электролампочку. Однако мания Сараби к копированию достигла кульминации в громадном проекте, разработанном вместе с Отисом Стилуэллом. То был макет Парижа, Франция, размером шестьдесят на сорок футов, из дерева и картона более восьмидесяти тысяч зданий и тридцати тысяч деревьев (тридцати шести различных видов), точная копия обстановки каждой квартиры, магазина, церкви, кафе и универмага, все фрукты и овощи в Лезалль и все рыболовные сети в Сене, все конные экипажи, авто, велосипеды, фиакры, конки, и трамваи, каждое надгробие Пер-Лашез, и каждое растение в Ботаническом саду, более двухсот тысяч миниатюрных восковых фигурок, представляющих все социальные классы и профессии, а в центре - точный макет Лувра, не только со всеми галереями, лестницами, оконными средниками и росписями потолков, но также точными миниатюрными репродукциями всех полотен (масло по меди) в рамах (бук), всех статуй (слоновая кость) и всех экспонатов - от египетских саркофагов до роскошных ложек восемнадцатого века, настолько микроскопических, что их нельзя было увидеть невооруженным глазом, и следовало разглядывать сквозь увеличительное стекло.

______________

* Фарфоровая башня Нанкина (9 этажей высотой 165 м) была уничтожена при взятии Нанкина тайпингами в 1853 г.

** Был основан первым мифическим правителем инков Манко Капаком в XI в. (хотя археологические данные доказывают, что значительно раньше), впоследствии стал столицей государства инков Тауантинсуйу. В 1533 г. был разграблен и почти полностью уничтожен испанскими завоевателями во главе с Франсиско Писарро. В настоящее время - административный центр департамента Куско в Перу.

*** Кубла-Хан - монгольский правитель, основатель столицы государства Ханбалик (современный Пекин).

**** Томас Эдисон (1847-1931) - знаменитый американский изобретатель.

Парк 1917 года повсюду называли самой полной, самой удачной формой современного парка развлечений, его окончательным и классическим выражением, которое можно варьировать и расширять, но невозможно превзойти. Оставался единственный вопрос: куда Сараби двинется дальше?

Пресса воздавала почести классическому парку, а Сараби, по слухам, планировал следующий, и стал как никогда скрытен. Примерно в то же время он начал терять интерес к старым паркам, отданным в управление совету из пяти человек, которые должны были отчитываться перед Сараби всего дважды в год. Они сосредоточили свое внимание на первых двух подземных парках и пасторальной прослойке между ними, по большей части забросив верхнюю территорию, которая продолжала разваливаться. Пятна ржавчины расползались по опорам мостов, на каруселях отслаивалась краска, под американскими горками и в проходах между киосками росли сорняки; имелись и более серьезные признаки запустения. Патрули с некоторых участков верхнего парка были переведены вниз; оставшиеся потеряли бдительность, а потому все активнее заявлял о себе преступный элемент. Компания актеров, видимо, вжившихся в свои роли, скиталась по аллеям, где, говорят, возникали убогие бордели; поступали жалобы на банду гномов-головорезов, что бросили "Дорогу Кошмаров" и поселились в дальнем углу парка, названном Гномтаун, где никто не рискнул бы оказаться после заката.

Новый парк Сараби, открывшийся в 1920 году под классическим парком 1917-го, озадачил поклонников и спровоцировал детальную переоценку его карьеры балаганщика. Здесь он одним ударом расправился с четырьмя главнейшими чертами современного парка развлечений - аттракционом механическим (американские горки, "Шейкер"), аттракционом экзотическим (копии деревни, рынка, сада, храма), представлением ("Разрушение Карфагена") и карнавальными забавами (паноптикум, игровой павильон) - и заменил их царством абсолютно новых увеселений. Эффектно отказавшись от тщательного копирования, на новом подземном уровне Сараби подарил своим гостям безупречно фантастический мир. И тут уже трудно говорить определенно, поскольку Сараби запретил там фотографировать, и историки вынуждены исходить из часто противоречивых отчетов, временами подпорченных слухами и преувеличениями. Поговаривали о сказочных ландшафтах с жуткими гигантскими цветами и мнимыми летающими животными, о неуловимых колоннах и съедобных дисках света. Были сообщения о неожиданно являющихся лестницах, ведущих в подводное королевство, об исчезающих городах, об огромных сложных сооружениях, не похожих ни на что на свете. Видимо, широко использовались иллюзорные эффекты, ибо рассказывали о внезапно тающих высоких стенах, о метаморфозах и исчезновениях, а также об устройстве, которое произвело громадное впечатление: прыгающий монстр, который внезапно замирал в полете, точно замороженный, а потом растворялся в воздухе. Из этого последнего факта можно сделать вывод, что и для создания других эффектов Сараби использовал скрытые кинопроекторы. Весь парк точно полностью отрицал не только концепции копии, воссоздания, экзотической имитации, царившие в парках развлечений с самого начала, но и механические аттракционы, что самой природой своей заявляли о родстве с реальным миром железа, динамомашин и электричества, пусть и превращая этот мир в игру. Новое детище Сараби, напротив, вцепилось в нереальность и иномирность парков с аттракционами, и довело фантастические эффекты до беспрецедентных высот. Однако Сараби старательно избегал традиционных фантастических элементов, знакомых и уютных. Поэтому ничего не говорилось о простых созданиях вроде драконов, ведьм, привидений и марсиан, или даже о таких привычных деталях фантастической архитектуры как бельведеры, башни и зубчатые стены. Все странно, тревожно, даже зыбко - рассказывали о световых эффектах, благодаря которым иными казались целые здания, о зловещих переменах и превращениях, напоминавших смену театральных декораций. Механизмы, судя по всему, использовались только замаскированно, невидимо; ибо лишь присутствием скрытых машин можно объяснить некие регулярно упоминаемые явления вроде целых островов, парящих в воздухе, и таинственно проваливающегося холма.

Любопытна реакция публики на новый парк Сараби: люди спускались, бродили, издавали восхищенные возгласы, чувствовали себя несколько озадаченными, и наконец возвращались в верхние парки. Больше всего народу пришло в день открытия - более шестидесяти трех тысяч человек в первые два часа, - однако вскоре стало ясно, что толпы не задерживаются. На второй месяц доходы касс оказались гораздо ниже доходов даже самого верхнего парка в его непрерывном опустошении. Казалось, новый парк восхищает людей, однако на самом деле им не нравится; публика предпочитала механические аттракционы, копии, киоски, зазывал, палатки с хот-догами - все то, что из нового парка решительно изгнали. Сараби, всегда чуткий к настроениям толпы, сделал нечто прежде невиданное: вместо того, чтобы внести изменения, он посреди сезона запустил рекламную кампанию. На неделю посещаемость возросла, потом резко упала, и задолго до конца сезона стало очевидно, что новый парк потерпел сокрушительное поражение.

Сараби встретился со своими советниками, и те рекомендовали три способа исправить положение: установить новые увлекательные аттракционы, что оживят несколько вялый парк; построить в центре него громадный крытый амфитеатр двенадцать ярусов игровых павильонов, ларьков, магазинов, ресторанов и залов с игровыми автоматами вокруг трех вращающихся сцен с комнатой смеха, старым добрым парком аттракционов и цирком с тремя аренами; и, наконец, демонтировать парк и устроить на его месте совсем другой, более традиционный, но с совершенно новыми развлечениями. Сараби внимательно выслушал, отмел все три предложения и заперся с Данцикером и Стилуэллом для обсуждения мер, которые улучшат, а не изменят природу парка. В интервью 1927 года Данцикер рассказывал, что никогда Сараби не был так уверен в себе, как при обсуждении этого нового проекта; несмотря на собственное твердое мнение, что парк провалился, а Сараби следует прислушаться к мнению общественности, Данцикер отбросил сомнения и с готовностью бросился в авантюру по спасению парка, уже известного в народе как "Причуда Сараби".

Усовершенствованный парк открылся в следующем сезоне после массированной рекламной кампании, обещавшей потрясения и радости, до той поры неведомые людям; журналист "Нью-Йорк Геральд" назвал новое творение самой блестящей революцией в истории парков с аттракционами, с эффектами столь необычными, что они заслужили право называться высоким искусством. На следующий день журналист из конкурирующей газеты спросил презрительно: может, это, конечно, искусство но разве это весело? Он отдавал должное преимуществам и даже великолепию новейших устройств Сараби, но считал, что тот перестал чувствовать сам дух развлечений - в конечном итоге, парками управляет популярность, и процветают они в гаме и хохоте посреди ухабов и кувырков. Через месяц стало очевидно, что обновленный парк не пользуется успехом. Сараби держал его открытым себе в убыток, отказывался что-либо менять и начал по несколько часов в день бродить среди сменяющихся сказочных декораций почти пустого парка, все еще привлекавшего небольшое число посетителей: некоторые приходили единственно в надежде хоть мельком увидеть знаменитого владельца. И снова начали расползаться слухи о том, что Сараби планирует абсолютно новый парк, который превзойдет его самые ошеломительные творения и восстановит его законную репутацию Эдисона среди владельцев развлекательных парков.

В мире коммерческих развлечений успех измеряется прибылью; однако измеряется он еще, так сказать, одобрением, оценкой или славой - менее осязаемыми, но реальными мерами, что выражают согласие мира разрешить личной мечте превратиться в публичный факт. Сараби, сделавший состояние на универмагах и умноживший его многократно серией непревзойденных парков, всегда наслаждался приятным чувством, что его мечты и порывы поощряются внешним миром, они как бы узаконены и стали возможными благодаря чему-то вне его, чему-то больше его - а именно, толпам других людей, признавших в воплощении его мечтаний собственные смутные грезы, отдававших ему деньги в знак своего удовольствия, тех людей, ради которых он, в некотором роде, и мечтал. Последний парк стал первым коммерческим провалом Сараби - то есть, его первым опытом потери одобрения града и мира, взращения не той мечты. Его необычное упрямство можно объяснять по-разному, но вот одна из версий: он просто отказывался поверить тому, что случилось. Он по-прежнему ждал, что повалят толпы. Когда стало ясно, что толпы не повалят, он уже так увяз в своей мечте, что не мог от нее отмахнуться. Иными словами, Сараби, каков бы он ни был, не отличался цинизмом; его предпринимательство, его чуткость к радости толпы, его кропотливые попытки приспособить свои выдумки ко все более широкой аудитории были всего-навсего практическим выражением стремления, в которое он абсолютно верил.

Поклонники Сараби восхищались неудачным парком как признаком оригинальности его создателя и все большей независимости его от порчи массового вкуса; критики сожалели о новом парке, видя в нем знак упадка, растущую пропасть между создателем и остальным человечеством; но обе стороны соглашались, что провал стал критическим моментом в карьере Сараби, моментом, давшим старт его полету на следующий виток. Ибо на этот счет разногласий не было. Сараби бродил меж сменяющих друг друга иллюзий почти пустынного парка, переодетый рыдающим клоуном, журналистом или стариком с тростью, и кто посмел бы вообразить, что он уже не планирует новый парк?

Примерно в то время совет управляющих попытался спасти распадающийся верхний парк - хотя бы потому, что через него посетители попадали на нижние уровни. Вдоль тропинок, ведущих к ротондам, установили охранников в малиновых мундирах. Высокую траву у основания ажурных чугунных башен и под американскими горками подстригли, проплешины засадили, дорожки вновь залили асфальтом, киоски вычистили и покрасили, с опор мостов удалили ржавчину, починили рельсы американских горок и заменили старые вагончики блестящими новыми. Совет отчаялся восстановить порядок лишь в дальних углах парка, в темных петляющих закоулках Гномтауна или среди развалюх, что служили обиталищем отвратительным актерам, а потому оставил скопище лачуг цвести среди сорняков, мусора и разбитых фонарей.

Свидетельства очевидцев о новом парке, открывшемся 19 мая 1923 года, резко противоречат друг другу, и потому трудно сказать, что придумано, а что было на самом деле. Однако во всех отчетах утверждается, что новый уровень был сознательно провокационен, точно Сараби задумал создать зловещий парк развлечений, извращенный парк мрачных удовольствий. Известно, что у посетителей был выбор: проходить сквозь все остальные парки либо спускаться прямо в нижний на одном из тридцати шести лифтов, установленных снаружи вдоль верхней стены. Те, кто выбирали новые лифты, попадали в огромную, освещенную фонарем кабину, управляемую служителем в маске и костюме дьявола. Точно не выяснено, где располагался "Маскарадный Павильон", хотя, судя по всему, посетителям перед красным занавесом при входе в сумеречный мир рекомендовалось надеть костюмы. Парк освещался лишь красными и охряными лампочками, в смутном свете которых различались полуночные башни, здания-миражи и черные аллеи, где шепотки зазывал в темных дверных проемах и взрывы музыки в барах подчеркивались более мрачными звуками - завываниями, грубыми голосами, звоном битого стекла. То был мир соблазнительный и тревожный, мрачное подземелье сомнительных наслаждений, и люди колебались на пороге, прежде чем решались затеряться во тьме.

Как бы ни были преувеличены или запутаны присутствием актеров и каскадеров некоторые оценки, ясно одно: парк был призван пугать и шокировать. Многие посетители просто уходили в ярости и отвращении. Но многие оставались и беспокойно бродили, заглядывая в арки, задерживаясь в темных аллеях, точно боясь быть пойманными, а другие с готовностью отдавались непомерным и сомнительным радостям. Именно эту готовность, это освобождение от пут верхних уровней, видимо, и поощрял новый парк - отсюда значимость "Маскарадных Павильонов", которые, добавляя красок и юмора, служили и более серьезной цели, давая людям шанс надеть новую личину. Парк нарочно раскрывался серией соблазнов; публике постоянно предлагалось заступить за черту, так тщательно обозначенную в других творениях Сараби. Жалобы шокированных посетителей вызвали два полицейских расследования, и оба ни к чему не привели, хотя критики указывали, что у Сараби имелось более чем достаточно возможностей скрыть истинную природу своих развлечений и что старший следователь, в любом случае, прежде заведовал американскими горками в верхнем парке - обвинение, которое так и не было доказано.

Перед лицом подозрительных и противоречивых показаний неясно, как оценивать многочисленные отчеты свидетелей - в том числе, пугающие отзывы о "Доме Ужасов", настолько страшном, что доводил посетителей до приступов истерических рыданий, или о зеркалах комнаты смеха, где посетителям являлись голые тела в непристойных позах. Говорили о представлениях в дыму, где метатель ножей протыкал запястья женщины в блестках на вертящемся колесе, а шпагоглотатель вытаскивал из горла окровавленную шпагу. Рассказывали об аттракционах столь бешеных, что пассажиры падали в обморок или сходили с ума, или о "Доме Эроса", полном криков ужаса и экстаза. Имеются отчеты о сомнительных эротических зрелищах во "Дворце наслаждения", где посетительницы парка на специальных ремнях якобы падали через люки в шестидесятифутовые прозрачные стеклянные колонны, что располагались в огромном зале, забитом мужчинами и женщинами в масках; они кричали и аплодировали стремительному, но подстрахованному ремнями полету, что вздувал юбки и платья над бедрами эротическое представление, в котором, говорят, зрители наблюдали зловещую красоту падения двух или трех десятков женщин, с воплями летевших в зал, залитый красными, синими и зелеными огнями. Рассказывали о "Прыжке влюбленных", где несчастливые парочки сковывались запястьями и прыгали к смерти перед толпами, что стояли за бархатными канатами; о "Горках самоубийц", где вагончик на высшей точке сходил с рельсов и разбивался, нырнув в темноту. Поговаривали о "Дворце статуй" с лабиринтом маленьких комнаток, где копии знаменитых классических изваяний якобы удовлетворяли невыразимые желания. Ходили тревожащие слухи о диковинных миниатюрах - например, о "Восточном дворце" размером с детский кубик, с буквально сотнями палат, коридоров, лестниц, темниц и скрытых ниш и пятью тысячами фигур, различимых лишь под лупой и изображавших более трехсот вариаций сексуальных пристрастий. Рассказывали и об искусно сделанной микроскопической модели самого парка "Эдем", вырезанной из бука, где с предельной тщательностью были изображены все уровни - от праздничных верхних мостов с аттракционами, духовыми оркестрами и экзотическими деревушками до самых запрятанных помещений темнейших дворцов наслаждения в чернейших глубинах нижнего уровня, с тридцатью тысячами фигур в точно подмеченных позах; говорили, что весь макет умещался под серебряным наперстком. Даже если принять во внимание все преувеличения, - кто мы такие, чтобы постигнуть "Детский замок", где девочки десяти-одиннадцати лет, говорят, бродили по коридорам в костюмах турецких наложниц, парижских проституток и знаменитых куртизанок, завлекая маленьких мальчиков и девочек в тайные комнаты? Кто мы такие, чтобы размышлять о глубоких шахтах наслаждений извивающиеся демоны, корчась, звали посетителей прыгнуть туда, - или о "Тоннеле экстаза", "Доме крови", "Путешествии к радостям неземным"? Из этих и подобных сообщений, сколь ненадежными бы ни были они, становится очевидно, что новый парк стимулировал предельное насилие и нес в себе зачатки темных стремлений. Но сам парк не казался опасным; опасность таили аттракционы и дворцы удовольствий, но не прогулочные аллеи и тропинки, где толпа в маскарадных костюмах никогда не переходила за рамки, и откуда патрули в масках выводили нарушителей спокойствия и бросали в темницы на солому.

Одним из самых тревожных развлечений нового уровня, который вскоре получил название "Дьявольского Парка", стали публичные самоубийства, якобы наблюдавшиеся многими посетителями, хотя некоторые считали, что это подделка, разыгранная специально обученными актерами. Даже большинство, уверенное в реальности самоубийств, делилось на два лагеря: одних возмущали моральные аспекты, другие заявляли о том, что называли правом на самоубийство. Дело перешло в критическую стадию после эффектной гибели шестнадцатилетней Анны Стански - бруклинская студентка переоделась мужчиной в шляпе пирожком, пробралась через турникеты на вершину нового "Прыжка влюбленных", сорвала шляпу, поднесла к волосам спичку и, пылая, прыгнула с обрыва, не успели ее остановить - как раз в тот момент, когда служитель сковывал запястья женщине под тридцать и мужчине с волнистыми седыми волосами. Пламенную гибель Анны Стански наблюдали сотни посетителей, и многие видели ее на площадке с вывернутыми руками и сломанной шеей; об инциденте на следующий день сообщили все крупнейшие газеты страны. Администрация парка, вынужденная защищаться, доказывала, что Анна Стански была девушкой нервического склада и долгое время страдала маниакальной депрессией; те, кто обвиняет парк в росте публичного суицида, теперь находятся в странном положении, ибо должны признать, что самоубийство Анны Стански в действительности спасло две жизни, поскольку скованные любовники решили не прыгать; и парк несет за ее смерть ответственность не более, чем мэрия Нью-Йорка ответственна за смерти тех, кто чуть не ежедневно бросается с мостов и небоскребов. Критики тут же откликнулись: следует различать Нью-Йорк и аморальные "развлечения", активно поощряющие самоубийство; другие же, насмехаясь над аргументом насчет спасения жизней, вопрошали, не являлись ли так называемые любовники актерами, нанятыми для разжигания страстей толпы. Эти насмешки защитники парка обратили против обвинителей, доказывая, что если любовники были актерами, тогда парк нельзя обвинять в поощрении самоубийств; они утверждали также, что по сравнению с количеством случайных смертей, имеющих место во всех парках развлечений и покорно учитываемых как одна из составляющих риска, число самоубийств в парке Сараби, срежиссированных или реальных, незначительно и неважно, несмотря на нелепое внимание к ним противников парка, чьим настоящим врагом является не суицид, но сама свобода. Этот инцидент вскоре затмили пожар в отеле на Брайтоне, где погибли четырнадцать человек, и убийство мелкого вымогателя Джамбаттисты Салерно в ресторане "Дары моря" на Набережном проспекте.

Мнения о новом парке резко разделились, но даже взбешенные критики, считавшие его оскорблением нравственности, признавали, что Сараби, хоть он и поплатился уважением, заработанным прежними парками, остается прозорливым балаганщиком, знающим, как раздразнить приземленные аппетиты городских масс. Некоторые наблюдатели попытались объяснить явление парка послевоенной свободой, падением морали среднего класса, неразборчивым стремлением к удовольствиям, - короче говоря, коллективным помешательством, последним симптомом которого и стал "Дьявольский Парк". Пытаясь дать ему оценку в контексте карьеры Сараби, один критик доказывал, что парк - ожесточенная циничная реакция управляющего на провал предыдущего творения: чудовищно разочарованный Сараби создал антипарк, намеренно жестокий и беспощадный, потворствующий самым неприглядным инстинктам толпы. На эту интерпретацию, привлекшую к себе немалое внимание, пространной статьей язвительно ответил Уоррен Бёрчард, вернувшийся к теме парков с аттракционами после одиннадцати лет молчания. Он утверждал, что "Дьявольский Парк" - далеко не исключение в карьере Сараби и является последней формой в непрерывной линии усовершенствований. Каждое творение, писал Бёрчард, все полнее выражает идею парка развлечений. Это касается даже провалившегося парка, который, несмотря на отказ от механических аттракционов, двигался в направлении новых, более сильных ощущений. История парков Сараби, доказывал автор, есть не что иное как беспрерывное движение в одном направлении, где "Дьявольский Парк" - не просто последняя, но окончательная стадия. Ибо здесь Сараби посмел включить в свое создание элемент, ставящий под угрозу само существование этой любопытной формы массовых увеселений, известной как парки аттракционов: а именно - отсутствие всяких границ. После этого не может быть новых парков - только совершенствование и усложнение, поскольку любой предполагаемый дальнейший шаг приведет лишь к полному уничтожению самой идеи парка развлечений. Подхваченные и развитые другими критиками, аргументы Бёрчарда оставались классической линией защиты "Дьявольского Парка", согласно которой оппонентам Сараби и приходилось формулировать контраргументы.

Оскорбленная нравственность, противоречивые отчеты, слухи и преувеличения, гибель Анны Стански - все это разжигало любопытство публики и увеличивало посещаемость, хотя многие и заявляли, что не вернутся сюда никогда; имеющиеся у нас свидетельства доказывают, что самые откровенные оппоненты Сараби в большинстве своем возвращались снова и снова, привлеченные запретными удовольствиями, под защитой масок и костюмов, из чистейшего стремления разобраться.

Дискуссия разгоралась, парку грозило уголовное расследование, посещаемость росла, и стали распространяться слухи, что Сараби планирует еще один парк. Поговаривали, что Сараби работает над столь необычным аттракционом, что одна поездка на нем навеки изменит пассажиру жизнь. Говорили, что Сараби разрабатывает колдовской или мистический парк, откуда опрометчивый посетитель не вернется никогда. Что Сараби создает парк, состоящий из маленьких отдельных киосков, где с помощью особых механизмов, прикрепляемых к голове, каждый посетитель не двигаясь испытает весь спектр человеческих ощущений. Говорили, что Сараби проектирует невидимый парк, бесконечный парк, парк на булавочной головке. Настойчивые и зачастую безответственные предположения той зимы ясно показывали, что Сараби коснулся больного места; приближался новый сезон, в тенях купален таяли последние сугробы, и небольшие группки людей приезжали в выходные погулять вокруг знаменитой белой стены, поглазеть на огромные ворота, высокие башни, закрытые кабинки лифтов, послоняться вокруг закрытого парка в надежде углядеть его новую тайну.

Открытие было назначено на субботу, 31 мая 1924 года, на 9 утра; очередь начала выстраиваться вечером в пятницу. К 6.30 на следующее утро столпилось столько народу, что для поддержания порядка пришлось вызывать конную полицию. Свидетельства очевидцев разнятся в важных деталях, но большинство сходятся на том, что около семи утра из парка донеслись крики. Через несколько минут ворота отворились, выпустив толпу рабочих, киоскеров, актеров, зазывал, пигмеев мбути, служителей аттракционов, гномов и охранников в малиновых мундирах; все они размахивали руками и кричали. Вскоре завыли сирены: свидетели вспоминают, что увидели над стеной тоненькую струйку дыма. Через двадцать минут весь парк был охвачен пламенем. Громадная белая стена, легковоспламеняющееся сооружение из дранки и штукатурки, стоившее целое состояние, быстро превратилась в грандиозное кольцо огня. Полицейские очистили улицы - куски горящей стены разлетались метеорами и разбрасывали фонтаны искр. После третьего сигнала тревоги к парку съехались все пожарные со всех пожарных станций Бруклина. Обрушился участок стены, и наблюдатели увидели горящие аттракционы: карусель с огненной крышей и сгорающими лошадками, адское чертово колесо, что вертелось в пламени, падающие мосты, почерневшие американские горки с ярко пылающими деревянными опорами, охваченные огнем киоски и рушащиеся башни. Внезапно раздался крик: из ротонды, ведущей в первый подземный парк, поднялась стая пылающих чаек, отчаянно вопящих от боли. Некоторые сумасшедшими кругами помчались на толпу, а люди визжали, закрывали лица и махали руками.

К девяти утра пожарным удалось лишь локализовать пожар и спасти окрестные дома; обуглившиеся фасады пансионов на соседних улицах заливали водой из брандспойтов, а за девятью рыбаками, отрезанным на дальнем конце загоревшегося пирса, послали полицейский катер. Внезапно через горящую стену перепрыгнул и с ревом боли помчался по улице цирковой лев - грива его пылала. Трое полицейских с револьверами загнали его на автостоянку, где он запрыгнул на крышу автомобиля. Ему двадцать раз выстрелили в голову, а затем топором размозжили череп. К десяти часть территории верхнего парка осела и провалилась в нижний парк, тоже объятый пламенем; наблюдатели с крыш ближайших зданий рассказывали о яме огня, поглотившей два отеля, шесть купален, магазины, рестораны, подземные американские горки и "Веселый Дом". Горящий нижний пирс шипя провалился в искусственный океан, выбрасывая черные облака едкого дыма; а из огня вновь поднялась стая обезумевших вопящих чаек с горящими спинами и крыльями - они вертелись и кружились в дыму и пламени, пока, в конце концов, одна за другой камнем не попа.дали вниз.

К полудню пожар был под контролем, хотя уровни парка яростно горели весь вечер и далеко за полночь. На следующее утро "Эдем" превратился в дымящийся пустырь булыжников и сырого пепла. Тут и там возвышались почерневшие перекосившиеся постройки: оплавившаяся металлическая моторная будка чертова колеса, рухнувший бетонный фронтон какого-то исчезнувшего аттракциона, комья скрученного металла. Каким-то образом - газеты называли это чудом, - погиб лишь один человек, хотя в огне нашли свою смерть бесчисленные львы, тигры, обезьяны, пумы, слоны и верблюды, а также чайки с первого подземного уровня. Единственное тело, найденное в развалинах самого глубокого уровня и изуродованное до неузнаваемости, многие приняли за тело самого Сараби доказательством тому служили и исчезновение балаганщика, и подписанное им письмо, обнаруженное в конторе на Набережном проспекте - в письме говорилось, что в случае смерти Сараби парк передается во владение Данцикеру. Некоторые, впрочем, утверждали, что доказательства совсем не убедительны, а Сараби просто исчез в одном из своих маскарадных костюмов. Причину пожара так и не выяснили, но упорное подозрение насчет поджога никто не отбрасывал; в репортажах из парка высказывалось предположение, что пожар не распространялся с одного уровня на другой, но начался повсюду одновременно. Газеты наперебой объявляли пожар "Величайшим Шоу Сараби" или "Очередным Спектаклем Сараби"; возможно, в оскорбительных заголовках имелась доля истины. Ибо, как выразился Уоррен Бёрчард в памятном некрологе, пламенная гибель "Эдема" стала "логическим завершением" серии все более жестоких наслаждений: после экстремальных выдумок "Дьявольского Парка" оставался лишь сомнительный восторг тотального уничтожения. Сараби, говорилось далее в статье, осознавая неизбежность следующего шага, устроил пожар и инсценировал собственную смерть, ибо для него немыслимо было пережить закат своих парков. Историку остается лишь заметить, что подобные аргументы, пусть заманчивые, пусть неопровержимые, к доказательственному праву отношения не имеют; на самом деле, нам известно лишь, что парк "Эдем" был подчистую разрушен сильнейшим пожаром, длившимся около двадцати шести часов и причинившим материальный ущерб в размере восьми миллионов долларов.

Тем не менее, краткая история парка "Эдем", вычлененная из легенды, заставляет особенно осторожных историков спрашивать себя, действительно ли удовольствия определенного рода по самой природе своей стремятся ко все более крайним формам проявления, пока, абсолютно истощенные, но неспособные успокоиться, не достигают кульминации в черном экстазе самоистребления.

Разрушенный парк вновь перешел во владение нью-йоркской мэрии; она засыпала нижние уровни, а за счет верхнего расширила автостоянку, которая заняла остатки старой территории "Сказочной страны"; в 1934 году при администрации Фиорелло Ла Гардии расширенная стоянка превратилась в городской парк - он остается таковым по сей день. Говорят, тут и там в тенистых уголках парка жарким солнечным днем чувствуешь, как слегка колышется земля, и слышишь снизу звон подземных каруселей и крики гибнущих животных.

В 1926 году историк Кони-Айленда Джон Картер Диксон сообщил в своем отчете перед Бруклинским историческим обществом, что в газете "Бруклин Игл" никогда не работал человек по имени Уоррен Бёрчард. Данные, раздобытые Диксоном впоследствии, доказывали, что это имя было придумано Сараби в рамках рекламной кампании. Хотя подлинный автор статей Бёрчарда неизвестен, Диксон выдвинул предположение, что их писал кто-то из пресс-агентов Сараби, а редактировал сам хозяин парка, таким образом приложивший руку и к собственному некрологу.

Через семьдесят лет после уничтожения парка "Эдем" наследие Сараби остается весьма сомнительным. Его самые смелые изобретения игнорировались позднейшими владельцами парков с аттракционами, которые довольствовались безопасными, здоровыми семейными увеселениями. Сараби, изобретателя классического парка, преследовало темное стремление преодолеть все границы разумного и выйти к более опасным и пугающим открытиям. Он явился в конце эры первых великих американских парков и довел технику и фантазию до пределов, не превзойденных в его время, став примером неустанного поиска, которому нет равных в истории массовых развлечений.

В альбоме фотографий под названием "Старый Нью-Йорк", опубликованном "Арк Букс" в 1957 году и давно распроданном, имеются четырнадцать видов парка "Эдем": девять фотографий верхнего уровня, включая два изображения Райской аллеи, и пять фотографий первого подземного уровня. На одной, вызывающей рой воспоминаний об ушедшей эпохе, группа посетителей в темных купальных костюмах без рукавов стоит, уперев руки в бока, в искусственном прибое перед крестообразными чугунными опорами подземного пирса с его остроконечной деревянной крышей, арками, башенками и реющими флагами. Одни мужчины смотрят в камеру дерзко и даже сурово, а другие, с мощными плечами и густыми усами, улыбаются легко, по-мальчишески, невинно - словно в гармонии с водой по колено, пирсом, океанским воздухом, невидимым праздничным парком.