"Вольный стрелок" - читать интересную книгу автора (Миленина Ольга)

Глава 21

Я сделала глоток кофе, потягиваясь лениво, щурясь от бившего в большое окно яркого солнца. И вытащила из синей пачки сигарету, щелкнула зажигалкой, затянулась, ощущая праздник в душе — праздник, который всегда наступал, когда я приносила в редакцию очередной материал.

Сейчас я чувствовала себя так, словно вернулась с задания из тыла врага — и теперь, написав отчет, могу отдохнуть. И несколько дней приходить в реакцию просто для того, чтобы пошататься по кабинетам, потрепаться с Антоновой, услышать от Вайнберга привычное «Когда отдашься?». Просто для того, чтобы пить кофе и есть пирожные, обмениваться ничего не значащими словами с хорошо и не очень хорошо знакомыми людьми, посещать планерку и праздно сидеть в своей комнате без окон. Наслаждаясь абсолютно пустым времяпровождением — и в глубине души желая оправиться на новое задание.

Сейчас это особенно остро ощущалось — что я вернулась из вражеского тыла. Может, потому, что я вот уже пять дней не была в редакции и даже не звонила сюда, проигнорировав несколько Наташкиных звонков на автоответчик и пейджер, сосредоточившись наделе, которое довела-таки до конца. И сейчас сидела, смакуя кофе и щурясь от солнца, в кабинете Антоновой. Уже высказавшей мне все по поводу моего очередного исчезновения, которое на самом деле вряд ли ее удивило или возмутило, — уже вручившей полученный за меня конвертик с зарплатой и гонораром. А потом начавшей пересказывать последние редакционные новости — и не умолкавшей минут сорок.

Я уже выслушала о том, как Ленька в четверг напился в своем кабинете и прицепился к новой девчонке из отдела политики и увез ее с собой — и девчонка с утра пришла на работу совершенно ошалевшая и полупьяная, видно, Ленька ее всю ночь терзал. А сейчас мне рассказывали, что Сережа в пятницу устроил на планерке натуральный разгон — по поводу материала Ленки Абросимовой. Написавшей очередное сопливое повествование — на сей раз о притесняемой бездушными чиновниками женщине, помогающей вызволять из чеченского плена заложников, находящихся там еще со времен войны. А как выяснилось после звонка из МВД, женщина эта находится в федеральном розыске, поскольку установлено, что она получала свою долю от выплачивавшихся за заложников денег. Так что Сережа рвал и метал — а Ленку Абросимову вообще пообещал уволить, если будет еще хоть один прокол.

Наташка с нескрываемой радостью об этом повествовала — видно, в курсе была, что Сережа положил на Ленку глаз. И я бы даже не удивилась, узнав, что именно она сосватала Ленке это задание, — опытным журналистским нюхом чуя, что тут что-то не так. И пусть тот факт, что главный озлобился на Ленку, не означал, что он немедленно начнет спать с Наташкой, — Наташка все равно была жутко довольна, словно своей главной задачей видела недопущение связей между главным редактором и подчиненными.

Я вдруг подумала, вполуха слушая редакционные слухи, сплетни и происшествия, что началась уже самая настоящая весна — а до конца апреля остались какие-то считанные дни. А я как дура все хожу в пальто, в котором проходила всю зиму, — хотя давно пора менять его на плащ. И вообще обо всем забыла — и все из-за этого материала, который сейчас лежал в моей сумке в виде спрятанной в пластмассовый футлярчик дискеты. От которой я собиралась избавиться еще как только зашла к Наташке — но забыла из-за ее болтовни. Но которую в любом случае собиралась ей оставить, перед тем как уйти, — и какое-то время вести пустое растительное существование.

Наташка все говорила, а я размышляла о том, что, наверное, могу устроить себе праздник — настоящий большой праздник по поводу окончания этого мутного расследования. Купить бутылку дорогого вина, кьянти, например, и приготовить лазанью, и приобрести каких-нибудь изысканных пирожных на Новом Арбате или Тверской, и посидеть как следует под испанскую гитару. Чтобы потом, на следующее утро, начать новую жизнь — сесть на диету, сократить курение, отказаться полностью от сладкого, и зарядку делать, и…

Мысль о новой жизни не показалась мне излишне радужной — и я упрекнула себя за то, что порчу идиотскими идеями такой приятный день. И прислушалась к Наташкиному рассказу — сейчас снова вернувшемуся к моей персоне. Которой, оказывается, несколько раз интересовался главный, ужасно желавший прочитать материал про банкира, и еще какие-то люди. Которые не могли дозвониться мне по причине отсутствия меня в редакцию и потому атаковали приемную.

— Мужик какой-то три дня подряд звонил — жопа моя, Ленка, в пятницу ко мне приперлась, говорит, что третий день Ленскую спрашивают по делу срочному.

Ну я ей сказала, чтоб передала, что в понедельник к двенадцати будешь. А сама думаю — ну обалдела Юлька, с кем-то трахается там целыми днями, работу вообще задвинула, лень из койки вылезти, а ей тут мужики обзвонились. Наобещала небось отдаться — а сама с другим крутит. А те, кому не досталось, переживают. Куда тебе мужиков столько, Ленская, — сколько ж трахаться можно? Ты у нас прям труженик полового фронта…

Антонова села на любимого конька, видно, весна на нее действовала, возбуждая, заставляя удовлетворять зов плоти рассуждениями о сексуальной жизни других. Сильно преувеличенными рассуждениями — видно, неслабый был зов.

Пейджер завибрировал в тот самый момент, когда Наташка предлагала мне создать при газете сексуальное приложение и возглавить его и печатать там рассказы о своих собственных похождениях, которых будет вполне достаточно для того, чтобы забивать раз в неделю восемь, а то и шестнадцать полос. Не знаю, почему я не в сумку его положила, пейджер, а прицепила на пояс, отключив звук, — но ощущения показались мне фантастически приятными, потому что родившаяся в районе живота вибрация поползла вниз по жирненькому тельцу к тому месту, о жадности и ненасытности которого повествовала Антонова. И я сладко поежилась и вздохнула, когда он успокоился, слишком быстро успокоился, — и сняла его с пояса, поднося к глазам, чтобы Наташка не подумала, что идиотская ухмылка на моем лице означает согласие на ее бредовое предложение.

— Во, очередной прорезался — хочет узнать, свободна ли койка сегодня? — Наташка, похоже, совсем тут свихнулась от весенних лучей, и я отмахнулась от нее вяло. — Да чего ты машешь — точно ж мужик…

Я кивнула задумчиво — изучая странный текст на экране черного пластикового прямоугольника: «Через полчаса внизу, Кот». Думая, что, увидь Наташка этот текст, она от восторга завизжит — решив, что человек специально назвался котом, что он подчеркивает тем самым, зачем мне звонит и чего от меня хочет.

Но я не собиралась ей его показывать — потому что она растрепала бы об этом сообщении всей редакции и кто-нибудь посвященный мог ей сказать, что в Москве есть человек по кличке Кот, известный также как Вадим Кисин. В этом знакомстве не было ничего особенного — сейчас такие времена, что каждый знает кого-нибудь, связанного с криминальным миром, — но светить свои контакты я все равно не хотела. Ни к чему.

Наверное, именно потому, что у меня было такое хорошее расположение духа, я не задумалась над тем, что Кисин никогда так не называл себя — и что кличку его я узнала не от него. И что он вообще никогда не звонил мне на пейджер — и, кажется, даже не знал его номер. Рабочий мой он знал, домашний тоже — а про пейджер я ему, кажется, не говорила, не было у нас таких срочных дел, ради которых ему мог бы понадобиться номер моего пейджера. Если только ему не передали, что я ему вчера звонила. И он подумал, что у меня к нему что-то важное, — и выяснил как-то номер, а сегодня, оказавшись в районе редакции, скинул мне такой странный текст.

Мне не хотелось об этом задумываться — и я даже не вспомнила, что он якобы уехал на пару недель. Зато спросила себя, почему он не позвонил мне домой. Меня, правда, вчера не было целый день — спала долго с отключенным телефоном, а потом уехала к маме с папой, а поздно вечером встретилась в одном клубе в. центре с человеком, обычно подкидывавшим мне неплохие темы. Так что вернулась я лоздно, уже в районе половины второго, но на автоответчике от Кисина ничего не было. От других было — а от него нет. И тут почему-то такая срочность — впервые за все время наших отношений. Совершенно непонятная спешка.

Которая заставила бы меня задуматься над ее причинами, если бы не мое благодушие. Ленивое расслабленное благодушие, не дающее возможности как следует проанализировать этот странный звонок.

— Я на планерку не пойду, ладно, Наташ, — сама же говоришь, что Сережа только завтра будет, а у меня тут дело появилось срочное. — Я подмигнула ей, предотвращая возмущенную реплику в том духе, что я настолько обнаглела, что, даже придя уже в редакцию, умудряюсь пропускать планерку, на которой обязана быть. — Вниз спущусь, с человеком одним поговорить надо — на полчасика, А потом обратно к тебе — поболтаем еще…

Наташка забубнила, но я уже не слушала ее, снова закуривая, глядя в окно и щурясь от яркого весеннего солнца. Думая не о странном звонке и непонятной спешке — а о том, что жить на свете все-таки не так уж плохо. И так прониклась этой мыслью, что минут через пятнадцать, выходя от Антоновой, даже забыла выложить ей на стол дискету — и с ней и двинула на улицу, рассчитывая постоять на солнышке минут десять, потому что специально вышла раньше срока.

— Ты Юлька? — Подошедший ко мне буквально через пару минут высокий крепкий парень в блестящей кожаной куртке ухмыльнулся, нагло оглядывая меня с головы до ног. — Юлька Ленская ты?

— Да! — согласилась весело — мне почему-то понравился его наглый взгляд, изучавший обтянутое джинсами и водолазкой жирненькое тело, которое я сама выставила напоказ, максимально широко распахнув полы пальто. — Именно так.

А где Вадим — в машине?

— Ага. — Он кивнул, оглядываясь на большой черный джип, стоявший прямо напротив входа в наш издательский комплекс — прорвавшийся сюда, несмотря на имеющийся перед въездом на общередакционную парковку шлагбаум и охранника. А потом повернулся обратно ко мне, заметив, как я всматриваюсь в закрытые затемненными стеклами окна машины, удивляясь, почему Кисин не вышел сам. — Поехали, он в кабаке ждет, рядом тут.

— А почему сам не приехал? — Я была так расслаблена, что .совершенно не ждала никакого подвоха — весеннее солнце было тому виной. А также тот факт, что материал был уже написан и я выкинула его из головы — равно как и все, что было с ним связано. Но выработанная за годы пребывания в журналистике подозрительность все равно вылезла наружу, хотя и лишь на мгновение. — Случилось что-то — срочность почему такая?

— Давай, Юлька, пошли. — Парень продолжал ухмыляться, кивая в сторону джипа. — Он тебе сам расскажет…

Я пожала плечами, двинувшись за ним, — и, забравшись в джип, в котором сидел еще один парень, на заднем сиденье, первым делом опустила стекло со своей стороны. Не собираясь в такую погоду дышать тем воздухом, который нагоняет в салон кондиционер. Слыша сзади пиликанье мобильного и всего одну фразу: «Все, едем».

— Это Вадим? — Я повернулась вполоборота к сидевшему сзади парню, моих лет примерно, широколицему, коротко стриженному, тоже в черной кожаной куртке, как и водитель. — Может, наберете ему еще раз? Я ему хотела пару слов сказать?

— Да скоро скажешь, — успокоил водитель. — Тут езды-то два метра, до кабака этого…

— А что за ресторан? — поинтересовалась, когда джип стартовал резко, уже через каких-то пять — семь минут, несмотря на обилие машин, оказавшись рядом с Киевским вокзалом. — И что за повод? Он бы мне позвонил хотя б заранее, у меня планерка сейчас, пропустить пришлось…

— Так он звонил, — вставил тот, кто сидел сзади. Я его не разглядела толком, только отметила, что лицо, кажется, незнакомое. Но не удивилась — у меня неплохая память на лица, но по работе я сталкиваюсь с таким количеством людей, что если главных персонажей еще запоминаю, то второстепенные уходят в тень. Так что я вполне могла его видеть рядом с Кисиным — на соревнованиях, в ресторане за соседним столиком, может, даже на тех памятных боях без правил, — но просто не запомнила. Как и водителя. — Три дня тебя ищем, а ты все бегаешь где-то. Обзвонились на работу тебе — а там и не знают, где ты. В пятницу сказали, что сегодня к двенадцати будешь, — вот подъехали на всякий случай, звякнули, снизу…

— А он что, домой мне не мог позвонить? — Я потянулась на удобном и мягком кожаном сиденье. — Или такой сюрприз приготовил, что заранее предупреждать не хотел?

— Ну, — поддакнули сзади. — Сюрприз…

Я замерла, почему-то чувствуя, как внутри все начало холодеть. А потом передернулась от этого холода. Уже зная, что дело вовсе не в открытом окне — а совсем в другом. В том, что я, дура, села в машину к чужим незнакомым людям — забыв, что позавчера звонила Кисину и мне сказали, что он будет только через две недели. Забыв, что он никогда в жизни не звонил мне на пейджер — и даже, по-моему, не знал его номер. Забыв, что он никогда не называл при мне свою кличку — и скорей всего не знает, что я ее знаю.

У меня были оправдания — на самом деле я ни о чем нед забывала, конечно, просто находила объяснения этим странностям. В субботу мне могли его не позвать, потому что, хотя он был в Москве, велел всем передавать, что будет в конце апреля, и для меня не стали делать исключения. Номер пейджера я могла ему дать когда-то — в конце концов тот, что у меня сейчас, я взяла уже год назад и могла за этот год на одной из наших встреч автоматически записать ему номер.

И все остальное я себе объяснила — что у него могли возникнуть проблемы и потому он не хотел разговаривать с моим автоответчиком, и даже на пейджер звонил не он сам, а кто-то от него, по этой причине и подписался так. И потому странности не беспокоили меня — потому что подсознание, не желавшее, чтобы я включалась в серьезный мыслительный процесс, подсовывало мне эти объяснения, меня успокаивая. И меня подставило.

— Вы ведь не от Вадима, да? — спросила негромко севшим слегка голосом, поворачиваясь деревянно всем телом к тому, кто сидел за рулем. — Может, скажете, от кого, — и заодно сообщите, куда мы едем? И что вам от меня надо?

— Это тебе надо! — Тот, кто сидел сзади, хохотнул коротко. — Ты ж людей дергаешь, вопросы всякие задаешь, мертвяков да живых беспокоишь. А нам че надо — да ниче нам не надо. Ты не тушуйся — путем все. Потолкуют с тобой, и обратно отвезем. Туда, куда скажут… — Завязывай, че девчонку пугаешь? — со смешком упрекнул водитель. — А ты че, Юлька? Хотела поговорить? Хотела. Вот и поговорят с тобой…

Я кивнула, встретив его взгляд, как можно спокойнее кивнула, с уверенным таким видом, словно все шло так, как я сама того хотела. А потом отвернулась, замечая, что мы уже выскочили на Ленинские горы. И летим дальше по пустой почти дороге, не тормозя на отсутствующих светофорах.

Не то чтобы я собиралась прыгать из машины, если бы на ее пути показался светофор и она притормозила немного, или махать руками и орать истошно, если бы вдруг увидела на обочине гаишника. Мне ничто не угрожало в данный момент — и возможно, вообще ничто не угрожало. Судя по всему, это были посланцы тех людей, с которыми я просила Кисина меня свести по возможности и которым он дал мой рабочий телефон. А те, отчаявшись меня поймать в редакции, каким-то образом вычислили мой пейджер — и набрали и подъехали наудачу, не зная точно, выйду я или нет.

Так что, наверное, все было нормально — если бы не одно «но». Кисин уже не раз сводил меня с разными людьми, по моей просьбе или их, и всякий раз мы встречались в его присутствии. Он нас сводил, он и присутствовал на встрече — в качестве посредника и гаранта, скажем так, нормальности нашего контакта. И заодно демонстрировал тем, что общаться со мной следует только через него. А мне — что я не должна ни о чем беспокоиться, потому что лично он поручается за то, что люди выполнят взятые на себя обязательства.

Это было серьезное «но» — то, что они на меня вышли в тот момент, когда его не было в Москве. Что именно они вышли, а не кто-то из его людей, кто должен был бы стать гарантом в отсутствие босса. Что тот человек Кисина, с которым я разговаривала в субботу, не предупредил меня ни о чем. А значит, не знал ничего.

Я закурила, заметив, как покосился на меня водитель. Может, он был некурящий и запрещал курить в машине — черт его знает. В любом случае это была его проблема — и я, приоткрыв немного окно, выпустила туда дым. Снова и снова пытаясь как можно полнее проанализировать происходящее.

Они знали, что я ищу с ними встречи, — знали, что я задаю вопросы насчет Улитина. Именно Кисин им это передал — потому они и подписали сообщение его кличкой. Но, видимо, когда он сказал им это, они не отреагировали никак на его слова — специально для него не отреагировали, показали, что им это неинтересно, — но запомнили мою фамилию и название газеты. И, узнав, что он уехал, начали искать меня сами.

Это был плохой знак — что они начали искать меня в его отсутствие. А еще хуже было то, что они меня все-таки нашли. И Кисин об этом не знает. И…

— Приехали, — уронил водитель, притормаживая у здания гостиницы, название которой я, наверное, слышала, но не бывала здесь никогда. Именно гостиницы, а не отеля, — скромной, явно непрестижной гостиницы. Довольно грустно смотревшейся снаружи. — Пойдем, что ли?

Я пожала плечами, вылезая из джипа — только сейчас замечая, что он подогнал его к самому входу в гостиничный ресторан, у которого нет никого народу. Он словно специально сделал все так, чтобы как можно меньше людей меня увидели здесь. И даже сообщение на пейджер передал наудачу — хотя мог бы оставить телефон, по которому мне надо перезвонить. Но он не хотел светиться и светить тех, кто приказал меня сюда привезти.

Водитель кивнул в сторону входа, и я пошла за ним, слыша сзади шаги второго. Отмечая, что ресторан на самом деле еще закрыт — потому что путь нам преградил небольшой металлический барьерчик и ни одной живой души не было видно. Но водитель легко обогнул препятствие, демонстрируя, что, может, для кого-то ресторан и закрыт, но только не для него.

В огромном холле, уставленном кожаными креслами, сидели какие-то парни, посмотревшие на меня с интересом, — и водитель махнул им приветственно, произнося: «Здорово, пацаны!», показывая мне, что это все его кореша. Но не задержался там, хотя второй отстал, присоединившись к сидевшим, — а мы пошли дальше по длинному коридору. Он шел не оглядываясь, не сомневаясь, что я иду сзади, и вдруг свернул направо, в черт знает откуда взявшийся тупик, — негромко стукнув в одну из дверей, а потом приоткрыв ее слегка, всовывая голову внутрь.

— Привез, — сообщил радостно, высовываясь обратно, маня меня пальцем. — Давай, Юлька, заходи…

Я в который раз за последние полчаса повторила себе, что я дура. И из-за собственной дурости все складывается не очень удачно — потому что никто не знает, где я, и даже в этом чертовом ресторане нам навстречу не попалось никого из обслуги. И хотя это ничего не изменило бы но мне было бы приятнее жить. Чуть-чуть приятнее.

И еще я подумала, прежде чем войти внутрь, что мне жутко везло, когда я занималась этим расследованием, — а когда решила, что оно закончилось, тут же кончилось и мое везение. И все, что мне остается сейчас, — это верить, что эта встреча тоже будет для меня удачной. Потому что в этом расследовании это последняя встреча, кульминация, так сказать, — а значит, мне должно повезти больше, чем во всех предыдущих эпизодах. Этак кудьминационно повезти.

Звучало не слишком — но я усмехнулась. И шагнула к предусмотрительно открытой водителем двери — за которой меня ждало то самое кульминационное везение…