"Возлюбленная" - читать интересную книгу автора (Джеймс Питер)22Солнечный свет струился в окно, как пообещал им торжественно мистер Бадли, и на мгновение она почувствовала себя хорошо, на короткое время, пока вдыхала душистый воздух и прислушивалась к раннему щебетанию птиц, еще до того, как память, спящая внутри нее, стала пробуждаться. В комнате пахло жженой бумагой. Она села, сбитая с толку и вся покрытая потом. Подушки Тома подле нее все еще были округлыми, несмятыми, его сторона постели – непотревоженной. По ней прокатилась волна нарастающего уныния. Ей это приснилось. Это был дурной сон. Все отлично. Том в ванной, он бреется и чистит зубы. – Том? – окликнула она. Ответа не последовало. Ее руки болели, и она вытащила их из-под простыни, чтобы осмотреть. И поразилась рукам с засохшей грязью, испещренным порезами. Вокруг одной из ран, шедшей вниз по пальцу, запеклась загустевшая кровь. С кончиков трех пальцев кожа была ободрана. Еще больше порезов пересекало тыльные стороны ладоней. Перевернув ладони, Чарли увидела другие порезы, вызывавшие мучительную боль. От напряжения кожа у нее на голове будто поползла вверх. Бен? Он, что ли, набросился на нее? Нет, быть не может. Это какой-то сон. Она просто спит. Просто… Когда Чарли свесила ноги с постели, ступив на деревянный пол, вид собственных ног вызвал у нее вопль мистического ужаса. Ноги были тоже покрыты засохшей грязью, набившейся между пальцами. Разбрызганная выше по ногам грязь еще оставалась сырой. Ее ночная рубашка, тоже забрызганная грязью, насквозь промокла и испещрена полосками крови. Мысленно она вернулась к прошедшей ночи. Сидела за туалетным столиком. А потом – ничего. Пустота. В ее горле дернулась мышца. Чарли внимательно осмотрела комнату, будто надеялась обнаружить в ней хоть какой-то ответ. Туалетный столик. Плач. Может, она разбила что-то, какое-нибудь зеркало или стекло и, выходит, поэтому?.. Она покачала головой. Откуда же тогда могла взяться грязь? Ее руки и ноги были воспалены и болели. Чарли посмотрела на туалетный столик, и вот тогда-то заметила этот маленький грязный предмет рядом со щеткой для волос. Шатаясь, она наклонилась над ним. Сквозь грязь проглядывала заржавленная консервная банка. Колеблясь, словно тянулась к ядовитому насекомому, Чарли медленно подняла банку. Что-то внутри ее дребезжало, скользило, звякало. Не обращая внимания на боль, Чарли соскоблила грязь ободранными пальцами, пока не смогла разглядеть, что это такое, пока не убедилась в том, что действительно видит этот предмет. Онемев от страха, она поддела большими пальцами крышку банки. Та открылась с негромким хлопком, показывая приютившийся внутри медальон в форме сердца. Тот самый медальон, который она откопала, а потом снова закопала у Желанных камней. Подошел Бен. Медальон дребезжал в трясущихся руках Чарли. Поставив банку на столик, она опустилась на колени и потрепала пса, обвила руками и крепко обняла, желая ощутить что-то реальное, живое. Его шкура была мокрой. И лапы тоже мокрыми, мокрыми и грязными. Он вилял хвостом. – Хороший малыш, – сказала она рассеянно. – Хороший малыш. Она встала. Ее голова была как в тумане, и Чарли видела медальон расплывшимся пятном. Она вынула его из банки, и потускневшая цепочка соскользнула по ее запястью. Нажав на застежку, она вскрыла сердечко. Наружу выпал столбик черного порошка. Сначала ей показалось, что это земля, мелко истолченная земля, но крошки почерневшей бумаги вылетели наружу, зигзагом опускаясь на пол. Кто-то спалил эту записочку. Краска обжигала руки и глаза. Чарли смочила валик в плоском желобе с краской и провела им по стене, покрыв ею немного больше площади грунтовой бумаги на панелях между дубовыми балками, чем прежде. А все потому, что ей было необходимо что-то делать. Хоть что-нибудь. – Вам бы, мадам, сначала обработать потолок. Лаура. Эта сука Лаура. Чарли позвонила Лауре и наткнулась на автоответчик в ее квартире, наткнулась на автоответчик и в дамском магазинчике, позвонила Тому по частной линии, но там никто не ответил, позвонила по его основному номеру и повесила трубку, поскольку ответил телефонист. Уж не в Париже ли он с этой сучкой Лаурой? – Не то краска с потолка поползет потом на стены. Строитель Берни, нахально ухмыляясь, стоял в дверном проеме в грязном комбинезоне и с золотой сережкой в ухе. – Потолок? Да… я… Я так и сделаю, наверное. Берни провел руками поверх грунтовой бумаги. – Неплохо. Мы подыщем вам работенку, если вы захотите стать профессионалом. Она невольно улыбнулась. – Для любителя это хорошо! – Он потер пальцем трещину между двумя соединениями. – Тут у вас вышла нахлестка, а надо бы их избегать, иначе краска сморщится. – Не думаю, что эти стены имеют значение. Ее голос звучал слабо. Стиснув ладони, она пыталась остановить боль. – Господи, что вы с руками-то сделали? – Стекло. Я разбила… кое-что стеклянное. Он мельком взглянул на балки: – Есть неплохой материал, которым вы могли бы их покрыть, вернуть им естественный цвет. Не могу припомнить название. Спрошу у Пита. – Он дернул за свою сережку. – И еще насчет стола-то вашего. – Он ткнул пальцем в направлении прихожей. – Ну, того, который, вы говорите, был опрокинут. Я помню, как принесли вторую почту, и я аккуратненько сложил ее на этот стол. – А кто был здесь после того, как вы ушли? – Да никого не было. Я запер собаку в кухне, как вы и просили. – А водопроводчика уже не было? – Нет. – Вы уверены? – Да, он рано ушел. – А вы видели моего мужа, когда он приехал? – Да, где-то около трех часов. Собирался в командировку. Хорошо бы так вот прокатиться. Куда он уехал-то? В какое-нибудь экзотическое местечко, да? А вас оставил тут работать. Таковы уж мужчины, это точно. Кто-то слегка стукнул дверным кольцом. Бен залаял. Чарли вытерла руки о тряпку и пошла открыть. Державшийся подальше от дверей Гидеон выглядел раздраженным. Коснувшись шапочки, он произнес: – Боюсь, я не буду к вам больше приходить, миссис Уитни. – Он вручил ей грязноватый конверт. – Тут мои рабочие часы за последнюю неделю. Чарли с удивлением взяла конверт. – Надеюсь, это не из-за кур? Мы не виним вас за них, Гидеон. Это вина не ваша. Вы хорошо поработали над изгородью. Он пожал плечами, избегая смотреть ей в глаза: – Я-то думал, что будет по-другому, раз уж она умерла, но ничего не изменилось. – Что вы имеете в виду? – Она механически открыла конверт. – Да лучше бы мне не говорить, если вы не возражаете. – Я бы предпочла, чтобы вы сказали. Его раздражение усилилось. – Вам не составит труда подыскать кого-нибудь еще, – сказал он, пока она вынимала исписанный от руки листок. – Восемь с половиной часов на прошлой неделе. – Вам что, предложили где-то больше денег? Я уверена, что мы могли бы повысить вам оплату. Он покачал головой и уставился на ее сапожки. – Нет, это здесь ни при чем. – Не понимаю, в чем проблема? – Я уже решил. Только не хочу об этом говорить. – Пойду за кошельком, – сказала она, озадаченная и рассерженная. Чарли стояла у того самого стола в прихожей и разбирала утреннюю почту. Внутри официального темно-желтого конверта, адресованного ей, были краткое письмо-листочек, озаглавленное «Доступ к регистрации рождений. Информация для усыновленных» и бланк. Прочитав листочек, она мельком взглянула на бланк и сложила их в конверт. Сквозь ее подавленность просочился слабый ручеек волнения и надежды. Электрик, невысокий подагрический мужчина с козлиной бородкой, спустился по лестнице. – Извините меня, миссис Уитни. Вы пользуетесь в доме необычными электроприборами? – Необычными? В каком смысле необычными? – Ну, чем-нибудь не домашним. С очень высокой мощностью. – Мужчина, приходивший снимать показания счетчика, тоже говорил, что здесь используется много энергии. Он считал, что где-то короткое замыкание. А разве мой муж не говорил вам об этом? – Никакого замыкания мы нигде не обнаружили. Мы заново сделали проводку и повсюду проверили ее. – Он похлопал по небольшой отвертке, прикрепленной к карману рубашки, как бы подчеркивая то, что сказал, а потом попытался вытащить занозу из пальца. – Здесь используется… что-то слишком уж мощное. Часть новой проводки, которую мы установили, начинает плавиться. – Плавиться? Он зубами вытащил кусочек занозы. – Я проверил ваши электроприспособления. Они в полном порядке. Мне, видно, придется заменить часть новой проводки, которую я установил. – Он покачал головой. – Забавно. Позвоню в управление энергоснабжения, хочу удостовериться, нет ли здесь поблизости надземных кабелей. – А что-нибудь другое не могло это вызвать? – Что вы имеете в виду? – Ну, я не знаю… Сырость, сильный дождь. – На электричество может влиять масса вещей. Я прослежу. – Спасибо. Пройдя в кухню, она поставила на плиту чайник и села за стол изучать форму обращения по поводу регистрации ее рождения. Чарли взялась за шариковую ручку. Бланк расплывался, как и ее сознание. Она начала заполнять его, полная решимости, о да, полная решимости. Она заполняла бланк крупными буквами, огромными буквами. Ручка дважды глубоко протыкала бумагу, и Чарли приходилось останавливаться и разглаживать бланк вокруг дыр. Чайник закипел, с щелчком отключившись, и ее внимание снова сосредоточилось на бланке. Расширившимися глазами она уставилась на то, что написала. Хотя это был совсем не ее почерк. Надпись была отчетливой, крупной и небрежной: «НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА». – Эй? В дверном проеме кухни стоял Хью Боксер, держа какое-то растение размером с небольшое деревце. Чарли перевернула бланк об усыновлении, пытаясь скрыть растерянность. Верхушка растения была изогнута, и листья торчали во всех направлениях, будто оно росло так же беспорядочно, как и волосы самого Хью. – Маленькая благодарность вам за то, что держали автомобиль в амбаре, – сказал он и добавил: – И что-то вроде подарка типа «Добро пожаловать к нам в соседи». НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА. Внутри у Чарли все бурлило. – Очень мило. Что это такое? Хью посмотрел на растение, как бы пытаясь припомнить, что он, собственно, намеревался с ним делать. Лицо его было испещрено следами машинной смазки, как и запачканные рабочие брюки из грубой ткани. Поверх рубашки с протершимся воротничком повязан галстук. – Какое-то латинское название. Там, в пакете, есть специальная подкормка, которую вам надо будет ему давать. Черное мясо или что-то в этом роде. Она слабо улыбнулась и коснулась одного из листьев – мягкого и пушистого. – Спасибо, он и в самом деле милый. Весьма любезно с вашей стороны. – Что вы сделали со своими руками? – О, это… стекло. Просто царапины. – Она отвернулась от его вопрошающих глаз. – Очаровательное растение. – Я его поставлю куда-нибудь. А то оно тяжелое. – Вот на стол будет хорошо. – Ему нужен свет, – сказал он. – Возможно, ему понравится этот вид, – сказала она, пытаясь напустить на себя веселость. Хью ухмыльнулся. – Мне говорили, он неравнодушен к разным видам. Их взгляды встретились, и Чарли заметила, что он почти незаметно нахмурил брови. – Я как раз собиралась приготовить немного кофе. – Это здорово, спасибо, но только мне не хотелось бы… – Я собиралась пить растворимый, но в вашу честь я приготовлю настоящий. Собеседник. Чарли не хотела, чтобы он видел ее страдание, ей хотелось, чтобы он остался, поговорил с ней. В его лице, манерах было что-то успокаивающее, хотя она толком и не понимала, что именно. Здесь, в доме, он выглядел еще выше, чуть не задевая потолок. Она положила бланк запроса на подоконник и придавила его пластиковой рамкой с фотографиями Тома и ее собственными. Хью водрузил растение на стол. Прямо над ним раздавался стук молотков. – Мне нравится золотая рыбка, – сказал Хью, подойдя к кухонному столу. Он наклонился над шаром с Горацием и, подражая рыбке, открыл и закрыл рот. Чарли улыбнулась, пытаясь остановить готовые хлынуть слезы. Его внимательная доброжелательность заставила ее еще сильнее почувствовать печаль. Клинышек обтрепанного галстука скользнул в воду. Хью оставил его в аквариуме, потому что рыбка подплыла к нему. – Ему нравится мой галстук. Эта золотая рыбка явно рвется к портняжному делу. – Вы можете снять его и просушить здесь, – сказала Чарли, а потом отвернулась, чтобы он не видел закапавших из глаз слез. – Вы всегда носите галстук? – спросила она. Голос ее сорвался, она ложечкой сыпала кофе в кофейник. Она слегка коснулась глаз посудным полотенцем. – Да. – Он отжал воду с кончика галстука. – Старая привычка. Мой отец всегда был одержим респектабельностью. – Хью разгладил клинышек галстука на груди. – Он был одним из тех британцев, с которыми вы спокойно могли бы отправиться хоть в пустыню. Даже если там будет сто сорок градусов в тени по Фаренгейту, он тем не менее будет одет в твидовый костюм и рубашку с галстуком. – А чем он занимался? Хью теребил рукой волосы. – Он был археологом. Вел в своем роде жизнь Индианы Джонса, только не столь лихо. Им овладела навязчивая идея найти Священный Грааль,[10] и он потратил здоровенный кусок жизни, раскапывая могилы. – И все время при галстуке? – Беспокоясь, что люди могут счесть его немного чокнутым, он старался выглядеть респектабельно. Он считал, что человеку в галстуке люди доверяют. Бедняга все время пытался добыть денег на экспедицию или что-нибудь еще, рассчитывая убедить людей. – Хью коснулся галстука. – Вот почему, вероятно, и я ношу всегда эту штуку. Ношение галстука сидит у меня в генах. – Он улыбнулся. – Все мы пленники нашего прошлого, вы же понимаете. – Он нашел хоть что-то? – О да. Не то, что разыскивал, но несколько открытий он сделал. Открытия. Раскопки. Чарли захотела узнать, не откапывал ли его отец какой-нибудь медальон. Пятнышки усталости плясали в ее глазах. – С вами все в порядке? – спросил он. Чарли кивнула. – Вы выглядите бледной. Гены. Родители. Люди всегда считают своих родителей чем-то само собой разумеющимся, равно как и особенности, которые от них переняли. Ей хотелось узнать особенности своих настоящих родителей: не носил ли все время галстук ее отец? Какие духи предпочитала ее настоящая мать? Подобные вопросы никогда прежде не приходили ей в голову. – Я немного устала. Покраска дома – работа тяжелая. – Надеюсь, я не оставил большого беспорядка, выводя автомобиль. Солома совершенно сгнила. Должно быть, она пролежала там долгие годы. – Стук молотков над ними стал сильнее. Хью мельком взглянул на оловянную пивную кружку Тома, стоявшую на кухонном столе. – Ну а как поживает лучший игрок матча? – О, он… – Чарли почувствовала себя так, словно туча внезапно закрыла от нее солнце. – Нет его, в командировку уехал. Слезы грозили появиться снова, и она налила кофе в кружку, неловко держа кофейник и пытаясь не слишком сильно сжимать ручку. – Как там Виола Леттерс? – спросила она, доставая из буфета жестянку с сухим печеньем. – Хорошо. Она безумно любила пса. Я хоть и не схожу с ума по йоркширским терьерам, но он не заслужил такой участи. Хью потянул за шнур сушилки, и та приподнялась и опустилась на несколько дюймов с пискливым скрипом. Потом он подошел к раковине и выглянул в окно. По спокойной воде плыла пара лебедей. – Прекрасный вид. – Гидеон больше не будет приходить, – сказала она. – Да? – Он не сказал мне почему. Думаю, он расстроен из-за тех кур… считает, что мы его виним. – Он что, вообще не собирается работать на этой улочке? Чарли пожала плечами: – Не знаю. Он застал меня врасплох. Хью вынес поднос с кофе и печеньем в небольшой внутренний дворик на задворках дома, где они уселись на жестких скамьях у дуба. С жадностью проглотив аппетитное печенье, Бен растянулся на животе на плиточном настиле рядом. Чарли чесала на его шее место укуса какого-то насекомого. – Хорошо сидеть на дворе в октябре, – сказал Хью, высыпая в кофе ложечку сахара. – В этом основная прелесть здешней жизни. А как ваша приятельница Лаура? – О, с ней все в порядке, – слишком быстро ответила Чарли. Он размешивал свой кофе, позвякивая ложечкой. В деревьях над ними скрипуче пищала птичка, чем-то напоминая звуки от резиновых туфель, когда в них ходят по линолеуму. – Хью, на том нашем пикнике вы говорили, что у вас, мол, есть свидетельства перевоплощения людей, но что в ретрогипноз вы не верите. А в перевоплощение вы в самом деле верите? Он вытащил из кармана трубку и заглянул в ее чашечку. – Я не абсолютно не доверяю ретрогипнозу. Бывают и убедительные случаи. Изнутри дома донесся какой-то звон: возможно, разбилось стекло или что-то упало на металлический лист. Они оба посмотрели туда, а потом снова повернулись друг к другу. На лице Хью появилось выражение озабоченности, смутившее Чарли. – Вот о чем я говорил. Я не верю в разные игры с оккультными явлениями, – закончил он. – Вы полагаете, что ретрогипноз – игра? – Это зависит от того, как к нему относиться, от того, кто его проводит. Сам по себе ретрогипноз – занятие солидное. Только очень опасное. Есть много гипнотизеров, относящихся к нему как к игре, и это еще более опасно. Он пристально посмотрел ей в глаза. От боли в глазах Чарли заморгала. Ей хотелось, чтобы Хью перестал смотреть в них. Она коснулась чашки, и сразу заныли порезы. – В чем же опасность? – Гипнотизеры вроде медиумов. Они помещают людей в меняющиеся состояния сознания, пытаются дотянуться до других плоскостей, до других измерений и вступают в контакт с вещами, которые совсем не хотят, чтобы с ними контактировали, даже не хотят, чтобы их тревожили; с вещами, которые тревожить они не имеют права. Он щелкнул зажигалкой и подержал руку над пламенем, защищая его от ветерка. По телу Чарли разливался холод. – А что нужно для того, чтобы доказать, что вы жили раньше? – Свидетельство. – Какого рода свидетельство? Он поправил горящий табак в трубке большим пальцем. – Что-нибудь вроде знания о том, что случилось в предыдущей жизни и чего никто другой из живых людей не знает. То, чего вы не могли узнать иным путем, если только вы не жили раньше. – Он поднял глаза. – Это вовсе не должно быть невероятным. Между прочим, небольшие вещи как раз более убедительны, поскольку куда меньше вероятность, что они названы в исторических книгах. Небольшие вещи… Вроде медальона. Медальона, о котором никто не знает, что он там был? – А может это помочь людям разобраться с их травмами? Мне про такое говорили. – Вы хотите сказать, что кто-то боится воды из-за того, что в предыдущей жизни он утонул? – Ну да, что-то в этом роде. – Покончить со страхом людей перед водой помогает обучение плаванию, а не выяснение того, что они-де утонули при гибели испанской армады.[11] Хью разломил печенье пополам, а потом и каждую половинку. Чарли подумала, уж не собирается ли он сложить из них какую-то схему. Но вместо этого Хью обмакнул каждый из кусочков в кофе и съел их. – Я считаю, что ретрогипноз чреват всевозможными опасностями. Он искажает мысли и эмоции, которые как бы дремлют в сознании, и обычно дремлют неспроста, поскольку сознанию удалось оттеснить их. Так что вы рискуете пробудить их. Чарли обхватила себя руками. Подул резкий ветерок, и какой-то коричневый лист покувыркался мимо. – Все, что любительски вторгается в мир души, опасно, – сказал Хью. – Ведь не только у людей есть память. У разных мест она тоже есть. Он снова посмотрел в ее глаза, и Чарли отвернулась. Отхлебнув кофе, она едва не выплюнула его: в ней поднималась непонятная волна тошноты. Озадаченная Чарли принюхалась к чашке. Пахло хорошим кофе, но привкус у нее во рту был отвратительным. – У мест есть память? – переспросила она. – Полагаю, что да. Вы, наверное, знаете, каким образом создается атмосфера в домах? То, что происходит в них, влияет на ощущения. Если в доме случилась беда или царит печаль, то этот дом, какая-то комната в нем очень часто несут в себе ощущение угнетенности; даже, может быть, холодной как родник. – Он пожал плечами. – Этому можно найти вполне научное объяснение. Возможно, атомные частицы в стенах удерживают следы воспоминаний, вроде видеокассеты, и некоторые люди могут случайно настроиться на эти следы и привести в движение, так сказать, повторный показ. Такова одна из теорий о привидениях – все они в своем роде повторный показ. Глядя на дом, Хью пробежался взглядом от окна к окну по второму этажу, потом по первому, на Чарли и снова на дом. Он предложил отнести поднос в кухню, но она заявила, что сумеет справиться и сама. Уходя, он сказал спокойно, как ей показалось, даже нарочито спокойно, словно не хотел, чтобы кто-то услышал его: – Будьте поосторожнее. Он потрепал Бена и пошел через сад по дорожке. Чарли понесла поднос через тусклую котельную в кухню. Что-то хрустнуло у нее под ногами. Шара с Горацием на кухонном столе не было, и она соображала, кто же мог его передвинуть. Когда снова раздался хруст, Чарли увидела, что пол покрыт водой, битым стеклом, крошечными цветными голышами и прядями водорослей. Она едва ли сознавала, видя, что фарфоровая кружка скользит по подносу, подпрыгивает на его решетчатом краю, прежде чем опрокинуться и разлететься вдребезги у ее ног. Гораций? Ее глаза бегло осматривали пол, а сердце выскакивало из груди. Разглядывая осколки стекла и фарфора, она искала в них маленькое золотое пятнышко. Пожалуйста, пусть все с тобой будет в порядке. Шлепайся где-нибудь тут. Пожалуйста. Она поставила поднос на кухонный столик и уже собиралась опуститься на колени, чтобы посмотреть и под столом, когда ее глаза наткнулись на черный ручеек кофе, пробивший себе путь через осколки и пронесший с собой Горация на несколько дюймов, пока он не застрял между ножкой стола и отбитым носиком кружки. Его хвост покачивался в остатках кофе, оставляя слабую надежду, что рыбка еще жива. – Гораций, – выдавила она из себя, поднимая его. Он не шевелился и уже становился твердым, его глаза смотрели невидяще, рот был открыт. Легкий, такой легкий, на вес он казался не тяжелее конфетной обертки из фольги. Раздался еще один залп молотков, от которого затрясся кухонный столик, задребезжав посудой. Чарли заткнула пробкой раковину и положила Горация в воду, наблюдая, как он кружится на поверхности, и надеясь, что в какую-то секунду он вильнет хвостом и устремится на дно. Но, поднимаясь вместе с водой, он по-прежнему кружился на поверхности. Вода обожгла холодом ее пальцы, когда Чарли вынула его из раковины. Рыбка стала еще жестче. Поскрипывая, качалась деревянная сушилка. Чарли поднялась на ноги, издавая какие-то высокие звуки, чтобы не разрыдаться над маленькой мертвой рыбкой. Чарли похоронила Горация в пластиковом мешочке там же, на берегу, в лесочке, где похоронила и кур. На крошечный могильный холмик она возложила небольшой камушек. Лошади, пасшиеся на выгуле, когда она шла обратно по берегу, напомнили ей о той щегольского вида всаднице из последнего возвращения в прошлое, которая столь презрительно пялилась на нее сверху. И о том беспокойстве, которое она тогда ощутила. Но куда, куда возвращаться?! Должен же быть кто-то, знающий это. Чарли, вспоминая, изо всех сил напрягла мозг. У приемной матери не осталось никаких живых родственников. Быть может, она доверилась кому-то из знакомых? Ирен Уиллис. Да, она вполне могла довериться Ирен Уиллис. Надежда вспыхнула и тут же угасла: Ирен Уиллис умерла от рака четыре года назад. Чарли вошла в кухню. Она уставилась на испорченный ею бланк, все еще подоткнутый под пластиковую рамочку с фотографиями. Что за бредятина! Разговаривала сама с собой. Блуждала где-то во сне. Выкопала медальон из земли посреди ночи. Написала указания самой себе… Новое рождение. Таинственное новое рождение, которым она занималась с Лаурой, когда ее пытались научить относиться к себе поувереннее, произнося по полчаса в день перед зеркалом продиктованные ей слова. «Для меня, для Чарли, безопасно ощущать весь мой ум и все мои чувства. Я, Чарли, любима и желанна как женщина». Это Лаура. Сучка. Коровища. Сидя за столом, Чарли старалась заглушить в себе рыдания, глядя то на пустое место на кухонном столе, где стоял шар с Горацием, то на мокрое пятно на полу. Она беспокойно дергалась, дожидаясь, пока были силы, когда же зазвонит телефон. Потому что это должен быть Том. Наверху из радиоприемника строителей надрывалась музыка. Перелистывая страницы утренних газет, Чарли апатично просматривала колонки, бессмысленное расплывшееся пятно черного шрифта и фотографий: террористы с бомбами из Ирландской республиканской армии, развод миллиардера, молодая кинозвезда на велосипеде, потерпевший аварию автомобиль… Потом она встала и принялась бродить по дому. В спальне она взяла в руки медальон и развлекла себя мыслью, что можно бы написать и самой какую-нибудь записочку. Она бросила медальон в консервную банку, положила дальний ящик стола и закрыла. В той маленькой комнатке, которая могла бы быть идеальной для детской кроватки их первого ребенка, она посмотрела из окна на амбар, на мельницу, на лесок… Начинали сгущаться тучи. Сгущались тучи и в ее сознании, и Чарли заплакала. В кухне она успокоилась и набрала номер частной линии Тома. Телефон был занят. Она подождала, на тот случай, если он пытается дозвониться ей, и снова позвонила. Номер все еще был занят. Она позвонила на коммутатор, но повесила трубку, когда ответил телефонист. Звонить Тому было проявлением слабости. Ему было нужно время, пространство и что-то там еще, чтобы все обдумать. Именно так он и сказал в письме. Отлично. Пускай себе обдумывает. И она тоже все обдумает. Она не намерена показывать слабость. Никоим образом. Так или иначе она твердо решила, что ей следует с этим справиться, проявив силу и спокойствие. Но ей было трудно сохранять спокойствие, когда через стеклянный фасад дамского магазинчика она увидела Лауру, показывающую покупательнице платье. Кипя от гнева, Чарли вошла в помещение. – Этот фасон на редкость привлекателен. Попробуйте его примерить. Вам в самом деле… – Голос Лауры оборвался, когда она увидела Чарли. А Чарли стояла у окна и бегло просматривала длинную вешалку с платьями. – Вырез на них очень уж велик. Слишком много платьев такого рода не очень-то хорошо сидят на бедрах. Чарли перешла к вешалке с блузками. – И конечно же если вы дополните его шарфиком и, может быть, парой перчаток… Чарли уселась у кассы и легкими постукиваниями стала выписывать цифры на калькуляторе, умножать их, делить, извлекать квадратные корни… Вошла другая покупательница, коснулась воротника жакета, щелчком перевернула бирку с ценой и вышла обратно на улицу. Лаура нервно взглянула на Чарли и снова занялась своей покупательницей. Однако уверенность исчезла из ее голоса, и даму она упустила. – Я подумаю, – сказала та и ушла. Чарли набила еще один ряд цифр на калькуляторе. – Привет! – Лаура улыбнулась, губы ее растянулись с видимым напряжением. – Что, черт подери, происходит, Лаура? – сказала Чарли, не поднимая глаз от дисплея с цифрами. – Что ты имеешь в виду? – Ну давай, давай! – голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказала Чарли. Лаура пожала плечами: – Ну, мне жаль, Чарли… – Жаль? Тебе жаль?! И это все, что ты можешь сказать? Лаура отвернулась и принялась вертеть в руках рекламный проспект. – Что ты хочешь, чтобы я сказала? Чарли встала. – Сучка. Ты сучка проклятая. Она стремительно пронеслась по магазину, рывком распахнула дверь и выскочила на улицу. Теперь она уже сердилась на себя, сердилась за то, что проявила слабость и вообще пошла туда, то есть сделала то, чего твердо решила не делать. |
||
|