"Закон крови" - читать интересную книгу автора (Микулов Олег)

Глава 5 ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Так хорошо начавшийся свадебный день был смят, испорчен. Казалось, сами отпускаемые духи торопятся уйти, исчезают мгновенно. (А ведь бывало, не торопились уходить! Уговаривать приходилось; говорить, что новый праздник будет скоро и их опять призовут…) Даже Священный барабан лопнул на огне как-то не так, не обычно… с иным звуком… Многое видел Арго за свою жизнь, о многом слышал от стариков! Помнит: однажды умер жених, Серая Сова, – от наведенной порчи. Слышал: убивали невест отвергнутые ими… Но чтобы один из лучших женихов исчез невесть куда перед последними, самыми важными танцами, ушел от им же избранной красавицы, ни слова не сказав ни ей, ни кому-либо другому!.. Нет, такого еще не случалось, это было воистину неслыханно!

Но сейчас разрешить эту загадку вождь не мог. Как бы то ни было, а праздник не окончен, и нужно завершать свадебный обряд. Арго лишь успел узнать от Йома, что Мал исчез вместе со своим оружием, взял все, что принес с собой… Опять – лашии?


Лашии! Лесная нелюдь! Эти слова чаще всего пробегали и среди общинников всех трех Родов. А что же еще?! Все знали: Мал – первый, кто сумел выследить и убить их, пришедших за добычей! Все видели: лучший охотник детей Мамонта берет в жены самую красивую Серую Сову! Что же иное могло помешать этой женитьбе, если не то, что первый следопыт вновь почуял врага и покинул праздник, чтобы еще раз избавить людей от опасности? Почти все думали, что охотник предупредил кого нужно, быть может, и ушел не один. О том, что Мал скрылся ото всех, знали единицы.

Люди собрались там же, где утром во время дарений и обмена. Сидели в том же порядке: по общинам. Но сейчас те, кто должны впервые стать хозяйками очага, были рядом со своими будущими мужьями, а на пригорке, возле шатра из трех копий, увенчанных головой большерогого Рваное Ухо, остались только три вождя и три колдуна. Большое деревянное блюдо со свадебным кушаньем из сердца и печени большерогого стояло у ног Арго. Вожди сидели теснее, чем утром, – так, чтобы каждый мог погрузить руку в заветное блюдо… Пора было начинать, но Арго, казалось, заворожило неистовое сияние Одноглазой, в котором все видится так отчетливо – и так зыбко, так необычно… Его взгляд скользил по фигурам общинников, задерживаясь на самых знакомых, уходил дальше, за их спины, к багровеющему пятну почти заснувшего Большого костра, и еще дальше, к Большой воде, застывшей в этом мертвящем и преображающем свете, – чтобы вновь вернуться к близким лицам… Чего он ждал? Быть может, фигуру Мала-победителя с высоко поднятым копьем, а на острие – голова лашии?..

Тревожно и жалобно заухала ночная птица – тотем Гарта и его людей… Арго встал:

– Пусть те, кто сделал сегодня свой выбор, подведут своих избранниц сюда, к вождям трех Родов!

Сказано мало, но сейчас он не способен на большее. Арго опустился на свое место и вновь посмотрел на свою дочь и ее жениха. И в обманчивом, колдовском свете Одноглазой ему вновь почудилось: Айрис мертвенно бледна, а на рубахе Киику расплывается какая-то странная тень, словно и не тень это вовсе, а кровавое пятно!


Нава была здесь же, со своей семьей, рядом с Киику и Айрис. Нет, над ней никто не смеялся, даже самые ехидные и завистливые неудачницы предпочли прикусить свои язычки. Слишком опасно: уж очень завидный и такой необычный жених этот ее великий следопыт! Отпустишь острое словцо, а завтра (или, чего доброго, прямо сейчас! ) он объявится и скажет, как тогда, в осиннике: «Лашии приходили за добычей, но они сами не ушли от Мала – не ушли, даже без добычи!» И что тогда будет с насмешницей? Позора не оберешься!

Самое большее, на что решались незамужние Серые Совы, поглаживающие с деланным сочувствием плечи первой красавицы, которая, несмотря на всю свою красоту, так же, как и они, должна вернуться этой ночью под родительский кров, – говорить со вздохами: «Ах, Нава! Все же трудно тебе придется с твоим следопытом! Мал, конечно, герой, а все же человек странный! Это и простые охотники говорят…» Но сама Нава не реагировала ни на что, просто молчала. Ни слез, ни ответа! Будто и не от нее вовсе сбежал жених! Будто он никуда и не сбегал и сейчас поведет Наву к вождям. А что, если Мал ей все сказал и попросил молчать?..


С Навой происходило что-то странное. Казалось, она перестала ощущать себя, свое тело! Это было так необычно, так ни на что не похоже, что как будто даже ее горе… Нет! Теперь она знает : Мал не вернется и мужем ее не станет! И лашии тут ни при чем… Но вместе с этим знанием пришло другое, отличное от всего того, что она чувствовала прежде, и сейчас это новое занимало ее больше всего остального.

Видимо, это началось тогда, когда она рыдала на плече Айрис. Наве казалось: ни за что, ни за что на свете не сможет она выйти к людям, показаться на глаза своим, смотреть, как другие пары – не она и Мал! – будут вкушать сердце большерогого! Но понимала: пойдет! выдержит! И выдержала легче, чем думала! Наверное, потому, что стала… сама не своя?

Перестала себя ощущать? Не совсем так! Вот – ее рука гладит мягкую, нежную замшу ее «свадебного» платья, вот – холод скользкой бивневой подвески, а вот – боль от острия заколки! Сзади – дыхание матери, она вся в тревоге за дочь!.. Недовольное сопение отца… А вот тепло – мягкое, уютное: младшая сестренка прижалась к спине и обняла… Так непохоже на вкрадчивые поглаживания тех… Совушек-неудачниц! И рука Айрис (вот она! ) совсем другая…

Нет, ощущения были, но не совсем те, что прежде. Они менялись; за ними открывалось нечто, более глубокое, более интимное… И более странное! И появлялись – цвета и запахи! Почему-то прикосновения Совушек-неудачниц отдавали липкой желтизной и сладковатым гнилостным запахом; в нежно-зеленых объятиях сестренки тоже было что-то желтоватое, но совсем иное, и запах другой – клейкий, кисленький, но совсем не отвратительный!.. И лазурная Айрис… (но почему меняется ее цвет?! ).


Изменялся и мир вокруг. Это было похоже на почти забытое: раннее детство, хонка, тонкое замшевое одеяло давит, как шкура мамонта, сбросить бы, но нет сил… Маленькая Нава не может пошевелиться, но видит: и не шевелясь можно уйти куда-то очень и очень далеко. Она знает, что это – ее дом, где все знакомо до мелочей, но прямо отсюда открылись иные, невесть куда ведущие тропы. Чтобы пойти по ним – не надо вставать… Она скользит вниз, сквозь лапник, все быстрее и быстрее… Страшно; скорее назад!.. Нет, она – на месте, но открылся новый путь – туда, к очагу, и дальше сквозь него… И вот сейчас, когда она смотрит на пригорок, на вождей, на березы… оглядывается на Большую воду… Так похоже на то, забытое! (Потому-то и вспомнилось… Может быть, снова напала хонка? )

Молодые пары двинулись к вождям. Вставая, Айрис обняла Наву и горячо прижалась к ее щеке. (Что это? Какое-то синее пламя и… Страшно! )

Нава во все глаза следила, как Киику и Айрис всходят на пригорок, подходят к блюду с сердцем и печенью большерогого. Звучат слова, которые она так надеялась услышать сегодня – от другого и о себе!

– Вождь, эта юная дочь Мамонта войдет в наш Род хозяйкой моего очага, чтобы детей Серой Совы стало еще больше!

Боль? Зависть? И да и нет: сейчас Нава была слишком захвачена тем новым, что стало ей открываться…

Почему они такие белые?!

Сияние Одноглазой? Нет, не только; Одноглазая светит на всех, но все остальные – такие разные, и ни у кого нет этой пугающей, однородной белизны!

Почему они такие белые? И что это на спине Киику?!

Неужели никто не видит? Вожди… Колдуны…

Старый Колдун детей Мамонта, говорят, ты мудрый, почему же ты ничего не видишь, почему бормочешь что-то совсем не важное… Посмотри, вглядись, это же кровь! И Айрис…

Наве показалось, что прямо в нее (внутрь ее! ) ударила громовая стрела. На миг все стало ослепляюще понятным – и чернота. Нава без чувств повалилась на руки матери и сестер.


Колдун мучительно размышлял о случившемся. Какая опасность могла заставить Мала уйти с оружием прочь от Большого костра? Лашии? Почти невероятно: после того, что произошло прошлой осенью, та орда давным-давно должна была покинуть эти места; иное дело, если бы те, двое, не ушли без добычи… Разве что другие… Пришедшие издалека «жаждущие крови» или похитители невест? Невозможно: для нападения – самое неподходящее время и место! Да и не пошел бы Мал против таких врагов в одиночку! А если бы и пошел, услышали бы шум схватки; давно бы все разъяснилось… И уж совсем невозможно – враг-хищник: сюда, к костру и скопищу людей, не сунулась бы и стая тигрольвов! Да, если опасность, если враг, то только лашии

Ну а если не враг? Если Мал попросту не выдержал? Вспомнилось: «…поверь, пойми, эта боль нестерпима! » Но тогда…


Айрис приняла с ладони Киику сердце большерогого и нежно улыбнулась своему мужу. Но глаза грустны, а как они сияли, как радовались, когда ее подруга надевала на Мала свадебный пояс… Ах, Мал, Мал, победитель тигрольва и лашии! Что же ты не победил себя самого, – хотя бы ради той, кого так любишь!


Внезапно Колдун почувствовал, будто чьи-то тонкие пальцы шарят вслепую в его голове! Кто-то пытается проникнуть в его мысли, добраться до его «я»… Колдун защитился мгновенно и резко, – так умелый боец отражает удар врага, нападая! И сразу же пожалел: конечно, это мог быть только Мал, почувствовавший свою Скрытую силу и пробующий ее на ощупь, быть может, неосознанно… И вот теперь, поторопившись, Колдун лишил себя единственной возможности узнать что-то о пропавшем охотнике от него самого! Нет, сегодняшний день для Колдуна – день сплошных неудач! Послышался встревоженный шум. Колдун посмотрел туда, откуда он доносился. Бедная Нава! Ты храбро держалась, но в конце все же не выдержала! Хорошо, если к тебе сейчас не подберется хонка ; для нее напасть на ослабевшую – излюбленное дело!


Праздник окончился, свадебный обряд был завершен. Арго подозвал Колдуна, Йома, Гора.

– Знает ли мудрый Колдун, что произошло с Малом?

Он уже принял решение. Совершает ли первый охотник свой новый подвиг, скорбит ли в одиночестве об утраченной Айрис и о своей слабости, уходит ли навсегда прочь от родного стойбища по неизвестной тропе, – Колдун не выдаст его тайны, в память о своей юности, о Серой Совушке с волосами из солнечных лучей, в память о том венке из желтянок… Что бы ни случилось, уже ничего не изменишь! Главное, не произошло худшего… И если даже Мал по своей воле встал на ледяную тропу, его погребут как надлежит, и никто не узнает об истинной причине его ухода.

– Нет, вождь, Мал не говорил с Колдуном, и Колдун не проникал в его мысли.

– Может ли великий Колдун узнать, где сейчас Мал и что с ним?

– Нет, вождь. Сделать это Колдун бессилен.

Арго отворотился от Колдуна и стал расспрашивать Нома и Гора. Ничего нового выяснить не удалось. Люди, отдающиеся последним свадебным танцам, друг за другом не следят – не до того. Можно заметить и запомнить пляшущего, но невозможно увидеть того, кто хочет в этот момент незаметно скрыться. Отсутствие, быть может, самой примечательной молодой пары заметили быстро, но как исчез жених – не видел никто. Напоследок Арго задал безнадежный вопрос:

– Могут ли лучшие сыновья Мамонта взять сейчас след Мала?

Ответ был предрешен:

– След Мала? Сейчас? Нет!

Оставалось одно – ждать утра. Утром, быть может, все разъяснится.


Толстый Узун что-то бормотал и водил руками над неподвижным телом Навы. Глаза ее были закрыты, дыхание прерывисто, цвет лица неопределим. Колдун приблизился.

– Не позволит ли мой собрат, Серая Сова, оказать ему посильную помощь? Старый Колдун детей Мамонта не раз изгонял хонку ; его совет может быть небесполезен мудрому собрату.

Не дожидаясь ответа, Колдун опустился на колени и протянул руку…

Но тело Навы изогнулось; прошла судорога… Веки дрогнули, приоткрывая белки, и лицо исказила болезненная гримаса! Будто это он, старый Колдун, причинил девушке вред!

Узун со злобой взглянул на Колдуна:

– Колдун детей Серой Совы не нуждается ни в чьей помощи, ни в чьих советах! Его духи достаточно сильны, чтобы справиться с хонкой! Чужие только вредят!

Старик молча отошел в сторону. (Подпрыгивание, бормотание… Опять подпрыгивает… Толстые, измазанные в жиру пальцы теребят беззащитное тело …)

К Гарту решительно приблизился Рам и молодой колдун-Куница.

– Не позволит ли великий вождь детей Серой Совы, – с поклоном обратился Рам, – немного поучиться молодому колдуну-Кунице у их мудрого и многоопытного колдуна? Быть может, мудрая Сова (поклон в сторону Узуна) не откажет своему молодому и неопытному собрату и поделится с ним своим искусством?

Гарт понимающе улыбнулся и склонил голову в знак согласия:

– Вождь детей Серой Совы присоединяется к просьбе вождя детей Куницы. Надеюсь, мудрый Узун не откажет своему вождю?

Колдун облегченно вздохнул. Еще бы! Конечно не откажет! К счастью для Навы!

Молодой Куница опустился на колени подле девушки. Его узкое, умное лицо было сосредоточенно; сухощавые руки с длинными тонкими пальцами четко делали свое дело… Да! Такому – и поучающая болтовня над ухом не помешает! Лишь бы этот Узун не лез не в свое дело, не совал свои жирные руки куда не следует!..

Руки Куницы дважды стремительно, не касаясь, обежали все тело девушки, чуть задержавшись над животом и сердцем – средоточиями жизни, – перешли к голове, замедлили движение… Еще раз… Куница больше не слышал болтовни, не видел ничего вокруг. Целиком погрузившись туда, во внутреннюю рану, он начал делать пассы и запел заклинание. Постепенно дыхание выравнивалось, лицо становилось спокойным и отрешенным. Нава погружалась в глубокий, целительный сон… Рана, нанесенная опытной и сильной волей, не была залечена; сейчас можно только утишить боль, не дать ей расползаться, вытесняя жизнь… Но для действительного исцеления нужно время. И помощь.

Куница встал, отер пот, обильно струящийся по его лицу, и поклонился Узуну.

– Молодой колдун благодарит своего собрата за бесценную помощь и науку. Могучий колдун детей Серой Совы говорит, – Куница посмотрел на отца и мать Навы, – пусть девушку осторожно отнесут в ее жилище и оставят спать. Сон ее будет долог, и ничто не должно ему мешать. Рана… – Колдун остановился. – Девушка будет исцелена… Надеюсь, – он обратился к Гарту, – великий вождь детей Серой Совы и их могучий колдун не откажут молодому, неопытному Кунице и он сможет завтра продолжить свое учение.

Старый Колдун заметил, что, уходя, Куница пристально смотрел на него…


В прежние годы по окончании свадебной церемонии с Поляны празднеств уходили не все; часть холостой молодежи оставалась здесь на всю ночь, а с ними и подростки. Но сейчас поляна опустела. Неведомая опасность, неизвестный враг… Нужно возвращаться всем вместе и быть настороже!

Наверху, у развилки тропы, Арго простился с Кано (он почти дома, его стойбище – самое близкое к Поляне празднеств) и с теми, кто живет дальше к югу. Прощаясь с Рамом, сказал:

– Арго, вождь детей Мамонта, от всего сердца благодарит собрата, вождя детей Куницы, посетившего наши весенние свадьбы. Арго верит: отважный Алм-Куница не пожалеет о своем выборе. Кайра, дочь Мамонта, будет хорошей женой!

И, помолчав, добавил:

– Арго не знает, какая опасность увела его лучшего следопыта. Куниц не много. Быть может, великий Рам не откажется взять в провожатые лучших сыновей Мамонта?

– Рам, вождь детей Куницы, благодарит Арго, вождя детей Мамонта, за гостеприимство и за молодую жену для лучшего охотника его Рода. Рам верит: рожденные ею станут достойными детьми Куницы! И пусть отважные сыновья Мамонта спокойно возвращаются к своим очагам: Рама проводят сыновья Серой Совы, наши соседи!

Молодой колдун-Куница неожиданно прибавил:

– Пусть великий Арго, вождь детей Мамонта, будет чуток к своей тропе! Она опаснее нашей!

Пути разошлись. Арго смотрел, как уходят их южные соседи. Белокурый великан легко подхватил на руки и со смехом усадил на плечи свою молодую жену. Она обнимала его голову и весело смеялась… Что ей до Мала, что ей до Навы и Айрис, что ей до всех опасностей? У нее есть защитник…

Ночной путь был легок. Светлая, тихая ночь; на тропе под оком Одноглазой отчетливо видна каждая хвоинка, а чуткое ухо улавливает каждый звук – в кустарнике ли слева, справа ли, внизу, в прибрежных камышах. Насторожены мужчины, их оружие наготове, но опасности нет.

Еще остановка – у самого устья их родного лога. Прощание с теми, кто живет дальше, к северу. И вновь предложение – дать провожатых. И снова – отказ.

…А вот и последняя развилка общей тропы. Сейчас дети Серой Совы свернут налево и пойдут к себе по правому берегу их общего ручья, а дети Мамонта перейдут по бревнам на другую его сторону и тоже налево, в свое стойбище… Давным-давно их жизнь связана так тесно, что кажется – разделяет их только этот узкий и чистый ручей. Но ведь он – общий!

Попрощавшись с Гартом, Арго положил руки на плечи Киику и надел ему на шею свой последний дар – укрепляющий талисман, полученный от Колдуна. Айя обняла дочь и что-то зашептала ей на ухо. Ни разговаривать с зятем, ни даже приближаться к нему она теперь не может, – как и он сам не может общаться со своей тещей. Это – Закон! И вот – последний прощальный возглас:

– Легкой тропы, доброй охоты!

– Легкой тропы, доброй охоты!


Дома, в родном стойбище, – все тихо, все спокойно. Арго подошел к жилищу Мала и негромко позвал:

– Мал, первый охотник! Вождь Арго у твоего входа!

Тишина.


Киику и Айрис – муж и жена – шли рука об руку к себе, к своему очагу. Рядом двое мужчин несли на лошадиной шкуре Наву. Лицо спящей подруги было совершенно спокойно, ровно вздымалась и опадала ее грудь, прикрытая левой рукой… Казалось, Нава безмятежно спит в своем доме, так, словно ничего плохого с ней и не произошло, как будто все хорошо… Правая рука, скользнув, свесилась вниз с края носилок. Айрис на ходу осторожно поправила руку, ощутив на миг сильный жар, исходящий от безвольной ладони…

Нава не проснулась даже тогда, когда ее клали на постель, хорошо знакомую и Айрис: не раз и не два, бывало, оставалась она ночевать у своей лучшей подруги, как и та – у нее. О многом было здесь переговорено, перешептано… И о Мале!

Ребятишки столпились вокруг своей старшей сестры. Их мать мягко обняла Айрис за плечи:

– Иди-иди: Киику дожидается! Сегодня – ваша ночь!

У входа не удержалась, шепнула:

– Ты ничего не знаешь?

Айрис молча покачала головой. Женщина тяжело вздохнула:

– Ну иди! Завтра будет видно…


Знакомое до мелочей стойбище детей Серой Совы казалось непривычно новым. Теперь это – ее дом, ее место! Оставаясь дочерью Мамонта, она будет жить здесь; здесь будет рожать и растить детей Киику – детей Серой Совы. А к своей родне, через ручей, будет ходить в гости… Близко, совсем близко – хоть каждый день. И все равно – так ново, так необычно!..

Гарт, вождь детей Серой Совы, коротко пожелал всем молодоженам «счастливой ночи» и, не оглядываясь, ушел к себе, в свое одинокое жилище. Их колдун – такой важный! – говорил дольше, что-то непонятное. Взрослые расходились по своим жилищам; несколько подростков у Общего костра говорили о чем-то своем, не обращая на колдуна никакого внимания.

Киику мягко обнял ее за плечи:

– Айрис!.. Нас ждет наш очаг!


Вот он – их первый дом, покрытый мамонтовой шкурой, старательно, со всех сторон обложенный тщательно подогнанными ветвями, а по краям – дерном. Вход завешен оленьей шкурой, выступающей светлым пятном, – так красиво! Киику так старался для нее!

Айрис благодарно обняла мужа и положила голову на его плечо. Он тихо и счастливо рассмеялся.

– Вот увидишь, внутри еще лучше! Жди, я скоро позову!

Потерся щекой о ее щеку и скрылся за оленьим пологом.


По обычаю, перед тем, как ввести молодую жену в ее новый дом, молодой муж должен войти туда первым, разжечь очаг и сказать:

– Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров и наша постель!

Всю остальную жизнь за очагом и домом будет следить его хозяйка : кормить огонь, менять лапник, проветривать шкуры, чинить кровлю – делать все, чтобы ее мужу в их жилище было хорошо и уютно. И пищу готовит она, и запасы на зиму – на ней, и дети… А муж? Он поможет, если нужно, но его главное дело – охота, добыча мяса, шкур и костей. А если придется, то и война!


Айрис стояла у входа, ожидая, когда прозвучат эти слова, и представляла, как она войдет в свое жилище, присядет к своему очагу – вдвоем с Киику… Конечно, он постарался: и лакомство какое-нибудь припас, и постель приготовил – свежую, мягкую… У него такие сильные руки – и осторожные, нежные… Скорей бы, почему он так долго?..


В жилище было совсем темно, но Киику знал здесь все, каждую пядь, мог безошибочно найти любую вещь, старательно убранную накануне в отведенное ей место. Вот очаг – дрова уложены, как надо, осталось только подложить тлеющий трут, а вот… Но где же дощечка и палочка с приостренным краем – «огневой струг»? Их не было там, где они должны быть! Пошарив рукой вокруг, Киику обнаружил и то и другое, но поодаль и не вместе, как он сложил, а в стороне друг от друга! И трут…

Сзади послышался легкий шорох. Даже если бы Киику был готов к нападению, здесь, в родном стойбище, в собственном жилище – в свою свадебную ночь! – он бы не успел защититься, так стремительно и расчетливо действовал его враг! Чья-то могучая рука, зажав рот, рванула его назад, в глубь жилища, – неумолимо и почти беззвучно. Борьбы не было; Киику был смят, скручен, и в тот же миг его пронзила острая боль от узкого лезвия, мгновенно пробившего и замшевую рубаху, и спину, вошедшего глубоко под лопатку, сквозь сердце, навсегда пресекая всякую попытку к сопротивлению. Чувствуя, как толчками выплескивается его собственная кровь, Киику последним, судорожным усилием извернулся, освободил правую руку и что-то рванул… В голове мелькнуло: «Лашии? АЙРИС!» – и он стремительно полетел в узкую, черную, бездонную яму…


В жилище слышался легкий шорох. Наверное, Киику разжигает огонь в очаге… Но почему так долго? Или это ей только кажется? А может быть, он еще ищет в темноте свои огневые палочки? Нет, с Киику такого быть не может!.. Ночь была теплая, безветренная, но почему-то Айрис почувствовала пронизывающий, ледяной холод, как будто льющееся с неба сияние вдруг превратилось в чуть колеблющееся морозное марево, какое бывает в самое суровое зимнее время. Она обхватила себя руками и потерла ладонями предплечья. Становилось страшно. Айрис вдруг поняла, что во всем стойбище только она одна все еще стоит у входа в дом мужа, в ее дом…

Почему он так долго?..

Наконец-то!

– Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров и наша постель!

Почему-то голос Киику изменился, звучал приглушенно, как будто он говорил из-под тяжелой медвежьей шкуры… Но эта мысль, это легкое удивление только мелькнуло, не задержавшись в сознании. Айрис, измученная ожиданием, поспешила откинуть оленью шкуру и шагнула В ТЕМНОТУ!

Она даже не успела по-настоящему удивиться тому, что очаг еще не горит. У самого входа чья-то рука зажала ей рот, вторая – перехватила руки, и ее потащили прочь от входа, в глубину, в кромешную тьму… Самым страшным было то, что она, кажется, уже знала эти шершавые, мозолистые ладони, эти могучие руки (они казались такими надежными! ), этот запах… И когда прерывистый шепот обжег ее ухо невероятными, не доходящими до сознания словами – Айрис окончательно поняла: МАЛ! Ее старший брат!


В том, что ему принадлежит по праву, было отказано. Он просил, он давал богатые дары, но сильные ему отказали, ссылаясь на Закон, который сами же придумали, чтобы держать слабых в повиновении, чтобы жить не охотясь! Не важно, владеет ли Колдун любовным корнем или нет! Как он смел отказать Малу – после всего того, что сделал первый охотник для общины, для Рода, для всех трех Родов! Колдун – лжец, и ничего больше! Но Мал – не простой охотник; Мал – сильный! И он сумеет взять свое! Сильный сам устанавливает Законы!

Все свое мастерство первого охотника, все искусство следопыта вложил Мал в задуманное! Он понимал: малейшая оплошка, малейший повод для сомнений в его решении жениться на Наве – и за ним будут следить в три глаза, ему помешают! И сейчас, ошибись он хоть немного, допусти шум или крик – и все будет кончено! Мал – погиб! Он причиняет боль своей Айрис, ему самому от этого больно, но – так надо! (Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти! ) Это – ненадолго; сейчас он все расскажет, все объяснит, и Айрис поймет! Не может не понять, ведь она тоже любит Мала! И тогда они уйдут, вместе, далеко-далеко! И Айрис не раскается, всей своей жизнью загладит Мал эту минутную боль, это зло, которое причиняет он сейчас своей любимой!

– Айрис, Айрис, это я, Мал, – шептал он, отступая подальше от входа. (Только бы не услышал какой-нибудь случайный полуночник! ) – Я люблю тебя, давно люблю, больше всех на свете! Прости меня, прости своего Мала, но я не могу! Не могу без тебя жить; мне не нужна никакая другая жена, только ты! Мы уйдем отсюда, уйдем далеко, на юг, на север – куда захочешь! Ты не пожалеешь! Мал – лучший охотник; нас примут в другой Род; Мал и там станет первым, но жить он будет только для своей жены, только для Айрис!

В темноте, увлеченный шепотом, Мал споткнулся о край постели и повалился на нее, увлекая за собой Айрис. (О, жабье дерьмо! Только бы никто не услышал! ) Девушка не сопротивлялась, не делала никаких попыток освободиться, бежать… И кричать не пыталась – губы под ладонью чуть дрогнули, и только… Может быть, она уже поняла? Уже согласна?

– Айрис, поверь: нас не поймают, не найдут! Может быть, ты боишься Колдуна? Не бойся; Мал убедился: Колдун – лжец! Они все – лжецы; только пугают нас, только обманывают, чтобы самим не охотиться… И отца твоего обманывают! Мал понял, Мал знает… Ха, Колдун! Да если бы он что-то знал, что-то мог, он бы обо всем догадался и остановил Мала! А он ничего не смог сделать!.. А если он что-то и умеет – у Мала есть друг. Настоящий дух, не выдумка колдунов! Этот дух любит Мала, потому что Мал – сильный! Он тоже сильный; сильнее всех колдунов на свете, и он помогает Малу!

Почему она молчит? Почему ничего не отвечает, не пытается ответить? Хотя бы жестом… Мал ослабил ладонь, зажимающую рот девушки, и осторожно освободил ее руки, готовый снова их стиснуть, если только она попытается… Но Айрис словно оцепенела. Ее левая рука, зажатая грудью Мала, даже не пошевелилась, а правая безвольно откатилась назад. Все ее тело было таким же безвольным, податливым. И – ни выкрика, ни слова, ни стона, только слабое дыхание на ладони…

– Айрис, Айрис, очнись, опомнись! Прошу тебя, пойдем, скорее пойдем – я все приготовил; нас не найдут, но нужно торопиться! Мал тебя так любит! Никто, никто, никакой Киику не может любить тебя так, как Мал! – (Ее губы дрогнули; казалось, Айрис силится что-то сказать, но не может.) – Айрис, я не могу без тебя; я ни с одной Серой Совой не возился, даже в шутку, потому что мне нужна только ты!

Это правда. По крайней мере год – а то и больше! – Мал не ложился наяву ни с одной женщиной. В снах же к нему неизменно приходила Айрис, и, кажется, он уже успел прочувствовать каждый изгиб, каждую округлость, каждую ложбинку ее тела, которое теперь наяву было так близко, так доступно! С ослепительной ясностью – до капелек, сверкающих на обнаженной груди, до повторенного водой живота – вспомнилась утренняя Айрис! И сейчас это тело, вплотную прижатое к неутоленному телу молодого мужчины, прожигало его сквозь плотные одежды, ощущалось так отчетливо, будто и одежд на них уже не было… (Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти! )

– Айрис, пойми, я не в силах, я больше не могу…

(Почему она молчит? Жабье дерьмо, почему она молчит?!)

Даже когда его левая ладонь полностью убралась от губ Айрис, даже когда, бессильный сдержаться хотя бы на миг, Мал рывком, от ворота, разорвал свадебную рубаху, освобождая ее тело, – Айрис не издала ни звука, не сделала даже слабой попытки оттолкнуть или, напротив, привлечь его к себе… Но Малу уже было все равно…


Айрис не понимала, даже не слышала слов Мала… Какой-то монотонный, усыпляющий шум… Происходящее была так невероятно, так невозможно, что ее сознание окуклилось, свернулось, сжалось в комочек, замерший в полном оцепенении где-то глубоко-глубоко внутри… Разрушился весь Мир, и последние связующие с ним жилки обрывались одна за другой… Ее правая рука, скользнув в пустоту, на что-то наткнулась. Пояс!.. Ее пояс – когда-то она сама повязала его на это тело, теперь такое неподвижное… И так липко!..

Гул продолжался; как бы его прекратить, как бы от него уйти!.. Но вот темнота расплывается… какой-то проход, он очень глубок, но туда можно войти, сбежать от этого гудения, от этой тяжести; если поторопиться – она успеет…

Лопнула последняя жилка. Теперь Айрис уже не была крохотным испуганным комочком, прячущимся где-то в глубинах ее тела. Тело осталось там, бесконечно далеко; с ним что-то делают, – и пусть, это уже не имеет значения. Она сама, свободная, стремительно летела по открывшемуся пути – скорее, скорее! – только бы успеть, только бы догнать своего Киику!


Мал не знал, как долго это длилось. Он потерял ощущение времени, забыл об осторожности, обо всем… Сейчас и подросток мог бы скрутить его голыми руками! Застоявшееся тело никак не могло насытиться… Но вот последняя, тягучая, сладостная судорога. Он простонал, и в истоме уронил залитое потом лицо на неподвижное плечо своей жены! (Теперь-то она с ним уйдет! Теперь нет другого выхода!.. Да и раньше не было.)

– Айрис!

Молчание.

– Айрис, послушай! Я виноват, я был груб, но я тебя люблю. Я слишком долго ждал. Теперь ты – моя жена, и я тебя больше не обижу. Айрис, нам нужно спешить! Вставай, я приготовил поклажу и оружие…

Мертвая тишина.

– Айрис?..

Первый охотник не вскрикнул: для этого он был слишком опытен, а опасность была повсюду! И все же какое-то время он сидел в оцепенении…

Как давно она умерла?

Что – теперь? Может быть, остаться здесь до рассвета – и пусть его возьмут, пусть посмотрят, к чему привел их дурацкий Закон крови? Он не хочет их видеть, не хочет говорить ни с кем, ничего объяснять, – так что ж, кинжал, так легко пронзивший сердце Киику, найдет и его собственное сердце!

Законы создают сильные – для слабых… Разве Мал слабак?

Да, это – не выход! Так они, быть может, сложат еще одну песенку – и ненавистный Закон, из-за которого Мал потерял все, только укрепится! Нет, Мал не отдаст себя во власть этого Закона – ни живым, ни мертвым! Он им нужен? Пусть-ка попробуют взять его, первого охотника и следопыта!

Вещи, которые он так старательно отбирал для Айрис, больше не нужны. А вот оружие – необходимо! Два копья – тяжелое и легкое, колчан с дротиками… Металка и окровавленный кинжал – вот они!.. Мал тихонько откинул полог, прислушался… Ночь перевалила за половину, и стойбище спит глубоким сном. Тишина. Ни звука. Опасности нет!

Он ужом выскользнул из мертвого жилища и скрылся в кустарнике.


Перед тем как встать на свою тропу, Мал трижды переложил след, наметил ложные пути… Завтра, когда начнется погоня… Кто распутает эти петли лучшего охотника, лучшего следопыта? Никто! Никогда! Мал – неуязвим! Он гордился собой, своей ловкостью, своим умением… И все же одна и та же мысль возникала снова и снова, не давая покоя:

«Как давно она умерла?»


Он и сам не знал, как очутился здесь, в Проклятой ложбине! Вроде бы думал совсем о другом. О северной тропе…

В этот раз не пришлось даже ложиться. Тот, второй, уже поджидал охотника.

– Пусть великий Мал не тревожится! Айрис? Он сделал для Айрис все, что мог, он хотел спасти Айрис, но она не поняла. Айрис оказалась недостойна великого Мала! Мой друг должен думать о том, что он будет делать дальше!

Мал уже понял: в этой ложбине явь и сны смешаны воедино! Ему уже не нужно было ложиться, чтобы увидеть того, второго.

– Мал должен покинуть эти места навсегда. Мал хочет попросить совета у того, кто называет себя его другом. Куда идти? Быть может, к лашии, не имеющим Закона? Мал ненавидит Закон, отнявший у него Айрис! Мал жалеет, что убивал лашии … Но примут ли лашии Мала?

– Лашии? Мал найдет у свободного народа радушный прием! Жаль, что его друг не сможет сопровождать Мала, не сможет ему помочь!

– Но ты обещал…

– Великий Колдун детей Мамонта сказал Малу: «Колдуны не всесильны!» Не всесильны и духи, даже такие могучие, как я. Друг первого охотника, я могу ему помогать – здесь … Или сопровождать его, но лишь в том случае, если я, великий и могучий дух, войду в его тело!

(Опять об этом!)

– Но зачем Малу покидать эти места? Разве сильный не хочет отомстить тем, кто отнял у него Айрис? Законы создают сильные – для слабых. Мал ненавидит Закон? Так пусть Мал его отменит!

– Но как? Жабье дерьмо, КАК?!

– Мал убил тигрольва. Мал – будущий вождь. Так пусть Мал станет вождем всех трех Родов! Пусть отменит Закон крови! И три Рода, объединенные Малом, будут непобедимы!

Мал невольно схватился за грудь. Где ремешок с когтями тигрольва?!

– Великий охотник напрасно волнуется. Тигролев – убит, а это – знак!

– Но как я могу объединить три Рода?!

– Войной. Завтра два Рода выступят против Мала. Хватит ли у Мала мужества и смекалки не только уйти от охотников – двум Родам войну объявить?

– Ха! Мал уже объявил войну! Он переложил след! Никто не сможет распутать петли, плетенные лучшим следопытом!

– Хорошо. Пусть великий Мал запутает свой след еще больше. Закружив преследователей, он должен их убить. Это – первый шаг! Мал должен показать: никто не может противостоять сильному!

– А потом?

– Потом? Убить сильных! Тех, кто диктует Закон, кто служит Закону!

– Колдунов?

– Не всех. Мал не должен трогать колдуна детей Серой Совы. Узун может служить Малу верой и правдой. А вот вожди… Вожди – тоже сильные! Разве сможет Мал объединить три Рода, если останется хотя бы один вождь? А когда великий Мал станет вождем всех трех Родов, ему не будет равного! Он установит свои законы! С колдовской ложью будет покончено, и великий Мал увидит: на свете – не одна Айрис, отвергшая героя! Другие его не отвергнут!

(«Не одна Айрис на свете…» А может быть, это – правда?) Мал неожиданно для себя почувствовал, что Айрис… уже не имеет для него такого значения, как прежде… А второй продолжал:

– Но Мал должен знать: победить нелегко! Мал – сильный, иначе я не помогал бы ему, но и для сильного эта задача трудна… Пусть Мал еще раз обдумает совет своего друга: если великий охотник впустит в свое тело меня, я перестану быть бесплотным, а силы самого Мала удесятерятся!

– Мал благодарит своего друга за помощь. Мал покажет духу: он достоин помощи!

Тот, второй, был явно недоволен ответом.

– Хорошо. Но пусть упрямый Мал запомнит последний совет: старый Колдун опасен, но самый опасный враг – молодой колдун-Куница! Убей его первым!

Сон или явь? Второго уже не было рядом, и Мал не знал, слышал ли он эти последние слова от кого-то или говорил их себе самому?.. Был ли в этой ложбине кто-то другой, кроме Мала?


Серый, смутный, предрассветный час. У него много дел: нужно проложить еще несколько ложных следов от погони, нужно наметить места, откуда он будет следить за своими врагами. И все обдумать…

Как давно она умерла?


Нагу проснулся внезапно, как будто его кто-то толкнул. Темно. Мерное дыхание спящих ребят. Сон, ужасный, тягостный сон, исчез из памяти мгновенно, вместе с пробуждением. Нагу не успел его задержать и теперь тщетно силился вспомнить хоть что-то… Нет, все исчезло, кроме этого тягостного чувства. Как будто случилось что-то чудовищное, что-то непоправимое… Нагу поднес ладони к щекам и с ужасом почувствовал, что они мокрые!

ОН ПЛАКАЛ?!

Какое счастье, что до рассвета далеко, что все спокойно спят! Слезы – наяву ли, во сне ли – неизгладимый позор! Глаза мужчины могут слезиться только от дыма, от ветра, от холода или от сока дикого чеснока. Осторожно, чтобы не разбудить мирно посвистывающего носом Туули, Нагу принялся тереть щеки и глаза. Следы сна почти изгладились; происшедшее напугало его гораздо больше. Страшно представить, что бы случилось, проснись он с заплаканным лицом на рассвете, вместе со всеми остальными!


– Мама! Мама!

Она и не спала – дремала, вновь и вновь переживая случившееся. Крик оторвал ее от мужа, бросил к постели дочери. (Как же так? Колдун сказал, Нава будет спать долго …)

– Нава, что с тобой?

(Да она вся горит!)

– Мама, сходи за Айрис! Что с Айрис, мама? Позови Айрис!

(ХОНКА!)

– Нава, успокойся; сейчас ночь; Айрис со своим мужем; она придет к тебе утром, придет обязательно…

– Нет, ты не понимаешь! Сейчас, сейчас иди! Только – поздно!..

Нава, пылающая от жара, металась и непрерывно говорила об Айрис, то умоляла мать сходить за ней прямо сейчас, то бормотала что-то несвязное. Заплакали дети. Отец уже был рядом.

– Хорошо, хорошо, только успокойся, только лежи спокойно – и я пойду.

Нава тотчас затихла, только прошептала:

– Скорее!

Придется идти. Они поймут!


Серый, смутный предрассветный час. Еще никто не встал, только в соседнем жилище – легкий шум, видимо, их тоже разбудил крик Навы. В стойбище пусто и тихо; дремлет даже Общий очаг: слабо багровеет под сизым пеплом; едва струится легкий дымок… Вот и жилище Киику.

Женщина остановилась у входа и, не открывая полога, позвала вполголоса:

– Киику! Айрис! Простите старую Ану! Наве очень плохо, Нава зовет Айрис!

(Крепко спят!)

– Киику! Айрис!

Она осторожно отодвинула оленью шкуру… Странно! Почему очаг мертв?!

– Айрис! Наве очень плохо!

(Не может быть, чтобы они так крепко спали!)

В полной темноте, осторожно обойдя мертвый очаг, она приблизилась к постели и протянула руку…

Душераздирающий крик поднял на ноги всех детей Серой Совы, перелетел через лог и достиг стойбища детей Мамонта.