"Раб великого султана" - читать интересную книгу автора (Валтари Мика)

1

Мы взяли курс на Алжир, однако прямо в порт не пошли, ибо Абу эль-Касим предупредил нас, что испанцы из крепости обычно задерживают и досматривают суда. Потому мы и сошли на берег довольно далеко от порта, и вскоре оказалось, что не одни мы пробираемся с товарами в город кружным путем. В тихой бухточке мы наткнулись на множество мелких суденышек, владельцы которых громко возмущались и на чем свет стоит ругали Селима бен-Хафса и испанцев, мешающих честным купцам вести свои дела.

С судов на берег сводили христианских пленников со связанными за спиной руками, выгружали пиратскую добычу – завернутые в циновки тюки, где вместо клейма таможни виднелись бурые пятна крови. При виде этих явных следов насилия мое сердце сжалось от боли.

Абу эль-Касим устроил нас на ночлег в бедной крестьянской лачуге, темнокожий и молчаливый хозяин которой был его доверенным лицом. Утром Абу эль-Касим нанял осла, навьючил его двумя огромными корзинами и велел Джулии сесть верхом. Потом принялся долго и настойчиво уговаривать берберов провезти среди их поклажи и его товары. Берберы наконец согласились и погрузили на ослов, лошадей и верблюдов часть доставленных на нашем корабле тюков и кувшинов. Никогда в жизни не приходилось мне видеть человека более достойного презрения, чем Абу эль-Касим, который, заламывая руки, рвал на себе грязное платье и умолял чернокожих погонщиков пожалеть его, несчастного бедняка, и спасти товары от алчного и хитрого Селима бен-Хафса.

Все это, разумеется, было сплошным притворством, ибо поближе к городу Абу эль-Касим стал поучать меня:

– Дела наши слишком опасны, сын мой Микаэль, чтобы заниматься ими долго. Слишком скрытничать тоже не стоит – мести тогда не избежать. А вот шум и крики, наоборот, не помешают. Лучше сносить оскорбления и ругань, чем лишиться головы. Потому-то я и произвожу столько шума, и многие в Алжире знают меня, а дети бегут за мной, высмеивал и показывая пальцами. Сколько раз меня наказывали за всякие штучки и бездарные попытки обмануть, одурачить сборщиков пошлин султана Селима бен-Хафса. Теперь они снова меня поймают, это точно, и к всеобщей радости конфискуют часть моих товаров. Но так уж заведено и таков порядок вещей, и с этим надо смириться. Зато самые лучшие и дорогие товары, как всегда, попадут в мою лавку – ведь я не дурак и отлично знаю правила игры. Было бы неплохо, если бы твой брат, такой сильный и дородный мужчина, оплевал меня. Кто после этого станет уважать человека, над которым издеваются его собственные рабы?

Шагая рядом с Абу эль-Касимом, я все время смотрел по сторонам, любуясь и восхищаясь красотами окрестностей Алжира. Вокруг города раскинулись роскошные сады с множеством фруктовых деревьев, а на горных склонах виднелись бесчисленные мельницы – явное свидетельство благополучия Алжира. Сбегая по склону прямо к голубому морю, город в кольце мощных крепостных стен и глубокого рва сиял на солнце ослепительной белизной. На самой вершине холма стены образовывали треугольник, в одном из углов которого высилась круглая сторожевая башня, господствовавшая над городом и портом.

У восточных городских ворот царила невероятная толчея. Стражники, ловко орудуя палками, пропускали в город крестьян, задерживая всех чужаков, чтобы проверить их товары. Абу эль-Касим приказал нам следовать за ним, не отставая ни на шаг, прикрыл лицо полой халата и, шепча суры из Корана, попытался проскользнуть в ворота. Однако стражники тут же заметили его, безжалостно схватили, дернули за полу и открыли его лицо. Никогда я не видел человека более удивленного и смущенного грубым поведением стражи, чем Абу эль-Касим в этот момент.

Он проклинал день, когда впервые увидел свет Божий, и громко вопил:

– Лучше бы мне не родиться! Почему вы столь безжалостно преследуете меня, несчастного бедняка, что беднее самого бедного нищего? Из-за вас я вскоре потеряю веру в милосердие всемогущего Аллаха!

Стражники, смеясь, воскликнули:

– Да это же наш старый знакомый, Абу эль-Касим! А ну-ка показывай свои товары и плати пошлину, не то потеряешь все – ты об этом прекрасно знаешь! – показывай все, что привез!

Тыкая пальцем в Антти и показывая на меня и Джулию, восседавшую на осле, Абу эль-Касим, горько рыдая и причитая, ответил:

– Разве не видите, бессердечные люди, что везу я лишь этих двух петухов и одну курочку!

Но стражникам было не до шуток – в воротах напирала толпа, все прибывавшие в город крестьяне ругались, кричали и проклинали вечную толчею и жуткие беспорядки при въезде в город. Таможенникам ничего не оставалось, как провести нас в караульное помещение. Подталкиваемый Абу эль-Касимом, я резко развернулся и закатил ему звонкую оплеуху, громко восклицая:

– Как ты обращаешься со своим бесценным ученым рабом, паршивый недоумок!

Абу эль-Касим поднял руку, словно собираясь ударить меня, но я угрожающе глянул на него, и он опустил руку, весь сник и стал жалобно причитать:

– Вот до чего дошло! Даже мой собственный раб осмеливается кричать на меня. Видно, Аллах покинул меня, послав в наказание за грехи такого слугу.

Вскоре Абу эль-Касим предстал перед начальником таможни и без малейшей запинки перечислил товары, за которые готов был заплатить пошлину и которые писарь тщательно занес в свою толстую книгу. После этого Абу эль-Касим заявил:

– Как вы сами знаете, я человек кристально честный и никогда в жизни никого не обманывал. Клянусь, что больше мне вам предъявить нечего, а в знак уважения примите три эти золотые монеты – последнее, что у меня есть…

Начальник и писарь остались довольны, с улыбкой принимая золото, и тут я понял, что в городе, где чиновники так открыто берут взятки, о порядке и речи быть не может.

Тем временем Абу эль-Касим направился к выходу и, переступая порог, вдруг выронил из широкого рукава большой, величиной с кулак, кусок амбры. Все караульное помещение сразу же заполнил чудесный аромат.

Лицо Абу эль-Касима посерело, и даже я сразу поверил в охвативший его ужас, когда торговец, заикаясь, пробормотал:

– Клянусь тебе, Гассан, я и вправду совсем забыл об этом кусочке амбры – да еще и о полуслепом верблюде, который следует за нами с корзиной зерна. В зерне я спрятал три кувшина отменного вина, да простит мне Аллах этот обман! Но я прошу тебя, позволь верблюду войти в город и загляни вечером ко мне, чтобы спокойно поговорить о делах, как подобает истинным друзьям. Шайтан нашептал мне на ухо, и я купил этих презренных рабов, потому и лишился последних денег. В залог моих честных намерений прими пока этот кусочек амбры, и пусть Аллах отблагодарит тебя за доброту и снисходительность.

Начальник таможни презрительно улыбнулся, однако согласился принять приглашение Абу эль-Касима и даже вернул ему амбру, заявляя, что аромат благовония испортил воздух в караульном помещении.

Оказавшись наконец на узенькой улочке, Абу эль-Касим проворно вскарабкался на плечи Антти, сжал ногами шею своего раба и громко воскликнул:

– Посторонитесь, дайте дорогу благодетелю бедняков Абу эль-Касиму, возвратившемуся из путешествия, которое благословил Аллах!

Несчастному Антти пришлось тащить на спине орущего во все горло Абу эль-Касима, что, разумеется, привлекало к нам всеобщее внимание, и вскоре вслед за нами уже бежала ватага весело галдящих ребятишек, а сквозь оконные решетки множество любопытных глаз провожало нас до самого порта, где находилось жилище нашего хозяина.

Видавшая виды глиняная развалюха, гордо именуемая домом, и лавка с полусгнившими и оттого источавшими жуткую вонь продуктами были наглухо заколочены. Расположившись во внутреннем дворике дома, полоумный глухонемой раб сторожил владения Абу эль-Касима. Взволнованно жестикулируя, непонятно мыча и беспрестанно целуя край грязного халата хозяина, раб пытался поведать обо всем, что происходило, пока Абу эль-Касима не было в городе. Я же все удивлялся, каким это образом Абу эль-Касиму удалось снискать столь глубокую и искреннюю любовь и преданность раба, у которого не было даже имени, ибо он не мог слышать окликов, призывавших его. И почему, несмотря на неловкость калеки, который постоянно разбивал посуду и готовил отвратительную пищу, Абу эль-Касим относился к нему приветливо и ласково. Заметив мое удивление, хозяин объяснил:

– Лучшего слуги мне не найти. Наши дела не терпят лишних ушей, а он ничего не слышит, к тому же он еще и немой, поэтому не проболтается, увидев что-нибудь необычное, странное или даже подозрительное.

Джулия, переступив порог убогого жилища и обнаружив внутри глиняный пол и две крохотные, кое-как обставленные комнатки, не смогла скрыть горького разочарования и стала громко причитать, отбросив с лица вуаль, а вместе с ней и свою гордость. Абу эль-Касим попытался утешить красавицу, нежно обнимая ее за плечи, а глухонемой раб, напуганный плачем и отчаянным выражением лица девушки, бросился перед ней на колени, касаясь лбом грязного земляного пола. Джулия пнула красной туфелькой раба в лицо, резко дернула плечом, сбрасывая руку Абу эль-Касима, и воскликнула:

– Продай меня на невольничьем рынке любому, кто захочет купить меня, но не прикасайся ко мне, ибо не вынесу я такого обращения, если же ты попытаешься лишить меня чести, я перережу тебе горло.

Абу эль-Касим возвел руки к небу, но глаза его хитро блестели, когда он отвечал:

– О свет моих очей, госпожа сердца моего, почему ты столь безжалостна ко мне? Кажется, я поступил опрометчиво, покупая тебя у еврея Синана. Но ты произвела на меня большое впечатление своей красотой и разноцветными глазами. Однако, как мне сейчас думается, Синан обманул меня, превознося твой покладистый характер и заверяя, что ты умеешь предсказывать будущее, чертя линии пальцем на песке.

Джулия ошарашенно уставилась на него, забыв о причитаниях, и промолвила:

– Он и в самом деле учил меня чертить линии пальцем на песке и говорить, что мне там видится. Однако Синан ни словом не обмолвился о ворожбе и предсказаниях.

Тут Абу эль-Касим посмотрел на нее внимательно и решительно заявил:

– Ну что ж, пусть будет так. И для меня ты тоже будешь чертить линии пальцем на песке, моя принцесса, и говорить, что видишь, ибо ты прекраснее и нежнее луны, а речь твоя слаще меда.

Он шагнул за порог дальней комнаты, жестом приглашая нас следовать за ним, и вскоре мы оказались в большом и темном, заставленном всяким хламом чулане. Освобождая проход, Абу сдвигал в стороны огромные жбаны с зерном и объемистые тюки, а когда откатил из-под стены несколько тяжелых бочек, перед нами вдруг возникла узкая дверь. Абу эль-Касим повернул ключ в замке, открыл дверь, и мы очутились в обширной комнате, стены и пол которой покрывали бесценные ковры, а изысканное и роскошное убранство дополняли медные и латунные кувшины, украшенные искусной резьбой, и, всякая другая дорогая домашняя утварь. Хозяин дома раздвинул шторы на противоположной от входа стене, открывая нашему взору кованую железную дверь-решетку, ведущую в альков, где стояло широкое удобное ложе, а рядом с ним – пюпитр с раскрытым Кораном. Из множества складок своего платья Абу эль-Касим извлек еще один ключ, открыл решетчатую дверь и, проходя в альков, зажег небольшую кучку мирры, голубоватый благоухающий дымок которой вскоре заполнил помещение. Тем временем хозяин подошел к окованному железом сундуку и достал из него большие отрезы прекрасного бархата и парчи, серебряную посуду и несколько золотых кубков и чаш. Только теперь я догадался, что таким образом Абу эль-Касим пытается польстить самолюбию Джулии.

И в самом деле, Джулию мгновенно покинуло дурное настроение, и девушка с улыбкой заявила, что в этом алькове она, скорее всего, могла бы чувствовать себя уютно, ибо давно уже привыкла обходиться малым и отсутствие многих необходимых вещей ее больше не волнует.

– Дай мне этот ключ, – протягивая руку, требовательным тоном приказала она Абу эль-Касиму, – чтобы я могла закрыть дверь, когда мне захочется побыть одной. Я никому не позволю мешать мне, когда я одеваюсь или размышляю, портить мне настроение или же будить среди ночи, и ты, Абу эль-Касим, глубоко заблуждаешься, если считаешь, что я разрешу тебе делить со мною ложе.

Хозяин дома сделал вид, что ничего не слышит, поплевал на помутневшую поверхность золотой чаши и принялся усердно тереть ее краем своего платья, пока чаша не засияла прежним блеском. Потом он подал знак глухонемому слуге, а когда тот принёс свежей воды, Абу эль-Касим добавил в нее настойку из душистых трав, и прохладный напиток приобрел восхитительный освежающий вкус. Когда все утолили жажду, Абу предложил нам сесть на роскошные мягкие подушки, принес большой медный таз и, собственноручно насыпав в него мелкого песка, обратился к девушке:

– Не сердись на своего слугу, жестокая Джулия! С тех пор, как Синан рассказал мне о твоем непревзойденном искусстве, я терпеливо ждал подходящей минуты и теперь прошу тебя, взгляни на песок своими чудесными глазами, коснись его пальцем и скажи, что открылось твоему всевидящему взору.

Ароматный дымок благовоний ласкал мое обоняние, крепкий напиток приятно согревал меня, и, сидя по-турецки на мягкой подушке, я вдруг ощутил странную сонливость. Даже мой песик, уткнувшись носом в передние лапы, тихонько вздыхал и посапывал в полумраке комнаты, в каждом углу которой тускло блестели серебряные и золотые предметы небывалой красоты. Джулия, видимо, тоже почувствовала приятную истому, ибо больше не противилась просьбам Абу эль-Касима и наклонилась над тазом, рассеянно чертя пальцем на песке непонятные линии. Вдруг она заговорила:

– Вижу дороги, города и бескрайнее море. И вижу трех мужей. Первый из них – тощий и безобразный, как обезьяна. Второй – крепкий и сильный, как крепостная башня, но головка у него крохотная, как голубиное яйцо. А третий – похож на козла с маленькими, очень маленькими, но острыми рожками.

Поначалу я думал, что Джулия говорит все это, чтобы посмеяться над нами, однако голос ее постепенно приобретал какое-то странное, неземное звучание, девушка всматривалась в песок, как зачарованная, а ее пальцы, непроизвольно двигаясь, чертили на песке линии и фигуры, Абу эль-Касим медленно раскачивал чашу с благоухающей миррой и тихо шептал:

– Далила, Далила, по-христиански Джулия, говори, что видишь на песке?

Гладкий лоб Джулии внезапно избороздили глубокие морщины, девушка застонала, и из уст ее послышался чужой, хриплый голос;

– Песок багровеет от крови. Вижу кипящий котел и людей в нем: воинов, корабли и знамена. Вижу тюрбан, падающий с мертвой головы с отвисшей челюстью. Вижу множество судов, которые в грохоте пушечных залпов заходят в порт.

– Освободитель приближается с моря, – тихо произнес Абу эль-Касим. Он еще несколько раз повторил эти слова, а потом заявил тоном, не терпящим возражений: – Это очень важно, Далила. Ты видишь захватчика на троне, богохульника, который напрочь забыл все заветы Аллаха. Но ты видишь также, как тюрбан катится с его мертвой головы, и видишь освободителя, который придет с моря, прежде чем созреют фиги.

Джулия быстро чертила пальцем на песке непонятные фигуры, а чужой голос, говорящий ее устами, набирал силу. Теперь девушка громко и издевательски восклицала:

– О Абу эль-Касим, человек в обличье ишака! Зачем окровавленными стопами топчешь ты тысячи троп, ежели лишь одна из них ведет к твоей цели? Ты – как рыба в сетях Бога, чем больше трепещешь, тем крепче затягиваются твои путы. Твоя судьба – всего лишь отражение в воде, спокойная поверхность которой вскоре всколыхнется под рукой играющего ребенка. Зачем ты обманываешь себя, зная, что не будет тебе покоя, сколько бы раз ты ни бежал от самого себя и сколько бы раз ни менял свое обличье?

Абу эль-Касим ошалело огляделся по сторонам и, не в силах сдержать отчаяния и испуга, громко закричал:

– О Аллах! Устами этой женщины говорит злой дух, и воистину у нее дурной глаз!

Несмотря на сопротивление Джулии, он вырвал у нее из рук таз с песком, в который она вцепилась мертвой хваткой. Затуманенные глаза сверкали на бледном лице красавицы, как два разноцветных драгоценных камня, и девушка все еще пребывала в дивном плену странных видений, пока Абу эль-Касим не встряхнул ее за плечи и не повернул несколько раз голову Джулии вправо и влево. Только тогда взгляд девушки стал более осмысленным, она внезапно вскочила с места, закатила Абу эль-Касиму звонкую пощечину и оказала:

– Никогда больше не прикасайся ко мне, грязная обезьяна, и не пытайся воспользоваться моей беззащитностью, когда я сплю с открытыми глазами. Со мной часто так происходит, когда я черчу пальцем линии на песке, да и раньше такое со мной случалось, если я долго всматривалась в собственное отражение в воде или же заглядывала в глубокий колодец. От этого странного сна я испытываю удовольствие, более того – мне кажется, что я наконец освободилась от своего проклятия. В это время я запрещаю тебе приставать ко мне со своей грязной похотью, ибо тогда я очень устаю и мне необходимо отдохнуть.

И она вытолкала нас из алькова.