"Джим Моррисон после смерти" - читать интересную книгу автора (Фаррен Мик)

ГЛАВА 8. Мы кружились, кружились, кружились…

Золотой телефон материализовался на перилах террасы, как раз рядом с дохлой мультяшной птичкой. Ровно пятнадцать секунд он просто стоял – ничего не делал, а на шестнадцатой начал звонить. Эйми опешила от удивления, так что даже не сразу взяла трубку. И лишь на четвёртом звонке она более-менее пришла в себя, сняла трубку и насторожённо поднесла её к уху, будто опасаясь подвоха.

– Алло.

Её Небеса рушились и деградировали на глазах. Небо было теперь перманентно серым с лёгким синюшным оттенком. Лужайки, когда-то сочные и зелёные, высохли и пожухли. Деревья, сбросив листья, стояли голыми. Вода в озере сделалась грязной и маслянистой, и дохлые рыбины уныло плавали кверху брюхом среди зеленоватой пены. Стены зданий покрылись глубокими трещинами, стекла в окнах таинственным образом сами бились. Странные и зловещие ветры дули с гор, что за озером. Над горами клубился дым – чёрный дым от невидимых, но непрестанных пожаров на той стороне. И в довершение ко всем радостям, воздушные феи, танцевавшие у храма на мысе Максфилда Перриша, теперь только и делали, что глушили стаканами водку, закусывая амфетаминами и квалюдами, и предавались разнузданному разврату лесбийского свойства.

– Это кто? Вас плохо слышно.

Эйми не раз посылала на мыс отряды монахинь, чтобы те разобрались с вконец обнаглевшими феями, что предавались моральному разложению прямо у неё под носом, но феи вели себя очень хитро. Едва завидев Эйминых монахинь, они отступали в туманную область за озером, неподвластную Эйми – в нестабильную зону, куда монахини заходить боялись. Когда же монахини уходили, феи вновь появлялись на мысе и вновь начинали резвиться. Со дня основания своих Небес Эйми ещё ни разу не отдавала распоряжения распять на Голгофе женщину, но для этих развратных и наглых сучек она с удовольствием сделала бы исключение – если бы удалось их поймать. К несчастью, они оказались неуловимыми.

– Сэмпл? Это ты? Ты откуда звонишь? Ничего не слышно.

Эйми и сама чувствовала себя неважно. Её самочувствие целиком и полностью отражало плачевное состояние её Небес. В последнее время у неё появилась одышка и боли в желудке, и что самое неприятное – начали выпадать волосы. Её роскошные золотые волосы, которыми она так гордилась.

– Говори громче. Не слышно.

Но хуже всего было то, что монахини начали проявлять очевидные признаки грядущего бунта. Вот и теперь, пока Эйми напряжённо прислушивалась к шумам в трубке, пытаясь хоть что-нибудь разобрать, они стояли поодаль, этакой заговорщицкой группкой, о чём-то шептались, поглядывая на Эйми, и явно подслушивали её разговор – выражение лиц у них было ну в точности как у стервятников, которые кружат над раненым зверем и ждут, пока тот не издохнет. Если бы не прозак, который Эйми доставала себе в буквальном смысле из воздуха – и в любых количествах, – она, наверное, давно бы сдалась и вернулась в Большую Двойную Спираль.

– Что?! Ты приведёшь мне кого?

Монахини подошли ближе. Внезапная материализация золотого телефона – это было событие неординарное, и оно, ясное дело, возбудило их любопытство.

– Ты приведёшь мне Его? Ты серьёзно? Его? Слушай, Сэмпл, здесь у меня все плохо. Я не могу тратить энергию на твои развлечения. Если тебе вздумалось пошутить, это дурацкая шутка…

Эйми умолкла на полуслове. Только теперь до неё начало доходить, что говорит ей Сэмпл. Она мгновенно забыла и про свои испорченные Небеса, и про вероломных монахинь, замышляющих бунт, и даже про собственные нелады со здоровьем.

– Да, я понимаю, что ты не можешь дать никаких гарантий, в смысле, подлинный он или нет. Но в данный момент меня может спасти даже не самая лучшая копия. Главное, чтоб у него была хоть какая-то сила. Ты говоришь, он живёт где?!

Теперь Эйми и вправду не верила своим ушам.

– Ты надо мной издеваешься, да? Или нет?

Ей так хотелось поверить Сэмпл. Так отчаянно хотелось поверить.

– Хочешь, чтобы мы телепортировали вас сюда?

Может быть, Сэмпл и не шутит.

– Да, наверное, сможем. Я даже уверена, что сможем.

Теперь Эйми поверила Сэмпл, поверила по-настояшему – потому что она уже ощутила прилив энергии. Даже через телефон, даже с такого огромного расстояния, контакт с Сэмпл придал ей сил. Может быть, они с Сэмпл действительно неразделимы: добро не может существовать без зла, а свет – без тьмы. Вот только, судя по голосу, в результате их длительного разделения силы у Сэмпл отнюдь не убавилось. Даже, может быть, наоборот. Её голос звучал очень живо и бодро, прямо-таки угрожающе бодро.

– Мне надо поговорить с монахинями. Я не буду вешать трубку. Просто на пару минут отойду, чтобы с ними поговорить. Ты подожди пока. Не отключайся.

Теперь, когда силы у Эйми немного восстановились, её Небеса стали меняться буквально на глазах. Конечно же, в лучшую сторону. Серое небо медленно прояснялось. Дохлая птичка на перилах дёрнула лапкой, зашевелилась, перевернулась и неуверенно встала. Потом расправила крылышки и издала хриплую трель. Эйми решительным шагом направилась к группке угрюмых монахинь, которые таращились на неё, широко раскрыв глаза, удивлённые столь внезапной переменой. Да, по врагу надо бить, пока он в растерянности.

– Так, девочки, мне нужна ваша помощь. Давайте быстро вставайте в круг. – Они смотрели на неё как на чокнутую, но теперь её голос звучал, как прежде, твёрдо и властно, и они не посмели ослушаться. Эйми хлопнула в ладоши, подгоняя их, как раздражённая учительница физкультуры – своих заторможенных учениц. – Давайте быстрее. Так, хорошо. Теперь все взялись за руки и сосредоточились. Моя сестра Сэмпл возвращается к нам вместе с важным гостем, так что нам надо определить их в пространстве и перетащить сюда.

Одна из монахинь – вечно всем недовольная, бунтарского склада разбитная девица, начинавшая в борделе в городке Дока Холлидея и когда-то звавшаяся Трикси, но потом, отказавшись от прежней развратной жизни и приняв постриг, поменявшая имя на Бернадетту, – вроде как собралась возразить. Если среди монахинь действительно назревал бунт, то Бернадетга явно была его зачинщицей, так что Эйми поспешила заткнуть её, не дожидаясь, пока она выскажется:

– У нас мало времени. Все объяснения – потом. А сейчас просто делайте, что я вам говорю.

К несказанному облегчению Эйми, Бернадетта, хотя и сердито насупилась, всё же закрыла рот и взяла за руки двух ближайших к себе монахинь, справа и слева.

– Хорошо. Так пока и оставайтесь. Я скажу Сэмпл, что мы готовы.

Когда она поспешила обратно к телефону, над горами за озером встала великолепная радуга. Феи на мысе оторвались от своих богомерзких занятий и уставились на эту сияющую дугу света в благоговении. Эйми подняла трубку:

– Все. Мы готовы.

Теперь у неё появилась надежда, что все и вправду будет хорошо.

Джим оказался в камере с обитыми войлоком стенами. Что он там говорил про зародыш в утробе? Не совсем то, конечно. Но близко. На нём была смирительная рубашка, а свет в камере то включался, то выключался с нерегулярными интервалами – по всей видимости, Джима пытались ввести в состояние полной психологической дезориентации. Он, понятное дело, взбесился.

– Эй, вы там. Прекратите свои кагэбэшные штучки. Со мной этот номер у вас не пройдёт. Я в своё время крепко сидел на кислоте, так что эти приходы знаю.

И всё же, когда свет выключался, Джим ясно видел сверкающий красный глаз, наблюдавший за ним из темноты в смотровую щель двери. Он подумал, что это, конечно, Доктор Укол запер его в эту иллюзию психушки, потому что Джим задел его самолюбие, сказав, что больше его не боится. Однако это не объясняло, почему красный глаз в темноте держит его на прицеле.

– Ты ещё и козла с собой притащила?! Про козла речи не было.

Мистер Томас весь подобрался и скорчил обиженную гримасу:

– Вы что-то имеете против козлов, мадам?

Хотя все старательно делали вид, что так и надо, воссоединение сестёр Макферсон было более чем странным. Сэмпл, Иисус и мистер Томас материализовались из сияющей дымки в центре круга монахинь. Иисус, который раньше не отличался дипломатичностью и галантностью, склонился перед Эйми в низком поклоне:

– Спасибо, любезная мать настоятельница, что ты выслала нам на помощь своих добрых монахинь.

Эйми даже слегка зарделась:

– Я не мать настоятельница, Господи Иисусе. Я…

– Но ты здесь старшая. Самая-самая. Это видно сразу.

Монахини выразительно переглянулись, и Сэмпл поняла почему. Это была не просто грубая лесть – это была лесть, граничащая с откровенным подхалимажем. За время телепортации Иисус успел внести в свою внешность радикальные изменения с явным расчётом на театральный эффект. Сама Сэмпл прибыла на место в том же дурацком костюме анимешной супергероини, мистер Томас как был козлом, так козлом и остался, а вот Иисус… Иисус «потерял» по дороге свои старенькие кроссовки, защитные очки и халат и предстал перед Эйми в ослепительно белой хламиде с плетёным золотым поясом и в таких же сандалиях, а на груди у него красовалось весьма реалистичное сердце, сочащееся алой кровью. Он даже соорудил себе радужный нимб – как на православных русских иконах. Сэмпл считала, что это уже чересчур. Иисус явно переборщил с деталями. Впрочем, он, кажется, пребывал в настроении «ничто не слишком». Конечно, Эйми встречалось немало отъявленных подхалимов ещё при жизни, но вся их лесть просто бледнела по сравнению с представлением, данным Иисусом. И что хуже всего, Эйми купилась на эту лесть. На самом деле её так захватило обаяние этого лжемессии, что она повела себя просто по-хамски с Сэмпл и мистером Томасом. Сперва она оскорбила бывшего поэта, приняв его за обычный мелкий рогатый скот и соответственно с ним обращаясь; потом смерила Сэмпл презрительным взглядом и едко проговорила:

– Что это на тебе надето? По-моему, слегка чересчур. Даже для тебя, дорогая.

Сэмпл скривилась и медленно обвела взглядом Небеса. Хотя за последние десять минут все здесь стало значительно лучше, следы упадка по-прежнему были повсюду.

– Слушай, сестрица, а ты не могла бы вести себя малость повежливей? Хотя бы из благодарности. Между прочим, я ради тебя напрягалась, если ты вдруг забыла. – Она указала кивком на Иисуса. – Ты даже представить себе не можешь, через что я прошла, чтобы привести его к тебе.

Эйми приподняла бровь:

– Ну почему ж не могу? Очень даже могу.

Сэмпл покачала головой:

– Нет, дорогая моя. Не можешь. – Она показала на мистера Томаса. – И я бы тебе посоветовала относиться к нему уважительнее. Когда-то он был великим поэтом.

Эйми уставилась на козла, а тот в свою очередь вытаращился на Эйми:

– Да-да, вот именно. Я был великим поэтом.

Иисус, увидев, что между сёстрами назревает ссора, поспешил вмешаться, но вовсе не из миротворческих соображений – просто он не хотел, чтобы кто-то, занявшись своими делами, забыл о его драгоценной персоне.

– Не надо ругаться, девочки, давайте жить дружно. Нам ни к чему мелкие ссоры. Тем более вы только встретились после долгой разлуки.

Сэмпл и Эйми разом обернулись к нему:

– Давай проясним все с самого начала. Если ты собираешься здесь оставаться, то не лезь в наши дела, хорошо?

– И наши ссоры – они не бывают мелкими.

Монахини притихли. Они стояли в сторонке и украдкой поглядывали на участников перепалки. Кстати, перепалка благополучно сошла на нет, сменившись смущённым молчанием. Первым его нарушил Иисус – он и раньше-то не отличался тактичностью и деликатностью, а тут вообще попёр напролом в своей решимости произвести впечатление на Эйми и обосноваться на её Небесах. Он шагнул к Эйми и взял её под руку:

– Если ты не очень устала после нашей телепортации, может быть, покажешь мне, как тут и что? Проведёшь для меня небольшую экскурсию с ознакомительной целью?

Зная Иисуса, Сэмпл никогда не купилась бы на его мнимое очарование, но Эйми мгновенно растаяла:

– Конечно, Господи, для меня это большая честь. Чем скорей ты поймёшь, в чём проблема, тем скорее мы сможем её решить.

Иисус улыбнулся:

– Мне уже не терпится приступить к работе. Это будет огромное удовольствие – работать вместе с такой изумительной женщиной.

Он быстро глянул на Сэмпл через плечо Эйми – мол, пожалуйста, без комментариев, не порть мне игру, – и они с Эйми ушли под ручку, этакая сладкая парочка. Слегка обалдевшие монахини двинулись следом. Сэмпл с мистером Томасом, не сговариваясь, решили воздержаться от похода по местным достопримечательностям и остались стоять, где стояли. Козёл задумчиво проводил взглядом отбывающую группу:

– Не доверяю я этим монашкам.

Сэмпл согласно кивнула:

– Сейчас их смутило явление Иисуса, но это всё ненадолго. Эйми надо быть поосторожнее. Один прокол – и они вцепятся ей в глотку. Во всяком случае, мне так кажется.

Мистер Томас кивнул:

– Очень правильно кажется, девочка.

Сэмпл подошла к самым перилам и оглядела окрестности:

– Мне здесь всегда не нравилось. На самом деле я собираюсь домой. В свой охотничий заказник.

Мистер Томас приподнял ногу и принялся сосредоточенно изучать копыто.

– А там, в этом твоём заказнике, есть что выпить? Ну, для поднятия настроения?

Сэмпл улыбнулась:

– Да хоть залейся, дружище.

Входит Доктор Укол с пузырём виски, – прокомментировал Джим, когда «добрый доктор» вошёл в камеру, держа в руке большую бутыль с какой-то тёмной янтарной жидкостью.

– Это не виски. Это ром. Кстати, отменного качества.

– Настоящий.

– Это имеет смысл.

– Я подумал, что тебе, может, захочется выпить.

– И ты не ошибся. Мне очень хочется выпить.

Доктор Укол склонился над Джимом и принялся развязывать рукава смирительной рубашки. Хотя Джиму и вправду ужасно хотелось выпить, он тем не менее жутко злился на «доброго доктора».

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Доктор Укол помог ему выбраться из смирительной рубашки.

– О чём?

Джим принялся сгибать и разгибать затёкшие руки, чтобы восстановить кровообращение.

– Что это за камера с мягкими стенами? Очередное негативное закрепление рефлекса?

Доктор Укол открыл бутылку, отхлебнул из горла и протянул бутылку Джиму:

– На, глотни, mon ami. Тебе сразу же станет легче. А то ты какой-то сердитый. Надо поднять настроение.

Джим продолжал массировать плечи, демонстративно не глядя на протянутую бутылку.

– У меня было бы нормальное настроение, если б меня не засунули в эту смирительную рубашку. Может, всё-таки объяснишь, что происходит?

Доктор Укол сунул бутылку Джиму под нос:

– Ты не болтай, а пей.

Джим взял бутылку. Запах рома был очень даже соблазнительным, но Джим всё равно не спешил его пробовать.

– А меня от него не снесёт в очередную дзенскую галлюцинацию?

– Хорошая выпивка всегда сносит.

Джим пожал плечами. Он не поверил Доктору Уколу, но выбора не было. Он сделал глоток, и сразу же стало ясно – буквально в ту секунду, как огненная жидкость обожгла горло, – что его подозрения были небезосновательными. Сперва раздался электрический треск, потом была вспышка белого света – и камера исчезла. Джим на пару секунд ослеп, а когда зрение более-менее восстановилось – хотя перед глазами ещё плясали разноцветные пятна, – увидел, что вокруг ночь, а они с Доктором Уколом сидят на земле, на перекрёстке дорог, если и не на том же самом, откуда Джим увязался за Долгоиграющим Робертом Муром на летающую тарелку, то на очень похожем. Круги на полях располагались так густо, что поля напоминали граффити в каком-нибудь неблагополучном квартале. А в довершение картины в небе беззвучно кружили три НЛО, выстроившись треугольником.

Джим пристально посмотрел на Доктора Укола – долгим, тяжёлым взглядом:

– Тебе вообще нельзя верить, да? Ни единому слову?

«Добрый доктор» расплылся в улыбке:

– Ни единому.

Сэмпл открыла мистеру Томасу бар:

– Угощайся.

– В этом-то и проблема. Я не могу угоститься. Ну, понимаешь, копытами оно как-то несподручно. Я поэтому, собственно, и решил переродиться козлом. То есть и поэтому тоже. Чтобы не смог сам себе наливать.

Сэмпл поджала губы:

– Вообще-то я здесь хозяйка, а не барменша.

Мистер Томас весь как-то сник.

– Стало быть, мы в безвыходном положении?

– Ну, не совсем в безвыходном. – Сэмпл взяла со столика у бара маленький колокольчик и легонько его встряхнула. Раздался тихий мелодичный звон. Буквально через секунду дверь распахнулась, и вошёл Игорь, дворецкий.

– Вы меня звали, госпожа?

– Да, Игорь, звала. Налей-ка нам выпить.

– Да, госпожа. – Игорь взглянул на мистера Томаса. – Вам, полагаю, джин-тоник, сэр?

– Откуда ты знаешь?

– Это же очевидно, сэр.

– Так уж и очевидно?

Игорь уже рассыпал лёд по бокалам:

– О да, сэр.

Козёл растерянно заморгал. Хотя Игорь, вопреки франкенштейнской традиции, и не был горбуном, зато соответствовал почти по всем остальным параметрам. В чёрном фраке. Ростом не более четырёх футов. С полными, даже можно сказать пухленькими губами и печальными «рыбьими» глазами навыкате – он был чем-то неуловимо похож на Питера Лорре. Он передал Сэмпл коньяк, а мистеру Томасу – его джин-тоник.

– Это всё, госпожа? Сэр?

Мистер Томас задумался:

– Теперь, когда ты спросил… в общем, я бы не отказался чего-нибудь перекусить.

Игорь кивнул:

– Сейчас распоряжусь.

Он вышел из комнаты, но вернулся уже через пару минут с большим блюдом, где лежала гора листьев салата, чертополох и два номера «Вога». Мистер Томас был просто в восторге:

– Замечательно, Игорь, друг мой. Именно то, чего мне хотелось. Ты как будто прочёл мои мысли.

Игорь сдержанно поклонился:

– Я и прочёл ваши мысли, сэр.

Мистер Томас нахмурился:

– Даже не знаю, как к этому относиться.

– Не беспокойтесь, сэр. Я человек нелюбопытный и не сую нос в чужие дела.

Когда Игорь ушёл, мистер Томас спросил у Сэмпл:

– А он настоящий?

Сэмпл кивнула:

– Он настоящий. Я его не создавала. Просто однажды он появился здесь, сказал, что ищет работу в штате домашней прислуги, с тех пор так у меня и остался.

– То есть он делает то, что он делает, добровольно?

– Ему это нравится. Он по натуре – слуга. Даже раб. И кстати, очень хороший слуга, хотя иногда специально делает что-то не так. Это значит, он хочет, чтобы я его выпорола. В качестве ритуального наказания. Такой у нас уговор.

– И он телепат?

– Но меня это не беспокоит. Если берёшь на себя роль хозяина, надо свыкнуться с мыслью, что от слуг всё равно ничего не скроешь.

Оказавшись дома, Сэмпл первым делом сняла с себя дурацкий костюм анимешной супергероини и долго-долго стояла под душем, смывая всю грязь внешнего мира. А мистер Томас пока отдыхал в гостевых покоях, обставленных в стиле пышного великолепия эпохи Позднего Возрождения. Когда Сэмпл вышла из душа, одетая в роскошный халат от Джанни Версаче, пошитый специально для Лукреции Борджиа, она вновь обрела стать и манеры госпожи-повелительницы. Держа в руке бокал с коньяком, она опустилась на мягкий диван, заваленный шёлковыми и бархатными подушками.

– Ты даже не представляешь, как это здорово – просто расслабиться. А то у меня, кажется, был перебор с динозаврами, пустынями и песьеголовыми богами.

К несчастью, блаженная расслабуха была недолгой. Едва они с мистером Томасом расположились со всеми удобствами, дабы предаться приятной беседе под горячительные напитки, как по всей территории включились сирены тревоги. В коридоре за дверью загремели шаги резиновых стражей. Дверь распахнулась, и внутрь ввалились четверо стражей с оружием на изготовку. Один из них поклонился Сэмпл и проговорил с присвистом и придыханием:

– Мы засекли нарушителя, госпожа. Явился без разрешения и объявления.

Похоже, такая у Сэмпл была судьба – жить в интересные времена. Они с мистером Томасом поднялись с дивана и встревожено огляделись.

– И где он, по вашим расчётам, появится, этот незваный гость?

– Прямо здесь, госпожа. В этой комнате.

Теперь Сэмпл за волновалась не на шутку. За время своего недавнего путешествия она успела приобрести немало врагов, и хотя раньше ей это как-то не приходило в голову, но ведь кто-то из них вполне мог её выследить. Она вдруг вспомнила, что не видела тело хранителя снов на крыше дворца в разрушенном Некрополисе – не видела, как он умер. Если он умер. Она вообще как-то выпустила его из виду. Сэмпл велела резиновым стражникам:

– Оставайтесь здесь. И будьте готовы стрелять. Сразу на поражение.

Стражи кивнули, все четверо разом, подобрались и подняли бластеры.

– Если какой-нибудь сукин сын явится и начнёт выступать, стреляйте без предупреждения. Мне сейчас как-то не до долгих разборок.

Сэмпл не успела договорить, как в воздухе точно по центру комнаты возникло искрящееся сияние, внутри которого быстро материализовалась фигура. Как только фигура более-менее стабилизировалась, Сэмпл узнала её и крикнула стражам:

– Не стрелять! Не стрелять! Это Эйми.

Сияние померкло, и Эйми растерянно огляделась – какая-то вся поникшая и встревоженная. Сэмпл заметила это сразу, но все равно набросилась на сестру с бранью. В конце концов, она тоже человек. И нервы у неё не казённые.

– Какого хрена?! Ты что, не могла позвонить – предупредить?! Ты никогда сюда не приходила без предупреждения.

– Я здесь вообще в первый раз.

– Тем более надо было сперва позвонить. А то мои стражи могли бы тебя спалить, а уж потом разбираться.

– Я не хотела, чтобы монахини знали, куда я иду.

Теперь, когда опасность миновала, мистер Томас вернулся к своему джин-тонику.

– У тебя проблемы с твоими монахинями?

Эйми пронзила его злобным взглядом, мол, ещё какой-то козёл будет меня тут допрашивать. Сэмпл это увидела и поспешила вмешаться:

– И не смотри так на мистера Томаса. Он мой добрый друг.

– Но он пришёл вместе с ним… с этим… с этим… – Эйми никак не могла подобрать подходящего слова, и Сэмпл решила ей помочь:

– С Иисусом?

– Он не настоящий Иисус Христос.

– А то ты не знала. Я тебе сразу сказала.

– Но ты не сказала, кто он на самом деле.

– В каком смысле – на самом деле?

– У нас начали пропадать женщины.

– То есть как – пропадать?

– Сперва – три танцовщицы с мыса. Ну и ладно, невелика потеря. Но когда начали пропадать монахини…

Послушать Эйми, так можно подумать, что Иисус пробыл у неё несколько дней, но Сэмпл не стала заострять на этом внимания. Она уже привыкла, что время в их с сестрой владениях течёт по-разному. Но в конечном итоге оно всегда выравнивается.

– Ну и в чём проблема? Штат монахинь и танцовщиц несколько сократился. Их что, нельзя заменить?

– Дело не в этом.

– А в чём тогда?

– Мне кажется, тут замешан этот твой лже-Иисус.

– Во-первых, он никакой не мой. А во-вторых, мне показалось, что вы с ним сразу же спелись.

Эйми как-то смутилась, и Сэмпл даже подумала, что «спелись» – это ещё мягко сказано.

– Да, мы с ним замечательно ладим, но я же не могу быть с ним рядом постоянно. И я понятия не имею, чем он там занимается, когда один.

– Ты считаешь, что он рыщет по всей округе и активно способствует исчезновению твоих женщин?

– Это монахини так считают и обвиняют во всём меня.

Пока сестры вели беседу, мистер Томас начал бочком пробираться к выходу. Сэмпл заметила это краем глаза и резко проговорила:

– А ты куда, интересно, собрался?

Козёл, как мог, изобразил святую невинность:

– Я, это… хотел пойти с Игорем пообщаться. А то у вас тут дела семейные…

– Стой, где стоишь. Даже копытом не двигай, а то я напущу на тебя своих стражей.

Теперь мистер Томас изобразил искреннее огорчение:

– Я-то вам тут зачем?

– Ты прожил с ним столько времени… правильно?

– Да, но…

– Но – что?

– Я в том смысле, что это ж Загробный мир. Здесь все уже мёртвые, просто по определению. Так что какая, хрен, разница, даже если он и серийный…

У Эйми и Сэмпл отпали челюсти.

– Он серийный убийца?!

Козёл бросился защищаться;

– Ну да. Но они всё равно уже мёртвые, правильно? Так что они уже не умирают, то есть по-настоящему. Либо они возвращаются в Спираль, если это реальные люди, – либо это твои творения, и ты всегда можешь сделать себе ещё. По сравнению с тем, что творится в других местах, это вообще невинные детские игры.

Эйми не верила своим ушам. Сэмпл поразилась такой наивности, но тут же вспомнила, что сестра вела замкнутое, уединённое существование, отгородившись от внешнего мира и мало интересуясь, что происходит за пределами её Небес.

– Дело не в этом. Монахиням все это очень не нравится, и если я не смогу ничего предпринять, они просто взбунтуются.

Сэмпл с любопытством взглянула на мистера Томаса:

– И давно ты узнал о его… извращённых пристрастиях?

Мистер Томас понурил голову:

– Наверное, я всегда это подозревал. По его случайно обронённым фразам, по тому порно, которому он отдавал предпочтение. Но после случая с девочками от Толстого Ари… в общем, тогда я всё понял.

– То есть они не погибли при переходе?

Мистер Томас покачал головой, пряча глаза. Должно быть, ему было стыдно:

– Ну… в общем, нет.

– Чего же ты меня раньше не предупредил?! Когда уже знал, что мы все сюда собираемся?!

Козёл малость приободрился. Видимо, решил, что ему всё же удастся выкрутиться.

– Я был не в том положении, чтобы его закладывать. К тому же мы были там в ловушке. И нам надо было скорей выбираться из мозга Большого Зелёного.

– Я думала, ты мой друг.

– Я и есть твой друг. Мне просто и в голову не пришло… Я как-то не думал, что у вас есть проблемы с серийными… ну, маньяками.

Тут Эйми взорвалась:

– Почему ты не говоришь это слово – «убийца»? Он ведь убийца? Убийца?!

Сэмпл крепко задумалась, не обращая внимания на вопли Эйми. Выходит, Иисус – психопат-извращенец. Причём самая неприятная разновидность. И если действительно «всё едино и равнозначно», тогда ей не стоит вмешиваться. Пусть Эйми сама разбирается, как сумеет. Если смотреть в долговременной ницшеанской перспективе, если это её не убьёт, то сделает её сильнее. Однако, к несчастью, так не бывает. В смысле, чтобы всё было едино и равнозначно. Кровь есть кровь, родство есть родство, и Сэмпл просто не может бросить сестру в беде – одну против толпы оголтелых монахинь, замышляющих бунт, и психопата-маньяка Иисуса. Тем более ещё неизвестно, что будет с одной из сестёр, если другую отправят в Большую Двойную Спираль.

– То есть нам надо как-то его нейтрализовать?

Эйми кивнула:

– Да.

Сэмпл тяжко вздохнула. Похоже, избитое выражение: «Нечистым и грешным покоя нет», – было всё-таки верным, несмотря на свою избитость.

– Сейчас я только переоденусь, и пойдём. Может, мне взять с собой своих стражей?

Эйми нахмурилась:

– А не слишком ли это крутые меры?

Мистер Томас решил, что уже можно рискнуть и высказать дельную мысль:

– А у монашек есть доступ к оружию?

Эйми посмотрела на него как на законченного придурка:

– Зачем монашкам оружие?

– Ну, монашки, они такие… с ними ни в чём нельзя быть уверенным.

Эйми покачала головой:

– Вооружённые монахини? Это же бред.

Мистер Томас кивнул:

– Я рад, что это не мои проблемы.

Сэмпл сердито обернулась к нему:

– Кто сказал, что не твои?

– Ну, я же не виноват, что этот Иисус такой идиот.

– Может, и не виноват. Но ты все равно идёшь с нами.

Мистер Томас вздохнул:

– Я? Ты собираешься снова меня затащить на эти нелепые доморощенные Небеса? Меня?!

– Да, дорогой мой, тебя.

Джим отпил ещё глоток. На этот раз ничего не произошло. То есть вообще ничего. Он повернулся к Доктору Уколу:

– У тебя что-то с психикой не в порядке? Тебе нравится надо мной издеваться? Или это вы, боги, так развлекаетесь – трахаете людям мозги?

– Ещё скажи, что поэтому мы считаем себя выше вас.

– Была у меня и такая мысль.

– Поверь, друг мой, нам даже не надо ничего делать, чтобы почувствовать своё превосходство над вами. Вы сами все делаете за нас. Люди, они и вправду значительно превосходят всех и вся в плане аберрантной саморазрушительной глупости.

Джиму уже осточертел и Доктор, и его снисходительный тон. Его удерживало только воспоминание о боли, которую тот мог наслать на него в любую минуту, – иначе он бы давно уже высказал этому вудушному садисту всё, что он о нём думает.

– Ну и зачем мы сюда вернулись? Хочешь сбагрить меня обратно пришельцам?

– Вряд ли они захотят тебя взять.

И тут терпение Джима лопнуло. Он вскочил на ноги и злобно уставился на Доктора Укола, который продолжал сидеть на земле, привалившись спиной к дорожному знаку, видимо, обозначавшему перекрёсток, хотя Джим ни разу не видел подобных знаков. Доктор сидел как-то странно – ноги и руки сложены совершенно не по-человечески, в смысле, что человек никогда бы не смог так согнуть руки и ноги, – и ещё от него периодически отлетали синие искры.

– Да что с тобой такое?! Если я был наркоманом в конце своей смертной жизни, то ты считаешь, что я теперь твоя собственность, что ли? И таскаешь меня из галлюцинации в галлюцинацию? Сначала мне больно, потом я улетаю в невообразимом приходе, потом замерзаю, потом мне страшно, потом я оказываюсь во Вьетнаме на пять минут, а объяснить, для чего это всё, тебе как-то в лом, разве что ты постоянно даёшь мне понять, что лучше меня в сто раз? Вот только какой в этом смысл? Зачем тебе это надо? То есть, наверное, тебя это всё забавляет. Но вот меня как-то не очень. Я только знаю, что вернулся на этот гребаный Перекрёсток, откуда, насколько я понял, всё и началось.

– Ты закончил?

Джим покачал головой:

– Ещё нет. Но пока хватит.

– Ты хоть понимаешь, что я могу запросто выкинуть тебя обратно в Большую Двойную Спираль или даже в лимб?

– Я все понимаю. И вероятно, ты так и сделаешь. При любом раскладе.

– Для человека ты очень храбрый. Я бы даже сказал, чересчур.

– Ты когда-нибудь слышал выражение: «Только досюда и ни шагу дальше»?

– А если я скажу «давай дальше», а ты скажешь «нет»?

Джим проводил взглядом очередной треугольный строй НЛО, пролетевших по небу.

– Я же знаю, что у меня нет выбора. – Он повернулся к Доктору Уколу и посмотрел ему прямо в глаза, в эти красные светящиеся угольки в тёмных провалах глазниц. – Но я ведь об этом тебя и спрашиваю. Зачем тебе это надо – тащить меня дальше? Какая от этого выгода – нам обоим? Пока ты ничего не добился, разве что доказал лишний раз, что можешь заставить бывшего алкоголика и наркомана подчиняться тебе во всём. Кстати, не такое уж великое достижение.

– Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя есть своё предназначение?

Джим тут же насторожился:

– Нет. В последнее время – нет.

– Может быть, тебе стоит об этом задуматься.

– Что ты пытаешься мне сказать? Что ты готовишь меня к исполнению некоего предназначения, уготованного самой судьбой?

– А ты бы в это поверил?

– С трудом.

– Есть тайны, которые мы храним даже от самих себя.

Джим твёрдо решил, что на этот раз он не даст Уколу уйти от ответа.

– Погоди-ка минутку… – Но тут его отвлекло какое-то искрящееся сияние, внезапно возникшее в воздухе над дорогой, ярдах в пятидесяти от того места, где он стоял. – Так. А это ещё что за хрень?

Доктор Укол лениво обернулся:

– Наверное, очередной идиот, готовый продать свою душу, лишь бы играть на гитаре, как Кейт Ричардс. Должно быть, надеется встретить здесь Папу Легбу, мэтра Ка-Фу, Хозяина Перекрёстков; но сегодня, увы, его постигнет разочарование.

Однако в руках у фигуры, возникшей во взвихрённых искрах, не было никакой гитары. Теперь Джим увидел, что это женщина. Но необычная женщина – ростом почти в девять футов, не считая высокого головного убора из кручёного золота и страусиных перьев, а её длинное, в пол, одеяние было сшито будто из застывшего пламени. На Перекрёсток явилась сама Данбала Ля Фламбо, и Джим сразу же приуныл. Теперь ему придётся справляться сразу с двумя вудушными богами, хотя, на его скромный взгляд, и одного «доброго доктора» было более чем достаточно.

– Ca va, le bon Docteur Piqures?[60]

Доктор Укол как-то не слишком обрадовался появлению своей коллеги по пантеону.

– Мы здесь говорим по-английски.

Ля Фламбо направилась к ним. Она не шла по земле, как ходят обычные люди, – она плыла по воздуху, не касаясь ногами земли.

– Ты все мучишь бедного мальчика, а. Укол?

– Чем настойчивей я его уговариваю, тем упорнее он упирается.

Джим разъярённо взглянул на Доктора:

– Когда ты меня уговаривал, сукин сын? И хотелось бы знать, на что.

Укол повернулся к Ля Фламбо, как маленький мальчик, которого кто-то ужасно обидел и он теперь жалуется своей маме:

– Вот видишь, что я имею в виду? Он ещё и ругается.

– А что ты хотел? Надо же мальчику вырабатывать твёрдость характера.

Если раньше Джим был разъярён, то теперь он просто взбесился:

– То есть вы хотите сказать, что я тут у вас вроде скаута в летнем лагере?! А вы меня тренируете на выносливость?

Ля Фламбо понимающе улыбнулась.

– А ты думал, так будет всё время? Ты думал, загробная жизнь – это значит бессмысленно напиваться и рассказывать всем и каждому, как тебе напрочь отшибло память и теперь ты не знаешь, что вообще происходит?

Закалённый в общении с доктором Уколом Джим не испугался и Ля Фламбо, какой бы грозной она ни казалась. (Да, Доктор Укол был фигурой зловещей, но от него всё же не веяло такой жутью, как от этой чёрной королевы.) По крайней мере она обо всём говорила прямо. В отличие от Укола, который постоянно юлил.

– Но я действительно потерял память.

– Но сохранил ярость и страсть.

– Хотя я был уверен, что после смерти уже нет никаких страстей.

– Это всё потому, что ты умер жалким наркоманом, – заметил Доктор Укол.

Теперь вудушные боги наезжали на Джима на пару. Двое на одного – ночью, на Перекрёстке. Джиму, понятное дело, этот расклад не понравился, и он брякнул первое, что пришло в голову:

– А кто виноват?

Ля Фламбо и Укол буквально прожгли Джима взглядами.

– Да, кто виноват?

Только теперь до Джима дошло, что он сказал. Он пожал плечами:

– Ну, хорошо. Виноват только я, так что можете смело отшлёпать меня по попке.

Ля Фламбо кивнула:

– Это уже прогресс. Я бы даже сказала, значительный шаг вперёд.

– Вперёд – это куда?

– К пониманию, которое тебе понадобится потом, когда ты доберёшься до места, куда идёшь.

– А я куда-то иду? То есть всё, что сейчас происходит… это как бы поход? И у него есть какая-то цель?

– Есть, Джим Моррисон. Есть.

Джим уже попадался в такие ловушки. Все это подозрительно напоминало подход с Доком Холлидеем: «Подожди, сам все увидишь».

– А меня кто-нибудь просветит? В смысле, что это за цель? Или мне до всего доходить самому?

Ля Фламбо взглянула на Доктора:

– Ну что? Мне ему рассказать или ты сам?

Укол скрипнул зубами.

– Давай лучше ты. А то пока я с ним возился, он меня так достал, что я не хочу доставлять ему это маленькое удовольствие.

Ля Фламбо улыбнулась Джиму:

– Доктор известен своим обаянием и в Посмертии, и в смертном мире.

Джим кивнул:

– Я заметил.

– Пора тебе двигаться дальше, Джим Моррисон. Тебе ещё многому предстоит научиться. Сейчас ты отправишься на Остров Богов.

Джим отступил на шаг.

– Подожди минутку…

– У нас нет времени ждать.

– А я думал, что время здесь относительно.

– Но это не значит, что его нужно тратить впустую.

– Вообще-то я стараюсь держаться подальше от разных богов.

– А мы, боги, печально известны тем, что не оставляем людям большого выбора.

– Я слышал, что людям не стоит сближаться с богами. Это чревато последствиями.

– Что может быть хуже смерти?

– Не знаю. Просто мне говорили, что от богов надо держаться подальше.

– То есть ты признаешь, что есть что-то, что хуже смерти?

– Это что, такой тонкий намёк? Чтобы так ненавязчиво мне сообщить, что ехать мне всё равно придётся… ну, на этот ваш остров… хочу я того или нет?

Глаза Укола сверкали, как раскалённые угли.

– И ещё ненавязчиво предупредить, чтобы ты был осторожен. На Острове Богов не все такие терпимые и спокойные, как мы с Королевой.

Небо над Небесами было промозглым и серым, и монашки дрожали от холода, несмотря на свои высокие резиновые сапоги. Они стояли по колено в воде и осторожно подталкивали к берегу белое, раздутое тело. Монашки, которые ждали на берегу, тоже вошли в воду, чтобы помочь подругам. Все вместе они подняли мёртвое тело, не обращая внимания на то, что рукава и подолы их длинных одежд тут же промокли насквозь, и перенесли его на траву. Из рощи у озера выглянул любопытный мультяшный оленёнок – увидел, что происходит, развернулся и убежал. Здесь было явно не место для Бэмби. Монахиня Бернадетта, руководившая поисковой партией, отошла от своих потрясённых товарок, застывших над телом, стянула болотные сапоги и направилась прямо туда, где стоили Эйми, Сэмпл, мистер Томас и шестеро резиновых стражей.

– Это она. Мария-Тереза. Её задушили и изувечили.

Бернадетте не надо было ничего добавлять. Выражение её лица говорило само за себя. Это было убийство. И его совершил Иисус, со вчерашнего вечера пропавший неизвестно куда. Бернадетта – как, впрочем, и подавляющее большинство монахинь – винила во всём Эйми и Сэмпл, которая привела сюда этого извращенца. Конечно, Мария-Тереза не умерла по-настоящему, а просто вернулась на время в Большую Двойную Спираль – но для монахинь это не было оправданием. Страданий, которые она вытерпела перед «смертью», хватит на затяжную психологическую травму на три-четыре перерождения вперёд, и монахини жаждали мести, И если они не сумеют найти Иисуса, то сестры Макферсон тоже вполне сгодятся.

– Его надо найти.

– Уже ищут. Но скорее всего он давно уже смылся отсюда.

Сэмпл и Эйми переглянулись. Похоже, они здорово влипли. Сэмпл видела, что сестра готова наброситься на неё с кулаками, но всё-таки сдерживает себя, чтобы не затевать скандала на глазах у монахинь, Тем более что при сложившихся обстоятельствах им лучше держаться друг друга и молиться, чтобы Иисуса нашли. Сэмпл подошла к телу убитой монахини. Остальные монашки покосились на неё с откровенной неприязнью, а одна даже процедила сквозь зубы:

– Чего тебе нужно? Ты что, не видишь, что тебе здесь не рады?

Сэмпл прожгла её ледяным взглядом:

– Думаешь, мне самой очень радостно тут торчать?

Сэмпл внимательно оглядела тело. Да, Бернадетта сказала правду. Сэмпл вернулась туда, где стояла Эйми:

– Да. Все точно так же, как и с той, первой.

Мария-Тереза была не первой жертвой Иисуса, тело которой удалось разыскать. Четыре часа назад, ещё до рассвета, монахини обнаружили тело танцовщицы с мыса, спрятанное в розовых кустах под террасой – изувеченное самым что ни на есть зверским образом. Как и тело Марии-Терезы. Это был явно самый тяжёлый кризис за всю историю существования Эйминых Небес, и Сэмпл, хотя и твердила себе, что она здесь ни при чём, всё-таки чувствовала себя виноватой. Если бы она не привела сюда Иисуса, ничего этого не было. Там, в мозгу у Годзиро, ей казалось, что это будет хороший прикол – напустить на сестру этого психа, но теперь, когда псих оказался серийным убийцей, она понимала: ей нет никаких оправданий. Она может сколько угодно доказывать, что она ничего не знала о его извращённых наклонностях, Эйми всё равно будет винить во всём только её. И монахини, кстати, тоже.

Бернадетта, взявшая на себя роль бесспорного лидера местных Небесных монахинь, разослала поисковые группы по всем Небесам. К поискам маньяка-мессии привлекли даже мультяшных птичек – для наблюдения и отслеживания, – но Сэмпл сомневалась, что Иисуса найдут. На его месте она была бы уже далеко: умчалась вдаль, словно резвый ветер. С другой стороны, это она бы так сделала. А что себе думает Иисус – сие тайна великая есть. Он же законченный психопат, у него в голове все не так, как у нормальных людей. Сэмпл давно уже следовало усвоить эту простую истину: никогда не судить о других по себе. Тем более если эти »другие» – с явными психическими отклонениями. У них в голове звучат голоса: Господа Бога, пёсика Сэма или дикторов центрального телевидения. И они делают то, что велят им эти голоса. Так что вовсе не исключено, что Иисус ещё здесь. Где-то на Небесах. Сэмпл, конечно же, понимала, что она цепляется за соломинку. Так не бывает. Это было бы слишком хорошо… Вот почему, когда Иисуса всё-таки обнаружили, Сэмпл удивилась едва ли не больше всех.

Его обнаружила птичка. Он прятался среди камней на самом дальнем конце мыса, куда никто никогда не ходил, потому что этот участок Небесной реальности был ещё не закончен. Вооружившись граблями, лопатами, мотыгами и другими предметами из садового инвентаря, монахини направились следом за птичкой, указывавшей им дорогу. Их решительная команда напоминала толпу линчевателей, разве что чуть менее ражую. Сэмпл отправила вместе с ними своих резиновых стражей – с приказом сдержать монашек, если те вдруг решат учинить расправу над Иисусом прямо на месте. Однако она сомневалась, что стражи – если вдруг что – справятся с этой толпой разъярённых девиц. Переход на Небеса по телепортационному каналу повлиял на них как-то нехорошо: они стали какие-то вялые, словно приспущенные мячи.

Незачем и говорить, что ни Сэмпл, ни Эйми, ни мистер Томас с монахинями не пошли. Если поиски увенчаются успехом и Иисуса всё-таки вздёрнут на ближайшем дубу, монашки могут на этом не остановиться – и понятно, кто станет следующей жертвой. Так что сестры и мистер Томас предпочли остаться на террасе. От греха подальше.

Когда Иисуса приволокли к Эйми, он был весь в синяках и в крови. Видимо, его били – и били нещадно. Хорошо хоть не вздёрнули сразу. Его белый плащ был весь изорван и измазан грязью, сандалии Иисус где-то посеял, и ещё он очень мудро убрал свой нимб. Впрочем, держался он на удивление нагло – без малейших намёков на раскаяние и сожаление. Монахини привели его к подножию лестницы, что вела на террасу, так что Эйми хотя бы могла смотреть на него сверху вниз, верша правосудие. То есть можно было предположить, что монашки ещё признавали за Эйми какой-то авторитет. Иисус же являл собой воплощённое презрение. Похоже, он так и не понял, что речь идёт о его жизни и смерти. Он вырвал руки у монахинь, державших его с обеих сторон, и рассерженно обратился к Эйми:

– Ты вообще как-нибудь контролируешь этих маньячных девиц? Или они у тебя делают что хотят?

Сэмпл пришлось признать, что сестра держится на удивление хорошо. Даже можно сказать – величаво. Несмотря на все напряжение, Эйми выпрямилась в полный рост и холодно посмотрела на Иисуса:

– Я вижу здесь только одного маньяка.

Иисус показал на свои раны и разорванный плащ:

– Видишь, что со мной сделали эти бешеные психопатки.

– Они гневаются, и их можно понять.

– А с чего бы им вдруг гневаться?

– Так ты отрицаешь, что изуродовал и убил по крайней мере двух их подруг?

– А почему я должен это отрицать? Ты пригласила меня сюда, чтобы я помог тебе укрепить и расширить твои владения, и я подумал, что могу распоряжаться здесь всем по своему усмотрению.

Бернадетта прожгла его яростным взглядом, стиснув зубы и сжав кулаки.

– В том числе калечить и убивать здешних женщин, да ещё так по-зверски?!

Иисус презрительно проигнорировал Бернадетгу. Он продолжал обращаться к Эйми:

– Эти женщины… которых я якобы зверски убил. Что они собой представляют по сути? Всего лишь движимое имущество. Так чего поднимать такой кипеж, если пара-другая пропала? У меня тоже есть право на отдых.

Монахини разразились возмущёнными воплями. В отличие от Сэмпл они раньше не слышали подобной аргументации. Они не знали Анубиса. Они были готовы наброситься на Иисуса и разорвать его в клочья, так что резиновым стражам Сэмпл пришлось окружить его со всех сторон, чтобы никто до него не добрался. Эйми подняла руку, призывая монахинь к тишине. Иисус возмущённо вскинул голову:

– Я не скажу больше ни слова. Только в присутствии адвоката.

Эйми посмотрела на него как на законченного идиота:

– Адвоката?

– Ну да, адвоката.

– И где ты возьмёшь адвоката?

Иисус указал пальцем на Сэмпл:

– А вот она?

Сэмпл взбесилась:

– В роду Макферсонов никогда не было адвокатов. Проповедники, конокрады – да, но уж никак не адвокаты.

Иисус торжествующе ухмыльнулся:

– Стало быть, суд продолжаться не может, поскольку у подсудимого нет адвоката.

Бернадетта сердито воскликнула:

– Ты вполне можешь сам за себя говорить!

Теперь пришла очередь Эйми торжествующе улыбаться:

– А кто говорит, что это суд?

Улыбка Иисуса померкла.

– А что это?

– Я просто хотела послушать, что ты мне скажешь, прежде чем я вынесу приговор.

– Ты не можешь вынести мне приговор. Я – Иисус Христос, а это вроде как Небеса. Налицо серьёзная юрисдикционная проблема. Я, чёрт возьми, Сын Божий. – Он обернулся и посмотрел на монахинь. – Я в том смысле, что все вы – невесты Христовы, правильно? А если так, то вы все мои. Просто по определению. Вы – моя собственность. Так с чего такой переполох?

Монашки не верили своим ушам.

– Мы не твоя собственность, сукин сын, – высказалась Бернадетта. – Мы вообще ничья собственность. – Она показала на Эйми. – Даже не её.

Иисус резко сменил тактику. Превратился в любезного и обходительного продавца подержанных машин.

– Ладно, ладно. Вот что я вам скажу. Посмотрим на это с другой стороны. Я признаю, что малость переборщил с этими женщинами. Это была ошибка. Не стоило этого делать. Я думал, они тут как часть декорации, и когда я их калечил, мной руководила истовая вера, но – да. Это была ошибка. Если кому-то не нравится мой подход к женщинам – прошу прощения. Трудное детство, и всё такое. Может быть, это пагубное влияние телевидения. Но давайте решим все мирно, ко всеобщему удовольствию. Я убираюсь отсюда подальше, обещаю, что больше не буду себя называть Иисусом Христом, и мы благополучно обо всём забываем. Я в том смысле… вы сами подумайте. Какой смысл отправлять меня обратно в Спираль? Всё равно я останусь таким же, каким был. Может быть, даже хуже.

Когда Иисус закончил, воцарилась гнетущая тишина. А потом одна из монахинь тихо проговорила:

– Распять его.

Остальные тут же подхватили:

– Распять его!

Всё громче и громче:

– Распять его!

– Распять его!

Бернадетта подняла руку, и выкрики сразу умолкли.

– Нет, мы сделаем лучше. Мы сдерём с него кожу. Заживо. Тоненькими полосками.

Остальным очень понравилась эта мысль.

– А потом срежем мясо. Маленькими кусочками.

– И каждый кусочек поджарим, а он пусть смотрит.

Сэмпл решительно тряхнула головой:

– Никакого «поджарим». Никакого каннибализма.

Монахини, настроенные более традиционно, опять закричали:

– Распять его!

– Распять его!

– Распять его!

Эйми решила, что последнее слово должно остаться за ней. Она сама была традиционалисткой и подумала, что лучше не экспериментировать, а прибегнуть к способу старому и испытанному:

– Итак, мы его распнём.

Монахини разразились бурными аплодисментами. Иисус не поверил своим ушам:

– Подождите минуточку…

Эйми взглянула на Бернадетту. В кои-то веки эти двое пришли к согласию.

– Есть у нас новый крест?

– Есть.

– А гвозди?

– И гвозди. Их всего-то три штуки нужно.

– Подождите минуточку…

– Тогда ведите его на Голгофу. Чего тянуть?

Монахини схватили Иисуса и поволокли прочь. Он орал и брыкался, но ничего не мог сделать. Эйми повернулась к Сэмпл:

– Теперь твоя очередь.

– В каком смысле – моя очередь?

– Ты привела сюда это чудовище.

– Я тебе сразу сказала, что это ненастоящий Иисус Христос, но ты с радостью приняла эту игру.

Теперь, когда они остались одни, Эйми уже не сдерживала своей ярости:

– То есть тебе это видится так?! Как игра?! Твои забавы дурацкие?! Ты хоть понимаешь, что ты со мной сделала?! Как только они разберутся с твоим проклятым Иисусом, сразу набросятся на меня. Бернадетта с монахинями.

Только теперь Сэмпл поняла, в каком критическом положении находилась её сестра.

– Я же не знала, что он серийный убийца!

– Это твои проблемы. Ты вообще никогда ничего не знаешь.

– Ты себе даже не представляешь, через что я прошла, чтобы найти его и доставить сюда, к тебе.

– Как я понимаю, ты там вовсю развлекалась, как последняя шлюха, а то, что ты мне кого-то нашла – так просто схватила первое, что попалось под руку.

Теперь уже Сэмпл начала терять терпение.

– Да? Ты это так понимаешь?!

Эйми аж покраснела от злости:

– Тебе на меня наплевать, да? Тебе всё равно, что со мной будет?

Сэмпл улыбнулась гадкой улыбкой:

– А почему мне должно быть не всё равно? Ты же сама говоришь – я плохая. Я шлюха, да? Тёмная половина.

Сэмпл с опозданием поняла, что ей не стоило улыбаться. Эйми уже не владела собой. Её тело дрожало, набирая энергию. Энергия явно была деструктивного свойства, и Сэмпл нисколечко не сомневалась, в кого именно Эйми направит удар.

– Ты прекрати так дрожать, а то ещё пришибёшь кого-нибудь ненароком.

Голос у Эйми теперь изменился – стал странный. Если бы Сэмпл не знала сестру так хорошо, она бы решила, что Эйми одержима бесами.

– Ты себе даже не представляешь, как я тебя ненавижу!

Сэмпл тоже дрожала, набирая энергию для защиты. Похоже, между сёстрами назревал очень серьёзный конфликт – вплоть до открытого столкновения.

– Почему же не представляю?! Очень даже хорошо представляю! Собственно, мы поэтому и разделились. Но на твоём месте я бы не стала на меня нападать. Когда меня не было рядом, ты тут едва не загнулась. Все твои Небеса чуть не рассыпались.

Но Эйми в своей ярости уже не слушала голос разума.

– Да, я знаю, что ты постоянно должна быть рядом… и это самое для меня поганое.

С Голгофы уже доносились глухие удары молотка и истошные вопли Иисуса. Сэмпл на миг повернулась в ту сторону. Буквально на долю секунды её защита ослабла, и в эту долю секунды Эйми нанесла удар.

Джим ступил на берег Острова Богов под барабанную дробь. Барабаны стучали по всему острову, и их перекрёстные ритмы бились, как рваный пульс самой Вселенной, разносясь гулким эхом в тёплом, сладком и чуть липком воздухе тропиков. Джим уже свыкся с этим вселенским сердцебиением. Барабаны звучали и на триреме, задавая ритм гребцам. Барабанщик сидел на возвышении на корме – позади и выше гребцов, – одетый только в набедренную повязку. Его натёртое маслом тело блестело даже при свете звёзд. Высокая широкоплечая женщина-надсмотрщица в проклепанной коже не жалела кнута для гребцов. Они могли быть братом и сестрой – эта женщина и барабанщик. Надсмотрщица выше семи футов ростом и барабанщик, чьё мускулистое тело являло собой недостижимый стероидный идеал любого смертного культуриста, – эти двое были как полубоги, помесь людей и богов, как легендарный Геракл или титаны из мифа.

Трирема была уже, длиннее и как-то изящнее всех остальных галер, которых Джим видел на Великой реке, но и на ней тоже были рабы-гребцы, прикопанные цепями к скамьям. Сперва Джим удивился, почему вудушные боги не используют зомби в качестве грубой рабочей силы. Он даже спросил об этом Данбалу Ля Фламбо, но та покачала головой, как бы намекая, что Джим насмотрелся дешёвых ужастиков:

– Джордж Ромеро[61]уничтожил всех зомби. А эти гребцы – послушники культа Обеа, так что им нравится, когда их унижают и бьют.

Джима больше всего удивило, что они с Доктором Уколом и Данбалой Ля Фламбо не перенеслись на Остров Богов сразу, а поплыли туда на галере, которая, но примерным прикидкам Джима, была где-то милях в десяти от берега, когда они на неё попали. А на галеру они попали через смещение реальностей, которое Укол применял, когда таскал Джима по многочисленным галлюцинациям. Джим так и не понял, зачем им понадобился этот промежуточный переход по морю, когда можно было бы перенестись прямо на Остров. Когда он об этом спросил, то получил очередной раздражённый ответ:

– Это точка перехода, Корабль Агве. Так положено – все так приходят на Остров Богов. Не можем же мы допустить, чтобы люди могли напрямую входить на Остров. Иначе мы, как и Ад, превратимся лишь в парк развлечений для праздных туристов.

Не сказать, чтобы Джима чрезмерно тревожил этот морской переход. На самом деле он был даже рад: у него появилось время как-то морально себя подготовить – привыкнуть к мысли, что в его Загробной жизни начинается новый этап. Он стоял на шканцах вместе с вудушными богами, глядя на море, винно-тёмное море Байрона с пурпурным отливом, где резвились дельфины, касатки и скаты. Про себя он отметил, что опять путешествует по Посмертию по воде. Может быть, это какой-то символ или мистический знак? Неспроста же в последнее время его почти постоянно окружает вода: то река, то болото, то канализация, то океан.

Сам остров пока что скрывался во тьме зыбкой изменчивой ночи, только вулкан на одном конце красновато отсвечивал лавой. Джим поглядывал на вулкан с опаской. В последнее время ему попадалось как-то уж слишком много раскалённых и взрывоопасных гор, и он очень надеялся, что это не станет ещё одним повторяющимся мотивом его затянувшихся странствий. Его как-то не привлекала загробная жизнь, проходящая в медленном плавании мимо вулканов. Хотя, надо думать, вулкан – неотъемлемая принадлежность Острова Богов. И правда: какой же Остров Богов без вулкана?! Тем более что некоторым обитателям Острова, может быть, вообще без него не обойтись. Они в нём живут. Теперь, когда они подошли ближе, Джим разглядел, что горячая красная лава – не единственный свет на Острове. Тысячи крошечных точек света – и движущихся, и статичных – явно указывали на то, что Остров Богов если и не перенаселён, то уже близок к этому. Точки света мигали, искрились, словно крошечные драгоценные камни, создавая необходимую атмосферу тайны и волшебства.

Другая приятность, связанная с этим кратким морским переходом, – прислужницы на корабле. Высокие, стройные девушки с кожей кофейного цвета, кажется, происходили из одного генофонда с барабанщиком и суровой надсмотрщицей, а единственная их цель заключалась, похоже, в том, чтобы доставлять максимальное удовольствие пассажирам. Они подносили Джиму какие-то невообразимые фруктовые коктейли на основе рома, украшенные дольками ананаса и бумажными зонтиками. Ему даже предложили массаж с тёплым маслом и травами. Искушение было велико, но Джиму как-то не хотелось терять из виду троих вудушных богов, что стояли на том конце шканцев и о чём-то серьёзно беседовали на своём странном, певучем креольском наречии. Да, богов было трое. Помимо Доктора Укола и Данбалы Ля Фламбо, на борту Корабля Агве оказался и Барон Тониер, Барон Гром. Вернее, он уже ждал их на корабле, одетый в свою пышную военную форму. Изначальная троица снова собралась вместе, и Джим подумал, что массаж с тёплым маслом – это как-то уж слишком фривольно для такого торжественного момента, хотя он так и не понял, в чём конкретно заключалась его торжественность. В общем, Джим скрепя сердце отказался от соблазнительного массажа и решил удовольствоваться коктейлями с ромом. И удовольствовался очень даже неплохо. В результате, когда корабль подошёл к пристани, Джим был уже в очень хорошем подпитии и не совсем твёрдо стоял на ногах.

Хорошо ещё, что идти оказалось недалеко. На причале их ждал открытый автомобиль. Джим в жизни не видел такого огромного автомобиля – ни на земле, ни в Посмертии. Один только капот был почти тридцать футов в длину, многочисленные хромированные детали поражали монументальностью исполнения, не говоря уже о золотой отделке. Джим знал, что такой перламутровый глянец получается, только если наложить вручную как минимум двадцать девять слоёв лака, платиновой крошки и чешуи экзотических рыб. В смысле покраски корпуса – кстати, корпус был густо-вишнёвого цвета – это была воистину работа богов. В общем и целом автомобиль напоминал «дюсенберг» 1930-х годов, только вытянутый в длину, сглаженный и закруглённый так замысловато, что прототип стал практически неузнаваем. Интересно, подумал Джим, а кто проектирует и производит эти дворцы на колёсах для древних африканских богов? Или они сами придумывают себе такие машины, а потом материализуют свои задумки одним зарядом кинетической магии? Или где-нибудь тут, под землёй – скажем, в жерле вулкана, – существует священная, тайная мастерская, где многочисленные Леонардо да Винчи от автомобилестроения старательно и усердно применяют свои таланты на службе у высокопоставленных хозяев?

Когда Джим и трое богов подошли к машине, шофёр почтительно открыл им дверцу. На нём была форма почётной гвардии Барона Тоннера, и – так же, как барабанщик, надсмотрщица и прислужницы на галере, – он был похож больше на полубога, нежели на обыкновенного человека, пусть даже и идеально сложенного. Чуть впереди автомобиля ждали два мотоциклиста эскорта, в такой же, как у шофёра, форме, и на огромных «харлеях» – наверное, самых больших в мире.

Судя по первому впечатлению, боги пантеона Вуду в оформлении своей божественной повседневной жизни предпочитали монументальный «пламенеющий» стиль[62]. И это первое впечатление подтвердилось, как только огромный автомобиль в сопровождении мотоциклистов выехал на шоссе. Отгороженные от шоссе рядами высоких пальм и кипарисов, роскошных клумб с рододендронами и другими цветами, чуть в стороне от дороги стояли особняки замысловатой архитектуры, одни – в сиянии ярких огней, как Грейсленд[63] летней ночью в Теннесси, другие – скрытые в темноте, – лишь иногда в их тёмных окнах вспыхивали странные огоньки, зыбкие, как языки пламени. В садах и парках, производивших впечатление запущенных и одичавших, – хотя было видно, что за ними тщательно следят и прилагают немало труда, поддерживая эту кажущуюся запущенность, – искрились и пели фонтаны, а в жаровнях на вершинах высоких каменных пирамид и столбов горел живой огонь. Среди деревьев свободно гуляли большие кошки, павлины важно расхаживали по лужайкам, а на одной из лужаек паслось целое стадо белых декоративных носорогов. В основном эти особняки и дворцы были выдержаны в любимом стиле европейских миллиардеров и колумбийских наркобаронов, – наподобие Беверли-Хиллз, где все пронизано вопиющей роскошью, – но пару раз Джим разглядел за деревьями и неприступно суровые внешние стены более традиционных зулусских царских краалей времён Кетчвайо. Также он насчитал целых четыре мечети – с минаретами, всё как положено – и несколько странных сооружений наподобие пчелиных ульев, сложенных из кирпичей, вот только кирпичи были из цельных золотых слитков, изумрудов, бриллиантов и серебра. Вдобавок там была одна точная копия Белого дома, и ещё одна – замка Альгамбра.

Когда Джиму сказали, что он едет на Остров Богов, он наивно представил себе этакий «плавильный котёл» всех религий и культов, где Ваал, Кетцалькоатль, Кром и Кришна живут себе тихо-мирно бок о бок, вроде как на таком экуменическом Олимпе. Но, как выяснилось, он был в корне не прав. На Острове Богов обитали исключительно божества афро-креольского пантеона, а также родственные им духи. Такая вот строгая сегрегация. Все исключительно для своих.

Огромный «дюсенберг» поднимался всё выше и выше в гору – на тот самый вулкан. И Джиму все это очень не нравилось. Даже в изрядном подпитии после бессчётных коктейлей с божественным ромом он хорошо помнил легенды и мифы африканских народов, и ему вдруг подумалось, что, по обычаю африканских племён, многих белых парней приводили к жерлу вулкана во имя различных богов и потом эти белые парни уже не возвращались назад. Он даже всерьёз задумался над возможностью выпрыгнуть из машины и сбежать подобру-поздорову, пока не поздно, но решил всё же не дёргаться, хотя машина была открытая и ехала на скорости вполне безопасной, чтобы выпрыгнуть на ходу. Джим очень скоро заметил, что хотя каждый бог был единоличным хозяином и владыкой в своём анклаве, все шоссе и дороги Острова патрулировались гвардейцами Барона Тоннера – в ярко-красных мундирах, островерхих шлемах с эмблемой в виде зигзага молнии и в тёмных очках, даже ночью. Скорее всего в их задачу входило отпугивать и прогонять навязчивых коммивояжёров, правонарушителей и других незваных гостей. Если бы Джиму и удалось сбежать из машины, вряд ли бы он продержался здесь незамеченным дольше пятнадцати-двадцати минут, в этом тропическом раю. Странный странник в странном краю. Даже не так: очень странный странник в очень странном краю.

Чем ближе они поднимались к жерлу вулкана, тем тревожнее и неуютнее становилось Джиму. Он уже почти не сомневался, что его выбрали в качестве жертвы и вскоре ему предстоит нырнуть в кипящую магму. Но тут, к его несказанному облегчению, машина свернула на выступающий мыс, где два гигантских резных мегалита поддерживали третий камень, вытесанный в виде орла с широко распахнутыми крыльями. От этих камней веяло прямо-таки древностью. Джим подумал, что они, наверное, старше самого человечества. Людей ещё не было на Земле, а эти камни уже были древними. То есть, выходит, боги возникли раньше людей, сами по себе, независимо от человеческих представлений. Как и большинство здравомыслящих индивидуумов, Джим всегда полагал, что богов не существует, что их придумали люди, – но теперь он засомневался.

Где-то за четверть мили до мегалитов дорога закончилась. То есть закончилась гравийная дорога, а за ней начиналась другая – вымощенная камнями и закрученная спиралью. Шофёр остановил машину на стыке двух дорог, вышел и открыл дверцу пассажирам. Боги сделали Джиму знак, чтобы он выходил первым. Он вышел и вопросительно обернулся к Данбале Ля Фламбо:

– И что теперь?

Она указала на дорогу, вымощенную камнями:

– Ты иди по спирали, а мы подождём остальных.

Сэмпл распалась на миллиарды частиц, которые ещё как-то держались вместе – наподобие метеоров в метеорном дожде, – только за счёт внутреннего притяжения. Единственное, что утешало: она не чувствовала боли. На самом деле она вообще ничего не чувствовала, словно ей уже не хватало телесной целостности для нормального чувственного восприятия. Но она сохранила сознание, и в его возмущённом потоке кипели ярость и злость на Эйми. Смутный, рассеянный страх наплывал словно клочья тумана. Сэмпл знала: она стремительно падает в неизвестное и не может ни остановить, ни замедлить падение. Когда она умирала тогда, на земле, с ней хотя бы была Эйми. А теперь Сэмпл была одна – абсолютно, предельно одна. Её прежнее «я», на которое Сэмпл всегда полагалась раньше, как бы рассеялось и частично исчезло, так что она пребывала в полной растерянности – безоружная перед грядущими потрясениями. А что потрясения будут, в этом Сэмпл даже не сомневалась.

Судя по всему, она оказалась в лимбе. О лимбе было известно немного – в Посмертии было как-то не принято говорить об этой отдалённой области загробного мира, где нет вообще ничего и где души бесцельно слоняются в пустоте, пока – по чистой случайности – их не вынесет к Большой Двойной Спирали. Может быть, это и хорошо, что Сэмпл лишилась способности чувствовать – иначе при мысли о лимбе её охватил бы безумный страх. А сейчас она просто обозревала окрестности – если серое марево можно назвать «окрестностями», – зная, что ничего другого ей просто не остаётся: только наблюдать, по возможности делать выводы из своих наблюдений и ждать, что будет дальше.

Далеко-далеко внизу лежал взвихрённый микромир, где сияющие протоны и нейтроны вертелись вокруг атомных ядер, а электроны вспыхивали искрящимся фейерверком из красных, синих и жёлтых огней. Сэмпл хватило остаточного восприятия, чтобы оценить первозданную красоту этого зрелища. Ей всегда представлялось, что субатомная вселенная – это сплошная чёрная пустота, и её поразил этот сверкающий вихрь. Хотя она понимала, что скорее всего это не настоящий субатомный мир, а лишь её личная интерпретация некоей непознаваемой безграничной сущности, лежащей за пределами человеческого восприятия.

А потом Сэмпл увидела, что этот сверкающий мир из кружащихся сфер и колеблющихся огоньков всё-таки не безграничен. На горизонте – это был не совсем горизонт, а некая область вдали, где пространство как бы выгибалось дугой, но Сэмпл не знала, как это назвать, и назвала «горизонтом» – море взвихрённых атомов обрывалось бурлящей полоской квантовой пены, а дальше была чернота, бесконечная чернота, и в ней не было ничего, кроме единственной крошечной разноцветной спиральки, сверкающей в пустоте. Сэмпл знала, что это Большая Двойная Спираль, но на таком огромном расстоянии она казалась далёкой и недостижимой галактикой. Да, ярость Эйми забросила Сэмпл далеко в неизвестное. И сколько ещё пройдёт времени – если здесь есть понятие «время», – прежде чем Сэмпл в своих беспомощных, бестелесных блужданиях попадёт в притяжение Спирали и сможет снова создать себе тело для воплощения? Но даже если ей повезёт и она всё-таки доберётся до Спирали, сохранит ли она рассудок и сумеет ли вновь воссоздать себя? В одном ей повезло безусловно: почти лишившись способности чувствовать, Сэмпл не испытывала страха. Вернее, страх был, но какой-то притуплённый, смутный. А иначе она бы сошла с ума прямо сейчас – от безысходного ужаса.

Она уже смирилась с мыслью, что в этом странствии по пустоте ничего не будет, то есть вообще ничего – лишь монотонная скука, изнурительная и тоскливая. Но тут впереди, на краю пустоты, вспыхнуло яркое пламя, и Сэмпл пришлось срочно вносить поправки в свои изначальные предположения.

Когда Джим ступил на каменную дорогу, закрученную спиралью, Данбала Ля Фламбо крикнула ему из машины:

– Что бы ни происходило, не останавливайся, пока не дойдёшь до центра. Это жизненно важно. Не останавливайся ни при каких обстоятельствах.

Джим едва не остановился – сразу, как только услышал слова Ля Фламбо. Его первое побуждение – бежать отсюда подальше. Бежать со всех ног. Вот только куда он сбежит? Так что Джим лишь вздохнул и пошёл по изгибу древней спиральной дороги. Не торопясь. Таким нарочито прогулочным шагом. Он рассудил так: если нельзя сбежать, тогда, наверное, стоит послушать Данбалу Ля Фламбо и сделать, как она говорит. Но с другой стороны, не было смысла и торопить события. Джим не знал, что ждёт его в центре этой спирали, и как-то не горел желанием узнать.

Боги начали прибывать, когда Джим завершил свой первый полукруг и прошёл мимо стоявших камней. Большинство приехало на машинах, на больших лимузинах, явно изготовленных на заказ и в одном экземпляре, вроде того, на котором приехал сам Джим: на «кадиллаках» и «роллс-ройсах», на «мерседесах» и «иронделях», – был даже один невообразимых размеров «паккард патрициан». Но кое-кто предпочёл более странные средства передвижения. Мария-Луиза, хрупкая и невероятно старая женщина в мантилье и чёрной кружевной шали, прибыла в открытой коляске с впряжённой в неё шестёркой чёрных коней, а вместо кучера и лакеев у неё были скелеты. Саразин Жамбе и Клермесина Клермеил явились во взвихрённых коконах белого света – точно так же, как Данбала Ля Фламбо, Доктор Укол и Барон Тоннер явились в своё время в городок Дока Холлидея. Невообразимо красивая Эрзулье-Северина-Бель-Фам возникла в искрящейся, волнообразной ауре, как будто сотканной из ароматной чувственности. Воинственный Огу Баба, в ослепительно белом плаще, островерхом мамлюкском шлеме и с золотой саблей на поясе, приехал верхом – на чёрном как ночь коне. Капитан Деба примчался, вздымая гравий, на древнем, почти антикварном мотоцикле «Нортон».

Джим никогда раньше не видел этих новых богов, но их имена гремели у него в голове, отдаваясь звенящим эхом: Кадиа Боссо, барон Ле Крок, мадемуазель Шарлотта, Эрзулье Торо, Зантаи Медех, О-Ан-Иль, Гужон Дан Лех, Манн Инан, ан Ве-Зо, Зау Пемба, Ти Жан Пьед-Шеше, Папа Хонг-то. Они все собрались вокруг внешнего края спиральной дороги. Их было здесь столько… Если даже один из них – или одна – пробуждал парализующий ужас в душе самого отъявленного храбреца из смертных, то можно представить, что было, когда они собирались все вместе. Это был уже просто убийственный ужас – за пределами допустимого. Жуткие, угрожающие фигуры в плащах и замысловатых головных уборах, в странных одеждах и в великолепной, чарующей наготе – как почти обнажённая Эрзулье-Северина-Бель-Фам. Не все боги приняли человеческий облик. Эрзу-лье Торо явился в обличье огромного быка с золочёными рогами и гирляндой из орхидей на шее; Адахи Локо – в обличье слона, а барон Азагон – тот вообще принял облик живого пламени. Боги толкались, занимая места вокруг внешнего края дороги, и их ауры соприкасались, высекая из воздуха искры энергии, высокие головные уборы колыхались, раскачиваясь из стороны в сторону, сабля Огу Баба зацепилась за шлейф мадемуазель Шарлотты, а его чёрный конь, чуть поодаль, фыркал и бил копытами гравий, возбуждённый плотным скоплением энергии. И только почтённая Мария-Луиза была единственной, кто не толкался и не суетился, – перед ней уважительно расступались, давая дорогу. Зрелище было действительно потрясающее. Если бы Данбала Ля Фламбо не сказала Джиму, что нельзя останавливаться ни при каких обстоятельствах, он бы точно застыл на месте с отвисшей челюстью. Но он сразу понял, что Ля Фламбо надо слушать. Тем более теперь. Когда прибыли остальные боги. Джим продолжал идти. Вперёд по спиральной дороге – к центру. Но Ля Фламбо не говорила, что нельзя смотреть. И Джим смотрел. Смотрел во все глаза. Должно быть, немногим из смертных – если вообще хоть кому-то – доводилось видеть подобное. Может быть, если всё закончится хорошо и Джим выйдет из этого испытания целым и невредимым, к нему вернётся былой дар поэзии. Это собрание богов было почти за гранью возможного. Всё это надо запомнить и описать. Просто необходимо запомнить и описать. И в то же время Джим чувствовал, что с ним что-то не так – что-то с ним происходит. Самые разные цивилизации, самые разные культы – от анасази в Нью-Мехико до друидов в Британии – применяли в своих ритуалах магию спирали. Считалось, что хождение по спирали порождает пьянящее возбуждение, сродни возбуждению от яхе, пейота или псилоцибина, и сейчас, когда Джим шёл по спиральной дороге, по тугим виткам к центру, он и вправду испытывал нечто похожее. Сперва было трудно определить, действительно ли он вошёл в изменённое состояние сознания или просто сказывается нервозность. Сложно опознать галлюцинацию в мире, где реальность почти не отличается от галлюцинации.

Но где-то к началу третьего круга Джим уже ясно видел, как боги плавно раскачиваются из стороны в сторону, и даже камни у него пол ногами слегка колыхались – как волны. Джиму казалось, что он летит. Что его уносит куда-то ввысь. Ощущение было странное, но не сказать, чтобы неприятное. Где-то в горах, далеко-далеко, звучала гитара – парящая музыка Джимми Хендрикса. И Джим подумал: кстати, почему здесь нет Джимми, дитя Вуду? Безусловно, он заслужил место в этом собрании. Хотя, может быть, он где-то здесь. В смысле – на Острове. И звуки гитары – они настоящие. Джиму вспомнились их совместные пьяные ночи в Нью-Йорке и их последняя встреча на том рок-фестивале в Англии, на острове Уайт, всего за несколько недель до смерти обоих. Для Хендрикса то выступление стало последним в жизни.

– Если ты здесь, дружище, то помоги мне пройти эту хрень.

Джим не шутил. Ноги сделались какими-то ватными. Он вдруг понял, что ему трудно удерживаться на серпантине дороги. Его постоянно сносило влево, но Ля Фламбо его предупреждала, что нельзя останавливаться – нельзя сходить с дороги. «Да, – повторил Джим про себя, – помоги мне, дружище». Но никакой помощи не пришло. Наоборот. Боги, похоже, считали, что Джим исполняет сейчас некий важный ритуал, который станет ключом… знать бы ещё, к чему. И каждому богу, похоже, было что сказать Джиму. Их слова отдавались болезненной дрожью у него в голове, заглушая гитару.

– Раньше мы были связующим звеном между миром живых и мёртвых. Раньше, но не теперь.

– Теперь людей стало столько, что это уже не укладывается ни в какие рамки.

Джим чувствовал на себе взгляды богов. Они буквально впивались в него.

– Люди нас вытесняют. Из наших древних владений. Теперь у нас не осталось уже ничего, кроме этого Острова. А люди все умирают и умирают.

У Джима возникло гнетущее ощущение, что вудушные боги винят в своих бедах его одного. Он хотел возразить, возмутиться… но продолжал идти.

– Людей всё больше и больше. Они уже заполонили весь мир, который когда-то был только нашим.

Джим закончил очередной круг и пошёл на следующий. Теперь он совершенно определённо увидел в толпе богов горящие красным глаза Доктора Укола.

– Наверняка все не так плохо.

Глаза Укола сердито сверкнули в темноте.

– Это хуже, чем просто плохо.

– Ну а я тут при чём? Я вообще не хотел умирать. Я бы с большим удовольствием пожил ещё. И в двадцать первом веке тоже.

– У вас, людей, нет подобающего уважения к уникальному достоянию этого Загробного мира. Вы пронзаете сердце рассвета своими тупыми ножами. Вы разрушаете всю систему гармонии. Вы совсем не уважаете тех, кто был здесь задолго до вас. Вы растрачиваете первозданную энергию, воплощая свои больные фантазии, что происходят из ложных воспоминаний и дурных снов. Вы рвёте реальность на части, и опустошаете ценный источник, и топчете ногами магический потенциал истинных, непреходящих сокровищ.

Там, вдалеке, гитара Хендрикса взвыла протяжной нотой чистейшей и неизбывной тоски.

– Вы погубили свой смертный мир и хотите теперь погубить наш, посмертный.

До боли прекрасное лицо Эрзулье-Севсрины-Бель-Фам в ореоле блескучего чёрного пламени возникло перед глазами Джима как психоделическое видение. Джим вдруг понял, как сильно хочет её, эту женщину, эту богиню. И ему было невыносимо смотреть на неё и видеть это печальное выражение упрёка на невозможно красивом лице.

– Несостоятельность человека… для нас – это проклятие полного уничтожения. Мы, боги, духи и демоны, стали теперь вымирающим видом. Ты хочешь, чтобы нас здесь не стало?

Джим продолжал идти. Слёзы текли у него по щекам – непрошеные, незваные. Ему уже ничего не хотелось, кроме одного: чтобы Эрзулье-Северина-Бель-Фам заключила его в объятия и сказала, что прощает его, пусть даже он и не чувствовал за собой никакой вины. Но он продолжал идти. Он знал: если он остановится, всё пропало.

– Нет, не хочу. Вы же боги.

Лицо Эрзулье-Северины-Бель-Фам растворилось во тьме, его сменило лицо Марии-Луизы, неисчислимо древнее.

– Значит, ты сделаешь всё, о чём мы попросим?

Поход по спирали преисполнился безысходности и отчаяния.

– Конечно, я сделаю все. И вы это знаете. Просто скажите, что надо делать.

– Говорить ничего не нужно. Ты сам все узнаешь.

Джиму казалось, он сходит с ума, но он продолжал идти.

– Это я уже слышал, и не раз.

Ясные чёрные глаза на морщинистом древнем лице пронзили Джима насквозь, заглянули ему в душу.

– Это первое, что нам нужно. От тебя. Чтобы ты просто поверил. Слепо поверил. Такой, знаешь, слепой прыжок в пропасть.

Джим покачал головой. Центр круга был уже совсем близко.

– В своё время я только и делал, что сигал в пропасть, бездумно и слепо. Я был Королём Ящериц!

Мария-Луиза улыбнулась, как будто Джим наконец высказал очевидное.

– Поэтому тебя и выбрали.

Закрученная спиралью дорога закончилась у круглого плоского кроваво-красного камня с вырезанным на нём Мечом Ла-Плейс. Меч делил камень на две равные половины: петро и рада[64], жизнь и смерть, добро и зло, – а по внешнему краю круга шли различные символы магии Вуду. Не зная – зачем, почему, Джим встал на камень так, чтобы одна нога стояла на светлой стороне круга, а другая – на тёмной. Он просто чувствовал, что так нужно. Он обернулся к богам и крикнул:

– И что теперь?

– Повернись к камням.

Джим медленно повернулся – и увидел звезды. Как бы заключённые в раму между двумя вертикальными мегалитами и перекрытием в виде орла, на тёмном небе мерцали звёзды – девять звёзд, расположенных в виде чёткого геометрического узора и видимых только из самого центра спирали.

– Я вижу звезды. Но мне всё равно непонятно, что делать дальше.

– Она скоро прибудет, тогда всё и начнётся.

Языки пламени потянулись к ней и заключили её в кокон зыбкого света, обняв все частицы той распылённой сущности, что когда-то была Сэмпл Макферсон. Пламя согрело её… нет, не просто согрело. Оно собрало её воедино. Под воздействием тепла инертные молекулы снова пришли в движение. Прежние связи возобновились, разделённые синапсы соединились и принялись обмениваться информацией – пока ещё робко, как бы на пробу – получится или нет. Сэмпл – да, теперь она снова могла называть себя Сэмпл – поняла, что вновь обретает сознание и самосознание. Она ни на что не надеялась – к ней ещё не вернулась способность надеяться, – но что-то определённо происходило. Здесь, в лимбе. Где никогда ничего не происходит. И как только она это поняла, то ощутила рядом чьё-то невидимое присутствие – в этом пламени, и этом тепле. Может быть, само пламя было живым. Хотя в нём было что-то ещё. От этого невидимого существа исходила суровая, неумолимая сила, но при этом совсем не страшная, – сила, против которой Сэмпл никогда не решилась бы выступить, но которая прямо сейчас собирала её воедино, медленно возвращая к жизни.

– Кто ты?

– Я Данбала Ля Фламбо, и я пришла, чтобы забрать тебя отсюда.

– Я не понимаю. Моя сестра, моя половина, выбросила меня в лимб. Для меня это – конец.

– Твоя сестра совершила ошибку, поддавшись гневу.

– Твой путь ещё не закончен.

– Мой путь?

– Я Данбала Ля Фламбо, и я пришла, чтобы забрать тебя из лимба и вернуть на Тропу Мёртвых.

Молния ударила прямо из звёзд, оглушительный раскат грома сотряс пространство. Сине-белая вспышка – и Джим на секунду ослеп. Он отшатнулся, но всё же не вышел из кроваво-красного круга в центре спирали. Интересно, богам обязательно сопровождать свои речи громами и молниями? К чему эти пиротехнические представления? Джим и так уже ошеломлён, ослеплён, потрясён и впечатлён. Они его убедили. Он хотел крикнуть им это сквозь оглушительный звон в ушах, но решил понапрасну не надрываться. Всё равно это их не проймёт. Боги сделают то, что им нужно, и как-нибудь обойдутся без его советов. И им всё равно, что какой-то ничтожный смертный при этом ослепнет, оглохнет или вообще рехнётся. Эти вудушные боги вертят им, как хотят, – как их древнегреческие коллеги вертели беднягой Эдипом.

– Если я такое ничтожество, что же вы со мной колупаетесь?!

Когда зрение более-менее восстановилось, Джим взглянул туда, куда ударила молния – как раз в начало спиральной дороги, – но там был только взвихрённый туман, сотканный из миллиардов сияющих искр. Однако туман быстро рассеялся, и Джим увидел фигуру. Женщину. Она пошатнулась, сделала шаг и едва не упала. Джим не поверил своим глазам:

– Сэмпл?

Боги всё же решили свести их вместе? Ради какой-то там высшей цели, известной только богам? Он хотел выйти из круга и побежать ей навстречу, но его остановила Данбала Ля Фламбо. Она как будто заполнила собой все пространство над спиральной дорогой и проговорила, властно и настойчиво:

– Стой, где стоишь! Пусть она придёт в центр! Она сама! Не ходи ей навстречу, иначе ты её потеряешь!

Джим замер на месте. Всё его существо рвалось к Сэмпл, все инстинкты подсказывали: не стой, иди к ней, если хочешь остаться человеком, – но он никогда не посмел бы ослушаться Данбалу Ля Фламбо. Она была не из тех, кого можно ослушаться.

– Сэмпл, это я, Джим Моррисон. Мы встречались в космосе и потом ещё – в Аду. Иди по дороге. Быстрее. Иди сюда, ко мне. Просто иди по дороге. Ты сможешь.

Сэмпл растерянно огляделась по сторонам, но Джиму показалось, что она – как и он сам – уже проникается настойчивостью Данбалы Ля Фламбо. Она быстро взяла себя в руки и пошла вперёд, следуя изгибам спиральной дороги. Шагов через пять-шесть она споткнулась и чуть не упала, но всё-таки не упала и пошла дальше.

– Просто иди по дороге. Если почувствуешь что-то странное, не бойся. Не думай вообще ни о чём, просто иди по дороге – сюда, ко мне.

Голос у Сэмпл дрожал:

– А эти люди… эти существа… они кто?

– Боги Вуду.

– Вуду?..

– Не думай об этом. Просто иди, ладно?

– Я стараюсь.

Сэмпл шла по кругам спирали, сперва робко и неуверенно, но обретая уверенность с каждым шагом.

– Кажется, у меня начинаются галлюцинации.

– Постарайся не обращать внимания. Сосредоточься на том, как ты идёшь.

Сэмпл была уже совсем близко к центру. Круги становились всё меньше и меньше. Но у Джима не было ощущения, что она идёт к нему. Она как будто ходила кругами, но не приближалась.

– А может быть, просто перешагнуть эти дорожки?

Джим покачал головой;

– Нет, так нельзя. Даже не думай об этом. А то будет плохо.

– Что здесь происходит?

– Великая мистерия, я так понимаю.

– А я вообще ничего не понимаю.

– Добро пожаловать в наш супер-пупер закрытый клуб с ограниченным доступом.

– Ты ещё можешь шутить?

– Иначе я просто впаду в истерику и буду орать дурным голосом.

Сэмпл прошла по последнему завитку спирали. Она едва держалась на ногах. Джим потянулся к ней, подхватил, чтобы она не упала, и затащил в круг. И как только он к ней прикоснулся, из центрального камня выбился яркий луч света и вонзился в ночное небо сияющей иглой. Джим и Сэмпл даже не успели понять, что происходит, – заключённых в луче света, их подняло и унесло ввысь.