"Партизан Лёня Голиков" - читать интересную книгу автора (Михайлович Корольков Юрий)

Клятва

Грузовики довезли партизан до Рамушева – большого прифронтового села, наполовину сожженного гитлеровцами. Подбросив отряд ближе к переднему краю, шоферы вернулись обратно. А партизаны дождались, пока подойдет конный обоз, и вместе с ним тронулись в путь.

Из Рамушева вышли под вечер. Шли краем накатанной дороги; то и дело отряд обгоняли груженые машины, мчавшиеся к фронту. Тягачи волокли пушки, на лафетах, свесив ноги, сидели артиллеристы в зеленых касках. На перекрестках стояли девушки-регулировщицы с красными флажками. Было оживленно, как на большой улице.

– Гонят фрицев, по всему видно, – сказал Василий Григорьевич, шагавший с разведчиками впереди отряда. – До передовой нам идти да идти…

Наметанным взглядом Мухарев определил, что фронт отодвинулся еще дальше. Лавина машин, повозок, людей, устремленных вперед, говорила о том, что наше наступление продолжается и проходит успешно.

Ленька шел рядом с учителем. После недавней истории, когда Тропов чуть не прогнал его из отряда, он старался держаться поближе к Василию Григорьевичу.

Кроме оружия, партизаны несли лыжи. На дороге были они ни к чему, но в отряде ходили разговоры, что скоро придется свернуть с большака и идти целиной.

Начинало темнеть, когда разведчиков нагнал невысокий человек.

– Товарищ Мухарев, – обратился он к учителю, – пошли-ка своих молодцов ночлег поискать. Не то сам поезжай. Может, деревня где уцелела, заночуем пораньше. Так вот и шукай по этой дороге. А это что за пистолет с винтовкой?

– Ученик мой. Тот самый, про которого я рассказывал, – ответил Василий Григорьевич.

– Что-то уж мал больно… Ну да ладно, не ворочать же его теперь. Вместе с ним и поезжай, пусть привыкает…

Это был командир отряда Гвоздев, которого Ленька до сих пор еще ни разу не видал.

Место для ночлега нашли километрах в семи. Селение стояло в стороне от дороги. Как и Рамушево, оно сильно выгорело, и только на краю деревни уцелело несколько бань. Василий Григорьевич поехал навстречу отряду, а Ленька с дядей Василием принялся готовить ночлег. При свете спичек они замели сор да притащили несколько снопов ржаной соломы, которую неведомо как высмотрел в темноте дядя Василий.

Поджидая отряд, Ленька привалился на мятую солому и тут же заснул. Проснулся он, когда в бане было полно народу. Партизаны вповалку укладывались спать.

Это была последняя ночевка под крышей. Чуть свет прошли немного по наезженной дороге и свернули на узкий проселок. Вскоре и он кончился. Партизаны встали на лыжи и углубились в лес.

Болотами и лесами шли несколько суток. Иной раз забирались в такие дебри, что казалось, невозможно и выбраться. Лохматые ели поднимались вокруг непроходимой стеной. Их сменяли осиновые перелески, переходившие в болота, покрытые заиндевевшими кочками с сухой и жесткой, как щетина, осокой. Часть отряда шла целиной, прокладывая дорогу по снегу, потом тянулся обоз подвод в двенадцать, а сзади снова шли партизаны.

День проходил за днем, а конца пути не было видно. Никто не знал, когда отряд перейдет линию фронта, но этого момента ждали с нетерпением и волнением. Особенно новички. На привалах удивлялись: как далеко за Ловать угнали фашистов! Кто-то предположил, что идут партизаны вдоль линии фронта, а командир нарочно выбирает самые глухие места, чтобы приучить новичков к походной жизни.

Возможно, что в этих разговорах кое-что было вер но. Новичкам не хватало дисциплины, опыта, военной сметки, а иной раз просто навыков походной жизни.

На первом переходе несколько человек натерли ноги. Натерли не так уж сильно, однако пришлось усадить их на подводы вместо ездовых. Иные не могли управиться с лыжами: то обрывались у них ремни, то лыжи разъезжались в разные стороны, то они роняли палки…

Что касается Леньки, то со стороны казалось, будто на него и не влияет новая обстановка. Можно было подумать, что он легко переносит партизанские тяготы – суровые холода, бессонные ночи, долгие переходы. Но это только казалось. Уставал, выматывался Ленька сильно. Да и немудрено: усталость валила с ног даже здоровенных парней. Но Ленька держался, хотя иной раз так было тяжко, что ноги заплетались.

В такие минуты Василий Григорьевич косился на Леньку и спрашивал:

– Что, устал? Садись на подводу.

– Нет, – отвечал Ленька. – Ни капельки. На пенек налетел.

Он делал вид, будто и вправду споткнулся о какой-то пенек, торчавший под снегом, даже оглядывался на него, хотя никакого пенька не было.

Ленька продолжал шагать, а Василий Григорьевич, довольный выдержкой своего ученика, улыбался тайком: кремень парень!

Конечно, Леньке помогало еще и то, что приобрел он в пионерском отряде. Жизнь в лесу, на речке, военные игры, далекие походы сделали его выносливым, крепким. Он мог в два счета разжечь костер в заснеженном лесу, спать под открытым небом и не знал, что такое простуда. Прикорнув у костра на еловых ветках, он мгновенно засыпал и, если было нужно, так же мгновенно просыпался – бодрым, будто проспал целые сутки. Командир отряда даже ставил его в пример другим.

Партизаны шли безлюдными местами, не встречая ни своих, ни гитлеровцев. Все терялись в догадках: где же линия фронта? Первое время шли днем, а ночью спали. Но потом все стало наоборот: отдыхали днем, выставив кругом охрану, а выступали с вечера и потом останавливались на дневку перед рассветом. За все то время, как партизаны свернули с дороги, им не встретилось ни единой живой души. Партизаны не видели ни солдат, ни деревенских жителей. По самым скромным подсчетам, прошли километров сто.

На шестые сутки отряд остановился около извилистой заснеженной речки. Не у берега, а чуть дальше, в лесу.

– Сходил бы ты, Леонид, по воду, – сказал дядя Василий, когда на поляне разожгли костры, – неохота топленый снег пить.

В отличие от других дядя Вася называл его Леонидом, как, бывало, отец в торжественных случаях.

– Возьми ведерко, сбегай, а я тем временем лапника нарублю. Попьем чайку – и на боковую.

В лесу почти рассвело, а на речке было и того светлее. Ленька пошел вдоль берега. Конечно, прорубь можно вырубить в любом месте, но зачем попусту тратить время, колупать стылый лед, если можно найти родник. И вода в нем куда лучше – первый сорт!

Наконец Ленька увидел, что в одном месте под кручей снег будто темнее, чем везде. Как он и предполагал, здесь оказался родник. Спустившись вниз, Ленька днищем ведра сгреб в сторону рассыпчатый снег, продавил тонкий прозрачный ледок и зачерпнул воды.

Минут через двадцать он уже вернулся к полянке и с тревогой заметил, что партизаны не сидели, как обычно, вокруг костра, а стояли строем, с винтовками и автоматами. Свободной рукой Ленька ощупал свою самозарядку. Дядя Василий приладил к ней ремень, и теперь при ходьбе приклад не бил по ногам, но зато ствол винтовки торчал высоко над головой, как жердь

В кустах на краю поляны в охране стоял бывший киномеханик Степан, которого Ленька недолюбливал за его постоянные насмешки.

– Ты где это гуляешь? – спросил Степан. – Не поспеешь присягу дать – из отряда долой. Беги скорее, тебя уж выкликали!

Партизаны построились в две шеренги: одна против другой. Между шеренгами стояли Мухарев и Гвоздев. В руке Василий Григорьевич держал пачку белых листов. Рядом на распряженных розвальнях лежал перевернутый ящик, покрытый красной материей.

Ленька знал, что Степан известный насмешник, но все же забеспокоился: что, если и правда его уже вызывали к присяге?

Он торопливо поставил воду около костра и побежал к шеренге.

– Разрешите встать в строй! – сказал он, как учил его Василий Григорьевич.

– Становись, – ответил командир, а Мухарев продолжал что-то говорить партизанам.

Ленька встал рядом с дядей Василием.

Обычно, когда командир отдавал какие-нибудь приказания или говорил с партизанами, Василий Григорьевич стоял в стороне. А сейчас Ленька впервые увидел, что учитель стоит впереди командира и Гвоздев сам внимательно прислушивается к его словам.

– Я должен вам сообщить, – негромко говорил Василий Григорьевич, – что мы давно уже находимся в глубоком вражеском тылу и вчера пересекли границу славного партизанского края. Здесь наши люди самоотверженно борются с врагом и сохраняют Советскую власть. Люди не покорились фашистам, они создали свою лесную советскую республику, они трудятся в колхозах и отражают удары карательных экспедиций. Мы пришли сюда, в партизанский край, чтобы им помочь, мы вместе с ними будем громить ненавистных захватчиков.

Василий Григорьевич закончил тем, что каждый партизан перед началом боевых действий еще раз должен поклясться, что будет до последней капли крови защищать Родину, что жизнь его теперь принадлежит только народу.

– Пока еще не поздно, – понизив голос, сказал он, – пусть каждый решит для себя: хватит ли у него силы, сумеет ли он принять на себя такую ответственность? Кто не хочет оставаться в отряде, пусть отойдет в сторону. Есть здесь такие?

Партизаны стояли не шелохнувшись. Было в лесу так тихо, что отчетливо слышалось, как в стороне похрустывают сеном лошади.

– Тогда разрешите, товарищи, зачитать партизанскую клятву. Пусть каждый запомнит ее и скрепит своей подписью. И пусть не будет среди нас маловеров и трусов.

Василий Григорьевич взял обеими руками листок и начал читать.

– «Клятва партизана». – Мухарев остановился, обвел глазами шеренги и продолжал: – «Я, сын великого советского народа, добровольно вступая в ряды партизан Ленинградской области, даю перед лицом своей Отчизны, перед трудящимися героического города Ленина свою священную и нерушимую клятву партизана. Я клянусь до последнего дыхания быть верным своей Родине, не выпускать из рук оружия, пока последний фашистский захватчик не будет уничтожен на земле моих дедов и отцов…»

Василий Григорьевич дочитал до конца слова присяги и положил листки на ящик, покрытый материей. В торжественном молчании застыли партизаны. Сколько передумал каждый за эти мгновения!.. Лицо Леньки было сосредоточенным, губы беззвучно что-то шептали, брови нахмурились. Выглядел он сейчас гораздо взрослее.

– «За сожженные города и села… за смерть… за издевательства над моим народом…» – шепотом повторял он. Ленька стоял в строю, но мысли его унеслись далеко от этого леса, от заснеженных деревьев, стоявших так же сосредоточенно и молчаливо, как партизаны.

Гвоздев вышел вперед и стал по списку выкликать партизан. Присягу принимали одни новички. Один за другим они выходили из строя, скинув рукавицы, брали карандаш. И каждый выводил под присягой свою фамилию, писал свой адрес.

Иные, прежде чем подписать клятву, становились по команде «смирно», другие снимали шапку и с непокрытой головой скрепляли присягу. Кто-то, прежде чем расписаться, поднес листок к губам. И каждый, давая присягу, повторял перед лицом товарищей:

– Клянусь!..

– Голиков Леонид! – вызвал Гвоздев. Дядя Василий подтолкнул Леньку локтем:

– Иди.

Ленька вышел из строя, подошел к командиру, не помня себя от волнения, взял карандаш и непослушной рукой написал: «Дер. Лукино Мануйловского сельсовета. Л. Голиков».

Потом встал перед комиссаром и, забывшись, вскинул руку в пионерском салюте. Он смутился, сообразив, что не так все сделал, а учитель обнял его за плечи и растроганно сказал:

– Молодец, Леня! Правильно!..

Когда все новички отряда подписали партизанскую клятву, Василий Григорьевич поздравил их с принятием присяги и предупредил, что отдыхать придется недолго. К вечеру надо быть в селе Белебелке – районном центре, расположенном в партизанском крае.

В полдень отряд выступил дальше. Впервые за эту неделю партизаны шли днем по открытому месту. Они шли по территории лесной республики. Но на всякий случай командир приказал выслать вперед разведку: не ровен час, могут наскочить каратели.