"Далекие огни" - читать интересную книгу автора (Михайлов Сергей)

Глава шестая

В один из таких дней в станционном буфете появился доктор. Было около трех часов пополудни; Петр, хотя и был уже изрядно пьян, на ногах еще держался.

— А, вот, значит, где ты сутками пропадаешь, — весело проговорил доктор. — Что ж, дело хорошее, работа, она, как известно, из обезьяны человека сотворила. Хотя видок у тебя, надо сказать, неважнецкий. Пьешь?

— А тебе-то что за дело? — огрызнулся Петр, ворочая ящики с пивом. — Уму-разуму учить пришел? Так и без тебя учителей предостаточно.

— Да на хрена ты мне сдался, чтобы тебе, дураку непутевому, мозги вправлять. Просто шел мимо, вот и заглянул.

— Ну и дальше что?

— А и то. Будешь продолжать в том же духе, сопьешься, мужик, в два счета. Это я как врач тебе говорю.

Петр сухо, со злостью рассмеялся.

— Рано ты на мне крест ставишь, понял?

— Ну, крест, положим, ты себе сам ставишь. Могильный.

— А ты не каркай. Не выросло еще то дерево, из которого мне гроб сколотят.

Доктор рассмеялся.

— А вот это другой разговор. Вот это я и хотел от тебя услышать. Значит, жить будешь, мужик. Это я тебе как врач говорю.

Он ушел, не простившись. А Петр, злой и внезапно протрезвевший, с остервенением проработал до вечера и к костру вернулся трезвым.

Прошло еще несколько дней. Он продолжал пить, с каждым днем все больше и больше. Теперь по утрам, едва продрав глаза, колотясь в похмельном ознобе, он сначала выпивал стакан водки, тайком припасенный с вечера, и лишь потом отправлялся на станцию.

Однажды вечером, когда он, сильно пьяный, отсыпался прямо на полу зала ожидания, на станции остановился состав. Это был пассажирский поезд дальнего следования. То ли в самом электровозе случилась какая-то поломка, то ли где-то впереди, по пути следования, возникла неожиданная проблема, только остановка поезда не была запланирована. Пассажиры высыпали на перрон и, в ожидании отправления поезда, разбрелись кто куда. Кто-то из них забрел в буфет и бросил якорь там, кто-то, ворча и кляня все на свете, кутаясь в плащ, бесцельно бродил по окрестностям станционного здания; несколько человек оказались в зале ожидания.

Среди этих последних была респектабельная молодая пара, мужчина и женщина. Было видно, что и он, и она являются людьми с достатком. Оба брезгливо морщились, проходя по темным, сырым закоулкам станции, нетерпеливо поглядывали на часы и тихо переговаривались друг с другом.

Оказавшись в зале ожидания, они не сразу заметили валявшуюся на полу фигуру пьяного бродяги. Но вот ее взгляд случайно упал на заросшее щетиной, испитое лицо Петра Суханова. Она вздрогнула и остановилась.

— Что с тобой, Ларочка? — спросил ее спутник.

— Посмотри, — прошептала она, не отрывая застывшего взгляда от пьяницы. — Это же… это же…

Мужчина скользнул взглядом по Петру и с отвращением отвернулся.

— Да на что здесь смотреть? На это обпившееся животное?

— Да это же… Сережа! — вырвалось у нее.

— Это? Это Сергей? Этот бродяга — твой Сергей?! Не смеши меня, Ларочка, этот тип раза в три старше. Неужели ты не видишь?

— Вижу, — машинально ответила она. — Но…

— Сергей мертв, — жестко произнес он, — и ты это знаешь не хуже меня.

В этот момент репродуктор надтреснутым голосом объявил, что поезд «Иркутск — Москва» тронется через три минуты. Пассажиров просьба занять свои места.

— Пойдем, Лара, пойдем, — заторопил он ее. — Не дай Бог, опоздаем, тогда мы из этой дыры до скончания века не выберемся. Здесь и поезда-то раз в год ходят.

— Да-да… — забормотала она и, увлекаемая своим спутником, неуверенно направилась к выходу. Однако у порога остановилась и бросила последний взгляд на бродягу. — Нет, конечно это не он… Идем!

Они ушли, а через пару минут поезд, набирая скорость, стуча колесами и унося странную пару, покинул одинокую станцию.

Петр же… он был не настолько пьян, чтобы ничего не слышать, но и не настолько трезв, чтобы понять, что происходит. Смутно, сквозь полусомкнутые веки, он видел молодую красивую женщину и ее респектабельного спутника, слышал их голоса, отдельные слова, которые, кажется, имели какое-то отношение к нему. Нет, он ничего не понял из сказанного, но сердце его почему-то вдруг сжалось так, что, казалось, вот-вот разорвется на куски. Все это походило на какой-то странный, фантастический сон, от всего этого веяло чем-то потусторонним, нездешним, невозможным…

Наутро, очухавшись, он так и решил, что все это ему приснилось — и женщина, и пижон, ее сопровождавший, и их непонятные речи.

С этой ночи ему стали сниться сны. Они смущали, тревожили, пугали его, вносили какую-то сверхъестественную, сюрреалистическую струю во всю его никчемную жизнь, заставляли часами сидеть, задумавшись, где-нибудь в углу — и вспоминать, вспоминать… Вспоминать сны.

Но снов он не помнил. Проснувшись, он тут же все забывал.

Ударили первые октябрьские морозы, однако снега еще не было. В городе стало сухо и чисто, да и сам он как-то посвежел, помолодел, приободрился.

В середине октября вернулись из запоя Михалыч и Николай, работавшие грузчиками в станционном буфете. Оба были злые, трезвые, с посиневшими, заросшими щетиной лицами и трясущимися руками. Наткнувшись на пьяного Петра Суханова, они молча, методично избили его. Били не сильно, без злости, а так, скорее для острастки. Напоследок пригрозили, что если он еще хоть раз появится здесь, башку снесут в два счета.

В «бомжеубежище» он вернулся раньше обычного, еще засветло. На вопрос деда Евсея, где это он заработал фингал, Петр лишь сухо рассмеялся и добавил, что получил расчет и в буфет ему дороги больше нет.

Забившись в подвал одного из полуразвалившихся строений, он заснул беспокойным сном. За ночь столбик термометра упал до минус десяти, и к утру он продрог до самых костей. Провалявшись на куче тряпья до полудня, он хотел было подняться, но не смог: его бил сильный озноб, лоб пылал, во рту пересохло, мысли путались.

Таким его и застал дед Евсей.

— Плохи твои дела, Петруха, — покачал головой старик. — Ну ничего, мы тебя враз на ноги поставим. Лежи здесь и не высовывайся, а я сейчас…

Сердобольного деда Евсея обуяла жажда деятельности. Выскочив из подвала, он обежал весь лагерь, раздобыл где-то заварки, старый закопченый чайник с кипятком, полбутылки водки, немного меду — и приволок все это в подвал, где метался в жару Петр Суханов. Потом вывалил все принесенное в чайник и как следует взболтал.

— Пущай настоится.

Минут через десять он заставил больного выпить эту «адскую смесь» всю без остатка. Петр безропотно подчинился.

— Молодцом, парень. Сейчас полегчает.

Через четверть часа ему, действительно, полегчало. Обильный пот заструился по всему его телу, знобить стало меньше. Однако в подвале было слишком холодно для того, чтобы «лечение» возымело должное действие. Осененный внезапной мыслью, дед снова убежал наверх.

Вернулся он с полковником Колей и еще двумя бродягами. Они тащили целый ворох старых, местами прожженных одеял и разного другого тряпья; дед Евсей заботливо вывалил все это на Петра и как следует укутал его.

— Порядок, — прошамкал старик, любуясь результатами своего труда. — Если завтра не встанешь на ноги, можешь плюнуть мне в рожу.

Однако к вечеру ему снова стало хуже. Опять подскочила температура, заложило грудь, появился кашель. Четверо бродяг поочередно дежурили у его бомжарского ложа, удрученно глядя, как он мечется в тяжелом бреду.

Утром он пришел в себя, но изменений к лучшему пока не намечалось.

— Слушай, дед, — торопливо проговорил он, тяжело дыша, с трудом ворочая языком, — помнишь, ты мне о жизни рассказывал?.. о том, что нет ничего более ценного… так вот, дед… я понял… Слышишь, дед! — Он порывисто сел, глаза его запылали огнем одержимого. — Я не хочу умирать!..

— Не хочешь — не умирай, — философски заметил дед Евсей, — все в твоей воле. Ты, главное, Петька, держись. А мы… чем можем — поможем.

— Факт, — кивнул бывший полковник. — Мы тебе, парень, так просто помереть не дадим.

Дед Евсей снова исчез. Вернулся он с доктором.

Тот бегло осмотрел больного и мрачно покачал головой.

— Плох ваш приблудный, совсем плох. Помрет он здесь, это я вам как врач говорю… — Он в раздумье почесал свою бороду, прошелся по подвалу и наконец принял решение. — А ну-ка, мужики, тащите-ка его ко мне до хаты. Пускай у меня отлежится, в тепле и уюте. Боюсь, как бы до пневмонии дело не дошло.

Бомжи подняли Петра с его ложа и поволокли вслед за доктором. Доктор жил в двух кварталах от «бомжеубежища», и процессии потребовалось не более четверти часа на этот марш-бросок.

Как они добрались до квартиры доктора, Петр уже не помнил: он потерял сознание еще в самом начале пути.