"Укус Змея" - читать интересную книгу автора (Зайцев Михаил)

Год 1993, осень Змей меняет кожу

1. Бои местного значения

Кафе «Ласточка» стало чем-то вроде штаб-квартиры для братвы, что с 1988-го держала Пролетарский район города Энска.

Держали «Пролетарку» местные уроженцы, «пролетарские», далеко не самые крутые пацаны в городе, но реально крутым их районного масштаба распальцовки были пока побоку. Крутые «центровые» все еще грызлись за контроль над мебельным комбинатом, до окраин у них пока, на момент осени 93-го, не дошли руки.

С середины 1988-го Пролетаркой верховодил персонаж по имени Гена, по кличке Крокодил. Он подмял под себя район после того, как сел прежний теневой король рабочей окраины, которого все звали Самбист. Король пролетарских отправился, красиво говоря, в изгнание, в мордовские лагеря, вместе со всей своей королевской ратью, а природа, увы, не терпит пустоты. В 88-м районного разлива менты еще даже и не думали о том, чтобы крышевать территорию, и пустоту заполонили пацаны Гены Крокодила. Но о них тремя абзацами позже. Сначала о Самбисте.

Он, Самбист, возник в Энске в памятном олимпийском году. По окончании Института физкультуры его распределили простым физруком в обычную школу Пролетарского района города мебельщиков. Молодой красавец-спортсмен, будто бы сошедший с плакатов о светлом коммунистическом завтра, страдал амбициями и, организуя при школе борцовскую секцию, всерьез намеревался растить чемпионов, как минимум РСФСР. Порядками секция походила на секту, далеко не все желающие в нее влиться мальчишки выдерживали железный режим и сталинскую дисциплину, однако которые выдерживали, те буквально боготворили тренера.

К моменту появления в стране первых кооператоров мальчики из первого набора сектантов возмужали, а кое-кто из них успел отслужить в Афгане и вернуться с новыми, весьма полезными для будущего России умениями. Появление кооператоров повлекло за собой отъем спортзала у гордого тренера. Предприимчивые деляги из новых русских нэпманов организовали в спортзале занятия аэробикой. Как будто само время толкнуло или, вернее, столкнуло Самбиста и его спортивную паству на тропу войны.

Частников, алчущих разжиться на аэробике, Самбист со своей территории выжил и еще денег с них получил «за моральный ущерб» и вообразил себя этаким Робин Гудом. Компактный отряд из лучших ветеранов секции во главе с тренером занялся рэкетом, но не только. Они еще и гоняли шпану, вроде юного Гены Крокодила, в ту пору завсегдатая детской комнаты милиции. Самбист и его матерые выкормыши ратовали за порядок, при них ментам стало нечего делать, кроме как бороться с ними же, с рэкетирами Робин Гудами. И менты таки победили, упекли спортсменов на нары.

А тут как раз экс-хулиган Крокодил отслужил срочную, едва не загремев в дисбат, и вернулся в родную Пролетарку. И подросших дружков по детским безобразиям потянуло к нему, как магнитом. Бригада Гены сформировалась как-то сама собой. И опять же виной тому время перемен — у ментов началась хренотень с зарплатой, повлекшая переоценку ценностей, учено выражаясь, коллективный катарсис. Победившие Самбиста менты и с Крокодилом боролись поначалу, но уже не так, вяло и без огонька. А потом и вовсе перестали бороться и предложили делиться. Крокодил, ясен перец, согласился платить оброк.

И все сложилось, срослось нормально, все было тип-топ, да вот незадача — в 1992-м по инициативе мэрии на территории Пролетарского района организовался вещевой рынок, который стал яблоком раздора между прикормленными мусорами и кормящими их бандитами. Мусора прикинули и решили, что им выгоднее крышевать рынок, чем есть крохи с чужих рук. Крокодил на время притушил боевой пыл мусорни, значительно увеличив отстежку, потом еще увеличил, но всему есть предел. И этот самый предел неумолимо приближался. К осени 93-го подковерная тяжба между теневыми властителями Пролетарки и серыми достигла своего апогея. До радикальных мер дело покуда не дошло, обе стороны выжидали, но шаткое затишье могло взорваться в любой час.

Затишье перед бурей в Пролетарском районе города Энска парадоксальным образом совпало с открытой конфронтацией в городе Москве Верховного Совета и правительства Бориса Ельцина. И еще одно фатальное совпадение — вдруг выяснилось, что всеми забытый Самбист отмотал срок и вот-вот появится в Энске! Ясное дело, не один, а со всеми гвардейцами, которым впаяли те же срока, что и главарю. Пережиток перестройки вот-вот вернется, и...

— ...И ты понимаешь, мусора стопорить его станут. — Аркаша по кличке Башка плеснул себе пива, пригубил, продолжил: — Ты понимаешь, Гена, мусора дадут Самбисту нас порвать, а после его закроют, и дело в шляпе! Пролетарка ихняя.

— За нехера делать Самбисту нас не порвать, — Гена Крокодил выщелкнул сигарету из пачки «Мальборо», прикурил от пламени «Зиппо». — У нас быков больше, а у Самбиста сколько их было? Сколько с ним вернется?.. Вась, чо скис?

Последний вопрос Крокодил адресовал опухшему низкорослому малому, который сидел по левую руку. Предыдущие вопросы — молодцу напротив, Аркашке Башке.

Они сидели в отдельном, отгороженном от общего помещении кафе «Ласточка». Трое за единственным столом. Они обедали: бригадир Крокодил, его правая рука и первый советчик Башка и просто Вася, без клички, который выполнял при бригадире функции денщика или, если хотите, секретаря.

Обычно обед в «Ласточке» затягивался часа на три. Как обычно, горячие блюда остывали, а сотрапезники не спешили кушать, курили, потягивали пивко и перетирали базары.

Вася без клички покамест в терке участвовал чисто символически. Утром он вернулся из Москвы, где гулял на свадьбе у двоюродного дяди. Вася мучался похмельем и налегал на пиво.

Аркаша Башка, наоборот, был сегодня особенно возбужден и позволял себе лишнюю фамильярность в общении с бригадиром. Он всегда, когда заводился, позволял себе лишнее, и это сходило с рук. Крокодил ценил его за смышленость, мудро предпочитая не замечать нарушение субординации, если терка шла без лишних ушей.

— Вась, чо киснешь, спрашиваю? Совсем херово? Может, водяры для тебя заказать?

— Не-е, — замотал бледной головой Вася. — Не, Ген, не смогу боле ханку жрать... — и соснул пивка прямо из бутыльного горлышка.

— Ген, отставь его, пусть отдыхает. Гена, как ты не догоняешь, что пришла пора капитально прибздеть? У нас бычар до хера, не спорю, но братва Самбиста прошла зону, ты понял?

— И чо с того? Ну припухали они в Мордовии и чо?

— Через плечо! Пацаны Самбиста росли на спортивном режиме — это раз, половина ихних Афгань носом пропахала — это два, а теперь еще и зону прошли — это много. Реальные бойцы, сечешь? Гвардия, мать их в душу! А у нас? Понты голимые! До хера, но понтов! А их мало, но все козырные!

— Не смеши мою жопу, она и так смешная. Им нас не сделать.

— Хер с тобой! Пусть не сделать! Но покоцают капитально, а мусора нас, покоцанных, дожмут, и финиш! Пролетарка ихняя, мусорская!

— И чо ты предлагаешь? Лечь прям щас под мусоров?

— Да ну, ты чего? С мусорней хороводы водить нам без мазы. Я тут вот чего, ты понимаешь, удумал: Самбист, он кто? Крутой, как мамонт из вечной мерзлоты! Он и его гвардейцы подсели, когда и стволов-то ни у кого, кроме органов, реально не было, они...

— Йоп! Молоток, Башка! — перебил собеседника Гена почти в буквальном смысле — ударил ладошкой по столу так, аж тарелки подскочили, чуть пиво не расплескалось. — Вот это в тему, братела! Забиваем мамонтам стрелку и шинкуем их из всех стволов! Сукой буду, прокатит!

— Ни хера, Гена, не прокатит! В курсах Самбист, что на воле пули свищут и нарыть ща волыны — ноу проблем. Телевизоры, ты понимаешь, и на зонах есть. В телевизоре каждый день про заказухи трендят. При оружии они вернутся, как пить дать! И один его афганец с волыной стоит трех наших с «калашами», скажешь нет? У них, ты понимаешь, реальный опыт, а наши? Только и стреляли, что в лесу по консервным банкам!

— Э, не скажи! Есть у нас и которые в армии служили, и...

— И чмурили там чурок! — подхватил Аркаша. — Знаю я, ты о ком, бухал я с ними, слушал байки про Чуркистан и анашу. Херня все это, Гена! Нам с мамонтами внагляк письками мериться ваще без мазы, уроют и так, и этак. Ну или покоцают капитально, нам без разницы, все одно — вилы! Но ты понимаешь, они там на зоне, у кума в гостях, новости по телику смотрели, будто кино про будущее из прошлого, ты понял?

— Не-а, не въезжаю я. Проще говори, без кучерявостей.

— Бля! Ну ты тормоз! Ну ты сам прикинь, жил бы сейчас этот... Пушкин, стал бы он этого, как его, иностранца на дуэль звать, а?.. Хера! Заказал бы фраера, и всех делов! А оживи они щас, а?

— Кто?

— Да Пушкин и тот фраер, который его на дуэли грохнул! Он бы его сызнова на дуэли стрельнул, ты понял?

— Кого стрельнул?

— Пушкина, бляха-муха! Потому как Пушкин — мамонт, он щас не жил, он тогда жил. Он бы ща заместо того, чтоб фраера заказать, по новой замутил дуэль, во!

— Йоп, Аркаша. Ну ты и грузишь! Ни-и хе-е-ера не въезжаю.

— Хер с тобой, проехали! Объясняю на пальцах: когда Самбист садился, были одни понятия, своя распальцовка, а щас совсем по-другому пальцуют и понятия поменялись, согласен?

— Базаров нет.

— Во! А мы давай сыграем с Самбистом по тем, по прежним понятиям, врубаешься? По тем понятиям, при которых он жил до зоны, а не по тем, о которых догадывается, глядя в телевизор, ты понял? В восемьдесят шестом, в соседнем районе, в Ленинском, две кодлы нарисовались, помнишь? Я совсем малым был, и то помню, как они район меж собой разыграли. Ихние бугры за район один на один бились. Типа, все по честняку, справедливый махач, а победителю — район, ты понял?

— Ты чо, Башка? С дуба упал? Предлагаешь мне с Самбистом махаться?

— Крокодил, бля! Тормозишь! Ясный перец, он тя замесит, я ж понимаю! Мы тебе руку загипсуем, ты понял? Отмазка железная! Пусть Самбист одного своего бойца выставит, а мы своего, чей победит, за тем и Пролетарка.

Гена нахмурился, свел брови, сморщил лоб. Скуренная сигарета меж его пальцев чадила, вонюче дымил тлеющий фильтр.

Аркаша поискал глазами, откуда бы еще плеснуть себе пива, уставшее горло промочить, и не нашел.

Пока двое за столом плевались словами, третий сотрапезник, денщик Вася, вылакал все пивко и заметно поправил здоровье. Ожил до той степени, что уже начал соображать, о чем базарят Башка и Крокодил Гена.

— Кого биться-то выставим? — Гена брезгливо стряхнул с пальцев вонючий фильтр в хрусталь пепельницы.

— А Борова если? — Аркаша смочил горло остатками пива в персональном бокале. Только и хватило, что брызнуть на связки.

— Думаешь, потянет? — В глазах бригадира читался скепсис.

— Хы!.. — Его ближайший советчик осклабился. — Сто сорок кэгэ, на двух метрах скелета поперек себя шире — потянет только так!

— Может, и потянет, но стремно. — Гена прикурил новую сигарету. — Район на кон ставим, не хер собачий. Амбал Боров риска не перевесит.

— А мы ему втолкуем: типа, победишь — войдешь в реальный авторитет, а побьет тебя ихний гвардеец, так лучше, чтоб до смерти, не то мы в асфальт закатаем.

— Лажа! — мотнул головой с зажатой в зубах сигаретой Гена. — Бугай — свой, правильный пацан. На него наеду — братва в репе почешет и скажет: скурвился командир, беспредельничает. Мне себя перед братвой опускать резону нету.

— Тогда найми громилу со стороны, ты понял? Боксера какого или каратиста из Москвы, а?

— Беспонтово, — снова мотнул головой бригадир-командор. — Все реально крутые под кем-то ходят. Свистнет наемник своей крыше, и, считай, мы сами перед чужими раком встали, очко подставили.

— Да ну брось ты! Нужны мы каким-то московским крышам, как рыбе зонтик. Усложняешь, бугор.

— Не, Аркаш, не! Тема с наемником не канает! Понты надо держать, да и бабок реальный костолом запросит немерено. Может, и стока, скока у нас сроду не было. И опять же, цену сбивать — себя лажать на хер.

— Э, Ген, слышь? — влез в разговор реанимированный пивом Василий. — Как в девяносто первом на комбинат вместо Горбачева другой приехал, ты помнишь?

— Иди на хер, — отмахнулся Крокодил. — Не до тебя, засохни.

— Ген, э-э, я в тему! Ты послушай! И ты, Башка, слушайте. На свадьбе у дядьки я телку склеил, родственницу, значит, невесты. Телка в дурке работает, санитаркой. Танцуем с ей, она мне про буйных психов, про врачей, про колеса пургу прогнала и спрашивает: вы сами, интересуется, ваще откуда? Я ей — из Энска, говорю. Подмосковного я, признаюсь, разлива. Она в ответ: йо-п-р-с-те! У них, говорит, в дурдоме, в специальной палате на одного, лежит чисто овощ тот кадр, который в девяносто первом покоцал в Энске контору. Откуда, спрашиваю, известно, что это тот кадр, и ваще, про ту заморочку? Тебе, спрашиваю, откуда известно? Она сливает, типа, того крутого кадра в ихний дурдом тогда ж, в девяносто первом, из Кремлевки привезли, и те, которые его...

— Хорэ лапшу вешать! — оборвал реанимированного Аркаша. — У меня отчим в мебельном техникуме сантехником числился, он божился, что тот крутой застрелился на крыше.

— Фига! — И Вася показал Башке кукиш. — Он в себя стрельнул, чтоб в больничку попасть. В ребра стрельнул, навылет, знал куда. Операцию ему сделали, он от наркоза отошел и, как был забинтованный, так и дернул в бега. Его комитетчики сторожили после операции, так он их всех уделал, как бог черепаху. Здоровых комитетчиков на стреме один больной в бинтах после наркоза, а уделал реально. Кабы не в Кремлевке его резали, точняк бы свинтил. Но тама, в Кремлевке, знаешь, как все обложено? Повязали крутого и сразу на иглу. Солидно?

— Фуфло, — усомнился в услышанном Гена. — Чо, санитаркам докладывают, откель кого привезли и за чо в дурке закрыли?

— Хлопцы, которые того кадра из Кремлевки в дурдом кантовали, уже никакого, обколотого, чисто овощ, к моей крале клеились. Для солидности слили ей, чего у них тама было с этим кадром. Типа, мы не просто так пальцы гнем, а мы хлопцы при делах, солидон??

— И чо? Дала им твоя телка?

— Хер с ней, с телкой, Ген! Эт я все к чему базарю-то, мужики! В Москве щас ва-а-аще финиш! Эти, из Верховного Совету, грозятся мэрию взять и на Останкино двинуть. Ельцин ссыт, менты под лавки забились, базар-вокзал. Телка вчерась говорила, что в ихнем дурдоме врачи работу прогуливают, а санитарки, значит, с охраной на радостях забухали. Это я к тому, что, если моей телке замоскать две-три сотки бакинских, так она подмогнет того крутого кадра из дурки умыкнуть.

— Был крутым, да весь вышел, — скептически скривился Крокодил Гена. — Столько лет на игле, какой с него прок?

— Телка брехала, что его вроде как законсервировали ширевом, — уточнил Вася. — Вдруг как слезет с иглы, так оклемается в натуре? Вдруг он в натуре, реально, законсервированный? Мы ему тогда чистую ксиву устроим, бабки на карман дадим, и нехай линяет, куда ему надо, только вначале пусть за нас против Самбиста выступит. Нормальный ченч — свобода за один нормальный махач. Ему ништяк, и нам не херово.

— Йоп-понский городовой! Ген, а ведь Васька дело говорит! Ломка у этого Рэмбо херова пройдет, проверим его, как он махается, и в легкую договоримся, если кадр подходящий. А сдохнет от ломки иль при проверке — так и хер с ним! Какие проблемы? Пару тачек с пацанами до Москвы сгонять, пара сотен баксов телке, еще кому там в дурке, если надо сотнягу-другую — без проблем!

— Не боишься, Башка, что тот Рэмбо так оклемается, что всех нас уроет, а?

— С умом все устроим, Ген! Зря, что ль, я на Башку откликаюсь? Я все придумаю, как устроить! За базар отвечаю.