"Танцы на «точке» (Сборник)" - читать интересную книгу автора (Серегин Михаил Георгиевич)

Глава II

Майор Паницкий оказался длинным тощим мужчиной лет сорока пяти, довольно нескладным, неуклюжим, совершенно неспортивного вида. Паницкий не был плешивым, шапка темно-русых волос аккуратно покрывала всю его голову без проплешин, прогалин и тому подобных недостатков. Умный волос покидал дурную голову майора исключительно спереди, обнажая высокий лоб, казавшийся непомерно огромным, точно лоб мыслителя, философа. Вот из-за этого лба майор Паницкий временами и казался совершенно лысым, особенно если смотреть на него снизу вверх, что при его росте получалось очень даже часто.

Паницкий велел милицейскому патрулю доставить всю компанию в управление, куда сам он обещал подъехать вскоре. Чтобы выполнить приказ майора, пришлось вызывать милицейский фургон, потому что восемь человек вместе с самими милиционерами в обычный патрульный «уазик» никак не помещались, и когда этот фургон наконец-то прибыл и их всех пятерых сажали туда, это выглядело уже как арест. Полыхаев при этом криво улыбался, заметно нервничая. Петрович и Сашка тупо молчали, их обоих мучило похмелье, Леха-киллер и Юлька переглядывались друг с другом, были спокойнее всех. Для них общение с ментами было делом привычным.

Майор прибыл в управление вовсе не скоро, а к девяти часам, к началу рабочего дня, и первым для беседы пригласил Полыхаева. Остальным пришлось по-прежнему сидеть в коридоре и ждать. От майора Полыхаев вышел довольный и, не глядя на сидящую в коридоре компанию, поспешил к выходу. За ним в кабинет зашел Петрович, через полчаса туда же позвали Сашку. Еще через некоторое время завели и Леху, и Юлька осталась сидеть одна. Ждать ей до ужаса надоело, она стала потихоньку задремывать, что было вполне естественно после без сна проведенной ночи, как вдруг дверь кабинета вновь отворилась, и на этот раз пригласили ее.

Внутри она нашла всю компанию сидящей на стульях у стены, вид у каждого был отменно сумрачный и удрученный. Ей майор предложил сесть на стул возле своего стола, что Юлька тут же и сделала.

– Так, вначале персоналии, – сказал майор, пододвигая к себе лист бумаги и вопросительно глядя на Юльку.

– Фролова Юлия Владимировна, – сказала Юлька. Майор стал писать.

– Год рождения?

– Семьдесят девятый.

– Адрес по прописке?

Юлька назвала.

– Место работы?

– Дворец культуры «Комбайн», музыкальная студия.

Майор перестал писать, поднял на нее глаза, нахально и иронически ухмыляясь.

– А вот сейчас возьму и позвоню туда, в ДК «Комбайн»! – сказал он весело. – Спрошу, правда ли ты там работаешь.

– Звони, начальник, могу номер телефона подсказать! – отозвалась Юлька устало и грустно. – У меня там шесть часов в неделю по девятой тарифной сетке. Что, на эти деньги можно жить?

– Ах, вот как! – Майор посмотрел на нее серьезно, с сочувствием. – И давно на углу стоите?

– Не так, чтоб очень… Года полтора. – Юльке сочувственная рожа майора была еще неприятнее нагло ухмыляющейся.

– Понятно. – Майор кончил писать, отложил ручку в сторону. – Значит, так! – сказал он, пристально глядя на нее. – Где и когда познакомились вы с Губиным Дмитрием Петровичем? – был его первый вопрос.

– Губин – это вот этот, что ли? – Юлька кивнула на сидящего возле стены Петровича.

– Так! – майор откинулся на спинку стула. – Имен лиц, с которыми вы были задержаны, вы не знаете?

– Они мне не представлялись! – ответила Юлька. – Называли друг друга в разговоре между собой. Вот этот, старый и лысый – Петрович, вот эти двое – Леха и Сашка.

– Так, хорошо, хорошо. – Майор кивнул, перебивая ее. – Итак, когда и где вы познакомились с Петровичем?

– Вчера вечером. Вот этот, Сашка, снял меня на Большой Казачьей, привез к нему на склад.

– Когда это было?

– Около половины шестого.

– На какой машине он к вам подъехал на Большую Казачью?

– На черном джипе.

– Марка?

– Без понятия! – Юлько небрежно отмахнулась. – Я в этих иномарках ничего не смыслю.

– Ну, это та самая машина, которая выезжала из ворот склада и была задержана патрулем ДПС?

– Конечно! – Юлька пожала плечами. – А какая же еще?

– Так, хорошо, – майор на мгновение задумался, глядя на чистый бланк протокола. Потом спросил тем же ровным корректным милицейским тоном: – Скажите, Петрович вам рассказал, куда он ездил вчера с друзьями на своем джипе?

Юлька запнулась, глядя на майора озадаченно. Вдруг вспомнила, что это старый ментовский трюк: следователь спрашивает, какого цвета была перчатка, хотя на самом деле сам факт наличия этой перчатки под большим вопросом.

– Петрович вчера никуда не ездил на этом джипе, – сказала Юлька. – Они весь вечер сидели на складе и пили.

– Ну как же никуда не ездили? – спросил майор с мягким укором в голосе. – А соседи – люди, живущие в частных домах рядом с вашим складом, – утверждают, что черный джип около шести часов выехал из ворот склада и вернулся минут через сорок обратно.

У Юльки противно екнуло в груди при этих словах. «Соседи! Черт… Что за олух этот Петрович!» – думала в отчаянии Юлька. Устраивает мокрое дело, ничуть не заботясь о том, чтобы лишний раз не засветиться! Однако теперь, даже если есть показания против них соседей в Слепцовке, ей ничего не остается, как и дальше врать напролом, наплевав на все. Главное, не запутаться в своих утверждениях, не отказываться от собственных слов.

– Мне плевать, что говорят ваши соседи! – сказала она агрессивно. – Я говорю то, что сама видела. Петрович и его друзья весь вечер сидели на складе и пили, никуда не ездили.

К удивлению Юльки, майор удовлетворенно и даже как-то благосклонно кивнул, и Юлька вдруг поняла, что все эти показания соседей – чистый блеф, очередная ловушка, в которую майор хотел поймать ее. Что на самом деле майор ни в какую Слепцовку еще не ездил и ни с какими жителями этой крохотной деревушки, где расположен был склад Петровича, не разговаривал. У Юльки вдруг кровь бросилась в лицо, ей стало нестерпимо жарко от осознания того, какой опасности она только что чудом избегла.

– Так, хорошо, – сказал майор. – Значит, вы утверждаете, что эти трое, – он кивнул в сторону сидящих у стены, – вчера весь вечер сидели на складе и пили, так?

– Почти, – сказала Юлька. – Пили только вот эти двое, Петрович и Сашка. А вот этот, Леха, не выпил ни грамма.

– Серьезно? – Майор снова откинулся на спинку стула. – Как это он ухитрился?

– Он же ночной сторож при складе, – пояснила Юлька. – Я так поняла, хозяин ему запретил пить.

Майор усмехнулся, кивнул, открыл было рот, хотел еще что-то сказать, но тут дверь открылась, и в комнату вошел милицейский капитан, коренастый, небольшого роста, но казавшийся физически крепким, мускулистым, на вид много моложе майора, почти еще мальчик.

– Ну что, как он? – спросил его майор, едва только капитан закрыл за собой входную дверь.

– Да плохо, – отозвался тот. – Врачи говорят, состояние стабильное, но тяжелое. Однако шанс выжить есть.

Майор кивнул, хмуро и скорбно глядя в окно. Капитан тем временем уселся на свободный стул возле стола, стал рассматривать Юльку понимающим взглядом.

– Я его расспрашивал, -продолжал капитан. – Он еле языком ворочает. Говорит, в машине сидели четверо, лицо разглядел у одной только бабы.

– У какой бабы? – Майор смотрел непонимающе.

– Ну, молодой девушки, – поправился капитан. – Там, в джипе, девушка сидела, ее лицо он только и видел.

– Да? – Майор удивленно покачал головой. – Она-то что там делала?

– А хрен ее знает, – ответил капитан. – Я его спрашивал: «Может, ты ошибся?.. Может, это молодой парень такой?..» Но он настаивает. «Нет, – говорит, – это баба была». Вот, – капитан вытащил из папки лист бумаги, положил его на стол перед майором. – Я записал ее приметы.

– «Овал лица продолговатый, нос средний, волосы прямые, зачесаны назад…» – вполголоса бормоча себе под нос, читал майор. – Слушай, – сказал он, откладывая бумагу. – Эти приметы кому угодно подойдут. Вот, например, красавица сидит! – Он кивнул на Юльку.

– Ага, – согласился капитан, снова рассматривая Юльку понимающим взглядом. – Она вполне под эти приметы подходит.

– Вот что! -сказал майор решительно. – Сейчас бери эту девочку и дуй снова в больницу. Покажи ее Николаю. Интересно, что он скажет. Против нее и всей этой компании есть серьезные подозрения.

Капитан кивнул, поднялся, жестом приглашая Юльку следовать за ним.

До больницы доехали на служебной «Волге», капитан сидел за рулем, изредка посматривая на сидящую рядом Юльку и ухмыляясь. В больнице им выдали белые халаты, которые они, как водится, набросили поверх уличной одежды. Дежурный по отделению, узнав о необходимости новой беседы с лежащим под системой тяжелораненым, запротестовал было, но капитан был неумолим, заявил, что речь идет о расследовании тяжкого преступления и что время дорого. Оказавшись в палате, Юлька не без внутренней дрожи уставилась на лежащее на кровати тело, целиком завернутое в бинты, только лицо и кисти рук виднелись из-под повязок. Какие-то трубки, проводки тянулись к лежащему на кровати телу, исчезая где-то под повязками.

Когда они вошли, лежащий на кровати пошевелил руками, тихо застонал, открыл глаза. Взгляд у него был странно безразличный, безучастный к окружающему.

– Похожа! – едва внятно проговорил он, отвечая на вопрос капитана.

– Ну и что – похожа? – спросил тот мягко, но настойчиво. – Нам нужно точно знать, она или не она. Подозрения против нее серьезные.

Лежащий в постели раненый, напрягаясь, приподнял голову, вгляделся в лицо стоящей перед ним Юльки, но силы тут же оставили его, голова снова беспомощно упала на подушку, и он в изнеможении закрыл глаза.

– Не знаю, – тихо проговорил он. – Похожа – вот все, что могу сказать. Я же на заднем сиденье сидел, плохо видел.

И он умолк, его бледное лицо с закрытыми глазами казалось безжизненным.

Капитан некоторое время постоял возле кровати, потом покорно вздохнул и направился к двери, жестом велев Юльке следовать за ним. Вид у него был разочарованный и унылый.

Такой же вид сделался и у майора Паницкого, когда тот выслушал доклад капитана.

– Да уж, хреново дело! – сказал он мрачно, глянув на смирно сидевших на стульях Петровича и компанию. – Вот, блин, закорюка! Средь бела дня убивают девушку, расстреливают машину ДПС, а никто ничего не видел, никто ничего не знает.

Юлька видела, как заблестели радостно глаза Петровича и его друзей при этих словах. У Юльки, однако ж, крутился на языке вопрос: эти двое милиционеров, которые сидели на передних сиденьях, погибли или находятся в больнице в коме? Если погибли, то вся компания имеет право радоваться, если милиционеры, видевшие их, остались живы, тогда хреново. И узнать наверняка это никак нельзя. Юлька понимала, что любой вопрос вызовет у ментов подозрения,

– Ладно, хрен с вами со всеми! – сказал майор Паницкий устало и с досадой. – Отпущу я вас всех пока что на свободу… Но под подписку о невыезде! – Он произнес эти слова таким тоном, что Юлька вздрогнула. – Потому что подозрения против вас очень серьезные. Хоть вы, Дмитрий Петрович, и плакались тут, что в Марине души не чаяли и любили почти как родную дочь, но согласитесь, что, кроме вас, ее и убить-то больше некому. Тем более таким способом! А тут еще этот джип, да еще помятый спереди.

Майор умолк, уткнулся в бумаги, стал писать протокол, потом заставил всех по очереди читать его и подписываться. Затем вытащил из ящика стола какие-то бланки, раздал их всей компании, велел заполнить и расписаться. Бланки эти оказались подпиской о невыезде. – Так, координаты ваши у меня есть, – сказал майор на прощанье. – И чтобы я за вами по городу не бегал, вас не разыскивал! По первому же звонку чтобы были здесь, как штык, понятно? – Он говорил это уже в спины уходящих из кабинета.

Оказавшись на улице, все трое заржали, загоготали, стали хлопать себя по ляжкам, потом каждый захотел облапать Юльку, выражая таким образом свой восторг.

– Ну, ты, Юля, даешь! – воскликнул Петрович. – Ловко ты ментов отшила! Ты ведь Юля, да? Тебя ведь Юля зовут?

Не говоря ни слова, Юлька локтем двинула под дых Петровичу, так что тот охнул, мотнула головой, постаравшись угодить аккурат Сашке в подбородок, и тот невольно отпрянул. Высвободившись из объятий бандитов, Юлька с независимым видом пошла прочь от них вдоль по улице, мимо глазеющих на происходящее случайных прохожих.

– Эй, подожди, подожди! – крикнул ей вслед Леха. Он бросился за ней, догнал, взял за руку. – Ты чего? Ты что, обиделась? Брось, поехали с нами, отметим дело. Мы тебе еще тыщу должны! – И он потянул ее за локоть за собой.

Резким движением Юлька вырвала руку и направилась к Петровичу.

– Слушай, ты, дятел лысый! – сказала она негромко, но отчетливо. – Сейчас же отправляйся на свой склад и наведи там порядок! У тебя там фальшивые номера лежат, которые у ментов засветились, и целый оружейный тайник. Избавься от всего этого, ты понял? И благодари бога, что до сих пор к тебе менты с обыском не нагрянули, а то получили бы вы все трое пожизненно, и я, как дура, вместе с вами! А теперь забудьте про меня! Как будто и не знали! Как будто меня и на свете не было! Не хочу я иметь с вами, придурками, ничего общего, понятно? У-у, козел вонючий!

С этими словами она развернулась и пошла прочь от стоящей троицы. На этот раз никто не пытался удерживать ее.

Некоторое время Юлька бесцельно брела по улице, потом, почувствовав усталость и желание присесть, огляделась. Обнаружила, что находится у троллейбусной остановки, и прозрачная беседка в двух шагах от нее манит зайти внутрь и усесться на холодную деревянную лавку. Юлька так и сделала. Мимо нее шли один за другим троллейбусы, люди входили и выходили из них, а Юлька сидела, безучастно глядя на происходящее вокруг, и думала.

Положение, в котором она очутилось, завидным не назовешь. Конечно, в кармане у нее лежала тысяча рублей, в сравнении с обычным гонораром за ночь это очень даже неплохо. Но тысяча рублей не оправдывала ни подписку о невыезде, что ей пришлось дать, ни подозрения в соучастии в разбойном нападении и убийстве, и, обдумывая происшедшее, Юлька вдруг с ужасом поняла, что только счастливый случай спас ее от того, чтобы она оказалась в СИЗО вместе с бандой Петровича. Ее счастье, что этот тяжелораненый милиционер так плохо рассмотрел ее во время погони и был настолько честен, что, не будучи уверенным, не хотел утверждать ничего определенного, зная, какое значение для следствия имеет одно только его «да» или «нет».

Юлька, в сущности, была не виновата в случившемся, по совести ее нельзя было осудить как убийцу или пособницу убийц. Ее посадили в машину, не сообщив, что собираются делать, и не спросив, согласна ли она во всем этом участвовать. Однако теперь, после всех ее лжесвидетельств в пользу Петровича и его банды, любой суд признает ее виновной. Выгораживая бандитов, она стала соучастницей преступления, пособницей, сообщницей Петровича и его банды, и окажись она перед судом, придется ей за это ответить. Так что теперь не было смысла идти к ментам с признанием – едва ли они это оценят.

Юлька решила, что в ее ситуации самое умное это сидеть тихо и ждать. Этот майор, судя по всему, олух и уже упустил столько возможностей прищучить Петровича. Навряд ли он теперь что раскопает. Раз так, есть шанс, что дело превратится в «висяк» и подписку о невыезде с них снимут. И будет банда Петровича гулять на свободе и дальше заниматься своим темным бизнесом – Юлька пока не узнала, каким именно, но, судя по всему, там под словом «бизнес» понимался обыкновенный бандитизм.

У Юльки возникло сильное желание как-нибудь ухитриться и усадить на скамью подсудимых Петровича, не угодив при этом туда самой. Но как это сделать? Связываться с бандитами опасно, с ментами – еще хуже. И те и другие явно олухи, но у первых речь идет о собственной шкуре, они волей-неволей должны быть расторопнее. Милиция живет на нищенскую зарплату, и по большому счету на раскрываемые преступления следователям наплевать. Усадить за решетку Петровича и компанию, не сев при этом самой, – вот сверхзадача.

Юлька усмехнулась и с сомнением покачала головой. Едва ли вообще такое возможно. Однако, пока идет следствие и дело не закрыто, почему бы не попытаться? Только действовать нужно аккуратно и для начала собрать побольше информации. Например, выяснить, кто такая убитая. С одной стороны, а зачем? Ведь и мотив, и убийца ей уже известны. С другой стороны, а вдруг она узнает таким образом что-нибудь полезное? Нет, с родными и знакомыми убитой ей надо побеседовать обязательно – вот только как на них выйти? У нее нет ни имени, ни адреса этой девушки, ее фамилию Полыхаев назвал как-то один раз, но Юлька тогда ее не запомнила. И потом, она же не следователь, не может прийти в дом и задавать вопросы… В ее положении людей надо расспрашивать так, чтобы никто из них не заметил, что ты хочешь что-то узнать от них. Да и где она может найти тех людей, которые знали убитую?

«Стоп! – сказала она сама себе. – Есть идея. Ведь эта девушка вчера, в день убийства, выходила из музыкального училища, и Петрович говорил, что у нее должна быть там репетиция. Значит, она была учащейся музыкального училища! И сейчас там, наверное, все только и говорят о случившемся».

Конечно, Юлька уже давно закончила училище и не появлялась там несколько лет. Но Василий Никанорович Пельцер, ее преподаватель игры на гитаре, непременно должен ее помнить – он помнит всех своих учеников. И наверняка что-нибудь знает об этой девушке. Да, вдруг вспомнила Юлька, ведь вчера рядом с ней шел гитарист! Здорово! Наверняка это тоже ученик Василия Никаноровича, и через старого преподавателя можно на него выйти.

Юлька вдруг почувствовала прилив сил и энергии, бодро, несмотря на беспокойную ночь, вскочила со своего жесткого насеста и решительным шагом направилась в сторону музыкального училища. От троллейбусной остановки, где она сидела, до него идти было недалеко.

В училище Юлька появилась как раз во время большой перемены. Юноши и девушки сновали по коридорам, группами стояли в вестибюле, все выглядело точно так, как и несколько лет назад, когда Юлька здесь училась. Будто ничего не изменилось за прошедшие годы, только лица все незнакомые. Совсем юные, зеленые. Как будто в ее времена ее сокурсники выглядели много старше и серьезнее, будто бы стали теперь принимать в училище не с пятнадцати лет, а гораздо раньше. Впрочем, это тоже было вполне понятно. Не учащиеся были моложе, а она сама стала старше, и с высоты собственных прожитых лет кажутся теперь чересчур юными и зелеными те, кто прежде был бы ее ровесником.

Как она и ожидала, портрет убитой в траурной рамке вместе с извещением о ее гибели висел в вестибюле рядом со входной дверью. Едва глянув на него, Юлька тут же узнала лицо, которое видела вчера с красной точкой на лбу, смертельно побледневшее, точно окаменевшее. Под портретом стояла подпись: Дягилева Марина Константиновна, учащаяся эстрадного отделения. Марина Дягилева – точно! Именно это имя называл сегодня ночью Полыхаев, Юлька теперь отлично это вспомнила.

Юлька полезла в сумочку за блокнотом и ручкой, чтобы записать эту информацию, как вдруг услышала позади себя голос:

– Девушка, а вы что здесь ходите?

Юлька обернулась. Позади нее стоял вахтер, мужчина средних лет, довольно крепкого телосложения, в пятнистой военной куртке. Ага, кое-какие изменения в жизни училища все-таки произошли. Прежде вахтерами были старушки типа божий одуванчик, а теперь вот нормального, крепкого мужика наняли, который без труда определил, что она человек здесь посторонний, и теперь интересуется причиной ее пребывания, что, конечно, обидно. Четыре года проучилась, и на тебе, теперь ты чужая.

– Скажите, Василий Никанорович здесь, я могу к нему пройти?

– Василий Никанорович в двенадцатом классе, – сказал вахтер. Юлька и без него прекрасно знала, где находится класс гитары. – А кстати, вы к нему по какому вопросу?

Юлька решила, что вахтер слишком недоверчив, но возмущаться вслух не стала, приветливо улыбнувшись, сказала:

– Я его бывшая ученица, вот пришла навестить, поболтать…

– А, ученица! – Вахтер тут же успокоился, кивнул. – Понятно. Вон, кстати, он идет.

На широкой ведущей на второй этаж лестнице и впрямь показался спускающийся вниз Василий Никанорович. Он ничуть не изменился за прошедшие годы. Был таким же живым, худощавым стариканом, какого Юлька сохранила в своей памяти. Он ее узнал сразу же, кивнул, улыбнулся, здороваясь.

– Что ты раньше не заходила? – спросил он, по привычке пристально вглядываясь ей в лицо. – Столько времени прошло, а о тебе ни слуху ни духу.

– Да вот, все дела, заботы… – На мгновение Юлька снова почувствовала себя маленькой учащейся музыкального училища.

– Ну ладно, пойдем наверх, – сказал Василий Никанорович, и они вдвоем, как прежде, направились по знакомым коридорам училища к их родному двенадцатому классу.

– Ну, чем ты сейчас занимаешься? – спросил старый преподаватель, усаживаясь на свое излюбленное место, за стол у стены. Юлька села на стоявший посреди класса стул, не хватало только гитары в руки, и иллюзия, что она пришла на очередное занятие к Василию Никаноровичу, была бы совершеннейшей.

– Работаю в ДК «Комбайн», – ответила она.

– Ах, это! – старый преподаватель кивнул. – Получаешь нормально?

– Да ну… – Юлька неопределенно пожала плечами. Рассказывать о своей профессии ей никак не хотелось. – Слушайте, – сказала она. – А что у вас там за портрет в траурной рамке в вестибюле на стене?

В ответ Василий Никанорович вздохнул, грустно покачал головой.

– Да вот, ЧП у нас в училище случилось, – сказал он. – Вчера вечером одну девочку нашу убили, прямо у входа, средь бела дня… Куча народа вокруг ходила, все видела, и никто толком ничего сказать не может! Кошмар, что делается!

– А милиция что говорит? – спросила Юлька.

– Да милиция!.. – Василий Никанорович презрительно махнул рукой. – Ничего она не говорит! Говорит, будем разбираться.

– А что, хорошая была учащаяся?

– Очень хорошая! – Василий Никанорович серьезно и грустно кивнул. – Певица, на эстрадном училась, джаз, рэп пела, знаешь как – закачаешься! Ее на эстрадный конкурс в Юрмалу посылали, на телевидении ее записывали. В Юрмале она, правда, только на второй тур прошла, но все говорили, что ей надо подождать, позаниматься, она очень перспективная…

– А за что ж ее убили? – Юлька решила, что будет нелишним узнать, что болтают в училище об этом.

– Да кто ж его знает? – Василий Никанорович пожал плечами. – Милейшая, добрейшая девушка была, очень вежливая, интеллигентная, культурная…

– Может быть, случайность? – предположила Юлька вслух, а про себя подумала: «Не может быть, чтобы в училище не знали о ее связи с Петровичем».

– Может быть, – согласился Василий Никанорович. – А вообще, вряд ли. У нас женщины говорят, что это ее спонсора работа. Приревновал ее к нашему Андрюшке.

– Это ее парень, да?

– Андрюшка-то? – Василий Никанорович усмехнулся. – Это мой ученик! – сказал он с гордостью. – Гениальный гитарист может из него выйти, если не свихнется. – Потом лицо его омрачилось, и он снова заговорил печально:

– Я ведь ему говорил: не связывайся ты с ней, у нее уже есть мужик, ну, этот спонсор-то… А они чем старше и страшнее, тем ревнивее. Хорошо еще самого Андрюшку вместе с Мариной не убили!..

Юлька кивнула. Ей лучше старого учителя было известно, сколь близок был к гибели Андрюшка, когда поддерживал падающее тело мертвой Марины.

– А этот спонсор, кто он такой? – Юлька решила, что нелишним будет узнать, что думают о Петровиче в музыкальном училище.

– Да мужик один, – отозвался Василий Никанорович. – Старый уже, лет сорок, лысый, башка голая, как…

Старый преподаватель имел право иронизировать над лысыми, поскольку его голову, несмотря на солидный возраст, украшала копна седых аккуратно расчесанных волос.

– Я вот не пойму, Василий Никанорович, – продолжала Юлька. – Этот спонсор – зачем он был ей нужен? Что он, собственно говоря, спонсировал?

– То есть как это что! – удивленно воскликнул старый преподаватель. – А записи на телевидении? А поездка в Юрмалу? Ты знаешь, сколько вообще денег стоит поехать на конкурс?

– Что, много, да?

– А то! – Василий Никанорович усмехнулся. – И записи на телевидении, и пару концертов – все это он ей устраивал, организовывал, оплачивал.

– И она с ним – это самое? В благодарность?

– А хрен их знает. – Он недовольно поморщился. – Я в чужую личную жизнь не лезу и тебе не советую! Кстати, ты зачем это все меня расспрашиваешь, прямо как следователь прокуратуры?

– Да так, интересно же. – Юлька беспечно пожала плечами. Она совершенно не боялась ни выговоров, ни подозрений своего старого преподавателя.

– Да, для Андрюшки вся эта история – страшный удар, – проговорил старик задумчиво. – Это же прямо у него на глазах случилось. Рассказывали, они шли вместе из училища, он толком и не понял ничего… Вдруг Маришка вздрогнула, стала падать. Он подхватил ее, спрашивает, что, мол, с тобой, смотрит, а на лбу у нее дырка. Вот так, чисто сработано!

– Вам сам Андрюшка это все рассказывал?

– Нет, я его так и не видел со вчерашнего вечера. Мне это Ершов пересказывал, он вчера вечером здесь был, репетицию вел, после которой все это и случилось.

Ершов был руководителем эстрадного оркестра в училище.

– А этот… – Юлька едва не ляпнула «Петрович». – Этот спонсор, он появлялся здесь после вчерашнего?

– Спонсор? Нет… И слава богу! Пусть он только появится – ему наши женщины глаза выцарапают!

Юлька недовольно закусила губу. Она, конечно, знала, что женщины были бы правы, но…

– Нет, так тоже нельзя, – сказала она. – С какой стати они уверены, что это именно он сделал?

– Да говорят так! – Василий Никанорович пожал плечами. – И потом, этот спонсор, он же угрожал нашему Андрюшке!

– Угрожал?

– Ну, когда он с Маришкой только начал гулять. Приперся однажды этот тип вместе со своими двумя охламонами, те Андрюшку к стене приперли, дали ему пару раз по морде. Шум, визг стоял страшный.

– Это было прямо в училище?

– Ну да, прямо в вестибюле! – Василий Никанорович усмехнулся. – Только толку от этого было мало, Андрюшка все равно продолжал с ней гулять. А спонсор после того случая больше в училище не появлялся.

– И что, с Мариной больше не встречался?

– Во всяком случае у нас, в наших стенах. Так-то я не знаю, может быть, он где еще ее подкарауливал.

Юлька кивнула, грустно вздохнув. Все это были бы очень ценные сведения, если бы ей нужно было найти убийцу Марины Дягилевой. Но убийца-то был ей как раз известен, проблема была в том, чтобы отправить его за решетку, не угодив туда самой.

– А кстати сказать, последнее время они не расставались, Марина с Андрюшкой, везде вместе ходили. А спонсору этому, наверное, ничего и не досталось, одни только его кассеты.

– Кассеты? – удивилась Юлька. – При чем здесь кассеты?

– Ну, видеозаписи выступлений, – пояснил, усмехаясь, Василий Никанорович. – Этот спонсор, когда еще в хороших отношениях с Мариной был, часто в училище приходил, на каждый экзамен обязательно. А когда концерты случались, он на видеокамеру их снимал. Говорил, эти записи ему душу греют, почти как она сама. – Старый преподаватель снова усмехнулся. – У него этих записей должна быть уйма, есть чем утешиться.

Юлька вежливо, но равнодушно кивнула. Все это было очень мило и даже трогательно, но ей в решении проблемы помочь никак не могло.

– Ладно, пойду я, Василий Никанорович, – сказала Юлька. – Рада была с вами поболтать, вспомнить былые годы.

– Да и я рад, – отозвался старик, вставая. – Заходи еще, как время будет.

Поднимаясь на ноги, Юлька вдруг ощутила сильное головокружение и тошноту. Она пошатнулась и заметно побледнела, так что Василий Никанорович с тревогой посмотрел на нее.

– Ты что, девочка? – по-стариковски засуетился он. – Ты уж не больна ли?

– Да нет, все нормально, – сказала Юлька устало, массируя себе виски. До нее вдруг дошло, что она же ничего не ела со вчерашнего вечера! Эти ужасные события, убийство, общение с милиционерами – все это начисто отшибло у нее все мысли о еде. Теперь вот организм мстил ей за это.

Оказавшись на улице, Юлька стала вспоминать, что из продуктов еще есть у нее дома, а что надо бы прикупить. И направилась в супермаркет на Немецкой улице, неподалеку от училища. Обычно она покупала продукты в торговых рядах возле Крытого рынка, но теперь, имея тысячу рублей в кармане, решила, что может маленько себя побаловать. Она перешла улицу, когда около нее остановился красный «Опель» старой модели, из тех, что доживают свой век на ухабистых дорогах России.

Из «Опеля» показалась улыбающаяся рожа Лехи-киллера. Он махнул рукой, потом выбрался из машины, подошел к ней, по своей привычке взял за локоть.

– Ну ты что, ты куда делась? – воскликнул он весело. – Я тебя уже два часа по всему городу ищу!

– Ну и дурак, что ищешь! – хмуро отозвалась Юлька. – Я же просила забыть про меня!

– Да ты что, все еще злишься, что ли? – Леха-киллер весело расхохотался. – Да ладно тебе! Все ж нормально кончилось. Поехали к нам, хозяину без тебя грустно. Ему теперь утешение нужно.

– Пусть своими кассетами утешается! – пробурчала Юлька. – Подвел меня под монастырь, а теперь – утешай его!..

Юлька посмотрела на самодовольную, веселую рожу Лехи-киллера, поняла, что прошлая ночь оставила у него самые приятные воспоминания. Значит, так просто он от нее не отвяжется. Да, собственно, и ей это нужно. Если и существует способ упрятать Петровича и компанию за решетку, то придумать его можно, только находясь рядом с Петровичем. Это хорошо, что Леха-киллер отыскал ее в городе и теперь так настойчиво зовет к Петровичу. Юлька была бы дурой, отказавшись.

– Слушайте, а у вас там еда какая-нибудь есть? – спросила она, глядя на веселую рожу Лехи-киллера.

– Там у Петровича есть пиво, селедка, коньяк хороший.

– Я говорю поесть, а не напиться! – сказала Юлька с укором.

– А!.. Ну это мы запросто, – Леха заржал во все горло. – В смысле, если хочешь, поедем куда-нибудь, пообедаем.

– Ну уж нет! – отмахнулась Юлька. – Еще в ресторане с вами светиться! Давай купим сейчас все, что нужно, я сама сварю обед. Я из-за вас, придурков, с вечера ничего не ела, теперь вот тошнит и голова кружится.

И они, как два голубка, пошли в супермаркет за продуктами. Вернувшись с полными пакетами, уселись в красный «Опель». Трогаясь с места, Леха-киллер вдруг спросил:

– А ты откуда про кассеты знаешь?

Юлька на мгновение опешила, потом равнодушно и спокойно ответила:

– Так про них все училище знает!

– Ты была в училище? Зачем?

– Так я же там училась когда-то, – ответила она так же небрежно и спокойно. – Пошла вот навестить своего старого преподавателя, поболтать с ним.

Юлька подождала, не последуют ли новые вопросы, но Леха молчал, задумчиво глядя на дорогу.

– Не слишком крутая машина-то у вас, – заметила Юлька, кивая на старый «Опель». – Могли бы на чем поприличнее ездить!

– Да ну!.. – отозвался Леха. – Чего перед людьми-то выпендриваться.

– Что, на джипе не хотите больше светиться?

– И хотели бы, да нельзя теперь! – ухмыльнулся Леха. – Виктор Николаевич, как только мы приехали, доверенность у Сашки отобрал, в клочья ее изорвал, эти клочья Петровичу в рожу бросил. Так что теперь на джип у нас никаких прав нет!

– Конечно, – сказала Юлька. – Вы же как его подставили с этим убийством!

– Да ладно! – беспечно рассмеялся Леха. – Никого мы не подставили. Говорю тебе, все нормально кончилось, теперь ментам не за что больше к нам цепляться!..

– Вы со склада все убрали, что я сказала?

– Конечно! Упрятали так, что ни один мент не найдет!

– А что за запчасти там у вас на складе лежат? – спросила Юлька. – Откуда они?

– Запчасти как запчасти! – расхохотался Леха, и Юлька поняла, что вот здесь-то как раз что-то нечисто.

– Это что, – спросила она, – детали угнанных вами автомобилей?

Леха осекся, посмотрел на нее удивленно.

– Ты откуда знаешь?

Юлька презрительно скривила губы.

– На ваш склад менты могут с обыском прийти уже сегодня! – сказала она. – Эти детали убрать куда-нибудь надо!

– Уберем! – сказал Леха беспечно. – Ты не нервничай, все нормально, самой страшной беды мы избежали.

– Благодаря мне, между прочим!

– Ну да! – одобрительно засмеялся Леха. – Если б не ты, мы бы сейчас уже в СИЗО сидели. Ты это здорово с ментами говорила, в смысле ночью. Тогда по пьянке Сашка обязательно что-нибудь сболтнул бы. Да и утром, когда майор наехал на тебя с этими соседями…

– Это был все блеф, никаких соседей он не расспрашивал.

– Да, конечно! – подтвердил Леха. – Петрович с Виктором Николаевичем уже ездили туда, расспрашивали. Никаких ментов у соседей не было. Да они толком ничего и не видели, ездили мы куда, не ездили… Полыхаев велел им говорить, что никуда мы не ездили. А что вякнут против нас, хана им!

После этих слов Юлька почувствовала себя значительно увереннее, поняла, что шанс выкрутиться у нее есть.

Старый «Опель», деловито рокоча мотором, довольно проворно забирался на крутой подъем, что вел к городскому аэропорту. Но вдруг, не доезжая до него, машина свернула в какой-то узкий проулок между домами и припарковалась возле высокой и узкой, точно башня, девятиэтажки.

– Вот здесь наша квартира, – сказал Леха, кивая на девятиэтажку, и Юлька, ожидавшая, что Петрович живет в особняке, разочарованно хмыкнула.

– Однако не слишком шикарно вы живете, – сказала она. – Я думала, вы правда, солидные люди, а вы…

Леха-киллер весело рассмеялся, помогая Юльке выбраться из машины и запирая за ней дверь ключом.

– Хозяин терпеть не может частных домов, – сказал он. – Даже особняков не выносит.

– А деньги, чтобы его выстроить, у него в принципе есть? – поинтересовалась Юлька.

– Да ну. – Он смущенно усмехнулся. – Наш хозяин не только по бумажке с придурью. Он у нас артист в своем роде. Во всем городе никто лучше его машины уводить не умеет. Там сигнализация всякая, блокировка зажигания, сирена, прочая такая херотень… А ему все по фигу! Смотришь, подходит, отверточкой в замке поковыряется. Она и пикнуть не успела, а он уже за рулем и уехал.

– Да уж, медвежатник! – согласилась Юлька, внезапно чувствуя уважение к Петровичу.

– А то! – отозвался Леха. – Он со своей способностью давно бы бешеные деньги заработал, весь город бы скупил. Но шиза у него есть. Чуть денег немного прикопит и тут же в какую-нибудь фиговую аферу вбухнет. Дураку ясно, что прогорит, одному ему не ясно. То с этим «Флоретом» связался, то еще одна фигня была, теперь вот с этой бабой…

– Следили б за ним, если он такой.

– Так Полыхаев и так за ним следит, замучился уже! – Леха, посмеиваясь, покачал головой. – Сколько раз ему внушал: «Выкинь ты дурь из головы, занимайся одними машинами, ты все равно больше ничего не умеешь». Да где там, Петровичу разве что внушишь!..

Они вошли в подъезд девятиэтажки и умолкли, потому что в гулком каменном колодце лестничных пролетов слова раздавались на все девять этажей. Однако, зайдя в лифт, Юлька снова спросила:

– А что, неужели торговать ворованными запчастями такое уж выгодное дело? Эти магазины запчастей теперь на каждом углу…

– Так они и стоят на каждом углу благодаря нашим усилиям! – Он рассмеялся, крайне довольный собой. – Или ты думаешь, туда запчасти прямо с заводов-изготовителей поступают?

– А что, разве нет?

На этот раз Леха заржал во все горло.

– Тут самая главная задача – придать им товарный вид, будто они новые, – сказал он, просмеявшись. – У Полыхаева крутые специалисты есть по этой части, так сработают деталь, не заметишь, что старье.

Лифт остановился на девятом этаже. На лестничной площадке, куда они вышли, было только две двери, не считая той, что вела на крышу.

– Конечно, жалко, что не особняк, – сказал Леха. – Но четыре комнаты тоже неплохо. Хозяин так захотел, чтобы четырехкомнатная и девятый этаж. – Он стал ключом открывать дверь. – Там из квартиры вид шикарный, из одного окна на Волгу, из другого – на аэродром. Хочешь, смотри, как пароходы плывут, хочешь, как самолеты взлетают.

Они зашли в прихожую. Юльке, привыкшей к тесноте собственной квартиры, где она жила с родителями и младшим братом, эта прихожая показалась огромной, как во дворце. Еще больше, чем прихожая, просторнее, ослепительнее оказалась кухня, куда Леха сразу же провел ее, чтобы выложить привезенные с собой продукты.

– Вон! – сказал Леха, показывая в окно. – Смотри, какой вид!

Вид и правда был исключительный. Городской аэропорт как на ладони, две его взлетно-посадочные полосы, ангары, возле которых стояли самолеты, диспетчерский центр, радиолокационная станция. Но Юльку много больше, чем вид из окна, интересовала сама кухня. Никогда прежде вживую не виденная ею программируемая микроволновая печь, сверкающая белизной мойка, столы, шкафы… Конечно, всем этим довольно редко пользовались, поэтому все так сверкало белизной и чистотой. Но Юльке, привыкшей к неопрятной, тесной и закопченной собственной кухне, такая чистота и красота казались сказочными.

– Давай, устраивайся здесь, – сказал Леха, указывая ей на большой кухонный стол. – Говори, чем помочь.

– Да особенно ничем, – отозвалась Юлька.

Она наскоро отрезала небольшой ломоть хлеба и стала жевать его, чтобы избежать спазм в желудке, которые непременно должны были возникнуть у нее после почти суточного голодания.

– Ты только объясни мне, как пользоваться печью.

– Да очень просто! – ответил Леха. – Ставишь кастрюлю внутрь, обязательно плотно закрываешь заслонку, иначе печь не включится. Потом с помощью вот этих кнопок задаешь режим и время. Вот, – он потянул ей лист бумаги. – Примерная таблица, для какого блюда какой режим.

Юлька в некоторой растерянности стала читать эту таблицу, время от времени поглядывая на продукты и прикидывая, что же из этого всего можно сделать. Леха собрался было выйти, но тут раздались шаркающие шаги, и на пороге кухни возник Петрович в домашних шлепанцах. Рожа у него была красная, глаза смотрели несколько бессмысленно, стоящую возле плиты Юльку он даже не заметил. И Юлька вдруг поняла, что Петрович опять крепко поддал, не иначе как поминая свою любовь.

– Леха! – сказал он глухо. – Ты кассету с Маришкиным выступлением в «Ротонде» не видел? Не знаешь, куда она делась? Я ее искал, искал, нигде нет.

– Это там, где она стриптиз показывает? – спросил беспечно Леха. – Так я ее отдал, ребята хотели посмотреть, переписать.

Юлька навострила уши. «Ротонда», стриптиз? Ну да, «Ротонда», это самый крутой ночной клуб в городе, где было все: и рулетка, и наркотики, и стриптиз. Только девушек, что выступают в ночных клубах и показывают там стриптиз, в народе называют словом на букву «б», и, если Марина Дягилева выступала там, значит, она вела двойную жизнь, о которой не имели понятия в училище. Впрочем, мир праху ее! – решила Юлька. В ее личной, Юльки Фроловой, ситуации абсолютно ничего не менялось от того, вертела Марина Дягилева голой задницей в утеху деловым людям города или не вертела.

– Ребятам отдал? – тихо и как-то зловеще переспросил Петрович. – Переписать они хотят?

– Да ты что, хозяин? – в ужасе попятился Леха. – Да все нормально! Они перепишут и отдадут.

– Где кассеты, козел?!! – вдруг взревел Петрович, подскакивая на месте как мячик. – Кассету давай мне, кассету!!! Сейчас же!!! Или я тебя урою!!!

Красная рожа Петровича побагровела и стала фиолетовой. Он продолжал наступать на Леху, выкрикивая эти слова, а тот пятился назад до тех пор, пока не уперся в стену. При этом Леха был на целую голову выше коротышки Петровича и гораздо крепче телосложением, отчего вся сцена имела такой вид, будто моська лает на сенбернара, а тот, в ужасе поджав хвост, пятится от крохотной собачонки. Поэтому Юлька, хотя и вздрогнула и похолодела в тот момент, когда Петрович рявкнул, потом, когда представила моську и сенбернара, едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Леха, однако, ничего смешного в этой сцене не видел. Он в ужасе смотрел на приближающегося к нему Петровича, закрываясь от него руками, как ребенок, которого вот-вот будут бить.

– Да все нормально, хозяин! – лепетал Леха. – Они вернут, они нормальные люди, вообще… Хочешь, я прямо сейчас за ней схожу?

– Быстро!!! – взревел снова Петрович. – Сию минуту!!! Или я тебя урою! Я тебя задушу, как котенка!

Он подскочил к жавшемуся к стене Лехе, схватил его за шиворот и отшвырнул к двери в кухню. Петрович собирался дать ему пинка под зад для скорости, но поскользнулся на гладком полу кухни, потерял равновесие и со всего размаху шлепнулся на пол с такой силой, что звякнули в кухонном шкафу тарелки и ложки.

Юлька ожидала, что Леха бросится поднимать своего хозяина, но тут в дверях кухни появился ленивый, флегматичный Сашка. Он тумаком отправил к выходу Леху – иди, мол, за кассетой, дятел! – не спеша подошел к беспомощно лежащему на полу Петровичу, взял его под мышки и посадил на кухонный табурет. Потом собрал разбросанные по кухне шлепанцы, кинул их Петровичу, и тот машинально, не глядя, стал вдевать в них ноги. На минуту вышел, вернулся с бутылкой коньяка, налил Петровичу полстакана, тот одним глотком, не глядя, выпил, затем налил себе на два пальца, с удовольствием проглотил, крякнул, протянул бутылку Юльке и спросил:

– Хочешь?..

– Нет, – она мотнула головой. – Я есть хочу.

Сашка оглядел разложенные на столе продукты.

– А, ну давай готовь, – сказал он. – Я тоже еще ничего не жрал.

– А он? – спросила Юлька, кивая на Петровича. – Он что-нибудь ел?

– Нет, – отозвался Сашка. – Он когда в запое, вообще ничего не жрет.

Петрович неподвижно сидел на табурете, точно египетская статуя, положив руки на колени, устремив неподвижный взгляд в стену, похоже, не замечая, что говорят как раз о нем.

– Ага, боится наш Леха хозяина, когда тот взбесится! – сказал Сашка с нескрываемым злорадством. – И правильно, он в ярости и насмерть прибить может.

– Может быть, не следует ему сейчас в запой уходить? – спросила Юлька. – А вдруг менты с вопросами опять придут?

– И я так думаю, – отозвался Сашка. – Да только ему разве внушишь? Упрямый, как осел.

– И запчастями на складе должен кто-то заняться, – сказала Юлька. – На случай обыска.

Сашка посмотрел на нее удивленно и настороженно, потом махнул рукой.

– Леха все уж раззвонил тебе, – сказал он. – Трепло хреново.

– Вы мне оба все растрепали! – отозвалась Юлька. – А с запчастями надо что-то делать, а то влипнем.

– Ладно! – сказал Сашка. – Сейчас я позвоню Полыхаеву, пусть он ими займется. Все равно, запчасти – это его забота. Наша – только машины уводить.

Сашка отправился звонить, слышно было, как он разговаривает по телефону. Петрович во время сцены не пошевелился, и Юлька с недоумением смотрела на него. Как может живой человек на глазах превратиться в статую?

Пожав плечами, она занялась приготовлением ужина. Закончив разговор с Полыхаевым, Сашка вернулся на кухню, глянул на хозяйничающую Юльку, одобрительно кивнул, потом стал внимательно смотреть на Петровича.

– Слушай, может, на диван пойдешь, а? – несмело предложил ему Сашка.

– Налей… – была реакция Петровича.

– Петрович, ты бы лучше поел чего-нибудь, – попробовал возразить Сашка, но Петрович с неожиданной живостью встрепенулся, вскочил и заорал так, что Юлька в испуге выронила нож, которым резала картошку:

– Заткнись, сопляк! Быстро сюда бутылку!

Сашка тут же вскочил, выбежал с кухни, вернулся с пустой бутылкой, показал ее, перевернув кверху донышком, Петровичу.

– А коньяка больше нет, Петрович! – сказал он. – Ты его весь вылакал. Только водка осталась да пиво.

Петрович тяжело вздохнул, оперся о стол, обмяк, сказал, бормоча себе под нос:

– Ладно, хрен с ним. Пусть водка… И пиво…

Оперевшись на плечо Сашки, он побрел куда-то в комнаты, прочь с кухни, оставив Юльку готовить ужин. Ей уже начинало казаться, что, кроме нее, в этой квартире есть больше никто не будет. Мужчины явно собирались черпать жизненные силы исключительно в водке и пиве.

Через пару минут Сашка вернулся. Глянул, как Юлька ставит кастрюлю в микроволновую печь, одобрительно кивнул.

– Все, Петрович ушел в запой, – сказал он. – Теперь на неделю как минимум. Раз весь коньяк вылакал и за водку с пивом принялся – верный признак.

Юльке очень не понравилось такое положение дел.

– А он не думает, как в таком состоянии с ментами общаться будет? – спросила Юлька.

– Да ну его на хрен, ни о чем он вообще не думает, – отозвался Сашка. – И, собственно, правильно делает. Ты о ментах зря беспокоишься, они к нам больше не придут, ничего против нас у них нет.

– Ты Полыхаеву звонил, говорил с ним?

– Угу! – Сашка в этот момент отломил кусок хлеба и начал жевать его. – Ты не боись, все будет нормально! – сказал он с набитым ртом.

– А по запчастям можно определить, что они с угнанных автомашин? – спросила Юлька.

– Смотря какие запчасти! – отозвался Сашка, прожевав хлеб. – Номер двигателя, например, заносится в техпаспорт, и если такой двигатель у нас найдут, прицепятся с вопросами, что и откуда…

– И на складе у вас есть такие двигатели?

– Было два, – подтвердил Сашка. – С не перебитыми еще номерами и не разобранные. Но я вот Полыхаеву позвонил, он обещал все бросить и поехать их прятать.

– А остальные детали?

– А этот хлам пусть лежит, ничего они по нему не докажут!

Внутри микроволновой печи что-то щелкнуло, мигавший зеленым светом таймер погас, дверь микроволновой печи приоткрылось, показывая, что блюдо готово к употреблению. И вправду в этой печи готовить фантастически быстро и удобно, решила Юлька. Она вытащила кастрюлю, открыла крышку, оттуда повалил горячий пар, стала раскладывать еду – это была тушеная картошка с печенью – по тарелкам. Нарезала хлеб, одну из тарелок протянула Сашке.

– На, отнеси хозяину.

Тот, наблюдавший за Юлькиными приготовлениями, вдруг смутился и с сомнением покачал головой.

– Не будет он сейчас ничего есть, – сказал он. – Если только ты его уговоришь.

Юлька вздохнула, взяла в руки ложку, тарелку, хлеб, отправилась в комнату Петровича.

Комната, где сидел Петрович, была убрана в багрово-красные тона на манер шатра персидского шаха. Юлькины ноги, едва она вошла, так по щиколотку и утонули в мягком пушистом ворсе разложенного на полу ковра, одного из тех, по которому кажется кощунственным ходить иначе как босыми ногами. Диван в комнате Петровича был низким, сидящий на нем человек ощущал себя устроившимся почти у самого пола, но зато он был очень широкий, четверо запросто могли бы устроиться на нем на ночлег. Кресел и стульев в комнате Петровича не было, зато по углам стояли обитые ворсом тумбы, а у самого дивана – низкий журнальный столик, на котором стояла настольная лампа-ночник, лежали какая-то книга и знакомый уже Юльке сотовый телефон. В углу, слева от окна с наглухо занавешенными шторами, стоял на низенькой подставке телевизор, на нем – видеомагнитофон, рядом с ним – шкаф со множеством видеокассет на полках.

В момент, когда Юлька вошла, телевизор работал, и исходящий от экрана свет был единственным, что боролось с романтичным полумраком в комнате Петровича. Поэтому Юлька не без труда его разглядела. Он сидел прямо на персидском ковре, уставясь словно зачарованный, на телеэкран, и пустые бутылки из-под коньяка валялись рядом с ним. Конечно же, Петрович смотрел очередную кассету с записью выступления Марины Дягилевой. Юлька сразу узнала ее лицо, виденное один раз в момент смерти, а в другой – на портрете в вестибюле музыкального училища. Юльке было немного жутко смотреть на телеэкран, видеть там эту девушку, зная, что ее больше нет на свете. Вместе с тем у нее возникло желание рассмотреть ее поподробнее, поближе.

К удивлению своему, Юлька обнаружила,что Марина Дягилева не была секс-бомбой в известном значении этого слова, не смогла по параметрам своего тела стать супермоделью, вообще хоть раз оказаться на обложке модного журнала. Роста она была среднего, ноги не безупречно прямые и уж никак не длинные, точно из ушей растут, как это ценится к порнобизнесе. Грудь у нее была маленькой, почти детской, совершенно неинтересной для мужиков. Лицо круглое, как блин, даже немного скуластое, калмыцкое, нос курносый, щеки чересчур пухлые, и было заметно, что около носа и под подбородком уже образовались жировые складки, которые с возрастом так портят внешний вид любой женщины.

Но вместе с тем от всего ее облика, от манеры петь, танцевать, вообще двигаться по сцене исходила такая фантастическая, заводящая сексуальность, такая энергия пола, что даже Юлька, хотя жизнь путаны заставляла ее всякий раз думать о сексе с усталостью и даже с отвращением, – даже она вдруг отчетливо поняла, что же влекло мужиков к этой внешне малопривлекательной девушке. Что заставляло того же Петровича сначала бешено ревновать, затем даже убить ее из ревности, а вот теперь, когда все было кончено и Марины Дягилевой больше не было на свете, часами сидеть перед телевизором и запоем смотреть ее видеозаписи.

Она пела забойный рэп, тот самый, что придумали американские негры городских трущоб, самый сексуальный из всех разновидностей музыки, где не только манера исполнения должна выражать призыв, но и музыка, ритм, даже текст песен полон разного рода непристойностей, сальностей, намеков и откровенной похабщины. Марина пела текст рэпа по-русски. И там было все, чему положено быть в рэповом тексте. От этого ее выступление становилось еще сексуальнее.

Юлька Фролова, хоть уже полтора года продавала собственное тело, по образованию была все-таки музыкантом, кое-что понимала в музыке и, слушая пение Марины, пришла к убеждению, что поет она в сущности посредственно, голос имеет слабый и невыразительный, под стать ее внешности. Все, что имела, чем могла удивить эта девочка, так это буйной, сумасшедшей сексуальностью, фантастическим образом проявлявшейся в пении. Что ж, где-нибудь в Америке, где все помешаны на этом «sexy», она могла бы, наверно, сделать карьеру порнозвезды. Здесь же, в России, стала жертвой мелкого криминального авторитета, промышляющего угоном автомобилей и продажей запчастей.

– Это с выступления в Юрмале записано, – сказал стоявший за ее спиной Сашка. Он тоже как зачарованный смотрел на экран. – Но это еще что! Есть кассета, где она в «Ротонде» стриптиз показывает, вот это класс, вообще обалдеть. Петрович не зря на Леху взъярился, что он эту кассету кому-то отдал.

Выступление Марины между тем кончилось, по телеэкрану побежали полосы, но Петрович, не замечая этого, продолжал тупо, остановившимся взглядом, глазеть на телеэкран. Юлька поставила тарелки с едой на журнальный столик, нагнулась, подняла с пола валявшийся там пульт, выключила телевизор и видеомагнитофон. Сашка тем временем включил свет.

– Ну, – сказала Юлька, опускаясь около Петровича на колени с тарелкой в руках. – Давай поедим, Петрович, смотри, какая картошка с печенкой!

– Иди на хрен, – отозвался Петрович, по-прежнему глядя на пустой телеэкран.

– Да брось ты его, – флегматично сказал Сашка. – Не будет он ничего жрать. Он, когда пьет, крошки хлеба съесть не может, тошнит его от еды.

Юлька вдруг почувствовала, как злоба вскипает в ее груди, подступает к горлу. Она резко вскочила, посмотрела в упор на небрежно опирающегося на дверной косяк Сашку.

– Слушай, ты! – сказала она ему яростным шепотом. – Врубись наконец, что завтра к вам снова могут нагрянуть менты!..

– Да никто не нагрянет! – сказал Сашка с наигранным безразличием. Ярость Юльки его несколько смущала.

– Вы – идиоты, все трое! – сказала Юлька в полный голос. – Вы затеяли мокрое дело, наворочав при этом кучу глупостей! Против вас у ментов масса улик, они не отцепятся от вас так просто, врубись ты в это!

– Ну и что?

– А то, что завтра к вам наверняка снова явятся или с обыском на склад, или вопросы задавать, или то и другое сразу. И вот Петрович в пьяном виде…

– Ну и что?

– А то, что выводить его надо из запоя, вот что! И для этого нужно, чтобы он поел!

– Ну а я-то здесь что могу сделать?

– А то, что я сейчас вот эти тарелки о твою башку разобью, если ты мне не поможешь его накормить!

Сашка посмотрел на Юльку ошалело и растерянно, потом оторвался от косяка, подошел к сидящему на полу Петровичу, склонился над ним.

– Слышь, хозяин! – сказал он. – Пожрать бы тебе чего-нибудь надо! Что ты все пьешь да пьешь.

– Заткнись, – вяло сказал тот. – Дай коньяку.

– Коньяк ты весь вылакал!

– Иди сходи за ним.

Юлька снова опустилась на колени перед Петровичем.

– Сейчас он сходит! – проговорила она ласково. – Сейчас! А ты пока поешь!

– Иди на хрен, дура! – взревел Петрович. – Сказано же, не хочу есть!

– Ну, тихо, тихо! – продолжала Юлька также мягко, нежно. – Не хочешь – как хочешь, насильно тебя есть никто не заставит, правильно? – Она протянула тарелки Сашке. – На, держи! – И снова Петровичу: – Ну, давай, ну, пожалуйста, покушай! Смотри, какая картошка!

Она бережно обняла Петровича за плечи, стала гладить его нежно по блестящей, точно полированной лысине, по густым бровям, по щекам. Отросшая за ночь щетина больно колола ей пальцы. Кожа у Петровича была жесткая и жирная, сальная на ощупь, алкогольным перегаром из его глотки несло нестерпимо. Прикосновение ее рук произвело на Петровича умиротворяющее действие, он вышел из оцепенения и вдруг разрыдался, затрясся, всхлипывая, крупные мутные слезы закапали из глаз.

Сашка, стоя над ним с тарелками в руках, кривил губы в презрительной усмешке, но Юлька, словно не замечая идиотизма происходящего, продолжала нежно гладить Петровича, обнимать его за трясущиеся плечи, говорить ему всякие утешительные глупости, точно этот здоровый сорокалетний мужчина был ее маленьким ребенком.

Когда Петрович немного успокоился, перестал рыдать, Юлька сунула ему под нос тарелку с едой, зачерпнула ложкой немного тушеной картошки, позаботившись, чтобы попал в нее и хороший кусок печенки, поднесла ее к губам Петровича.

– Ну же, поешь! – сказала она ласково. – Смотри, какая картошка, какая печенка! Давай!

Запах еды, похоже, проник куда следует. Петрович напряженно потянул носом, потом уставился на тарелку с едой.

– Ну же! Открой рот!

В конце концов Петрович послушно разинул челюсти, и Юлька втолкнула туда содержимое ложки. Петрович стал жевать. На мгновение он остановился, глаза его выпучились, он замер с набитым ртом. Юлька пришла в ужас. Если его сейчас вырвет, уже никаким способом не заставить его поесть, а значит, и не вывести из запоя. Но нет, приступ тошноты прошел, Петрович благополучно проглотил то, что жевал, тупо посмотрел на тарелку и потянулся к ложке, захотел еще.

Юлька дала ему еще, попробовала кормить с ложечки, но в Петровиче проснулся вдруг голодный зверь, он жадно набросился на еду и съел все, что было на тарелке. Сашка побежал на кухню за новой порцией, но и новой порции показалось ему мало. Юлька, заранее поняв это, отправила Сашку на кухню готовить чай. Потому что знала, третья порция Петровичу пойдет не на пользу, самый верный способ вызвать ощущение сытости – напоить его чаем.

Петрович с удовольствием выпил чай и сидел на полу возле дивана отяжелевший, сытый, то и дело икая и отрыгивая свой сытный ужин. Потом голова его упала на грудь, и он захрапел. Вдвоем с Сашкой они взвалили его на диван, под голову сунули подушку. Петрович оглушительно храпел, спал крайне беспокойно, то и дело мотал головой из стороны в сторону и тихо стонал. Это был тяжелый сон пьяного человека, сон, после которого просыпаются с неподъемной, точно налитой свинцом головой, опухшей рожей, ощущением помойки во рту, но после которого не появится неизбывное, непреодолимое желание во что бы то ни стало выпить еще, а в голове останется место для вполне разумных мыслей.

Уложив Петровича спать, Юлька и Сашка вернулись на кухню.

– Ну что, он все сожрал, этот старый хрен! – разочаровано сказал Сашка, глядя на пустую тарелку.

– Ладно, не нервничай, я сейчас еще сделаю, – сказала Юлька, собираясь снова чистить картошку. – Или хочешь, может быть, с вермишелью? – предложила она. – Это будет побыстрее. Если она у вас есть, вермишель…

У них нашлось спагетти в одном из шкафов, и Юлька опять занялась готовкой. Ей было интересно расспросить Сашку, кто поддерживает порядок в их квартире. Ясно же, что не сами они, Петрович с компанией, но она не решалась, да это и ни к чему было. Сашка стоял у ней за спиной и не отрываясь следил за всеми ее действиями. Юлька физически ощущала на себе его взгляд и прекрасно понимала, что он означает.

Внезапно щелкнул замок входной двери. Слышно было, как кто-то вошел в квартиру, закрыв за собой тяжелую стальную дверь на щеколду.

– Леха вернулся, – сказал Сашка несколько разочарованно. Юлька поняла, почему.

Оказавшись в квартире, Леха первым делом заглянул на кухню. Напряженный, сумрачный взгляд его несколько прояснился, когда он увидел Юльку у микроволновой печи, а Сашку – стоящего поодаль, хотя и смотрящего на Юльку заинтересованным взглядом.

– Ты как раз вовремя, – сказала Юлька. – Сейчас будем ужинать.

В руках у Лехи была видеокассета.

– Вот, блин! – сказал он, показывая кассету. – Еле отнял! Хотели вообще у себя оставить, с трудом уговорил переписать.

– Зря, что ли, тебе велели не давать ее никому смотреть, – отозвался флегматично Сашка.

– Где хозяин?

– Спит, – пояснила Юлька. – Мы его, как в сказке, накормили и спать уложили.

– Понятно! – процедил сквозь зубы Леха и скрылся куда-то в комнаты, наверное, понес видеокассету на место.

Он вернулся вскоре, как раз когда Юлька раскладывала спагетти с мясом на три тарелки.

Ужинали молча. Парни недоверчиво поглядывали друг на друга, и Юлька прекрасно понимала, о чем они оба думают. Съев спагетти, пили в напряженном молчании чай, потом Юлька занялась мытьем посуды и уборкой, а парни все так же сидели за столом, хмуро и неприязненно глядя друг на друга.

– Ну? – сказал наконец Леха. – Как бабу делить будем?

– По-братски, – лениво отозвался Сашка. – У балканских народов есть обычай делить по-братски. Это когда делящий отдает другому лучшую часть.

– Тогда по-братски делить будешь ты! – сказал Леха серьезно и мрачно.

– Может быть, жребий бросите, кому из вас первым со мной трахаться? – серьезно, без тени иронии предложила Юлька.

Закончив мытье посуды, она отошла к окну, за которым теперь сгущались вечерние сумерки. Аэродром был освещен, одна из взлетно-посадочных полос обозначена в сумерках цепочками сигнальных огней, и при их свете было видно, как приземляется самолет. Две мощные фары испускали потоки света откуда-то у него из-под брюха, не затмевая, однако, малиново-красную мигалку, расположенную там же, ближе к носу самолета.

Юлька понимала, что ей так или иначе придется переспать с обоими подручными Петровича. Перспектива иметь за одну ночь двоих сразу ее не пугала. И прежде у нее случалось такое, кончалось все вроде бы благополучно, хотя и хорошего тоже мало, при втором разе боли становятся нестерпимыми.

– Ты, может быть, сама решишь, кто из нас лучше? – раздался за ее спиной голос Лехи.

– Сиди! – сказал Сашка. – Она права. Сейчас жребий бросим. Юлька, иди-ка сюда.

В руках у Сашки тускло блеснула монета.

– Смотри! – сказал он. – Я ставлю на орла, он – на решку. Согласен? – Леха хмуро кивнул. – Ладно, тогда кидаю.

Монетка взвилась в воздух, тихо звякнув, шлепнулась на пол, покатилось в сторону микроволновой печи, остановилась возле самого ее края.

– Ну, дятел, кидать не умеешь! – заворчал Леха.

Юлька склонилась над монеткой.

– Орел! – объявила она.

Парни бросились смотреть, и, убедившись, что монетка и вправду лежит российским гербом вверх, Сашка, торжествующе ухмыляясь, посмотрел на своего соперника. Юлька потом думала, что, пожалуй, зря он так торжествовал. Лехе повезло больше. Во-первых, ему было, что посмотреть – и Леха смотрел, не отрываясь, жадно и тяжело дыша. Во-вторых, Сашка после траха сразу же отрубился, выпитый коньяк не прошел ему даром, и, перевернувшись на спину, захрапел, застонал, заметался в пьяном сне, совсем, как его хозяин. А Юлька оказалась целиком в распоряжении Лехи, его похоти и злобы на Сашку. За которые пришлось страдать ей, Юльке.

Сколько раз он смог ее трахнуть, два, три или больше, Юлька не смогла бы сказать, сбилась со счета. Под конец ей казалось, что он уже мучает не столько ее, сколько самого себя. Но вот и он угомонился, обессилел, перевернулся на спину и заснул беспробудным сном смертельно уставшего человека.

Тогда Юлька выбралась из постели, скорчившись от боли и держась за стены, доплелась до ванны, забравшись в нее, стала поливать себя водой, стиснув зубы и закусив губу, чтобы не стонать. Рассеянно глядела, как стекает в слив розово-красная от ее собственной крови вода. Потом она вытерлась насухо полотенцем, отправилась в одну из двух остававшихся свободных комнат. Нашла скромный диванчик у стены, рядом с огромным бельевым шкафом, где, по-видимому, хранились постельные принадлежности всей компании. Там и устроилась на ночлег.

Забравшись под пахнущее крахмалом свежее одеяло, Юлька была бесконечно рада наконец-то закрыть глаза и отдаться блаженно приятному ощущению покоя и приближающегося сна, обещавшего наутро чудесным образом восстановить ее силы.