"Ярлык Великого Хана" - читать интересную книгу автора (Каратеев Михаил Дмитриевич)Глава 12И князи К полудню следующего дня Василий, в сопровождении Лаврушки и еще нескольких дружинников, въезжал уже в село Клинково, новенькие избы которого были в беспорядке рассыпаны по пологому склону холма, спускавшегося к небольшой речке. На другом ее берегу поднималась стена векового леса, который широким полукругом охватывал земли общины. Клинково насчитывало десять дворов, но к нему были приписаны еще две близлежащих деревни, одна в три, другая в четыре двора. В те времена более крупные крестьянские поселения считались редкостью. Изба клинковского старосты Ефима Робкина, рубленная на невысокой подклети, где в зимнее время помещались телята и свиньи, стояла в глубине довольно большого двора, по одну сторону которого находился овин, а по другую сарай и конюшня. За избой, ближе к берегу реки, на участке, который летом служил огородом, виднелась небольшая закопченная банька, а возле нее – огромная куча дров, заготовленных на зиму. Когда Василий и его спутники въехали во двор, сюда уже сбегались со всего села люди, узнавшие высокого гостя. Староста, несмотря на мороз, выскочивший из избы – Ну, здравствуй, старик,– улыбаясь, сказал Василий.– Чай, узнал меня? – Как мне тебя не узнать, батюшка князь! – воскликнул староста, обретая дар речи.– Кабы не доблесть твоя да не помога,– на эвтом месте ничего бы ноне не было, окромя пустого пожарища! Век того не забудем, как ты нас от бряацев отбил. Ну, то дело давнее. А ныне каковы у вас дела? – Все слава Богу, твоя княжеская милость. Село, вишь, отстроили, урожай сняли добрый, чего ж нам еще? Да ты зайди в избу погреться-то, не побрезгай нами, батюшка! В избе было темно и дымно, так что, войдя в нее, Василий сперва ничего не видел, кроме слабо мерцающего огня лучины. В то время труб в деревнях не делали, все избы были курными, и дым из печи вытягивался в небольшое волоковое окошко, проделанное в стене и снабженное заслонкою. Значительная часть дыма оставалась при этом внутри, клубясь под потолком целыми облаками. Освоившись немного с темнотой, Василий огляделся кругом. Помещение представляло собой одну общую горницу, аршин восемь в длину и шесть в ширину, с деревянным полом. Закопченные бревенчатые стены были проконопачены мхом и паклей, а небольшое световое окно – затянуто бычьим пузырем. Слева от печи стоял большой, грубой работы стол и пара таких же скамей, а вдоль всей стены тянулась полка с кухонной утварью. Справа шли широкие полати, занимавшие добрую треть горницы. Они составляли как бы внутренний второй этаж, служивший спальней всему семейству. Под полатями Василий увидел какие-то кадки, мешки, связки кож и множество иной хозяйственной рухляди. Тут же висели веники и пучки сухих трав, составляющие домашнюю аптеку. Среди всего этого добра разгуливало, вдобавок, несколько кур. Хозяйка, хлопотавшая у очага, и двое парней, сидевших на лавке, при входе князя отвесили земные поклоны. – Мои молодшие,– пояснил староста, кивнув в сторону парней,– старшие-то уже своими семьями живут. Ну, старуха, поднеси дорогому гостю меду! – Погоди, хозяин,– сказал Василий.– Вашего меду я с охотой отведаю. Но ведь время полуденное, а вы небось гостей не ждали. Так позвольте и мне вас койчем попотчевать. Да зови и других в избу, чтобы хоть по одному человеку от каждого двора было. Заодно и побеседуем. Лаврушка принес торбу, из которой извлек объемистую сулею с водкой, копченого гуся, окорок и большой кусок жареного мяса. Пока он, с помощью хозяйки, резал и раскладывал еду на столе, изба наполнилась народом. Крестьяне пили охотно, но есть при князе стеснялись и на вопросы отвечали односложно. Только лишь после второй-третьей чарочки робость их стала понемногу рассеиваться. Заметив это, Василий начал наводить разговор на то, что его интересовало. – Сколько же у вас всего земли? – спросил он. – Орамой землицы у нас наберется чуть поболе от тысячи шестисот четей,– подумав, ответил староста.– Ну, окромя того, имеются, вестимо, луга и лес. Помаленьку его подсекаем и тоже запахиваем. – А мужиков сколько в общине? – С парнями и отроками у нас в Клинкове мужских душ тридцать восемь, в Гавриловке шестнадцать да в Лесках десять. – Стало быть, пахоты, выходит, почитай, по двадцать пять четей на душу? – Ну, энто как сказать… Колись так было. А ноне,– кто как преуспел, у одних больше стало, а у иных и вовсе меньше. Есть у нас, к примеру, безлошадные, так куды же им по двадцать пять четей? – Кто у вас тут самый бедный? – А вот Ксенев Илья,– указал староста на приземистого чернобородого мужика средних лет. – Сколько же у тебя земли, Илья? – спросил у него Василий. – Ноне только пять четей осталось, твоя княжеская милость,– ответил мужик. – А другие двадцать куда подевались? – Да, вишь, как оно получилось,– начал рассказывать Ксенев.– От родителя, значит, мы с братом Трофимом наследовали без малого сорок четей. Два коня тожеть было. Ну, стали вместях хозяевать, не делясь. Попервах все ладно шло, а потом повернуло да и пошло как под откос… Один год был неурожай,– пришлось зимою смолоть семянное жито. А весною что сеять станешь? Ну, ударили челом соседу, боярину Шестаку. Ссудил он нам зерна двадцать мешков. Посеяли, а на энтот год град нам все повыбил,– отдавать зерно нечем и сеять, обратно, нечего. Вдругораз одолжил нам боярин зерна и денег трошки ссудил, но только за все за это взял закладную на землю. Дале одного коня у нас волки съели, а на одном остатнем чего наробишь? Э, да что тут долго рассказывать! Пошла наша землица боярину Шестаку, только вот пять четей нам и оставил, да и то сколько в ногах у него поваляться пришлось! Брат Трофим еще трошки помаялся, да и сам к нему в кабалу пошел, а я вот еще шебаршусь покедова, да тоже, видать, энтим кончу… – Вот оно как,– промолвил Василий.– Но токмо свободному человеку в кабалу идти – это уж последнее дело. *Четь, или четверть – старинная земельная мера, равная до XVII в. половине старой десятины, или, приблизительно, трем четвертям гектара. Надобно тебе снова на ноги становиться, Ильи! Подати ты как платишь,– как и все другие? – Не, мы, безлошадные, платим только четвертую часть супротив обычной раскладки. – Ладно, от податей и от числа тебя на пять лет ослобоняю вовсе. Пришлю тебе такоже коня. Староста, сколько у вас еще безлошадных? – Окромя Ильи, есть еще один, – И ему будет от меня конь. А запасные земли у вас есть? – Чуток есть, твоя княжеская милость. – Прирежь из них Ксеневу четей десять и другим малоземельным, коли таковые имеются, тоже добавь, чтобы меньше пятнадцати четей ни у кого не было. А как обзаведутся вторым конем, еще по десяти четей им дашь. – Да ведь земля-то опчая,– возразил староста.– Я без согласия мира ее раздавать не волен. Твоя правда, мир уважать надо. Но ведь тут, почитай, все в сборе, вот и решайте сейчас. А я послушаю,– есть ли средь вас такие, которые своему же брату помочь не схотят. | – Да чего тут решать? – загудели со всех сторон голоса – Знамо дело, добавить им пашни! Без лошадей, вестимо, ента земля ни к чему им была, а ежели князь им коней дает, о чем толковать? – Вот и ладно,– сказал Василий.– Стало быть, дело решено. – Слов не найду благодарить тебя, батюшка князь! – со слезами на глазах сказал Ксенев, кланяясь Василию в землю.– Ведь это я прямо как вдругораз родился! – Может, есть у кого какие просьбы аль жалобы? – спросил Василий. Последовало долгое молчание. Потом в дальнем углу народ начал перешептываться, и наконец оттуда вытолкнули вперед дюжего мужика с курчавой русой бородкой. – Обижает нас прикащик боярина Шестака, Федька Никитин,– кланяясь Василию, сказал он.– Где только возможно, норовит нам поруху сделать, аспид! – Что ж он такое делает? – А чего удумает, то и делает! То, к примеру, боярским стадом наши поля потравит, а то нашу худобу к себе загонит и опосля откуп требует, якобы она боярский хлеб топтала. А летось вот пригнал на мой луг косарей и велел им все сено выкосить да свезти в боярскую усадьбу. Разогнался я косить,– а и там уже ни травинки нету! *Числом называлась дань, собираемая для татарского хана. – Ну, а ты что, смолчал? – Пошел я до его, а он крик поднял. «Ты что, говорит, сукин сын, видал, как я твое сено косил да возил? А коли не видал, помолчи, не то шкуру спущу!» А чего там было видать, коли люди, что мой луг косили, сами о том сказывали! – А боярину ты не жалился? – Жалился и боярину. А он говорит: «Не могет того быть, чтобы мой прикащик такое содеял. На кой ляд нам твое сено, коли у нас свое девать некуды? То, говорит, не сумлевайся, кто-либо из вашей же общины украл. Только ты, говорит, не печалуйся, я тебя, коли хочешь, своим сеном ссужу, опосля отработаешь». – Во! во! – раздались голоса.– У его завсегда так! Что хошь предлагает, а вот поддайся, возьми,– только и очухаешься, как пойдешь по миру али влетишь в кабалу! – Это дело я разберу,– нахмурившись, сказал Василий,– и сено свое ты обратно получишь. Как звать тебя? – Иваном звать, Купреевым, всесвстлый князь. – Ладно, что еще есть у вас? – Железом бы нам трошки разжиться, батюшка князь,– сказал кто-то из толпы.– Пашем мы деревянной сохой-косулей, а земля у нас, сам ведаешь, из-под лесу: что ни колупни, то и корень! Было бы железо, наковки можно было бы поделать на сохи, а то и окованный подсошник пустить, для отвалу. Тогда и пахать бы можно поглубже, и работа бы спорее пошла. – Это ты дело говоришь,– живо ответил Василий, сразу заинтересовавшийся такой новинкой.– Как звать-то тебя? – Турин я, Демьян, твоя княжеская милость. – Ты что, где-либо видал такое али сам придумал? – Проходил тута минувшим летом странник и баил, что эдак пашут в иных землях, где он побывал. – Добро, Демьян, пробуйте и вы. Дам вам железа и кузнеца хорошего пришлю из города. Ежели это дело у вас пойдет ладно, мы и в других местах то же заведем. Ну, что ж,– добавил Василий,– коли все сказали, на том беседу нашу закончим. Пособляйте один другому и до кабалы своих но допускайте. В случае же кто станет обижать вас али беда какая приключится, доведите о том прямо мне, вот хотя бы через земляка вашего Лаврушку. А пока бывайте здоровы. Из села Клинкова Василий со своими людьми направился прямо в усадьбу боярина Шестака. Лицо его было хмуро и сосредоточенно, за всю дорогу он не проронил не слова. Въехав на боярский двор, загроможденный всевозможными службами, и не обращая внимания на заметавшуюся во все стороны боярскую челядь, он сурово спросил выбежавшего ему навстречу дворецкого: – Боярин дома? – В Карачеве он, твоя пресветлая княжеская милость,– кланяясь в землю, ответил дворецкий. – Позвать сюда прикащика Никитина! Струсивший дворецкий бегом кинулся исполнять приказание. Через несколько минут перед князем предстал высокий чернобородый детина, с красной рожей и заплывшими медвежьими глазками. Он старался держаться с достоинством, но это ему плохо удавалось. Ты прикащик боярина? – спросил Василий, не отвечая на его низкий поклон. – Я самый и есть. Чего изволишь, твоя княжеская милость? – Это ты летось приказал у клинковского смерда Ивана Купресва выкосить луг и свезти сено в боярскую усадьбу? – Врет он, батюшка князь! Не верь ты ему, анафеме! Пропил он, должно, свое сено, а теперя… Ты врешь, разбойник, а не он! – загремел Василий, напирая на побледневшего приказчика конем.– Сказывай, почто ты такую татьбу учинил? – Воля твоя, княже милостивый, а токмо не ведаю я ничего о том сене,– смиренно произнес Никитин.– За ништо меня лаешь. – Добро,– сдерживая бешенство, промолвил Василий,– созвать сюда всех ваших косарей! Я их сей же час сам допрошу, и ежели хоть один покажет, что ты посылал его косить у Купреева, не минет и трех минут, как будешь висеть на воротах. А ну, малый! – обратился он к одному из боярских холопов, которые с любопытством наблюдали за происходящим,– живо, зови сюда косарей. Да по пути прихвати и добрую веревку! Малый повиновался со всею быстротой, на какую был способен, а сразу обмякшего приказчика начала потряхивать мелкая дрожь. – Погоди, пресветлый князь, – запинаясь, вымолвил он. – Теперь будто припоминаю я, что был такой грех. Смилуйся, батюшка, не губи, спьяна меня нечистый попутал! – завопил он, падая на колени. – Вишь, как слова мои о веревке тебе сразу память прочистили – зло усмехнулся Василии.– Ты о ней почаще вспоминай. Коли хоть одна еще жалоба на тебя будет не помилую. На первый раз дать ему пятьдесят плетей, – обратился он к своим дружинникам, которые, к великому удовольствию боярской челяди, не мешкая принялись за дело. А все то сено чтобы сегодня до ночи было свезено на двор к Купрееву и складено, где он укажет! Ты, Лаврушка, тут останься и пригляди за этим, а вы догоняйте, как управитесь,– сказал он воинам, поровшим приказчика, с остальными направляясь к воротам. |
||
|