Михаил Армалинский Детский эротический фольклор

Детский лепет

Все мы прошли через детство. Говорят, в старости мы в него вернёмся, то есть, впадём. Ну, а раз жизнь состоит из детства, юности, зрелости и старости, то можно считать, что половину жизни занимает детство.

Более того, известно, что оно оставляет неизгладимый отпечаток на взрослой жизни. А это значит, что как юность, так и зрелость проходят под его впечатлениями. Иными словами, детство довлеет над всей последующей жизнью. Недаром Купидон изображается ребёнком, а не взрослым мужчиной. Игривое сексуальное детство с постреливанием из лука оборачивается в конце концов неизбывными страстями, которым, как известно, покоряются все возрасты.

Признав неимоверную важность детства как жизненного этапа, наука бросилась изучать психологию детей. Фрейд снял романтический ореол с первых лет жизни и показал, что дети полны сексуальных переживаний и усилий их осознать. Всё это неминуемо выплескивается в детской речи, которую до сих пор литература слышала лишь избирательно, откликаясь на невинно смешное, умилительное и трогательное, как в книге Чуковского «От двух до пяти». Однако из поколения в поколение существует и процветает детский эротический фольклор. Характерно, что, вырастая из детства, люди, как правило, старательно забывают его. Дети же скрывают свой эротический фольклор от взрослых. Таким образом, получается, что он пребывает в детской среде невидимым и неслышимым для взрослого литературного мира. Этому скрытому от взрослых существованию способствует ходячее заблуждение о так называемой «моральной чистоте» детей. При таком отношении к детству, разговор о детском эротическом фольклоре может осквернить «святой образ ребёнка» для всякого ханжи с зычным голосом или ощутимой властью, чем они резво пользуются, чтобы пресечь в корне всякое о нём упоминание.

Несмотря на идиллический образ ребёнка, которому умиляются взрослые, его речь полнится эротическими образами, часто заимствованными от старших детей или взрослых, и которые усваиваются детьми с поразительной лёгкостью. Процесс обучения взаимоотношениям полов происходит у ребёнка наглядно и изустно. Ребёнок иногда становится свидетелем сексуальных игр взрослых и прежде всего родителей или наталкивается на порнографические изображения. Но cистематическое обучение проводит лишь речь, которая постоянно окружает ребёнка, и фольклор становится исключительно важным в становлении его эротического сознания. Более того, с помощью фольклора, заимствованного у старших, и происходит основной эротический контакт детей со взрослым миром.

Познавая себя через ощущения, возникающие от прикосновения к своим половым органам, ребёнок выходит на внешний мир с помощью слов. С их помощью он пытается раскрыть тайну бытия. В языке появляются обозначения сексуальных реалий, а так как на них налагается взрослыми запрет, то дети затевают словесную игру, которая предсталяет из себя подтрунивание над запретами. При общении детей со сверстниками и старшими по возрасту детьми речь всё больше наполняется стишками, поговорками, недоговорками, шутками, связанными с сексом. Этот фольклор не только выводит ребёнка на внешние сексуальные объекты: девочек и мальчиков, но также и обучает теоретическим основам половой жизни, которые при декламировании воспринимаются в детстве как сама практика.

Эрика Джонг писала, что мы родились между дерьмом и мочой. Этот поэтический образ иллюстрирует уже давно установленную связь, а потому и в детском эротическом фольклоре, как, между прочим, и во взрослом, секс и физиологические отправления держатся друг за дружку и неразлучны.

Упорядочение мочеиспускания и дефекации является первым ограничением, налагаемым на детей взрослыми и потому естественно, что самый ранний эротический фольклор связан с нарушением этого запрета:

В более старшем возрасте интерес ребёнка смещается на преодоление запрета мастурбации и затем — совокупления. Мы рассматриваем словесную игру в промежутке лет с четырёх до лет четырнадцати. За этот период в десять лет с ребёнком происходят огромные изменения, а вместе с ними меняется отношение к произносимому. Эволюция начинается с ошеломляющего познания различия половых органов у мальчика и у девочки и приводит к пониманию назначения, способов и последствий употребления этих органов.

Одна из функций детского эротического фольклора состоит в предоставлении возможности ребёнку произнести (полностью или частично) запретные слова. Среди публикуемого материала выделен особый раздел «Недоговорки», в который мы включили образцы, построенные на неполном произнесении запретных слов, а также тексты, построенные на «сдвигах», которые позволяют произнести эти слова даже полностью, но при формальной невиновности произносящего. Таким образом, значительная часть детского эротического фольклора вертится вокруг четырёх-пяти слов, либо всячески намекая на них и силясь их произнести, либо выдавая их полным текстом. Но сколько энергии, изобретательности, юмора тратится на то, чтобы упоминание этих слов было осуществлено под благовидными предлогами рифмы и сюжета!

Вот типичный пример «недоговорки»:

Освоившись с запретными словами через их произнесение, дети стремятся понять «функциональное» значение этих слов, и тут услужливо появляется другая группа эротического фольклора с обучающими функциями. Попытаемся их разобрать на классическом стихотворении — его прекрасно помнят как бывшие мальчики, так и бывшие девочки:

Стихотворение представляет из себя поучительную историю, которая рассказывается девушкой и потому апеллирует к сознанию девочки в значительно большей степени, чем бесфабульные непристойности. Для мальчиков же эта история вовсе не теряет привлекательности из-за того, что в ней идёт повествование в женском роде — они радостно декламируют это друг другу, ибо в этой истории отведено достаточно важное место мужскому персонажу и его действиям, вожделенным и таинственным. Итак,

Эти две начальные строчки сразу вводят нас в курс событий и показывают, что девушка всё время, пока шла к месту купания, прекрасно знала, что, во-первых, за ней следят и, во-вторых, что следит не какой-то робкий ухажёр, а бандит. Видя это, рассказчица не спряталась, не обратилась к постовому, не повернула обратно домой, а продолжает путь к купанию как ни в чём не бывало. Слово «бандит» звучит устрашающе, но в то же время мужественно и привлекательно. Ведь бандит — это тот, кто преступает законы, а именно это и является особо желанным для детей, ибо они остро чувствуют запреты, которые налагают на них родители и весь взрослый мир. Так что бояться бандитов девушке не следует, хотя бы потому, что бандит — прежде всего мужчина.

Девушка смело раздевается до купальника, в присутствии бандита, следившего за ней, а теперь и настигшего её разговором. У девушки нет ни тени страха или смущения. Она если не знает, то чувствует, что ситуация развивается в нужном направлении.

Из этого краткого монолога соблазнения ребёнок может извлечь для себя много поучительного. Прежде всего, разговор с девушкой ведётся с почтением, на «вы» и начинается с комплимента и восхищения её красотой, причём красотой вовсе не душевной. Акцент ставится на две тщательно скрываемые части женского тела: ляжки и грудь. Грудь именуется жаргонным словечком, легко узнаваемым детьми. (Я, например, сначала познал в детстве слово «буфера», обозначающее груди, и только значительно позже узнал что буфер это устройство для ослабления удара в движущихся механизмах.) После комплимента, психологически расслабляющего девушку, следует конкретное предложение совокупления с установлением цены, причём цена не назначается твёрдая, а даётся в диапазоне, где девушке предоставляется возможность торговли: «рубчик-полтора». Цена с надеждой, но и с границей, чтобы не слишком «зарывалась». Бандит говорит «полапать», то есть в разговоре с девушкой он использует эвфемизм, избегая матерных слов, и как бы этим обещает, что до совокупления не дойдёт, и женщина радостно покупается на это обещание, прекрасно понимая в глубине души, что всё будет как раз наоборот. Страстный комплимент и обещание денег за ласки сразу меняет отношение девушки к соискателю её благосклонности. Он уже не бандит, она уже видит в нём привлекательные черты:

Девушка эта, оказывается, прекрасно понимала с самого начала, что речь идёт не о «полапать», а о «дать». Героиня стихотворения — явно уже опытная женщина.

Дальше следует попытка более детального описания процесса совокупления, которое обнаруживает детскую невежественность в этом деле. Чтобы скрыть свою неосведомлённость в половой жизни, ребёнок заимствует из волшебной сказки образ волка, который точил свои зубы о камень. Не зная деталей, ребёнок предпочитает простое повторение магического корня «еб».

Затем вторгается образ мирной семейной обстановки, в которой муж потерял интерес к жене, не ведёт с ней разговоров, а увлечён своей газетой:

Из последней строчки ребёнок узнаёт, что сексуальные общения между мужчиной и женщиной — многократные, но требуют перерыва между актами.

Тут ребёнка как мальчика, так и в особенности девочку поражает не столько факт разорванности, как недоумение — что же такое в процессе полового общения должно происходить, что разрывает столь замечательную часть тела? То ли это произошло из-за того, что парень-бандит слишком остро наточил о камень своё орудие, то ли из-за того, что он слишком много «снова начинал»? Но рассказчица ничего не упоминает ни о своей боли, ни о страданиях, а говорит о разорванности, как о само собой разумеющемся. Быть может, это естественный результат огромных наслаждений, которые, без сомнения для ребёнка, претерпевала рассказчица? Иначе зачем было всё затевать? А быть может, «разорванность» связана с потерей девственности, что может мелькнуть в уме у девочек и у мальчиков, знающих, что это такое. То, что речь идёт о явно опытной девушке, не должно смущать, потому что феномен потери девственности достаточно велик и таинственен в сознании детей, чтобы оттеснить алогичность того, что это случилось не сразу, а «раз», однажды; не во время, а после первой встречи. Но тут в этих строках есть и другой намёк: «пришла я раз домой». «Раз» говорит о том, что встречи с этим парнем продолжались, и у них закрутилась любовь.

Нарушение строфики и внесение триолета в четырёхстрочную строфу должно свидетельствовать о высшем негодовании матери, которая не стесняется использовать мат по отношению к дочери. Как мать могла узнать об её увечьи? — только по кровотечению. Оно, скорее всего, говорит о выкидыше. Либо это кровотечение могло быть результатом аборта.

Здесь дети видят желанный и, главное, осуществлённый бунт против родителей, чуть ли не геройскую смелость — не позволить матери подавлять твою половую жизнь. И неопровержимым аргументом правоты героини является нижеследующая строка:

Кроме того, слово «терпела» намекает на нечто неприятное, даже болезненное, но, несмотря на это, желанное, поскольку героиня продолжала заниматься тем, что привело к увечью.

Это апофеоз, и мораль, и лозунг свободы, о которой мечтают дети, желая стать взрослыми, ибо они уверены, что тогда смогут делать всё, что захотят, или, по меньшей мере, то, что им сейчас запрещается взрослыми. Воплощение всех свобод в сексуальной свободе является наиболее ярким и понятным. В этом заявлении особенная привлекательность состоит для девочек, которые традиционно более подавляемы родителями и обществом, чуть дело доходит до половых отношений. Для девочки это является образцом исполнения тайных желаний, которые вовсе не осознаны до таких деталей, но которые становятся инстинктивно узнаваемыми при произнесении этого заклинания. Мальчики же тоже произносят эту фразу с торжеством, ибо предчувствуют, что такая постановка вопроса девочками, автоматически разрешит для них проблемы доступности половой жизни, доступности девочек. И самое чарующе-страшаще-непонятное — это монстр-волшебник, он же волшебница, «мохнатый чемодан». Помню, слово «мохнатый» вполне вписывалось в образ женской тайны, которая, как я знал, сокрыта волосами, но «чемодан» мне казался грубым преувеличением по размерам и форме — тайна неправдоподобно представлялась мне прямоугольной, фанерной, с металлическими блестящими углами. Это стихотворение включает в себя весь основной набор матерных слов, открывающий возможность разобраться и в остальном эротическом фольклоре. Услышав и мгновенно запомнив это стихотворение, девочка или мальчик получали замечательный букварь половых отношений.

Самое сложное и спорное, пожалуй — это не столько происхождение, сколько определение, что же является детским, а что взрослым эротическим фольклором. Следует ли называть детским только то, что создано самими детьми? Или детским можно называть то, что циркулирует в обращении детей, даже если это создано взрослыми? Если вещицы типа:

не вызывают никаких сомнений, что принадлежат фольклору раннего детского возраста, то кое-какие образчики фольклора позднего возраста с равным успехом могут называться и взрослым эротическим фольклором. Вот пример «взрослого» четверостишия.

Этот стих претерпел адаптацию для младшего школьного возраста:

Одним из критериев принадлежности эротического фольклора к детскому является то, что шутка, вызывающая гомерический хохот у детей, оказывается совершенно не смешной для взрослых. В особенности это видно на примере анекдотов.

Заметим, что вся детская литература создана взрослыми. Однако вряд ли можно представить, что какой-либо взрослый так же целенаправленно придумывает эротические стихи, которые он намеревается изустно распространить среди детей. Заимствования из взрослого эротического фольклора регулируются лишь смысловой и юмористической доступностью для того или иного детского возраста, и закон, формально устанавливающий границу в 16–18 лет между детьми и взрослыми, не имеет силы и не может служить препятствием для проникновения взрослого эротического фольклора к детям.

Известно, что детская литература часто представляет интерес и вызывает сильные эмоции не только у детей, но и у взрослых. Так, сказки Андерсена, Пьеро, братьев Гримм, детские стихи Чуковского волнуют воображение и заставляют размышлять и смеяться многих взрослых. В эротическом детском фольклоре различимо обратное движение: эротический фольклор создаётся взрослыми для взрослых, но оказывается во многом интересным и для детей, которые его усваивают, обрабатывают и адаптируют для своего «внутреннего» пользования, которое выпадает из поля зрения взрослых.

Другим критерием принадлежности эротического фольклора к детскому можно считать сам факт его «усвоенности» детьми, ибо никто не заставляет их, как в школе, заучивать стихи или прозу наизусть. Детьми руководит искренний интерес к теме и понятность её изложения. Однако полная понятность описываемого для ребёнка вовсе необязательна: так, фраза «дёргали за шерсть» для меня была совершенно непостижимой в пятилетнем возрасте, когда я услышал её в стихе. Но несмотря на эту непонятность, присутствовало яркое ощущение узнавания, что речь идёт о «том самом», а значит и произошло мгновенное усвоение. Позже я узнал и другой вариант: «всунули по шерсть». По-видимому, этот вариант и был первоначальный, знакомый более взрослому сознанию. Но для ребёнка, плохо представляющего механику полового акта, «всунуть по шерсть» кажется полной абракадаброй и потому кто-то из детей адаптировал на формально понятное и зримо представляемое — «дёргать за шерсть». Быть может, слово «дёргать», обозначающее совершение полового акта, просочилось сюда из воровского жаргона, но воспринимается детьми по своему первоначальному смыслу.

Детский эротический фольклор обладает жанровой спецификой, выражающейся, например, в отработанных клише. Как в классической поэзии образовались свои рифмовочные шаблоны типа «кровь-любовь», «морозы-розы», так и в детской эротической поэзии, если сторочка кончается словом «китайца», то обязательно жди рифмы «яйца». А слово «утка» неминуемо влечёт рифму «проститутка».

Вполне закономерен вопрос — откуда берётся детский эротический фольклор? Сочиняется ли он самими детьми или перенимается детьми младшего возраста от старшего, а последние «подслушивают» его у взрослых и потом либо просто воспроизводят, либо адаптируют для своего уровня восприятия? А быть может, взрослые с инфантильными представлениями о половой жизни сочиняют нечто неприемлемое для истинно взрослых, но радостно подхватываемое детьми, которым эта продукция оказывается в пору? Ответы на эти вопросы не входят в задачу настоящего издания, ибо мы лишь фиксируем услышанное.

Не менее интересно было бы проследить эволюцию детского эротического фольклора от поколения к поколению, какими атрибутами времени он обрастает. А также его изменения в зависимости от места проживания детей, будь то город или деревня, юг или север России, связи с иноязычным детским эротическим фольклором. Такие исследования, мы надеемся, дело недалёкого будущего.

Материал для этой книги собирался двумя способами: я вызволял его из собственной памяти и просил взрослых знакомых и друзей вспомнить эротический фольклор своего детства. В процессе таких разговоров подтвердилось известное: люди вспоминают своё детство с разными чувствами. Кто с радостью, зовя его счастливым, кто со стыдом или страхом, утверждая, что мало что о нём помнит. Некоторые взрослые весело и сразу припоминали свои детские словесные забавы и заливались смехом. Другие говорили, что им надо подумать и тщательно размышляли, как над шахматной задачей. Когда я декламировал то, что помнил сам, это часто вызывало узнавание читаемых вещей и, бывало, вытягивало из памяти слушателя фразы, стишки, поговорки.

А были люди, которые твёрдо и без раздумий заявляли, что ничего не помнят и вспомнить не смогут, так как воспитывались они в приличных семьях. Когда же я уточнял, что приличие семьи здесь роли не играет, поскольку эротический фольклор дети черпают в основном не от родителей, а от сверстников, то тогда мне поясняли, что они учились в приличной школе. Но иногда и эти люди в конце концов размякали и припоминали, что-нибудь весьма смачное.

Эта книга, конечно же, не претендует на широту охвата темы, а лишь намечает путь, для филологов, фольклористов и просто для взрослых, которые не убили в себе ребёнка.

С глубокой благодарностью перечисляю имена людей, которые помогали мне в сборе материала для этой книги. Они живут в США и в Израиле, в России и на Украине. Большинство пожелало, чтобы я упомянул только их инициалы, а несколько человек попросили меня не упоминать их вовсе. От этого моя благодарность им не уменьшилась. Итак:

Евгений Дятловицкий, Михаил Кагарлицкий, Любовь Русанова, Эрнст Эдель, Владимир (Т.) К., М. Т., Л. Т., Лев С., Евг. Г., Евс. Г., Борис Г., Сергей П., Василий К., Л. Л., Дмитрий Е., Юрий С., Александр В., А. Ц., Александр Г., Валерий Г., Юрий Т., Светлана М., И. А., Д. и О. Ф., Александр Ч., И. К., В. К., Владимир Д., И. Я. Л., В. Б., Р. Г., Борис А., С. Ц., Михаил Г., К. М., Д. К., С. Ш., Павел Ю., З. Б., Р. Л., Т. В., Александр К., Лиля Л., Борис Л., Галина Г., Аркадий Д., Вера Р., Олег Р. Марк П., Андрей Ф.

Несколько текстов было обнаружено в книге Неподцензурная русская частушка, Russica Publishers, New York, 1978. Они послужили подтверждением сообщённому изустно.

^{Михаил Армалинский}

^{Миннеаполис, 1995}