"Превратности судьбы. Часть I" - читать интересную книгу автора (Анисов Михаил)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Алексея арестовали сразу, как только он сделал заявление – признание в убийстве. Следователь попался добрый и отнесся к подростку с пониманием, но закон есть закон, и освободить юношу он не мог. Но прежде, чем передать дело в суд, он отразил личность убитого в полном объеме: приложил к делу нелестную характеристику Казакова Леонида Николаевича с места работы, для полноты картины опросил соседей и жену покойного, воссоздав полную обстановку, в которой жил подследственный и которая довела его до убийства отца.

Суд заслушал обвинение, защиты у Алексея не было, и вынес приговор – четыре года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Короткое свидание с матерью в перерыве заседания суда, слезы Светы Мухиной во время чтения приговора, и монотонный, официальный голос судьи надолго врезались в память подростка. Депрессия, которая была у него первые несколько дней после трагедии, прошла, и он, анализируя события своим юношеским умом, пришел к выводу, что поступил правильно…

После выполнения всех формальностей Казакова Алексея отвели в барак, расположенный на территории колонии. Днем осужденные находились на работе и на учебе, поэтому там никого не было, кроме дежурного, который мыл полы. Конвойный сказал, что Алексей может выбрать свободную койку и отдохнуть, а с завтрашнего дня он поступает в распоряжение отрядного старшего лейтенанта Мирошниченко, которого известят о прибытии новичка.

Алексей бросил полученные простыни и наволочку на свободную койку в углу казармы, открыл тумбочку, расположенную между двухъярусными кроватями и принялся выкладывать из рюкзака свои немудреные пожитки из тех, что разрешили взять с собой в администрации колонии.

– Это место занято, – услышал он голос дежурного.

– Кем? – удивился новичок. – Здесь же нет постели.

– Диксоном, – заявил дежурный, примерно одного возраста с Казаковым.

Алексей пожал плечами и не стал спорить, а нашел другое свободное место и вновь взялся раскладывать личные вещи.

– Тут тоже занято, – поставил его в известность новый знакомый. – Диксоном.

– Не хочешь же ты сказать, что он один спит на двух койках, притом в противоположных концах барака? – Казаков догадался, что собеседник издевается и уступать не собирался, а демонстративно лег на кровать, не снимая обуви и вызывающе уставился на дежурного.

Тот подошел к Алексею и скинул его ноги на пол. Новичок принял вызов и вышел в проход между рядами коек. Дежурный извлек из голенища сапога самодельный ножик.

– Ну, щегол, сейчас я тебя попишу, – пригрозил он.

– Торопилась коза в лес, – подзадорил его Алексей.

Ответственный за порядок разнервничался и, беспорядочно размахивая ножом, двинулся на наглого противника. Алексей отскочил в сторону и расчетливо подставил подножку, дежурный вытянулся на полу, выкинув вперед руку с холодным оружием. Новичок придавил руку ногой в кирзовом сапоге. Поверженный взвыл и разжал кисть, чем незамедлил воспользоваться Алексей и подобрал нож. Затем он вернулся к облюбованному месту, открыл тумбочку и продолжил раскладывать свои вещи.

– Вечером поговорим, – обронил проигравший со злостью, покидая помещение.

До вечера Казакова не беспокоили, он сидел на табурете и читал книгу, позаимствованную у соседа, когда в барак вернулись осужденные. Среди толпы подростков выделялся один: высокий, широкий в кости, с цепким, колючим взглядом, на вид лет восемнадцати. Около него вертелось несколько человек и, перебивая друг друга, что-то рассказывали, с заискивающим видом. Предводитель прошел в самый угол барака и сел на койку нижнего яруса. Его облепили подростки и Алексей увидел, как к нему протиснулся дежурный и долго шептал на ухо, после чего двое из приближенных вожака направились к Казакову.

– Ты будешь новенький? – спросил один из них.

– Ну я, – с вызовом ответил новичок.

– Тебя Диксон зовет, – поставил он в известность Алексея и отвернулся, считая свою миссию выполненной.

– Зачем я ему понадобился? – новичок и не думал трогаться с места.

Посланцы, собиравшиеся уже уходить, остановились в нерешительности.

– Ты, я вижу, не понял, кто тебя приглашает на беседу, – вмешался в разговор второй. – Диксон. А ему не принято отказывать.

– Если я ему нужен, сам подойдет, – умышленно пошел на обострение Казаков, он решил не лебезить перед старожилами и сразу взять быка за рога. – Хлеб за брюхом не ходит.

На минуту зависла тишина, посланники обдумывали дальнейшие действия.

– Послушай, Тихоня, тебе не кажется, что слишком много чести его упрашивать, – сказал первый.

– Ты прав, Урюк, – согласился второй. – Легче его пинками к Диксону пригнать!

Алексей приготовился к нападению. В узкий проход посланники одновременно протиснуться не могли, поэтому первого Казаков толкнул ногами на противоположную постель, вскочил, навалился на второго, вытеснив его в проход между рядами коек.

– Ну, мальчик, эта борзость тебе дорого обойдется. – Урюк извлек из голенища нож с откидывающимся лезвием и нажал кнопку.

Новичок последовал его примеру и в его руке тоже появилось холодное оружие, отвоеванное у дежурного по бараку. Подростки стояли напротив друг друга, не реагируя на окруживших их осужденных.

– Научи салабона уважать наши законы, – вылетела реплика из толпы, подстегнув Урюка.

Он выставил правую руку с оружием вперед и двинулся на Казакова, держа левую наготове. По всему было видно, что ему не раз приходилось принимать участие в подобных схватках, но Алексей был ловок и гибок от природы. Опыт против ловкости – шансы уравнялись. Урюк сделал обманный замах и новичок машинально увернулся влево, на что и рассчитывал его противник. Быстрым ударом ножа тот нанес Алексею глубокую рану на правом предплечье. От резкой и неожиданной боли Казаков выронил нож и схватился левой рукой за порез. Наверняка выглядел он жалко, потому что старожил-Урюк пошел на соперника, не прикрываясь, с ехидной улыбкой победителя.

Казакову удалось быстро справиться со слабостью и он ногой нанес удар в пах расслабившемуся противнику. Тот согнулся пополам, но оружия не выронил. Алексей, не обращая внимания на кровоточащую рану, подскочил к нему, схватил двумя руками его кисть и сделал подсечку. Урюк грохнулся на пол и разжал кисть вывернутой руки. Нож подхватил новичок.

В это время, когда казалось, что победа уже в кармане, Тихоня, исподтишка, сзади, всадил нож в ягодицу Казакову.

– Атас, – крикнул осужденный, стоявший на шухере.

Все разбежались в считанные секунды. Алексей остался один в широком проходе, с окровавленным ножом.

– Не успел поступить, уже поножовщину устроил? – обратился к нему старший лейтенант Мирошниченко, который появился в бараке в сопровождении двух конвойных. – Так ты решил искупить перед обществом свою вину за совершенное преступление? – строго спросил он.

Алексей опустил руки по швам и стоял, понурив голову.

– Заберите у него нож, – скомандовал офицер и один из конвойных выполнил приказ. – Фамилия? – задал он вопрос новичку.

– Казаков, гражданин начальник.

– С кем вступил в единоборство? – последовал очередной вопрос, который так и остался без ответа.

– Ну, что ж? Объявляю всеобщее построение. Посмотрим, в чьей крови ты перепачкал лезвие?

Построение ответа офицеру на поставленный вопрос не принесло.

– Очень жаль, Казаков, – вновь, обратился отрядный к Алексею. – Думаю, что пять суток карцера освежат твою память. – Уведите, – приказал он конвойным. – Завтра я напишу рапорт начальнику колонии.

После того как увели Алексея, отрядный пригласил к себе в кабинет, расположенный на втором этаже двухэтажного барака, Марата Сайфутдинова по кличке Диксон.

Диксону уже несколько месяцев, как исполнилось восемнадцать лет, но его не переводили в колонию для взрослых, потому что у него были общие дела с офицерами, в частности с Мирошниченко.

– Что скажешь на счет новенького? – спросил старлей, как только захлопнулась дверь кабинета за Маратом. – По-моему, парень с характером.

– Я тоже так думаю, – кивнул Диксон, опускаясь на стул, стоявший возле письменного стола. – Он дежурного по бараку Сотника отделал, отнял у него нож, а с этим ножом не побоялся выступить против Урюка и Тихони. Думаю, что Тихоне повезло – новенький не успел с ним разделаться.

– Вот видишь? – обрадовался отрядный. – Я к чему клоню разговор? Как Сутулый освободился, ты до сих пор не подобрал себе подельника.

– Может ты и прав, начальник, – осужденный на мгновение задумался, затем добавил. – Не будем торопить события, посмотрим как на него подействует одиночное заключение, – он взял со стола отрядного сигареты без разрешения и закурил.

– Ты уже полгода присматриваешься то к одному, то к другому. Сам знаешь, что не за красивые Глазки держу тебя среди малолеток, – уколол Мирошниченко.

– Не попрекай, – взъерошился Диксон. – Ты на мне и так прилично заработал.

– Ладно, не психуй, – пошел офицер на уступки. – Просто создается впечатление, что специально тянешь кота за хвост. На меня тоже давят, – оправдывался хозяин кабинета.

– А ты объясни им, что я подбираю напарника не для прогулок по парку, тут спешить нельзя. А если он лажанется во время первого же дела?

– Да понимаю я, – согласился старший лейтенант. – Только и ты должен войти в мое положение, сверху торопят.

– Если после карцера не сломается, я его прощупаю, – пообещал Сайфутдинов и спросил:

– Кстати, за что парень срок мотает?

– За убийство, – просвятил собеседника Мирошниченко. – Родного отца на тот свет отправил.

– Ого, – удивился Марат. – Не промах юноша, только слишком горяч. Не было у дурня хороших учителей.

– Вот ты и займись его воспитанием, – уцепился за последние слова отрядный. – Передай ему опыт, который тебе передал Сутулый…

Время от времени Сутулый и Диксон совершали преступления: кражи, грабежи в районе, в котором находилась их колония, по наводке отрядного. Местной милиции и в голову не приходило искать преступников среди осужденных. Сутулый сколотил солидный капитал к освобождению, в немалой степени обогатив и некоторых офицеров внутренних войск. Теперь, оставшись один, Диксон не очень торопился найти себе подельника, рассчитывая протянуть до освобождения – ему осталось восемь месяцев. Он прекрасно знал, что если схватят с поличным, офицеры вывернутся, а ему, вдобавок ко всему, припаяют еще срок за побег. Но сегодня Мирошниченко недвусмысленно намекнул, что если он и дальше будет тянуть кота за хвост, то его переведут к взрослым.

– Придется еще пару раз рискнуть, – думал Марат, лежа на своей койке нижнего яруса в углу барака. – А-а-а, будь, что будет, попробую этого новенького, – окончательно решил он, перевернулся на бок и закрыл глаза…

Алексей вернулся из карцера озлобленным, но не сломленным.

– Пусть лучше прибьют, но в шестерках ходить не собираюсь, – убеждал он сам себя.

Казаков, не реагируя на язвительные реплики осужденных, прошел к своему месту, взял полотенце с мылом и отправился умываться.

Холодная вода охлаждала пыл и снимала усталость. Он намылил голову и засунул ее под кран, от холода захватывало дух, но ему нравилось такое состояние. Алексей кряхтел и фыркал от удовольствия.

– Ты посмотри, как его разморило? – долетел до него голос Урюка.

– Крещение пошло на пользу, – поддержал кореша Тихоня, ехидно улыбаясь.

Алексей смахнул воду с лица и повернулся к досаждавшим ему подросткам.

– Что рана уже затянулась и можешь свободно сидеть? – съехидничал Урюк.

– А то повторим, в воспитательных целях, – добавил Тихоня.

– Если я вам позволю, – начинал заводиться Казаков.

Взаимный обмен уколами закончился и подростки уже приготовились к драке. Алексей отскочил к стене и встал в стойку, готовый к отражению нападающих. Он был безоружен, в то время, как в руке одного из противников блеснуло лезвие ножа.

Тихоня махнул ножом перед самым носом Алексея и тот еле-еле успел отклониться, наткнувшись на кулак Урюка. Алексей, не отвечая на удары, все-таки умудрился поймать руку Тихони с ножом и дернул ее на себя, переместившись в сторону. Тихоня врезался в стену и тут же получил удар локтем в переносицу. Казаков повернулся к Урюку, но к тому подоспел на помощь Сотник, который дежурил во время первого появления Алексея в бараке. Опять численное преимущество было на стороне противников, еще и Тихоня очухался, его недоброжелательный взгляд явно намекал новичку, чтоб тот на пощаду не рассчитывал. На Казакова набросились одновременно с трех сторон. Пинками и тычками свалили на пол и беспощадно избивали. Он, как мог, прикрывался, терпел, но и прощения не просил.

– Осадили, – раздался зычный голос Диксона на всю умывалку.

Марат на голову возвышался среди присутствующих и считался непререкаемым авторитетом не только в своем бараке, но и во всей зоне, поэтому расправу немедленно прекратили.

– Он же сам борзеет, – возразил было Урюк, но Диксон бросил на него такой выразительный взгляд, что разом отбил охоту пререкаться.

– Оставьте нас одних, – приказал Сайфутдинов осужденным и те беспрекословно покинули помещение. – Пошли со мной, – позвал он Алексея.

Тот попытался подняться, но не смог. Тогда Диксон помог ему встать на ноги, закинул правую руку побитого себе на плечи и отвел в каптерку. Выгнал оттуда ответственного и они остались вдвоем.

– Водку пьешь? – спросил он Казакова.

– Пробовал, – соврал новичок, желая казаться значительным.

Марат достал из тумбочки початую бутылку водки, граненые стаканы, нарезанную на тарелке колбасу, луковицу, хлеб и ножик. Почистил лук и разлил по полстакана водки.

– Ну, за знакомство? – авторитет поднял свой стакан. – Меня Диксоном зовут.

– Алексей, – ответил собеседник.

– Алексей значит, – сказал Марат, после того, как закусил. – А как дразнили в школе, на улице?

– Атаманом, – смутился новичок.

– А что? Неплохо, – задумался Сайфутдинов. – Характер – не подарок, статья за убийство, быть тебе Атаманом, – утвердил он кличку. – Закуривай, – выбросил Марат на стол пачку «Примы» и коробку спичек.

Казаков вспомнил, как он впервые закурил и нерешительно протянул руку за сигаретой.

– Не стесняйся, – по-своему понял его партнер и чиркнул спичкой.

Алексей глубоко затянулся и поперхнулся, затяжной кашель перекрыл дыхание и собутыльник похлопал его по спине, догадавшись, что новичок не курит.

– Отца за что замочил? – спросил Диксон и сам же предположил вариант ответа. – Мать обижал? – собутыльник утвердительно кивнул. – Ну и дурак, – сделал Марат вывод.

– Я так не считаю, – возразил Алексей. – Не я его, так он бы мать убил наверняка.

– Ты меня неправильно понял, – остановил Марат собеседника, разливая новую дозу. – То что заступился за мать – молодец, то что лишил жизни отца – твое личное дело, а вот то что срок за это получил – дурак. Ведь твой отец пьянствовал, дебоширил, подстерег бы его где-нибудь подальше от дома и столкнул в какую-нибудь канаву. Никто бы на тебя и не подумал, списали все на несчастный случай, а у матери остался бы помощник, – поучал Сайфутдинов. – Дела нужно с умом обстряпывать. Теперь же без твоего присмотра остались младшие братья, сестры, – закончил он свою речь.

– Откуда ты все знаешь: про сестру, брата? – удивился Казаков.

– Здесь большого ума не надо, треть зоны таких же, как ты – из неблагополучных семей, – просвятил Диксон.

– В общем-то ты прав. Только в тот момент я об этом не думал.

– А зря. Голова как раз и дана человеку, чтобы он ею думал, – объяснял Марат прописные истины. – Ты держись ближе ко мне, научу жизни, – он поднял свой стакан. – За тебя, корешок.

Они выпили, закусили, выкурили еще по одной сигарете, и новичка с непривычки сильно развезло. Поэтому Диксон доставил его в барак тем же способом, что привел в каптерку и положил на соседнюю со своей койку.

– Урюк, перебирайся на место Атамана, – сказал он уже бывшему ночному соседу, усаживаясь рядом с новичком.

– Какого еще Атамана? – не понял Урюк.

– Моего кореша, – Марат кивнул на Алексея. – И перенеси сюда его шмотки.

Диксону очень редко приходилось повторять свои приказания дважды. И Урюк, хоть и нехотя, но вынужден был подчиниться. С этого момента больше не нашлось желающих выяснять отношения с новичком, а многие даже стали заискивать перед ним…

На следующий день Казаков первый раз вышел на работу. Осужденных возили на кирпичный завод, в девяти километрах от зоны. Так как специальности у Алексея не было, работа досталась ему нелегкая. Он брал кирпичи с двигающейся ленты, таскал и складывал их на специальные деревянные поддоны. К концу дня онемели руки и не разгибалась спина. Но через неделю он втянулся и уже так сильно не уставал, как в начале, хоть приходилось тяжеловато. Несколько раз Диксон приглашал его пропустить по маленькой, но усталость брала свое и он отказывался.

– Что-то ты совсем сник, – уколол его как-то Марат.

– Привыкну, – сдержанно ответил Атаман.

– Зачем привыкать, – возразил Сайфутдинов. – Не легче ли подыскать что-нибудь подходящее? Пока лето, вечера более-менее свободные, а осенью еще начнутся занятия, совсем ноги протянешь.

– Выдержу, – заверил Алексей. – Другие же терпят.

– Другие меня не интересуют, я только за своих корешей переживаю.

– И что можно сделать? – поинтересовался Казаков.

– Перевестись на более легкую работу, – посоветовал Диксон.

– Интересно, каким образом?

– Это уже мое дело, – загадочно улыбнулся Марат, но бросив взор на обиженного собеседника, добавил. – Поговорю с отрядным.

– Думаешь он тебя послушает? – засомневался Казаков.

– Еще как послушает, – заверил старожил. – Куда ему деваться? – заметив недоумение на лице Алексея, решил еще больше удивить того. – Даже обрадуется.

– Но какой ему резон облегчать мою жизнь? – лицо Алексея выражало явное любопытство и недоверие.

– Есть причина, но как говорится – всему свое время.

Атаман догадался, что большего Диксон сейчас не скажет, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Но и отказываться от выгодного предложения смысла не было, не очень-то ему улыбалось целыми днями таскать кирпичи.

Действительно, через два дня к Атаману подошел отрядный и объявил, что его переводят в столярку.

В столярке восемь осужденных подростков распиливали доски и сколачивали из них поддоны, на которые до этого Алексей складывал кирпичи. Новый труд ему показался легким и несложным. Атаман молча взял свободный молоток и взялся помогать Сотнику, своему бывшему врагу, сколачивать доски.

– Отставить, – услышал он голос Диксона. – Тебя перевели сюда помощником бугра, то есть меня, – и Марат рассказал Казакову, в чем заключаются его новые обязанности. – Твое дело следить за тем, чтоб другие выполняли норму, а не самому молотком размахивать.

Диксон увел Алексея в подсобное помещение. Оно оказалось довольно-таки просторным. Только на двух стеллажах, с левой стороны комнаты, находились инструменты. Справа был оборудован миниатюрный спортзал: висела длинная груша, лежала самодельная штанга и валялись разбросанные гантели и гири. Центр комнаты был практически свободным, не считая двух небольших шкафов, стола и нескольких стульев.

– Присаживайся, – предложил Марат новоиспеченному заместителю.

Алексей опустился на стул и уставился на спортивный уголок.

– Интересуешься? – спросил Сайфутдинов. – Просто на свободе я спортом занимался и чтоб не расслабляться, я и здесь тренируюсь.

– А как же работа? Отрядный не гоняет за то, что в рабочее время тренируешься? – задал вопрос Алексей.

– На многое, что я делаю, глаза закрывают, – пояснил Диксон. – На то у отрядного есть свои причины, о которых и ты скоро узнаешь.

Казакову не терпелось узнать, о чем идет речь, но он сдерживал любопытство. Он постепенно втягивался в лагерную жизнь и знал, что чрезмерная любознательность здесь не поощрялась. Если собеседник посчитает нужным, то сам все расскажет.

– Я тоже полтора года занимался борьбой, но пришлось забросить, – вернулся Алексей к теме спорта.

– Отлично, – обрадовался бугор. – Ты обучишь меня приемам, а я научу тебя хорошо драться.

– И когда мы этим будем заниматься?

– Каждый день, пока другие вкалывают, – ответил Диксон.

– Знать и пользоваться нужно многими ударами, особенно надо уметь защититься от них, – поучал Марат, который пять лет занимался подпольным каратэ, оборудовав зал в подвале жилого дома. – Но главное, отобрать несколько и довести их исполнение до автоматизма.

Так прошли очередные несколько недель. Алексей по-прежнему возвращался в барак усталым, но это уже была приятная усталость, заметно росли мышцы, появлялось ощущение легкости в теле. Да и питался Алексей чуть ли не лучше, чем на свободе.

Атаман удивлялся, откуда у бугра средства на такую, можно сказать шикарную, жизнь в неволе, но, естественно, с расспросами не лез. Наконец наступил день, когда Диксон сам удовлетворил его любопытство.

– Как думаешь, твоей матери трудно одной приходится, без поддержки сына? – завел он разговор издалека.

– Мучается бедняжка, – грустно сказал Алексей.

– Если так, то ты просто обязан ей помочь.

– Чем? – задал Атаман резонный вопрос. – Еще ни одной зарплаты не получал, да если судить по суммам, которые тут выплачивают, помощью это не назовешь. Сам сижу на твоей шее.

– Не в ту степь понесло, – прервал Сайфутдинов.

– Мы же кореша.

– Давай сменим пластинку и так на душе муторно, – попросил Алексей, представляя, как мать одна выкручивается.

– Смотри-ка умник нашелся, чуть жареным запахло, сразу в кусты. Так легче всего, – как бы пристыдил его Марат.

Казаков опустил голову, прикусил губу и упорно молчал, ему было стыдно за свою беспомощность.

– Ты никогда не задавал себе вопрос: почему конвойные таскают мне жратву, сигареты, водку? – спросил Диксон.

– Деньги платишь, вот они и носят, – отмахнулся Атаман.

– Правильно, – согласился бугор. – Невольно возникает следующий вопрос: откуда деньги?

– Желание появится – расскажешь, – буркнул Алексей.

– В каких условиях ты жил на свободе? – неожиданно спросил он и поправился: – Я имею в виду само жилье.

– Так, дом-развалюха, – машинально ответил Казаков. – А что?

– С печным отоплением, – продолжил бугор.

– Естественно, – кивнул Атаман.

– А что ж матери квартиру не дадут на производстве, или она не стоит на очереди? – язвительно спросил Марат.

– Больше пятнадцати лет, только пока толку нет.

– Раз нет возможности получить квартиру от государства, почему бы не вступить в кооператив, там намного быстрее продвигается очередь, – терзал бугор новенького.

– На какие шиши вступать в кооператив? – насторожился Алексей. – Что-то не пойму, к чему ты клонишь?

– А к тому, что деньги можно заработать.

– Есть конкретные предложения? – заинтересовался Атаман.

– Есть, – Диксон прекратил издеваться и перешел на деловой тон. – Филок вокруг нас вращается много, нужно только протянуть руку и бери сколько душе угодно. Но для этого необходимо иметь сноровку и не бояться рисковать, правда риск необходимо свести до минимума и тщательно продумывать предстоящие операции, иначе недолго схлопотать дополнительный срок.

– Если ты такой умный, тогда почему ты здесь? – поинтересовался новичок, догадавшись, что речь идет о незаконном добывании денег.

– Я, так же как и ты, залетел по дурости, – признался Сайфутдинов. – Уже здесь поумнел. Нашелся человек, привил мудрость.

– Благодарю за науку, учту на будущее. У меня впереди еще четыре года, чтобы обдумать твои советы. Есть время на размышления, как заработать и каким образом помочь матери, – заключил Алексей.

– Нет у тебя времени, – ошарашил его Диксон. – Я веду речь не о будущем, а о настоящем.

– Не понял? – брови Алексея взлетели вверх. – Уж не предлагаешь ли ты ограбить банк, находясь за колючей проволокой?

– Зачем? Не обязательно банк.

Алексей долго не мог ответить, прикидывая в уме, правильно ли понял Диксона, потом, медленно выговаривая каждое слово, произнес:

– Лично я на побег не пойду.

– Никто тебе этого не предлагает, – рассмеялся Диксон. – Посмотри на меня, разве я похож на идиота? Отсидеть больше четырех лет, а когда осталось восемь месяцев, совершить побег? Никогда бы не подумал, что ты обо мне такого «высокого» мнения.

– Тогда я решительно ничего не понимаю, – заявил Атаман. – Если можно, объясни недоумку более простым и доходчивым языком, – попросил он.

– Вернемся к тому месту, когда я задал вопрос: откуда у меня берутся деньги? – начал Марат. – Только условие: то, что ты сейчас услышишь, в тебе же должно и умереть.

– За кого меня держишь? – сделал вид, что обиделся Алексей.

– Ты обиженного из себя не строй, – остепенил его бугор. – По ходу беседы поймешь, чем я рискую, раскрывая перед тобой свои карты.

– Могила, – поклялся Казаков.

– Тогда слушай, – продолжил удовлетворенный ответом Диксон. – Начну по порядку, с самого начала. Я был хилым и слабым мальчишкой и меня обижали все, кому не лень, во дворе, в школе. Однажды меня избил мальчишка, который был на два года младше, я был прав, но не мог ничего поделать, а ровесники и старшие только подзадоривали его. Я шел домой, глотая слезы обиды. Вот тогда и повстречался мне добрый дяденька, он успокоил меня и ласково поинтересовался, что случилось. Я в ответ еще больше расплакался и излил перед ним свою детскую душу. Знаешь, даже полегчало. Вадим Борисович, так его звали, пригласил меня в свою секцию. Он нелегально обучал подростков каратэ, я оказался самым маленьким в секции. Юные спортсмены относились ко мне как к равному, но в тренировках спуску не давали и скидок на возраст не делали, и я почувствовал себя личностью. У них существовало самое настоящее братство, стоило кому-нибудь на стороне обидеть одного из них, поднимались все, как один. И я стал членом этого братства, всех моих обидчиков поставили на место. Прошел год. Я стал крепким, рослым парнем и уже сам вполне мог постоять за себя, теперь меня побаивались и старшие. Друзья частенько подкидывали денег на мелкие расходы, меня это обстоятельство радовало и удивляло одновременно. Жили бедно, отца не было и мать не особо раскидывалась даже мелочью. Только через пять лет усиленных занятий спортом узнал, чем на самом деле занимается группа каратистов. Самым старшим было за двадцать лет и они во главе с тренером контролировали вещевой рынок. Деньги платили все, кто занимался недозволенным бизнесом – барыги, фарцовщики, цыгане. К тому же, верхушка организации выискивала нечистых на руку руководителей и взымала с них дань. Я только тогда понял размах организации. Она практически контролировала весь город. Кроме молодежи, был костяк взрослых людей, так сказать мозговой центр.

Большие дела вершат люди богатые, а значит двуликие и нечестные. Богатство и достаток – это роскошь для нашего человека. Но заметь себе, почему-то основная масса стремится к этой роскоши, их становится все больше и больше. И только нищие могут быть честными. Но странное дело: именно они больше всего и страдают. Твое прибывание здесь – лишнее тому подтверждение. Чем богаче и выше чиновник, тем он менее наказуем. А до честных нищих, отбывающих срок, ему и дела нет.

– Но они же не совершают убийств, – не выдержал Атаман.

– Еще как совершают, – заверил Марат и пояснил. – Только не напрямую, не физическим путем, а моральным, постепенно, капля за каплей лишая сил. Твоя мать – живое подтверждение моим словам. Она тянет лямку: недосыпает, недоедает, вкалывает дома и на работе. Пятнадцать лет стоит в очереди на квартиру, а ведь есть такие, которые получают жилплощадь меньше, чем через год. Есть! Они-то и получают благоустроенные квартиры. Никогда не задумывался, кто они такие и почему происходят подобные вещи?

– Тебя послушаешь, так можно подумать, что разговариваешь не с уголовником, а с политиком, – вставил реплику Алексей.

– Политика тут ни при чем, – возразил Диксон. – Я согласен, что у нас самые гуманные в мире Конституция и законы, только соблюдать их почему-то должны лишь низшие слои населения.

– Откуда такая подкованность в молодые в общем-то годы? – изумился Алексей, считая, что в словах Диксона есть определенная истина.

– Ладно, прекратим бесполезные разглагольствования. Ты прав, что мы обыкновенные уголовники, а не политики. Просто обидно становится, глядя на всю эту несправедливость и беззаконие. С детства испытал боль незаслуженных обид, вот и ноет душа и ты первый, кому я ее излил в полной мере, – признался бугор. Я ведь, как почувствовал силу, ни одного пацана без причины не обидел, естественно до тех пор, покуда не угодил сюда. Тут, сам понимаешь, законы волчьи.

– В моей жизни хоть и мало было светлых дней, но как-то я не задумывался о том, что ты рассказал. Мне льстит, что именно предо мной ты излил душу, – выражение лица Алексея свидетельствовало, что он действительно признателен за откровенность. – И правильно рассуждаешь: да, репрессии прекратились, да, наступила оттепель, человек открыто может высказать свои мысли, но для таких, как мы, сама жизнь лучше не стала, – с азартом втянулся в дискуссию Казаков.

– Не кажется тебе, Атаман, что мы развели демагогию уже в мировых масштабах? – спохватился Сайфутдинов. – Пора вернуться к теме, касающейся непосредственно нас.

– Что-то нас и правда высоко занесло, – Алексей перевел дух и приготовился слушать. – Кажется мы остановились на твоей юности, – напомнил он.

– Да, мне тогда было четырнадцать лет, как тебе сейчас, когда организация привлекла к первому делу. Мне показалось, что задание на редкость простое: проучить зажравшегося чиновника, который отказался нам платить. Я должен был подкараулить его и запугать. Вадим Борисович объяснил мне все, что следовало передать ему на словах. Но вышло по-другому. Чиновник и слушать не захотел: посылал куда подальше, отпускал грязные ругательства, а когда оскорбил моего тренера и кумира, мои нервы сдали. К тому времени я уже был рослым и крепким парнем, с приличной физической подготовкой и так уделал обидчика, что тот попал в больницу. Жизни его не лишил, подоспела милиция, но здоровье подпортил изрядно, он еле-еле выбрался из больницы. Я позже узнал, почему чиновник так смело и нагло себя вел. Он заложил нас и менты охраняли его, рассчитывали взять крупную рыбу, а напоролись на мелкую сошку, на меня.

Алексей с интересом слушал Диксона и больше не перебивал, изредка прикуривая сигарету, вредная привычка уже прилипла к нему.

– На следствии я молчал, не назвал никого из моих. Наградой за верность послужили пять лет лишения свободы. Никого не винил, не виню и сегодня считаю, что влетел по собственной глупости, – он прервался, закурил, мысленно вспоминая короткое следствие, приговор и свои переживания. – Вот мы и подошли к главному в нашей беседе. Я, так же как и ты, решил, что в шестерках ходить не стану и принял бон, покалечив несколько человек и получив ножевое ранение в плечо. Я тогда был на твоем месте, а на моем – Сутулый. Он защитил меня от нападок и предложил помогать матери. Боже, как вспомню ее сгорбленную фигурку на суде, заплаканные глаза, осунувшееся лицо, до сих пор мурашки по спине бегают. Она, еще молодая женщина, жизнь посвятила мне, не считаясь со своими личными интересами, – голос у Марата от нахлынувших чувств дрогнул и он замолчал, но довольно-таки быстро справился с воспоминаниями.

– Ты уже дал обещание сохранить услышанное в тайне.

Атаман подтвердил кивком головы.

– Сутулый и я совершали кражи и грабежи. Помолчи и дослушай до конца, – сказал Диксон, заметив намерение Алексея перебить его. – Тебя, вероятно, интересует: каким образом можно грабить свободных граждан, самому находясь за колючей проволокой? Отвечу. Все намного проще, чем ты думаешь. Нам подыскивает клиентов отрядный, старший лейтенант Мирошниченко, половину денег отдаем ему. Точно знаю, что он делится с начальником колонии, подполковником Сазоновым, но, как говорится, это его личное дело. Остальное наше, за годы заключения я помог матери купить кооперативную квартиру и обставить ее, скопил капитал, которого хватит на несколько лет беззаботной жизни после освобождения. У Сутулого срок закончился полгода назад, с тех пор я без подельника. Скажу честно, что меня в данный момент устраивает подобное положение, но кое-кому не по душе такой поворот событий и они вынуждают продолжить промысел и передать опыт следующему поколению. Мой выбор пал на тебя и я предлагаю тебе стать моим подельником, в накладе не оставлю, все поровну, – Диксон вытер выступивший пот со лба тыльной стороной ладони и подозрительно взглянул на Алексея.

Обескураженный Атаман долго молчал, обдумывая предложение Марата.

– Я жду, – напомнил Марат.

– Но я не могу сразу дать ответ, – признался Казаков. – Из-за меня пострадают невинные люди.

– Невинных людей не бывает, – уверенно высказался Диксон. – Но эту тему мы продолжим в следующий раз, еще будет время для философских разговоров. Лучше подумай о близких: о матери, о маленьком брате, о новорожденной сестре, между прочим, ты лишил их единственного кормильца, – напомнил бугор.

– Да таких кормильцев…

– Неважно каких, – перебил Сайфутдинов. – Важно то, что ты, как старший сын и брат, просто обязан содержать семью. Если не ты, то кто? – давил Диксон на болевые точки.

– Могу ли я немного подумать?

– Думай, – неожиданно согласился Марат. – Решение должно быть твердым и бесповоротным, поэтому даю тебе несколько дней. Только учти важный момент, в случае отказа, тебя переведут скорее всего в другой отряд, а там медленно сгноят.

– Ненавижу, когда оказывают давление и пытаются запугать, – Алексей затушил сигарету и встал на ноги, сжимая кулаки.

– Остынь, – бугор не делал попытки ответить на явный вызов. – Что касается меня, то я симпатизирую тебе. Не люблю хлюпиков и подхалимов, поэтому выбрал тебя. Но и меня можно понять, я всего лишь низшее звено в общей цепочке. Твоя дальнейшая судьба в случае непринятия предложения зависит от других лиц. Поверь, к моему великому сожалению. Лично я как уважал, так и буду уважать тебя. Но… – он развел руки в стороны, показывая бессилие противопоставить что-либо другим звеньям. – Если вступил на скользкий путь, у трясины есть свойство засасывать жертвы.

– Хорошо, – Атаман успокоился и сел на место, доставая из пачки очередную сигарету. – Постараюсь как можно скорее дать ответ, – он прикурил и добавил. – Выходит, я уже угодил в трясину и обратной дороги нет: или медленно погружаться в ее пучину, или захлебнуться сразу? Прекрасный выбор ты мне предоставил, как сам только что сказал – из-за симпатии и уважения, – он выпустил дым и умолк, понимая, что угодил в капкан, благодаря своему же независимому характеру и гордости.

– Не нужно так мрачно смотреть на вещи, – посочувствовал Диксон, вспоминая, как его тошнило после такой же беседы с Сутулым. – Потенциально все человечество преступно. Соблюдая сегодняшние законы, завтра может статься, что это соблюдение превратится в нарушение. Если мыслить теоретически, то мы идем не в ногу со временем, а опережаем его.

– С твоей философией и твоими талантами возглавлять бы какой-нибудь научно-исследовательский центр по изучению человеческих пороков, которые, в результате уже разработанной тобой теории, в конце концов окажутся достоинствами. Слов не нахожу, – Алексей лишь покачал головой.

– Ты меня не совсем верно понял, я только сказал, что в любом неблаговидном поступке легко можно отыскать положительные стороны. Например: пострадает от нас какой-нибудь куркуль, но непроизвольно принесет облегчение женщине с малыми детьми. И наоборот, в любом благородном на первый взгляд деле можно найти недостойные мотивы. Верхушка, которая придумывает законы, с жиру бесится, а плоды их высоких теорий и экспериментов пожинаем мы. – Марат выдержал непродолжительную паузу, затем подвел итог: – Запомни, кореш, если и суждено построить коммунизм, то даже наши правнуки его еще не увидят.

– Меняем тему, – по-своему отреагировал Атаман. – А то прилепят статью за политические дебаты.

– У нас не запрещено высказывать мысли вслух, – не согласился Диксон.

– Думаю, что это временное явление и продлится оно недолго, – высказался Алексей.

– Почему?

– Потому что оно порождает философов и ораторов, подобных тебе, – объяснил Казаков. – Не лучше ли возобновить тренировку и подкачать мышцы, они еще пригодятся.

– Да ну тебя, – Диксон успокоился и направился к штанге…

Казаков три дня ходил сам не свой. Задача перед ним стояла не из легких и он долго прикидывал: за и против, но на исходе третьего дня, подошел к Диксону и решительно произнес одно единственное слово:

– Согласен.

– Камень с души, – облегченно вздохнул Диксон. Он не торопил Атамана и не досаждал напоминаниями. – Такое дело непременно необходимо отметить, – он потянул кореша за рукав, увлекая в каптерку.

Отдых удался на славу. Сбросив с себя тяжесть, давившую последние несколько дней, оба расслабились. В разгар пьянки вошел отрядный.

– Казаков, оставь нас наедине с Сайфтудиновым, – бросил он сдержанно, не реагируя на загул осужденных.

– Все в порядке, начальник, – пьяно ответил ему Диксон.

– Если я правильно понял, – он бросил подозрительный взгляд на Атамана, но моментально перевел его на Марата. – Вы договорились? – в его словах проскальзывали вопросительные нотки.

– Именно по этому поводу и гуляем, – подтвердил бугор догадку старшего лейтенанта.

– Не буду мешать порядочным людям, – улыбнулся офицер и с его хмурого лица слетело напряжение.

– Подробнее поговорим на трезвую голову, – сказал он, уже направляясь к выходу.

Жизнь в колонии у Казакова улучшалась день ото дня. Чувствовалось хорошее расположение к нему отрядного, вертухаи не очень докучали своим вниманием, видно, старлей приложил руку к этому. И все же томительное ожидание чего-то опасного и неизведанного заставляло Алексея задуматься. Диксон не проявлял особого любопытства к состоянию будущего подельника, так как испытал аналогичное в свое время на себе и понимал, что оно пройдет после первого преступления.

Этот день ничем не отличался от предыдущего, напарники сохраняли уже привычное молчание, а Алексей следил за томительным ходом секундной стрелки, подсчитывая в уме, сколько часов, минут, секунд осталось до конца рабочей смены. Занятия спортом забросили, но Марат знал, что это временно.

Как ни ждал Казаков нового посещения старшего лейтенанта Мирошниченко, а все-таки тот появился неожиданно, вызвав трепет в груди подростка и дрожь в ногах. Он с шумом распахнул дверь подсобки, опустил свое массивное тело на табуретку, закинув ногу на ногу, облокотившись о стол, и прикурил сигарету. Атаман старался скрыть волнение и решил не вмешиваться в ход событий, предоставив это Сайфутдинову.

– Ну, граждане осужденные, готовьтесь, – произнес Мирошниченко, с наслаждением втягивая в себя табачный дым. – Подыскал вам непыльную работенку, дело за малым, протянуть руку и взять мани-мани, которые уже лежат на блюдечке, – его самодовольство так и лезло наружу.

Отрядный привык загребать жар чужими руками, практически не рискуя. У них с начальником колонии был разработан план, и в случае провала вся ответственность за преступление полностью ложилась на осужденных подростков. Казаков уже догадывался об этом, и бесцеремонное поведение старлея вызывало у него отвращение, но обстоятельства крепко зацепили его и, казалось, что все пути к отступлению перекрыты.

– Выкладывай, начальник, с чем пожаловал? – поторопил посетителя Диксон.

Мирошниченко загадочно ухмыльнулся, играя спичечным коробком на столе, и поделился своими соображениями о предстоящем мероприятии.

– Некто Бондарев Вячеслав Васильевич, со станции 17 разъезда, что в четырнадцати километрах от районного центра, собрался переезжать к родственникам на Кубань. Распродал дом, имущество, скотину – все, что было в наличии, и уже отправил жену с детьми. У самого билет на послезавтра, на утренний поезд. По ходу распродажи все деньги он складывал на сберкнижку в районном центре, поэтому завтра должен их снять.

– Что если он просто переведет их? – ухватив суть предстоящего дела, поинтересовался Марат.

– Думаю, что исключено, – не согласился офицер. – Василич еще тот куркуль и предпочитает, чтоб шуршало в карманах, к тому же, с наличностью легче обосновываться на новом месте жительства.

– Задачу, стоящую перед нами, уловили, – отозвался Диксон. – Переходи к подробностям.

Алексей постепенно успокоился и слушал уже с интересом.

– Точное время поездки указать не могу, скорее всего утром, но, возможно, придется просидеть в засаде несколько часов. Дорога единственная и проходит через небольшой лесок, в четырех километрах от станции, где вы и обоснуетесь, – взялся отрядный излагать план. Он подробно описал внешность Бондарева. – Про технику исполнения дела распространяться не берусь, – он внимательно посмотрел на Марата, давая тем самым понять, что инструктаж новичка лежит на его совести. – После дела доберетесь через лес к местной речушке, переплывете, а в полутора километрах от нее, на трассе, что ведет в родную колонию, я буду ждать вас на машине, – закончил отрядный.

– Он один будет? На машине? – вмешался Атаман, проявив бдительность.

Старший лейтенант одобрительно кивнул головой. – Транспорт – лошадь, а сопровождать наверняка будет кто-нибудь из деревни. Еще есть вопросы? Спрашивай, не стесняйся, – подбодрил он Алексея.

– Все ясно, – деловито ответил Атаман.

– Тогда я вас покидаю. Думаю, что без меня вам будет о чем поговорить.

– Ты главное не суетись, – посоветовал Атаману Диксон после того, как их оставил отрядный. – Припугнем мужиков, заберем филки и поминай как звали.

– Я и не волнуюсь, – сказал Казаков, разминая в руке сигарету. – Просто неприятный осадок на душе.

Остаток дня прошел в сплошных инструкциях Марата, который старался не упустить ни одной мелочи. Вечером в бараке он уже больной темы не затрагивал, предоставив возможность Алексею самому все осмыслить и переварить, морально подготовиться к предстоящему делу…

Следующее утро было обычным. Бригада плотников, как и прежде, сколачивала поддоны под кирпичи, когда появились отрядный, сержант и двое рядовых.

– Вся бригада в срочном порядке снимается на погрузку, – объявил старший присутствующим. – Останутся Сайфутдинов и Казаков.

Солдаты срочной службы увели осужденных и заговорщики остались втроем.

– В тридцати метрах от столярки стоит мой «Москвич», один ложится на пол, другой на заднее сиденье и накройтесь приготовленным покрывалом, – дал старлей ценные указания и вышел из помещения.

Мирошниченко перекурил на свежем воздухе, а когда сел за руль своего автомобиля, подельники уже находились там. При выезде с территории, дежуривший сержант отдал честь и открыл шлагбаум. Они добрались до леса и, не въезжая в него, встали в стороне от дороги. Минут через сорок из лесного массива показалась лошадь, запряженная в деревянную повозку. Отрядный посмотрел в бинокль, затем передал его Диксону.

– Тот, который держит вожжи – Бондарев, а другой его двоюродный брат, – сказал офицер.

Марат рассмотрел лица мужиков и передал бинокль Алексею. Атаман внимательно посмотрел. Теперь сообщники знали свою жертву в лицо.

– Переодевайтесь, – отрядный бросил им сверток.

Парни облачились в легкие спортивные костюмы, серого цвета, в карманах нашли тонкие маски, такого же цвета. После того, как повозка скрылась на горизонте, машина подъехала к самому лесу и, высадив двух пассажиров, удалилась по проселочной дороге, оставляя за собой шлейф пыли. Подельники же скрылись среди деревьев, подыскивая удобное место для засады.

– Нужно подпилить какое-нибудь дерево на обочине дороги, – предложил Казаков.

– Дельная мысль, – согласился напарник, догадавшись о его намерениях.

Они извлекли из сумки, приготовленной для дела заранее, небольшую раскладную пилу, веревку, инструменты. Облюбовали березку, привязали к ней веревку, обратный конец закрепили в зарослях, затем подпилили дерево у основания. Теперь, если ослабить натяжение, то березка наклонялась в сторону дороги, а если отпустить веревку совсем, то можно перекрыть проезд на узкой лесной дорожке. Довольные проделанной работой, Атаман и Диксон расположились в густых зарослях, прислонившись к деревьям и удобно вытянув ноги, сколько придется прождать они не знали.

– Курить хочется, – пожаловался Алексей.

– Кури, – разрешил Диксон. – Только окурки не выбрасывай, а складывай в спичечный коробок. И не забывай прислушиваться к каждому шороху, – предупредил он.

Они просидели в укрытии уже несколько часов, время тянулось мучительно медленно. Нет ничего хуже тягостного ожидания. Любой лесной звук заставлял подельников вздрагивать и озираться по сторонам.

– Не только я, но и ты чувствуешь себя не в своей тарелке, – высказался Казаков.

– Я такой же человек, как и все остальные, – согласился Диксон.

– Почему-то думал, что ты привык, – Алексею понравилось, что напарник был откровенен и не бравировал опытом.

– К такому нельзя привыкнуть, можно лишь смириться, – ответил Марат с грустью в голосе.

– Вспоминаю, что еще недавно ты убеждал в обратном, – напомнил Атаман.

– Я говорил, что в своей сущности человечество преступно, но это вовсе не означает, что к подобному привыкают. Со временем могут притупиться чувства и совесть, но только притупиться, а не исчезнуть, – философски заметил Диксон.

Казакову ответ подельника пришелся по душе и он уже не считал себя трусом, и откуда-то появилась уверенность в собственных силах.

Где-то вдалеке послышался скрип повозки и еле уловимый хруст сломанной ветки, вероятно, под копытом лошади.

– Приготовились, – Марат перешел на шепот.

Атаман взял в руки веревку и ждал команды, сосредоточив все внимание на дороге. Маски на лицах отбрасывали колебания и сомнения в сторону. В просвете между деревьев показалась повозка и подельники узнали жертву. Когда лошадь поравнялась с засадой, Диксон шепнул напарнику:

– Отпускай веревку.

Березка с шумом повалилась на проезжую часть и перекрыла дорогу.

– Тпру, тпру, – раздался мужицкий голос. Путники покинули повозку и подошли к неожиданному препятствию.

– Посмотри, Василич, к стволу веревка привязана, – заметил хромой. – Здесь что-то неладно, – предупредил он, с опаской озираясь по сторонам.

Страх передался и Бондареву. Вместо того, чтобы освободить дорогу, он поспешил к телеге за авоськой с деньгами, но опоздал. Как будто из-под земли вырос человек в маске и схватил матерчатую сумку, в которой находилось все состояние Бондарева.

– Не балуй, – пролепетал Бондарев обескровленными губами и протянул руку в надежде, что преступник одумается и вернет деньги.

Но грабитель нырнул в заросли. Бондарев не заметил второго, но когда поравнялся с ним, споткнулся о подставленную ногу, с размаху шлепнулся на землю. Кто-то занес увесистую корягу и опустил на голову.

Двоюродный брат ограбленного, поспешно перекидывая больную, негнущуюся ногу, ковы вял в сторону деревни, но его настигли двое в масках.

– Не убивайте, – взмолился хромой. – Я ничего не видел. Отпустите, Христа ради. Никому не скажу.

– Хочешь жить, следуй за нами, – приказал Диксон.

Перепуганный мужик беспрекословно повиновался грабителям. Они привели его к месту, где лежал без сознания брат, и привязали к дереву.

– Мы его только легонько оглушили, – развеял Марат страшные предположения хромого. – Очухается и освободит тебя, – совсем обнадежил он мужика.

Преступники вернулись на дорогу и отпустили лошадь на свободу, та обрадовалась, резво заржала и припустилась галопом в сторону деревни.

– Теперь у нас есть время, пока они до дома пешком доберутся, – сказал Сайфутдинов, сдергивая маску с лица. Дорога тут безлюдная, прохожий редко встретится.

Подельники скрылись в лесу, но уже в ином направлении и через двадцать минут вышли к речушке…

«Москвич», как и было оговорено, стоял на обочине дороги с поднятым капотом, отрядный копошился с двигателем, создавая видимость, для снующих мимо машин, что его автомобиль неисправен. Время от времени старлей бросал взор на лес, откуда должны были появиться Сайфутдинов и Казаков. Он сам проследил за Бондаревым, когда тот выехал из районного центра с полученными деньгами. Мирошниченко прикинул: час, пока повозка доберется до леса, еще час, пока его архаровцы управятся со всеми делами и час для того, чтобы они прибыли в условленное место. Итого: три часа, если в этот промежуток времени никого не будет, то он вернется на кирпичный завод и объявит тревогу, обнаружив, что сбежали двое заключенных. Но пока не прошло и двух часов.

Подельники сидели в лесочке и дожидались, когда дорога будет полностью свободной. Подловив удобную минуту, они выскочили из укрытия, добежали до автомобиля отрядного и шмыгнули на заднее сидение. Офицер хлопнул капотом и втиснул свое грузное тело на водительское место. Равномерно заурчал вполне исправный двигатель и «Москвич» сорвался с обочины, легко набирая скорость. По дороге осужденные переоделись в привычную робу, а перед въездом на завод спрятались под покрывалом. Машина остановилась на том же месте, где и забрала пассажиров. Мирошниченко огляделся по сторонам и коротко бросил: – Пошли.

Через минуту они сидели в подсобном помещении столярки, бригада плотников еще не вернулась с погрузки кирпича. Не прошло и десяти минут, как пришел конвойный, посланный отрядным. Он передал ребятам сверток с двумя бутылками водки и сетку с едой. Диксон дал ему пять рублей за услугу и тот незамедлительно ушел, стрельнув на прощание сигарету. Подельники успели опорожнить поллитровку до возвращения бригады плотников.

– Может пригласим кого-нибудь из них? – спросил Атаман.

– Тебе не нужно мое разрешение, – ответил Марат. – Этот стол мы заработали вместе и права у нас равные.

Алексей пригласил Урюка, Тихоню и Сотника, с которыми постепенно складывались отношения, а обиды первых потасовок забылись. Уставшие подростки с удовольствием угощались и не скрывали своего расположения к Атаману, восседавшему с гордым видом победителя. Несложное дело, где даже для запугивания не понадобились ножи, прошедшее без каких-либо осложнений, вскружило Атаману голову…

Доходы еще больше упрочили лидирующее положение Атамана среди осужденных. Парнем он был не жадным и, не задумываясь, делился всем, что сам имел. За ним прочно закрепилось второе место, после Диксона. Только Тюлень сторонился Алексея. Квадратного телосложения, с бычьей шеей и крупными чертами лица, с низким, морщинистым лбом, он уже дважды боролся за лидерство в бараке, с Сутулым и Диксоном, но оба раза проиграл и теперь находился в тени. Про таких обычно говорят: сила есть, ума не надо. Мозгов-то ему как раз и не хватало, иначе давно бы ходил на вторых ролях, а не сидел в вечном подполье. Как бы там ни было, но если бы не колючая проволока, Казаков бы чувствовал себя лучше, чем на свободе, где был вынужден отказывать себе в любой мелочи. Но нельзя сказать, что он был всем доволен. Алексей очень переживал за мать, братишку и сестренку, сильно скучал по ним. Нередко к нему во сне приходила и Света – первая любовь подростка, но этой тайной он ни с кем не делился, даже с Маратом, которому доверял во всем остальном…

Через неделю, после преступления, отрядный принес ребятам газету «Сельская жизнь», выпускаемую местной редакцией. В небольшой заметке упоминалось об ограблении Бондарева Вячеслава Васильевича. Милиция считает, что это дело рук заезжих гастролеров. Пострадавший заверил, что местных непременно узнал бы по голосу, потому что знает всех.

– Вот видишь? Не все преступления раскрываются, – гордо заявил Диксон. – Особенно, если они тщательно продуманы и подготовлены.

– Пострадавшему теперь не сладко приходится, – задумчиво произнес Алексей.

– Родственники помогут, – обрезал Марат. – Давай не будем забивать головы сочувствием к нами же ограбленным, – посоветовал он.

Сайфутдинов оказался прав, шло время, сочувствие и совесть притуплялись. Атаман понимал, что совершил преступление, но уже не переживал по этому поводу.

На время ребят оставили в покое, и Мирошниченко не баловал своими визитами. Парни занялись тренировками. Гибкость Алексея позволила ему достичь неплохих результатов, он без видимых усилий садился на шпагат и профессионально наносил удары ногами, получались даже двойные. Лежа, отжимал десять раз штангу в девяносто килограммов. Хороший результат для юноши в неполные пятнадцать лет. Время шло своим чередом, отстукивая секунды, минуты, часы, дни, недели. Но через шесть недель их вновь навестил отрядный.

– Обленились, – он застал их отдыхающими после тренировки. – Соскучились по настоящему делу? Оба нехотя повернули головы в сторону старшего лейтенанта.

– Что, филки кончились? – ехидно спросил Диксон.

– Нет. Последняя операция принесла солидный доход и мне, и вам, – не стал лукавить Мирошниченко. – Но тут случай уникальный.

– Ладно, выкладывай, – согласился Марат. – Никуда от тебя не денешься, – глубоко вздохнул он. – Ну не дадут спокойно освободиться.

Мирошниченко пропустил последнюю реплику Сайфутдинова мимо ушей и продолжил:

– На окраине районного центра проживает один барыга. Раз в полгода ему завозит товар узбек из Ташкента. Но поставка товаров огромная и один барыга не в состоянии закупить все, поэтому в течение четырех-пяти дней, всякий раз идет распродажа мелким оптом другим спекулянтам. Представляете, какие капиталы собираются в одном месте? – загорелись глаза у старлея.

– Представляем, – безразличным тоном подтвердил Диксон, уже чувствующий запах свободы.

Атаман вообще не принимал участия в беседе, но по выражению его лица невозможно было догадаться о его мыслях.

– В настоящее время поставщик из Узбекистана находится здесь, – отрядный внимательно посмотрел на Марата. – Обещаю, что это твое последнее дело, – затем перевел взгляд на Алексея. – У тебя с какого времени срок?

– С июня, – встрепенулся Алексей.

– Значит, только три месяца, – Мирошниченко ненадолго задумался. – Длительное свидание с родственниками положено через полгода, но думаю, начальник колонии разрешит и подпишет, как внеочередное: за ударный труд и хорошее поведение, – его губы исказила лукавая улыбка.

– Почему до сих пор не арестовали барыгу и поставщика? Неужели про них никто ничего не знает? – Атаман уже не собирался оставаться безучастным.

– Все очень просто, многие руководители района из-за дефицита пользуются их услугами, – пояснил отрядный. – В милицию они обращаться не станут. А если и обратятся через покровителей, то официального хода дело все равно не получит. Если подозрения и падут на нас, в колонию без письменного разрешения властей не сунутся. Так что сами должны понимать, что дело верное.

Казаков посмотрел на Диксона и тот еле заметно кивнул.

– Договорились, – сказал Алексей. – Только у меня имеется еще одна щекотливая просьба.

– С удовольствием выслушаю, – офицер расслабился и закурил, считая, что по основным вопросам уже договорился.

– Света Мухина. Она…она… – Алексей покраснел и опустив голову, совсем тихо закончил. – Как родственница мне, даже ближе.

– О-о-о, – весело произнес отрядный с высокой интонацией. – Как все это знакомо. Молодая кровь бурлит, гормоны. Понимаю, понимаю.

– Я только хотел узнать… – взъерошился подросток.

– Можно ли и ей приехать на свидание? – перебил Мирошниченко. – Нужно, – он заметил, как вспыхнуло лицо юноши, излучая невидимые импульсы благодарности. – Запишет в формуляре, что двоюродная сестра, а я, в свою очередь, постараюсь, чтоб тебе предоставили две комнаты, для трехсуточного свидания.

– Трехсуточного? – недоверчиво переспросил Алексей.

– Трех, трех, – блуждала самодовольная улыбка покровителя. – Но мы отвлеклись от главного, награду необходимо сначала заслужить, – вернул он заговорщиков к действительности, и теперь все сосредоточили внимание на предстоящей операции, каждый имел определенную заинтересованность. – До сих пор мы все мероприятия проворачивали днем. Тактика уже отработана. В этот раз намного выгоднее действовать ночью, застать толстосуммов врасплох.

– И я придерживаюсь этого мнения, – вставил Марат. – Днем там может оказаться много народу.

– Да-а-а, – протянул офицер. – Но как без подозрений извлечь вас из барака?

– Единственный вариант – отправить обоих в карцер, – пошутил Атаман. – Только у меня не возникает желания там прохлаждаться, испытал на собственной шкуре преимущества курортной жизни.

– А ведь он прав, – уцепился отрядный за подсказку.

– В чем? – удивился Сайфутдинов.

– Нужно спровоцировать драку, и я отправлю вас в карцер, после дела вернетесь в барак, – объяснил Мирошниченко. – Не волнуйтесь, я поселю вас в комнате для свиданий. Отоспитесь, отъедитесь, от безделья еще никто не умирал, – он потер руки, довольный, что нашел простой выход.

– С организационными вопросами покончили, – согласился Диксон. – Но как быть с техникой исполнения?

– Что именно тебя интересует? – не понял старлей. – Обычное ограбление.

– Сам же говорил, что тут замешаны огромные бабки, – Марат кинул проницательный взгляд на офицера. – Кто ж с ними добровольно расстанется?

– Не пойму, к чему клонишь? – развел руки в стороны Мирошниченко.

– К тому, что барыги не деревенские мужички и будут защищать свои кровные до последнего.

– Вполне естественно, что спекулянты, ворочающие большими деньгами, запросто их не отдадут.

– Я думаю, что операцию можно облегчить, – Марат выдержал короткую паузу. – Если припугнуть их огнестрельным оружием, сами все выложат.

– Вот оказывается в чем дело, – словно прозрел отрядный. – Где я его возьму, не могу же одолжить свой, табельный. А вдруг провал, сразу на меня выйдут, пистолет зарегистрирован. Нет, не могу. Я уверен, что все пройдет гладко, как всегда, но рисковать до такой степени… Даже если вы заберете деньги и скроетесь, но кого-нибудь подстрелите, такой шум пойдет! Не могу, – решительно заявил он.

– Никто никого убивать не собирается, – вновь пришел на помощь Алексей. – Нам не обязательно настоящий пистолет. Нужен пугач.

Своей смекалкой он опять удивил заговорщиков.

– Такое добро найдется, – хлопнул отрядный Атамана по плечу. – Какие только специалисты не прошли через мои руки.

– Молоток, – отпустил комплимент и Диксон.

– Наконец-то, – Мирошниченко поднялся. – Вроде обо всем переговорили. До вечера. Устраивайте в бараке дебош, свидимся, – и он вышел из подсобки…

Для правдоподобности Диксон и Атаман опустошили бутылку водки, пригласив Урюка и Сотника разделить трапезу. Во время застолья вели себя возбужденно, постоянно спорили между собой, цепляясь ко всякой мелочи.

– Помяни мое слово, не закончится все это добром, – шепнул Сотник Урюку.

Позднее, его пророческие слова сбылись. Когда напарники находились уже не в каптерке, а в своем углу барака, Марат спросил, лежа на койке:

– У тебя спичек нет?

– Кончились, – ответил Алексей, сидя на табуретке и листая книгу.

– Спроси у кого-нибудь, – его спокойный тон не предвещал бури.

– Тебе надо, сам и спрашивай, – в голосе Атамана появились недовольные нотки. – Нашел шестерку.

– Я тебя по-дружески попросил, – придрался Диксон, начиная нервничать.

– Отвали, – вскипел Атаман. – Добром прошу. Нет настроения.

– Плевать мне на твое настроение, – бугор опустил ноги на пол и сел. – Я сказал, принеси быстренько спички, – теперь уже и в голосе, и в позе проскальзывала явная угроза.

Осужденные притихли и сосредоточили внимание на лидерах. Казаков захлопнул книгу, бросил ее на тумбочку и повернулся в сторону оскорбителя.

– Кажется, я доходчиво объяснил, но для тупых могу повторить. Пошел ты… – процедил Атаман сквозь зубы.

Оба вскочили и набычились, размолвка дошла до крайности и никто оскорблений прощать не собирался. Алексей, наблюдая за действиями противника, попятился в широкий проход, Марат следовал за ним, слов уже никто не произносил. Диксон попытался нанести удар прямой правой, но Атаман успел поставить блок и ответил боковым хуком слева, соперник вовремя отреагировал. Игра шла по разыгранному заранее сценарию, днем они несколько раз репетировали десятиминутный бой. В ход пошли удары ногами, все известные им приемы и уловки. Перед любопытными разыгрывалось настоящее шоу, никто не мог предсказать победителя. Подельники придумали еще одну хитрость, они искусали губы и когда казалось, что кто-то из противоборствующих пропускал неплохой удар соперника, он незаметно пускал кровь на лицо. Никто не вмешивался в драку лидеров, хотя зевак собралось немало, их окружили осужденные всего барака. Вот Марат сделал удачную подсечку, Алексей упал и ударился головой о чугунную батарею, он прикрыл веки и на лице отобразилась боль. Этот трюк они отрабатывали более десяти раз. Сайфутдинов сел верхом на соперника и взял того за грудки, пару раз встряхнул и сказал:

– Проси, сволочь, прощения при всех, иначе за себя не отвечаю, – голос звучал грозно, и наблюдатели уже были уверены в его победе.

Атаман медленно раскрыл глаза и прошептал окровавленными губами:

– Не дождешься.

Диксон занес кулак над головой поверженного, но заключительного, завершающего удара нанести не удалось.

– Разойдись, – конвойные расталкивали осужденных. – Отставить, – один из них в самый последний момент поймал руку Марата.

Ротозеи не торопясь разошлись, на запястьях драчунов захлопнулись наручники.

– Что за шум, а драки нет, – в зоне внимания появился отрядный.

– Была, товарищ старший лейтенант, – доложил младший сержант, который был старшим среди солдат.

– Они? – Мирошниченко кивнул на поникших противников.

– Так точно, – старший из конвойных приложил руку к виску.

– В карцер, – объявил отрядный без особых раздумий. – Обоих.

Нарушителей режима увели, а осужденные еще долго судачили по поводу случившегося, но ни одному из них не пришла мысль, что перед ними разыграли спектакль.

– Ты оказался прав, что добром у них не закончится, – вспомнил Урюк слова Сотника.

– Помирятся, – выдал Сотник новое предсказание…

В карцере просидели менее двух часов. После смены караула по личному распоряжению начальника колонии подполковника Сазонова их отправили на уборку одной из комнат для свиданий, а еще через три часа на хозработы в военный городок, передав провинившихся в личное распоряжение старшего лейтенанта Мирошниченко. До поздней ночи подростки отдыхали у отрядного, дома: выспались, посмотрели телевизор. После полуночи со двора Мирошниченко выехал темно-синий «Москвич» и миновав поселок, вырулил на трассу, ведущую в районный центр.

Более полутора часов Диксон и Атаман наблюдали за калиткой интересующего их двора и только когда убедились, что разошлись все поздние посетители, приблизились к забору. С минуту прислушивались к шуму во дворе, потом, помогая друг другу, перелезли через высокое ограждение, бесшумно скользнули к дому и прильнули к стене. Марат осторожно заглянул в светящее окно.

Хозяин и гость, расположившись на удобных, с высокими спинками стульях, пересчитывали деньги и складывали их стопками на столе. Купюры в основном были достоинством в пятьдесят и сто рублей, они заполняли почти все пространство стола и выглядели впечатляюще.

– Вот это да! – разинул рот Алексей, заглянувший следом за подельником.

– Закрой варежку, – предупредил Марат. – Еще не время. Берем доску, высаживаем раму и врываемся, – он кивнул на широкую доску, лежащую горизонтально вдоль дома.

Они аккуратно подняли ее, отошли на несколько шагов и, с разбега, высадили окно.

– Встать! Руки за голову, лицом к стене! – прозвучали команды человека в маске, с пистолетом в руке.

Грохот выбитого окна, звон разбитых стекол и внезапное появление безликих и вооруженных грабителей вызвали ужас в глазах барыг и они непроизвольно подчинились.

Атаман поднял с пола большую хозяйственную сумку и смахнул в нее деньги. В это время в дверной проем в комнату просунулась голова огромной восточно-европейской овчарки с угрожающим оскалом.

– Убери собаку, пристрелю! – блефовал Алексей, направив на нее ствол деревянного пистолета.

– Фу, Рекс! – крикнул хозяин, развернув вполоборота тело. – Иди на место.

Рекс услужливо завилял хвостом и исчез. Казаков моментально захлопнул дверь и щелкнул задвижкой. Затем не сговариваясь, они подошли к спекулянтам и одновременно стукнули по головам рукоятками пистолетов. Оглушенные хозяин и узбек рухнули на пол, а грабители выпрыгнули в окно. Они бежали через двор, когда непонятно откуда, словно призрак, из темноты вылетела овчарка. Атаман успел с сумкой проскочить в Калитку, а его напарника собака зацепила за ногу, и тот грохнулся на землю. Животное пыталось дотянуться зубами до шеи, оседлав жертву.

Диксон удерживал ее на вытянутых руках, теряя последние силы. Когда он уже начал уступать в единоборстве, сгибая трясущиеся руки в локтях, собака неожиданно ослабила натиск, заскулила и завалилась набок. Вовремя подоспел на помощь приятель и вонзил в нее нож. Марат тяжело поднялся, хромая и охая, направился к калитке. Раздался ружейный выстрел, пуля просвистела над головами грабителей, чудом их не задев, они пригнулись и выскользнули со двора. Заняв позицию по бокам калитки, налетчики ждали появления пострадавших. Чуть скрипнув, приоткрылась калитка и показался длинный ствол ижевского ружья двенадцатого калибра, затем просунулась голова обладателя оружия. Атаман что было силы толкнул дверь, зажав ею просунувшуюся голову, а Диксон вырвал ружье и ударил по голове. У хозяина закатились глаза, а когда Алексей отпустил дверь, он рухнул на землю, заслонив своим телом проход. Сайфутдинов перепрыгнул через препятствие и крикнул убегающему узбеку:

– Стоять! Стреляю.

Тот остановился как вкопанный, и только трясущиеся коленки выдавали в нем живое существо, но удар прикладом в затылок прервал дрожь.

Грабители спустились в овраг, расположенный недалеко от места нападения и, преодолев метров восемьсот по его дну, поднялись на обратной стороне, где их уже поджидал отрядный…

Около двух часов ночи старший лейтенант Мирошниченко сдал Сайфутдинова и Казакова сержанту внутренних войск и приказал:

– Отведи их в комнаты для свиданий и запри там, пусть всю ночь марафет наводят, утром сам проверю, какой порядок они навели…

Спустя трое суток в барак вошли улыбающиеся Атаман и Диксон в обнимку.

– Что я говорил? – бросил Сотник высокомерный взгляд на Урюка.

– Козе ясно, – парировал тот. – И без тебя знал, что этим все закончится.

В последнюю вылазку подельники принесли сто двадцать тысяч рублей (и в первую двадцать). Семьдесят тысяч чистыми принадлежали им, тридцать пять – Алексею. Он никогда не имел такой суммы и вряд ли заработал бы за всю жизнь, если бы не попал на зону.

Позже отрядный рассказал, что их налет в узких кругах вызвал настоящий переполох, даже провели нелегальное расследование и пришли к выводу, что узбека кто-то пас аж с самого Ташкента. Но об этом Атаман узнал после, а сейчас с задумчивым и сосредоточенным видом выводил буквы в письме матери.