"Последняя битва" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

ГЛАВА 11. ЗНАК СВЯЩЕННОЙ КНИГИ

— Мы сможем это сделать. Думаю, что сможем.

Голос священника был едва слышен, и брат Альдо, склонив седовласую голову, придвинулся ближе. Они сидели в увитой зеленью беседке, плотная завеса из стеблей и листьев гасила звуки, двор и комнаты вокруг были пусты, и все же Иеро говорил шепотом. Ментальная речь вообще исключалась; для мысли листва и стены не помеха, и тут, в обители Нечистого, всякая мысль могла предать — либо, как минимум, насторожить владык Кентау.

— Нечистый — плод их союза, рожденный злыми мыслями кошмар, — продолжал лихорадочно шептать Иеро. — Власть! Они объединились ради безграничной власти, их могущество растет, и вскоре над миром сомкнутся темные тучи… Я знаю, Локи говорил мне… Их Богом проклятый Теон отыщет пятого… не меня, так другого, не сейчас, так через сотню лет… отыщет, и сила их удвоится… А если не отыщет, они смонтируют машины на той летающей звезде, что говорила с нами… чудовищные машины, лишившие древних разума, призвавшие Смерть…

Прошла неделя с той поры, как брата Альдо освободили из Питомника. Это был, по его словам, комплекс биологических лабораторий, запрятанных под землю и охраняемых мирмидами, в котором синтезировали пищу и выращивали клоны четырех пород. Из клеточных тканей Нергала производились мореходы, Кали поставляла девушек для развлечений, а копии Локи, в зависимости от интеллекта, выполняли роль надсмотрщиков, секретарей, строителей и слуг. Клоны узкоглазого Ри Ма были биологами и техниками; первые трудились в Питомнике, вторые — на взлетном поле, откуда раз в несколько месяцев стартовали к «Аргусу» космические корабли. Был в Питомнике и гибернатор, особая камера, в которой, в глубоком холоде, хранились сменные тела владык, но о самом процессе одушевления биологи не знали ничего. У них отсутствовал ментальный дар, и, как прочие клоны, они не могли давать потомство, хотя их жизнь, по меркам Кентау, была довольно долгой — тридцать-сорок лет.

Во всем, что не касалось ментального искусства, эти создания были неплохо проинформированы, как и положено специалистам. От них брат Альдо узнал массу любопытного — к примеру, о том, что Локи и в самом деле является той легендарной личностью, объединившей в прошлом Темное Братство. Но этот плод оказался гнилым; ментальный дар адептов братства не возрастал, как ожидалось, от поколения к поколению, зато в иных краях рождались люди с уникальными талантами. Или почти люди, если вспомнить о синюке Нергале.

Но первым сподвижником Локи сделался Ри Ма, принявший имя Аримана, хайлендер-долгожитель, почти не уступавший ему возрастом. Народ Ри Ма происходил от белых и желтокожих, уцелевших в период Смерти в Сайберне, а также в степях и плоскогорьях, лежавших к югу от зоны лесов. Со временем их потомки расселились в огромной речной долине, носившей древнее имя Аймор; так же звалась и страна на океанском берегу, обширная территория, богатая сырьем и плодородной почвой. Айморцы были людьми энергичными и суровыми; задолго до рождения Аримана они уничтожили лемутов в своих пределах, а заподозренных в злом колдовстве бросали в жерла вулканов или на съедение огромным полуразумным муравьям. Ни та, ни другая перспектива Ри Ма не устраивала, и он, повинуясь ментальному зову Локи, бежал на запад. С ним, лет девятьсот назад, пришли муравьи, предки нынешних мирмидов, а также обычай скармливать им бунтовщиков живьем.

Кали, третий член Теона, нашлась через пять веков в индийских джунглях, среди развалин древних храмов, в собственном княжестве, где ей служило хищное зверье и лемуты, произошедшие от местных обезьян. Ей не грозила гибель в жерле вулкана, на власть ее никто не покушался, и в княжестве царил порядок: люди-рабы трудились, кормили лемутов и трепетали перед владычицей-ведьмой. Она, однако, не была хайлендером, как Локи и Ри Ма, а потому ее не пришлось уговаривать — в сравнении с бессмертием княжество в джунглях шло по цене соломы.

Последним приобретением Теона был Нергал, синекожий карлик, любивший своих соплеменников не больше, чем Ри Ма. Но айморцы, в отличие от синюков, были слишком сильным и многочисленным народом, так что справиться с ними Теон еще не мог — или, возможно, не хотел, предпочитая не убивать прибрежных обитателей, а обратить со временем в рабов. Такая перспектива, касавшаяся в равной степени и айморцев, и метсов, и остальных разумных рас, была вполне реальной, ибо с каждым новым членом мощь Теона возрастала вдвое; к тому же не стоило забывать об излучателях «Аргуса».

Эти четверо в самом деле готовились править Землей, и править вечно, о чем намекали их имена, принадлежавшие злобным древним демонам. Иеро не знал, какие народы придумали их и поклонялись им в далеком прошлом, но брату Альдо припоминалось кое-что, хранившееся в архивах эливенеров. Смутно, очень смутно, так как имена былых божеств, покрытые тысячелетней пылью, преданные забвению, исчезли из человеческой памяти и отыскать их удавалось лишь в редкостных старинных книгах. Впрочем, Альдо был уверен, что Кали символизирует Смерть, а Локи — Ложь; и хотя он ничего не помнил про Нергала с Ариманом, не приходилось сомневаться, что оба были достойными спутниками лжи и смерти.

Налетел ветер; листья лозы, оплетавшей беседку, зашелестели, струя фонтана над прудом дрогнула и рассыпалась мириадом алмазных капель. Эливенер склонил голову, и его седая борода защекотала щеку Иеро.

— Ты говоришь, мы сможем это сделать. Но что же именно? Что ты задумал, пер Иеро Дистин?

— Объединить два наших разума и нашу силу! — В возбуждении священник стиснул кулаки. — Помнишь, отец мой, ты как-то сказал, что мы умеем столь немногое! Мы посылаем слова и образы на тридцать миль, мы воздвигаем ментальные стены и сражаемся с помощью мозга… Но мы никогда не пытались перенести свой интеллект в сознание другого человека или объединиться с ним в ментальной сфере. Мы даже не знали, что такое возможно! Но я научился этому. Я могу скопировать частицу собственного «я» и бросить ее в чужой разум, как камешек в воду… Я помещаю в эту частицу все, что захочу: свои воспоминания, мысли, чувства или определенный приказ… Вот первый шаг к объединению, к тому, чтоб увеличить нашу силу, сковать защитный доспех и меч. Это непросто, но я уверен, что мы добьемся своего. Раз получилось у Нечистого, получится у нас. И тогда…

Брат Альдо с сомнением хмыкнул.

— Опасный план, мой мальчик, очень опасный. Не думай, что я боюсь смерти или ментального порабощения — для меня второе сводится к первому, а смерть не так уж страшна, если знаешь, как ее призвать и сделать милосердной… Но я хочу, чтоб мы победили, а не погибли зря. И в этом смысле… хмм… должен признать, твой план меня пугает.

— Другого у меня нет, — с мрачным видом заметил Иеро.

— Тогда обдумай его получше и постарайся ответить на кое-какие вопросы. Нас двое, их — четверо, а это значит, что они сильнее нас. Опыт тоже на их стороне; за долгие годы они притерлись друг к другу, как черенок к лезвию ножа, и мысль, объединяющая их, направлена к уничтожению. А я… я не воин, а эливенер! Не уверен, сын мой, что пожелаю смерти даже своему врагу… нет, не уверен!

— Но ты убивал… там, у Внутреннего моря, в затонувшем городе… ты вызвал огромную рыбу, перевернувшую судно слуг Нечистого…

Лицо брата Альдо страдальчески сморщилось.

— Я заставлял убивать, сынок. Заставлял! Большая разница в сравнении с тем, когда уничтожаешь живое собственной рукой… Или мыслью, что тоже самое. — Нахмурившись, он признался: — Я чувствовал бы себя уверенней, если б эта схватка не сулила смерть для проигравшей стороны. Возможно, какая-то другая альтернатива добавила бы мне стойкости.

— Тут нет другого выбора — или мы, или они. И если мы проиграем…

С минуту они молчали, глядя друг на друга словно пара рыбаков, соображающих, как справиться с акулой. Потом брат Альдо произнес:

— Если б нам удалось их разделить…

— Если б Горм и мастер Гимп могли сражаться мыслями…

— Если б у нас были два Иеро! Бесполезные фантазии, сынок, и ты это знаешь не хуже меня!

Снова наступила тишина. Уставившись взглядом в пол, Иеро думал о Горме, который скитался где-то в горах полуострова, и о сидевшем в Питомнике Гимпе. Скорая опасность им как будто не грозила, даже капитану. Над ним, а прежде — и над братом Альдо, вели эксперименты, но не мучительные; возможно, их целью являлось создание новых клонов, а также попытка раскрыть секреты долгожительства. Во всяком случае, биологи, копии Аримана, проявляли к брату Альдо особый интерес.

Он был взаимным, так как подобная форма жизни, произведенная искусственным путем и не способная к естественному размножению, казалась Альдо чем-то необычным, не зафиксированным в анналах эливенеров, а значит, подлежащим изучению. Ему вспоминалось, что в старинных записях была кое-какая информация о клонировании, но до Смерти человека как будто не воспроизводили целиком, выращивая лишь органы и ткани для замены больных и с целью омоложения. Впрочем, сведения об искусственных людях могли держаться в тайне — ведь древний мир был переполнен тайнами, из коих, как полагали в те времена, произрастает мощь государств и армий.

Эливенер поднял голову, задумчиво рассматривая Иеро — так, словно видел его в первый раз.

— Ты утверждаешь, мой мальчик, что научился копировать частицу своей сущности и помещать ее в разум другого создания… Значит ли это, что ты способен изготовить свой двойник, такого же воина-телепата? К примеру, из Девятого или другого твоего слуги?

— Нет, к сожалению… Эта попытка убьет их, так как полная смена сущности невозможна. Чтобы передать все — все, чем я владею, что спрятано здесь, — Иеро коснулся пальцем виска, — нужен чистый мозг, то есть разум, лишенный собственной индивидуальности. Такой, как у младенца или новорожденного клона.

— Хмм… Подобные клоны есть в Питомнике… — протянул брат Альдо.

— Питомник недоступен, отец мой. Ты видел мирмидов, стерегущих подземелье, и ты, конечно, чувствуешь ментальный щит, воздвигнутый над ним.

— Да, разумеется. И муравьев я видел… еще одна порода лемутов, которые служат Нечистому! Люди… нет, эти несчастные копии людей… они их боятся и ненавидят. Они сказали мне, что есть причины для такого страха.

— Есть. — Развивать эту тему Иеро не хотелось, как и признаваться в том, почему он не желает одушевить новорожденный клон. Мысль о сотворении своего ментального двойника с обличьем Локи или Аримана вызывала в нем не больший энтузиазм, чем идея вселиться в тело Кали или синекожего уродца. Он думал об этом с отвращением и ничего не мог с собой поделать; любой из четырех сосудов выглядел слишком неподходящим вместилищем для копии его души.

Брат Альдо снова склонился к нему.

— Если такое возможно… если чистый мозг способен принять отпечаток чьей-то личности, то объясни, мой мальчик, зачем ты нужен этому Локи? Ты и все остальные? Он мог бы сотворить десяток своих полных копий или, если это ему не по нраву, копировать своих союзников… Два Аримана, три Нергала и четыре Кали… Хватит, чтоб покорить мир!

— Он этого не сделает. Ни он и ни один из тех, кого ты назвал его союзниками. Знаешь, почему?

Эливенер усмехнулся.

— Догадываюсь… Слишком самолюбивы и эгоцентричны, да? Считают себя неповторимыми, и даже мысль о двойнике пугает их?

— Именно так. Кроме того, боятся соперничества. Уверен, если бы Локи размножил свою личность, то копии и сам он передрались бы словно пауки. Двойник — очень близкое существо, с теми же чувствами, что у тебя… ближе, чем брат или отец… настолько близкое, что лишь человек, чье сердце раскрыто для любви, может с ним смириться… Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, сынок. Ты говоришь о Лучар и своем нерожденном сыне. Как разделить такое на двоих? Или на троих?

— Ты понял правильно. — Священник поднялся и шагнул к порогу беседки. — Сюда идут. Закончим на этом, отец мой. Я буду думать над твоими словами и постараюсь найти какое-то решение. Может быть…

Он смолк, когда в саду появились четверо крючконосых с трехзначными номерами. Скользя будто тени, они прибирали дворик, терли каменные скамьи и облицовку водоема, сметали с дорожек землю и опавшие лепестки алых цветов.

— Все же они различаются друг от друга, — произнес за спиной Иеро старый эливенер. — Не так заметно, как ученые копии Аримана, но различаются. Посмотри, трое с застывшими, как у покойников, лицами, а тот, который трудится у розовых кустов, поглядывает на нас с любопытством. И движения его живее…

— Да, — согласился Иеро и, помолчав, добавил: — Возможно, если бы их не отдавали на корм мирмидам, каждый лет через десять обрел бы душу и стал человеком. Не знаю только, было б это плохим или хорошим деянием.

— Я тоже не знаю. — Брат Альдо опустил веки, словно от вида четырех одинаковых фигур у него начало рябить в глазах. — Но мир, населенный копиями, был бы бесконечно скучен, сын мой.

Ближе к вечеру Иеро направился в южную часть парка, к нагромождению скал, где обитали нетопыри, и озеру, заросшему кувшинками. Он думал о Лучар, о сроке, оставшемся ей до разрешения от бремени, и о том, увидит ли он когда-нибудь сына и свою принцессу. Сердце его стеснилось от этих мыслей, и он, обратившись лицом к западу, туда, где лежала его родина, коснулся кармашка перевязи с древним крестом и начал шептать молитву.

Может, Бог подскажет, как ответить брату Альдо? Он понимал, что старый эливенер прав: их только двое, силы их слишком малы, и к тому же один из них — не воин. Мудрец, а не солдат, способный отнять у ближнего жизнь… Это значило, что в битве с Теоном их ожидает неминуемое поражение. Бесславная, бессмысленная гибель… Кто же вернется в Канду? Кто расскажет отцу Демеро об этом змеином гнезде? Горм?

На миг Иеро представил необозримые пространства земель и вод, что отделяли их от родины, и содрогнулся. На запад — степи, горы и пустыни, потом — океан на тысячи миль; к востоку — лес, гигантские реки, другой океан, наверное, вдвое шире Лантика… И всюду — опасности! Лемуты, хищники, голод, пустоши, зараженные радиацией… Сколько же надо месяцев или лет, чтобы в одиночку добраться к побережью? Конечно, к восточному, ибо на западе, в Европе, нет ни людей, ни жизни, ни кораблей… И если Горм это сделает, если дойдет до страны айморов, что ожидает его там? Встретится ли человек, который поймет, что перед ним не дикий зверь? И как объясниться Горму с этим человеком? Или же их разговор начнет и закончит арбалетный болт?

Нет, надо сражаться, решил Иеро. Разделить врагов или хотя бы отвлечь их внимание, найти союзника и нанести внезапный удар… Господь вразумит и поможет! Недаром Он дважды послал ему знаки — Книгу и символ Округленных Губ! Помощь придет через нечто удивительное… Сообразить бы, через что!

Покинув берег озера, он медленно зашагал к скалам и зияющей в них пещере. Небо гасло; на западе, над морем, громоздились стаи туч с вытянутыми округлыми формами, и Иеро вдруг показалось, что к полуострову несется флотилия воздушных кораблей, неизмеримо больших «Вашингтона», и в каждом огромном судне — Стражи Границы в медных шлемах и кирасах, с копьями и мечами; целое воинство, спешащее ему на выручку. Подивившись на это видение, он глубоко вздохнул и снял ментальную защиту.

Никаких сигналов от Горма… тольно ощущение, что медведь — на какой-то вершине и смотрит вниз… еще — чувство голода… видно, пеммикан подошел к концу…

Иеро не успел додумать эту мысль, как другая, чуждая, проникла в сознание.

«Дикарь что-то замышляет», — простучало глухой барабанной дробью. Ей ответил серебристый звон литавр:

«Ты, синяя плесень, тоже замышлял, когда явился сюда. Как помнится мне, целых пятнадцать дней, до первого Слияния… Ты думал, что очень силен, что уничтожишь нас или заставишь подчиниться… Но Слияние все расставляет по местам, не правда ли?»

Нергал и Кали! Еще ощущалось присутствие третьего, молчаливо следившего за разговором; на миг коснувшись его ауры, священник понял: Ариман! Эти три ментальных источника были разбросаны в пространстве; видимо, каждый из собеседников находился в своем дворце.

«Слияние… — Мысль Нергала протяжным эхом отдалась в голове Иеро. — Да, Повелительница Шлюх, Слияние все расставляет по местам. Окончательно и необратимо! Только Слияние объединяет нас… Иначе я приказал бы своим летающим слугам выпить твою кровь, старая ведьма!»

Окончательно и необратимо… Иеро содрогнулся. Внезапно он понял, что это в самом деле так: для слившегося с Теоном не существует обратной дороги. Одно прикосновение Нечистого к его душе — и он пропал!

«Пощады, Владыка Нетопырей, пощады! — в тоне Кали слышалась издевка. Потом она добавила: — Когда-то я правила жалким народцем в жалкой стране… давно, очень давно… Они были покорными, эти мокрицы, но временами покорность их меня бесила. Я вселялась то в одного, то в другого, наделяя духом неповиновения, а затем их распинали на земле, в одном из двориков, под окнами моей опочивальни».

«И что же?» — с явным интересом спросил Нергал.

«В том дворике рос бамбук, очень быстро, на пол-ладони за день… Как они корчились, как кричали! — Смех звенел в ментальном голосе женщины. — Тут, в моем дворце, есть такой же дворик, и в нем хватит места для тебя и всех твоих синекожих ублюдков».

«Одна из твоих копий сейчас со мной, — отозвался Нергал после паузы. — Знаешь, что я с ней делаю?»

«Сосешь кровь, на пару с твоим вампиром?»

«О, нет, нет! Я придумал кое-что получше! Не столь примитивное!»

Играют, развлекаются, подумал Иеро, не выпуская наружу ни единой мысли. Пароксизм удовольствия, сотрясавший Нергала, смешанный с отзвуком жуткой муки, докатился до него, заставив похолодеть от ненависти.

«Можешь творить с ней все, что угодно, — заметила Кали, — меня это не трогает. А вот в дикаре я разочаровалась!»

«В самом деле? Почему?» — Дрожь наслаждения пронизала карлика. Иеро перекрестился и сплюнул.

«Он пренебрег моими девушками! Надеюсь, если он не подойдет, Локи отдаст его мне. Бамбук уже прорастает в моем дворике…»

«Не надейся, — прошелестел тусклый голос Аримана. — Он подойдет. Сильный, безжалостный…»

«И это примиряет меня с ним. Это и еще одно…»

«Что именно, Нерг? Трудно представить, что тварь вроде тебя способна с кем-то примириться!»

С минуту карлик молчал. Ожидая ответа, Иеро уставился в быстро темнеющие небеса, на армаду наплывавших с моря туч. От скал протянулись длинные тени, и зев пещеры потонул в них как черный камень в темной воде.

Наконец барабанный рокот снова зазвучал в сознании священника:

«Он будет пятым, и наша мощь удвоится… Еще один шаг к полной и безграничной власти! Власти над всей Землей!»

Образ планеты возник перед Иеро — туманный, медленно вращающийся шар, с пятнами синего, зеленого, коричневого в разрывах облаков. Невесомый и бесплотный, он парил над миром, разглядывая его с высоты; потом мысль Нергала ринулась вниз, словно тараня облачные покровы, и ширь европейской равнины раскрылась от голубого зеркала Лантика до возвышавшихся на востоке гор. Теперь Иеро мчался над этим пространством, над выжженными пустынями и руинами городов, над окруженным лесами Моском, над реками и утесами, озерами и степями — мчался к Каменному Поясу, маячившему вдали подобно крепостной стене, поросшей изумрудной щетиной сосен. При виде этих гор что-то дрогнуло и пробудилось в памяти священника; он выпрямился, откинул голову и, наблюдая за медленно таявшим видением, с трудом сдержал торжествующий вопль.

«Дикарь нас слышит. — Мысль Аримана непрошенным гостем проникла в сознание. — И, кажется, он доволен».

«А я — нет. Пусть знает, что я обижена, — прозвенел серебряный голос Кали. — Я не привыкла к пренебрежению… Не забывай о моем дворике, дикарь!»

Ментальный колпак сомкнулся над Иеро, отрезав назойливые голоса. Усмехаясь, он ощупал свою перевязь, затем поглядел на скалы, отыскивая скрытый тенями проход. Из него уже вылетали первые нетопыри.

Каменный Пояс! Священная Книга и Округленные Губы! Помощь и удивление…

Бог надоумил его устами врагов!

Твердым шагом священник направился к пещере. Кожистые крылья шелестели над ним, то одна, то другая из бестий ныряла вниз, норовя вцепиться ему в лицо или волосы, но Иеро представил, что он — огромная сова, любительница всяких мышей, и бегающих, и летающих. Вампиры с пронзительным писком ринулись прочь, и он, войдя в отвоеванное подземелье, остановился у самого входа, куда еще дотягивался угасающий солнечный свет.

Пахло пометом, сыростью и гнилью. Чей-то импульс толкнулся в ментальный щит, и Иеро, на миг ослабив защиту, принял его и поместил в дальнем уголке сознания. Наконец-то весть от Горма… Но — потом, потом!

Он ощупал кармашек перевязи, вытащил древний крест и подумал, что руки отца Демеро все же коснутся этого сокровища. Затем пальцы его снова нырнули в карман, пошарили там и извлекли нечто гладкое и темное, величиной с орех, закованное в скорлупу.

— Вылезай, малыш, — негромко произнес священник и, опустив свою находку на пол, проделал едва заметную щель в своем ментальном барьере. — Вылезай и расти! Настало твое время!

Скорлупа дрогнула и исчезла, будто эти слова или подкрепившая их мысль были услышаны и поняты крохотным существом; маленький шарик расплылся в диск, затем из полупрозрачного тельца выдвинулись щупальцы-отростки, приподнимая его над каменной поверхностью, напрягаясь в заметном усилии. Раздался чуть слышный хлопок, щупальцы окрепли, и тело амебы, уже размером не с орех, а с яблоко, вспыхнуло и заиграло радужными красками.

Иеро, затаив дыхание, следил за этой сказочной метаморфозой, потом опустил веки и, сосредоточившись, представил себя самого: лицо, фигуру, одежду, темную полоску усов на верхней губе, орлиный нос, смуглую кожу, широковатые скулы… Он творил этот образ с той любовью, какую должен испытывать человек к собственной плоти и душе; ведь если сам себе не дорог, то кто иной тебя полюбит? Душа, конечно, была важнее внешности, и он не обделил ее ничем и ничего не скрыл, вложив все тайные свои богатства — любовь к Лучар, благоговейную веру в Господа, стойкость, мужество, жажду победы и свой ментальный дар.

Воздух взвихрился, снова хлопнуло, и существо, продолжая расти, вдруг принялось обретать некие полузнакомые очертания. Теперь оно походило не на яблоко, а на вытянутый огромный огурец, доходивший священнику до пояса; снизу его поддерживали четыре прочные подпорки, а сверху, чуть покачиваясь на толстом стебле, стала оформляться сфера. Ее поверхность пошла волнами, и две из них внезапно застыли, приняв форму губ; над ними прорезалось что-то похожее на ноздри, глазные впадины, брови и лоб.

«Господи, прости меня! — мелькнуло у Иеро в голове. — Прости за то, что я присвоил Твою власть творения… Сожги меня молнией, если я виновен! А если невиновен, позволь отковать этот меч и сразить Нечистого!»

Легкое дуновение ветра шевельнуло волосы священника; Бог промолчал и лишь погладил его ладонью, сотканной из воздуха и алого света вечерней зари.

Существо стояло перед ним, покачиваясь на нижних отростках; их оставалось только два, зато вверху от корпуса отщепились руки — неуклюжие, с корявыми, похожими на корни пальцами. Исходивший из плеч стебель превратился в шею; рот, нос, подбородок и скулы отвердели, в глазницах что-то ворочалось и трепыхалось, будто невидимый скульптор трудился над этой частицей лица, отсекая лишнее и добавляя нужное. Ментальный поток, исходивший от Иеро, стал напряженным, как с силой натянутая струна; казалось, еще немного — и она зазвенит под напором чувств, образов, воспоминаний. Они струились благодатным ливнем, падали в девственную почву, пускали корни, росли, расцветали, повинуясь древней истине, гласившей, что человек — плодоносящий сад: что изначально посеешь в его душе, то со временем и пожнешь.

Иеро сеял не скупясь, с той же стремительностью, с какой свершалась метаморфоза. Существо перед ним уже не покачивалось, а стояло твердо; его черты, совсем человеческие, оформились, кожа казалась упругой и гладкой, губы порозовели, но глаза еще были закрыты. Будто он размышлял, открыть ли их, вступить ли в жестокий тревожный мир, полный борьбы, сомнений и боли, или остаться прежним невинным созданием, не различавшим добра и зла.

— Брат… — Прервав ментальную связь, Иеро протянул к нему руку. — Очнись, брат… Мне нужна твоя помощь.

Глаза раскрылись, и пальцы священника встретили такую же сильную крепкую ладонь. Он улыбнулся, и лицо стоявшего перед ним человека отразило улыбку как в зеркале.

— Я готов, брат. — Его рука поднялась в салюте, каким приветствовали друг друга Стражи Границы. — Я готов… Не говори ничего, я знаю все твои замыслы. Ведь я — это ты!

— Нет. С этого мгновения уже нет. С первых слов, произнесенных тобой… Ты — не Иеро Дистин, ты — мой брат, и должен выбрать себе другое имя. Помнится…

— Да, помнится, — подхватил двойник с лукавой улыбкой, — помнится, что матушка хотела назвать меня Шарлем, но отец сказал: этот шустрый парень будет Иеро. Я… ты… вцепился ему в бороду.

Священник кивнул.

— Шарль Дистин — хорошее имя. А как насчет всего остального?

Глаза и улыбка брата погасли.

— Остальное, конечно… Все остальное я потерял — любимую жену, еще нерожденного сына и даже родину… Об этом я догадался в тот момент, когда стоял с закрытыми глазами и слушал твой голос… Но разве бывают приобретения без потерь? А я получил два драгоценных дара — душу и жизнь! И я готов их защищать!

— Тогда ты знаешь, что делать, брат мой. Жди здесь… жди, пока я не позову.

Кивнув, Иеро повернулся и вышел. Стемнело, яркие звезды мерцали в разрывах туч, и ветер, гнавший облака к востоку, то открывал, то закрывал окошки в звездных небесах. На фоне одного из них метнулась тень нетопыря. Священник проводил его взглядом, потом внезапно усмехнулся, хлопнул себя по лбу и пробормотал:

— Убогий мозг!.. Лучше не придумаешь! Пожалуй, даже совет Нечистого может быть полезен… Хотя бы для того, чтоб успокоить добрейшего из эливенеров…

Сердце его пело, нервы напряглись в предчувствии грядущей битвы. Он больше не был одинок! Божьим промыслом и собственной волей он отковал карающий меч! Его сила сложится с силой Шарля и брата Альдо и сокрушит Нечистого! Трое против четверых — уже неплохо, но лучше — трое против троих, если удастся разделить Теон. Как? Об этом стоило поразмыслить.

Все еще посмеиваясь, священник зашагал к аллее, остановился там у огромной липы и распечатал присланный Гормом ментальный блок. В нем сообщалось, что медведь пробрался мимо сторожевых башен и охранников-мирмидов — не в пустыне, а в горах, где имелось множество ущелий и тропинок, протоптанных козлами. Выбрав подходящее место на вершине скалистого отрога, Горм пролежал там сутки, изучая спускавшуюся к морю равнину. Зрение у него было не таким острым, как чутье и слух, и переданные образы казались дрожащими и слегка размытыми, словно их заволакивала пелена тумана. Но все-таки за день медведь сумел увидеть больше, чем удалось бы самому Иеро, воспользуйся он глазами птицы или горного козла. К тому же подобный сеанс дальновидения был бы сейчас делом опасным или, как минимум, нежелательным — священнику вовсе не хотелось настораживать врагов.

Пролистывая воспоминания Горма будто альбом с движущимися картинками, он разглядывал залитую бетоном обширную площадку, низкие одноэтажные здания, что пластались у самых гор, подъездные рельсовые пути и решетчатые фермы с космическим снарядом посередине взлетного поля. Его бетон потемнел, опаленный ракетными выхлопами, а от зданий веяло невыразимой древностью; их стены кое-где потрескались, кровли просели и поросли травой, а часть корпусов вообще лежала в руинах. Но рядом с остальными мельтешили техники, тянули к ракете кабели и шланги, катили тележки с ящиками и баллонами, и столь же активная суета наблюдалась у решетчатой конструкции: там сверкал огонь, взвивался дымок, десятки людей что-то подтаскивали, поднимали, грузили, сновали вверх и вниз по массивным фермам, в которых прятался блестящий корпус корабля. Физиономий усердных работников было не различить, однако Иеро не сомневался, что все они на одно лицо — копии Аримана, коренастые, плотные, желтокожие, с узкими, чуть раскосыми глазами.

Готовят ракету к старту, решил священник, соображая, что Локи упоминал о двух кораблях. Второй, вероятно, сейчас находился у «Аргуса», и его полет они с эливенером наблюдали неделями раньше — тот дьявольский глаз, горевший в небесах… При этом воспоминании Иеро вздрогнул, и на висках его выступил холодный пот. Сейчас он видел глазами Горма одну из древних военных баз, и эта обитель Смерти была не заброшенной, не уснувшей, а готовой к действию. Ужасная, пугающая картина!

Угол зрения изменился, открыв шеренгу широких цилиндрических танков с топливом и огромный бетонный куб — видимо, энергостанцию, от которой тянулось несколько линий подвешенных на столбах проводов. Тут сторожили мирмиды, вышагивали вдоль взлетного поля как заведенные, поблескивая хитином панцирей. Было их не очень много — пара дюжин против нескольких сотен техников.

Дрожь, сотрясавшая Иеро, улеглась. Он вызвал Девятого, велел собраться в путь, затем направился к дворцу, посматривая на темные вершины гор и бледный лунный диск, мерцавший в тучах. Планы, что родились в его голове, принимали все более ясные контуры, обрастали подробностями и деталями, их звенья притирались друг к другу словно песчинки, которых неумолимое давление извне соединяло в прочный твердый камень. Сегодня ночью, подумал он, ступив на лестницу. Сегодня все решится!

Девятый, в темном дорожном плаще с капюшоном, поджидал его у изваяния вербэра.

— Что прикажешь, господин? Я должен куда-то идти?

— В Питомник, а затем — на взлетное поле. Как добраться туда побыстрее? Помнится, брат Альдо говорил, что его везли какой-то подземной дорогой?

— Да, есть рельсовый подземный путь, который ведет сквозь горы. Луна еще не поднимется в зенит, как я уже буду в Питомнике… И что я должен там сделать?

— Передай копиям Аримана, что в Кентау новый властелин. Деус Иеро Дистин! А ты — его помощник и правая рука. Они обязаны тебе повиноваться.

При этих словах Девятый вскинул голову, и глаза его сверкнули. Дождался своего часа!.. — подумал священник, протягивая к собеседнику мысленную нить и зондируя его разум. Там боролись торжество, сомнение и страх.

— Боюсь, они мне не поверят, повелитель… Боюсь, что…

Прервав его взмахом руки, Иеро отправил ментальный блок, мгновенно растворившийся в сознании Девятого. Страх и сомнения исчезли, будто смытые незримой волной, и чувство вдруг обретенной власти заставило помощника гордо расправить плечи. Дар, полученный им, был невелик и заключался в искусстве влияния на незащищенный мысленным барьером разум. Теперь клоны Аримана воспримут любой его приказ словно божественное откровение! Тем более, если знаешь, что приказать…

Священник усмехнулся и стиснул сильными пальцами плечо Девятого.

— Скажешь, что деус Иеро повелевает уничтожать мирмидов… В Кентау не место лемутам! Пусть перебьют их всех — в Питомнике, на взлетном поле, в горах и пустыне… Всех до последнего! Скажи, что норы их нужно залить ракетным топливом и сжечь. И чтоб огня было побольше! Столько, чтоб в нем сгорели все мерзкие твари!

— Они сгорят, мой владыка! — восторженно подхватил Девятый. — Все до последнего, как ты повелел!

Он ринулся было исполнять порученное, но пальцы Иеро не разжались.

— Во имя Создателя! Стой, слушай и запоминай! Там, в Питомнике, мой товарищ по имени Гимп. Пусть дадут ему оружие и повинуются его приказам. Он должен очистить Питомник от мирмидов и захватить подземную дорогу. А ты пойдешь на взлетное поле и сделаешь так, чтоб клоны Аримана поняли: или они сожгут мирмидов, или отправятся к ним желудки. Такова моя воля! — Он подтолкнул Девятого в темноту. — Теперь иди!

Когда плащ крючконосого растворился в ночном сумраке, Иеро, перекрестившись и подняв взгляд вверх, произнес:

— Дай мне силу, Господи! Надели дух мой твердостью, ибо я буду сражаться по воле Твоей и во имя Твое! И пошли мне знамение, дабы Твой верный слуга не дрогнул в этой последней битве!

Он зажмурился. Секунду перед мысленным взором Иеро царила темнота, потом явились ему божественные лики: Бог-отец, Бог-сын и пресвятая Богородица. Саваоф был грозен и похож на отца Демеро, а божий сын — на погибшего Сигурда; глаза у обоих метали молнии, и с губ срывалось слово гнева: не мир принес я вам, но меч! Но Богоматерь с прелестным лицом Лучар была задумчива и спокойна. Склонившись над колыбелью, она улыбалась лежавшему в ней дитю и что-то шептала.

«Вернется… он обязательно вернется…» — донеслось до Иеро вздохом ветра.