"ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА" - читать интересную книгу автора (АХМАНОВ МИХАИЛ)

ГЛАВА 3. АСЛ

Скрестив ноги, Иеро сидел на широком деревянном помосте, тянувшемся вдоль забора футов на тридцать. Сзади, за прочным бревенчатым частоколом, лежал просторный двор с несколькими строениями - парой длинных жилых домов, хлевами для овец, амбарами, кладовками и собачьими навесами. Прямо перед ним находилась круглая утоптанная площадка, окруженная народом; здесь собралось человек сто пятьдесят, немалое число по местным масштабам. Восемь стражей тинга обкладывали площадку вязанками хвороста, а рослый мужчина в коричневой одежде, судья Харальд, следил, чтоб хворост был разложен точно по кругу. За кольцом людей и огромных лохматых псов, столпившихся вокруг будущего ристалища, просматривались море и причалы у берега, а за ними - шесть рыболовецких посудин различной величины, от небольшого баркаса до вместительного парусника. Над ними, прочно привязанный к стволу могучего бука, реял "Вашингтон" - будто серо-голубая тень на фоне бирюзового неба. С другой стороны, за домами хольда, к горам тянулась долина, заросшая пальмами, дубами и деревьями бнан; где-то в дальнем ее конце каждые полчаса взлетал в воздух водяной фонтан, а каждые двенадцать минут - еще один, поменьше. Картина была чарующей, и Иеро невольно подумал, что любой человек, чьи предки жили здесь пять или больше тысячелетий, должен испытывать тоску и горечь, расставшись с этим местом. А также гнев, если расставание случилось не по доброй воле.

По обоим краям помоста были расстелены мягкие шерстяные ковры, связанные с большим искусством; там, где сидели Иеро с братом Альдо и прилег на травке Горм, ковер был белым, а с другого края громоздилась целая залежь подстилок, розовых, голубоватых и серебристых. На них, опираясь на локоть, расположился Олаф Торвальдссон, крупный тучный мужчина за пятьдесят, с отвислыми щеками, квадратным подбородком и маленькими хитрыми глазками; в его левом ухе поблескивала золотая серьга. Рядом с Олафом, подчеркнуто не смешиваясь с толпой, стояли его сыновья, десятков шесть или семь молодцов от тридцати до семнадцати; все - при оружии, в нарушение законов тинга. Хоть матери у них были разными, каждый унаследовал от Олафа пару фамильных признаков - мощную угловатую челюсть и хитрый взгляд исподлобья. Перед этой группой - не толпой, а, несомненно, боевым отрядом - маячил мощный обнаженный торс Гунара. Он то вращал руками, то сгибал и разгибал их, разминая мышцы.

- Крепкий парень, - прошептал старый эливенер, склонившись к Иеро. - Нелегко придется Сигурду!

- Бог на его стороне, - отозвался священник.

- Знаешь, сынок, есть старая, старая пословица… - Брат Альдо погладил бороду, озирая копья и секиры в руках сыновей Олафа. - Смысл ее примерно таков: Бог на стороне больших батальонов.

Иеро искоса взглянул на старика.

- Что такое батальон?

- То же самое, что стая у ваших Стражей Границы.

- Эти парни не выстояли бы против стаи и пяти минут, - заметил Иеро. - Даже против роя.

- К сожалению, мой мальчик, у нас нет ни того, ни другого. Четверо бойцов, считая с Гимпом, один очень юный медведь и один бесполезный старик, не любящий кровопролития.

- Не клевещи на себя, отец мой. - Священник на секунду замер, прикрыв глаза и сканируя окружающее пространство, потом спросил: - Если дойдет до схватки, ты сумеешь сдержать собак?

- Собак - несомненно, - кивнул старый эливенер. - Но только сдержать. Не хотелось бы мне натравливать их на людей, даже на таких, как эти. - Он снова покосился на сыновей Олафа.

Кажется, отголосок этой мысли долетел до Горма. Медведь шевельнулся, и в мозгу Иеро раздалось:

"Псы очень миролюбивы. Глуповатые, но преданные. Думают, что все люди хороши, а те, с которыми они живут - лучше всех!" - Сообщив это, Горм фыркнул.

"Молчи! - приказал ему Иеро. - Чем меньше мы говорим мыслями, тем меньше узнают о нас хозяева". - Он метнул взгляд в сторону розовых ковров с развалившимся на них Олафом. Тот насмешливо ухмыльнулся, обнажив крупные пожелтевшие зубы. Серьга раскачивалась и поблескивала в его ухе.

"Толстый, слабый, - прокомментировал неслух Горм. - Что-то понимает в мысленной речи, но немного."

Это было правдой. Вчера, подлетая к острову, Иеро протянул мысленную нить к долине Гейзеров и обнаружил две вещи: во-первых, там было полно людей, а во-вторых, один в этой компании являлся безусловно телепатом. Но слабым и не слишком тренированным; если то был Олаф, оставалось совершенно непонятным, как он творил свои злые деяния - вызывал чудовищ из моря, менял психику людей, превращая их в собак, и смог парализовать сильного разъяренного воина. Ментальный дар у него был, но, по мнению священника, его хватило бы лишь на команду женам подать кувшин браги.

Неощутимый, как слабое дуновение ветра, он выскользнул из сознания колдуна и быстро разыскал другую восприимчивую личность - Снорри Густафссона, судью и целителя. В отличие от Олафа, в чьем разуме доминировали жажда власти, безмерная жадность и похоть, Снорри был достойным человеком - видно, не зря его избрали судьей. Обследовав его мысли, прыгавшие от хозяйственных забот к пациентам, от лова трески к пареньку, поранившему голень топором, Иеро открылся и испытал настоящий шок. В то мгновение, когда Снорри понял, что кто-то вторгся в его разум и говорит с ним мысленно, судью охватил такой ужас, что Иеро пришлось отдернуть свой ментальный щуп. Он попытался снова и тут же обнаружил причину страха: Снорри казалось, что его сознанием овладевает колдун, тот самый ничтожный Олаф, которого мог бы заткнуть за пояс любой ученик-первогодок из школы Аббатств.

Иеро настойчиво, но осторожно, разъяснил его ошибку, и когда судья успокоился, напомнил историю с Сигурдом и Рагнаром. Они беседовали довольно долго; о себе Иеро сообщил, что он - священник Универсальной Церкви, владеющей западным материком, и сейчас возглавляет первую экспедицию в восточные заокеанские страны. В его экипаже - два уроженца Асла, и один из них, Сигурд, желает вызвать на праведный суд и поединок некоего Гунара, сына Олафа. Услышав такую новость, Снорри опять перепугался, и Иеро пришлось заверять судью, что он проследит за тем, чтоб схватка велась честно, без магии и колдовства. Факт мысленной связи с большого расстояния доказывал, что это в его силах.

Данное соображение успокоило Снорри, и священнику почудилось, что у него промелькнула злорадная мысль: мол, на всякого колдуна найдется чародей посильнее. Он пообещал собрать всех бондов и судей тинга, живущих в тридцати милях от долины Гейзеров; заодно выяснилось, что Олаф и в самом деле перебрался в долину с восточного берега, и что местные бонды не слишком рады такому соседству. Прошедшие годы прибавили к списку колдуна несколько новых жертв, в основном - молоденьких девушек; его сыновья тоже желали обзавестись гаремами.

Стражи, таскавшие хворост, закончили свою работу и замерли вокруг вала из сухих ветвей с зажженными факелами в руках. Харальд придирчиво измерил шагами диаметр площадки, загибая пальцы и что-то бормоча под нос. Следившая за ним толпа казалась на редкость мрачной и молчаливой - то ли островитяне вообще были неразговорчивы, то ли их угнетало присутствие колдуна. Но Иеро заметил, что среди собравшихся на тинг нет ни детей, ни женщин, ни молодежи, только зрелые мужчины и старики. Похоже, никто не хотел рисковать своей семьей, и в то же время, повинуясь обычаю, люди явились сюда безоружными, если не считать посохов и коротких кинжалов. Мечи, секиры и копья были только у стражей тинга - и, разумеется, у семейки Олафа.

Сигурд стоял слева, шагах в двадцати от священника, уже обнаженный по пояс, и мастер Гимп что-то втолковывал ему, то и дело приподнимаясь на носках, чтоб дотянуться до уха рослого северянина. Мускулатура была у него не такой впечатляющей, как у Гунара, но горевший в глазах огонь подсказывал, что враг не уйдет из круга живым. Над плечом Сигурда маячило бледное, без кровинки, лицо Рагнара, рука которого то и дело тянулась к ножу. За ним застыли трое судей тинга: старая сморщенная Кристина, рыжеволосый бородатый Хальфдан и Снорри Хромец, оказавшийся щуплым сорокалетним мужчиной, припадавшим на левую ногу. Время от времени Снорри поглядывал на Иеро, будто спрашивая, все ли в порядке, и тут же переводил взгляд на голубоватую тушу "Вашингтона", чуть заметно колыхавшуюся под легким бризом.

Дирижабль был еще одним свидетельством силы пришельцев с запада, явившихся не на большом корабле и без отряда воинов, зато фантастическим, необъяснимым способом - по воздуху! Зрелище воздушного корабля, парившего над берегом, как бы подтверждало ментальную мощь Иеро, вызывало доверие и надежду. Разве мог человек, прилетевший в этом чудесном судне, хоть в чем-то уступать Олафу Торвальдссону? Разумеется, нет; он был по крайней мере таким же сильным чародеем и, вероятно, имел более грозного божественного заступника, чем Один, Тор и злобный Локи. Священник заметил, что и другие мужчины в толпе посматривают на дирижабль, а сыновья Олафа не только глядели, но и шептались. Лица их с каждой минутой мрачнели, и было заметно, что "Вашингтон" внушает им неуверенность и страх.

Стражи поднесли Харальду две секиры с широкими блестящими лезвиями, и по толпе впервые пробежал легкий шелест голосов, признак волнения. Секира - не меч; мечом можно ранить, оставить царапину, но удар секиры беспощаден и кончается смертью или тяжким увечьем. Вид оружия уже подсказывал, что поединок будет смертельным. Впрочем, никто не ожидал иного, помня о нанесенных Сигурду обидах.

Харальд, стоя посередине круга, поднял оружие вверх.

- Сигурд, сын Бьярни, вызывает на смертный бой Гунара, сына Олафа. Ответит ли Гунар на его вызов?

- Ответит! - донеслось с другого конца помоста. - Ответит, и выпустит ублюдку кишки!

- Тогда подойдите ко мне, возьмите оружие и бейтесь. Один и Тор смотрят на вас, воины!

- Я верю в другого бога! - прорычал Гунар, перепрыгивая через вал из вязанок хвороста. - Локи пошлет мне победу!

Он вырвал секиру из руки Харальда. Тот отступил, протянул боевой топор Сигурду и махнул стражам:

- Поджигайте!

И в этот момент раздался негромкий уверенный голос Олафа.

- Я просил бы подождать!

Приподнявшись на ложе из ковров, он оглядел сначала Гунара, потом - Сигурда.

- Конечно, мой сын зарубит этого дохляка. Думаю, что и второго тоже, - колдун сверкнул глазами на Рагнара. - Убьет их обоих и смоет оскорбление, что нанесли мне их семьи, лишив красивой молодой жены. Но что это докажет? Лишь то, что Гунар сильнее этих изгоев, каждого по отдельности и обоих вместе. Ведь так, люди? - Толпа угрюмо молчала, и Олаф продолжал, с насмешкой поглядывая на судей тинга: - Кое-кто из вас уверен, что все случится наоборот, раз к нам заявился жрец неведомых богов, бродяга из далеких мест. Кое-кто думает, что если он спустился с небес, значит, очень силен - может быть, сильнее меня! Но вспомните, люди, что в древности каждый болван летал по воздуху, как говорится в наших сагах! Но мог ли этот болван приманить в прибрежные воды треску? Слушались ли его акулы и кальмары? Мог ли он сделать другого болвана неподвижным, как столб для сушки сетей? И мог ли предвидеть будущее? Нет, не мог! - Колдун выдержал паузу и торжествующе закончил: - А я могу!

Сев на своих коврах, он погладил одутловатые щеки, потрогал висевшую в ухе серьгу и впервые обратился прямо к Иеро:

- Предлагаю тебе, пришедший с запада жрец, маленькое соревнование. Умеешь ли ты прорицать?

Священник молча кивнул, не спуская с Олафа настороженных глаз. Это слизняк что-то задумал, крутилось у него в голове. Но что? Отвлекает внимание, а потом мигнет сыновьям, и те устроят резню? Непохоже… Другие трупы, кроме Сигурда с Рагнаром, в мыслях Олафа не маячили. Кажется, он в самом деле желал соревноваться.

- Сделаем так, - произнес колдун, с хитрой усмешкой поглядывая на Иеро, - сделаем так, люди: я предскажу грядущее, и этот бродяга-пришелец тоже предскажет, а потом мы посмотрим, чье предсказание точнее. Если мое, то вы убедитесь, что Олаф, сын Торвальда, любимец Локи, не зря зовется лучшим чародеем Асла! - Он расправил плечи и стукнул кулаком в грудь. - Ну что, жрец, согласен?

- Согласен, - отозвался Иеро.

- Он выглядит слишком уверенным в себе… - шепнул старый эливенер. - Готовит каверзу?

- Посмотрим. - Иеро распахнул куртку, нащупывая за пазухой мешочек с Сорока Символами и своим магическим кристаллом. - Ты знаешь, что я не очень силен в искусстве предсказаний, но с этим недоумком могу, пожалуй, потягаться. Готов поставить свой меч против серьги в его ухе, что он предскажет победу Гунару и ошибется.

Толпа сдержанно загудела - один из сыновей Олафа вел пару огромных овец с мерцающей золотом шерстью; крутившийся сзади пес подгонял их, тыкая лобастой головой в овечьи курдюки. Гунар и Сигурд, замерев каждый в своей половине арены, мерялись взглядами будто два голодных волка.

- Выбирай любую, жрец! - Олаф жестом щедрого хозяина показал на золотистых животных.

- Зачем?

- Как зачем? - на лице колдуна отразилось недоумение. - Ты ведь собирался гадать? Значит, тебе нужна овечья печень!

- Печень годится для жаркого, а не для гадания, - усмехнулся священник. - У меня другие методы.

- Ну, что ж…

Олаф махнул рукой, и через пару минут ему поднесли дымящуюся печень на деревянном блюде.

"Что делает этот толстый? - донеслась до священника мысль Горма. - Почему убили животное с пушистой шкурой?"

"Ему нужна печень, чтобы предсказать будущее", - пояснил Иеро.

"А все остальное? - Горм облизнулся. - Столько свежего вкусного мяса!"

Тем временем колдун уже простер над блюдом пухлые руки. Голос его вдруг стал монотонным, протяжным, напомнив Иеро речитатив заупокойной мессы.

- Вижу… вижу… - Ладони двигались над блюдом, пальцы будто что-то ощупывали и уминали. - Вижу кровь на секире Гунара… кровь двух людей, двух мерзких изгоев… Вижу, как мой сын потрясает топором и поет песню победы… Вижу два мертвых тела у его ног… два бездыханных трупа… Твой и твой!

Выкрикнув последние слова, колдун ткнул пальцем в Сигурда, затем - в Рагнара. Они начали бледнеть, и священник, чтобы прервать нагоняющий страх спектакль, торопливо сказал:

- А больше ты ничего не видишь? Что-нибудь обо мне и о себе самом?

- Вижу. - Теперь палец указывал на Иеро. - Ты, чужеземный червь, и твои спутники, все вы станете моими рабами. Я заберу твой летучий корабль и все твое добро, а твой зверь отправится в котел.

"Что говорит этот толстый? - полюбопытствовал Горм. - Я смутно чувствую… нет, почти уверен: ему что-то нужно от меня."

"Твоя мохнатая шкура, - сообщил Иеро. - Он хочет ее содрать и поджарить тебя вместе с овцой."

"Не думаю, что это хорошая мысль", - откликнулся Горм и обиженно смолк, утнувшись носом в лапы.

Не обращая внимания на колдуна, Иеро высыпал из мешочка сорок крохотных, выточенных их черного дерева фигурок и положил на них левую руку. В правой его ладони, замершей на коленях, посверкивал прозрачный камень, и в глубине кристалла, предвестником наступающего забытья, кружились и мерцали радужные всполохи. На какую-то долю секунды он ощутил неуверенность; еще ни разу ему не приходилось гадать при таком скоплении народа, в потоках мыслей и чувств, что омывали его со всех сторон, будто скалу в океане, атакованную яростными штормовыми волнами. Неумолимый блеск кристалла помог отбросить это чувство и сосредоточиться. В конце концов, предсказание будущего не являлось таинством, подобным исповеди или святому причастию, и кто угодно мог за ним наблюдать; что же касается круживших в пространстве мыслей, то так несложно забыть о них… отрешиться… вынырнуть из этого суетного водоворота…

Погружаясь в транс, Иеро дал ментальную установку глубины и краткости: его провидческий сон будет глубок, но недолог. Пять-шесть минут - на большее он не рискнул, боясь потерять контроль над ситуацией. К тому же во время транса он был совершенно беззащитен и мог полагаться лишь на своих спутников и этих мрачных, сломленных страхом островитян.

Священник очнулся еще раньше, от резкого выкрика Олафа. Его голос сделался внезапно визгливым; видимо, он не понимал, что происходит, и странная неподвижность, молчание и отрешенность противника его перепугали. В маленьких глазках колдуна сверкало подозрение, одутловатые щеки побагровели, пальцы нервно мяли мочку с золотой серьгой.

- Что, жрец, решил вздремнуть?

- Ты прорицаешь над овечьей печенью, я - во сне, - откликнулся Иеро. - У каждого свой способ.

Он обвел взглядом молчаливую толпу, стражей с пылающими факелами в руках, Гунара и Сигурда, сжимавших свои секиры, судей, Рагнара, брата Альдо и мастера Гимпа; все, будто зачарованные, смотрели на него. Священник раскрыл левую ладонь. В ней лежали четыре символа: крошечные Сапоги, Птица, Меч и Щит и Череп. Два первых легко поддавались толкованию - Сапоги означали странствие, а Птица - все, что связано с воздухом; значит, его полет продолжится, и "Вашингтон" благополучно покинет северный остров. Но не сразу, не сразу, думал Иеро, глядя на остальные фигурки. Знак Меча и Щита сулил ему опасный поединок, а маленький Череп, зловеще ухмылявшийся в ладони, был свидетельством чьей-то гибели, которая настигнет отмеченного роком в самое ближайшее время.

Вообще говоря, Череп символизировал Смерть с большой буквы, древнюю Смерть, сгубившую человеческую цивилизацию, но имелось у него еще одно значение - смерть гадающего или кого-то, кто присутствует при гадании. За себя Иеро был спокоен - ведь вместе с Черепом выпали Птица и Сапоги; но что сказать насчет Сигурда? Возможно, северянин погибнет, а потом начнется кровопролитная резня между колдовским отродьем и бондами, о чем предупреждают Щит и Меч? Или в битву ввяжется он сам и прикончит противника? Оба толкования были возможны, и священник, задумчиво покачав головой, сгреб остальные фигурки и опустил в мешочек. Так ли, иначе, он был уверен в одном: если придется сойтись с Олафом - хоть в ментальном поединке, хоть с мечами, копьями или на кулаках - он скрутит колдуна ровно за одну минуту.

Олаф уже успокоился и глядел на него, скаля зубы.

- Ну, жрец-бродяга, твоя очередь. Каким будет предсказание?

Внезапно в глотке у Иеро пересохло; он понял, что не уйдет отсюда, пока жив этот человек. Пусть Олаф не имел видимых связей с Нечистым, пусть его ментальный дар не мог устрашить даже ребенка, пусть! Этот человек был убийцей и тираном и, каким-то непонятным образом, внушал соплеменникам ужас. Значит, тут ему не место.

Священник усмехнулся в ответ на кривую ухмылку колдуна.

- Не знаю, чем кончится поединок, но вот твои дела плохи. Похоже, этот день тебе не пережить. Ты сдохнешь здесь, на этом помосте, на своих коврах, и я выдеру из твоего уха серьгу. Ту, за которую ты сейчас схватился.

- Раньше я спляшу на твоем трупе! - хрипло рявкнул колдун и махнул стражам: - Огня, недоношенные щенки! Побольше огня! Чтобы хватило и на жреца, когда он поползет в костер! На четвереньках, как я прикажу!

- Кажется, он раздумал брать меня в рабы, - сообщил Иеро брату Альдо и повернулся к ристалищу.

Пламя вокруг него поднялось стеной, люди отшатнулись, а Гимп с проклятьем хлопнул по объемистому животу - видно от шальной искры затлела куртка. Рыжие огненные языки, с треском пожиравшие хворост, ненадолго скрыли бойцов, и минуту-другую священник видел лишь смутные силуэты, что метались по площадке, да слышал ритмичный звон, когда стальные лезвия били друг о друга. Впрочем, он не нуждался ни в зрении, ни в слухе, чтобы следить за схваткой; он явственно ощущал бешенство Гунара, его уверенность в победе, его яростный стремительный напор. К удивлению и радости Иеро Сигурд был спокоен; секира летала в руках северянина, и каждый удар, каждый выпад противника или приходился в пустоту, или наталкивался на лезвие секиры. Гунар, похоже, рассчитывал быстро разделаться с врагом и щедро тратил силы; надолго его не хватит, решил Иеро, переключая внимание на колдуна.

Тот сидел на своих коврах, уставившись на арену прищуренными глазами. Никакой ментальной активности с его стороны не замечалось, кроме вялого интереса к происходящему на площадке, будто он был всего лишь зрителем, коему безразлично, кто победит и останется в живых, а кто падет на землю с разбитой головой. То и дело он ощупывал свисавщую с уха сережку, как бы играя с ней, и казалось, что это занятие увлекает его гораздо больше, чем зрелище поединка.

Успокоившись, Иеро перевел глаза на ристалище. Пламя слегка опало, и теперь можно было разглядеть, как бойцы кружат в середине арены, подальше от огня, обмениваясь яростными ударами. Каждый старался хотя бы на шаг оттеснить противника к костру, что давало несомненный выигрыш: трудно размахивать секирой, когда подпекает лопатки. Пока что оба бойца выглядели полными сил, и ни один не выказывал утомления и не уступал другому. Гунар, пожалуй, чаще атаковал, но удары Сигурда были точнее, и предплечье его врага уже украшала длинная кровоточащая царапина.

Гунар вдруг гневно взревел и в стремительном выпаде направил нижний конец древка в живот северянину. Сигурд отскочил, покачнувшись, попытался достать незащищенную голову сына Олафа, но тот, очевидно, предвидел такую возможность: его секира резко взмыла вверх, парируя удар. Он выиграл первый шаг, затем - второй, обрушив лезвие со страшной мощью на топор соперника и снова заставив его отступить. Теперь Сигурда отделяли от пламени девять или десять футов, и Иеро заметил, что он передергивает плечами - видимо, жар палил кожу.

Тем не менее, он отступил еще и еще, с хрипом втягивая жаркий воздух, однако глаза его были по-прежнему холодны и спокойны. Что-то замышляет, догадался Иеро, чувствуя, как от Сигурда накатывают волны возбуждения. Он, однако, контролировал свои эмоции; ни один мускул на его лице не дрогнул, и лишь телепат смог бы предвидеть, что в голове северянина зреет какой-то план. Кажется, он не даром заманивал врага к огненному кольцу. Оно, в сущности, тоже являлось оружием, и каждый из сражавшихся мог использовать огонь в силу своего разумения.

Сыновья Олафа, стоявшие под стеной, подбадривали Гунара пронзительным свистом и лязгом оружия; их физиономии раскраснелись, руки сжимали мечи и топоры, и казалось, что они вот-вот лишатся остатков самообладания и гиком ринутся на толпу молчаливых бондов. Очевидно, такие опасения возникли не только у Иеро; мужчины, окружавшие ристалище, старались не поворачиваться к вооруженным молодцам спиной, а многие нащупывали у поясов ножи и кинжалы. Харальд, двигаясь вдоль внешнего края огненного кольца и прикрывая ладонью щеки, следил за поединком, но остальные судьи с тревогой посматривали на Олафа, будто ожидая, что он вдруг поднимется и превратит Сигурда в собаку, а всех остальных - в стадо овец, которых тут же перережут его сыновья. Самым беспокойным из них был Снорри, обладавший ментальной чувствительностью; он то с надеждой глядел на священника, то прикрывал глаза, и в эти моменты до Иеро доходили слабые мысленные волны - Снорри пытался прощупать окружающее пространство. Он делал это инстинктивно, как всякий необученный телепат, и его сигналы были нечеткими и неуверенными.

Старый эливенер за спиной Иеро возбужденно вздохнул - видимо, он, как и священник, уловил всплеск исходившей от Сигурда решимости и догадался: что-то сейчас произойдет. Северянин, отбив очередной удар, вдруг стремительно отпрыгнул, оказавшись слева от противника, и вытянул топор на всю длину, как бы собираясь зацепить Гунара под колено; тот повернулся боком к огню, и его секира, парируя выпад, со свистом рухнула вниз. Он выбил топор из рук Сигурда, но северянин, метнувшись к врагу, толкнул его изо всей силы. Инерция прыжка и немалый вес атакующего сделали свое дело: Гунар, яростно вскрикнув, рухнул в костер, а его соперник покатился по земле, ухитрившись подобрать свою секиру. Спустя мгновение он бросился к пламенным языкам, размахивая топором как легкой тростью, не думая об усталости; его лицо покрывали пот и копоть, но он, похоже, твердо решил, что враг не выберется из огня.

Судьи замерли, переключив внимание на схватку, толпа возбужденно загудела, Рагнар, не спуская глаз со своего товарища, стискивал и разжимал кулаки, а мастер Гимп торжествующе заулюлюкал. Его свирепый вой, что звучал месяцем раньше в просторах Внутреннего моря, заставил отшатнуться стоявших рядом; даже Горм, закрывший глаза в знак полного безразличия к кровавым играм людей, вздрогнул и поднял лобастую голову.

"Что-то горит?" - долетела его мысль к Иеро, и в следующий миг Гунар, объятый пламенем, вырвался из костра, подняв для защиты секиру и в то же время пытаясь сбить огонь с горящих шерстяных штанов. Сделать то и другое рядом с противником было невозможно, и Сигурд это доказал: блестящее лезвие взметнулось вверх, прорезало дымный воздух, ударило по топорищу, перерубив его напополам. Долю секунды Гунар ошеломленно взирал на бесполезную палку в своем огромном кулаке, потом, забыв об ожогах и тлеющих штанах, яростным жестом вскинул руки и завыл. То был предсмертный вопль зверя, почуявшего смерть, но не смирившегося с ней, еще не верящего, что через мгновенье наступит конец.

Конец был близок: Сигурд, раскачивая секиру, подступал к врагу. Алые отблески огня мерцали в его глазах.

Внезапно он остановился, с недоумением поглядел на свой топор и замер, будто не в силах сделать следующий шаг. Вопль Гунара смолк; взглянув на своего отца, сидевшего в странной напряженной позе, он ринулся к обломку своего оружия.

- Кажется, тебе пора вмешаться, мой мальчик, - пробормотал над ухом священника брат Альдо и вздохнул. - Дикие нравы, дикий обычай! Но если кто-то и погибнет, я предпочитаю, чтоб это был не Сигурд.

Молча кивнув, Иеро привычным усилием рассек ментальную нить, что протянулась от дальнего конца помоста к Сигурду. Он был разъярен; эта жирная тварь, убийца и насильник, пытался вмешаться в схватку - в его присутствии! Он вновь ощутил себя орудием в Божьей деснице - так же, как в те минуты, когда сражался со С'нергом и Обитающим в Тумане; смрад трясин Пайлуда защекотал ему ноздри, жуткая фигура, закутанная в саван, встала перед ним, будто напоминая о былой победе и исчезнувшем даре ментальных битв. Что-то срасталось, соединялось в его мозгу, пускало корни и крепло, подстегнутое палящим жаром ненависти - и, ощутив эту растущую мощь, Иеро обрушился на колдуна.

И встретил стену.

Перед ним был другой человек - не жалкий самоучка-телепат, а нечто сильное, грозное, цельное, и эта целостность и сила соединялись с великим искусством. Более совершенным, чем у мастеров Нечистого, несравнимым с умением твари, с которой он бился в болотах Пайлуда; пожалуй, лишь Дом, зловещий монстр из южных пустынь, мог отразить его удар с таким поразительным мастерством.

Это было невероятно, но это было так!

Олаф, терзая свисавшую с уха серьгу, глядел на него с мрачной ухмылкой, и до священника долетела мысль, просочившаяся сквозь ментальный барьер: пусть Гунар погибнет, пусть! У меня много сыновей, одним больше, одним меньше, какая разница? Но ты - мой!

Подстегнутый этим посланием, Иеро бросился в битву.

Сейчас он не видел и не ощущал ничего - ни глубокой тишины, что вдруг раскинула крылья над домами, ристалищем и всем берегом, ни сотен глаз, взиравших на него, ни присутствия седобородого эливенера, застывшего рядом со стиснутыми кулаками, ни тревоги Горма, резко вскинувшего голову. Мышцы его окаменели, мир затмился в его глазах; он наносил и отражал незримые удары, чувствуя, как чудовищная тяжесть то наваливается на ментальный щит, то отступает, опалив его зноем насмешки и ненависти. Но самое странное было в том, что эти эмоции принадлежали как бы двум различным людям: ненависть - колдуну, насмешка - кому-то другому, неизмеримо более могущественному и будто забавлявшемуся с ним; существу, для которого этот смертельный поединок являлся всего лишь игрой.

Неужели он борется с Нечистым? С дьяволом, который вдруг вселился в колдуна? С неведомой тварью, что покровительствовала Олафу, источником его злобной силы?

И этот демон смеялся над ним!

Мысль была позорна, нестерпима!

Его вдруг стали охватывать то жара, то удушье, то леденящий озноб, будто из сожженной солнцем пустыни он попадал в пространство без воздуха, а затем - на вершину покрытой снегом горы. Собразив, что враг подбирается к центрам дыхания и терморегуляции, священник, укрепив барьер, отбил атаку. Его ответный импульс был подобен острой спице; стиснув челюсти, собрав все силы, Иеро бросил это ментальное копье в разум колдуна, и ему показалось, что вражеская защита дрогнула. Снова и снова он направлял свои мысленные стрелы в расширявшуюся брешь, чувствуя, как Олафа охватывает ужас - но та, другая личность, главная в их странном симбиозе, была недосягаема.

Раздался беззвучный смех - вернее, отзвук далекого смеха, и в то же мгновение барьер в сознании Олафа рухнул. Ментальное уничтожение стремительно; ворвавшись в его мозг, Иеро парализовал центры кровообращения и остановил сердце. Быстрая, легкая смерть, ибо мозг, лишенный притока крови, живет лишь несколько минут; но достаточно одной из них, самой первой, чтобы сознание отключилось, и человек впал в кому.

Священник поднялся, пошатываясь, и бросил взгляд на тело колдуна, что корчился в дальнем конце помоста. Судорожные движения его рук и ног становились все беспорядочней и слабее, кожа побледнела, а на лбу выступил обильный пот; наконец он выгнулся дугой, рухнул на кучу шерстяных ковров и застыл с раскрытым ртом, уставившись в зенит потухшими глазами. Сыновья глядели на него с ужасом, и еще больший страх отражался на их лицах при виде Гунара. Тот лежал у угасающих костров, а Сигурд, стоя над окровавленным трупом, многозначительно поигрывал секирой.

На неверных ногах, стараясь не показать охватившей его слабости, священник направился к телу Олафа и вырвал из его уха серьгу. Золотистая, плоская, размером и формой напоминающая большую монету, она показалась Иеро слишком легкой для украшения из драгоценного металла. Он бросил ее на помост и раздавил каблуком; послышался хруст, брызнули крошечные детальки, и прибор Нечистого перестал существовать.

- Ну, чье предсказание точнее? - произнес Иеро и перевел глаза на толпу вооруженных молодцов. Уже толпу, не боевой отряд - смерть колдуна деморализовала его потомков. - Сейчас вы сдадите оружие судьям, - продолжал священник, - уберетесь отсюда на восточное побережье, и будете жить тихо, не чиня никому обид и насилий. Несогласных я превращу в жаб или крыс, по вашему выбору. И я объявляю, что отныне эта земля находится под покровительством Кандианской Конфедерации, и всякий, кто нарушит ее законы, будет наказан судьями так, как требует древний обычай. Это все!

Над ристалищем и гаснущим огненным кольцом на мгновение воцарилось молчание, затем Сигурд грохнул своей секирой о лезвие топора Гунара, вытянул руку к священнику и выкрикнул:

- Конунг!

- Конунг! - взревели бонды, волной прихлынув к помосту и павшим духом сыновьям колдуна. - Конунг, защитник!

В толпе сверкнули ножи, взлетели над головами посохи, но Иеро остановил людей одним мощным ментальным импульсом. Голос его раздался снова:

- Я не гожусь в короли, ибо на моей родине нет благородных сословий. Канда населена такими же пастухами, охотниками и рыболовами, как ваш остров, и правят ею святые отцы Универсальной Церкви и выборные граждане, вроде ваших судей. Ничего не переменится для вас, если вы объединитесь со странами западного материка, ничего, за исключением одной повинности - бороться со Злом, как боремся с ним мы. - Он положил левую руку на свой медальон, а правой показал на тело Олафа: - Вот так мы боремся и побеждаем! А что касается потомков колдуна, то я прошу не чинить сейчас расправы, но следить за ними и наказывать, если будет на ком вина.

С этими словами Иеро спрыгнул с помоста и, обогнув площадку с догорающими кострами, зашагал к голубоватой туше "Вашингтона". Брат Альдо и Горм последовали за ним.

"Кажется, ты снова можешь сражаться мозгом, друг Иеро, - отметил довольный медведь. - Но объясни, что это было? Кто/что пришел на помощь этому толстому/слабому, который грозился меня изжарить?"

"Не знаю, - коротко ответил священник. - Может, у тебя, брат Альдо, есть какие-то соображения?"

Старик с задумчивым видом покачал головой.

"Сказать по правде, сынок, я в недоумении! Я ощутил сигналы, очень далекие и приходившие как будто сверху, с восточной стороны небосклона. Однако импульс был очень слаб. Мог ли твой противник черпать в нем поддержку и силу?"

"Разумеется, не мог, если б не то, что висело у него в ухе, - Священник мрачно усмехнулся. - Ментальный усилитель, вот что это было! Прибор, похожий на устройства, которые я видел у слуг Нечистого, но более миниатюрный и, клянусь святой троицей, гораздо более мощный!"

"Ты думаешь…" - начал Альдо, морща лоб, но священник перебил его:

"Не думаю - уверен! Те синекожие тролли, что приплывали к Олафу на кораблях без парусов и весел… Они, только они, способны доставить на Асл такой прибор. Сигурд говорил мне, что тролли все на одно лицо… Вспомни, отец мой - все темные мастера тоже были похожи друг на друга! Еще один факт, и он говорит о том, что тут не обошлось без Нечистого!"

"Кто такие тролли?" - поинтересовался любопытный Горм, но Иеро оставил его вопрос без ответа. Нахмурившись, он шагал к берегу, размышляя, есть ли какая-то связь между созданием, что поддерживало колдуна, и тем неведомым, неуловимым, кто звал его в ночи. Не приняв никакого решения, он повернулся к брату Альдо и послал ему новую мысль:

"Как ты полагаешь, отец мой, можно ли передать свою личность или часть ее, со всеми талантами и умениями, другому человеку? Так, чтоб этот другой вдруг получил несвойственное ему могущество? Например, искусство ментальных сражений?"

Брови старого эливенера полезли вверх.

"Никогда не слышал об этом, сынок! А я, поверь, прожил долгую жизнь и кое-что знаю! - Он усмехнулся, потом продолжал с ноткой иронии в беззвучном голосе: - Если подумать, мы умеем столь немногое! Собственно, что? Посылать слова и образы, зондировать пространство, но то и другое - на расстоянии в пять, десять или тридцать миль, в зависимости от силы телепата… Конечно, очень сильное возмущение ментальных полей улавливается на гораздо большей дистанции, но в этом случае мы отмечаем лишь мысленный гул и шум, не понимая слов, не видя образов… Еще мы можем общаться с нашими братьями, разумными или нет, - старик опустил руку на мохнатый загривок Горма, - и сообщать им о своих желаниях. Можем воздвигать барьеры, щиты, ментальные блоки, можем влиять на чужой разум, подчиняя его собственной воле - собственно, это и есть искусство ментальных сражений… Можем заставить человека видеть фантомы, ощутить жар или холод, голод или сытость, возбудить его гнев или, наоборот, успокоить и усыпить… Но я никогда не слышал о каком-нибудь гении, способном перенести свой интеллект в разум другого человека! Хотя…"

Брат Альдо вдруг призадумался и, поглаживая седую бороду, замедлил шаг. Иеро терпеливо ждал, понимая, что мысль старца блуждает сейчас в пространствах и временах седой древности - может быть, не в легендарной эпохе до Смерти, а в тех веках и тысячелетиях, что протекли после нее. Их тоже было немало, и, надо думать, за этот гигантский по человеческим меркам отрезок времени свершилось множество всяких чудес.

Когда они вышли к причалам и буку, за ствол которого был заякорен "Вашингтон", брат Альдо прервал молчание. На этот раз он не использовал ментальной речи, и голос его показался священнику грустным и будто бы нерешительным.

- Ты помнишь нашу первую встречу, мой мальчик? Там, в руинах древнего города, где вас с Лучар настигли слуги Нечистого?

- Да, разумеется. Ты спас нас, уничтожив их корабль, и ты распугал этих мерзких лемутов, людей-жаб, которые держали нас в осаде.

Эливенер вдруг усмехнулся.

- Воин! Ты - воин, и помнишь о том, о чем вспоминают солдаты, то есть о битвах о осадах… А я хотел бы напомнить тебе другое. Тогда я рассказывал вам, тебе и твоей принцессе, о Братстве Темных Мастеров и их Объединителе.

- Объединитель? - Иеро сдвинул брови. - Нет, не припоминаю… Кто он такой?

Темные пальцы брата Альдо зарылись в бороду.

- Я говорил вам, что мы, эливенеры, долгое время следили за этими исчадиями зла, оставаясь невидимыми и неизвестными для них. Мы надеялись, что они уничтожат друг друга в междуусобной борьбе, ибо у таких людей есть главная слабость: каждый из них желает главенствовать, и ни один не уступит власти ее добровольно. Но, к сожалению, мы ошиблись. Тысячу - а, может быть, тысячу двести лет назад - среди них появился гений, обладавший могучим, но злобным разумом. Ему удалось свершить невозможное - объединить разрозненные группы темных мастеров, в то время ожесточенно враждовавшие друг с другом. Тогда и появилось их Темное Братство, союз Мастеров Нечистого, разбитый на четыре Круга - та структура, которую уничтожили твои соплеменники.

- С помощью Господа и вашей, - отозвался Иеро. - Значит, этого злобного гения ты и называешь Объединителем?

- Да, сын мой. Он сделал свое дело, а потом исчез, и его дальнейшая судьба покрыта мраком. Самое загадочное в том, - брат Альдо с силой дернул себя за бороду, - что мы не уверены в его смерти. Во всяком случае, в архивах нашего братства такое событие не зафиксировано.

Он смолк, и больше не произнес ни слова, пока они стояли у дерева, поджидая своих спутников. Некоторое время Иеро размышлял над древней загадкой, потом, осознав тщетность своих усилий, пожал плечами. Мысли его обратились к Лучар; он представил, как она гуляет сейчас в саду, как осторожно, оберегая уже заметный живот, склоняется над кустами роз, и улыбнулся. Как он любил ее! Если б он мог дотянуться мыслью до своей принцессы, успокоить ее, утешить, ободрить! Или хотя бы сообщить, что он жив!

Но их разделяли три тысячи миль, а самый сильный телепат мог послать сообщение только на тридцать. В этом брат Альдо был прав.