"Вокзал потерянных снов" - читать интересную книгу автора (Мьевилль Чайна)

Глава 8

— Подходи, налетай, свою удачу испытай!

— Девушки-красотки, пусть ваши парни выиграют вам букет цветов!

— Покружитесь в «Гигантском вихру»! Это настоящее головокружение!

— Всего четыре минуты, и ваша копия готова! Самый быстрый портрет в мире!

— Испытайте на себе месмерический гипноз Силлиона Необычайного!

— Три раунда — три гинеи! Тот, кто выстоит три раунда против Железного Магуса, получит три гинеи! Кактусы не допускаются!

Вечерний воздух загустел от шума. Со всех сторон вокруг хохочущей компании, как лопающиеся воздушные шары, слышались вызовы на состязания, приглашения, соблазнительные и рискованные предложения. Газовые рожки, в которые добавлялись определенные химикаты, светились красным, зеленым, синим и канареечно-желтым светом. Трава и дорожки Собек-Круса были липкими от просыпанного сахара и разлитого соуса. Паразиты выскакивали из-под палаточных занавесей и мигом скрывались в темных парковых зарослях, унося лакомые кусочки. Воришки хищно сновали в толпе, как рыбы среди водорослей. Вслед им неслись негодующие вопли и яростные ругательства.

Толпа представляла собой колышущуюся массу из людей, водяных, кактов, хепри и других более редких рас: хотчи, страйдеров, долгощупов и даже тех, чьего названия Айзек не знал.

В нескольких ярдах от ярмарки трава и деревья казались во тьме совершенно черными. На кустах и ветвях бахромой развевались рваные и спутанные бумажные ленты, которые трепал ветер. Парк крест-накрест пересекали дорожки, ведущие к озерам, цветочным клумбам, нестриженым массивам буйной растительности и старым монастырским руинам, раскинувшимся среди гигантских общинных просторов.

Лин, Корнфед, Айзек, Дерхан и все остальные не спеша прогуливались вдоль утыканных крепежными болтами и безвкусно размалеванных стальных плит ограды, вдоль шипящих фонарей. Из вагончиков, которые раскачивались у них над головами на хлипких с виду цепях, неслись радостные визги. Сотни разнообразных привязчиво-веселых мелодий доносились из сотен органчиков, создавая вокруг бесконечную какофонию, которая приливала и отливала волнами.

Алекс жевала медовые орешки, Белладжин — вяленое мясо, Растущий Стебель — водянистую мульчу, которая так нравится кактам. Они кидались друг в друга едой, пытаясь поймать ее ртом.

В парке было полно играющих, которые набрасывали кольца на столбики, стреляли из детских луков по мишеням или пытались угадать, под каким из наперстков спрятана монетка. Дети вскрикивали от радости и плакали от огорчения. Проститутки всех рас, полов и обличий с наигранным томлением скользили между палатками или стояли у лотков с напитками, подмигивая прохожим.

По мере того как они приближались к центру ярмарки, их компания постепенно рассеивалась. Они остановились на минуту — Корнфед продемонстрировал свое искусство стрельбы из лука. Он с гордостью раздарил выигранных кукол: одну — Алекс, а другую — молодой красивой шлюшке, которая аплодировала его победе. Затем они втроем, держась за руки, скрылись в толпе. Таррик оказался знатоком игры в рыбалку, вытащив трех живых крабов из огромной бурлящей лохани. Белладжин и Спинт решили погадать на будущее по картам, и оба вскрикнули от ужаса, когда усталая гадалка выложила подряд «Змею» и «Старика». Тогда они пожелали узнать мнение пучеглазой гадательницы по жукам-скарабеям. Она театрально уставилась на узоры, причудливо переливающиеся на панцирях ее подопечных, которые, неуклюже переваливаясь, ползали среди древесных опилок.

Айзек вместе с остальными оставили Белладжина и Спинта позади.

Сократившаяся компания свернула за угол у Колеса Фортуны, и взорам открылась отгороженная грубым забором часть парка. Внутри нее растянулся ряд небольших палаток, который, изгибаясь, скрывался где-то вдали. Над воротами красовалась неровно намалеванная надпись — «ЦИРК УPOДЦEB».

— Вот что, — подчеркнуто сказал Айзек, — я должен на это взглянуть…

— Зак, ты хочешь измерить глубину человеческого убожества? — спросила молодая натурщица, имени которой Айзек не помнил.

Другие также были несколько удивлены выбором Айзека.

— Это исследование, — важно ответил Айзек. исследование. Кто хочет пойти со мной? Дерхан? Лин?

Остальные поняли намек и удалились, кто небрежно махнув рукой, а кто раздраженно хмыкнув. Прежде чем все они пропали из виду, Лин быстро сказала жестами Айзеку:

— Мне неинтересно. Тератология — скорее твой конек. Встретимся на выходе через два часа?

Айзек коротко кивнул и пожал ей руку. Она жестами попрощалась с Дерхан и побежала догонять художника-звукописца, чьего имени Айзек никак не мог запомнить.

Дерхан и Айзек посмотрели друг на друга.

— …И их осталось двое, — пропела Дерхан из детской считалки о выводке котят, которые гротескным образом умерли один за другим.


На входе в «Цирк уродцев» взималась дополнительная плата, и Айзек раскошелился. Хотя паноптикум явно не пустовал, здесь все же было гораздо свободнее, чем в главной части ярмарки.

Шоу уродцев вызывало у простого народа извращенное любопытство, а у господ — лицемерие.

Зазывалы надсадно кричали, прося собравшихся прижаться поближе друг к другу и приготовиться увидеть такое, чего не должны видеть глаза смертных.

Айзек и Дерхан слегка отстали, пропуская вперед труппу, а затем последовали за ними. Айзек заметил, что Дерхан уже держит наготове блокнот и ручку.

Церемониймейстер в шляпе-котелке подошел к первой палатке.

— Дамы и господа, — громко и сипло зашептал он, — за этим пологом скрывается самое удивительное существо, Которое когда-либо видел смертный человек. Впервые чудовище было описано пятнадцать веков назад в путевых заметках Либинтоса Мудрого, когда оно нагоняло страх на весь тогдашний старый Кробюзон. Во время своих путешествий на юг, к Горящим пустыням, Либинтос повидал множество удивительных и ужасных тварей. Но нет ничего ужаснее, чем… мафадет!

Айзек скривил губы в сардонической улыбке. Но даже он не смог сдержать удивленного возгласа.

«Неужто они и впрямь раздобыли настоящего мафадета?» — подумал он, когда церемониймейстер отдернул занавесь небольшого шатра. Он подался вперед, чтобы лучше видеть.

Раздался еще один, более громкий общий вздох, и люди из передних рядов бросились назад, а другие, толкаясь, спешили занять их место.

За толстой черной решеткой, прикованный тяжелыми цепями, находился удивительный зверь. Он лежал на полу. Его огромное серовато-коричневое тело было похоже на тулово могучего льва. Меж его плеч в обрамлении густой шерсти торчала гигантская змеиная голова, шире человеческой ляжки. Ее чешуя переливалась тусклым красноватым цветом. Замысловатый узор извивами поднимался вдоль изогнутой шеи, которая ромбовидно расширялась на сгибе, переходя в змеиную голову.

Голова мафадета покоилась на земле. Его огромный раздвоенный язык быстро высовывался и убирался обратно. Глаза мерцали, как черный янтарь.

Айзек схватился за Дерхан.

— Черт, это же настоящий мафадет! — в изумлении просипел он.

Дерхан кивнула, вытаращив глаза.

Толпа подалась назад от клетки. Церемониймейстер схватил усаженную шипами палку и, просунув ее между прутьями, стал тыкать ею в исполинского обитателя пустынь. Животное издало глухое рокочущее шипение и начало отбиваться от своего мучителя массивной передней лапой. Шея беспомощно извивалась, голова моталась в разные стороны.

Из рядов зрителей послышались негромкие возгласы толпа стала напирать на невысокий барьер перед клеткой.

— Назад, дамы-господа, назад, прошу вас! — театрально-напыщенно завывал хозяин цирка. — Вы подвергаетесь смертельной опасности, не раздражайте зверя!

Мафадет снова зашипел, по-прежнему страдая от ударов палки. Он пытался уклониться, прижимаясь к полу; он пятился от ужасного острия.

Страх Айзека быстро улетучился.

Измученное животное корчилось в трусливой агонии, прижатое к задней стене клетки. Его облезлый хвост стегал по вонючему остову козла, очевидно послужившего ему пищей. Шкура мафадета была в пятнах от нечистот, перемешанных с кровью, которая обильно сочилась из многочисленных ран и порезов. Его распростертое туловище слегка вздрагивало, когда змеиную голову приподнимали мощные мускулы шеи.

Мафадет зашипел, а толпа зашипела в ответ; он разжал страшные челюсти, пытаясь обнажить зубы.

Лицо Айзека исказилось.

Там, где должны были сверкнуть свирепые футовые клыки, из десен животного торчали жалкие обломки. Наверное, зубы выбили, догадался Айзек, из страха перед его смертельной ядовитой хваткой.

Он неотрывно смотрел на истерзанного монстра, шлепавшего по воздуху черным языком. Мафадет снова опустил голову на пол.

— Чертова задница! — с сожалением и отвращением прошептал Айзек. — Никогда не думал, что посочувствую подобному существу.

— Можно себе представить, в каком состоянии мы увидим гаруду,- ответила Дерхан.

Зазывала спешно задерну л занавес над несчастным животным. После этого он рассказал толпе историю о том, как Либинтоса пытали ядом, когда он попался в лапы Мафадетского короля.

«Бабушкины сказки, лицемерие и показуха», — с презрением подумал Айзек. Ему стало понятно, отчего толпе дали увидеть лишь кусочек, позволили смотреть лишь минуту или даже меньше. «Вряд ли кто-то успел сообразить, что зверь умирает», — размышлял он.

Айзек невольно вообразил себе, каким же должен быть здоровый мафадет. Он представил неслышную поступь этого огромного коричневато-желтого зверя, пробирающегося сквозь горячий сухой кустарник; молниеносный удар его ядовитых клыков.

И кружащего над ним гаруду со сверкающим клинком.

Толпа покорно направилась к следующей клетке.

Айзек больше не слушал завывания проводника. Он смотрел, как Дерхан что-то быстро записывает в блокнот.

— Это для «Бэ-бэ»? — шепотом спросил у нее Айзек.

Дерхан быстро огляделась.

— Может быть. Смотря по тому, что мы увидим дальше.

— То, что мы увидим дальше, — в ярости зашипел Айзек, увлекая за собой Дерхан, уже заметив следующий экспонат, — это человеческая порочность в чистом виде! Черт возьми, я в полном отчаянии, Дерхан!

Он остановился на небольшом отдалении от зевак, которые глазели на ребенка, родившегося без глаз, хрупкую, костлявую девочку, которая выкрикивала что-то бессвязное, поворачивая голову навстречу гомону толпы. ""ОНА МОЖЕТ ВИДЕТЬ ВНУТРЕННИМ ЗРЕНИЕМ!» — гласила табличка над ее головой. Кто-то из стоящих перед клеткой смеялся и покрикивал на девочку.

— Черт возьми, Дерхан… — Айзек покачал головой. — Посмотри, как они издеваются над несчастным созданием…

Не успел он это сказать, как одна пара с отвращением на лицах отошла от демонстрируемого ребенка, плюнув в сторону женщины, которая громче всех смеялась.

— Они меняются, Айзек, — спокойно сказала Дерхан. — Быстро меняются.


Провожатый вышагивал между рядами невысоких палаток, выборочно останавливаясь то тут, то там, чтобы продемонстрировать страшных чудовищ. Толпа понемногу рассасывалась. Люди небольшими кучками беспорядочно расходились. У некоторых палаток их останавливали служители, ожидавшие, пока соберется достаточное количество народу, чтобы поднять завесы над сокрытыми за ними экспонатами. В некоторые же из палаток можно было зайти прямо внутрь, и тогда из-под грязной парусины доносились крики удовольствия, изумления и отвращения .

Дерхан и Айзек забрели внутрь длинной ограды.

Над входом висела табличка, написанная щегольским, изящным почерком. «БЛЕСТЯЩАЯ КОЛЛЕКЦИЯ ЧУДЕС! ВЫ НЕ ПОБОИТЕСЬ ВОЙТИ В МУЗЕЙ НЕРАСКРЫТЫХ ТАЙН»

— Ну что, не побоимся, а, Дерхан? — проворчал Айзек, когда они вошли в теплую и пыльную мглу.

Глаза постепенно стали привыкать к свету, который лился из угла этой импровизированной комнаты. Хлопчатая палатка была наполнена витринами из металла и стекла, которые тянулись вдоль стен. В нишах горели свечи и газовые рожки, свет которых, пропущенный через линзы, эффектными пятнами освещал странные экспонаты. Переходя зигзагами от одного к другому, зрители перешептывались и нервно посмеивались.

Айзек и Дерхан медленно прохаживались между сосудами, наполненными желтоватым спиртом, в котором плавали разрозненные части тел. Двухголовые зародыши и фрагменты лап морских чудовищ. Сверкающий багровый зуб, который с одинаковым успехом мог быть клешней какого-нибудь паука-ткача или же полированной болванкой, выточенной из дерева; глаза, которые судорожно моргали и жили в колбах с газированной жидкостью; замысловатые, крохотные узоры на спинках божьих коровок, видимые лишь через увеличительное стекло; человеческий череп, бегающий на шести насекомоподобных медных ножках. Крысиный выводок со спутанными хвостами, которыми они по очереди карябали всякие непристойности на маленькой черной доске. Книга, сделанная из спрессованных перьев. Зуб драда и рог нарвала.

Дерхан делала какие-то пометки в блокноте. Айзек жадно разглядывал окружавшие его примеры шарлатанства и тайных наук.

Наконец они вышли из музея. Справа от них оказалась Англерина, Королева Морских Глубин; слева — Старейший Человек-Кактус в Бас-Лаге.

— Что-то мне уже скучновато, — сказала Дерхан. Айзек согласился.

— Давай быстренько найдем человека-птицу, Владыку Дикой Пустыни, и свалим отсюда. Я куплю тебе карамельной ваты.

Они начали лавировать между рядами уродов, толстяков, волосатых и карликов. Вдруг Айзек указал на табличку, висящую прямо над их головами. «КОРОЛЬ ГАРУДА! ВЛАСТИТЕЛЬ НЕБЕС!» Дерхан раздвинула тяжелый занавес. Они с Айзеком обменялись взглядами и вошли внутрь.


— А! Жители этого странного города! Проходите, садитесь, послушайте истории суровой пустыни! Побудьте немного со странником из далекого далека! донесся из темноты ворчливый голос.

Айзек, прищурившись, вгляделся сквозь решетку.

В темной глубине палатки неясно виднелась болезненно скрючившаяся фигура.

— Я, вождь моего народа, прибыл посмотреть Нью-Кробюзон, о котором мы столь наслышаны.

Голос был визгливым, резким, однако в нем не было решительно ничего похожего на те странные звуки, которые вырывались из гортани Ягарека. Говорящий вступил из темноты. Айзек распахнул глаза и открыл рот, чтобы издать победно-изумленный рев, но крик этот умер, едва зародившись, перейдя в придушенный ужасом вздох.

Существо, стоявшее перед Айзеком и Дерхан, вздрогнуло и почесало живот. Плоть тяжело свисала складками, словно у зажиревшего школяра. Кожа была бледной и рябой от болезней и холода. Айзек в смятении окинул глазами фигуру. Странные тканевые наросты виднелись на пальцах ног — когти были вырваны. Голова покрыта перьями разной длины и формы, беспорядочно торчавшими от макушки до затылка толстым, неровным, клочковатым слоем. Глаза, близоруко уставившиеся на Айзека и Дерхан, были человеческими, над ними с трудом приподнимались веки, покрытые коростой и гноем. Большой клюв был весь в пятнах, словно старая оловянная ложка.

За спиной у несчастного создания висела пара засаленных, омерзительно воняющих крыльев. Длина их от корня до кончиков никак не превышала шести футов. Айзек наблюдал, как они, полураскрывшись, судорожно вздрагивали. От этой дрожи с них по капле стекала гадкая органическая слизь.

Существо открыло клюв, и внутри него Айзек успел разглядеть губы, которые произносили слова; а над губами — ноздри. Айзек догадался, что клюв это лишь грубо сработанная фальшивка, которую, словно противогаз, наклеили на нос и рот.

— Позвольте рассказать о временах, когда я парил в вышине, высматривая добычу… — начал было несчастный, но Айзек шагнул вперед и, подняв руку, прервал его.

— Ради бога, хватит! — выкрикнул он. — Избавь нас от этого… недоразумения…

Фальшивый гаруда отшатнулся, заморгав от страха. Наступило долгое молчание.

— Что такое, папаша? — наконец приглушенно заговорило существо за решеткой. — Что я сделал не так?

— Я пришел сюда, чтобы посмотреть на гаруду, черт возьми, — проворчал Айзек. — За кого ты меня принимаешь? Ты же переделанный, приятель… это ясно каждому дураку.

Огромный мертвый клюв захлопнулся, когда человек облизнул пересохшие губы. Взгляд нервно метался во все стороны.

— Ради всего святого, господин, — умоляюще зашептал он. — Не ходите на меня жаловаться. Это все, что у меня есть. Вы же образованный джентльмен… Я больше всех похож на гаруду… Народу же только и надо, что послушать про охоту в пустыне да поглазеть на крылатого человека, а я этим живу.

— Плюнь на него, Айзек, — шепнула Дерхан. — Не кипятись.

Айзека постигло сокрушительное разочарование.

В уме он уже приготовил целый список вопросов. Он точно знал, каким образом станет изучать крылья, с каким мускульно-костным взаимодействием постарается разобраться прежде всего. Он уже приготовился заплатить немалую сумму за свои исследования, он собирался пригласить гаруду, чтобы расспросить его о цимекской библиотеке. И теперь он был в отчаянии — перед ним оказалось всего лишь запуганное, больное человеческое существо, которое повторяло слова пьесы, не достойной даже самого убогого театра.

Он посмотрел на несчастную фигуру, стоявшую перед ним, и гнев смягчился жалостью. Облаченный в перья человек то и дело нервно сжимал правой рукой левое предплечье. Чтобы дышать, ему приходилось открывать нелепый клюв.

— Черт! — тихо выругался Айзек.

Дерхан подошла к решетке.

— Чем ты раньше занимался? — спросила она. Прежде чем ответить, человек снова боязливо оглянулся.

— Воровал, — ответил он. — Поймали меня, когда пытался умыкнуть старую картину с гарудой в одной говенной дыре, там, в Шнуме. Она целое состояние стоила. Магистр сказал, раз меня так привлекают гаруды, значит, я мог бы стать… — на миг у него перехватило дыхание, — я мог бы стать одним из них.

Айзек видел, что перья были грубо воткнуты в кожу.

Он представил себе, как их мучительно вживляли одно за другим — и теперь удалить их без жутких страданий невозможно. Когда переделанный повернулся к Дерхан, Айзек смог разглядеть уродливый нарост загрубелой ткани на его спине, в том месте, где крылья, оторванные от канюка или грифа, были припаяны к человеческим мускулам.

Нервные окончания были связаны между собой беспорядочно и бесцельно, поэтому крылья могли лишь спазматически вздрагивать, словно в затяжной смертельной агонии. Айзек сморщил нос от зловония. Крылья на спине переделанного медленно подгнивали.

— Больно? — спросила Дерхан.

— Теперь уже не очень, госпожа, — ответил переделанный. — Во всяком случае, мне повезло — у меня есть это. — Он указал на палатку и решетку. — Это меня кормит. Вот почему я буду более чем обязан, если вы не скажете моему хозяину, что раскусили меня.

«Неужели те, кто сюда приходят, верят в эту отвратительную ерунду? — думал Айзек. — Неужели люди настолько наивны, чтобы поверить в то, что такое нелепое существо способно летать?»

— Мы никому ничего не скажем, ,- заверила Дерхан.

Айзек быстро кивнул. Его переполняли жалость, гнев и отвращение. Хотелось поскорее уйти.

За спинами шелохнулся занавес, и в палатку вошла компания молодых женщин, которые смеялись и отпускали непристойные шуточки. Переделанный взглянул через плечо Айзека.

— А! — громко воскликнул он. — Жители этого странного города! Проходите, садитесь, послушайте истории суровой пустыни! Побудьте немного со странником из далекого далека!

Он отодвинулся от Айзека и Дерхан, бросая на них при этом умоляющие взгляды. Со стороны новых зрителей послышались удивленно-радостные возгласы.

— Полетай для нас! — выкрикнула одна.

— Увы, — услышали Айзек и Дерхан, покидая палатку, — климат в вашем городе слишком суров для моей расы. Я подхватил простуду и временно утратил способность летать. Но подождите, я расскажу вам, как выглядит земля с высоты безоблачных цимекских небес…

Занавес палатки опустился. И больше ничего не было слышно.

Айзек смотрел, как Дерхан быстро пишет в своем блокноте.

— Что ты собираешься из этого сделать? — спросил он.

— «Магистр пыток обрекает переделанного жить экспонатом в зоопарке». Я не буду называть имена, ответила она, не отрываясь от работы.

Айзек кивнул.

— Давай, — прошептал он — А я пока куплю карамельной ваты.


— Блин, как мне теперь хреново, — устало проговорил Айзек. Он откусил от приторно-сладкого пучка ваты, который держал в руке. Клочки сахарных волокон прилипли к щетине на его подбородке.

— Да, но отчего хреново: оттого, что с этим человеком такое сотворили, или оттого, что ты так и не увидел гаруду? — спросила Дерхан.

Они вышли за пределы цирка уродцев. Проходя мимо цветастых ярмарочных павильонов, оба напряженно жевали. Айзек задумался. Вопрос застал его врасплох.

— Ну, думаю… наверное, оттого, что я так и не увидел гаруду… Хотя, — осторожно добавил он, Мне бы не было настолько хреново, если бы тот парень оказался просто жуликом, переодетым в костюм гаруды. Больше всего меня достает, что это так унизительно…

Дерхан задумчиво кивнула.

— Знаешь, можно ведь просто посмотреть вокруг, — сказала она. — Здесь где-нибудь наверняка прогуливается один или двое городских гаруд.

Она посмотрела вверх, но ничего не увидела. Из-за разноцветных огней даже звезды и то едва виднелись.

— Не сейчас, — сказал Айзек. — Нет настроения.

Наступило долгое дружеское молчание, после чего он снова заговорил:

— Ты действительно хочешь написать об этом цирке в «Буйном бродяге»?

Дерхан пожала плечами и быстро огляделась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

— С этими переделанными не так-то все просто, сказала она. — Их презирают, к ним относятся предвзято. Не то чтобы люди не знали, в каких ужасающих условиях живут переделанные… Просто очень многие в глубине души считают, что те заслужили такую участь. Хотя и жалеют бедолаг или же думают, что такова воля Божья. Ах, черт возьми! — встряхнула она вдруг головой.

— Что?

— На днях я была в суде и видела, как Магистр приговорил к переделке одну женщину. За такое отвратительное, подлое преступление… — Она поморщилась при воспоминании. — Эта женщина, которая жила на вершине одного из монолитных небоскребов Корабельной пустоши, убила своего ребенка… задушила, или затрясла насмерть, или черт его знает что с ним сотворила… потому что он никак не переставал плакать. И вот она сидит на скамье подсудимых, а в глазах… ну совершенная, полнейшая пустота… Она просто не может поверить в то, что произошло, и все стонет, зовет своего ребенка, а Магистр зачитывает приговор. Само собой, тюрьма, десять лет, кажется, но главное я запомнила — переделка… Ручки ее ребенка будут пересажены ей на лицо. Чтобы никогда не забывала о том, что сделала, сказал он. — Подражая Магистру, Дерхан заговорила ледяным голосом.

Некоторое время они шли молча, старательно жуя карамельную вату.

— Я же критик-искусствовед, Айзек, — наконец проговорила Дерхан. — А переделка — это искусство, сам знаешь. Страшное искусство. Но сколько оно требует воображения! Я видела переделанных, сгибающихся под тяжестью огромных железных спиралевидных раковин, внутрь которых они забираются на ночь. Женщины-улитки. Я видела, как они, с огромными кальмаровыми щупальцами вместо рук, стоят в речной грязи, погрузив свои присоски В воду, пытаясь выловить там рыбу. А как насчет тех, кого сделали специально для гладиаторских боев!.. Вряд ли им такая жизнь по душе… Переделка была творчеством, но это творчество зашло в тупик. Оно прогнило. Протухло. Помнится, однажды ты спросил, трудно ли одновременно писать искусствоведческие статьи для благонадежной прессы и крамольные статьи для «Бэ-Бэ». Она повернулась и посмотрела на него, пока они шагали меж ярмарочных лотков. — Это одно и то же, Айзек. Искусство — это то, чем тебе хочется заниматься… это процесс собирания воедино всего, что есть вокруг тебя, и создания чего-то такого, что делает тебя более человеком или более хепри, неважно. Личностью. Даже в переделке еще осталась крупица искусства. Вот почему те же люди, которые относятся к переделанным с презрением, в то же время жутко боятся Джека-Полмолитвы, независимо от того, существует он или нет. Я не хочу жить в городе, где переделка возводится в ранг высшего искусства.

Айзек нащупал в кармане номер «Буйного бродяги». Опасно хранить у себя даже один-единственный экземпляр. Он погладил газету, мысленно показывая нос на северо-восток — парламенту, мэру Бентаму Рудгуттеру и всем партиям, которые ведут бесконечные склоки. Партия Жирного Солнца и Три Пера; Инакая Тенденция, которую Лин называла «спекулянтской нечистью»; лжецы и соблазнители из партии «Наконец мы прозрели» — целая стая высокопарных драчунов, похожих на шестилеток в песочнице, которых наделили всеми властными полномочиями.

В конце дорожки, усыпанной конфетными обертками, постерами, билетиками, раскрошенными объедками, поломанными куклами и лопнувшими воздушными шариками, стояла Лин, опираясь о входные ворота ярмарки. Увидев ее, Айзек невольно заулыбался. Лин выпрямилась и помахала им рукой. Затем не спеша двинулась в их сторону.

Айзек увидел, что в ее жвалах зажато засахаренное яблоко. Нижняя челюсть смачно перетирала пищу. «Как тебе гаруда, золотце?» — жестами спросила она.

— Стопроцентный, чудовищный провал, — печально буркнул Айзек. — Сейчас все расскажу.

Когда они повернулись спиной к ярмарке, он даже осмелился ненадолго задержать ее руку в своей.

Три маленькие фигурки растворились в плохо освещенных улицах Собек-Круса, где свет газовых фонарей был тускл и неровен, если вообще был. За спиной они оставили безумный вихрь разноцветья, металла, стекла, сахара и пота, который продолжал загрязнять небо своим шумом и светом.