"Темные тропы" - читать интересную книгу автора (Гэбори Мэтью)

ГЛАВА 15

Голос отдавался где-то вдалеке. Ему хотелось не обращать на него внимание, но тот настаивал, пробирался в извилины его измученного мозга и упрямо стучал на пороге его сознания.

Он открыл глаза.

– Ты жив, малыш! – воскликнул Сокол, крепко сжимая его в своих объятиях. – Черт бы тебя побрал, я уж было подумал, что это конец!

Мертвенно-бледный, Януэль позволил капитану помочь ему встать. Несколько монахов-воинов наблюдали за ним с тревогой и одновременно с облегчением. Он узнал обстановку трактира и поискал глазами меч.

– Он здесь, – успокоил его Сокол.

Януэль увидел его рядом с собой и поджал губы. Желобки, бороздившие его наискось, потемнели.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился капитан, протягивая ему бокал. – Выпей немного, ты бел, как простыня.

Фениксиец с благодарностью взял пиво и утолил жажду маленькими глотками. Его руки дрожали, но он больше не испытывал боли. Он обратился мыслями к Фениксу, но Хранитель спал в его сердце и был недоступен. Он попытался ощутить присутствие Желчи, поискал какого-нибудь указания на выпущенный на свободу яд, но не заметил ничего тревожного.

– Что произошло? – спросил капитан.

– Это касается только меня, – ответил он без колебаний.

Сокол кивнул головой и сел с ним рядом.

– Я должен сделать тебе последнее сообщение, – сказал он хриплым голосом. – Это довольно щекотливый вопрос, и это… из-за этого в том числе я выбрал настоящий момент, чтобы передать тебе этот меч. – Он откашлялся и продолжал: – Уже почти пять лет, как я стал пилигримом, Януэль. Я отказался от всего, чтобы предложить остаток моей жизни ордену и его власти. Я… я не имею права выбирать, и в эту самую ночь я должен был исполнить приказ… несовместимый со всем тем, что для меня имеет цену здесь, около тебя.

– Ты мог бы выражаться яснее?

– Яснее, да… – сказал он с усталостью в голосе. – Слушай меня внимательно и постарайся, со своей стороны, понять. У ордена есть свои соображения, которые нам, странникам, не дано постичь. Среди них имеется одно, требующее, чтобы мы иногда оказывали помощь лицам… не вполне заслуживающим путешествия молнией.

Лоб Януэля наморщился.

– Лицам настолько малопочтенным, что некоторые из странников порою отказывались от своего обета и предпочитали покинуть орден, чтобы сохранить верность своим принципам.

– Можно подумать, что ты говоришь о харонцах, – рассмеялся фениксиец.

Капитан отвел глаза и потер рукой свой подбородок.

– Именно, – закончил он. – Харонцы…

– Ты шутишь?

– Мне бы очень хотелось, чтобы это было шуткой, – сказал он мрачно. – Но это сущая правда.

Януэль почувствовал, как его заполняет еле сдерживаемый гнев.

– Ты являешься охранять меня, – проскрежетал он, – и утверждаешь при этом, что орден работает на Харонию. Но в какую игру играешь ты, капитан?

– Я не играю, малыш, я исполняю приказы, и тот, что я получил сегодня ночью…

– Ты привел харонцев сюда, в этот город! – вскричал Януэль.

– Одного властителя и его спутников.

Януэль воздел руки к небу и испепелил капитана взглядом:

– Мне следовало бы убить тебя за это.

– Очень может быть. Но я тебе нужен.

– Для чего?

– Я, наверное, единственный, кто способен помочь тебе от них ускользнуть.

– Я должен трястись при мысли о встрече с властителем?

– Нет, о нем я не говорю.

– О его агентах?

– Ты их знаешь… в прошлом они все были твоими наставниками.

– Да о ком ты говоришь, наконец?

– О Жаэль, Зименце, Афране и Кованом. Они стали харонцами, обладающими необычайным могуществом, и они пришли, чтобы тебя убить.

Януэлю показалось, будто острый кусок льда пронзил ему сердце. Он едва отдышался и с ужасающей ясностью увидел лица четырех учителей. Они возникли из мрака его детства как страшные призраки, вызвав у него длительный озноб, и, чтобы справиться с ним, ему пришлось сжать кулаки изо всей силы.

– В эту минуту, – добавил капитан, – они отдыхают за оградой нашего храма. Пока они внутри, они будут неприкосновенны. Но как только они окажутся в состоянии его покинуть… начнется охота.

– Это так абсурдно! – слабо запротестовал фениксиец.

– Да, моему жребию не позавидуешь. Каладрийцы призвали меня на помощь, зная о том, что я был близок к тебе и что я, безусловно, единственный оставшийся в живых из тех, кто знал твою мать. Как могли бы они заподозрить, что мое присутствие здесь сведет меня с твоими убийцами и что я вынужден буду им облегчить их задачу?.. Если бы это зависело только от меня, я попытался бы сорвать путешествие, но участие в нем властителя потребовало, чтобы нас было больше дюжины, странников, обязанных наблюдать за молнией и следить за тем, чтобы она сохраняла в целости Темную Тропу. У меня не было ни средства воспротивиться этому, ни даже возможности саботировать обряд. Даже если бы я попробовал это сделать, орден непременно бы мне помешал. Они прекрасно знают, что делают, поэтому позвали меня прислуживать во время обряда, чтобы убедиться в мо-276 ей преданности. После этого они велели мне держаться в стороне.

– Абсурд… – повторил Януэль.

– Я хорошо знаю тех, кто послан убить тебя, Януэль. Мы все были близки к твоей матери и часто сидели вместе за вашим столом. Я могу помочь тебе избавиться от них.

– А почему бы не попытаться уничтожить их прямо сейчас? Ты утверждаешь, что в храме они недоступны, но Чан, между прочим, умудрился пробраться даже в крепость ордена Льва… Мы должны воспользоваться случаем.

– Не сравнивай рыцарей Льва с пилигримами, малыш. Только самые важные особы этого Миропотока переносятся молнией, и в проекты наших храмов заложена их защита. Целая армия не смогла бы ее прорвать, клянусь тебе.

– А с какой стати я должен тебе верить? Ты предлагаешь Харонии средство до меня добраться, а я все еще сижу здесь и слушаю тебя! Это смешно, мне уже давно пора было уйти…

– Нет, ты останешься здесь и будешь меня слушать, потому что у тебя нет выбора! Если ты откажешься от моей помощи, ты ускоришь свою гибель. Феникс и даже этот меч не всегда смогут тебя защитить, малыш. Через девять дней мы увидим берега Каладрии, если путешествие пройдет спокойно. А пока мы здесь, всякое может случиться.

– Тогда что же? Ты предлагаешь дождаться, чтобы они восстановили свои силы?

– Я повторяю тебе, за оградой храма они недоступны. Нам следует запастись терпением, расставить им сети и устроить засаду. Нельзя давать им время на подготовку, нужно перехватить инициативу.

– А почему бы не предупредить тарасков? Если они узнают, что здесь харонцы, разве они не вмешаются, по-твоему?

– Я не думаю, что они пойдут на такой риск. Это может вызвать волнение Тараска, что создаст угрозу всему городу и его целости.

– Ты придумываешь им оправдания?

– Нет, я просто читал мемуары некоторых пилигримов и знаю, что подобное уже случалось. Орден как-то оповестил власти Тараска о присутствии Темной Тропы. Бой растянулся на несколько дней и длился до тех пор, пока харонцы, так и не одолев противника, не принесли себя в жертву, загнав Темную Тропу в пасть Тараска. Это погубило Хранителя, и город затонул вместе с ним. С тех пор они и стали очень осторожны в этих делах.

– Тогда покинем город. Зафрахтуем судно и…

– И куда мы отправимся? – прервал его капитан. – Ты должен прибыть в Каладрию, а единственное средство передвижения – это Тараск.

– А почему бы нам не попытаться причалить к другому, поискав его поблизости?

– Даже если бы и была такая возможность, это ничего бы не изменило. Они воспользовались бы молнией, чтобы последовать за нами.

– Значит, остается засада…

– Я не вижу другого выхода.

Януэль умолк и на минуту задумался. По правде говоря, он уже убедился, что капитан мыслит верно.

– Я не знаю, сколько времени они будут оставаться в храме, – добавил Сокол. – Самое меньшее, две ночи. Надо бы этим воспользоваться, чтобы все организовать.

– Мы можем на них рассчитывать? – спросил Януэль, указывая на монахов-воинов.

– Больше, чем на кого бы то ни было.

– А ты? Как далеко ты можешь зайти, не предавая ордена?

– Сказав тебе о харонцах, я уже его предал… Я пойду куда угодно, если это понадобится тебе.

На этом обещании они расстались, договорившись о новой встрече в том же трактире, где Сокол собирался провести предстоящие два дня.

Под впечатлением от испытаний прошедшей ночи, Януэль хотел найти в себе силы встретиться с драконийкой и поговорить с ней. Он не считал, что случившееся между ними должно поставить под сомнение их дружбу.

Он отыскал дорогу к дому и минуту стоял на пороге, неподвижный и промокший до костей под все усиливавшимся дождем. Он опасался присутствия Черного Лучника и в особенности Фареля, суждение которого об этом важном для него вопросе его пугало. Старый учитель несколько раз высказывался о природе его чувств и о таящейся в них опасности для его замысла. К делу спасения Миропотока нельзя примешивать душевные волнения.

Он подождал в нерешительности, потом дважды негромко постучал. Послышался оглушительный голос, стремительные шаги. Дверь распахнулась настежь, перед ним стоял Черный Лучник, загораживая вход.

Гнев на его лице сменился чувством облегчения.

– Мы были чертовски обеспокоены, – сказал он.

– Я вышел пройтись, – уклончиво ответил Януэль.

– Пройтись? Того и гляди, настанет утро и… – Он осекся, уставившись на меч у пояса фениксийца. – Да хранят нас Химеры… – прошептал он, сразу узнав легендарную гарду меча Сапфира.

Он принадлежал к тем наемникам, которые хотя бы раз в жизни вбивали себе в голову желание отыскать один из этих пяти мечей, доверившись каким-нибудь упорным слухам. У него непроизвольно мелькнула мысль, что это копия, изделие какого-нибудь ловкого кузнеца, злоупотребившего доверчивостью Януэля, но это сияние цвета морской волны, которое просачивалось между выемками ножен, изумительной работы головка эфеса свидетельствовали об обратном… Он сглотнул слюну и почувствовал, как растаял его гнев.

– Как… как тебе удалось?… – пробормотал он.

– Шенда здесь?

– Нет… словом, да.

– Да или нет?

– На балконе. Но тебе не мешало бы поразмыслить прежде, чем…

– Нет, Чан, – прервал он его твердо. – Поколебавшись, он добавил уже мягче: – Не вмешивайся в это. Мне понадобится твоя помощь.

– Ты хочешь, чтобы я помог тебе подняться на балкон? – усмехнулся Черный Лучник.

– Нет, чтобы ты понаблюдал за одним человеком. Ты его узнаешь, это пилигрим. Он обосновался в Эскалине, маленьком трактире у крепостной стены. Следуй за ним, стараясь быть незаметным.

Черный Лучник немного подумал, потом пожал плечами:

– Отлично, я этим займусь.

– Немедленно, Чан.

Последний проворчал что-то неразборчивое, оглянулся через плечо и наконец, кивнув на прощание, выскользнул наружу.

Януэль вошел и сразу увидел учителя Фареля, который стоял у нижней ступеньки лестницы, скрестив руки на груди.

– Позволь мне поговорить с ней, – сказал фениксиец, подойдя к нему близко.

– Нет, – последовал спокойный и твердый ответ Волны.

– Не вынуждай меня…

– К чему? Ты поднял бы на меня руку?

Бледный силуэт Фареля колебался в мерцании свечей. Простая туника, которую он носил, оставляла открытыми его прозрачные руки и ноги, изборожденные бирюзовыми венами. Януэль обратил внимание на их яркий блеск, что было признаком сильного волнения. Фарель в свой черед обнаружил появление меча, и в его глазах сверкнул слабый свет, похожий на страх.

– Пропусти меня, учитель, – вздохнул Януэль.

– Нет. Я просил Шенду уйти, и я не разрешаю тебе видеться с ней еще раз.

– Уйти? – вскрикнул фениксиец с зардевшимися щеками.

– Она не может оставаться здесь.

– Ты уверен, что имеешь право решать? – загремел он.

– Я действую тебе во благо.

Гримаса, похожая на оскал, исказила черты фениксийца.

– Отныне я один решаю, что следует делать мне во благо.

– Ты слишком юн, – возразил наставник. – Ты спотыкаешься, не зная, как идти по тропе жизни. Если ты взойдешь по этой лестнице, ты упадешь и никогда не сможешь подняться.

– С меня довольно твоих проповедей, учитель. Довольно твоих уроков жизни. Те, что ты с такой самоуверенностью преподал мне о любви, ничего не стоят. Шенда останется здесь, с нами.

– Ты не сможешь остаться ее другом. Это безнадежное дело! – уверенно заявил Фарель.

– Не имеет значения. Если она должна уйти, я уйду вместе с ней и забуду о Миропотоке.

– Она не хочет быть с тобой.

– Возможно, но этого хочу я.

– Януэль…

– Уйди с моей дороги.

Фарель содрогнулся, увидев, что рука фениксийца зависла над гардой меча. Эта угроза, в меру завуалированная, прятала за собой другую, невидимую и куда более серьезную. Волне дано было учуять вокруг ученика горький запах Желчи, это веяние, которого он опасался и которое окружало теперь избранника, подобное аромату некоего проклятия. Он знал о неизбежности этого откровения, об этом магическом сплавлении добра и зла, которое необходимо было для гармонизации и укрепления Сына Волны, чтобы в назначенный день он смог проникнуть в королев-282 ство мертвых. Но оно пришло слишком рано, вдали от Каладрии и ее монахов.

Преграждая путь своему ученику, он открывал широкую дорогу Желчи, давал ей возможность еще глубже изъязвить его мозг. Яд ее насыщался от лжи, от гнева, от всех этих первобытных ощущений, которые мало-помалу отвергли бы наследие Волн и освятили бы существование, обреченное на смерть и, может быть, даже на переход в Харонию. Януэль пока не знал, к какому подвигу он был реально предназначен жертвоприношением Волн, и Фарель в этот самый миг едва не отказался от своей клятвы и чуть было не сказал ему правды.

Крепкая рука Януэля помешала ему это сделать. Фарель решил отказаться от сопротивления, подумав, что если придется потерять избранника, то не лучше ли отдать его любви, чем Желчи. В нависшей тишине фениксиец взлетел единым духом по ступеням до самого порога балкона, отделенного занавесью темно-красного шелка. Он отодвинул ткань и исчез за ней.

Защищенный навесом балкон давал приют нескольким низким креслам из коралла, с большими белыми подушками. Кресла были расставлены по окружности вокруг медного колокола с маленькими окошечками из разноцветных стекол. Внутри горели свечи, укрытые от ветра.

Шенда, развалившись, сидела в одном из кресел, с брошенной на подлокотник рукой, в которой она держала хрустальный стакан, до середины наполненный жидкостью янтарного цвета. Другая ее рука, согнутая, была закинута за голову. Ее волосы были неприбраны, веки отяжелели, лицо казалось мертвенно-бледным. Увидев Януэля, она вздрогнула и попыталась подняться. Стакан выскользнул у нее из руки и разбился об пол. Она застонала и попыталась натянуть на свои обнаженные ноги полы тяжелой накидки из черного бархата.

Взглянув на нее, Януэль поймал себя на том, что любуется ее красотой, даже несмотря на опьянение, о котором можно было догадаться по состоянию ее лица и тела. Она, очевидно, сорвала свои бинты, их обрывки валялись на полу. Мозаика цветовых оттенков света, падавшего через прозрачный купол, освещала чистые линии ее груди.

Несмотря на проливной дождь, серым занавесом окружавший балкон, воздух был мягким и теплым. Януэль приблизился и присел перед ней на корточки. Его руки скользнули под ткань, укрывавшую ноги драконийки, и нашли ее колени. Прикосновение к ее теплой коже вызвало у него легкий озноб. Издав короткий смешок, она протянула руку, чтобы отстранить юношу. Януэль отверг этот молчаливый жест, предлагавший ему отступление.

– Шенда, – прошептал он.

– Я не смогла уйти, – вздохнула она.

Он не знал, обращалась ли она к нему или к себе самой. Ее рука, до этого пытавшаяся оттолкнуть руки фениксийца, поднялась к шее и крепко стиснула медальон.

– Шенда, я хочу, чтобы ты осталась со мной. Я. я подожду, но мне хочется, чтобы ты мне обещала одну вещь.

Ее большие фиолетовые глаза смотрели на него с удивительной ясностью.

– Дай мне надежду на то, что я могу быть любим, – добавил он, четко выговаривая слова. – Позволь мне надеяться, что я сумею стереть из твоей памяти Лэна.

Опьянение, которое еще замутняло уголки ее глаз, исчезло. Она выпрямилась, улыбнулась и коротким рывком, поморщившись, дернула медальон. Шнурок уступил с первого раза. Драконийка сжала его в кулаке, затем отбросила. Драгоценность ударилась о камень с хрустальным звоном.

– Я не стану ждать, – сказала она.

Сорвавшиеся с ее губ слова вселили отвагу в сердце фениксийца. Его руки осторожно прошли под сгибом ее колен и скользнули к бедрам. В недрах своего тела он ощутил огонь, сравнимый только с тем, что рождается от пламени Феникса, и, с перехваченным от спазма горлом, он приник к коленям Шенды. Его пальцы задержались на плотных округлостях ягодиц. Он склонил лицо, и его губы прижались к обнаженным бедрам, намереваясь подняться выше. Его язык свернул с первоначального пути в сторону лобка, на трепещущую влажную тропинку, о которой ему однажды рассказал Силдин, как о самой прекрасной дороге тела.

Он спрятал свое лицо в шелковистом лоне и закрыл глаза, околдованный мускусным ароматом. Шенда изогнулась и подвела его руки к своей груди. Он едва не лишился чувств, когда его пальцы сомкнулись на двух молочного цвета сферах. Покалывающая упругость управляла влажными арабесками его языка, в то время как его руки, захмелевшие и влажные, ласкали тугие груди Шенды. Настал чудесный, ни с чем не сравнимый миг разделенного желания, подчинившегося ритму прерывистого приглушенного дыхания молодой женщины. Ее сладострастный стон растаял в неравномерном шуме дождя, барабанившего по крыше навеса. Она напряженно распрямилась, глубоко вздохнула и схватила голову фениксийца, чтобы поднять его и поставить перед собой.

Его движения стесняла блуза из грубой ткани. Она рассмеялась и приподняла ее.

– Я помогу тебе… – ласково сказала она перед тем, как медленно направить его в собственное лоно.

Янузль проник в нее и забыл о Миропотоке. Это не было неуклюжим натиском, напротив, это было состояние отрешенности, окрашенное благоговением, горячечное проникновение в таинство. Фениксиец постепенно вошел в такт этого гипнотического танца, который соединял их бедра. Уткнувшись лицом в плечо Шенды, он послушно следовал за ее направляющим шепотом. Став учеником желания, он повиновался движениям ее бедер и постиг понемногу бесконечное могущество наслаждения.

Он испил в ней блаженство, ибо она этого потребовала. Голосом твердым и одновременно нежным, прижавшись щекой к его щеке. С напряженными до спазма мускулами он откинул голову назад и на секунду завис над ней, сдавив руками подлокотники кресла. Он содрогнулся в экстазе и осторожно вновь опустился на нее. Они затихли, плотно прильнув друг к другу под наброшенной сверху накидкой. Говорить о том, что с ними произошло, не имело смысла, и они оба это знали. Наперекор всем опасностям, каким они подвергали себя, открыв свои чувства, они наслаждались волшебством мгновения, и ни один не хотел его разрушить. Януэлю казалось, что подобная ночь будет длиться вечно, потому что она была воплощением слишком долго ожидаемого счастья. Мысль о побеге с Шендой, как дурной сон, промелькнула у него в голове. Ведь им для этого достаточно было бы перемахнуть через оградку балкона и добежать до гавани, чтобы сесть на любое судно, которое унесло бы их подальше отсюда.

Утомленные и счастливые, они слушали дождь, пили вино и в конце концов вместе уснули.

Вдали грохотал гром.