"Изабелла" - читать интересную книгу автора (Мерль Робер)

Робер Мерль
Изабелла

I

После смерти жены Паоло Орсини, герцог Браччано, стал проявлять некоторые странности. Женился он на Изабелле Медичи, дочери герцога Тосканского, двадцати одного года. Об этом браке договорились между собой отцы будущих супругов. Когда союз их был уже делом решенным, старый Орсини послал за сыном и весьма красноречиво изложил ему все доводы в пользу этой выгодной женитьбы. Паоло, скучая, выслушал его. Отец, думал он, наверно, готовит мне в жены этакую плоскогрудую и желтолицую монашенку, набитую предрассудками. Когда старый Орсини закончил свою речь, Паоло, пропустивший почти все мимо ушей, в нескольких словах выразил отцу свою признательность, почтительно поклонился и отправился играть в мяч.

Паоло никогда не видел Изабеллу, да и видеть не хотел, пока его к тому не вынудили. В то время он прожигал жизнь в обществе куртизанки Лукреции. Этой девице едва исполнилось пятнадцать лет, она отличалась изрядной бойкостью ума и забавляла герцога своим веселым нравом. В тот самый вечер, когда должно было состояться его знакомство с Изабеллой, он намеревался ужинать с Лукрецией и, раздосадованный внезапной помехой, явился к своей будущей жене в самом дурном расположении духа. То ли не умея, то ли не желая скрыть раздражение, он подошел к ней, глядя под ноги и изображая на лице откровенную скуку. Когда он поднял глаза, то был поражен: перед ним стояла невысокая хорошенькая женщина, очень стройная, с удивительно живым лицом, которая лукаво рассматривала его. Он поклонился. Она ответила поклоном, изящным и в то же время почтительным, чего нельзя было сказать о ее взгляде. Взгляд этот так задел герцога, что он вмиг позабыл о Лукреции.

– Синьор, – сказала Изабелла с видимой искренностью, едва их оставили наедине друг с другом, – следует признать, что нас обоих приговорили к жестокой пытке. Родители решили поженить нас, не считаясь с нашими чувствами, и едва ли мы найдем счастье в подобном браке. Подчинимся же нашей участи с христианским смирением, коль скоро у нас нет иного выхода. Что касается меня, я вовсе не намерена портить вам жизнь и буду счастлива, если вы сразу же после свадьбы отошлете меня в любое из ваших поместий и навек забудете о моем существовании…

В таком духе Изабелла Медичи продолжала добрых десять минут, ни разу не сбившись с самого почтительного тона и в то же время пронзая собеседника самыми насмешливыми взглядами. Герцог был ошеломлен. Он считался одним из первых красавцев Италии, и поэтому его донельзя изумило, что такая прелестная девица выразила желание провести всю жизнь вдали от него.

– Синьора, – сказал он, обретя наконец дар речи, – так-то вы обращаетесь с вашим супругом! Едва увидев его, вы уже помышляете о бегстве?

Изабелла вновь начала длинную речь, то и дело упоминая о «христианском смирении». Герцог наконец сообразил, что над ним потешаются. У него хватило ума не хитрить и сказать Изабелле попросту, что брак этот был ему действительно не по душе, пока он ее не видел, но что теперь он придерживается иного мнения и весьма счастлив находиться в ее обществе.

– Как, – воскликнула Изабелла с откровенной насмешкой, – ужели это правда? Вам приятнее со мною, нежели с синьорой Лукрецией?

И тотчас же, как бы желая загладить обиду, она первая засмеялась своей шутке и оперлась на руку собеседника, бросив ему почти нежный взгляд.

Беседа затянулась значительно дольше, чем было прилично для первого свидания. Удивлению Паоло не было границ: у Изабеллы, невзирая на знатность рода, ума оказалось не меньше, чем у какой-нибудь куртизанки.

В комнате, где беседовали обрученные, был спрятан соглядатай, который донес обо всем нанявшему его прожженному интригану – старику Орсини. Тот пришел в восторг, услышав, как обернулось дело. Он знал буйный нрав Паоло и опасался, как бы сын не обидел молодую герцогиню, а в ее лице – все семейство Медичи, ведь тогда этот брак, столь выгодный для его рода, был бы невозможен. Старик Орсини страдал многолетним недугом, подточившим его силы; он только и мечтал дожить до того дня, как этот союз будет заключен. Убедившись теперь, что Паоло без ума от Изабеллы, он с глубоким удовлетворением сказал своему поверенному и главному секретарю Лодовико Шиарра: «Ну, теперь и умереть можно». И действительно, не прошло и недели, как он умер.

Изабелле выпало счастье подарить герцогу Паоло сына. Его нарекли Вирджинио, и крестным отцом его был брат Изабеллы, Франческо Медичи, герцог Тосканский. Франческо, питавший к сестре до странности сильную привязанность, всегда держал себя с ней необычайно сурово. Изабелла, смеясь, сказала как-то Браччано, что, если бы Франческо получил титул герцога до того, как они поженились, он бы нашел предлог, чтобы не допустить свадьбы и заточить сестру в монастырь.

На протяжении восемнадцати лет их совместной жизни любовь Браччано к герцогине была так сильна, что его не могла удержать надолго ни одна женщина. Но он был воином и сражался в дальних краях. Изабелла чувствовала себя покинутой. Она узнала, что муж изменяет ей, и затаила глубочайшую обиду. Однажды, когда Паоло вернулся к жене после восьмимесячного похода, пылая любовью, она холодно встретила его и осыпала всеми колкостями, какие только пришли ей на ум. А ума, к несчастью, у нее было достаточно.

– Черт побери, синьора! – сказал герцог, раздосадованный и уязвленный подобным приемом. – Вы мне ставите в вину всякий вздор! Неужели вы способны ревновать меня к какой-то деревенской девчонке, которая мне подвернулась в придорожной канаве? Что же, по-вашему, я должен отказывать себе в пище, когда я голоден?

– А мне, синьор, – возразила она надменно, – следует, очевидно, умереть от голода или искать пропитания на стороне?

Герцога жестоко оскорбил этот ответ. Он побледнел, вышел из комнаты, не вымолвив более ни слова, вскочил в седло и не возвращался к Изабелле целый год. Будь он хитростью в отца, он поручил бы кому-нибудь из служанок следить за герцогиней и тогда узнал бы, что она не ложится спать, не простившись с портретом мужа долгим поцелуем. Портрет этот, написанный в натуральную величину и наделенный удивительным сходством и необычайной живостью черт, был не подвешен к стене, а поставлен на пол и прикреплен за верх рамы, так что казалось, будто герцог входит в комнату жены. Каждый вечер Изабелла в ночном наряде, распустив по обнаженным плечам чудесные белокурые волосы, припадала к портрету, громко вздыхая и проливая слезы. Роста она была небольшого, и ей приходилось становиться на цыпочки, чтобы дотянуться до губ на портрете.

Герцог вновь свиделся с Изабеллой весной 1576 года. Несчастный считал, что жена его разлюбила, и делал все, что мог, чтобы вычеркнуть ее из своей жизни. Усевшись рядом с собственным портретом, он довольно холодно сказал герцогине несколько учтивых слов, стараясь не смотреть на нее. Изабелла совсем иначе видела эту сцену в своих мечтах. Но незадолго до этого свидания она узнала, что Браччано возобновил какие-то отношения с Лукрецией и два дня назад ужинал с ней. Герцогиня была вне себя от горя. По словам одной из ее служанок, Лукреция была на два года моложе ее, и эти два года разницы приобрели в ее воображении какую-то особую важность. Изабелле минуло тогда тридцать четыре, и она была в расцвете красоты, но она убедила себя, что состарилась, увяла и потеряла всякую привлекательность.

От всех этих мыслей у нее, когда пришел Браччано, был совсем несчастный и болезненный вид, и это окончательно ввело его в заблуждение. Изабелла, столь часто твердившая портрету герцога слова любви, сидела теперь перед его оригиналом, храня неловкое молчание. Она не могла думать ни о чем, кроме Лукреции, и боялась заговорить, чтобы не осыпать герцога издевками. Она уже не доверяла своему острому уму, послужившему причиной всех ее бед. Наконец, будучи не в силах выносить эту мучительную натянутость, она поднялась. Браччано, глубоко обиженный тем, что его так быстро выпроваживают, встал в свою очередь, поцеловал ей руку с ледяным выражением лица и повернулся к ней спиной. У самой двери взгляд его упал на портрет, мимо которого он должен был пройти. С горечью увидел он, каким он был десять лет назад, когда герцогиня еще любила его. Он остановился, внимательно всмотрелся в черты портрета и вдруг почувствовал острейшую неприязнь к веселому и доверчивому юноше, улыбавшемуся с холста несчастному, немолодому мужчине, каким он теперь стал. Он повернулся к герцогине и очень сухо сказал:

– Мой портрет занимает здесь слишком много места. Я велю унести его.

Несколько мгновений он еще ждал, опустив глаза, стоя вполоборота к герцогине. Ответа не последовало, и он вышел, не взглянув на жену. А та не в силах была вымолвить слово, даже если б хотела: она стояла, прислонившись к спинке кровати, без голоса, почти без чувств.


* * *

На другой день герцог уехал. Изабелла увидела в окно, как он выходит из замка в сопровождении многочисленной свиты, и решила, что видит его в последний раз. Она схватила маленький, осыпанный алмазами кинжал, подаренный ей герцогом восемь лет назад, и чуть было не вонзила его себе в сердце. Айша удержала ее руку. Изабелла была очень привязана к этой девушке еще с тех пор, как у нее отняли сына, Вирджинио, отдав его в придворные пажи к ее брату. Мавританке, которой не было еще и пятнадцати лет, оказалось не под силу вырвать у герцогини кинжал, но она вовсю кусалась и царапалась, чтобы удержать госпожу от новой попытки. Внезапно Айша неудачно повернулась, и лезвие, скользнув по ее щеке, нанесло ей довольно глубокую царапину. Тотчас же потоком хлынула кровь. Герцогиня вскрикнула. Ей показалось, что она убила служанку. Она выронила кинжал, схватила маленькую рабыню в свои объятия, а увидев, что та жива, вздохнула с облегчением. Пережитый испуг рассеял ее скорбь, и после того, как она промыла ранку Айши, она больше не помышляла о смерти.

Мажордомом герцогини вот уже пять лет был некий Троило Орсини, дальний родственник герцога, на которого, кстати, он походил осанкой, чертами лица, а также и нравом, с одной лишь разницей: он гораздо старательнее выполнял порученное ему дело, коль скоро ему не выпало счастье родиться герцогом. Изабелла очень скучала в своих владениях, которыми правила в отсутствие мужа, и так как ей по душе были все развлечения, требующие ловкости и силы, она часами скакала верхом, карабкалась по горам, а затем, разгоряченная, окуналась в ледяные горные реки. Троило Орсини сопровождал ее повсюду. Этот придворный любил ее и, пользуясь своим положением мажордома, оказывал герцогине множество мелких услуг, которые скрашивали ее одиночество, хотя она их почти не замечала. Изабелла ничуть не догадывалась о чувствах Троило; он был «слугой» в ее доме, вот она и держалась так, будто он значит для нее не более, чем любимая собака или лошадь. Мало-помалу она приблизила его к себе – нередко опиралась на его руку, принимала его в своей комнате, раздевалась при нем…

Троило в свое время служил в войсках герцога и сражался весьма отважно, но его правая рука, перебитая пулей, потеряла способность действовать. Это увечье вынудило его отказаться от ратных подвигов. Тогда-то герцог и возложил на него обязанности мажордома, обязанности, с которыми он добросовестно справлялся, но которые не удовлетворяли его честолюбия. Близость, до которой герцогиня допустила его, поначалу составляла для него предел блаженства, а затем стала задевать его гордость. От страсти он терял рассудок и в то же время глубоко страдал, зная, что любимая женщина смотрит на него как на неодушевленный предмет.


* * *

Два месяца спустя после отъезда Браччано герцогиня велела позвать Троило. Утро было необыкновенно жарким, и Изабелла, полураздетая, сидела перед Айшей, которая расчесывала ей волосы. Она даже не подняла глаз, когда вошел мажордом, и принялась расспрашивать его о здоровье попугаев, из которых два накануне подохли. Троило на мгновение онемел. Он пристально смотрел на прекрасные плечи герцогини, терзаясь одновременно и желанием и яростью. «Что же это такое, – подумалось ему, – гаремный евнух я, что ли, перед которым женщина осмеливается обнажаться?» От слова «евнух» негодование его распалилось еще сильнее, и он до боли стиснул зубы.

– Итак, Троило? – нетерпеливо спросила герцогиня, все еще не поднимая на него глаз.

– Итак, синьора, – резко ответил Троило, – придется вам поручить другому придворному заботу о ваших попугаях, а я с завтрашнего дня вам больше не слуга.

Герцогиня изумилась этому тону, потому что Троило никогда не обращался к ней иначе, как с отменной учтивостью. Она подняла глаза и увидела, что Троило Орсини стоит, прислонясь к стене, на том самом месте, где два месяца тому назад стоял портрет Браччано. Он скрестил руки на груди и смотрел на нее горящими от гнева глазами. Герцогиня вздрогнула. Взгляд этот был точь-в-точь взглядом герцога.

– В чем дело, Троило? – спросила она, чрезвычайно взволнованная его резкостью. – Вас кто-нибудь оскорбил?

– Да, синьора, – ответил он тихим голосом, в котором клокотала ярость, и не спускал с нее негодующего взгляда, – меня жестоко оскорбили.

Дрожащей рукой он указал на нее.

– Я, Троило? – вскричала в крайнем удивлении герцогиня. – Я оскорбила вас? Но чем же?

– А вот чем, синьора, – сказал он, показывая пальцем на ее полуобнаженное тело.

Изабелла не сразу даже поняла его. Потом яркий румянец залил ее лицо от корней волос до шеи. Один этот жест Троило разрушил условное представление о нем, как о предмете бесчувственном. Она увидела себя со стороны – полураздетой, да еще самым вызывающим образом, на глазах у мужчины. Стыд, обида, возмущение сменяли друг друга в душе ее с такой быстротой, что она теряла рассудок.

– Негодяй! – закричала она, вскочив. – Ты смеешь поднимать глаза на твою госпожу! Ты! Слуга в нашем доме!

Она подбежала к своей постели, схватила спрятанный под подушкой кинжал и бросилась на Троило. Он выпрямился во весь рост и остался недвижим, со скрещенными руками, ожидая удара. Никогда еще он до такой степени не походил на герцога.

– Пес! – сказала она, отвернувшись и с силой швырнув кинжал в другой конец комнаты. – Убирайся! И никогда в жизни не смей показываться мне на глаза.

– Я уеду, стало быть, немедленно, – холодно сказал Троило.

– Завтра! – крикнула герцогиня в исступления, сама не зная, что говорит. – Ты сказал «завтра», и ты уедешь только завтра! Если посмеешь ослушаться, я велю бросить тебя в тюрьму!

Троило как-то странно посмотрел на нее.

– Ну что же! – сказал он совершенно спокойным голосом. – Пусть будет, как вам угодно. Я уеду завтра.

Он поклонился и вышел. Герцогиня ходила по комнате из угла в угол, кусая сжатые кулаки, сверкая глазами, вся во власти опьянившего ее гнева. Безумствовала она довольно долго.

– Отчего ты сердишься? – внезапно спросила ее Айша, говорившая ей «ты» по мавританскому обычаю. – Он мужчина, а ты красавица.

– Мажордом! – крикнула герцогиня. – Мой слуга!

Она была не в силах продолжать. Ей не хватало слов, – Он мужчина, – повторила Айша, выразительно взглянув на нее.

Взгляд этот поразил герцогиню. Она была слишком чутка, чтобы не понять, сколь двусмысленны были ее отношения с Орсини. Она кляла себя за все вольности, какие она себе при нем позволяла, и за удовольствие, которое при этом испытывала. А в чем же крылось это удовольствие, думала она, как не в том, что я, сама себе не признаваясь, чувствовала его восхищенный взгляд на моем теле?

– О лицемерие! – воскликнула она вслух, вновь принимаясь ходить взад и вперед по комнате. – Я притворялась, будто не замечаю, что он мужчина… Самая закоренелая кокетка, самая подлая шлюха не могла бы… – продолжала она в страшном волнении и не закончила фразу. – Что же тут удивительного, если такой благородный дворянин…

Вдруг она сообразила, что оправдывает Орсини, и с тревогой заметила, что не так уж оскорблена его дерзостью.

– Оскорблена, но при ком? – сказала она тут же, засмеявшись. – Зачем мне ломать комедию перед собою? Кем же я себя считаю – герцогиней Браччано или покинутой женщиной? Женщиной к тому же почти что старой, – добавила она, разглядывая в зеркале морщинку, которая вот уж целую неделю не давала ей покоя.

Эта морщинка внезапно повергла ее в безмерное отчаяние. Она бросилась на постель и зарылась лицом в подушки.

– Ну что же! – сказала она вечером, несколько успокоившись. – Я поступила правильно. Завтра Орсини уедет, это единственный разумный выход… Как! – вскричала она в тот же миг. – Значит, он тоже бросит меня?

Жгучий стыд пронзил ее при этих словах – «он тоже». Она спохватилась, что приравняла Орсини к герцогу.

– Мажордом! – молвила она вслух. Слово «мажордом» было единственной сколько-нибудь устойчивой преградой, которую несчастная герцогиня могла воздвигнуть между собой и Орсини. Жестокая печаль не переставала терзать ее. Она представляла себе, что Орсини уедет, что ее жизнь будет продолжаться без него, и понимала теперь, какой заботой он окружал ее с тех пор, как герцог ее покинул. Машинально она обратила взгляд туда, где когда-то находился портрет Браччано, и вспомнила, что его унесли. Она села на постель и более часа пребывала в состоянии полного отупения.

– Пусть едет! – сказала она наконец, поднимая голову. – Моя честь требует этого… Честь… – повторила она тотчас же с горьким смехом. – Разве честь помогла мне удержать мужа?

К одиннадцати часам вечера к герцогине прибыл гонец. Он был приставлен ею к герцогу для слежки за ним и теперь явился с донесением: Браччано готовит флот к походу на мавританских пиратов. Находится он в Венеции. Лукреция последовала туда за ним, и он каждый вечер ужинает с ней вместе.

– Айша, – закричала герцогиня, – приведи сюда Троило! Пусть он явится! Немедленно! Я приказываю!

Орсини пришел наконец, бледный и невозмутимый. Она взглянула на него, все еще держа дрожащей рукой донос своего соглядатая. Скомкав письмо, она швырнула его в угол. Затем подошла к Орсини.

– Синьор, – молвила она, став почти вплотную к нему, – я глубоко виновата перед вами и готова загладить свою вину…