"Воспевая бурю" - читать интересную книгу автора (Роджерс Мэрилайл)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Уже за полдень, – заметил Ивейн, вгля­дываясь в просвет между ветвями над головой. – Пора нам остановиться передохнуть и подкре­питься немного.

На рассвете друид отказался от прежних пла­нов пройти по дорогам Мерсии и повел своих спутников снова в лесную глушь, чтобы избежать нежелательных встреч с любопытными местны­ми жителями.

Прислонив посох к громадному дереву и бро­сив котомку на землю, Ивейн прилег на пушис­тый ковер из травы. Его спутники тут же после­довали его примеру. Еще не рассвело, и небо было хмурым, затянутым тучами, когда они по­кинули ферму: вокруг все тонуло в густом сизо­ватом тумане, и вскоре он скрыл их от глаз крестьянина и его жены.

Анья ничуть не сожалела о ночи, проведен­ной так близко от Ивейна, и все же девушка с облегчением вздохнула, ступив под лесную сень, где им не приходилось опасаться подобных встреч. Они шли уже несколько часов, не при­саживаясь; ноги Аньи горели, спина ее ныла, и она благословила судьбу, когда они наконец ос­тановились здесь, на тенистой полянке, под рас­кидистыми ветвями трех громадных дубов. Анья улеглась на спину, подложив скрещенные руки под голову, и улыбнулась, когда лисенок подбе­жал и лег рядом с ней. Девушка опасалась, что зверек может оставить ее, вернуться к своим пре­жним привычкам, и, войдя в лес, она обрадова­лась, увидев, что верный лисенок поджидает ее.

–Если мы пойдем на юго-запад и будем идти прямо, никуда не сворачивая, – сказал Ивейн спокойно, словно вскользь упоминая о чем-то не особенно важном, – то завтра, к полудню, ока­жемся перед стенами Иски.

– Иски?

Анья тотчас же села. Ее взгляд встретился со спокойным, решительным взглядом жреца, тот стоял, прислонившись к массивному стволу дуба. Отнюдь не название, знакомое лишь понаслыш­ке, захватило внимание девушки. Нет, главное то, что она наконец-то узнала, куда они направ­ляются. С первого дня путешествия Анья жаж­дала это услышать, однако понимала» что не стоит обращаться с вопросом к жрецу, который теперь не мог говорить о чем-либо прямо. Она, правда, частенько спорила с Ивейном и не прочь была подразнить его, но только не тогда, когда дело касалось его привычек и воспитания.

– Вот именно. – Ивейн ласково усмехнул­ся, видя, как насторожилась девушка, как она вся обратилась в слух. Он решил, что Аныо огорчает собственное неумение учиться, молчаливо при­слушиваясь. – Мы идем к руинам каменной крепости, покинутой древними завоевателями.

Жрец был доволен, что они наконец-то до­стигнут цели, но радость его умерялась сознани­ем, что тут-то и начнутся настоящие трудности и ему нужно будет с. ними сразиться и выйти по­бедителем. Не желая обременять своих спутни­ков проблемами, которые они все равно не могли бы решить, Ивейн собрал все свое самооблада­ние жреца, надев на себя маску хладнокровной невозмутимости.

Понимая, что она вряд ли услышит что-то еще, Анья опустила глаза. Рассеянно поглаживая рыжеватую спинку лисенка, она вдруг начала ощущать какое-то неприятное беспокойство, будто кто-то наблюдает за ней исподтишка. Встрепенувшись, она взглянула на мальчика. Од­нако тот был, казалось, целиком поглощен своим занятием, проворными пальцами сплетая и расп­летая травинки. Глядя на Киэра, Анья подумала, что, хотя он и показался ей поначалу похожим на брата – видимо, из-за возраста, – в нем редко прорывается необузданная детская энергия Каба. По правде говоря, спокойный, наблюдательный Киэр скорее напоминал ее саму, какой она была в этом возрасте.

Сидя молча и терпеливо, Киэр тем не менее был полон любопытства. Мальчику хотелось бы расспросить и о цели их путешествия, и о том, что от них потребуется, когда они достигнут ее, но он подавил в себе это желание, глядя на спут­ников, погрузившихся в безмятежные воды молчания. Он знал уже достаточно, чтобы понять, что жрец предпочитает иносказания прямым речам. Однако, заметив взгляд Аньи, такой вни­мательный, ласковый, мальчик уже открыл было рот…

Холодная усмешка скользнула по тонким губам затаившегося в лесу наблюдателя. Он был доволен, что так быстро напал на след тех, за кем только начал охотиться. Он слышал слова, которыми обменялись мужчина и девушка, но с того места, где он скрывался, ему были видны только эти двое. А потому, когда девушка, обер­нувшись, посмотрела в его сторону, он испугал­ся, что его обнаружили, и двинулся напролом, нарочито стараясь побольше шуметь.

– Клод!– ахнула Анья вне себя от удивле­ния, увидев разбойника, который чуть было не выстрелил Ивейну в спину.

– Слава святым! – Радуясь, что дама за­помнила его вымышленное имя, Торвин вырвал­ся на полянку – и чуть не наткнулся на меч жреца. Это была безмолвная угроза, но он сжал свои костлявые руки, словно обрел невероятное счастье. – Наконец-то я нашел вас!

– Нашли нас? – Ивейн помрачнел, его чер­ные брови сошлись. – Какое безумное ослепле­ние толкнуло вас снова встать у меня на пути… невзирая на мои предупреждения, под угрозой смертельной опасности?

Торвин бросился на колени перед могучим жрецом. Тот и вправду имел устрашающий вид; он стоял непоколебимо, весь в черном, расставив ноги, с мечом, грозно сверкавшим в одной руке, и странным, пугающим посохом в другой. Торвин почти поверил, что он и в самом деле колдун, как о нем говорят.

– Прошу вас, сжальтесь надо мной, милос­тивый господин!

Торвину даже не надо было особенно притво­ряться, хотя он в совершенстве владел этим искус­ством: он и в самом деле дрожал от страха.

– После того как мы в первый раз встретились, я решил, что самое безопасное место во всем хрис­тианском мире —рядом с вами, под вашей зашитой и покровительством. И вот, с того дня я иду за вами. – Торвин помолчал, беспомощно разведя руками. – По крайней мере уже два дня, с тех пор как я услышал крик вашей дамы и оказался вдруг в одиночестве. Я бросился на поиски и беспрестан­но искал вас, пока наконец не нашел.

Анья, за спиной Ивейна, улыбнулась на эту невысказанную просьбу остаться с ними. Конеч­но, Клод жалок и не слишком умен, однако его желание понятно. Девушка не могла не согла­ситься, что самое безопасное и надежное место на свете, разумеется, рядом с Ивейном.

– По-моему, вы называли себя лесным раз­бойником? – Каждое слово Ивейна дышало хо­лодным презрением.

– С таким-то оружием? – криво усмехнулся Торвин, взмахнув коротким, тупым кинжалом, который Ивейн во время схватки забросил в кусты. – К тому же, – захныкал он, – как вы верно заметили, я не очень-то преуспел в этом деле.

– Ну так возвращайтесь домой, – посове­товал Ивейн. Синие глаза его стали ледяными, пронзительными. – Возвращайтесь на поле, к своему урожаю.

Ивейя и так слишком долго выносил присут­ствие этого человека. И он не видел достаточных причин, чтобы и далее терпеть его общество – ведь тот уже показал себя недругом, а значит, до­верять ему не стоило.

– От моего дома не осталось ничего, кроме горстки пепла, – Торвин горестно, тяжко вздохнул, надеясь, что не переусердствовал. – А мой жалкий клочок земли лежит между двумя могущественными княжествами, которые воюют друг с другом.

Темно-синие глаза Ивейна сузились при взгля­де на тощего, лебезящего перед ним верзилу. Как могло случиться, раздумывал жрец, что этот жал­кий, никчемный, но достаточно крепкий мужчина не служит ни в одном ополчении?

Простодушное сердце ребенка сразу поверило, что перед ними такая же жертва несправедливости, от которых страдает он сам. Киэр с сочувствием посмотрел на беднягу. Он, не раздумывая, подошел к человеку, стоявшему на коленях.

–Мой дом тоже сгорел… и все мои близкие. А у вас есть семья?

– Моя жена умерла прошлым летом, при ро­ждении нашего первенца.

Пряча огонек возбуждения за притворной гримасой уныния, Торвин взглянул на белокуро­го мальчугана, которого не приметил ранее, и медленно покачал головой.

Он понял, что перед ним тот самый мальчиш­ка, исчезновение которого так удручало и при­нца, и епископа. Теперь он, Торвин, нашел его и уж наверное получит награду от них обоих. Торвину нередко говорили, что ему следовало бы стать лицедеем, так ловко он умел притворяться и скрывать свои чувства. Этот дар как нельзя более пригодился ему сейчас, когда нужно было скрыть свое глубокое удовлетворение при мысли об открывавшихся перед ним возмож­ностях. Он заслужил похвалу и, без сомнения, удостоится чести расположения и покрови­тельства самого короля. Теперь, к тому же, он с полным правом сможет потребовать возна­граждения от епископа. И он потребует.

– Клод! Садитесь и откушайте с нами. – Анья решила, что вряд ли они дождутся от Ивейна подобного приглашения.

Мора настояла, чтобы они взяли с собой по­больше еды, оставшейся от их вчерашнего обильного ужина, так что им ничего не стоило поделиться с этим беднягой.

– Благодарю вас, милостивая леди. Ваша щедрость и милосердие не уступают вашей чуд­ной красоте и очарованию.

Взяв изящную ручку девушки, Клод с жаром поцеловал ее. Анья застенчиво улыбнулась, а Ивейн еще больше нахмурился.

Друид никак не мог отделаться от предчув­ствия, что тут что-то не так. И все-таки – что случалось не часто – он сомневался в своих ощущениях, опасаясь, что острота их притупи­лась при виде Аньи, улыбнувшейся другому муж­чине. Быть может, это присутствие Клода он постоянно ощущал за собой? Вероятнее всего, так и есть. Не чувствуя угрожающих токов, Ивейн решил, что угроза, наверное, скрывается в нем самом – в его негодовании на то, что чужой, посторонний мужчина посмел прикос­нуться к возлюбленной.

Ивейну даже думать не хотелось о том, что он может испытывать ревность. Такие чувства, как учил Глиндор, для слабовольных. А он, без сомнения, не из таких. И все-таки Ивейн втайне желал эту девушку, жаждал страстно, всем сер­дцем, чтобы она принадлежала ему одному. Он крепко зажмурился. Необходимо побороть эти чувства. Предназначение жреца друидов не поз­воляет ему даже думать об Анье. Он должен ос­тавить ее. От этой мысли ему стало невыносимо горько, сердце его пронзила мучительная, острая боль. Нет, даже хуже того – ему придется быть рядом и видеть, как Анья навеки свяжет себя с другом человеком.

Анья заметила, как Ивейн сжал кулаки, но подумала, что он сердится из-за того, что к ним вторгся этот чужак. Чтобы предупредить столк­новение, она потянулась к мешку с провизией и достала оттуда лепешку, большой кусок сыра и еще один мешочек, поменьше, который напол­няла все утро. В нем были сладкие лесные ягоды.

Ивейн постарался улыбнуться, и лицо его стало ласковым, когда он подошел к девушке. Он протянул всем нарезанные куски солонины из за­паса, который они взяли с собой по настоянию Дарвина. Ивейну было немного совестно брать его; вряд ли хозяева были бы столь щедры, знай они, кто их гости.

Когда с едой было покончено, каждый запил ее чистой родниковой водой, набранной из про­текавшего рядом ручья. Торвин с жадностью сле­дил, как Ивейн снова наполнял великолепный, отделанный серебром рог для питья. И, так как никто не прогнал его, этот не слишком желан­ный спутник пристроился в конце маленькой процессии, двинувшейся вслед за друидом по не­заметной тропинке, ведущей на юго-запад.

Они шли весь день, до тех пор, пока заходя­щее солнце не пробилось-таки сквозь плотные облака, окрасив их бледно-розовым. Ивейну не терпелось дойти до цели, но он понимал, что после целого дня на ногах Анья и Киэр утомлены до предела. Жрец чувствовал, как в них с каж­дым часом нарастает усталость. Он опасался, что из-за этого их внимание рассеется, и тогда неиз­вестно, что может произойти. А потому, когда сумрак сгустился, он сделал им знак остановить­ся. Порыв ветра подхватил его черный плащ, взметнув его ввысь, точно вороново крыло.

Все четверо расселись на небольшой полян­ке и снова разделили еду. Все устали и ели в мол­чании. Анья улыбнулась, заметив, что Киэр под­елил свою порцию с Нодди. Лисенок, по всей ви­димости, устал не меньше, чем люди, и прикорнул рядом с мальчиком, когда Киэр, на­сытившись, закутался в плащ и, пристроив под голову мешочек с пожитками, сладко заснул.

Сочтя это самым разумным, Клод также за­пахнулся в свой плащ, вытянулся на мягкой траве и закрыл глаза. Но Ивейн поднялся и, отойдя, остановился, глядя в непроглядную тьму, в ту сторону, куда они шли. Анья, наблюдавшая за возлюбленным, подумала, что он ни за что не ос­тановился бы, если бы не усталость спутников. А значит, все-таки Ивейн был прав, не желая ни­кого брать с собой. Анья была уверена, что, если бы не препятствия, друид за это время успел бы дойти до крепости, освободить Адама, и они, целы и невредимы, уже вернулись бы обратно в Нортумбрию.

У Аньи было не только отважное сердце, не страшившееся любых испытаний, но и внутренняя сила, позволявшая ей признаваться в своих ошибках. А потому она снова почувствовала себя ответственной за их неудачи. Сначала она, со своим упрямством, вынудила Ивейна взять ее с собой, А если бы она не упала с лошади, Киэр, наверное, никогда не повстречался бы Ивейну на пути. Вдобавок ко всему, она не только потеряла кобылу, но виновата еще и в том, что Клод те­перь с ними.

Анья совсем позабыла об усталости, расст­роившись, что не может немедленно что-либо предпринять, чтобы исправить причиненное зло и помочь Ивейну. И все же девушка не сомнева­лась, что в конце концов ей это удастся. Но как? Для того чтобы обдумать все это как следует, ей необходимо было хоть ненадолго остаться одной, среди духов, населявших природу, вдали от чьих-либо любопытных взглядов. Сознавая, что никто не станет ее задерживать, думая, что ей надо уединиться, Анья встала и тихонько скользнула в ночную тьму.

Девушка рассеянно углублялась все дальше в лесную чашу, безмолвно взывая к невидимым силам, умоляя их помочь ей придумать, как об­легчить путь Ивейна. Вскоре послышалось тихое, непрестанное журчание воды. Это мирное бормотание манило, побуждая ее продираться сквозь заросли. Зачарованная песней потока, Анья не раздумывала, как ей поступить и куда ей идти. Огибая стволы могучих деревьев, девушка шла на звук, но в ту минуту, когда ей показалось, что речка уже совсем рядом, она вдруг очутилась перед непроходимыми, плотными, как стена, за­рослями. Это были на удивление высокие кусты роз, сплошь усеянные не только благоухающими цветами, но и шипами; между их ветвями густо переплетались побеги пышно разросшегося плюша.

Анья, пораженная, остановилась на мгнове­ние, не двигаясь, и тут один из вьющихся побегов плюща сорвался откуда-то с высоты и повис перед нею, покачиваясь. Девушка, не колеблясь, ухватилась за него и слегка потянула. Плотная завеса из душистых цветов и зеленых блестящих листьев раздвинулась. Анья шагнула в проем и выпустила из рук лозу. Стена сомкнулась за ней. Перед Аньей струился ручей; хотя луна была скрыта за тучами, его струйки поблескивали и искрились отблесками, а по обоим берегам его естественным полукругом замыкали цветочные заросли. Вновь преисполнившись ощущением покоя, Анья подумала, что этот чудесный, укры­тый от всех уголок был послан ей духами в ответ на ее мольбы. Она тотчас же вознесла благодар­ственную триаду за то, что ей было ниспослано то уединение, в котором, без сомнения, было бы отказано тем, кто не умел говорить со стихией. А ей, хоть и далеко ей было до матери или Ивейна, даровано было умение.

Укрытая от мира, не опасаясь здесь ничьих любопытных взглядов, девушка распустила косы и пальцами провела по сияющим волосам. Затем отстегнула усыпанную жемчугом брошь, скреп­лявшую ее плащ у ворота. Он соскользнул с ее плеч, и Анья опустилась на мягкий, поросший мхом берег.

Смочив подол платья в прохладной воде, де­вушка освежила лицо и шею – тем сильнее ей захотелось освежиться самой. Тихий плеск воды вызывал нестерпимое желание окунуться в нее целиком. Но, сознавая, что Ивейн непременно отправится искать ее, если она слишком задер­жится, Анья поборола в себе это желание. Она и сейчас уже чувствовала приближение друида, вероятно, оттого, что ее сердце тянулось к нему. Ну что же, по крайней мере, она может умыться.

Хорошо это или плохо, но между Ивейном и девушкой, дорогой его сердцу, существовала незримая связь и жрец почувствовал, что она удалилась, стоило ей отойти от стоянки. Он тер­пеливо дожидался ее возвращения, пока ему не показалось, что Аньи нет уже слишком долго. Ивейн, правда, не ощущал, чтобы девушке гро­зила опасность, но чувства его из-за близости Аньи были теперь столь сумбурны, что он боялся на них положиться и тем подвергнуть ее ненуж­ному риску. Взяв посох и безошибочно чувствуя, где она, друид отправился вслед за ней.

Жрец редко удивлялся, но на этот раз его по­разило, что он нашел Анью таком месте, которое обычно скрыто от глаз тех, кто не обла­дает знанием друидов. Глядя на хрупкую фигурку, присевшую у воды, Ивейн недоумевал, как могла она попасть в это убежище. Быть может, охраняв­шие его духи природы признали в ней дочь жрицы друидов? Или она набрела на него случайно? Он знал, что это невозможно для тех, кто не умеет общаться с духами. Но после странного появления Киэра в такой же укромной пещере ему приходи­лось либо подвергать сомнению этот закон, либо опасаться, что вторжение саксонцев настолько ослабило природные силы, что теперь они позво­ляют то, чего никогда бы не позволили раньше.

Все эти серьезные мысли мгновенно вылете­ли у друида из головы при виде Аньи, скидыва­ющей длинное темно-зеленое платье: ее руки по­тянулись к горлу, развязывая тесемки рубашки. Девушка, похоже, собиралась снять с себя все, чтобы искупаться. Опасения из-за собственной нестойкости, терзавшие Ивейна, смешивались с яростно вспыхнувшим негодованием. Как могла она быть столь наивной, не думать об опаснос­тях, грозивших со всех сторон? Непосвященная, она, конечно, не знала о заговорах, скрывавших ее от хитрых и злобных взглядов рыщущих пов­сюду врагов и о коварном и подозрительном Клоде, шныряющем поблизости. Мало того, по опыту ей следовало бы догадаться о приближе­нии человека, представлявшего угрозу ее невин­ности, – самого Ивейна.

– Даже и не думай о том, чтобы опять ис­купаться здесь, в глуши, беззащитной.

При звуке голоса возлюбленного – низкого, бархатистого, грозного, – раздавшегося внезап­но так близко, Анья вздрогнула. К несчастью, мшистый берег речушки был влажный и сколь­зкий. Она упала на него, вернее, села с размаху, очень больно ударившись.

– Ох, малышка! – Ивейн бросился к ней и, опустившись на колени, обнял несчастную де­вушку. – Тебе больно? Это из-за меня?

Вопрос был излишним. Он и так понимал, что виновата во всем его несдержанность. И вот теперь эта маленькая, невинная чаровница стра­дает. Полный раскаяния, он сел и, положив ее к себе на колени, стал машинально поглаживать то место, которым девушка ударилась.

Конечно, обычно так успокаивают ребенка, но Анья не стала об этом раздумывать и, свер­нувшись клубочком, уткнулась в ложбинку у горла Ивейна. Страшась, что эта близость про­длится недолго, девушка закрыла глаза, безраз­дельно отдавшись нахлынувшим на нее ощуще­ниям. Касаясь шеи возлюбленного, запылавшей от ее прикосновения, она покрывала ее легкими, частыми поцелуями, все острее ощущая их сла­дость и кончиком языка пытаясь полнее вобрать ее. Анья почувствовала вкус его кожи и трепет, прошедший по горлу Ивейна от вырвавшегося из глубины его стона и, опустившись чуть ниже, нашла губами завязки его короткой рубашки-ту­ники.

От этих легких, дразнящих прикосновений по жилам у Ивейна пробежал огонь. Он поднял руку к густым, млечно сияющим волосам девуш­ки и, чуть отклонив ее голову назад, ртом нашел ее губы. Ивейн поймал ее озорной, шаловливый язычок, и, растворившись в исступленном жела­нии, девушка позабыла обо всем на свете.

Анья самозабвенно выгнулась, стараясь как можно теснее прижаться к могучей груди воз­любленного, и нежный, еле слышный стон вы­рвался откуда-то из самой глубины ее существа. Но ей показалось мало и этой близости. Тонень­кие пальчики проникли под ткань рубашки, лас­кая плечи и спину Ивейна, наслаждаясь ощуще­нием жара и железной твердости мускулов.

Ивейн замер под этими прикосновениями. Он испытывал невероятное и опасное наслаждение от этих ласк, ощущая в то же время все изгибы ее прекрасного тела. Он отчетливо вспомнил их пос­леднюю встречу, когда даже через рубашку при­косновение словно жгло ему грудь. Больше всего на свете ему хотелось бы сбросить одежду, насла­диться сполна ощущением слияния их тел…

Эта игра, такая сладостная и жгучая, неожи­данно заставила его осознать, что происходит: все это было чудесно, но совершенно невероятно. Тихонько бормоча непонятные Анье проклятия, жрец крепко зажмурился, прогоняя соблазнительные видения, грозившие лишить его послед­них крупиц самообладания, и, оторвав от себя руки девушки, мягко, но решительно отстранил ее.

Анья, по-прежнему лежа у него на коленях, почувствовала, каких усилий ему стоит сдер­жаться. И, так как он сказал, что завтра утром они прибудут на место, она подумала, что это скорее всего ее последняя возможность пре­одолеть сопротивление друида, изведать тай­ные радости, которых ей никогда не узнать с другим.

– Я люблю тебя, – не пытаясь сопротив­ляться державшим ее сильным рукам, просто сказала Анья. – Я любила тебя всегда и буду любить всю жизнь.

Ивейн широко открыл глаза. Он хотел было сказать Анье, что она еще ребенок и слишком неопытна, чтобы так говорить, но слова ее были так искренни, и так бескорыстна была эта лю­бовь, которой она одаряла его, что Ивейн не ре­шился отвергнуть драгоценное признание. Это был дар, которым он жаждал обладать так же не­истово, как и любовью ее чудесного тела. Одна­ко, сознавая, что никогда не сможет принять его, он надеялся хотя бы избавить любимую от той горечи безнадежной любви, на которую самого его обрекало предназначение жреца.

Анья заметила, как синие глаза Ивейна по­темнели, став почти черными от невысказанной боли. Стремясь вернуться в его объятия, девушка обвила его шею руками и положила голову ему на плечо.

Ивейн крепко прижал ее к себе. Зарывшись лицом в ее душистые локоны, он хрипло шепнул:

– Мой долг не позволяет мне связать свою жизнь с тобой.

Это было признанием в мучительной, непоп­равимой утрате, и он боялся, что не найдет в себе сил ее вынести.

– Нет, это неправда. Мы связаны с тобой навеки.

Может быть, ей все-таки удастся изменить его мнение и он поверит, что Анья достойна стать суп­ругой друида? Но даже если этого не случится, она не может потерять столь драгоценных и столь ред­ких минут, не насладившись тем счастьем, какое может дать лишь любовь.

– И в эту ночь я желаю не этих уз.

Ее откровенность потрясла Ивейна и он чуть-чуть улыбнулся, а Анья вновь стала ласкать его. – Остерегись искушать жреца невинными хитростями!

Сильные руки слегка отстранили голову де­вушки, чтобы Ивейн смог заглянуть ей в лицо. Синее пламя полыхало в глазах жреца.

– Бурю, когда ее вызовешь, нелегко укротить.

– Тогда возьми меня. Подари мне мгновение, которым я смогу дорожить потом, в одиночестве. – В словах девушки прозвучала тихая безнадеж­ность отчаяния.

Стараясь не думать, что может принести им впоследствии это «мгновение», Анья прижалась губами к его губам с нежностью любви и огнем необузданной страсти.

Ивейну нелегко было призывать ее к сдер­жанности, и это самозабвенное желание возлюб­ленной, неискушенной и чистой, отдать ему себя без остатка разрушило и смело оставшиеся пре­грады. Руки Ивейна, словно сами по себе, обняли ее, он с жаром ответил на ее поцелуй, раздвигая полуоткрытые губы. Юноша покрывал поцелуя­ми ее шею, спускаясь все ниже, до той ложбин­ки, где были тесемки рубашки, – Анья как раз их развязывала, когда друид появился, – и жар­кое, неистовое пламя охватило невинную девуш­ку, она вся выгнулась, прижимаясь теснее к Ивейну. Судорожная, невыразимая сладость во­лной прокатилась по ее телу.

Почувствовав эту дрожь, Ивейн и сам содрог­нулся от страсти. Он уложил ее на спину, на пу­шистый ковер из мха, устилавший укрытие. Голос разума потонул в безрассудном тумане же­лания, он не противился, с радостью подчиняясь тому, к чему так страстно стремился. Жрец знал, что совершает ошибку, знал, что позднее пожа­леет об этом, но он решил подарить им обоим этот единственный час безнадежной любви, хоть ненадолго утолив полыхавший в них страстный огонь.

Торопливо, неловкими пальцами юноша стал расстегивать ее платье. Взгляд его с наслажде­нием скользил по ее пышной груди. Он тотчас же, как накануне, обнажил ее плечи – но душа его теперь полнилась не запретными искушени­ями, а обещанием высшего, сладчайшего удов­летворения.

Синий горячий взгляд Ивейна, полыхнув, точно молния, предвещавшая бурю, обжег Анью, закрутил ее в огненном вихре, а когда пальцы юноши с нежностью, легонько касаясь, провели по ее щекам, по набухшим от страсти полуотк­рытым губам, девушка слабо вскрикнула. Тонкие руки взметнулись в безмолвной мольбе, но Ивейн не хотел торопиться, уступая ее неиску­шенным желаниям. Он не был по природе себя­любив и теперь, в этом слиянии с возлюбленной, хотел обуздать свою жажду свершения. Он до­лжен сделать так, чтобы единственный час их любви стал столь незабываемым, столь прекрас­ным, что им до самой смерти хватило бы воспо­минаний о нем.

Ивейн попытался утишить отчаянное биение сердца, а руки его уже начали свою волнующую игру. Чуть касаясь, лаская и обжигая, они под­нимались вверх – от первых, еле заметных ок­руглостей бедер до нежных ямочек под мышками рук, обвивавших его широкие плечи. Вверх и вниз они скользили легко и проворно. Жрец улы­бался, но возбуждение его все росло. Вновь и вновь, пока руки его не тронули грудей.

Когда наконец пальцы Ивейна скользнули по шелковистому атласу груди – томительно, ле­гонько, чуть заметно касаясь, – Анья вскрикну­ла и инстинктивно попыталась притянуть их поближе. Но Ивейн тут же отдернул их, и из горла девушки вырвался тихий стон. Потом она поняла, что он только хотел сбросить свою ру­башку одним легким, неуловимым движением. Зеленые глаза с любопытством наблюдали за Ивейном, но все произошло так быстро, что Анья едва успела заметить широкую обнажен­ную грудь и мощные бугры мускулов. И все же ее поразила суровая мужская красота Ивейна.

Жрец тотчас же опустился рядом с Аньей на землю и крепко обнял ее. Она чувствовала, как ее тело плавится, словно податливый воск в лучах жаркого солнца. Закрыв глаза, он наслаж­дался осуществлением своих долгих и страстных грез, – наконец-то ее тело, столь несказанно грациозное, нежное, полностью отдавалось, при­никая к его твердому, мускулистому. Но и этого еще было мало. Губы его скользнули, легонько касаясь всех изящных изгибов ее стройного тела, и сладостный, безумный, неистовый вихрь под­хватил Анью, сердце ее зашлось, и она только коротко, прерывисто втягивала в себя воздух.

Наслаждение потрясло Анью, пальцы ее вце­пились в черные, как вороново крыло, кудри Ивей­на, притягивая его еще ближе. Друид все глубже увлекал ее в пучину сладостного, жаркого безумия, все ярче, все неумолимее разжигая это вспыхнув­шее в ней пламя, пока оно, разгоревшись, не пог­лотило ее целиком, и девушка привстала, желая быть к нему еще ближе, желая чего-то большего, уверенная, что только возлюбленный может ей это дать. Лаская кончиками пальцев мускулис­тую спину, она ощутила, как гулко колотится его сердце. Приникнув к Ивейну, сжигаемая неисто­вым жаром, Анья медленно изгибалась в его крепких объятиях, все теснее и теснее прижи­маясь к возлюбленному, всем существом своим стремясь слиться с ним воедино.

Сдавленный стон вырвался из груди Ивейна, и руки его скользнули вниз по ее узкой спине, чтобы прижать ее крепче. Чувствуя, как изгиба­ется и трепещет тело девушки, он почти потерял над собой власть. Забыв обо всем, Ивейн вместе с Аньей раскачивался в волшебном, магическом ритме, вечном, как сама жизнь, и, когда она бес­сознательно откликнулась, отозвалась на его движение, он почувствовала, что кульминация угрожающе близка.

Вырвавшись из объятий девушки, Ивейн то­ропливо скинул с себя последние, мешавшие ему покровы. Анья, ощутив, что он встал, и увидев его крепко зажмуренные глаза, решила, что жрец снова отвергает ее. Она вскрикнула:

– Не покидай меня!

Подхваченная вихрем темных, неистовых чувств, девушка пыталась удержать возлюбленного, обхватив его за шею руками и выгибаясь, касаясь своим нежным и стройным телом его широкой, могучей груди, покрывавших ее жестких завит­ков и чувствительных гладких сосков.

– Пожалуйста, Ивейн, не покидай меня теперь!

– Я бы не мог, даже если бы и захотел.

Ивейн чувствовал, как огненная волна нака­тывает, накрывая его с головой. Сдерживая дрожь нетерпения, он мягко увлек Анью обратно на землю. Затем, раздвинув ногой ее бедра, он вытянулся над ней, опираясь на локти.

Постанывая от томительного наслаждения, Анья чувствовала лишь нежные, едва заметные ка­сания тела возлюбленного. Девушка попыталась притянуть его ближе, но, невзирая на сжигавшее его неодолимое желание немедленно и полностью слиться с ней, Ивейн еще на миг овладел собой, чтобы легко и незаметно ввести ее в волшебное королевство страсти. Он видел, как потемнели ее глаза от желания, заметил, как она чуть поморщилась при первых признаках боли…

Подхваченная яростным вихрем, ввергнув­шим ее в темный, первозданный хаос ослепи­тельных чувств, Анья смотрела прямо в синие, широко раскрытые, пылавшие, как огонь, глаза Ивейна. Желая, чтобы этот огненный, неистовый смерч поднял ее к самым звездам, она придви­нулась к жрецу еще ближе, вскинув вверх ноги в отчаянном, безумном порыве. Внезапно про­нзившая ее боль была точно яркая, вспышка молнии, блеснувшая среди туч бушевавшего шторма. И она тут же потонула в раскатах грома – влас­тных, все заглушающих, когда стремительными, мощными толчками Ивейн увлек их обоих еще глубже в полыхающую бездну желания. Его хриплое, сдавленное дыхание перешло в низкие стоны, и он раскачивал ее вое сильнее, в безум­ном порыве все глубже погружая в пучину, где шторм и пламя встречаются, сталкиваясь и взры­ваясь ослепительным фейерверком непостижи­мого, немыслимого наслаждения.

Покачиваясь в блаженной дымке сладчайше­го удовлетворения, неведомого ей прежде, Анья шептала слова любви. Для Ивейна они были дра­гоценнее всех королевских сокровищ, и все-таки они звучали для него обвинительным пригово­ром. Тем не менее, он нежно поцеловал ее в спу­танные шелковистые локоны и крепче сжал ее трепещущее тело в объятиях – в ожидании, пока она не вернется с вершин надзвездной, ос­лепительной страсти.

Анья еще витала в тумане удовлетворенных желаний, а действительность – холодная, от­резвляющая – уже обдала Ивейна волной сожа­ления. Он слишком неосторожно приблизился к огню, и преграды – величайшие и неодоли­мые, – воздвигавшиеся на протяжении всей жизни, рухнули, занялись и сгорели дотла. Ради того чтобы достигнуть желаемого – не важно, какой ценой, – он принял доводы, заведомо неоправданные и ложные. Шторм, прогремев­ший над ними, ничуть не утолит его боли. На­против, расплата за содеянное станет еще мучи­тельнее. Теперь, когда он изведал всю полноту утоленной страсти, столь долго им отвергаемой, воспоминания о ней лишь усилят отчаяние не­восполнимой утраты.

Когда дыхание Аньи стало ровным, спокойным и сонным, Ивейн осторожно высвободился и стал одеваться. Остановившись рядом с возлюбленной и глядя, как невинно и безмятежно она разметалась во сне, Ивейн еще острее ощутил свою вину. Он был близок со многими женщинами, но никогда эти связи не грозили его предназначению. Он забывал о них тотчас же после ночи любви, да и они искали его общества лишь ради минутного наслаждения или возможности похвалиться потом вниманием жреца. Анья – другое дело: ее он любил. И только эта хрупкая девушка могла сломить волю друида.

Ивейн бережно накинул на любимую плащ – вечерний воздух становился прохладнее. К тому же он уже понимал, что не может рядом с ней со­владать со своим желанием. И все-таки… он до­лжен это сделать. Не может он допустить, чтобы это сладостное безумие повторилось.

Когда Ивейн стал плотнее укутывать плащом ее плечи, Анья шевельнулась, чуть потершись щекой о его ладонь, ласковая улыбка приподняла уголки ее губ. Жрец тотчас же отдернул руку, словно обжегшись. Еще в полусне, в обволакивавшем ее дивном тумане воспоминаний, Анья быстро от­крыла таза, взглянув на возлюбленного, в полном об­лачении возвышавшегося над нею.

– Мое существование – лишь звено в не­прерывной цепи, вечной череде, куда более зна­чительное, чем любое из ее звеньев, – слегка отступив назад, скрестив руки на широкой груди, как будто обороняясь, попытался объяснить Ивейн. – И эту цепь я не смею прервать, ведь тогда я предал бы всех тех, кто пришел до меня, и всех тех, кто придет после.

– Я понимаю.

Анья хотела уверить любимого, что знает все это и ничего от него больше не ждет, но туг же умолкла под его пристальным, синим, точно лед, взглядом.

– Нет. Как могла ты понимать, что в тебе – единственная угроза тому долгу, что был на меня возложен отцом еще при рождении, предназначению, подтвержденному Глиндором, когда он передал мне свой посох? Ты, только ты всегда умела… всегда могла…

Ивейн умолк на полуслове. Он и так уже сказал слишком много такого, чему следовало навеки ос­таться в безмолвных долинах неведомого.

Ивейн чувствовал, что должен удалиться во мрак и испросить у духов прощения за содеянное, грозившее ослабить его звено в этой вечной цепи.

– Побудь здесь, подожди, пока я не вернусь. С этими словами жрец поднял посох и протя­нул его к завесе из зелени, усеянной розами и шипами. Преграда дрогнула, расходясь, как под не­видимой рукой великана. Друид шагнул за ее пред­елы, и она тотчас же снова сомкнулась.

Анья вновь осталась одна в завороженном ук­рытии, но в душе ее уже не было той безмятеж­ности и покоя, как в ту минуту, когда она пришла сюда, – их смыли горькие, пусть даже и спра­ведливые слова Ивейна. Девушку огорчало не то, что Ивейн высказал вслух давно известные ей ис­тины. Она приходила в отчаяние от собственного поступка. Опять она позволила своим эгоисти­ческим желаниям взять верх над рассудком. Но черное не может быть белым, и Ивейн, подчи­нившись ей, совершил теперь нечто, о чем потом будет горько жалеть. Вот так же она вынудила его взять ее с собой в путешествие. Оно прошло бы быстрее и проще, если бы она не обременяла его. Нет, разница все же была. Минуты их страс­тной любви – это нечто, куда более серьезное, и последствия их могут оказаться куда более дли­тельными. Образ ребенка с черными волосами Ивейна и его голубыми глазами мелькнул на мгновение в сознании девушки. Вряд ли Ивейн простит ей ребенка, даже если в нем будет всего лишь четверть саксонской крови.

Она бессознательно прижала ладони к плос­кому животу. Поскольку жрицы должны быть чистосердечны, она не может молить Бога о том, чтобы он не посылал им дитя – плод их вели­кой, безнадежной любви.

Ничто вокруг не шелохнулось, не дрогну­ло – ни листик, ни длинные стебли трави­нок, – но Анье вдруг показалось, будто порыв ледяного, колючего ветра, откуда-то налетев, пронизал ее насквозь. Девушка встала и быстро оделась. Остаться здесь, где они наслаждались любовью и счастьем, утраченными теперь на­всегда, было выше ее сил. Страдания ее станут лишь острее. Она пришла сюда одна и может точно так же вернуться в лагерь, к костру.

Анья шагнула к зеленой завесе, и висящая ветка плюща снова упала ей в руки. Девушка по­тянула за нее и вышла – перед ней был пол­уночный лес. Погруженная в свои горькие раз­мышления, Анья шла по тропинке, пробираясь сквозь разросшиеся кусты и осторожно, чтобы не споткнуться, обходя поросшие травой кочки…

Они были так мягки, что смягчили и неожи­данное падение девушки, и приглушали шаги че­ловека, удалявшегося прочь со своей добычей.