"Не целуйтесь с незнакомцем" - читать интересную книгу автора (Сойер Мерил)

10

Лучи восходящего солнца настойчиво пробивались сквозь туман, освещая Пифани и Тони, уже добравшихся до окраин Валлетты. У развалин хибары повозка остановилась, трое мужчин соскочили на землю, чтобы выгрузить ослиное мясо и несколько мешков с овощами, доставленных с Гоцо лодкой, забравшей отца Пифани.

– Почему ты не отдаешь еду преподобному Циппи? – спросила Пифани в тщетной попытке наставить Тони на путь истинный. Сама она и подумать не могла о том, чтобы утолять голод ослиным мясом, однако на острове хватало отчаявшихся людей, которые не стали бы задаваться вопросом, что именно едят. – Он составляет списки продуктов, выданных каждому лагерю. Он бы распределил припасы по справедливости.

Тони встретил ее слова той же самоуверенной улыбкой, которая вызвала у нее недоверие уже в их первую встречу. Оно только окрепло при наблюдении за тем, как он разделывает тушу Джои, предвкушая барыш.

– Да ты с ума сошла! Разве можно отказаться от такого заработка?

Пифани отвернулась от повозки. С досок сочилась кровь, впитывавшаяся в песок. По-прежнему ей виделись нежно-карие глаза ослика, молящие о снисхождении. Потом она представила себе отца, прощально машущего ей рукой. Суеверно скрестив пальцы, она наблюдала, как лодка выплывает на чистую воду, молясь, чтобы они не столкнулись с миной. Лодка оказалась удачливее ослика: судьба пощадила ее.

Выйдя из-под навеса, Тони сказал ей:

– Пойдем. Через два часа я заступаю на дежурство. Он довел ее до перекрестка, где его мог подобрать один из грузовиков, курсирующих между пристанью и Лука-Филд, британской военно-воздушной базой. Он поднял руку.

– Спасибо, Тони. Даже не знаю, как тебя благодарить. – Она чувствовала, что ее тону недостает признательности. Он совершил почти чудо, но происшествие с осликом укрепило ее антипатию к Тони Бредфорду. – Если я могу как-нибудь...

– В пятницу у меня увольнительная. Встретимся в пять часов.

– Я буду занята сутки...

– Договорись о подмене. – Тони залез в кузов грузовика.

Так и не успев ответить, Пифани осталась стоять одна посреди дороги. Грузовик запрыгал дальше, поднимая клубы пыли. Она побрела к своему лагерю, радуясь, что не должна докладывать о причине отлучки. По пути она прикидывала, какую плату потребует Тони за помощь ее отцу. Скорее всего он хочет простого секса.

Господи, зачем она ему? Вокруг хватало девушек поинтереснее, да и побогаче. Почему Тони остановил свой выбор именно на ней? Не приходилось сомневаться, что он приглядел ее уже давно. Он оказывал ей знаки внимания еще до появления Йена, бывал даже назойлив. В чем причина?

Наступила пятница, а она так и не нашла отгадки. Она не позаботилась о подмене, надеясь дать Тони от ворот поворот, продемонстрировав абсолютную холодность. Отдежурив, она выбралась из тоннеля. Вокруг лежали озаряемые луной развалины того, что было прежде неприступными рыцарскими бастионами. Потемки были ей кстати: не придется мучиться от головной боли, которая всегда начиналась от резкой смены освещения. Перед ней выросла зловещая тень.

– Я же велел тебе договориться о подмене. – Голос Тони прозвучал в ночной тиши безжалостнее, чем разрыв немецкой бомбы.

Памятуя об оказанной им услуге, Пифани сделала над собой усилие и воздержалась от резкого ответа, которого он безусловно заслуживал.

– Ты даже не дал мне времени объяснить, почему я не могу с тобой встречаться.

– О чем ты болтаешь, черт возьми?

– Я обручена, – сказала она, показывая ему серебряное колечко на пальце. – Я собираюсь замуж за Иена Макшейна.

Тони грубо привлек ее к себе. Их лица были совсем рядом.

– Глупости. Ты выйдешь за меня.

Она задохнулась от возмущения.

– Мы созданы друг для друга, – уверенно заявил он.

– Я люблю Йена! Никого другого я никогда не полюблю. Я не могу стать твоей женой.

– У тебя нет выбора. – Он развернулся и зашагал прочь, сопровождаемый эхом своих слов.

От предчувствия опасности Пифани стало нехорошо. Она догнала его на узкой улочке.

– Почему я? Любая девчонка на этом острове...

– Среди них нет Кранделлов из Девоншира.

Она остановилась как громом пораженная. Наконец-то она узнала правду. Ее отец был младшим сыном барона Чилтона Оливера Кранделла. Их родословная прослеживалась до самого нормандского завоевания. Даже сейчас, в разгар военных лишений, которые пришлось сполна испытать Пифани, ее младшая сестра получила приют у Атертонов. Седрик Атертон, граф Лифорт, был одним из богатейших и могущественнейших людей Англии. При этом он был старым другом их семьи. Родство с Кранделлами было пропуском в британское высшее общество. Эту дверь не смог бы отпереть целый иконостас медалей, полученных за службу в британской авиации.

С тех пор как британцы отняли Мальту у Наполеона, очередные Кранделлы всегда отправляли на Мальту одного из сыновей – не наследника, разумеется, – для должного радения о семейном имуществе. Под сенью Юнион-Джека процветала как Мальта, так и Кранделлы. Однако мальтийское ответвление рода подпало под влияние «рыцарского проклятия» (поговаривали, что его причиной была дождевая вода, собираемая в бочки): оно упорно производило на свет исключительно девочек. Отец Пифани прибыл на Мальту, чтобы сменить своего и вовсе бездетного дядюшку.

Поколение отца пострадало от «проклятия» больше, чем все предыдущие Кранделлы. У Найджела Кранделла было два брата. Хотя бы у одного из них должен был родиться мальчик, наследник. Но проклятие разыгралось не на шутку: их жены упрямо приносили только девочек. Оба дяди Пифани умерли еще до войны. Она нисколько не сомневалась, что ее отец больше не женится. Таким образом, Пифани Энн Кранделл оставалась наследницей всей собственности на Мальте, да еще и обладательницей завидных связей в британском высшем обществе.

– Я сумею продолжить дело твоего отца, – проговорил Тони. Голос его неожиданно зазвучал вкрадчиво, под стать лунному свету, озаряющему гавань. Он погладил ее по щеке с несвойственной ему нежностью. – Ты – залог успеха. Наши дети будут учиться в Англии. Там они женятся на ком захотят.

– Нет. Этого не будет.

– Ах, ты думаешь, я единственный, кто хочет породниться с Кранделлами? Почему, по-твоему, на тебе вдруг вздумал жениться Макшейн? После войны у него, конечно, будет широчайших выбор рабочих мест. Но его сыновьям не видать Итона и Харроу, если их отец не приобщится к тому, что в вашем кругу зовется «породой».

Пифани отвернулась и побежала прочь по узкой улочке, спотыкаясь об обломки, которых изрядно прибавилось на мостовой после ночной бомбежки. Не может быть, чтобы Йен оказался так холоден и расчетлив. Он любит ее! Раньше у нее были основания в нем сомневаться, но его письмо все поставило на свои места. Если он попросит ее руки, то только по любви, а вовсе не из желания добиться положения в британском обществе.

Йену Макшейну было свойственно одно из редких человеческих качеств – прямота. В своих еженедельных радиорепортажах он не уставал славить отвагу солдат, всячески поддерживая их дух. В отличие от многих других журналистов, он никогда не грешил «желтизной», не увлекался, безмерно выпячивая неприглядные стороны жизни – к примеру, случаи продажи на черном рынке ослятины, выдаваемой залежалую телятину, или штабную бестолковость, приводящую к неоправданным потерям. Он считал, что это не главное. И писал то, что думал. Если бы он был хитрецом, каким пытался его выставить Тони, то наверняка постарался бы выудить у нее небезынтересные секреты. Однако известная ей конфиденциальная информация его не интересовала. Окажись на его месте Тони, он бы не знал покоя, пока не выжал из нее все, до последней капли.

Пифани не виделась с Тони Бредфордом несколько недель. Она и вовсе не стала бы искать с ним встречи, если бы не желание получить назад револьвер Йена. Об оружии она вспомнила, когда узнала о весенних успехах Роммеля в африканской пустыне, где он теснил британские силы, оборонявшие Тобрук. Многие считали, что если падет Тобрук, то следующей станет Мальта.

Как-то в конце июня, стирая в лохани с дождевой водой белье и проклиная бомбы люфтваффе, уничтожившие водопровод, Пифани услыхала выкрики разносчика «Тайме оф Мальта»:

– Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Читайте все! Роммель прорвал оборону у Тобрука!

Пифани бросила в лохань недостиранное платье и кинулась как была, босиком, на улицу. В ступню ей сразу же вонзился осколок стекла, однако она, не обращая внимания, метнулась в темный тоннель. Инстинкт вел ее на привычный пост. Там ее встретил яркий свет: радисты напряженно записывали радиограммы.

Старший по смене поманил ее и протянул наушники.

– Если падет Тобрук, следующие – мы, – сказал он то, что думали все.

Пифани надела наушники, но тут же сняла и как следует тряхнула, полагая, что помехи вызваны плохим подключением. Оказалось, что подключение ни при чем: эфир был переполнен, все частоты были заняты. Она напряглась в отчаянной попытке хоть что-то разобрать. Мысленно она возносила молитвы за спасение английских солдат и Йена Макшейна. Где он был в тот момент, когда Роммель осуществил прорыв?

Он наверняка бросился бы в укрытие, надеясь донести до слушателей звуки настоящего боя. Однако ей было неспокойно. Йен сожалел о том, что травма, полученная в детстве, не позволила ему послужить родине на поле брани: несчастный случай на регби оставил его хромым на всю жизнь, однако он старался не обращать внимания на больное колено. В момент немецкой атаки он не схватится за карандаш, видя, что остальные сжимают винтовки. Забыв про свой статус штатского лица, он будет сражаться наравне со всеми.

Это был самый длинный день в ее жизни: она неустанно вслушивалась в эфир, перенося на бумагу содержание вражеских переговоров и гоня воспоминания о его голубых глазах и невозможной ямочке на улыбчивом лице. От ее усердия зависели человеческие жизни, и она прекрасно сознавала это. Вахта продолжалась круглые сутки: следя за продвижением Роммеля, она испытывала сердечную боль. К следующему утру она знала итог: полный разгром. Однако британцы все еще отказывались признать поражение.

Спустя четыре часа они были вынуждены капитулировать.

Все подземелье погрузилось в уныние. Никто не позаботился выключить свет. Пифани почти не слушала приказов о повышенном внимании к немецким переговорам: Мальта должна была точно знать о моменте вторжения, чтобы успеть уничтожить все ценное. Главной тревогой Пифани была судьба Йена. Попал ли он в число многих тысяч пленных?

– Я знаю, что вы отработали три смены подряд, но сейчас вы нужны здесь больше, чем когда-либо прежде, – сказал ей старший. – Выдержите? – Пифани кивнула, и он продолжал: – Следите за движением судов. Сообщайте мне о подходе наших.

Она вслушивалась в эфирный треск, смутно надеясь, что Иен добрался до корабля, хотя знала, что шансы невелики. Тобрук был небольшим портом, где стояли считанные корабли. Британцы защищали город до последнего момента, предпочтя отходу сдачу. Мало кто в таких обстоятельствах сумел бы спастись морем, не попав в руки немцев.

Суда, успевшие выйти в море, передали короткие радиограммы и смолкли, чтобы не привлечь немецкие подводные лодки, охотившиеся за кораблями союзников. Судя по большинству сообщений, целью почти всех вырвавшихся был Гибралтар. Из этого Пифани сделала вывод, что британцы бросают Мальту на произвол судьбы. Ведь остров лежит гораздо ближе к Тобруку, чем Гибралтар. Она машинально сунула руку в карман, где положено было лежать револьверу. Его там не оказалось: она вспомнила, что так и не забрана его у Тони. Впрочем, это не имело значения: несколько месяцев тому назад она твердо осознана, что не сможет сдержать данное Йену слово и самостоятельно покончить счеты с жизнью.

Вечером, когда подчиненные Роммеля наверняка пировали, отмечая новое звание своего полководца, произведенного фюрером в фельдмаршалы в награду за успешную североафриканскую кампанию, Пифани перехватила радиограмму британского вспомогательного судна, спешившего из Газапы на Мальту. Радиограмма была короткой, зато в ней прозвучало долгожданное словечко: «сокол».

– Слава богу! – прошептала Пифани и закрыла глаза, представив себе карту африканского побережья. Видимо, Йен находился вместе с войсками на рубеже Газалы, к западу от Тобрука. Значит, на рассвете он достигнет Мальты.

От усталости она с трудом удерживала карандаш, однако ее лицо впервые за долгие месяцы озарила радостная улыбка. Наконец-то Йен возвращается к ней!

Ночью радиостанции на суше смолкли. Пифани могла бы покинуть свой пост, но она осталась. Другие операторы записывали переговоры немецких судов, стягивающихся со всех сторон к Тобруку, как стервятники, слетающиеся на падаль. Для того чтобы достигнуть Мальты, «Нельсону», кораблю Йена, пришлось бы пробираться сквозь густой немецкий невод.

Господи, сделай так, чтобы они не заметили «Нельсон»!

– Что насчет погоды? – спросила Пифани у коллег, воспользовавшись передышкой.

– Ясно. Полнолуние.

– Боже, – зашептана она, – устрой «кслокк», «неббию», хоть что-нибудь! Лишь бы не «бомбовая луна»!

Треск в эфире оформился в краткое сообщение: немцы засекли «Нельсон». Пифани бросила карандаш, схватилась обеими руками за наушники и стана переводить про себя. Склонив голову и зажмурившись (впервые ей помешал свет), она вся превратилась в слух. Какой-то час – и «Нельсон» достигнет мальтийского берега. Господи, сделай так, чтобы волчья стая осталась ни с чем!

Прошло несколько секунд – и «Гейдельберг» выпустил первую торпеду, потом вторую, третью.

«Нельсон» стал передавать сигнал «SOS».

– Хоть бы кто-нибудь помог им! – не выдержала Пифани.

Старший тронул ее за плечо.

– В их секторе нет никого, кроме проклятых нацистов.

Пифани застонала. Пренебрегая Женевской конвенцией, нацисты никогда не подбирали держащихся на воде.

«Покинуть судно. Покинуть судно», – передал радист на «Нельсоне» команду капитана.

«Гейдельберг» приказал действующему вместе с ним кораблю под названием «Пруллер» расстрелять подбитый «Нельсон».

– Нет! – воскликнула Пифани, как будто ее могли услышать. – Спускайте шлюпки! Это даст хоть какую-то надежду.

«Бью прямой наводкой», – передал «Пруллер».

Пифани представила себе Йена, плывущего в ледяной в это время года морской воде. Вдруг его затянуло под тонущее судно? Или он до сих пор отважно борется за жизнь, пытаясь выплыть на поверхность? Его легкие уже полны соленой воды...

– Боже милосердный, пошли ему легкую смерть! Умоляю тебя! Избавь его от страданий!

Больно ли умирать? Наверное. Холод, одиночество. Могила – морская пучина. В ее памяти всплыли последние строчки единственного любовного письма, которое написал ей Йен. Их она запомнила навсегда.

«Если со мной что-нибудь случится, то ты, Ас, ищи меня среди теней, во тьме. Мы встретимся, даже если нам не будет освещать дорогу путеводный огонь. Там, во тьме, нас все равно ждет величайший дар – любовь. Любовь на все времена».

– Любовь на все времена, – шепотом повторила она. – Любовь на все времена...

В этот момент она поняла, что его больше нет в живых.

Из глаз покатились слезы, в голове замелькали горестные картины: отец, машущий ей на прощание – возможно, в последний раз; ослик Джои, опрокинувшийся на зеленую траву, с окровавленными мягкими ушами; неподражаемая улыбка Йена, при которой на его щеке появлялась ямочка.

Она мысленно заговорила с ним. Ей стольким хотелось с ним поделиться, она готовилась прошептать ему столько слов о своей любви! Все это так и не осуществилось.

– Ты говорил, что вернешься! – крикнула она в отчаянии. – Ты обещал! Обещал, обещал!..

Джанна обняла тетю Пиф, это было единственное, чем она могла утешить ее. Никогда раньше она не видела, чтобы тетя Пиф проливала слезы, хотя они провели вместе не один год.

– Мне так жаль, тетя Пиф!

«Жаль» – что за пустое слово! От частого употребления оно уже не может утолить ничью печаль. Горе утраты исказило черты Пифани. Джанне впервые пришло в голову очевидное: тетя так и не вышла замуж. Ее любовь, предназначенная Йену, пролилась на Джанну и на всю семью.

Тетя Пиф вытерла слезы кружевным платком.

– Боже, это уж совсем лишнее! – Заметив, что глаза Джанны тоже на мокром месте, она продолжала, обращаясь не столько к ней, сколько к самой себе: – Я смирилась с потерей. Да, в конце концов смирилась. Прошло время, и я уже не вспоминала о Йене ежеминутно. С годами образы стираются из памяти, и я не могла даже вспомнить, как он выглядел. Ведь у меня никогда не было его фотографии, приходилось полагаться только на память.

Джанна понимала, что именно память поддерживала тетю столько лет. Тетино сердце познало большую любовь, которая опалила ей душу. Любовь на все времена!

– Я пыталась припомнить наши с ним беседы, но из этого мало что выходило. Вот когда я обнаружила, что память не подчиняется нашей воле и отказывается оживлять те или иные моменты прошлого по приказу, – сказала тетя Пиф. – Наши головы устроены по-другому. Нужна какая-то искра, чтобы память ожила и события далекого прошлого как бы начали происходить снова. Вот почему умершие на самом деле не прощаются с нами. Они остаются в запахе цветов, в полыхающем закате, в звуках песен. Как-то раз в прошлом году... Нет, я лучше помолчу, иначе ты сочтешь меня за совсем уж глупую старуху.

– Что ты, тетя! Пожалуйста, продолжай.

– Так вот, в прошлом году случился пожар на верфи. Дело было в полдень, я, естественно, работала в своем кабинете в Валлетте. Порыв ветра занес клубы дыма в мое распахнутое окно. Внезапно я как бы вновь увидела отчетливую картину – точно так же ясно, как вижу сейчас тебя. Я почувствована – клянусь, это было как наяву, – как Йен обнимает меня, как шепчет мне в самое ухо, что все обойдется. Мы прячемся с ним в бомбоубежище; бомба только что угодила в бензохранилище. Дым имел тогда тот же запах, что и дым от пожара на верфи. Я давно забыла про тот налет... Сотрудники хотели закрыть окна, но я не позволила. Уверена, они решили, что я свихнулась.

Джанну охватило чувство острой вины, добавившееся к боли, испытанной от тетиного рассказа. На протяжении многих лет она считала ее любовь само собой разумеющимся чувством и никогда не спрашивала, счастлива ли сама тетя Пиф. Услышав рассказ племянницы об измене Коллиса, Пифани тут же поспешила к ней с утешениями. Саму же тетю Пиф утешить было некому.

Одиночество, полное одиночество! Джанне было трудно представить, что это такое. Рядом с ней были тетя Пиф, Уоррен, та же Одри: они вели ее по жизни, дарили ей свою любовь. Она порывисто обняла тетю.

– Тетя Пиф, я еще никогда не говорила тебе, насколько сильно я тебя люблю. – Слова застревали у нее в горле, и она постаралась компенсировать свою внезапную немоту, стискивая тетю все крепче. – Прямо не знаю, что бы я делала, не будь рядом со мной тебя.

Тетя Пиф улыбнулась мудрой, печальной улыбкой.

– Я не собиралась навевать на тебя грусть. Напрасно ты решила, что моя жизнь была несчастной. Моей отрадой была ты. С того момента, как ты научилась говорить, ты поражала меня своей наблюдательностью, памятью, способностью к языкам. Глядя на тебя, я вспоминала саму себя в детстве и в юности.

– Эти способности доставляли мне немало неприятностей. – Глядя на тетю Пиф, Джанна в очередной раз подивилась их сходству. – Уверена, что так же было и с тобой. Наверное, ты отпугивала молодых людей?

– По большей части.

– Я тоже. И подруг у меня было мало. Пожалуй, одна Шадоу. Даже Одри считала меня странной.

– Одри не в чем винить. Она совсем как мой отец. Раньше я думала, что он стал таким из-за бомбежек, но потом поняла, что он прожил всю свою жизнь в угнетенном состоянии. В былые времена не знали, как это лечить. Вот почему я настояла, чтобы Одри всегда находилась под врачебным присмотром, хотя Реджинальд ратовал за то, чтобы просто закрыть глаза на ее трудности. Он боялся огласки.

– Хроническая депрессия. – Джанна улыбнулась. – Это наследственное. Раньше я боялась, что это коснется и меня. Сейчас я знаю, что такой опасности нет. Кажется, самой моей большой трудностью будет Тони Бредфорд.

Джанна помялась, боясь снова разбередить прошлое и вызвать у тети горькие воспоминания.

– Тебе хочется узнать, что произошло после гибели Йена, – молвила тетя Пиф, глядя Джанне в глаза. Она полностью овладела собой. – Тони был очень мил. Он совершал рейсы между Мальтой и Бардией, где сосредоточивались британские силы. Однажды он привез мне из Бардии букет цветов. Он сам возвратил мне револьвер, подаренный Йеном. С тех пор я с ним не расстаюсь. Он хранится в нижнем ящике моего ночного столика. Вообще-то я не выношу оружия, но к этому я питаю сентиментальные чувства, что понятно. Разумеется, я ни разу не пускала его в ход.

– Револьвер Йена так тебе и не пригодился: немцы не высаживались на Мальте.

– Нет. Монтгомери, вставший во главе британских сил, выбил Роммеля из Эль-Аламейна и Тобрука. В конце 1942 года произошло контрнаступление Советов под Сталинградом. В войне наступил перелом, но мы тогда еще этого не знали. Тони надоедал мне предложениями выйти за него замуж, но я всегда отвечала отказом.

– Какая настойчивость!

– Да уж... Тебе главное понимать, что Энтони Бредфорда не просто так назвали Большим Тони. Он не только высок ростом, но и крайне самолюбив. Он безумно увлечен мыслью о создании династии Бредфордов. Деньги, нажитые в военную пору на черном рынке, сделали Тони богачом. Он приобрел верфи и дворец в Мдине.

– Он не делал попыток перекупить дело твоего отца?

– Делал. Он все твердил, что я никогда не смогу отстроить три отцовских отеля, если не сменю фамилию на Бредфорд.

– Но ведь он нашел себе другую жену, иначе не появился бы Керт.

– Тони Бредфорд женился спустя месяц после твоего рождения, через пятнадцать лет после нашей первой встречи. На следующий год родился Керт. Это был несчастливый брак. Жена Тони много лет назад уехала обратно в Зурриек. Недавно она умерла.

– А Тони до сих пор хочет стать хозяином твоих отелей? – Джанне было трудно представить себе такую одержимость. Все ли у него в порядке с головой?

– Да. Вспомни, сколько лет у меня ушло, чтобы добиться разрешения на строительство «Голубого грота».

Джанна живо помнила подробности этого сражения. Тони заблокировал принятие решения о строительстве на неосвоенном берегу, призвав в союзники мальтийских охотников, облюбовавших лагуну Голубой грот. Они часами готовы были просиживать неподалеку с клетками, полными птиц. Когда показывались в небе стаи перелетных пернатых, направляющихся из Европы в Африку через Мальту, песни плененных существ служили приманкой: птицы снижались и становились легкой добычей охотников.

Джанна предложила тогда тактику действий, в конце концов принесшую успех. Традиционная охота была забавой еще для мальтийских рыцарей и фигурировала среди почтенных островных традиций, однако Джанна раздула в печати кампанию, призванную заставить охотников устыдиться. Ведь они отстреливали птиц не для пропитания, а просто потехи ради. Часто их жертвами становились представители вымирающих видов. Последнее слово сказала туристическая индустрия: туристы стали обращаться с жалобами, требуя остановить бойню. Пифани получила разрешение на строительство, а охоте в лагуне был положен конец. Пифани слабо улыбнулась.

– Думаю, он надеялся пережить меня, а потом перекупить дело у моих наследников. Узнав, что моей помощницей будешь ты, он стал еще агрессивнее пытаться завладеть контрольным пакетом.

– Тебе надо было давно рассказать мне обо всем этом. – Впрочем, Джанна понимала, с каким трудом далась тете откровенность. Она настолько привыкла полагаться только на себя, что ей нелегко было открыться другому человеку, даже Джанне.