"Нет места лучше дома" - читать интересную книгу автора (Кларк Мэри Хиггинс)

35

Моим первым желанием было стереть это ужасное сообщение, но я этого не сделала. Вместо этого я вынула звукозаписывающую ленту из автоответчика и принесла ее в свой кабинет. Я выдвинула ящик стола и набрала код, позволявший открыть потайную панель. И, будто мои пальцы обожглись от прикосновения к ней, я резко бросила ленту в папку, вместе со всеми другими материалами, которые были написаны о Малютке Лиз Борден за все эти годы. Когда панель была снова закрыта, я села за стол, зажав руки коленями, чтобы не тряслись.

Я попросту не могла поверить тому, что услышала. Кто-то, знавший, что я Лиза Бартон, обвинял меня в убийстве Джорджет Гроув. Я провела двадцать четыре года, желая узнать, когда кто-то укажет на меня пальцем и прокричит мое настоящее имя, но даже этот страх не шел ни в какое сравнение с этой атакой. И как кто-то мог подумать, что я была в состоянии убить женщину, которую я встречала всего раз в жизни и при этом провела с ней меньше часа?

Детектив Уолш. Его имя неожиданно всплыло у меня в голове. Вы когда-нибудь стреляли из оружия? Это был вопрос, который вы задаете подозреваемому, а не то, что вы говорите невиновной женщине, которая только что была в шоке от того, что обнаружила жертву убийства. Возможно ли, что Уолш оставил это телефонное сообщение и теперь играл со мной в кошки-мышки?

Но даже если он знает, что я Лиза Бартон (откуда ему знать?), с какой стати он будет думать, что я убила Джорджет Гроув? Неужели Уолш полагает, что я была настолько зла на Джорджет, что убила ее за то, что она продала этот дом Алексу? Или, может быть, Уолш думает, что я настолько неуравновешенна, что возвращение в этот дом в совокупности с напоминаниями о трагедии могло свести меня с ума? От этой мысли мне стало чудовищно страшно.

Даже если не Уолш, а кто-то другой знает, что я Лиза Бартон, Уолш все равно подозревает меня. Я уже солгала ему. И если он зайдет снова, я буду вовлечена в очередную серию лжи.

Я думала о прошлой неделе. В это самое время на прошлой неделе я находилась в своей квартире на Пятой авеню. Все у меня было в порядке. Казалось, это было сто лет назад.

Пора было ехать за Джеком. Его потребность во мне, как всегда, является средоточием моей жизни. Я встала, пошла в ванную и умылась, сбрызнув лицо холодной водой в попытке хоть как-то вернуть себя к реальности. По какой-то нелепой причине я вспомнила, как Генри Палей указывал на преимущество расположения в главной спальне двух отдельных ванных комнат для мужа и жены. В тот момент я пожалела, что не могу рассказать ему о том, как отец все это продумал.

Я сменила одежду, в которой ходила на церковную службу, на джинсы и хлопчатобумажный свитер. Сев в машину, я сразу напомнила себе, что должна купить новую кассету для автоответчика. Иначе Алекс, конечно же, спросит, куда делась кассета, которая была там утром.

Я забрала Джека из школы Святого Джо и предложила ему пообедать в кафетерии. Я поняла, что появился новый, дополнительный фактор страха этой поры я буду впадать в панику от каждого звонка телефона.

Мне удалось уговорить Джека съесть — вместо его неизменного орехового масла с желе — поджаренный на гриле бутерброд с сыром. Он сыпал историями из жизни нулевого класса и рассказал мне о том, как девочка пыталась поцеловать его.

— Ты позволил ей поцеловать себя? — спросила я.

— Нет, это глупо.

— Ты же разрешаешь мне целовать тебя, — поддразнила я его.

— Это другое дело.

— Ты что, так никогда и не позволишь какой-нибудь девочке из класса поцеловать себя?

— Конечно, позволю. Я разрешаю Мэгги целовать меня. Когда-нибудь я женюсь на ней.

Всего четвертый день в классе, а будущее уже определено. Но в данный момент в этой забегаловке, поглощая зажаренный на гриле бутерброд с сыром, он абсолютно доволен тем, что сидит со мной.

А я, конечно, довольна тем, что я с ним. Удивительно, что моя любовь к Джеку была основной причиной, почему я вышла замуж за Алекса. Я впервые встретила Алекса на похоронах Ларри два года назад. Ларри был одним из тех людей, для которых компаньоны по бизнесу становятся их основной семьей. Я видела немногих из его родственников; мы встречались с ними только тогда, когда, по выражению Ларри, «мы не могли избежать семейного сборища».

Даже стоя у гроба мужа, я не могла не заметить, что Алекс Нолан — очень привлекательный человек. В следующий раз я встретила его на благотворительном обеде год назад, когда он подошел ко мне и представился. На следующей неделе мы вместе обедали; затем, несколько дней спустя, поужинали и сходили в театр. С самого начала было очевидно, что я ему интересна, но тогда у меня не было никакого намерения связывать свою судьбу с кем-либо. Я искренне любила Ларри, но осознание того, насколько он был обеспокоен моим прошлым, ужасно расстраивало меня.

Ларри был тем человеком, который сказал мне, что самая счастливая часть его жизни началась в тот день, когда он встретил меня. Ларри был мужчиной, который обнял меня и сказал: «Боже мой, бедняжка», когда я показала сенсационные газетные статьи о Малютке Лиз. Ларри был мужчиной, который радостно закричал, когда я сообщила ему о том, что беременна, и который ни на минуту не отходил от меня в течение моих долгих и трудных родов.

Ларри был мужчиной, который по собственному желанию оставил мне одну треть своего богатства и сделал меня остаточной наследницей имущества Джека.

Ларри также был мужчиной, который на смертном одре ослабленной рукой сжал мою и с угасающим взглядом, в котором отражалась близость неминуемой смерти, просил меня не подвергать его сына разочарованиям, раскрывая мое прошлое.

Алекс и я стали встречаться с полным пониманием того, что это ни к чему не приведет, Что это платонические отношения. Это то самое слово, которое, я уверена, многие сегодня находят занятным.

— Все будет платоническим до тех пор, пока ты сама этого не захочешь, Силия, — шутил, бывало, Алекс, — но ни минуты не думай, что я мыслю платонически.

Затем он обычно поворачивался к Джеку:

— Эй, малыш, мы должны трудиться для нашей мамочки. Как сделать так, чтобы я ей понравился?

В такой ситуации мы находились в течение четырех месяцев, пока однажды вечером все не переменилось. Няня Джека опаздывала. К тому моменту, как она вошла в квартиру, было уже без десяти восемь, а я должна была быть на ужине в Вест-Сайде в восемь.

Консьерж останавливал такси для кого-то. Я увидела еще одно такси, которое ехало по Пятой Авеню, и выбежала, чтобы остановить машину. Я не заметила лимузин, который как раз отъезжал от тротуара.

Очнулась я в больнице через два часа, помятая, в синяках и с сотрясением мозга, но в целом все было нормально. Алекс сидел около моей кровати.

Он ответил на мой вопрос до того, как я спросила:

— С Джеком все хорошо. Няня позвонила мне, когда полиция пыталась связаться с кем-нибудь в квартире. Они не могли дозвониться до твоих мамы и папы во Флориде.

Он провел рукой по моей щеке.

— Силия, а ведь ты могла погибнуть!

Затем он ответил на мой следующий незаданный вопрос:

— Няня будет ждать моего прихода. Я останусь на ночь с Джеком у тебя в квартире. Если он проснется, ты знаешь, ему будет хорошо со мной.

Алекс и я поженились спустя два месяца. Разница, конечно, состоит в том, что, когда мы встречались просто так, я ничем не была ему обязана. Теперь, когда я его жена — нет, еще до того, как я ей стала, я должна была рассказать ему правду.

Все эти мысли и воспоминания вертелись в моей голове, когда я наблюдала за Джеком, приканчивающим бутерброд. На его лице появилась легкая усмешка. Думал ли он о Мэгги, своей четырехлетней невесте?

Странно, как среди моей жизни, превращающейся в хаос, я все еще могу находить моменты мира и нормальной жизни, такие, как этот обед с Джеком.

Когда я попросила счет, Джек сказал мне, что приглашен завтра на игру, и просил меня позвонить матери его друга Билли. Он порылся в кармане и дал мне номер.

— Билли — это не тот маленький мальчик, который плакал в первый день? — спросила я.

— Это был другой Билли. Он по-прежнему плачет.

Мы поехали домой, но я вспомнила, что не купила новую кассету для автоответчика. Мы вернулись. В результате, когда мы приехали домой, было без двадцати минут два. Сью была уже там, и я помчалась наверх, чтобы сменить кроссовки на сапоги, которые лучше подходят для моего первого урока верховой езды.

Забавно, что мне не пришло в голову отменить этот урок. Я была в состоянии смятения из-за двойной угрозы, нависшей надо мной. Первая — что кто-то знает, что я Лиза Бартон. Вторая — что детектив Уолш, даже если он не осведомлен о моей другой личности, с подозрением относится ко мне.

Но инстинкт мне говорил, что, познакомясь с Заком, я смогу узнать, почему мама выкрикивала его имя той ночью, когда она боролась с Тэдом.

По дороге к Клубу верховой езды Вашингтонской долины я была полна ярких воспоминаний о матери. Я помню ее в безупречно подогнанном, сшитом на заказ черном жакете и кремовых бриджах, ее мягкие светлые волосы, собранные в шиньон, почти полностью спрятанные под шлемом наездника. А в это время я с отцом наблюдаю, как она участвует в скачках в Пипэке.

— Ну разве мама не похожа на принцессу? — я помню, мой отец спрашивал меня, когда она скакала мимо нас галопом. Она и вправду была похожа. Наверное, тогда он и начал брать уроки верховой езды.

Я оставила машину на парковке клуба, вошла внутрь и сказала дежурной в приемной, что у меня назначена встреча с Заком Виллетом. Я заметила ее неодобрительный взгляд, скользнувший по моему импровизированному костюму для верховой езды, и пообещала себе впредь выглядеть более подобающе.

Зак Виллет вышел в приемную встретить меня. На вид ему было около шестидесяти. Было видно, что дождь и ветер избороздили морщинами его лицо, а глядя на расширенные капилляры на носу и щеках я заподозрила, что он нередко проводит время в обществе бутылки. У него были густые брови, привлекавшие внимание к глазам необычного орехового цвета, скорее зеленым, чем карим, выцветшим, как будто и они за долгие годы привыкли смотреть на яркое солнце.

Он оглядел меня, и я отметила нотки высокомерия в его манерах. Я могла с уверенностью сказать, что знаю, о чем он сейчас думает: что я принадлежу к тем людям, которые считают верховую езду эффектным навыком, и что я наверняка превращусь в нервную развалину и уйду после пары занятий.

Представившись, он сказал:

— Пойдемте во двор. Я оседлал лошадь, подходящую для новичка.

Пока мы шли к конюшне, он спросил:

— Ездили когда-нибудь верхом? Я не имею в виду тот единственный раз, когда вы прокатились на пони в детстве.

У меня был готов ответ, но теперь он прозвучал глупо:

— В детстве у моей подружки был пони. Она разрешала мне кататься на нем.

— Гм… — мой ответ его явно не впечатлил.

К столбу были привязаны две оседланные лошади. Большая кобыла была, очевидно, его. Поменьше, послушного вида мерин был для меня.

Я внимательно выслушала первые инструкции Зака по езде:

— Запомните, на лошадь всегда забираются слева. Давайте я вас подсажу. Поставьте ногу в стремя, потом опустите каблук. Так нога не выскользнет. Держите поводья между этими пальцами и запомните, что никогда не надо за них дергать. Вы пораните коню рот. Его зовут Сухарем, а полное имя Сухарь Морской. Так любил шутить его первый хозяин.

Я уже давно не сидела на лошади, но сразу почувствовала себя как дома. Я взяла поводья одной рукой и потрепала Сухаря по шее, потом повернулась за одобрением к Заку. Он кивнул, и мы бок о бок повели лошадей шагом по кругу.

Я была с ним в течение часа, и, поскольку он далеко не был общителен, старалась его разговорить. Он рассказал, что работает в клубе с двенадцати лет, что быть среди лошадей гораздо приятнее, чем среди большинства людей, которых он знал. Он говорил мне, что лошади всегда ходят табуном и любят быть друг с другом, что скаковую лошадь часто успокаивают, поставив рядом с ней перед скачками соседа по стойлу.

Я не забыла допустить те же ошибки, что и неопытные всадники: позволила поводьям выскользнуть, взвизгнула, когда Сухарь неожиданно зашагал.

Конечно, я вызывала у Зака любопытство. Когда он понял, что я живу на Олд-Милл-лейн, он сразу связал меня с «Обителью Малютки Лиз».

— Так вы нашли тело Джорджет! — сказал Зак.

— Да, это я.

— В скверную переделку вы попали, — продолжал Зак. — Джорджет была милой дамой. Я читал, ваш муж купил этот дом в подарок вам на день рождения. Вот так подарок! Тэд Картрайт, отчим той самой детки, что стреляла в ту ночь, раньше здесь держал своих лошадей. Мы с ним старые приятели. Подождите, вот я скажу ему, что даю вам уроки. А вы уже встречались с привидениями в этом доме?

Я заставила себя улыбнуться.

— Ни одного не видела и не собираюсь, — ответила я.

Затем, стараясь говорить как ни в чем не бывало, произнесла:

— А правду я слышала, что у Лизы, или Лиз, как все ее называют, отец погиб в результате несчастного случая, катаясь на лошади, где-то здесь?

— Именно. В следующий раз, когда вы придете, я покажу вам это место. Ну, не именно то место. Это на том маршруте, который выбирают настоящие профессионалы. Никто не может понять, почему Уилл Бартон поехал по нему. Знал только он. Я должен был быть с ним в тот день.

— Вот как? — спросила я, пытаясь производить впечатление обычного любопытства. — Что там случилось?

— Он взял примерно десять уроков и мог только оседлать свою лошадь. У моей лошади камень застрял в копыте, и я пытался его вытащить. Уилл сказал, что поедет один. Я думаю, что он слишком радовался прогулке в одиночестве, но позвольте мне заметить, этот человек боялся лошадей, и они это чувствовали. Они при этом становятся нервными и дергаными. Но Уилл был определенно настроен ехать дальше. Как бы то ни было, я отставал от него минут на пять и начал волноваться, что никак не могу его догнать. Мне даже и в голову не могло прийти искать его на том маршруте. Как я уже говорил, Уилл знал, что ему не стоит туда ехать. Или я считал, что он знал… Я нигде не мог его найти. К тому времени, когда я приехал в конюшню, уже начали распространяться слухи. Он и его лошадь свалились со скалы. Уилл погиб, а лошадь переломала ноги. Ей тоже пришел конец.

— Вы не знаете, зачем он поехал по этому маршруту?

— Спутал дорогу.

— Там разве не было предупреждающих знаков?

— Конечно были, но я уверен, что лошадь сильно разгорячилась, а Уилл так разнервничался, что просто их не заметил. Когда лошадь выбрала тот маршрут и Уилл понял, что ему предстоит, я полагаю, что он резко дернул за поводья, и его лошадь встала на дыбы. Земля и камни посыпались вниз. В любом случае, они оба свалились, и я в какой-то мере все эти годы винил себя за это. Я должен был заставить Уилла Бартона подождать меня.

Я подумала, что так оно и случилось. Вся цепь событий началась с камня, застрявшего в копыте лошади. Узнав это, мама, возможно, обвинила Зака Виллета в том, что его не было с моим отцом, когда он выехал из конюшни, но зачем ей надо было выкрикивать имя Зака Тэду?

По крайней мере, не Тэд Картрайт привел моего отца к Заку брать уроки верховой езды, которые закончились смертью отца.

— Мы вернемся назад, в конюшню, — сказал мне Виллет. — Вы молодчина. Продолжайте так, и станете хорошей наездницей.

Ответ я получила еще до того, как успела задать вопрос.

— Знаете, — произнес Виллет, — вы сказали, что Джорджет Гроув рекомендовала меня в качестве учителя. Она же привела сюда Уилла Бартона брать у меня уроки. А сейчас вы живете в его доме. Это простое совпадение, или судьба, или что-то еще.

По пути домой меня потрясла мысль, что если детектив Уолш знает, или сможет узнать, что я Лиза Бартон, у него будет еще одна причина полагать, что я ненавидела Джорджет Гроув. Рекомендуя Зака Виллета моему отцу в качестве учителя верховой езды, она невольно способствовала его гибели.

Я полагала, что больше не смогу отвечать на вопросы Уолша. Мне нельзя было попадать в ловушку собственной лжи, которую я ему говорю. Мне стоило нанять адвоката по уголовным делам. Но как я сумею это объяснить мужу-адвокату?