"Судный день" - читать интересную книгу автора (Мерфи Уоррен, Сэпир Ричард)

Глава пятая

Чиун пребывал в глубоком раздумье. На самом деле эти неприятности – их общие проблемы, они касаются не только Римо. Падение императора всегда создает серьезные проблемы. Люди могут подумать – даже если они в этом и не признаются, – что Дом Синанджу несет ответственность за гибель императора Смита, поскольку находился у того на службе.

Но это было бы несправедливо, потому что император Смит нанял Мастера Синанджу только для того, чтобы он обучал слуг императора. Но ведь люди об этом не знают. И проблема Римо и Чиуна заключалась в следующем: объяснить потомкам, что Дом Синанджу был нанят только для обучения персонала и что если бы Дому Синанджу была поручена охрана императора, то Смит был бы жив и здоров и управлял страной, пребывая во всем блеске славы и величия.

– Дело не только в этом, папочка, – сказал Римо.

– А в чем же еще? – Чиун был озадачен.

– Я точно не знаю, что произошло со Смитом, но полагаю, что он ранен или убит.

– Тогда почему бы тебе не пойти во дворец и не выяснить?

– Потому, что мне приказано не появляться в Фолкрофте – там, где ты начал меня обучать. Никто не должен знать, что я связан с этим местом. Предполагается, что организации Смита не существует.

– Поздравляю, – сказал Чиун. Он сидел на полу в позе лотоса.

Римо устроился на кушетке.

– С чем?

– С тем, что ты не сообщил мне об этом раньше. Смит совершенно непостижимая личность: ни охраны, ни наложниц, ни рабов, ни сокровищ. О, эти загадки Запада! Смит был безумным императором, и Дом Синанджу не мог оградить его от безумия. В этом и заключается проблема. Мир должен это понять.

Римо встал с кушетки и заходил взад-вперед.

– Полдюжины людей во всем мире что-то слышали о Синанджу, и те помалкивают. Так что это не наша проблема, – сказал он.

– Тогда в чем же дело? Мы, Римо, всегда найдем работу. Миру могут больше не понадобиться художники, доктора, ученые и философы, но он никогда не сможет обойтись без отважных убийц-ассасинов. Не беспокойся. Безумный император Запада не сможет бросить тень на репутацию Дома Синанджу.

– Трудно объяснить, папочка, но пойми, я люблю свою страну. Смит не был моим императором. Мы оба служим другому императору – нашей стране. Если КЮРЕ, организация Смита, все еще служит нации, я буду и дальше служить КЮРЕ.

– Ложись на спину, – приказал Чиун, – быстро!

Римо повалился на спину.

– Вдохни воздух поглубже, до самого желудка. Задержи дыхание. Не дыши. Живи за счет воли. Теперь выдохни. Продолжай жить за счет воли. Замедлись. Твое сердце работает медленно. Только разум продолжает жить. А теперь резко вдохни. Глубже! Выдыхай.

Римо почувствовал, что все его существо наполнилось свежестью и светом. Он встал и улыбнулся.

– Тебе лучше?

– Да, – ответил Римо.

– Итак, ты остановился на безумии императора Смита.

Римо всплеснул руками:

– Позволь объяснить, папочка. Если старому императору унаследовал новый император, я буду служить ему. Я американец.

– Никто тебя этим не попрекает. Бывают и хорошие американцы.

– Я буду служить новому императору, – повторил Римо. – Надеюсь, что и ты тоже.

Чиун медленно покачал головой.

– Какое ты имеешь право так безрассудно тратить то, что дал тебе Дом Синанджу? Какое право ты имеешь бросать к ногам неизвестного годы, которые я потратил на тебя?

– Но тебе же платили, папочка.

– Мне платили за то, чтобы я научил тебя убивать, но не за то, чтобы я научил тебя искусству Синанджу. Синанджу древнее того, что ты называешь античным Римом. Мы древнее этой грязной варварской деревни на Сене – Парижа. Мы были прежде людей, населяющих Британские острова. Когда евреи брели по пустыне, у нас уже был Дом и мы владели тайнами Синанджу. Я научил тебя кое-чему не ради денег твоего императора, или твоей страны, или какого-то соглашения или контракта, а только потому, что ты, Римо Уильямс, был достоин научиться этому.

Римо перестал ходить взад-вперед и застыл посереди комнаты. Он был глубоко тронут, на глаза навернулись слезы.

– Я достоин, папочка?

– Для белого человека, – уточнил Чиун, дабы его ученик не упал в обморок от такой похвалы и не слишком возгордился, – существует непроницаемый барьер на пути к постижению мудрости.

– Я… я… – Римо не мог выговорить ни слова.

– К тому же, – продолжал Чиун, тоже испытывавший чувства, в которых не хотел признаваться, – ты не можешь служить другому императору. Ни один Мастер Синанджу не служил и не будет служить наследнику императора. На то есть веские причины. Во-первых, люди могут подумать, что Мастер повинен в смерти первого императора. Во-вторых, – и, скорее всего, ты этого не поймешь, так как тебе еще нет и сорока лет, – дело в том, что новый император хоронит меч своего предшественника.

– Не понимаю.

– Новому императору нужны новые люди. Прежних правителей хоронили вместе с самыми преданными и высокопоставленными министрами. Не то, чтобы кто-то верил, что они будут служить ему в другом мире. Нет. Новый император, фараон или хан, называй как хочешь, хоть президент, председатель или царь – разницы нет – новый император ни с кем не хочет делиться властью. В современном мире, когда новый император приходит к власти, слуги старого уходят в отставку, и это тоже своего рода смерть. Но в мире Синанджу они могут умереть по-настоящему, как было в древности. Ты не сможешь служить новому императору, потому что он не пожелает видеть тебя рядом с собой. Он назначит своих собственных министров и разделается с тобой. Это я знаю точно.

– Мы не на Востоке и не в тысяча двухсотом году до нашей эры, а в Америке двадцатого века.

– Кто населяет твою страну – люди или нет?

– Разумеется, люди.

– Тогда никакой разницы нет. Ты еще недостаточно мудр, чтобы понять меня, ты все еще маленький ребенок, которому нет и сорока лет.

– И все же, – сказал Римо, – я еду в Фолкрофт.

– Я отправлюсь с тобой, ведь я посвятил тебе более десяти лет своей жизни, и, к тому же, как говорят в Синанджу, дети не должны бродить по улицам одни.

– Интересно, как у твоих предков оставалось время на тренировки? – сердито спросил Римо. – Судя по твоим рассказам, они только и делали, что болтали. Тебе, Чиун, следовало бы работать на телевидении, как тот чудак, напяливший смешную ковбойскую шляпу. Помнишь?

– Да, я знаю, о ком ты говоришь. Это белый, над глазами которого хорошо поработали, и они стали выглядеть нормально – как у азиата.

О чем Римо никогда не задумывался и о чем многие американцы не имели представления, так это о том, что в Америке существует лояльность, любовь к Родине. Она появляется не благодаря игре случая, не передается по наследству. Любовь к Родине выражается действиями; изобретениями, открытиями, творчеством и работой американцев.

Один из подлинных патриотов Америки сплюнул кровь, постарался сфокусировать взгляд своих совиных глаз, наполненных слезами боли, и принял сидячее положение в подвале дома на холме близ города Болипас в Калифорнии.

Он понятия не имел, где находится, не знал даже, в какой части света, не помнил, сколько дней провел он здесь. Смит чувствовал, что все тело покрыто болезненными ранами, что на правой ноге, видимо, поврежден нерв. Он с трудом дышал. Выпив немного воды, он почувствовал, что по горлу словно провели бритвой, но понял одну очень важную вещь: его противник совершил невероятный промах – доктор Харолд Смит был все еще жив.

Теоретически он не должен был выжить: возраст и пытки должны были взять свое. Но он вырос в сельской местности штата Вермонт, где суровые зимы выработали физическую выносливость в юноше, страстно мечтавшем стать адвокатом, в крайнем случае – судьей. Его одноклассники подсказывали друг другу на уроках, но Харолд Смит не давал никому списывать, даже когда сидел за одной партой с самым отъявленным драчуном. Он пытался объяснить этому переростку, что окажет ему медвежью услугу, если поможет без труда закончить школу. «Битва за знания – составная часть взросления», – говаривал юный Харолд.

Но у забияки был свой, более простой взгляд на вещи. Он не желал выслушивать нравоучения от Харолда Смита, ему нужны были ответы на задачи. Либо у него будут ответы, либо у Харолда будет разбит нос. Никто, даже родители не называли Харолда Смита Гарри. Он был Харолдом для всех. Он был угрюм с пеленок.

Весь класс собрался, чтобы посмотреть, как верзила будет бить Харолда. И Харолд получил свое. В первый день ему разбили нос. На следующий день он получил синяк под глазом. На третий – ему выбили зуб. На четвертый день хулиган сказал, что не хочет больше драться. Если Харолд не желает подсказывать ему ответы, то он может держать их при себе. Кому они нужны?

Но Харолд заявил, что их отношения не закончены. Он провел носком ботинка линию во дворе и сказал:

– Попробуй, переступи эту черту.

Верзила тут же перешагнул ее и снова избил Харолда. К тому времени симпатии класса уже были на стороне Харолда, хотя драчун и пытался объяснить, что на этот раз Смит начал первым.

Следующие пять дней Харолд и верзила дрались после занятий. На пятый день Харолду удалось разбить своему противнику нос. Потекла кровь. Парень заплакал и запросил пощады. Никто больше не докучал Харолду. Все поняли, что с ним не стоит связываться.

Когда Харолду было четырнадцать, он встретил Мод. Она жила в соседнем Уиндхеме. Они поженились через тринадцать лет таких скучных ухаживаний, что, как Мод позднее призналась подруге, уже в первый месяц она чувствовала себя как после собственной золотой свадьбы. Во время первого свидания они пошли в кино и посмотрели комедию с участием братьев Маркс. Харолд не только не смеялся, но и все время нудно объяснял, что усы у Грушо нарисованы и что за пятнадцать центов можно было найти человека с настоящими усами.

Харолд обладал даром заставлять своего духовного отца, преподобного Джесси Ролфа Прескотта, чувствовать себя в чем-то виноватым, когда он с ним здоровался. Харолда Смита окружала аура неподкупной честности.

Он окончил Дартмунд, затем поступил на юридический факультет Гарварда, получил докторскую степень и стал преподавать юриспруденцию в Йейле, когда началась Вторая мировая война. Все думали, что он займет должность инспектора главного штаба. Все, кроме «Дикого Билла» Донована из Бюро стратегических исследований, обладавшего сверхъестественным даром видеть в человеке такие качества, о которых другие и не подозревали.

Этот простой парень из Вермонта в борьбе с до зубов вооруженными нацистами из СС действовал как огнемет против паутины. На третий год войны его агенты проникли в высшие эшелоны СС и гестапо. Это был классический пример поединка усердного чиновника и утонченного садиста. В таких случаях всегда побеждает трудяга.

Профессор юриспруденции в Йейле нашел призвание, о котором он никогда и не думал. Когда во время «холодной войны» УСС было реорганизовано в ЦРУ, Харолд Смит занял там высокую должность. Он имел репутацию человека, который успешно и спокойно справляется с любыми делами.

Он никому не объяснял, почему остался в разведке, так как никто его об этом не спрашивал. Его было потянуло обратно в Йейл, но он посчитал, что его долг перед страной – остаться в ЦРУ, главным образом для того, чтобы удержать «глупцов», как он их называл, от необдуманных поступков. У глупцов было множество планов, начиная от похищения Мао Цзе-дуна и замены его двойником, до термоядерного взрыва в Магнитогорске как средства убедить русских в том, что ядерное оружие накапливать небезопасно.

Харолд горячо надеялся на то, что в России и в Китае тоже найдутся люди, которые смогут удержать своих «глупцов». Если бы Харолд Смит молился за весь человеческий род, то его молитва звучала бы так:

«Господи, защити нас от людей, драматизирующих события».

Как-то он заметил, что его проверяют, да с такой тщательностью, будто он новичок в контрразведке. Как он позднее узнал из секретных файлов ФБР, проверяющие беседовали даже с его одноклассником-драчуном, который стал заместителем директора школы.

– Самый лучший парень, которого я когда-либо знал, – высказал свое мнение бывший драчун. – У него был хороший удар справа. Он стал адвокатом и уехал преподавать в Йейл. Больше мы о нем не слышали.

Мнение Мод было таково:

– Не хватает воображения.

Декан юридического факультета в Йейле сказал:

– Он довольно скучен, но одновременно и блестящ. Он напоминал мне Ди Маджио в центре поля – делает трудные вещи с такой легкостью, что они выглядят простыми.

– Я не помню его, если только это не тот хмурый парень, который критиковал нашу воскресную школу, считая ее слишком фривольной, – сказал преподобный Прескотт.

– Он малообщительный. Одно время мы беспокоились за него, но, к счастью, он встретил эту прекрасную девочку из Уиндхема, – сказал Натан Смит, отец Харолда.

– Харолд всегда был хорошим мальчиком, – сказала миссис Смит, его мать.

– Кто это? – спросил обергруппенфюрер СС Хайнц Раух, чьи подразделения особого назначения в последние два года Второй мировой войны оказались практически недееспособными благодаря операциям, которые проводил Харолд Смит.

– Хрен моржовый! – заявил разведчик Конрад Макклири, которого во время Второй мировой войны перевели из Европы в Азию за пьянство, нарушение устава и грубое неподчинение приказу. – Но честный. Самый крутой сукин сын, которого я когда-либо встречал.

Результатом изучения общественного и морального облика Харолда Смита стало предложение ему новой должности. Это была самая важная работа в его жизни, ужаснувшая его громадностью перспектив.

– Но почему я, господин президент? – спросил он. – Среди ста восьмидесяти миллионов человек должен найтись кто-то лучше меня.

– Этот человек – вы, мистер Смит. Я вверяю вам будущее нации.

– Что неконституционно, господин президент, – говорил Смит. – Мы оба нарушаем закон уже тем, что обсуждаем этот вопрос. Я не уверен, что не арестую кое-кого прямо здесь, в Белом доме.

Молодой президент улыбался располагающей улыбкой, но она абсолютно не подействовала на Харолда Смита. Он считал все услышанное крайне неуместным.

– Я рад, что вы это сказали, Смит. Я даже не собираюсь просить вас не делать того, что вы только что предложили. Я хочу, чтобы вы подумали в течение недели. Вы знаете закон. Вы его преподавали. Вы питаете надежды на то, что конституция может выжить. Наша нация находится перед лицом тяжелого испытания, надежда лишь на некий, абсолютно новый правительственный орган. Я не думаю, что конституции удастся выжить самостоятельно. Мы должны нарушить закон, чтобы спасти его. Это так просто.

– Или так сложно, – сказал Смит.

Всю неделю он думал и молился так рьяно, что хватило бы на всю жизнь, надеясь, что это назначение минует его и что ему не придется брать в свои руки такую страшную власть. «Если не я, то кто же? – подавленно спрашивал он себя. – Если не КЮРЕ, то что?» Со страхом и смирением он согласился, но все же отказался пожать руку президенту.

А сейчас кто-то другой, посторонний, пытается захватить власть в КЮРЕ. Вполне возможно, что уже захватил.

Смит сделал еще один большой глоток воды. На этот раз было не так больно. В комнате слышалось только его тяжелое дыхание. Они лишили его сил, но не разума.

Смит посмотрел на стол, на котором сидел. С края стола свисали ремни. Они были испачканы его кровью. Стены в комнате напоминали что-то. Бомбоубежище! Две категории людей строили бомбоубежища. Первая – военные организации, вторая – частные лица, напуганные угрозой ядерной войны. Если это военный объект, то он ничего не сможет сделать. Но если это частное владение, то выход должен быть.

Напуганный человек представляет себя в этом убежище во время ядерной атаки. Мысленным взором он должен был видеть себя в этом подвале, а кругом – мир в руинах. И он, конечно, не хотел, чтобы убежище превратилось в его могилу. Предположим, что балка крыши или валун загородили бы дверь снаружи и он не смог бы ее открыть, очутившись в западне. Тот, кто представляет себе, что такое ядерная война, должен предусматривать и ее последствия

Человек, построивший это убежище, конечно, не собирался умереть здесь. Так что в подвале должен быть запасной выход.

Смит огляделся. На ближайшей стене он заметил небольшой ящик. На нем были цифры, и казалось, что это термостат. Только этот предмет нарушал унылое однообразие стен.

Смит попытался встать, но упал и порезал локоть о стакан. Маленький порез. Он едва чувствовал его. По сравнению с болью, пронизывающей все тело, это пустяк. Из локтя потекла кровь. Смит ощупал кончиками пальцев рану, чтобы убедиться, что вена не задета. Все в порядке. Прекрасно. Он пополз к ящику. Он почти не мог двигать правой ногой, и приходилось волочить ее, при этом его пронизывала ужасная боль. Болела поврежденная, спаленная кожа. Он дополз до ящика и, собрав все силы и волю, цепляясь руками за стену, сумел встать на колени.

Смит ощупал ящик в поисках какой-нибудь кнопки или рычага. Но ничего не было. Он открыл дверцу «термостата». Внутри оказался маленький крючок размером с палец. Он схватился за него и потянул. Послышался какой-то шум и скрип, но ничего не произошло. Дверь, если она здесь и была, не открылась. Он почувствовал головокружение и потерял сознание. Очнувшись, Смит заметил, что изо рта на пол натекла кровь и слюна. Он попытался подняться, и на этот раз это удалось легче. Смит больше не чувствовал боли и усталости и рассматривал свои слабеющие мышцы взглядом беспристрастного тренера, который оценивает игрока, чтобы понять, на что тот способен в предстоящем сезоне.

Все, кроме правой ноги, казалось, было в порядке, хотя видел он нечетко и ощущал спазмы в желудке. Он был удивлен, что вообще удается держаться на ногах. Хотя правая нога мучительно болела и казалась ватной, он, слава Богу, мог идти.

Смит добрался до дальней стены и, наконец, увидел, что шумело и скрипело, перед тем как он потерял сознание. Стенная панель сдвинулась в сторону, обнажив большой стержень, похожий на поршень гигантского шприца. Всей тяжестью тела он налег на него, и перед ним раскрылся квадрат восхитительного света. Внутрь подвала медленно и со скрипом отворилась дверь.

Свежий воздух оживил его. Не было слышно ни звука. Согнувшись, Смит сделал три мучительных шага по короткой лестнице к деревянной стенке, толкнул ее, и дверь открылась. Он очутился в великолепной гостиной. В гостиной никого не было. Он был один. Через широкие и высокие окна он увидел закат солнца над водной гладью. Это был океан. Если это Атлантический океан, то, значит, он в Европе, а если Тихий то в Америке. Все, что Смит помнил, – как протянул лист бумаги Блейку Кламу, одному из многих людей Ай-Ди-Си, за которыми велось наблюдение. А потом он очнулся от боли.

Смит увидел электрические розетки в стене. Их было много. Америка, это должна быть Америка! Дом стоял на холме, а внизу, у дороги, он увидел маленькую белую хижину. Окна хижины были небрежно забиты досками. Он заметил рядом с собой телефон. Со столба за окном безжизненно свисали провода. Если телефон не работает, то охраны быть не должно. Испорченный телефон – это, очевидно, мера предосторожности. С большим трудом Смит снял трубку. Гудков не было. Телефон не работал.

Смит повернулся к окну. Затем, волоча правую ногу, медленно и с трудом пошел к выходу, на ходу составляя план контратаки.