"Конец игры" - читать интересную книгу автора (Мерфи Уоррен, Сэпир Ричард)

Глава четвертая

Обычно Харолд В. Смит давал Римо поручения по закрытой телефонной линии, для чего использовалась разветвленная система связи со множеством секретных номеров. В прошлом для этой цели использовались телефоны, по которым можно было послушать молитву, сделать ставки у нью-йоркских букмекеров, и даже телефон мясоперерабатывающего завода в Рейли, штат Северная Каролина.

Когда же Римо получил у портье своего отеля сообщение, что тетя Милли заболела, он удивился, потому что это послание означало: он должен оставаться на месте, Смит сам к нему приедет.

В тот же вечер Смит добрался до роскошного пентхауса в отеле в Атланте, и сразу же почувствовал какой-то холодок в отношениях между Римо и Чиуном, хотя директор КЮРЕ и не был абсолютно в этом уверен. У него часто создавалось впечатление, что между ними происходят какие-то небольшие стычки, но его никогда не посвящали в детали.

В тех редких случаях, когда Смит заикался об этом, Римо грубо отвечал, что это не его ума дело. А Чиун вел себя так, будто в мире есть только одна действительно значимая вещь – это счастье Смита, а всякие трения между ним и Римо – это «ничто». Но это внешнее раболепие Чиуна на самом деле было лишь дымовой завесой – куда более непроницаемой, чем фраза Римо «не вашего ума дело».

На этот раз речь почему-то шла о дынях. Чиун был уверен, что Римо забыл про дыни, и Смит заключил, что Римо забыл их купить. Впрочем, Смит весьма сомневался, что они едят дыни. Ему казалось, что они вообще ничего не едят.

Смит раскрыл свои тонкий кожаный «дипломат», внутренности которого были выложены свинцом, чтобы предохранить содержимое от любого просвечивания рентгеновскими лучами. На небольшой клавиатуре он набрал какой-то код.

– Ваши пальцы исполнены грации, о император Смит, – произнес Чиун.

– Они стареют, – ответил Смит.

– Возраст – это мудрость. В цивилизованных странах старость уважают. Старость почитают. Когда старшие рассказывают о своих традициях, к ним относятся с должным почтением, по крайней мере – люди цивилизованные.

Смит кивнул. Он заключил, что Римо каким-то образом не уважил и не почтил Чиуна. Но директор КЮРЕ не стал задавать никаких вопросов.

Римо лениво развалился на диване. Он был одет в майку, слаксы и шлепанцы на босу ногу. Он наблюдал, как Смит что-то набирает на компьютере. Однажды Смит предложил и ему обзавестись таким же компьютером, умещающимся в «дипломате», добавив при этом, что любой может научиться им пользоваться. В нем можно хранить информацию, которая пригодится Римо, им не сможет воспользоваться никто посторонний, потому что система надежно защищена паролями и кодами, и кроме того, через телефон компьютер можно подсоединить к компьютерной системе Фолкрофта, где хранились все архивы КЮРЕ. Смит назвал это последним словом компьютерной технологии. Римо несколько раз отклонил предложение Смита. Смит продолжал настаивать. В конце концов, как-то раз, когда они встретились на берегу реки в Литтл-Силвер, штат Нью-Джерси, Римо принял предложение. Четвертью мили ниже по течению реки он разодрал «дипломат», как бы сдирая кожуру с банана, раскрошил содержимое и бросил в реку, где все это и затонуло, не оставив и следа.

– Зачем вы это сделали? – спросил тогда Смит.

– Не знаю, – ответил Римо.

– И все? Просто не знаете?

– Точно.

С той поры Смит больше не предлагал Римо обзавестись никакими техническими устройствами.

Сейчас Смит закрыл «дипломат» и через комнату посмотрел на Римо.

– То, с чем мы столкнулись сейчас, – это сложный головоломный узор. Это тот узор, который выводит нас на что-то столь пугающее, что мы не можем понять, что к чему.

– Ну и что в этом для нас нового? – съязвил Римо.

– Любая опасность трону есть великая опасность, – изрек Чиун.

Римо знал, что Чиун не преминет раздуть любое слово Смита до проблемы ужасающих масштабов, исходя из концепции, что в безмятежном царстве ассассины умрут с голоду. Подобно современным юристам, Мастера Синанджу на протяжении многих веков уяснили, что если миру не грозит никакая опасность, то надо, не жалея сил, представить дело так, будто бы угроза существует.

– Мы стоим перед опасностью всеобщего ядерного уничтожения, – поведал Смит.

– Это длится вот уже сорок лет, – отмахнулся Римо. – И все, что мы имеем, – лишь мелкие локальные войны. Ядерное оружие, как ничто другое, способствует сохранению мира.

– Может быть, больше нет, – возразил Смит. – Похоже, кто-то вносит элемент нестабильности в ситуацию, но мы не можем точно сказать, кто и как.

– А откуда у вас такие сведения? – поинтересовался Римо.

– Да просто какие-то обрывки информации, которые попали в поле зрения наших компьютеров. Кто-то ищет подходы к людям, имеющим отношение к ядерному оружию в Америке и в России. Кто-то или что-то подключается к линиям связи, проникает сквозь кодовую защиту и внедряется в базы данных. Все это напоминает картинку из точек. Каждая точка сама по себе ничего не значит, но все вместе они складываются в картину.

– Угрожающую картину, – с готовностью поддакнул Чиун.

– А что вы хотите от меня? – спросил Римо.

– Выясните, что происходит.

– Я ненавижу машины. Я перед ними пасую. Я даже не знаю, как обращаться с этим скремблером, который вы мне всучили, чтобы кодировать наши телефонные разговоры.

– Там всего две кнопки, – заметил Смит.

– Точно, – согласился Римо. – Две кнопки, а я никак не могу запомнить, какая для чего. Мне все это не нужно.

– Римо, весь мир может взлететь на воздух, – гнул свое Смит.

– А-й-и-и! – возопил Чиун. – Судьба мира в наших руках, о император, – добавил он.

Его длинные пальцы, направленные в потолок пентхауса, были символом неотвратимости рока.

– Даже Чиун понимает, что происходит, Римо. Это может оказаться концом света. Мы послали одного агента, потом другого, потом третьего, – и все сотрудники всех этих агентств вдруг перестают работать. Их выводят из игры. Их убивают. Их подкупают. Они сходят с ума. Это чудовищная сила, и вполне возможно, что уже начался отсчет последних секунд до начала войны.

– Отсчет секунд? Это ничего не значит. Когда вам понадобится остановить того, кто собирается нажать на кнопку, то позовите меня, – ответил Римо.

– Катастрофа, – заунывно пропел Чиун. – Рок навис над миром и над империей!

– Римо, Чиун понимает.

– Точно, – отозвался Римо, повернулся на другой бок и улегся спиной к Смиту.

С видом чрезвычайной важности Чиун обратился к Римо по-корейски:

– Глупец, разве ты не знаешь, что каждый чих императора означает конец света? Так думают все императоры на земле. Они похожи на молодых женщин, для которых любой пустяк означает, что мир находится на краю гибели. Если императору не нравится поданный ему на обед десерт – это конец света. Запомни навсегда. Никогда не следует говорить правду императору. Он не будет знать, что ему с ней делать, и очень вероятно, сильно обидится. Сделан так, чтобы он верил, что все, что он говорит, – это очень важно.

Римо отвечал ему тоже по-корейски – он неплохо выучил этот язык:

– Все совсем не так, Чиун. Смит обычно не волнуется по пустякам. Дело в том, что меня это больше не волнует. Мы постоянно стоим на пороге большой войны, каждый день мы слышим, как нам твердят об этом, но ничего не происходит.

– Притворись, что все это важно, – настаивал Чиун. – Этот сумасшедший – император.

– Никакой он не император, – отмахнулся Римо. – Если ты на него работаешь, это еще не означает, что он император. Он наемный работник, и работает на президента, а я ненавижу ему лгать.

– Ассассин, который не хочет лгать императору, – это ассассин, который хочет, чтобы его деревня голодала.

– Синанджу не голодает вот уже целых три столетия, – ответил Римо.

Синанджу, небольшой поселок в Северной Корее, был родиной Чиуна. В течение многих столетий лишь труды Мастеров Синанджу поддерживали жителей. Мастера Синанджу были создателями всех боевых искусств и величайшими в мире убийцами-ассассинами. Чиун был последним в ряду Мастеров Синанджу.

– Синанджу не голодает потому, что Мастера Синанджу служат своей родине верой и правдой, – выпалил по-корейски Чиун. – Ты имеешь дело не с какой-то там страной, история которой насчитывает всего двести лет и на которую случайно набрели твои предки. Ты защищаешь не что иное как Синанджу!

– Папочка, я видел Синанджу. Эго грязная деревня. Единственная ценность, которую породила эта помойка, – так это ассассины, поддерживающие своими трудами жителей. А сами жители – ленивые неумелые тупицы. Если бы они такими не были, ты бы не взялся обучать меня.

– И такая неблагодарность срывается с языка человека, который даже не может запомнить про дыни на земле!

– Сколько мне еще слушать это?

– Пока не запомнишь, – изрек Чиун и обратился к Смиту: – Он уяснил теперь, насколько все это серьезно.

– Надеюсь, Римо, что это так, потому что мы не знаем, что предпринять. У нас есть только вы.

Римо снова повернулся на другой бок и глубоко вздохнул. Взглянув на Смита, он произнес:

– О'кей. Не могли бы вы все это еще раз повторить?

Смит описал систему советских и американских вооружений в самых простых терминах – как в детской книжке. У двух ядерных держав есть большие пушки, готовые бабахнуть. Это – ядерное оружие. Оно очень-очень опасно. Если его применить, то начнется такая война, которая уничтожит весь мир, потому что, в отличие от мечей и ружей, такое оружие может погубить и того, кто им воспользуется. А значит, две великие державы должны иметь что-то такое, что не даст этим большим пушкам просто так взять и бабахнуть. И, конечно же, нужны какие-то устройства, которые приводят в действие эти пушки. Вроде как спусковые крючки и предохранители.

И вот теперь кто-то дурачится, играет этими спусковыми крючками и предохранителями. Ясно?

– Еще бы. Теперь покажите мне эти спусковые крючки, я выясню, кто держит на них палец, и прикончу его.

– Ну, это не так-то просто, – возразил Смит. – Это вовсе не похоже на спусковой крючок пистолета.

– Я и не думал, что это так просто. С вами никогда ничего не бывает просто. Куда мне отправляться?

– В деловой части Нью-Йорка есть компьютерный центр. Он каким-то образом связан с этим делом. Похоже, что оттуда каким-то образом исходят деньги, а иногда он становится передаточным звеном какой-нибудь цепочки, которую нам удается перехватить.

– Ладно, – с отвращением произнес Римо. – А где этот компьютерный центр?

Смит назвал адрес и опять растолковал проблему в таких словах, будто говорил о стеллажах, забитых консервными банками, которые стоят высоко над миром на очень легких опорах. Эти опоры одновременно запрограммированы и на то, чтобы рухнуть, и на то, чтобы не рухнуть.

– И кто-то пытается обрушить опоры, которые запрограммированы на то, чтобы не рухнуть, – догадался Римо.

– Наконец-то до вас дошло! – обрадовался Смит.

– Не совсем, – возразил Римо. – Все это скорее работа для Эббота и Костелло.

– Он просто шутит, – поспешил вставить Чиун. – Вам вовсе не надо брать на работу этого Аббата и Котлетто. Римо готов исполнить ваше задание. Тот, кого обучил Мастер Синанджу, нуждается только в одном – чтобы император изложил ему свое желание. И тогда он доставит императору все, что тот пожелает.

– Это так, Римо?

– Откуда мне знать, черт побери! – огрызнулся Римо.

Он потерял записанный минуту назад адрес компьютерного центра. Он знал, что куда-то его засунул. А может быть, он его порвал. С адресами такое случается.

Перед уходом Смит поинтересовался, в чем именно заключается система охраны президента от грузовиков, начиненных бомбами и иранцами-самоубийцами.

– Лучшая защита от нападения находится в голове у нападающего. Это не сама защита, а то, что он считает своей защитой, – объяснил Римо.

– Не понимаю. За рулем грузовиков сидят самоубийцы. Как смерть может напугать человека, который хочет лишить себя жизни?

– Как бы вам это объяснить? Вы понимаете их движущие мотивы, только думая о том, что пугает вас. Да, конечно, они готовы убить себя, но только при определенных обстоятельствах, а я изменил эти обстоятельства. – Он разглядел выражение полного недоумения на лице Смита и добавил: – Давайте, я попытаюсь объяснить вам это так: чем грознее оружие, тем более оно уязвимо. Чем острее лезвие, тем оно тоньше, верно?

– Да. Кажется, так. Но какое это имеет отношение к охране президента, которую вы обеспечили?

– То, что заставляет этих людей желать смерти, одновременно составляет и их слабость. Надо проникнуть в их мысли, в их веру и заставить ее работать против них. Понятно?

– Вы убедили их, что это дурно с моральной точки зрения?

– Нет. Послушайте. Может быть, в какой-нибудь дурацкой школьной аудитории такие слова не приветствовались бы, но там, в Иране, жизнь стоит дешево. Они вовсе не ценят человеческую жизнь так, скажем, высоко, как мы. Для них жизнь – это просто констатация факта, что они живут. Черт побери, половина детей там умирает, не дожив и до восьми лет, а если бы и дожили, то их все равно нечем было бы кормить.

– Что вы хотите сказать, Римо?

– Я хочу сказать, что напугал их так, что они обделались.

– Он пытается сказать, о император, – поспешил вставить свое слово Чиун, – что вы сделали мудрый выбор, избрав именно нас на роль ассассинов, и теперь ваш президент может не опасаться этих ничтожных червяков, которые осмелились угрожать столь славной личности.

– Похоже, это означает, что он и в самом деле в безопасности, – заключит Смит, тщетно, хотя и очень тщательно, пытавшийся проследить всю логику.

– Ага. Точно. Он в безопасности. Они больше не будут пытаться до него добраться.

– Ну, если это ваше слово, – произнес Смит.

– Он в безопасности настолько, насколько вы этого желаете, – сказал Чиун с улыбкой змея-искусителя на лице.

Он никогда не забирал назад своего предложения. Если Смит захочет стать президентом, ему надо только сказать одно слово, и нынешний обитатель Белого Дома просто прекратит свое существование. Римо знал, что Чиун до сих пор не может до конца поверить, даже спустя столько лет, что Смит не замышляет свержение президента с тем, чтобы самому стать им. В конце концов, зачем прибегать к услугам Мастера Синанджу ради такого глупого дела, как безопасность страны? В истории Дома Синанджу страны и народы всегда были чем-то имеющим весьма малое значение. Только император – он платил за услуги – имел значение.

– Я хочу, чтобы он был в безопасности, – сказал Смит.

– Как пожелаете, – отозвался Чиун.

Он услышал совсем иное. «Пока еще нет. Я дам вам знать, когда наступит подходящее время, чтобы убрать президента».

– Ну вот, – вздохнул Римо. – Еще одно задание, и никто ничего и никого не понимает.

– Мы понимаем друг друга очень хорошо, – сказал Смит и кивнул Чиуну.

Чиун тоже кивнул Некоторые из этих белых иногда бывают очень и очень себе на уме.

Чиун настоял на том, что он должен сопровождать Римо в Нью-Йорк, потому что, как он выразился, у него «там кое-какие дела»

– Согласно контракту, ты не имеешь права служить никому другому в Америке, – напомнил ему Римо.

– Я не предаю своих повелителей. Но есть иные сферы интеллектуальной деятельности, которой я занимаюсь.

Они сидели в номере нью-йоркского отеля.

У Чиуна в руках был большой толстый конверт – около фута в длину и девять дюймов в ширину. Чиун бережно прижимал его к груди.

Римо догадывался: Чиун хочет, чтобы он спросил, что это такое. Поэтому он не стал спрашивать.

– Я обошелся с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь, – сказав Чиун, указывая на пакет.

– Это книга?

– Могут у меня быть кое-какие сугубо личные дела? – спросил Чиун.

– Конечно.

– Это книга, – сказал Чиун.

Но Римо не стал расспрашивать, что за книга. Он знал, что однажды Чиун попытался опубликовать в Нью-Йорке свои поэтические произведения на корейском и получил отказы из двух издательств. Один из издателей сообщил, что стихи понравились, но они не вполне соответствуют профилю издательства; другой ответил, что, по его мнению, стихи еще не вполне готовы для публикации.

Римо никак не мог понять, каким образом издатели могли прийти к этому заключению, ибо стихи Чиуна были написаны на таком варианте корейскою языка, который знал, насколько Римо мог судить, только Чиун. Возможно, Римо был единственным в мире, кроме Чиуна, человеком, который мог бы понять эти стихи, потому что некоторые наставления Чиуна, касающиеся дыхания, содержали в себе ритмы этого языка. Римо узнал, что этот диалект – очень древний, только тогда, когда какой-то ученый, занимающийся историей Кореи, указал ему, что нет в мире человека, который владеет этим языком, потому что он вышел из употребления за четыре столетия до того, как Рим стал городом.

Чиун был раздосадован, что Римо не спрашивает о его новой книге. Он сказал:

– Я никогда не дам тебе прочитать мою новую книгу, потому что ты не сможешь ее оценить. И вообще – ты так мало в мире ценишь.

– Я прочитаю ее, когда мы вернемся, – пообещал Римо.

– Оставим это, – отозвался Чиун.

– Я обещаю, что прочитаю твою книгу.

– Я не хочу, чтобы ты ее читал, – заявил Чиун. – Твое мнение не имеет никакой цены.

– Ладно, – согласился Римо.

– Я оставлю для тебя экземпляр.

Римо вышел из отеля в таком настроении, что готов был разнести по камешку стены всех попадавшихся ему навстречу домов. Достукался – теперь ему придется читать чиунову рукопись! Не то плохо, что он пообещал ее прочитать, а то, что теперь ему в течение долгих месяцев придется отвечать на разные вопросы, касающиеся мельчайших деталей произведения, а если он не сможет правильно ответить, то для Чиуна это будет лишним доказательством, что Римо на все наплевать.

Так было не всегда. Раньше было время, когда Римо ощущал, что он свободен от подобных чувств, свободен от необходимости постоянно доказывать, что ему не наплевать, доказывать, что он достаточно хорош, что он достоин чести стать преемником Чиуна. Он знал, что достоин. Он знал, что ему не наплевать. Так почему он должен снова и снова доказывать, что это так?

– Почему? – спросил Римо у пожарного гидранта, стоявшего в этот прохладный денек на углу Таймс-сквер, а пожарный гидрант, не сумевший дать правильный ответ, вдруг обнаружил, что в самой его середине находится человеческая рука, расколовшая его до основания.

Пожарный гидрант ответил мощной струей воды, взметнувшейся вверх между двух его половинок, раскинувшихся в стороны, как лепестки цветка.

– Боже мой! – воскликнула какая-то женщина, выходящая с покупками из соседнего магазина. – Он расколол пожарный гидрант!

– Вы лжете, – сообщил ей Римо.

– Как скажете, – согласилась женщина. Это – Нью-Йорк. Кто знает? Может, этот парень – член какой-то новой секты убийц, поклоняющихся пожарным гидрантам. А может, он работает на новую муниципальную программу, целью которой является испытание пожарных гидрантов на прочность. – Все что пожелаете, – добавила она.

А Римо, увидев, что женщина испугана, сказал:

– Мне очень жаль.

– Ах, ему очень жаль! – возмутилась женщина. Он выказал слабость, а нью-йоркцы обучены нападать на слабых. – Это был совершенно новый пожарный гидрант.

– Да нет, я хотел сказать, мне жаль, что я напугал вас.

– Да что вы, не стоит, – сказала женщина.

В Нью-Йорке не следует доводить людей до такого состояния, когда они начинают задыхаться от чувства собственной вины.

– Мне не нужно ваше прощение, – заметил Римо.

– Иди ты в задницу! – положила конец диалогу женщина.

В Нью-Йорке, если все остальное не срабатывало, всегда оставалась эта фраза как последнее средство.

Когда Римо добрался до компьютерного центра, он вовсе не был настроен на оптимистически-доброжелательно-британское присутствие женщины, табличка на столе которой гласила, что она – мисс Памела Трашвелл.

– Вас интересует наша последняя модель? – спросила Памела.

Ее обширная грудь была покрыта ангорским свитером, а улыбка открывала ряд безупречно-белых зубов в обрамлении очень красных губ.

– А она лучше, чем старая модель? – спросил Римо.

– Она удовлетворит все ваши потребности, – сказала Памела. – Все до одной.

При этом она широко улыбнулась, а Римо отвернулся – ему было скучно. Он знал, что так действует на многих женщин. Поначалу это возбуждало, но теперь он знал, что это – лишь то, что есть на самом деле: проявление того, что женщины находят его вполне пригодным и поддаются врожденному инстинкту – желать продолжения рода от наиболее пригодного для этой цели представителя своего биологического вида. Именно в этом всегда и заключалась суть красоты и привлекательности – проявление столь же глубинной функции живого организма, как дыхание, еда или сон. Именно это всегда позволяло человеческому роду продолжать свое существование, а продолжение рода человеческого больше не входило в число вопросов, интересующих Римо.

– Продайте мне компьютер. Вот и все.

– Ну, компьютер должен быть для чего-нибудь нужен, – ответила она.

– Ладно, – уступил Римо. – Дайте подумать. Он нужен мне затем, чтобы начать Третью мировую войну. Я хочу проникнуть в компьютерную систему, обслуживающую правительство, с тем, чтобы подорвать валютную систему иностранного государства. Я хочу, чтобы банки раздали деньги нищим и разорились. Я хочу вызвать взрыв ядерных боеголовок.

– И все? – поинтересовалась Памела.

– Ну, и он, конечно, должен играть «Янки Дудл», – добавил Римо.

– Посмотрим, что мы можем сделать, – сказала Памела и отвела Римо в уголок, где находился целый каталог компьютерных программ, умевших делать все что угодно – они могли рассчитать конструкцию здания, а могли и сыграть в игру «Меткий стрелок».

Исполняя свои служебные обязанности, Памела принялась объяснять, принципы работы компьютера. Она начала с простого образа: калитка, реагирующая на элементарную команду «да – нет». По команде «нет» – калитка закрывается, по команде «да» – открывается. Потом, она увлеклась и принялась взахлеб рассказывать, как эти «да/нет» приводят компьютер в действие, и, разъясняя всю эту неудобоваримую дребедень, она приветливо улыбалась Римо – так, будто кто-то вообще смог бы проследить за ходом ее мысли.

Римо позволил ей нести эту чушь, пока не начал засыпать, и тогда он сказал.

– Вы знаете, мне вовсе не требуется подсчитать, на какую сумму я еще могу выписывать чеки. У меня вообще нет чековой книжки. Я просто хочу развязать Третью мировую войну. Помогите мне в этом. Что у вас есть из оружия массового поражения?

Прежде чем она успела ответить, кто-то подозвал ее к телефону. Она сняла трубку на соседнем столе и начала густо краснеть. Римо заметил телекамеры, установленные на потолке. До того они вращались из стороны в сторону, держа в поле зрения все помещение компьютерного центра, но теперь они замерли и все дружно уставились на Памелу Трашвелл. Он посмотрел на Памелу и увидел, как выражение смущения на ее покрасневшем лице сменилось выражением гнева, она выпалила:

– Пошел ты, ублюдок поганый! – и швырнула трубку.

Пока трубка летела от руки Памелы до аппарата, Римо уловил ультразвуковые колебания, исходящие из трубки. Если бы Памела не отняла ее от уха, то ее перепонки лопнули бы.

Она этого не заметила. Она разгладила юбку, подождала, пока румянец немного отхлынет, и вернулась к Римо – само воплощение идеальной британской продавщицы.

– Как я понимаю, это не был друг, – заметил Римо.

– Это человек, который меня достает вот уже несколько месяцев.

– А кто это? Почему вы не сообщили в полицию?

– Я не знаю, кто это, – сказала Памела.

– А кто управляет этими камерами? – спросил Римо, показав на потолок.

– Никто. Они автоматические, – ответила Памела.

– Ничего подобного.

– Извините, сэр, но они автоматические.

– Нет, – твердо сказал Римо.

– Это наше оборудование, и мы знаем, как оно работает, так что если вы будете так добры и сосредоточите свое внимание, я объясню вам принципы работы простейшего компьютера, – сказала Памела.

– Этими камерами кто-то управляет, – упрямо твердил Римо. – Вот сейчас они за вами следят.

– Это невозможно, – возразила Памела и подняла взор вверх.

Когда, несколько мгновений спустя, она опять взглянула на камеры, они по-прежнему были направлены на нее.

– Это место определенно спроектировано с какой-то особой целью, – заметил Римо. – Вы можете проследить, откуда к этим камерам поступают команды?

– Я боюсь, – призналась Памела. – На прошлой неделе мне удалось засечь номер этого телефонного хулигана. Наш менеджер взял трубку, и у него лопнули барабанные перепонки. Я не знаю, что делать. Я подала заявление в полицию, а они сказали, забудьте об этом. Но как можно об этом забыть, если кто-то заставляет людей врываться в офис, хватать вас, трогать, дергать и все такое прочее? Я знаю, что этот ненормальный, который звонит, – именно он стоит за всем этим.

– И вы не знаете, кто он? – уточнил Римо.

– Нет, а вы?

Римо покачал головой.

– А почему бы нам вместе это не выяснить? – предложил он.

– Извините, но я вас не знаю, и я вам не доверяю, – сказала Памела.

– А кому вы хотите доверять?

– Я не доверяю полиции.

– Ведь именно я показал вам, что за вами следят, – напомнил Римо.

– Я не знаю, кому теперь можно доверять. Мне звонят в любое время. Звонящий, похоже, знает, чем я занята. Странные люди подходят ко мне среди бела дня и делают очень странные вещи. Звонящий это знает. Он всегда все знает. Я вам не доверяю. Извините.

Римо наклонился к ней поближе и дал ей почувствовать свое присутствие. Ее голубые глаза заморгали.

– Мне в настоящий момент вовсе не требуется романтическое увлечение, – произнесла она.

– Я-то подумывал о грубом сексе.

– Животное, – заявила Памела Трашвелл, но глаза ее при этом ярко вспыхнули, а ямочки на щеках обозначились четко-пречетко. – Хотите, я покажу вам, как начать ядерную войну?

– Конечно, – с готовностью согласился Римо. – А я вам покажу, как мы оба взлетим в сиянии славы.

Она отвела его в заднюю комнату компьютерного центра. Там был огромный экран, а прыщавый молодой человек с сильно расширенными зрачками висел над клавиатурой, как окорок в коптильне – так же неподвижно. Только, в отличие от окорока, у него шевелились пальцы.

Памела велела ему подвинуться. Он подвинулся, но пальцы его остались все в том же положении. Ему потребовались добрых две минуты, чтобы осознать, что он больше не сидит за машиной. Когда это до него, наконец, дошло, и он ошарашенно огляделся по сторонам, Памела велела ему сходить пообедать.

– Покурить, покурить, – отозвался он. – Мне надо перекурить.

– Хорошо, – одобрила она. – Пойди покури.

Когда он ушел, она объяснила Римо, что этот юноша – программист-самоучка, специализирующийся на проникновении в различные засекреченные компьютерные системы.

– Он даже отыскал способ проникнуть в компьютерную систему Министерства обороны, – добавила она.

Римо кивнул, а она продолжала:

– Видите эти цифры? Мы можем вызвать их на экран в любое время, когда только захотим. Первая цифра означает Министерство обороны, вторая показывает, что это Военно-воздушные силы, третья – Командование стратегической авиации, а четвертая – ракетная база. Пятая сообщает уровень активности русских, шестая говорит, где мы сейчас находимся, то есть в Нью-Йорке, а седьмая – что происходит в Нью-Йорке.

Римо ничего не понял, но посмотрел на цифры. Пятая и седьмая цифры были нули, что означало, что русские не делают ничего, догадался он, и что Нью-Йорк по-прежнему стоит на месте.

– Ну и какая от всего этого польза? – спросил Римо.

– Ну, вообще-то мы получили контроль пока еще не над всеми данными. Понимаете, мы этим занимаемся в чисто исследовательских целях – чтобы выяснить, как далеко простираются возможности компьютеров. Но Харолд – это тот парень, который только что вышел, – он полагает, что сможет глубоко внедриться в систему компьютеров Военно-воздушных Сил и заставить их нанести ракетный удар, если он этого захочет.

– Будем надеяться, что никто его не сведет с ума, – заметил Римо. – Надеюсь, он найдет что покурить на улице.

На экране вдруг бешено и беспорядочно замелькали буквы и цифры.

– Что происходит? – удивился Римо.

Он заметил, что пятая цифра – активность русских – подскочила до девяти.

– О Боже! – ахнула Памела.

– Что происходит? – повторил Римо.

– По-моему, русские нанесли по нам ядерный удар, – сообщила Памела.

Седьмая цифра – состояние города Нью-Йорка тоже перескочила с нуля на девять.

Римо ткнул в эту цифру.

– А это что значит?

– Это значит, что мы только что были уничтожены в результате ядерного удара, – поведала Памела.

– А это не так плохо, как я раньше думал, – сказал Римо. – Я ничего не чувствую.

– Наверное, в систему закралась ошибка. Цифра девять означает полное уничтожение, – сообщила Памела.

– Значит, компьютер ошибся, – сказал Римо. – Ну что ж, на то он и глупая машина.

Третья и четвертая цифры на экране сменились.

– А это что означает? – спросил Римо.

– Это означает, что Командование стратегической авиации получило сообщение об этом мнимом нападении и теперь занимается проверкой.

Третья цифра снова вернулась к нулю.

Римо сказал:

– Это означает, что они все проверили и беспокоиться не о чем.

Памела кивнула.

– Но посмотрите на четвертую цифру, – сказала она.

Это была цифра девять.

– А это что означает? – спросил Римо.

– Это означает, что где-то в Соединенных Штатах есть ракетная база, и ее командование полагает, что все мы уничтожены. И, вероятно, они собираются нанести по русским ответный ракетный удар. – Она отвернулась от экрана и посмотрела на Римо. – По-моему, началась Третья мировая война.

– Вот приключение на мою задницу, – заметил Римо.

Но Памела Трашвелл его не слышала. Она подумала о Ливерпуле, своем родном Ливерпуле, о том, что ее родная Англия взлетела на воздух в огне ядерной войны. Она подумала о десятках миллионов гибнущих людей, и тогда – вероятно, это была типично британская инстинктивная реакция на мировую войну – она потянулась к молнии на брюках Римо.

Подполковник Армбрюстер Нейсмит заступил на дежурство в своем бункере ровно в восемь часов утра, за несколько секунд до этого припарковав один из двух своих «мерседесов» перед зданием штаба базы.

Было около полудня, когда ему приказали уничтожить все в России к востоку от Москвы и к западу от Владивостока. Чтобы сделать это, ему достаточно было повернуть ключ. Он повернет один ключ, его первый заместитель повернет другой, совершенно независимый, потом он подождет окончательного подтверждения, а потом нажмет на кнопку.

– Тревога вполне похожа на настоящую, – заметил Нейсмит.

– Это не тревога, – возразил его первый зам. – Нью-Йорк уничтожен. Полное разрушение.

– Надеюсь, это несерьезно, – сказал Нейсмит.

– Сэр?

– Ну, мы ведь не знаем точно, начало ли это войны. Этого мы не знаем.

– Это сигнал «Браво Красные», – заявил первый зам. – Мы должны повернуть наши ключи.

– Не надо спешить, – ответил Нейсмит.

– Ситуация требует немедленных действий, – настаивал первый. – Мы должны привести в действие все средства.

– Да знаю я, черт побери! Я ведь командир.

– Так чего же мы ждем?

– Я ничего не жду. Я хочу убедиться, что мы поступаем правильно. Ладно. Нью-Йорка больше нет. Это, конечно, трагедия. Но начало ли это военных действий? Может быть, нашим ответом будет эмбарго на поставки зерна. Может быть, наша команда не поедет на Олимпиаду. Мы не знаем. Мы же не принимаем решения. Итак, мы потеряли Нью-Йорк. Многие страны в истории теряли свои города. Нам не следует поступать опрометчиво. Мы всегда можем направить жесткую ноту по этому поводу.

– Я думаю, дело зашло намного дальше, сэр, – сказал первый заместитель. – У меня есть мой ключ. Я вижу приказ. Я вижу ваш ключ. Свой ключ я вставил, но не могу повернуть его до тех пор, пока вы не повернете свой, сэр.

– Я здесь не для того, чтобы совершать полоумные поступки, – твердо заявил Нейсмит. – Я занимаю ответственный пост, и я намерен исполнить свой долг.

– Приказ – вставить ключ, – твердил свое первый.

– Я вижу.

– Ну, и?

– Я это сделаю. Вот, я делаю это.

Подполковник Нейсмит снял ключ с цепочки, висевшей у него на шее, и вставил его в специальное гнездо. Потом посмотрел на зеленый экран. В бункере было жарко, в нем набралось довольно много народа. Нью-Йорк разрушен. Бостон взлетел на воздух. Атланта охвачена пламенем. На экране снова вспыхнула и замигала команда «Браво Красные».

Потом на экране появилось новое сообщение.

Оно гласило, что если Нейсмит немедленно не повернет ключ, то он будет объявлен нарушившим приказ. И тут подлинный ужас военной службы дохнул Армбрюстеру Нейсмиту прямо в лицо: если Америка переживет ядерную войну, ему предстоит лишиться пенсии.

А может быть, что-то и похуже.

Нейсмиту хотелось выбежать из бункера, забраться в свой «мерседес» и уехать куда-нибудь, лучше всего в аэропорт, а потом – в свой особняк на одном из Карибских островов.

Предупреждение о санкциях за нарушение приказа снова замигало на экране. Первый заместитель уже собрался вынуть свой ключ и сообщить в штаб командования, что бункер бездействует из-за того, что столкнулся с кадровыми проблемами. Но тут вдруг Нейсмит вставил свой ключ в гнездо и повернул его.

Ракеты были готовы взлететь. Нейсмит вымученно улыбнулся. Его подчиненные посмотрели на него, каждый со своего поста. Во взгляде первого зама сквозило подозрение.

– Вы ужасно долго медлили, сэр.

– Мне не хотелось торопить события.

– Да, сэр, – сказал первый.

Но в своем блокноте сделал пометку, что подполковник должен пройти «Психо-семь», недельное психотерапевтическое обследование для персонала ракетных баз с целью удалить все, кроме базовой ванили. «Базовая ваниль» – так на армейском жаргоне именовался идеальный тип офицера, служащего на ракетной базе. Во-первых, он никогда не должен паниковать. Во-вторых, он никогда не должен паниковать. В-третьих, он никогда не должен паниковать.

Прочие семь требований были идентичны. Идеальный офицер-ракетчик – это такой человек, который при наступлении конца света не забудет проверить, заперта ли входная дверь. Они все были счастливо женаты, у них неплохие счета в банке, уютные дома, относительно новые – два года – машины американского производства, которые они чинят сами, один-два ребенка, пьют они в меру, никаких проблем с пищеварением, и большинство из них бросает курить, получив заключение своего лечащего врача.

Об Армбрюстере Нейсмите всегда говорили, что он не только запрет дверь при наступлении конца света, но и аккуратно сохранит ключ на тот случай, если род человеческий снова возродится.

Краткий вывод – это был не такой человек, который станет медлить, если надо нанести ракетный удар. Это не такой человек, который будет дрожать, ожидая приказа «Огонь».

Он видел, что его подчиненные смотрят на него.

– В конце концов, это всего лишь Нью-Йорк, – произнес он.

– А также Бостон и Атланта, – добавил первый заместитель.

– Ну, если вам нравится придираться по мелочам...

Крестьяне, подумал про себя Нейсмит. Еще несколько месяцев тому назад он вел бы себя точно так же, как и они, с их уставным бельем, уставными ботинками, простенькими автомобилями, женами в ситцевых платьях и бифштексами с кукурузой на обед. Наслаждался ли кто-либо из них когда-нибудь великолепным суфле, вином с настоящим букетом, утром на Карибском побережье тогда, когда в Дейтоне штат Огайо, идет снег?

Когда-то он был таким же, как они. Базовая ваниль. Он думал, что живет, думал, что живет хорошо и достойно, но каким же он был идиотом!

Вэлери открыла ему на это глаза. Вэлери с ее смехом и шампанским, и любовью к жизни. Он теперь знал, как наслаждаться жизнью и ловить ее бесценные мгновения. Что такое все остальные? Маленькие дышащие механизмы, которые по приказу нажмут на кнопку. Или не нажмут – какой будет приказ. Они сами были похожи на беспилотные самолеты.

Он смотрел на экран, не обращая внимания на подчиненных. Теперь, что бы ни случилось, он знал, что насладился жизнью сполна. Он воспользовался этим великолепным несчастным случаем, который произошел с его банковским счетом, и теперь, что бы ни случилось, он был рад этому.

Он вспомнил, как впервые на его счету оказалась куда более значительная сумма, чем должна бы быть. Он вспомнил, как оставил это без внимания, уверенный, что ошибку скоро обнаружат. Когда в следующем месяце ошибка не была обнаружена, он позвонил в банк и сообщил, что они ошиблись – и не один раз, а два. Они не сумели обнаружить ошибку. Сумма все росла. Это стало семейной шуткой – как он скоро станет миллионером, пока где-то какая-то маленькая деталь компьютера не станет работать должным образом.

А потом он повстречал Вэлери, смеющуюся Вэлери, темноволосую Вэлери, любившую шампанское и хорошие автомобили, и Карибское море, Вэлери, у которой случайно спустила шина и которая не хотела принимать помощь от какого-то там офицера ВВС.

– Послушайте, я не хочу, чтобы вы меня подвозили. У меня спустила шина.

– Я не отношусь к числу людей, которые подвозят незнакомых женщин, – ответил подполковник Армбрюстер Нейсмит. – Я хочу помочь, но я не сажаю к себе незнакомых женщин.

– Как хорошо вы это сказали, – восхитилась она.

У нее был сочный калифорнийский акцент – слова словно бы случайно слетали с ее губ вместе с нежной мелодией голоса – как бы оседлав музыку ее индивидуальности.

– Не люблю шины, – заявила она. – Не люблю ничего грязного и механического.

– А зачем тогда вы наклоняетесь так близко? – спросил он.

Духи у нее были такие, что вы вдыхали их аромат не носом, а всей кожей.

– Потому что я люблю мужчин, которые разбираются в механике, – ответила она.

Нейсмит потянулся за гаечным ключом. Рука его наткнулась на что-то мягкое. Что-то слишком мягкое, чтобы быть ключом. Это было бедро. Ее звали Вэлери, и бедро она не убрала. Она не убрала его ни после первой его просьбы, ни после второй. Он не стал просить в третий раз.

Они встретились в мотеле за пределами штата – там, где его подчиненные не могли его увидеть. Чтобы остаться вне всяких подозрений, Нейсмит воспользовался частью своих, как он это называл, компьютерных денег – денег, которые поступили на его банковский счет в результате сбоя в работе компьютера.

Все это должно было стать мимолетным страстным увлечением, сиять внезапно возникшее неконтролируемое всеподавляющее влечение, а потом он вернулся бы домой, к жене. Если и было что мимолетное, так только сам процесс.

Он начал было извиняться за то, что оказался таким незрелым, но Вэлери ни словом его не попрекнула. Уж такая она была, Вэлери Красивая и юная, и все понимающая – так, как жена подполковника никогда его не могла понять. Его жену раздражал его храп, и она на ночь вставляла в уши затычки. Вэлери называла это сном мужчины. Ей надоели мальчишки, она хотела настоящего мужчину. Но ей не нравились мотели. Ей хотелось романтического уикенда в Чикаго. Ей хотелось номеров люкс в лучших отелях.

К концу месяца подполковник истратил почти все свои добавочные фонды и уже подумывал о том, чтобы продать ценные бумаги, когда его банковский счет сотворил чудо. На нем появилось столько дополнительных денег, что эта сумма покрыла все его расходы. Это был первый маленький шаг к паре одинаковых «мерседесов», к недвижимости на Карибских островах, к Вэлери и к жизни. К жизни превыше всего.

Он хотел уйти в отставку, но Вэлери настояла на том, чтобы он остался на службе. Посещения бункера превратились в пытку. Скучные люди в скучной униформе, со скучным кругозором. Он хотел купаться и парить в солнечных лучах, а все, чего хотели они, – это чтобы все системы функционировали нормально.

Он хотел вдыхать запах свежей травы. Вэлери научила его этому. Вдыхать запах свежей травы. Всем прочим нос нужен только для того, чтобы уловить запах горелой проводки. Они пьют пиво и едят бифштексы, а кукуруза с маслом для них настоящее лакомство. Зачем они живут? Подполковник Нейсмит много раз задавал себе этот вопрос, но больше чем когда-либо он спрашивал себя об этом в тот момент, когда ракетная база была поднята по тревоге, а от него требовалось повернуть ключ и ввести в действие всю систему.

И если бы не пенсия как источник дополнительных поступлений в будущем, он никогда не стал бы поворачивать ключ.

И когда он его наконец повернул, – экран вспыхнул и беззвучно закричал:

«ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ. ОГОНЬ. ОГОНЬ. ОГОНЬ. ПОДТВЕРЖДАЮ. ОГОНЬ. ОГОНЬ. ОГОНЬ».

Война началась.

Нейсмиту оставалось только набрать кодовую команду, приводившую в действие кнопку «Огонь». Шифр был трехзначный, и он не сразу нажал первую цифру. Война началась. От большей части Америки ничего не останется. А сама база – она уцелеет? Он давал присягу. Он нажал первую цифру, потом вторую, а над третьей его рука дрогнула. Он почувствовал, как у него свело в желудке, а рукам стало жарко. Он и не знал, что кончики пальцев могут потеть. Он вытер руки о брюки.

Эта задержка аннулировала команду, и ему пришлось начинать все сначала. Он нажал первые две цифры. Во рту он ощущал вкус соли. Он подумал о жизни и о Вэлери, и представил себе, как стартуют ракеты. На экране появилось смеющееся лицо Вэлери. Он видел ее прекрасное тело. Он видел так много всего.

Когда его забрали из бункера, рука его все еще была занесена над последней цифрой шифра. Кнопка так и не была нажата. Подполковника доставили в госпиталь при базе. Там его навестили жена и дети, и психиатр сообщил им, что, может статься, их муж и отец никогда не выйдет из транса. Как полагал психиатр, подполковник испытал шок, вызванный ситуацией труднейшего выбора. Им с такой жестокостью манипулировали, что его сознание стало просто-напросто полем боя двух могучих противоположно направленных сил. И единственной реакцией большинства людей на такую ситуацию бывает жуткий шок. И лишь немногие выздоравливают.

В штабе Командования стратегической авиации в недрах Скалистых гор были очень благодарны офицеру за то, что он испытал такой сильный психологический удар. Благодаря тому, что ужас парализовал Нейсмита во время его дежурства, едва-едва удалось избежать начала Третьей мировой войны. Каким-то образом система оповещения вышла из строя, и на базу поступала совершенно неправильная информация и ложные приказы. Нью-Йорк вовсе не был разрушен. Русские не наносили никаких ракетных ударов, и лишь благодаря счастливой случайности, Америка не стерла с лица земли большую часть Советского Союза.

Командование стратегической авиации назначило комиссию для расследования причин случившегося.

А в Малибу, на Калифорнийском побережье, Абнер Бьюэлл дал себе десять тысяч очков за Нейсмита и пятнадцать тысяч за то, что ему удалось так близко подойти к началу ядерной войны. Он был раздосадован тем, что война не началась, но не стал снимать очки за это. Он сказал себе, что его целью было развернуть людей на сто восемьдесят градусов и проверить работу систем, а в следующий раз он испытает русских, а потом начнет Третью мировую войну, когда настанет его собственное доброе новое время. Он решил сделать это ночью, когда вспышки от ядерных взрывов будут видны лучше.

Он вышел из игры «Ядерная война», а компьютер сообщил ему, что он стал объектом преследования.

Оно исходило от Памелы Трашвелл. Преследователь обратил внимание на телекамеры в компьютерном центре в Нью-Йорке и, похоже, он сумел зафиксировать каждое их движение. Компьютер выдал видеозапись того, как Памела Трашвелл бросает свое обильное тело к ногам преследователя. Тот оказался молодым человеком, белым, с темными волосами и глазами, и с очень широкими запястьями.

Абнер Бьюэлл, вся скука которого на время улетучилась, принялся наводить справки о человеке, оказавшемся рядом с Памелой Трашвелл. Это оказалось даже более захватывающим делом, чем он думал. С крышки стола мисс Трашвелл были сняты отпечатки пальцев, но не было никаких признаков того, что эти отпечатки хоть где-нибудь зарегистрированы.

Меня преследует секретный агент, решил Бьюэлл. Настолько секретный, что даже его отпечатки пальцев нигде не зарегистрированы.

Может быть, они работают вместе.

Если так, то он сможет до него добраться через Памелу Трашвелл.

Это может быть забавно, подумал Бьюэлл.

Так мало случалось в эти дни. В эти последние несколько дней, оставшихся миру.