"Американское безумие" - читать интересную книгу автора (Мерфи Уоррен, Сэпир Ричард)

8

Карлос Стерновски решил, что наконец может себе позволить долгожданный отдых. Даже после восьми месяцев пребывания на Дальнем Востоке он никак не мог привыкнуть к здешнему постоянному сочетанию духоты и влажности. Достав хлопчатобумажный носовой платок, Стерновски сдвинул назад свою соломенную шляпу с широкими полями – как у кули – и вытер мокрый лоб и щеки. Впереди по проходу между стальными клетками пробирались полуголые работники-тайваньцы, держа в обеих руках по сосуду со свежей кровью росомахи. Они двигались осторожно, зная, что пролитый сосуд может стоить им жизни. В руках у Стерновски был лишь компьютер-ноутбук, кибернетический лабораторный журнал, позволявший проследить, у кого из животных недавно брали кровь. Переведя дух, он стал смотреть, как одетые в лохмотья рабочие по небольшому склону поднимаются туда, где стоит его электрокар.

Вокруг все было заставлено рядами клеток – семьдесят рядов по семьдесят клеток в каждом. В них содержалось около пяти тысяч росомах, нелегально доставленных из Сибири на Формозу компанией «Фэмили Финг фармасевтиклз». Это стоило недешево – равно как и содержание животных.

Тем не менее капиталовложения уже начали окупаться.

Располагая хорошим финансированием, квалифицированным лабораторным персоналом и современным оборудованием, Стерновски очень быстро сумел выделить из крови росомах активный нейропетидный агент, что избавило от необходимости жертвовать животным для того, чтобы извлечь из его гипоталамуса необходимое сырье. Теперь росомахи стали чем-то вроде дойных коров – только вместо молока у них регулярно брали кровь. Давно миновали те времена, когда животных называли Донни или Мари – подобно племенным джерсийкам, у лабораторных животных были лишь номера, вытатуированные на ушах.

Стерновски спрятал носовой платок обратно в шорты и двинулся вверх по склону. Когда он приблизился к кару, тайваньские рабочие уже устанавливали завернутые в пальмовые листья сосуды с кровью на подстилку из ледяной крошки. Когда они повернулись, Стерновски увидел у каждого в носу белые пластмассовые затычки, странно выделявшиеся на фоне их коричневых лиц.

В условиях изнуряющей тропической жары сгрудившиеся на площади в девять гектаров росомахи издавали такую вонь, которая у большинства людей вызывала неудержимую рвоту. Что было самым ужасным – ни один рабочий не мог пройти мимо клеток без того, чтобы не вызвать на себя струю мускусной жидкости, причем росомахи обычно попадали точно в цель. Когда Стерновски сел за руль электрокара, двое рабочих принялись из шланга смывать со своих рук и ног маслянистую желто-зеленую жидкость. Неудивительно, что сбор крови с самого начала лег на плечи именно Стерновски – ни один квалифицированный работник просто не мог даже близко подойти к «Вонючей ферме», как ее называли. Только Стерновски был совершенно невосприимчив к запахам.

Объехав рабочих, Стерновски направил машину вверх по склону, мимо башни из гофрированного железа, где хранился корм для животных. Куда ни кинь взгляд, везде полуголые рабочие таскали воду, чистили клетки и катили тачки. Кормление, поение животных и удаление их экскрементов происходило непрерывно, от рассвета до темноты.

Поднявшись на вершину невысокого холма, ученый проехал мимо трейлера, где он жил и где выполнял основную часть работы, и стал спускаться на другую сторону. Прямая как натянутая струна дорога шла по верху насыпи, разделявшей надвое болотистую низину. Впереди заходящее солнце окрашивало в золотисто-розовый цвет сооружения главного комплекса компании – его алебастровые стены, огромные резервуары и переплетения труб.

Семья Финг сделала состояние на серии препаратов под названием «Импостер гербалистикс», представлявших собой имитацию экстрактов из желчи гималайского медведя, рога белого носорога и пениса бенгальского тигра – и все это в легко усваиваемой организмом порошкообразной форме. Семейство специализировалось на том, что в больших количествах изготавливало вещества, которые благодаря капризам природы или деятельности человека теперь являлись редкостью. Сначала определялось активное вещество, используемое в народной медицине, затем фармакологи выводили определенные штаммы бактерий, которые, словно микрофабрики, производили нужное химическое соединение, являвшееся отходами их жизнедеятельности. Таким образом получался синтетический продукт, химически идентичный природному и, как гласили рекламные объявления, столь же эффективный и безопасный.

«Импостер гербалистикс» ежедневно потребляли как миллионы жителей Азии, которые могли теперь позволить себе нечто самое лучшее, так и те жители Запада, которые хотели бы приобщиться к восточной медицине, но не желали иметь на своей совести убийство редких животных. Естественно, никто не спрашивал семью Финг, откуда она берет сырье для своих чудодейственных бактерий, хотя было ясно, что продолжающиеся эксперименты над животными привели на грань исчезновения не один биологический вид.

Как хорошо понимали и Стерновски, и семейство Финг, главное различие между «Импостер гербалистикс» и ГЭР заключалось в том, что последний действительно давал эффект.

Биохимик подогнал электрокар к загрузочной площадке, где выстроились в ряд рабочие в жестких белых комбинезонах и твердых фибергласовых шляпах. Грузчики должны были отнести кровь в помещение для хранения.

Когда ученый сошел с машины, бригадир грузчиков сделал шаг ему навстречу и сказал:

– Папа Финг – он хочет видеть вас наверху. Он сказал, что ждать нельзя. Идите сейчас.

Стерновски кивнул. Но прежде чем войти в здание, ему нужно было переодеться. Зайдя в стоявшую перед главным входом стальную будку, Стерновски сбросил с себя веревочные сандалии и залез в закрывавший все тело стерильный комбинезон. Так как биохимику иногда по пять раз на дню приходилось совершать рейсы между фермой и заводом, он пришел к выводу, что быстрее и проще прятать всю эту грязь, чем смывать ее под специальным антисептическим душем – причем эффект получался тот же самый. Сменив свою соломенную шляпу на белую хлопчатобумажную кепку, Стерновски направился к лифту.

Даже сквозь материал комбинезона чувствовалось, что кондиционеры в здании работают превосходно. Стерновски вышел из лифта на десятом этаже. Хотя в этой части комплекса не производилось никаких препаратов, здесь также поддерживалась стерильная чистота. Вход в апартаменты Филлмора Финга, основателя и бессменного президента компании, находился в середине коридора. Над дверью было вырезано причудливое подобие арки.

Войдя в приемную, Стерновски услышал доносящийся из кабинета президента грохочущий голос Филлмора Финга. Хотя биохимик плохо понимал устную китайскую речь, он все же догадался, о чем идет речь, поскольку слышал эти слова не один раз.

– Чем я заслужил такое предательское отношение? – повторил старший Финг, когда его личный секретарь через двойные двери провел Стерновски в святая святых компании. Одетый в шикарный серый костюм от Сэвила Роу, коренастый фармацевтический магнат стоял перед своим сыном номер два Фосдиком, который был в компании главой научно-исследовательской службы. Если не принимать во внимание прискорбное состояние волос на голове у папы и сопли, вытекающие из правой ноздри сына, то их лица можно было бы считать совершенно одинаковыми.

При появлении Стерновски Филлмор Финг замолчал. Подойдя к своему столу, он достал из специального ящика массивную кубинскую сигару и тут же принялся сердито выпускать большие клубы дыма.

Фосдик поспешил последовать примеру отца и дрожащими руками начал рыться в яшике.

– Эй, Фос, дай-ка и мне...

На белой кожаной кушетке, развалясь, сидел старший сын Филлмора, Фарнхэм. На нем была цветастая гавайская рубашка, мешковатый шелковый спортивный пиджак, столь же мешковатые шелковые брюки и ручной работы итальянские туфли. В компании Фарнхэм Финг работал директором по экспортным поставкам. Сейчас он был очень доволен, что досталось не ему.

Фосдик бросил брату сигару, а когда отец отвернулся, вытер свой нос рукавом лабораторного халата.

Следующую минуту или две все трое Фингов хранили молчание, казалось, сосредоточившись на том, чтобы выпустить в воздух как можно больше дыма. Это действительно было необходимо, поскольку даже стерильный комбинезон пропускал одуряющие запахи росомашьей фермы, которые принес с собой Стерновски.

Когда в комнате наконец повисло густое сизое облако дыма, Филлмор опустил сигару и обратился к американцу.

– На третьей стадии опытов мы потерпели большую неудачу, – сказал он на прекрасном английском языке. – Благодаря небрежной работе моего отпрыска...

– Но ведь еще в полдень все шло прекрасно! – с изумлением сказал Стерновски. – Что же такое случилось?

– Скажи ему! – потребовал Филлмор от своего младшего сына.

– В последние несколько часов произошли некоторые непредвиденные события, – сказал Фосдик.

– Да покажи ему, идиот! – взорвался Филлмор.

Со стыдом склонив голову, главный химик компании включил стоявший в кабинете видеомагнитофон.

Надпись в нижней части экрана свидетельствовала о том, что на пленке зафиксирован ход опыта над подопытным номер четыре. Семья Финг вела эти съемки не только для научных целей – Фарнхэм собирался затем использовать их в ходе глобальной рекламной кампании. На экране по больничной палате взад-вперед расхаживал огромный мужчина. Его звали Тоши Такахара. Бывший профессиональный борец сумо три дня принимал синтетический ГЭР, и за это время его огромное брюхо растаяло как лед, уступив место Гималаям мощных мышц.

– Он кажется очень возбужденным, – сказал Стерновски.

– Вы бы тоже стали возбужденным, если бы у вас начал расти хвост! – засмеялся Фарнхэм.

– Что? Но это невозможно!

– Мы тоже сначала так думали, – мрачно сказал Фосдик. – В начале третьего подопытный номер четыре стал жаловаться на неприятные ощущения в пояснице. Мы осмотрели его и обнаружили значительное узелковое уплотнение, которого утром не было. В связи с его быстрым ростом мы решили, что гормон дает побочный канцерогенный эффект. Конечно, мы сразу же сделали биопсию.

– И что же?

– Оказалась, что там не опухоль, а совершенно здоровая кость.

Камера показала крупным планом обнаженную для обследования нижнюю часть японца. На ней виднелось нечто напоминавшее купированный хвост доберман-пинчера.

– Не понимаю, – сказал Стерновски. – Такого не могло случиться.

– Мало того! – сказал старший Финг. Он нетерпеливо взмахнул рукой, и Фосдик перекрутил пленку вперед. На экране снова был борец сумо. Придерживая зубами полы больничного халата, Такахара по очереди аккуратно помочился в каждый из четырех углов палаты.

– Он это проделывает каждые пятнадцать минут. А если персонал пытается за ним вытирать, то и чаще.

– О Господи! – сказал Стерновски, когда до него дошла суть дела. – Он метит свою территорию.

– Кажется, мы теряем номера четыре, – сказал Фосдик.

– Мы можем потерять гораздо больше, – огрызнулся Филлмор. – Все, чего я достиг в жизни, находится под угрозой. Основываясь на сверхоптимистических оценках, я вложил двести миллионов долларов в строительство нового фармацевтического завода в Юнион-сити, штат Нью-Джерси. Из-за полной некомпетентности моих собственных детей новый препарат не будет готов к сроку, то есть к 31 декабря.

Этот срок являлся ключевым в выработанной Фарнхэмом стратегии маркетинга. Расчет строился на том, что гормон появится на прилавках уже скупленных семьей Финг магазинов как раз в начале нового года, когда семьдесят миллионов бесформенных, располневших американцев будут полны решимости начать новую жизнь. Юристы компании собирались хотя бы на время обойти правила распространения новых лекарственных средств, назвав препарат «пищевой добавкой».

Этого времени должно хватить для того, чтобы семья Финг успела получить несколько миллиардов чистой прибыли.

– Ты, – сказал Филлмор, указывая пальцем на своего сына Фосдика, – вонзил нож в отцовское сердце.

Даже когда старший Финг был охвачен гневом, все равно складывалось впечатление, что на самом деле он полностью владеет собой. Стерновски заметил этот любопытный факт еще в Пенсильвании, когда впервые увидел фармацевтического магната. Именно во время своего посещения Пурблайндского университета Финг и узнал о его работе. Филлмор был членом Международного общества содействия фармакологии, которое ежегодно выделяло Пурблайнду семьдесят пять миллионов долларов. И хотя Финг делал щедрые пожертвования, это не приносило ему того, чего он хотел, а именно – уважения коллег. Другие сильные люди фармацевтической индустрии смотрели на Филлмора Финга свысока, поскольку он сделал все свои деньги на «этнической гомеопатии».

– А что с остальными подопытными? – спросил Стерновски. – У них те же негативные реакции?

– Есть некоторые проблемы с поведением, – ответил Фосдик. – Крайняя раздражительность. Вспышки насилия. То же самое проявляется при воздействии натурального гормона, но при применении синтетического продукта эффект значительно усиливается.

Стерновски содрогнулся. Эти побочные эффекты не остановили Филлмора при проведении предпродажных испытаний самой первой формы препарата. Продавая очищенный натуральный продукт по астрономическим ценам, пусть даже только узкому кругу из немногих знаменитостей, он сумел окупить часть первоначальных капиталовложений.

– Должно быть, в формуле синтетического продукта допущена какая-то ошибка, – сказал американец.

– С химической точки зрения он идентичен натуральному гормону, – возразил Фосдик.

– Этого не может быть, – сказал биохимик. – Вы где-то ошиблись.

– Подумай! – приказал Филлмор своему сыну номер два. – Подумай, что это может быть за ошибка!

Фосдик ответил не сразу.

– Возможно, мы не смогли удалить из бактериального продукта какие-то примеси, и эти примеси повлияли на желаемую реакцию. Если дело обстоит именно так, значит, их не может обнаружить даже наше самое лучшее оборудование. Другая возможность заключается в том, что в процессе производства были утрачены какие-то важные примеси натурального происхождения. Возможно, синтетический гормон является для человека слишком чистым. Может быть, именно этим объясняется тот факт, что он действует значительно быстрее, чем натуральный.

У Стерновски было готово другое объяснение.

– Возможно также, что мы наблюдаем каскадный эффект, не имеющий отношения к наличию или отсутствию примесей. Изменения в составе крови, связанные с внезапным расщеплением жира, могут вызвать цепную реакцию соматических и психологических эффектов.

– Судя по тому, что вы оба говорите, причины вы не знаете, – сказал Филлмор.

– Да, отец, – согласился Фосдик.

– У меня есть предложение, – сказал Стерновски. – Мы немедленно разделяем подопытных на несколько контрольных групп. Двум из них мы полностью перестаем вводить препарат. Двум другим уменьшаем дозу. А последним двум даем столько, сколько и раньше.

– Нет! – резко сказал Филлмор.

– Нет?

– Главное – это коммерческая пригодность товара. Коммерческая пригодность и соблюдение сроков. Что нам нужно знать, так это являются ли побочные эффекты настолько негативными, чтобы потребители перестали покупать препарат в его нынешней форме? Чтобы найти ответ, мы должны сохранить теперешнюю дозу для всех испытуемых.

– Но это же живые люди, а не лабораторные крысы! – запротестовал Стерновски.

– Неверно! – заявил Филлмор. – Это живые люди, которые согласились играть роль лабораторных крыс.

– Вы действительно считаете, что кто-то, находясь в здравом уме, согласится с появлением хвоста?

Филлмор пожал плечами.

– Если правильно провести рекламную кампанию, это может стать модным...

Стерновски открыл было рот, но от изумления так и не смог выговорить ни слова.

– Добро пожаловать в семью Финг! – закинув руки за голову, весело сказал сидевший на кушетке Фарнхэм Финг.