"Кот играет с огнем" - читать интересную книгу автора (Мерфи Ширли Руссо)

Глава 2

Городская тюрьма Молена-Пойнт находилась в узком переулке напротив зданий полиции и суда. Старое кирпичное здание давно пережило свои лучшие времена, однако по-прежнему оставалось мощным и надёжным. Капитану Харперу до сих пор удавалось пресечь все попытки отобрать и снести это здание. Расположение в непосредственной близости от участка и суда создавало дополнительные удобства: заключенных не приходилось перевозить на дальние расстояния. Однако недвижимость в центре города – весьма лакомый кусок для коммерсантов, и каждый год вопрос о тюрьме вызывал настоящие баталии. До сих пор Харперу удавалось стоять на своём. Позади здания полиции располагалась парковка, на которую выходила и задняя стена тюрьмы. Рядом высились раскидистые дубы, чьи узловатые ветви дотягивались до зарешеченных окошек арестантских камер.

На высоте третьего этажа на искривленной шишковатой ветке сидела Дульси и пристально вглядывалась в расположенное чуть поодаль окошко камеры, где томился Роб Лэйк. Две дюжины голубей, пачкая прутья, важно прогуливались по кирпичному карнизу. Они посматривали в сторону Дульси и безмозгло ворковали, твердо веря, что ни одной кошке не достать их на таком расстоянии. «Бестолковые существа, мозги с горошину. Неужто они не заметили, что я каждый день в течение недели перепрыгиваю эту пропасть?» – подумала она.

Подобравшись, она сосредоточила всё своё внимание на узком оконном уступе, припала к ветке, напружинилась, взмахнула хвостом и перелетела на окно. Голуби рванули вверх, так оглушительно захлопав крыльями, словно загромыхала приближающаяся гроза.

Дульси прошла по карнизу, петляя между пятнами голубиного помета, и приблизилась вплотную к окошку, которое было снабжено помимо толстой решётки ещё и проволочной сеткой. Столь надежная защита позабавила её. Макс Харпер не оставлял своим заключенным ни единого шанса. Внизу в полутёмной камере на незаправленной койке, ссутулившись и обхватив голову руками, сидел Роб; он не заметил появления гостьи. Заключённый не стремился привести себя в порядок после сна: его каштановые волосы топорщились во все стороны, щеки и подбородок покрылись щетиной, синяя тюремная роба измялась. Простыня и выцветшее потёртое одеяло были скомканы, подушка валялась на полу.

Роб Лэйк был молодым человеком приятной наружности, однако мягкие черты его лица могли показаться несколько безвольными и унылыми. Возможно, именно его слабость притягивала Дульси, вызывала жалость и заставляла вновь и вновь приходить сюда. «Джо утверждает, что всему виной мои материнские инстинкты», – подумала она. Казалось, Лэйк всегда был рад видеть её, словно кошка и впрямь была единственной его гостьей, не считая адвоката.

Да и кто бы мог испытывать теплые чувства к такому адвокату? Диона Барон, может, и была неплохим защитником, но обладала характером резким и неприветливым. От неё прямо-таки веяло холодом, а её неприятный, словно режущий голос вызывал у Дульси головную боль. Ей стоило немалых усилий выслушивать речи госпожи Барон в суде, подавляя ворочающуюся в глубине души неприязнь к этой женщине.

Взглянув на понурого Роба, Дульси тихонько мяукнула.

Он поднял голову и улыбнулся. Отчаяние, всего мгновение назад читавшееся на его лице, исчезло. Он поднялся, подошёл к окну, протянул руку и просунул пальцы сквозь сетку, чтобы приласкать кошку.

– Рад, что ты пришла. Плохо мне, киска. У меня было такое чувство, что эти стены сжимаются, норовя раздавить меня. Я аж испариной весь покрылся, – он оглядел кошку и протянул палец, чтобы почесать её за ушком. – Уж не знаю почему, киска, но с тобой мне всегда становится легче. Ты как-то умеешь снимать это ощущение загнанности в ловушку, – Он нахмурился и поскреб заросшую щеку. – Ещё один день в суде. Снова эти бесконечные расспросы. И ради чего? Они все думают, что это я убил её. – Молодой человек внимательно посмотрел на Дульси. – Почему ты приходишь сюда, кошка? Я тебе рад, конечно. Но, чёрт возьми, мне ведь даже угостить тебя нечем, кроме каких-то жалких крошек. А через эти железяки я и погладить тебя толком не могу. Что же тебя так тянет сюда киска? Моё тюремное амбре?

Он плотнее прижал ладонь к сетке, стараясь почувствовать тепло живого маленького тела. Дульси прислонилась к руке и потерлась щекой о холодный металл. Затем она несколько раз грациозно прошлась туда-сюда по узкому карнизу, испытующе глядя на узника. Обычно такой взгляд развязывал ему язык. Таким образом она добивалась, чтобы он рассказывал о своих чувствах к Джанет. Он поклялся, что не убивал её. А с чего бы ему лгать кошке?

Джо не исключал, что Роб мог быть патологическим лжецом, который скорее соврёт даже кошке, чем скажет правду. Может быть, он и себе лжёт. Или тренируется перед кошкой, чтобы отшлифовать свои показания перед очередным заседанием суда.

Но Джо был неправ. Роб Лэйк не убивал Джанет.

Дульси знала: Роб чувствует, что попал в ловушку, что загнан в эту тесную клетку той системой законов, которая должна была защищать его. По мере продвижения следствия Лэйк казался всё более подавленным. Словно весь мир ополчился против него, не оставляя ни единого шанса. Но по тому, как он говорил о Джанет, Дульси понимала, что он любил её и не мог причинить ей зла.

Смерть Джанет стала потрясением для всего городка. Молодая художница была ярким пятном в жизни Молена-Пойнт. Настоящая красавица с длинными светлыми волосами, точёной фигуркой и лёгкой походкой, веселая и скромная. При этом она совершенно не заботилась о своей внешности, никогда не пользовалась косметикой и одевалась обычно в старые потёртые джинсы, на которых нередко красовались пятна от краски или сварки. Из всей местной художественной братии Джанет была любимицей жителей Молена-Пойнт, и картины её также пользовались наибольшей любовью. Её крупные размашистые изображения продуваемых прибрежных бухточек, домиков, уткнувшихся в громадные холмы, которые подставляют свои крутые бока ветру, показались бы банальными, возьмись за такие виды другой художник, не столь одарённый. Но картины Джанет обладали удивительной магией и вызывающей трепет энергией. Дульси эти работы трогали до глубины души. Изменения, которым Джанет подвергала мир, превращая обычный кусочек реальности в нечто совершенно новое и чудесное, казалось, в точности отражали те перемены, что произошли в жизни самой Дульси, когда она, обыкновенная кошка, оказалась в мире невероятных возможностей, наделенная способностями, о которых никогда прежде не подозревала.

Ей не хватало Джанет, не хватало случайных встреч на улицах, её эпизодических визитов к Вильме, когда Джанет забегала ненадолго, чтобы выпить чашечку кофе и поболтать. В день пожара, когда тело унесли, Дульси пришла домой, забралась в темный уголок под диваном, свернулась тесным клубочком, уткнулась носом в свой бок и прикрылась хвостом. Никто, кроме Вильмы и Джо, не мог понять, как сильно может горевать кошка о человеке.

Вечером накануне гибели Джанет вернулась домой одна после бурных, насыщенных событиями выходных в Сан-Франциско, где проходило открытие ежегодной выставки в Музее де Янга; там она получила первый приз за живопись маслом и второй за скульптуру. Для любого художника это чрезвычайно знаменательное событие – получить две премии сразу на столь важной выставке. Это был вечер воскресенья. Джанет ушла с торжественного приёма около десяти и отправилась на юг вдоль побережья по единственной прямой дороге. Домой приехала около полуночи. Она загнала свой фургон в гараж, где располагалась и студия. Сама квартира находилась этажом ниже. Через несколько минут, по словам соседей, и квартире зажёгся свет. Полчаса спустя свет погас – вероятно, Джанет легла спать.

В понедельник утром она по привычке поднялась очень рано и к пяти уже была на ногах. Один из соседей, уходя на работу на пристань Бэйтаун, видел у неё в окнах свет. Должно быть, Джанет оделась, поднялась наверх и приготовила кофе уже в студии, как обычно и делала. В газетах писали, что у неё было очень напряжённое расписание на ближайшие дни – ей срочно требовалось закончить металлическую скульптуру, которую нужно было отправить заказчику на предстоящей неделе. Пожарные инспектора из окружного управления не смогли точно установить, когда взорвался баллон – в тот момент, когда Джанет повернула рукоятку, или же сначала возник пожар, который и привел к взрыву. Кусок металла угодил ей в голову.

Полиция Молена-Пойнт обнаружила множество масляных пятен на кислородном баллоне и шлангах. Это масло и могло стать причиной взрыва. Но Джанет убило не это.

В её крови обнаружили следы аспирина. У Джанет была жесточайшая аллергия на это лекарство, и даже маленькая доза могла привести к остановке дыхания. Следы аспирина нашли и на металле расплавленной кофеварки. Лекарства в сочетании с дымом было достаточно, чтобы оборвать жизнь Джанет. Возможно, последующий взрыв фургона помешал оглушённой и обессилевшей Джанет покинуть дом.

Обычно она не занималась сваркой, когда фургон стоял в гараже, однако на этот раз требовалось сделать лишь несколько последних штрихов. Когда пламя добралось до бензобака, последующий взрыв превратил студию в пылающий ад, разметав обломки по холму. Раздуваемый утренним ветром огонь распространился по склону, перекидываясь на дома и деревья, и выжег километровый коридор в южном направлении. Однако квартира Джанет, отделенная от студии бетонной плитой, почти не пострадала. Улики вскоре привели к Робу Лэйку. Его старый «Шевроле Субурбан» видели возле дома непосредственно перед пожаром, а на месте преступления обнаружились его отпечатки.

Дульси смотрела, как он меряет шагами камеру, возвращаясь к ней, протягивает руку и вновь удаляется. Он явно не мог найти себе место.

Джанет порвала с Робом примерно за год до смерти. Отношения у них не клеились. Расстались они, когда Лэйк завязал профессиональные отношения с бывшим мужем Джанет.

Бывший художественный критик Кендрик Мал, в настоящее время владелец галереи, сделал из Роба знаменитость, хотя работы Лэйка представляли собой не бог весть что. В Молена-Пойнт поговаривали, что Мал взял Роба в свою команду только для того, чтобы насолить Джанет. И кто бы посмел бросить в парня камень за то, что тот решил не упустить свой шанс? Мал считался большой шишкой в художественных кругах Калифорнии.

Мал устраивал для Лэйка персональные выставки, добивался публикаций в специализированных изданиях, размещал в них полноцветные анонсы на всю полосу. Вплоть до самого убийства Лэйк успешно продвигался по пути к славе. Теперь же его карьера была заморожена. На долю Роба приходилось внимание лишь охочих до сенсаций репортеров. За одну ночь его мир сжался до размеров тюремной камеры.

У Лэйка не было твердого алиби на ночь гибели Джанет: ни единого свидетеля его перемещений, начиная с того момента, как он покинул Сан-Франциско. После приёма в Музее де Янга он расстался с друзьями, вернулся в Молена-Пойнт около четырёх утра и лёг спать. Два свидетеля подтвердили, что он уехал из Сан-Франциско в начале третьего ночи. У Лэйка были ключи от студии Джанет и от её четырехлетнего фургона «Шевроле». Эти ключи остались у него с тех пор, когда он встречался с Джанет. Роб уверял, что сохранил их у себя из сентиментальных соображений и держал в ящике комода.

Впрочем, ещё один комплект ключей – тоже от мастерской и от машины – имелся у агента Джанет Сесили Аронсон. Одно время такие же ключи были и у Кендрика Мала. Однако на суде он заявил, что вернул свой комплект Джанет, не делая дубликатов.

Просунув пальцы сквозь решетку, Роб погладил Дульси.

– Знаешь, киска, у меня никогда не было дома животных. Я всегда смеялся над людьми, которые заводят собак или кошек. Мне казалось глупым, что собаки крутятся возле них, скуля и ласкаясь. Я думал, что животные в ломе приносят лишь прорву лишних забот. А кошек считал равнодушными и надменными существами, которые только пользуются человеком. Но ты не такая. – Лэйк внимательно посмотрел на неё. – Я же ничего не могу тебе дать, даже приласкать как следует. И всё-таки ты ко мне приходишь. Почему?

Дульси замурлыкала.

– Знаешь, иногда мне кажется, что и адвокату на меня совершенно наплевать. Я бы хотел… Да ладно, какого черта! Возможно, все эти адвокаты из одного теста. – Он немного помолчал, его взгляд был простодушным и каким-то мальчишеским. – Может, если бы я мог здесь рисовать… Если бы мне дали краски и холст, может, мне было бы легче. – Лэйк прижал раскрытые ладони к оконной сетке. – С другой стороны, что в этом толку? По правде говоря, я вообще не уверен, захочется ли мне писать картины, когда… если я выберусь отсюда.

Дульси удивлённо взглянула на него, но тут же принялась выкусывать свою лапу.

Он хмуро посмотрел на кошку.

– Я не то что Джанет, не настолько помешан на живописи, – он усмехнулся. – Это правда. Джанет искусство было необходимо, она просто не могла иначе. А я… у меня никогда не было столь сильной потребности… А с тех пор как она умерла, мне оно вообще до лампочки. – Лэйк опустил голову. – Я завидовал её таланту. Но, знаешь, я её не убивал, – он внимательно посмотрел на Дульси, словно ища поддержки. –Я надеюсь, что ты это знаешь. Мне кажется, ты вообще единственная, кто это знает. – Роб вдруг смутился, а затем рассмеялся. – Ох, у меня точно крыша едет, раз я кошке жалуюсь. Но, не знаю… – Он сдвинул брови и покачал головой. – У меня такое чувство, что тебе не всё равно. Как будто ты знаешь, что я не убивал.

Дульси замурлыкала громче, жалея, что не может поговорить с ним, утешить его.

«Вот это был бы номер! И полный провал. Конец и мне, и Джо».

– Даже когда Мал взял меня в свою галерею, сделал одним из своих, приближённым, я знал, что тягаться с Джанет мне не по силам. С самого начала я понимал, что Мал поступил так ей назло. Мне было стыдно, – тихо добавил он. – Но, видать, не настолько, чтобы остановить его. Я позволил Малу это сделать и не протестовал – кишка тонка оказалась. Мне хотелось прославиться, вот и всё. – Лэйк снова отвернулся и прошёлся по камере, а затем развернулся к Дульси так резко, что она дернулась и едва не свалилась с узкого карниза. – У меня не хватило совести остановить его! – закричал он. – Не хватило совести, чтобы победить свой проклятый эгоизм.

Кошка смотрела на Роба в упор, пока он не успокоился. Этому парню осталось немного до превращения в настоящего психа.

– Если бы я не позволил Малу сделать из меня знаменитость, не дал бы ему использовать себя и причинять Джанет боль, может, она осталась бы жива. Возможно, мы и не разошлись бы, были бы по сей день вместе. – Он сел на неприбранную койку и посмотрел на Дульси. – Может, мы и в ту ночь были бы вместе, и я смог бы предотвратить то, что случилось. – Он уныло поглядел на Дульси. – Я не убивал её. Но, быть может, она умерла из-за моей ошибки.

Дульси переполняла жалость к Робу, однако к ней примешивалась досада. С самого начала Лэйк вызывал у кошки сочувствие, но его полная беспомощность злила её. Похоже, парень уже сдался. Иногда он проявлял такое бессилие, что она спрашивала себя, стоит ли беспокоиться за него, если он сам махнул на всё рукой.

Возможно, всему виной были её неуправляемые материнские инстинкты, но одно она знала наверняка: Лэйк невиновен, он оказался здесь из-за бездарного расследования детектива Мэррита. Капитан Харпер не стал бы ни минуты держать Мэррита на службе, если бы мэр и городской совет не пригрозили ему увольнением. Дульси считала, что Харпер просто дожидается удобного момента, чтобы избавиться от Мэррита. Однако сделать это нужно было так, чтобы совету не к чему было придраться.

Что касается обвинителя – как знать, возможно, окружному прокурору требовалось признание вины.

На самом деле в невиновности Лэйка Дульси убеждали её сны. Ей трижды снился белый кот Джанет, он пытался сообщить о чём-то, показать нечто крайне важное.

До пожара они с Джо, охотясь на склоне холма, несколько раз замечали этого кота. Они мельком видели, как он выпрыгивал из окна студии, которое Джанет специально держала открытым. Впрочем, такое бывало нечасто. Дульси считала, что большую часть времени кот спал дома. Он был уже не молод.

После пожара команды волонтёров из Общества защиты животных при помощи местных жителей прочёсывали окрестные холмы в поисках разбежавшихся собак и кошек. Большинство зверей им удалось найти, однако белый кот Джанет как сквозь землю провалился. Джо сказал, что тот, возможно, погиб в огне; но никаких останков на пепелище не обнаружили. Смерть в огне ужасна, Дульси делалось нехорошо при одной мысли о такой кончине.

А неделю спустя этот кот начал ей сниться – белый, длинношёрстный, чрезвычайно элегантный, с глазами глубокого синего цвета. Сны были столь отчетливыми, что она даже видела жетон с отметкой о прививке от бешенства, прикрепленный к синему ошейнику, и маленькую медную табличку с именем Джанет. Каждый раз во сне он хотел, чтобы Дульси пошла за ним, оборачивался и смотрел на неё, помахивал хвостом и слегка подергивал ушами. Но каждый раз, пытаясь последовать за ним, кошка просыпалась.

Роб постоял, глядя сквозь решетчатую дверь в холл, затем вернулся к окну.

– Сегодня утром полиция собирается посетить дом Джанет. Они будут искать её дневник. Бог знает, кошка, что она там понаписала, что наговорила про меня.

Дульси удивленно уставилась на него. В ней заговорило любопытство. Прежде она ничего не слышала про дневник.

– Про дневник стало известно только вчера, о нём сообщила одна из свидетелей, такая худосочная старушенция. Она заявила, что в то утро видела мой «Субурбан» возле дома Джанет. А потом её снова вызвали, и она рассказала, что Джанет вела дневник.

Этой свидетельницей была Элиза Трест. Дульси полагала, что её вызовут для дачи показаний только сегодня утрам. Если бы Дульси об этом знала, задержалась бы накануне подольше.

– Эта женщина, Трест, приходила к Джанет убираться. Я её помню, вечно повсюду совала свой нос. Пронырливая склочная старая перечница. Она не могла видеть мою машину. Зачем ей врать-то было? Она утверждает, что Джанет держала свой дневник на полке в спальне, но я никогда его не видел. Если же дневник на самом деле существовал, готов поспорить, что старуха прочитала его весь до последнего слова, хотя это наверняка вогнало её в краску. – Он вздохнул. – Когда мы разошлись и я связался с Малом, представляю себе, что она про меня написала. Ладно, ничего не поделаешь. Но если копы найдут дневник, значит, слушание снова будет отложено. Иногда мне кажется, что эти отсрочки хуже, чем приговор, –они истощают, лишают сил. Но тебе-то что за дело? – внезапно вспылил он. – Какое до всего этого дело глупой кошке?

Дульси моргнула.

С ним такое случалось: ещё минуту назад он был сентиментален и нуждался в сочувствии, а потом вдруг приходил в ярость. Что ж, парень страдал и явно был напуган. А она –единственная, к кому он мог взывать. Дульси прищурилась, размышляя о дневнике и прикидывая, действительно ли эта улика поможет Робу Лэйку или только укрепит выдвинутые против него обвинения. Она гадала, как поступит детектив Мэррит, если найдет эти записи. А если бы дневник попал в руки Дионы Барон, и та сочла бы, что это поможет выиграть дело, она бы раструбила о личной жизни Джанет во всех газетах. Дульси полагала, что мисс Барон была решительно настроена выиграть дело, хотя на самого Роба Лэйка ей было наплевать.

Помахивая хвостом, Дульси продолжала размышлять. Она хотела увидеть дневник Джанет, взглянуть на него прежде, чем его найдёт полиция.

Она повернулась и посмотрела на полицейскую парковку: частные машины офицеров с запотевшими стеклами, влажные от утренней росы. Дневная смена ещё не пришла. Ещё не было восьми, когда Мэррит заявится на работу и, возможно, отправится прямо в дом Джанет искать дневник.

Она окинула Роба долгим взглядом на прощание и покинула его, перепрыгнув через пропасть глубиной в три этажа на дуб и распугав голубей. Приникая к ветвям и поглубже вонзая когти в кору дерева, она спустилась вниз и помчалась прочь.