"Грешки" - читать интересную книгу автора (Рич Мередит)Глава 1В первый момент Джуно охватило желание снова сесть в поезд. Еще в Нью-Йорке, делая пересадку на Центральном вокзале, она ощутила нервное возбуждение. Здесь, в Нью-Хейвене, оно стало невыносимым. На вокзале толпился народ с поклажей – в основном съезжающиеся студенты Йельского университета. В том году впервые за всю историю просвещения здесь появилось множество оживленно щебечущих девушек с чемоданами и рюкзаками. Джуно казалось, что все они знают друг друга – наверное, учились вместе в средних школах, а может, проводили летние каникулы в Мартас-Винъярде или Хемптоне. Воздух вибрировал от приветственных восклицаний и взрывов смеха. Джуно Лайтфут Джонсон из Санта-Фе, ощущая легкое головокружение, взяла свой багаж у носильщика и расплатилась с ним. Она еще никогда не бывала восточнее Миссисипи и теперь, ошеломленная, растерялась, что случалось с ней крайне редко. Сначала Джуно не проявила интереса к Йельскому университету, однако мать убедила ее подать заявление. Пройдя собеседование с представителем университета в Альбукерке, Джуно ощутила любопытство. Этот лысеющий юрист с заразительным энтузиазмом рассказывал о Йельском университете, его высоком престиже и блестящих перспективах тех, кто получает там диплом. Он утверждал, что выпускники Йеля имеют особые преимущества, что нигде в мире не дают лучшего образования. По его словам, только в Йеле завязываются дружеские отношения на всю жизнь. Он считал Джуно очень удачливой, ибо перед ней открылась возможность поступить в Йель в первый год совместного обучения, и призывал девушку не упускать такой шанс. Ожидая письменного уведомления из университета о приеме или отказе, Джуно к середине апреля 1969 года успела убедить себя, что Йель – единственное учебное заведение, где она желала бы провести последующие четыре года. Мысль о том, что ее могут не принять, приводила девушку в ужас, хотя она сознавала зыбкость своих надежд. Каждый день, возвращаясь из школы, Джуно подбегала к почтовому ящику и очень огорчалась, не найдя там письма. И вот наконец оно пришло. Узнав, что ей надлежит явиться в класс 73, Джуно возликовала. Только значительно позднее она узнала, как ничтожны на самом деле были ее шансы: на 240 мест подали заявления 2850 человек! – Эй! Хочешь поехать с нами в такси? У нас есть свободное место! – Невысокая девушка, с которой Джуно познакомилась в поезде, помахала ей рукой. Девушку звали Бу, и приехала она из Лейк-Фореста. – С удовольствием. Спасибо. – Джуно отдала таксисту свои чемоданы и спортивную сумку, и он с трудом втиснул их в набитый вещами багажник. Стереопроигрыватель и две коробки с книгами и пластинками Джуно предусмотрительно отправила в Вандербилт-Холл. Пока Бу и ее бывшая одноклассница оживленно обменивались впечатлениями о летних каникулах, Джуно смотрела в окно на аккуратные домики, ухоженные зеленые газоны и садики Новой Англии. Все здесь было совсем иным, чем в Санта-Фе: освещение, тени на обсаженных вязами улицах, даже воздух, влажный и душистый после утреннего ливня. Девушке, выросшей среди саманных построек землисто-серого цвета, сосен да зарослей «шамисо», казалось, будто она на другой планете. Что ж, придется привыкать не только к колледжу, но и к особенностям местного рельефа – ведь прежде Джуно жила на высоте семь тысяч футов над уровнем моря. Такси свернуло на Чапел-стрит и остановилось перед входом в Вандербилт-Холл – общежитием для девушек-первокурсниц. Особняк в стиле викторианской готики, построенный в 1894 году нью-йоркским архитектором Чарльзом Хейтом, производил внушительное впечатление. – О Господи! Вы только посмотрите, сколько здесь парней! – Бу торопливо убрала упавшие на лоб прямые волосы. – Да, нам предстоит нелегкий год. Я уже подсчитала: на каждую из нас приходится примерно по восемь парней. Никто из юношей, толпившихся возле дверей, не предложил им свою помощь, но Джуно заметила, что они, внимательно осмотрев вновь прибывших, остановили взгляды на ней. Она знала, что привлекательна, но даже не подозревала, сколь ошеломляющее впечатление произвела на молодых людей. В отличие от первокурсниц, одетых как хиппи, Джуно предпочитала западный стиль (ковбойские сапожки, джинсы, серебряный ремень, украшенный бирюзой), но сочетала его с некоторой старомодностью (соломенная шляпка тридцатых годов и черный вельветовый жакет). Ростом (5 футов 10 дюймов)[1] Джуно превосходила мальчиков-одноклассников. Свои длинные темно-каштановые волосы она не стригла лет с семи. В ее жилах текла смешанная кровь: английская, индейская и немного испанской. Лишенная всякого тщеславия, Джуно никак не могла понять, почему окружающие считают ее красивой. Не понимала она этого и сейчас, в свои восемнадцать лет. Бу и ее подружка попрощались с Джуно, и она понесла свои чемоданы на второй этаж. Одна из соседок по комнате, Марджори Гинзберг из Бруклина, окинула ее оценивающим взглядом чуть косящих близоруких глаз и поздоровалась. Такого странного произношения, как у этой девушки, Джуно никогда еще не слышала. Устроившись, Марджори отправилась в библиотеку. Две другие соседки еще не приехали, поэтому Джуно выбрала себе кровать поудобнее. Посмотрев в окно на внутренний двор, девушка ощутила усталость: еще бы – ведь за два с половиной дня она проехала через всю страну! Внезапно охваченная тоской по дому, Джуно подняла оконное стекло, впустила в комнату теплый свежий воздух и задумалась. Неужели, черт возьми, ей предстоит провести здесь целых четыре года? – Привет! – вдруг услышала она. В дверях стояла миниатюрная стройная девушка с копной медно-рыжих волос и огромными серыми глазами. – Извините, нет ли у вас, случайно, курительной трубки для гашиша? – У вошедшей был акцент жительницы восточного побережья. Судя по манерам, она получила хорошее воспитание. Джуно улыбнулась: – Сейчас поищу. Я еще не распаковывала вещи. – Что ж, если найдете, мы через две комнаты от вас, направо по коридору. – С этими словами девушка удалилась. Откуда-то донеслись шум голосов и музыка. Джуно начала искать трубку, прощальный подарок одного из ее школьных друзей, которым она никогда не пользовалась, и, найдя, вышла в коридор. Комната была переполнена: юноши и девушки сидели на кроватях и на полу. Обстановка была такой же, как у Джуно, только на стенах висели плакаты «Битлз» и группы «Джефферсон эрплейн». Почти на всех были кашемировые пуловеры и сорочки от «Брук Бразерз», но кое на ком джинсовые «варенки» и продукция фирмы «Левис». – Привет, меня зовут Джуно Джонсон. – Девушка протянула трубку, которую сразу же выхватил у нее молодой человек аристократического вида с прямым носом и красноватым цветом лица. – Вы появились весьма кстати! Меня зовут Рэндл. А это Лидия… Дарси… Дэвид… Уитни… О черт побери, это слишком долго! – Рэндл сунул кусок марокканского гашиша в трубку, зажег ее и сделал несколько коротких затяжек. Лидия – та, что заходила к Джуно, рассеянно улыбнулась ей, не прерывая беседы с одним из юношей. Джуно опустилась на колени рядом с Рэндлом, сделала затяжку и отодвинулась в сторонку, наблюдая за окружающими. – Мой отец учился в Сейбруке. На будущий год и я там буду. А ты, Джош? Джош рассмеялся: – Я здесь вообще случайно. Мой отец окончил Гарвард. – Поближе к тому месту, где причалил «Мейфлауэр»[2], – съязвил Рэндл. – Брось ты, – проговорила Дарси. – У каждого есть предки, прибывшие на «Мейфлауэре». Джуно подумала, что, наверное, так оно и есть. Ведь все собравшиеся приехали с восточного побережья, окончили престижные школы и, судя по всему, сто лет знакомы друг с другом. У большинства отцы или родственники учились в Йельском университете. У нее не было ничего общего с ними. – Странно видеть происшедшие здесь перемены, – заметил Рэндл. – Вот я, например, вместе с девочками ходил только в детский сад. – А я никогда не училась в школе с мальчиками, – откликнулась Дарси. – С мальчиками? А что скажешь насчет совместного обучения с экзотическими типами из гетто и муниципальных школ? Со всеми этими вундеркиндами? – лениво протянула Лидия. – Демократия в действии. «Дети Инки». – Она говорила о сотруднике Йельской администрации Р. Инсли Кларке по прозвищу Инки, ставшем инициатором нововведений по преодолению элитарности. – Однако, дорогая, если бы не он, ты – существо женского пола – тоже сюда не попала бы, – заметил Рэндл. – Так что не умаляй его достоинств. – Йельскому университету, по-моему, давно пора бы перебраться в двадцатый век, – вставила Джуно, сразу невзлюбившая Лидию. Не учись предки этой девицы в Йеле, кто принял бы ее сюда? – Возможно. – Лидия пожала плечами. – Но я сноб. И не желаю лицемерить и скрывать это. – Странно, что ты вообще решилась приехать туда, где тебе придется общаться с отбросами общества. – Джуно поднялась. – Мне пора. Постараюсь за этот вечер придать моей комнате вид гетто. Все рассмеялись, кроме Лидии. Затянувшись гашишем, она откинулась на подушки. Вернувшись к себе, Джуно, кипя от ярости, разложила по местам распакованные вещи. Впервые в жизни девушка почувствовала себя изгоем. Ее обучение в Йельском университете будет частично оплачивать муниципалитет небольшого городка в юго-западном штате. Конечно, она была одна из тех, кого высокомерная Лидия называла «детьми Инки» – подопытными кроликами в эксперименте, проводимом университетом. Джуно легла на кровать, испытывая горькую обиду и унижение. Она больше не казалась себе одной из двухсот сорока. Напротив, боялась, что теперь станет посмешищем. Александр Сейдж откупорил бутылку «Шатонеф-дю-Пап» и, пока вино «дышало», поставил на стерео альбом Кросби, Стилса и Нэша. – Пойдем, Алекс. Хоть на пять минут заглянем. Ведь это первая в Йеле смешанная вечеринка. Неужели тебе не любопытно взглянуть на суперженщин? – уговаривал приятеля Брюс Хопкинс, надевая кожаный пиджак. Алекс покачал головой: – И не зови. Я не стану связываться с девушками, если завтра утром мне придется вместе с ними сидеть на лекциях. Нет, по мне лучше экзотические незнакомки, с которыми встречаешься только во время уик-энда. Кому хочется приглашать на свидание однокурсницу из Йеля? Ведь целоваться с ней – все равно что с собственной сестрой! – А что ты имеешь против кровосмешения? – рассмеялся Брюс. – Ну ладно, до скорого. Алекс налил себе вина, вставил чистый лист в портативную пишущую машинку, извлеченную из-под груды книг и писем. Сегодня вечером он никуда не собирался, потому что у него родилась идея новой пьесы и ему хотелось набросать ее план. Алекс никогда не испытывал недостатка в женщинах. Они находили его сами. Когда зазвонил телефон, Алекс решил не отвечать, но после девятого звонка все-таки поднял трубку. – Алекс, дорогой, как хорошо, что ты дома. Не думала, что застану тебя в субботний вечер. – Это звонила его мать, Кэсси Тревиллиан, живущая в Далласе. Джек Тревиллиан, известный консультант по финансовым вопросам, был ее третьим мужем. Если считать ее первый брак, расторгнутый через четыре месяца, то четвертым. – Привет, мама, что случилось? Я тоже удивлен, что ты дома. – Нет-нет, все в порядке. Джек уехал по делам, и я решила провести вечер конструктивно и привести в порядок свой письменный стол. К тому же поговорить с тобой. Разве Брюс не сказал тебе, что я звонила несколько раз на прошлой неделе? – Нет, – солгал Алекс. – Он ужасно рассеянный. – Я хотела узнать, дорогой, приедешь ли ты домой на следующий уик-энд? Мы не видели тебя целую вечность. Джек мог бы послать за тобой самолет. – Кэсси сделала паузу, и Алекс догадался, что она отхлебнула глоток шампанского. Ничего другого мать не пила и осушала не больше двух бокалов шампанского за вечер. – В субботу у нас намечается вечеринка. Из Франции приедет один из деловых партнеров Джека с супругой и дочерью, которая в январе поступает в Вассар. – А, вот к чему ты клонишь! Хочешь, чтобы я развлекал эту девушку! – Да, а что тут такого? Ей будет очень приятно поболтать со сверстником. – Не спеши. Пока я ничего не обещал. Мне не удастся навестить вас, поскольку в следующий уик-энд из Смита приезжает Кэролайн. – А ты не можешь изменить планы? – Алекс представил себе капризную гримаску матери и ее нахмуренные бровки под белокурой челкой. – Разве нельзя встретиться с Кэролайн в другое время? Мне казалось, что ты вообще с ней порвал. – Не с ней, а с Анджелой. – Ну пожалуйста, дорогой, сделай мне одолжение. Я очень по тебе скучаю. Алекс вздохнул, зная, что возражать бесполезно. Кэсси будет просить, уговаривать, настаивать и звонить, пока не добьется своего. – Подумаю и через несколько дней позвоню. – Спасибо, дорогой. Я знала, что могу на тебя положиться. Однако прошу тебя: дай ответ к завтрашнему дню. Мне нужно ненадолго съездить в Палм-Бич, и до отъезда я должна все организовать. – Кэсси чмокнула губами и повесила трубку. Алекс начал набирать номер Кэролайн, но вдруг задумался. Обычно он подчинялся заведенным матерью порядкам. Но с какой стати ему менять свои планы из-за ее капризов? Любя мать, Алекс осознавал, что она крайне эгоистична. Однако с этим согласились бы немногие. От побережья до побережья Кэсси славилась своим обаянием и бескорыстной преданностью людям. Правдами и не правдами она убеждала друзей, любовников и мужей, будто готова жертвовать ради них своими интересами. Алекс вернулся к машинке, но мысли о матери не оставляли его. Год назад, начав анализировать свое отношение к ней, он понял, что из-за нее подозревает в эгоцентризме каждую девушку, а потому не хочет связывать себя какими-либо обязательствами. Отношения Алекса с женщинами развивались по определенной схеме: познакомившись, он шел на сближение до тех пор, пока не замечал в юной леди инстинкта собственницы. После чего начинал отдаляться. Да, отчасти Алекс опасался связывать себя обязательствами, но больше всего его обижало и отпугивало то, что к нему относятся лишь как к чему-то привычному и удобному. Хотя в целом он преодолел детское чувство незащищенности, возникшее из-за частых перемен в составе семьи и переездов, но избавиться удалось не от всего. Несмотря на уверенные манеры, Алекс страдал от комплекса, чаще присущего прекрасному полу: ему казалось, что женщин привлекает в нем только внешность, а не сам он как личность. Чтобы освободиться от этого, Алекс начал писать, и занятия литературным трудом иногда действительно помогали ему выстоять в трудных ситуациях. Лет в десять он принялся сочинять детективные рассказы, а учась в средней школе, даже отсылал свои произведения в «Нью-Йорке?» и «Атлантик мансли»[3]. Поскольку их нигде не приняли, Алекс обратился к драматургии. Став студентом Йельского университета, он ушел в это с головой. Пока его публиковали лишь школьные и университетские журналы, но преподаватели не скупились на похвалы, а сам Алекс считал, что надо только набраться терпения и подождать. Со временем его пьесы будут поставлены на Бродвее, и их по достоинству оценит и критика, и широкая публика. Конечно, мать полагала, что профессия драматурга слишком эксцентрична, но Алекс твердо решил заниматься тем, чем хотел. Чтобы его оставили в покое, ему приходилось идти на кое-какие уступки. Поэтому сейчас он снял трубку и набрал номер. – Кэролайн, малышка. У меня скверные новости. В следующий уик-энд большой семейный сбор дома, и боюсь, мне не удастся отвертеться. – Лидия, тебе снова звонил какой-то парень из Принстона. Лидия бросила связку учебников на кровать и пожала плечами. – Следовало написать ему, но у меня не было времени. А он, однако, настырный. Другой на его месте давно все понял бы. – Она открыла дверцу платяного шкафа, где висела ее одежда, выдержанная в пастельной гамме. – Сие, – сказала Лидия соседке по комнате, – возьми все это себе. – Что?! А как же ты? – Это мать накупила мне одежду для студентки колледжа. У нас с ней всегда были разные вкусы. Ну, пока я училась в школе, с этим приходилось мириться. Но здесь – ни за что! Отныне я стану самой собой. – Господи, Лидия, никто и не подозревает тебя в конформизме! – Сие, ты и понятия не имеешь, как трудно не быть конформисткой. Во мне, например, есть такое, о чем никто не догадывается. Никто. – Уверена, мы узнаем об этом еще до конца года, – заметила Сие, перебирая в шкафу подаренную ей одежду. Лидия закурила. – Ox, Сие, почему-то я места себе не нахожу. – Она надела только что купленный подержанный хлопчатобумажный жакет. – Пойду-ка в комнату Тима. У них всегда найдется что покурить. И вообще мне нужно побыть в обществе мужчин. – Что с ней такое? – спросила Сие вторая соседка по комнате, оторвавшись от книги. – Тот, кто знает Лидию, любит ее, – ответила Сие. – Если, конечно, хватает терпения ее вынести. Сегодня она в самом скверном настроении. Наверное, у нее менструация. |
||
|