Меньшов ВикторСердца Лукоморов

Меньшов Виктор

Сердца Лукоморов

Памяти отца моего, Евграфа Васильевича.

Моей маме, Александре Ивановне. Пожалуйста, живи долго, мама!

Я вас очень люблю. Наверное, это надо говорить чаще.

Там, где болота и снега,

там нет ни окон, ни дверей.

Там чья-то бабушка Яга

не любит мыльных пузырей,

печёт картошку на углях

и чешет старые бока.

А Ванька бегает в полях,

изображая дурака.

Присказка

Огнежёлтый с трудом выбирался из тихого моря.

Темноволные любят голубить огонь золотой.

И кто знает, о чём по утрам говорят Лукоморы,

может, судьбы решают, а может, о бабе простой.

А она тут как тут. Не русалка она, не хвостата,

шелкопрядный песок ворошит легковесной ногой.

Апельсиновым соком умылась, чуть-чуть полновата,

долго-долго косу заплетала в кулечек тугой.

И поют Лукоморы, поют заунывно и горько,

будто сами не верят, что вечно им жить на земле,

и сюда прилетать на советы и просто попойки

на косматой метле и верхом на костлявом орле.

(Застольная Лукоморная)

Глава первая

За клюквой

Лето, казавшееся поначалу бесконечно долгим, стремительно заканчивалось, а я так и просидел в душной и загазованной Москве.

Мои студенческие каникулы сложились со всех сторон неудачно. Даже подработать немного денег в помощь родителям и в поддержку скромного семейного бюджета, и то толком не удалось. Случайные мелкие заработки не в счёт, они ушли на карманные расходы.

Если уж невезуха, то кругом невезуха.

Всё началось с того, что весной мою маму уволили с работы, как ей сказали, по сокращению штатов.

- Ну что же, - вздохнул папа, и философски подытожил. - Раньше мы про капитализм и безработицу только в книжках читали, да на лекциях по политэкономии слышали. Надо в жизни познать на себе и это состояние.

Мой папа это состояние познавал второй год. Оно случилось с нимпосле того, как на собрании акционеров он во всеуслышание заявил, что нужно уволить бездеятельного директора и избрать нового. Папу моего внимательно выслушали, ему даже горячо поаплодировали. И выслушав, конечно же, уволили.

Папу, разумеется. После собрания.

Мама моя, между прочим, этим не очень огорчилась, потому что мой неугомонный папа тут же развесил на всех столбах в округе объявления о том, что берётся чинить бытовую электротехнику. Электронщик по образованию, он был к тому же и классный электрик, одинаково свободно разбиравшийся и в электропроводке, и в запутанных схемах ультрасовременных телевизоров. Наши соотечественники резво осваивающие продукции "Сименса", "Боша" и других, не утруждали себя прочтением длинных инструкций, а осваивали зарубежную электртехнику привычным всем россиянам методом тыка, так что без работы мой папа не сидел.

Мама немного порадовалась, и сказала, что нет худа без добра, благодаря увольнению папы с работы и его переквалификации, за последнее время мы стали впервые получать какие-то деньги регулярно, без задержки на несколько месяцев.

Но папиных заработков всё равно не хватало.

Я только в следующем году оканчивал институт физкультуры и во время учёбы оказать действенную помощь семье не мог. Было много занятий, тренировок, соревнований, свободного времени практически не оставалось.

Летом я попробовал подработать, устроился по знакомству на фирму, торговавшую компьютерами, на свою голову договорился, что причитающиеся мне деньги выплатят в конце работы за весь срок сразу.

Все шло как нельзя лучше, но тут грянул кризис, фирма едва не накрылась, всех лишних тут же сократили, в том числе и меня. Заплатили всё до копеечки, но те деньги, которые вчера ещё были приличными деньгами, обесценились настолько, что лучше и не говорить об этом.

Устраиваться куда-то ещё не имело смысла, времени не оставалось. Был уже конец августа. Правда, начало занятий в институте задерживалось до двадцатых чисел сентября. Лето кончалось, а я ничего не заработал. Было стыдно за то, что такой здоровый бугай сидит на шее у родителей и даже в каникулы хотя бы немного заработать не может.

Пробегав день в бесплодных поисках подработки, я вернулся домой поздно вечером, нехотя поужинал, кисло улыбнулся на попытки мамы и папы подбодрить меня и отправился с глаз долой в свою комнату, сославшись на то, что хочу просмотреть учебники.

Естественно, учебники я оставил в покое. Я и во время учебы старался их лишний раз не беспокоить, не хватало еще в каникулы заниматься. Настроение было паршивое, я даже на вечернюю пробежку из дома не вышел, что случалось со мной крайне редко. Я пил чай и бездумно перелистывал какой-то детектив, совершенно не понимая, кто кого, по каким причинам и поводам там убивает и кто за кем и с какой целью бегает...

Телефон зазвонил на тринадцатой странице, я машинально отметил это, грустно улыбнулся упорно преследующему меня повсюду, даже в мелочах, невезению и взял трубку.

Звонил школьный товарищ, Сережка Булкин, с которым мы не виделись почти год. Как всегда, захлебываясь словами, постоянно сам себя перебивая, между подробным жизнеописанием собственной персоны, политических новостей и дворовых сплетен, он сообщил, что есть халтура, на которой можно неплохо подзаработать. Ему поручили собрать бригаду, а он слышал, что я ищу работу.

Я с грустью сообщил, что, к великому сожалению, свободен только до двадцатых чисел сентября, так что вряд ли его это устроит.

Сережка сообщил много интересного из жизни абсолютно незнакомых мне людей, подробно проанализировал возможные последствия клонирования в судьбах человечества и в масштабах вселенной и всей космической цивилизации. Потом сказал, что категорически не понимает ажиотажа вокруг этой самой, не сходящей с экранов телевизора, пончикообразной Моники Левински, которая совершенно не в его вкусе, лучше бы кино показали с Мерилин Монро.

После он скорбно посетовал на беспощадную девальвацию, которая осложняет модернизацию его компьютера, пожаловался на соседскую собачку Жульку, порвавшую ему совершенно новые штаны, он пенял на душное и пыльное московское лето, потом ещё много на что. И только когда поток жалоб иссяк, заявил, что приглашает меня за клюквой, под Великие Луки.

Дело это сезонное, по времени короткое: сбор ягоды разрешён строго с первого сентября, а числу к пятнадцатому, двадцатому, настанут холода, и добывать клюкву в промышленных масштабах из заиндевелой травы на болотных кочках станет невозможно.

Я выразил сомнение, что мы на этом сильно разбогатеем, тем более, не зная ни мест, ни особенностей сбора ягоды. Больше на дорогу денег потратим.

Серёжка в сердцах обозвал меня невеждой и профаном, Фомой-неверующим, человеком, у которого напрочь отсутствует авантюрная жилка, а вместо этого присутствует непристойно голый практицизм и нудизм. Нудизм не в том смысле, чтобы ходить голым, а в том смысле, что я скучный и нудный. Если знать места, запросто наберём по несколько мешков на нос, а каждый мешок клюквы приличные деньги.

Я спросил его, кто же нам будет платить эти самые приличные деньги, и откуда мы узнаем те самые места, где собирают клюкву мешками.

Сережка тут же доложил, что места знает тот, кто нас посылает, его закадычный друг, который теперь занимается коммерцией, изготавливает клюкву в сахаре. Он же даёт деньги на продукты, оплачивает дорогу, к пятнадцатому сентября присылает в условленное место машину, чтобы собранное на себе не тащить.

- Когда выезжаем? - спросил я, не став долго раздумывать.

- Вот это слова не мальчика, но мужа! - обрадовался Сережка. Выезжаем завтра, поздно вечером, билеты на поезд я уже купил. Завтра встречаемся на вокзале, возле поезда. Вагон тринадцатый, поезд номер тринадцать...

- Ты что - издеваешься?! - воскликнул я, застонав, как от зубной боли, скосив глаза на детектив, раскрытый на злополучной тринадцатой странице.

- Извини, брат, я не нарочно, - усмехнулся Серёжка. - Так фишка выпала. Кстати, лично для меня, число тринадцать - счастливое, и я против него ничего не имею. Мне по тринадцатым числам в школе всегда только четвёрки ставили, никак не меньше.

- Теперь я точно знаю, почему у тебя были сплошные трояки, - не упустил я своего шанса подколоть приятеля, но он пропустил это мимо ушей...

На вокзал я приехал впритык к отправлению поезда. Серёжка, под сдержанные смешки остальных, едущих с нами ребят, усадил меня на тринадцатое место.

Если приплюсовать к этому то, что поезд отправлялся от тринадцатого пути, смело можно было сказать, что вот так вот, случайно и запросто, таких совпадений в жизни не бывает.

Шестое чувство подсказывало, что лучше не ввязываться в эту авантюру. Но я с грустью вспомнил, что это мой последний шанс хоть что-то заработать в помощь семье, прежде чем начнутся занятия.

Вздохнув, я послал шестое чувство куда подальше, естественно, молча.

А вот Серёжку за выделенное мне тринадцатое место, я послал вслух, подозревая, что всё это не случайные совпадения, а его дурацкие шуточки. Время было позднее, мы улеглись по полкам и сразу же уснули, по крайней мере, я...

От Великих Лук мы ехали, а вернее, тряслись по ухабам, около двух часов на автобусе до какого-то посёлка.

Потом долго ждали, сидя на рюкзаках и поклёвывая носами, ещё один автобус, который сначала дико опоздал, а после долго и медленно полз по глухим просёлкам и по тому, что у нас в России называют дорогами. Этот автобус полз ещё часа полтора, громыхая, скрежеща, жалобно взвывая на подъемах от натуги, но всё же, как это ни странно, дополз.

Мы приехали. Дорога уткнулась в полотно узкоколейки и закончилась. На другой стороне узкоколейки стеной стоял лес.

Я вскинул на плечи рюкзак и шагнул через рельсы.

- Ты куда это собрался? - окликнул меня Серёга.

- Как это так - куда? В лес. Не в деревне же мы будем клюкву собирать, - удивился я его вопросу.

- Чудак человек! - рассмеялся Серёжка. - Смотрите все, кто не видел, - он в лес за клюквой собрался!

- А что здесь смешного? - обиделся я. - Я что, за клюквой должен был на Красную площадь отправиться?

- Клюкву на болоте собирают, чудак! - пояснил причину своего веселья Серёжка. - Так что нам болото нужно, а не лес. К тому же, если бы и было болото рядом с деревней, местные сами всё выбрали бы, клюква хороших денег стоит. Вот поэтому, чтобы не ссориться с аборигенами из-за каждой ягодки, мы поедем по узкоколейке подальше. Сегодня уже поздно, а завтра поедет состав ремонтной бригады, они и нас с собой возьмут.

- А ты уверен, что подальше будет это самое, нужное нам болото и там будет клюква? - подозрительно спросил я.

- Насчёт болота я абсолютно уверен, - усмехнулся Серёжка. - Болота здесь тянутся на десятки километров. Сплошные болота вокруг. А на место, где есть клюква, нас проводник проводит. Сегодня уже поздно, а завтра поедет состав ремонтной бригады, и нас с собой возьмут. Выезжаем рано утром, переночевать придётся в двух вагончиках, вон они стоят, надо быстренько ужин сварганить и спать попадать, чтобы не проспать мотовоз поутру, он рано отправляется.

Глава вторая

Байки о Дворце

Мы не проспали, потому что в стенках вагончиков, где мы устроились на ночлег, было больше щелей, чем досок, и мы на себе в полной мере почувствовали, что лето кончается, надвигается осень и вместе с ней холода.

Так что спали мы скверно, проснулись рано, вылезли из вагончика, когда ещё толком и не рассвело, и к нашему удивлению увидели, что возле узкоколейки, в том месте, где в неё упиралась дорога, уже собрались люди в телогрейках, в резиновых сапогах.

К нам спешил мужичонка в распахнутой телогрейке, под которой мелькала тельняшка, вероятно в целях маскировки, не стиравшаяся так давно, что белые и синие полосы на ней грозили исчезнуть совсем под слоем грязи.

Мужичок подбежал к нам, вытер старательно остренький нос лоснящимся от частого употребления рукавом телогрейки, пошмыгал, обежав нас быстрым взглядом хитрых маленьких глазок, глубоко вздохнул, поморщился, пощёлкал в воздухе пальцами, что-то вспоминая, пошевелил от умственного напряжения ушами и сказал речь:

- Ну, так чего? Пошли, что ли?

Не дожидаясь ответа, развернулся к нам спиной, словно обиделся за что-то, и пошаркал в сторону людей, стоявших возле дороги. Мы подхватили вещички и поспешили за ним.

Местные, терпеливо ждавшие мотовоз, не проявили к нам ни малейшего интереса, даже не покосились в нашу сторону, словно приезжие им не в диковинку, и ездим мы вместе с ними каждый день.

Мы же, в отличие от них, с интересом, который пытались скрыть, что нам плохо удавалось, рассматривали экзотичных для нас местных.

Одеты все они были почти что одинаково. Возраст у всех был степенный, моложе лет сорока на вид не было никого, несколько почтенных старичков и две старушки с корзинками. У одной в руках чайник с помятым боком, очень большой. Старушка с интервалом в несколько минут аккуратно прикладывалась к носику и делала пару быстрых мелких птичьих глотков, поджимала тонкие губы, облизывалась и нетерпеливо посматривала в сторону узкоколейки.

Где-то на двенадцатом глотке за поворотом кашлянул простуженный гудок, и тяжело дыша, словно задыхаясь, выполз маленький трудяга мотовоз, отчаянно отплёвываясь в серое небо чёрным мазутом, вздыхая и охая. За собой он тащил вагончик и открытую платформу с высокими бортами. Из крыши вагончика торчала чёрная от копоти жестяная труба, загнутая буквой "Г", из которой вился тёплый синий дымок.

Увидев это допотопное транспортное сооружение, Серёга присвистнул, и сказал молчаливому проводнику:

- Ты бы, Михалыч, сказал сразу, какую карету подашь, мы бы пешком пошли, давно на месте были бы. Я эту колымагу шагом обгоню.

Михалыч удивлённо и пристально посмотрел на Серёгу, оценивающим взглядом окинул с ног до головы его далеко не атлетического склада фигуру, повторил привычную процедуру с собственным носом и ответил:

- Не, Серёга, пешком ты мотовоз не обгонишь. Да и не сдюжаешь, далековато идти. Я знаю. Я пробовал.

- Ну и как? - не удержался Серёжка. - Дошёл?

- Дошёл, конечно, - грустно подтвердил Михалыч. - Куда же я денусь?

Повздыхал, подумал и добавил.

- Только на мотовозе лучше.

- Ну, если ты говоришь, что на мотовозе лучше, тогда давай садиться, - согласился с его доводами Серёжка.

В вагончике топилась печка-буржуйка, вокруг неё, на правах хозяев, сидели ремонтники, забивали "козла" в домино, пересмеивались.

Мы протиснулись в тепло прокуренного и согретого огоньком печки "буржуйки" вагончика. Я обернулся и увидел, что на открытой платформе осталась старушка с чайником, которая уселась на свёрнутые в кольца толстые канаты, привалившись боком к высокому бортику, повернувшись спиной к вагону.

Наш маленький состав мотало из стороны в сторону, как корабль в жестокую качку, бабуся ухватилась посиневшей маленькой ручкой за скобу в бортике, спину ей яростно и беспощадно когтил холодный встречный ветер, пытаясь сорвать с её головы платок.

Она же сидела, маленькая, сгорбленная и часто прикладывалась к чайнику.

Я сделал шаг из вагончика, направляясь к бабусе.

- Ты куда собрался? - остановил меня Михалыч.

- Пойду, приглашу бабушку в вагон, ей же там холодно.

- Не ходи, - вздохнул проводник. - Зря. Не пойдет она в вагонку. Она всегда так ездит. И совсем она никакая тебе не старуха, у неё сын немного моложе тебя был, позапрошлый год загинул на болоте. Пошёл по ягоду и загинул. У нас это случается. Болото. Оно, бывает, возьмёт, и не возвертает...

- Как же это так - загинул? - заинтересованно обернулся один из парней, ехавших с нами за клюквой.

- Как, как, абнакновенно, - вздохнул горестно Михалыч. - Я же говорю - Болото. Это вещь серьёзная.

- И часто так на вашем болоте бывает? - встревожено спросил Серёжка.

- Не часто, но случается, - честно признался Михалыч. - Особливо с теми, кто поперва на него попадает. Болото, оно терпеливое и хитрое. С ним всегда ухо востро держать нужно. Оно ведь как - оно притаится и ждёт, когда ты подумаешь, что уже всё про него знаешь, всё ведаешь, вот тут оно тебя ррраз! и поймало...

- А что же не искали сына её? - спросил я.

- Как не искать? - не очень уверенно ответил Михалыч. - Искали. Да разве отыщешь? И людей столько нет, чтобы всё болото обшарить.

- А что - большое болото? - поинтересовался Сережка.

- Болото? Ого-го!

- А где же оно? - удивился я, вертя головой.

- Да аккурат вокруг нас, - отозвался Михалыч. - Тут кругом болото. На сотни километров тянется, до Новогорода, до Питера, говорят, даже до Волхова. Павловский угольник. Гиблые места. Пропащие. Тут раньше царь Павел, который с большой чудинкой был, говорят, себе охотничий дворец посреди болот построил. Народу загубил почем зря, но построил. И говорят, что когда его в Питере убили, он в этот самый Дворец переселился. Ну, не сам он, а вроде как душа его.

- И что, Дворец этот до сих пор так и стоит? - спросил я с интересом.

- Говорят, стоит, - не очень уверенно отозвался Михалыч. - Только его мало кто видел. Я не видел. Проклятое место, заговоренное. Кто его находит, Дворец этот, тот почти никогда обратно не возвращается.

- Так, может, и нет там никакого Дворца? Может, выдумки всё это? усомнился прирождённый скептик Серёжка.

- Как это нет?! - возмутился Михалыч. - Все говорят - есть, а ты нет. Есть Дворец этот. Точно есть.

- Как же ты так точно знаешь, что есть, если его в глаза никто не видел, Дворец этот самый? - съехидничал Серёжка.

- Почему же это никто не видел? - отложив костяшки домино, вступил вдруг в разговор один из сидевших у печурки мужиков в телогрейке. - Видели. Ещё как видели Дворец этот самый. Были и такие, кто возвращался. Его много кто отыскать пытался, многие в него попасть хотели. В нём, говорят, сокровища несметные спрятаны. Правда, почти все, кто уходил его искать, с концами пропадали, но были те, кто вертался. Мало таких, но были. Только они все возвращались совсем не такими, какими уходили.

- А ты сам-то видел таких? - подсел к нему любопытный Серёжка.

- Я-то? - усмехнулся мужик, словно оскалился. - Я-то видел таких.

И больше ничего не сказал, отвернулся обратно, продемонстрировав нам широкую спину, и с сердцем треснул костяшкой домино по хлипкому самодельному столику. Да так, что огонь в печке "буржуйке" подпрыгнул и заплясал.

Неугомонный и безудержно любопытный Серёжка полез к мужику с расспросами, но Михалыч оттащил его за рукав.

- Не лезь к нему, слышь? - сделав круглые глаза, зашептал он Серёжке в ухо, оглядываясь на мужика. - Это Сенька Брызгалов. Говорят, ещё его дед Дворец находил, а когда вернулся, говорят, головой повредился. Никого не узнавал, ни с кем не разговаривал. И отец Сенькин тоже во Дворец ходил, ему тогда лет двадцать пять было, а вернулся - старее самого старого старика. И сам Сенька тоже во Дворец ходил, тоже молодым ещё, я сам помню, мы же с ним погодки. Двадцать лет ему стукнуло, так сразу и пошёл он во Дворец этот самый. Меня с собой звал, да только я забоялся.

Михалыч достал сигарету и закурил. Руки у него подрагивали.

- Ну и что, сходил он во Дворец? - тормошил его нетерпеливый и заинтригованный Серёжка.

Михалыч поднял голову, вокруг него собралась вся наша клюквенная экспедиция. Он обвёл нас взглядом, усмехнулся и медленно покивал.

- Сходил. Вернулся, - как есть седой, словно его мукой обсыпали. Месяц из дома не выходил, никого не узнавал, ни с кем не разговаривал.

- А что он про сам Дворец-то говорил? - наперебой засыпали мы его вопросами. - Что-нибудь рассказывал про то, как туда сходил, что там видал? Нашёл он там что-то? Что это вообще за Дворец такой?

- Ничего он никому не рассказывал. И лучше не спрашивать. Злится, и сразу же с кулаками бросается. А мужик он здоровый, ему под кулак сгоряча лучше не попадаться, - зябко поёжился Михалыч.

- Так почём ты тогда знаешь, что он во Дворце был? - разочарованно протянул Серёжка. - Мало ли чего на болоте испугаться можно? Может, волки забрели, да мало ли что тут в такой глухомани водится?

- Тут в округе сплошь болота, а на них мало что водится, - неожиданно разозлился наш проводник. - И не такой Сенька человек, чтобы волков пужаться. Он, если желаете знать, на медведя в одиночку запросто хаживал. Во Дворце он был, я точно знаю, сам видел, как он пришёл оттуда. Я его первый у околицы встренул.

- Ну и что, он тебе сказал хоть что-то? - не отставал Сережка.

- Ничего он не сказал. Я сам всё видел.

- И что же ты видел? Что он тебе предъявил? Справку, что он побывал во Дворце? - съехидничал Сережка.

- Я медаль видел, - буркнул наш проводник.

- Какую медаль?! - подпрыгнул Серёжка.

- У него на шее медаль на атласной ленте висела, - оглядываясь на Сеньку, перешёл на шёпот Михалыч. - Такая большая шестиугольная медаль, с камушками блестящими, с крестиком посерединке.

- И что же это за медаль? - всерьёз заинтересовался Серёжка.

- Что это за медаль, я не знаю, - развёл руками проводник, - он с ней долго по деревне ходил, все эту самую медаль видели. А как-то увидел её приезжий один. Прицепился, как клещ, продай, да продай, Сенька ни в какую. Мужик уехал, а следом приехали из Новгорода, из музея, стали Сеньку искать, хотели медаль у него эту купить. Сказали, что она старинная, судя по описанию, орден Андрея Первозванного с бриллиантами, деньги ему заплатить хотели. Мы тут таких денег и не видывали. Но Сенька на все уговоры сказал, что потерял он медальку эту.

И ещё заикнулся, что награда это, но тут же и прикусил язык. Про награду больше ни слова, а про то, что потерял, соврал, наверное, побоялся, что отберут. Но больше не видели у него медальку после этого случая...

- А почему ты думаешь, что он медаль эту во Дворце нашёл? засомневался и я. - Может быть, он её ещё где нашел.

- Где?! - даже сигаретку выронил Михалыч. - На болоте?! Ты вот сам что найди на болоте, да мне покажи.

- Ну ладно, - прервал наш разговор Серёжка. - А как же вы сами на болото без боязни ходите, если там Дворец заколдованный?

- Дворец, может, и не заколдованный, - неуверенно пожал плечами Михалыч, - но место там проклятое. Дворец этот, как говорят, стоит где-то посреди Угольника. Это знаешь, сколько добираться туда? Десятки, а может и сотни километров пройти нужно. Вот походишь по болотам, узнаешь, что такое километры болотные. Так что мы, почитай, по краю ходим, там опаски нет, главное к болоту с уважением относиться. А Дворец этот, говорят, и увидеть не каждый может. Экспедиция специально приезжала Дворец этот самый искать. Старинные карты у них были, планы какие-то, но так и не нашли Дворец. Всё лето по болоту лазили, даже вертолёт прилетал. Не сыскали. Не каждому он показывается, вот как получается.

- А кто ещё Дворец тот видел? - поинтересовался я.

- Кто его видел, тот молчит, - огрызнулся Михалыч. - А вот слышать этот Дворец каждый слышал, кто на болоте побывал.

- Как это можно Дворец услышать? - не поверил Серёжка. - Он что, говорящий?

- Можно, - уверенно отозвался Михалыч. - По болоту звук на многие километры гуляет. Вот и слышали Дворец на болоте.

- А что слышали-то?!

- Ну, это, - старательно поморщил лоб, вспоминая, Михалыч. - Звуки всяческие слышно: собачка лает, скрипка играет что-то тягучее...

- Да брось ты заливать! На болоте - скрипка? И при чём тогда здесь царь Павел?! - усомнился я.

- Это, говорят, не Павел, Это, говорят, царь Пётр Третий на скрипке играет, - уточнил наш проводник.

- А Пётр Третий там откуда взялся? Ты же говорил, что это Дворец Павла, - не поверил Серёжка.

- Ну да, - согласился Михалыч. - Дворец Павла, да только там, по слухам, души всех царей Русских, убитых, обитель нашли. Вот и Пётр Третий там оказался.

- Между прочим, когда Петра Третьего сначала в Ропшу ссылали, под Питер, - вмешался в разговор один из нашей компании, парень в очках, - он просил, чтобы ему позволили с собой взять собачку, как он его называл, "любимого мопсиньку" и скрыпицу, он любил на ней играть, хотя и получалось у него, как говорят очевидцы, весьма паршиво.

Я понял, что разговор наш постепенно переходит в бред, посмотрел на убегающие стволы деревьев по сторонам узкоколейки и спросил:

- А болото где - в лесу?

- Чудила, - рассмеялся Михалыч. - Болото - вокруг. Оно повсюду. Это всё вовсе не лес, это полоска деревьев возле дороги, а сразу за деревцами кругом болото...

Вскоре местные стали слезать по паре и группами с мотовоза, исчезая за деревьями, разбирая перед этим воткнутые в землю высокие палки перед едва заметной тропинкой. Как пояснил Михалыч, эти палки назывались слеги, которыми ощупывают перед собой дорогу на болоте. А когда выходят обратно, оставляют слеги возле узкоколейки, для других, чтобы не выламывать новые.

Местные вскоре высадились все, кроме старушки, так и сидевшей на платформе, отпивая мелкими глотками из чайника.

- Ты уверен, что она не замёрзнет? - обеспокоено спросил я у Михалыча, поглядывая на порывы ветра, которые, казалось, вот-вот подхватят и унесут с платформы это маленькое существо вместе с большим помятым чайником.

- Не замёрзнет, - уверенно отозвался проводник. - Она, думаешь, чего глотает? У ей там бражка в чайнике, она себя изнутри подогревает.

Он помолчал, а потом добавил, опять почему-то понизив голос.

- Странная она тётка. На болото уходит с одним чайником, с собой ничего из еды нет, даже ломоточка хлебца. Иной раз на болоте по три дня пропадает, а выходит, ничего, сама по себе жива-здорова, и чайник у неё опять полный, даже из носика плещется, словно она его где наполняет.

- Что же она на болоте делает? - удивился Серёжка.

- Как это - чего делает?! - пожал плечами Михалыч. - Ищет.

- Дворец, что ли? - поспешил я с вопросом.

- Ты что, совсем глупый дурак?! Нужен ей Дворец этот, - Михалыч оглянулся и почему-то опять перешёл на шепот. - Сына она своего ищет...

Мы пристыжено притихли, отстали с вопросами.

Часа через два пути выгрузилась бригада ремонтников. Серёжка передал машинистам через посредничество Михалыча жидкую валюту: две бутылки водки, и мы проехали ещё с полчаса и высадились. С мотовоза свесился чумазый машинист, и прокричал Михалычу:

- Мы Макаровну отвезем до дальней гари, и за тобой вернёмся. Подождём тебя тут, пока ты ребят проводишь. Лады?!

Михалыч махнул рукой в знак согласия, мотовоз поехал, а на платформе, нелепо размахивая руками, вертя раздутым колоколом длинным подолом, распевала, неслышное на ветру, танцевала какой-то дикий танец, в котором было нечто первобытное, Макаровна, не выпуская из рук чайник.

- Ну, пошли, что ли? Время идёт, а мне ещё к мотовозу вернуться нужно будет, - поторопил Михалыч.

Мы, следуя его примеру, разобрали слеги и пошли.

Идти пришлось далеко, сразу же за рядком деревьев, которые с дороги казались лесом, начиналось бескрайнее болото, тонувшее в клубящемся густом тумане.

Болото оказалось совсем не похожим на то, что я по неведению привык считать болотом. Это был огромный травяной ковёр, который ходуном ходил под ногами. Временами в нём чернели промоины воды - окна, как их называл Михалыч, которые мы старательно обходили. Так же старательно по его совету мы обходили и ядовито яркую зелень, именно под ней таилась грозная трясина.

Идти было трудно, временами ноги увязали по колено, и каждый шаг давался с невероятным трудом, особенно с грузом на плечах. Вот когда я вспомнил слова Михалыча о болотных километрах.

Шли мы довольно долго, раза три останавливались на перекуры, устали зверски, но Михалыч безжалостно подгонял нас, он спешил, его ждал мотовоз.

Мы прошли почти по пояс в воде и по колено в грязи к небольшому островку посреди бескрайнего простора болота. На островке росли высоченные сосны, которые угрожающе раскачивались под ветром. Поперёк еле видимой тропинки лежали крест на крест поваленные прямые стволы осин.

- Это что, буря здесь была? - спросил Серёжка.

- Да нет, обычный ветер, - равнодушно пояснил Михалыч.

Он заметил наши недоуменные взгляды и пояснил:

- Здесь, на болоте, дереву корнями глубоко не зацепиться, так что пока оно ростом низкое, держится, а как вымахало пошибче в рост, так его ветром посильнее качнёт, и прямо с корнем выворачивает. Гляди-ка...

Он подошел к высокой сосне и руками, без видимых усилий, раскачал ее легко, как хилый саженец.

- Видали? - подмигнул он.

И тут же перешёл на деловитый тон, заторопился.

- Значит так: по одному старайтесь не ходить, держитесь хотя бы парами, обязательно чтобы у каждого была веревка. Если из трясины вытаскивать кого придется, то к нему бизко подходить ни в коем случае нельзя, бросайте верёвку издали, иначе обоих утащит. Ну и смотрите по сторонам. Вы пока походите, места наметьте, ягоду-то уже видно, чтобы потом время не терять. Если что - каждое утро и вечер проходит мотовоз. Он когда останавливается, гудит. Так что можно в сориентироваться по гудку, если вдруг кто потеряется. Но лучше не теряться. Я дней через несколько набегу, гляну как вы тут...

За его спиной раздались приглушённые, нетерпеливые гудки.

- Во, слышали?! - поднял он палец. - Это меня зовут, ну, я побежал.

Он деловито сунул Серёжке ладошку дощечкой, помахал остальным и быстро ушёл, чавкая сапогами по болоту.

А мы стали устраиваться на ночлег.

Мы сидели в ночи, и буквально кожей ощущали свою малость на этом крошечном островке посреди бескрайнего болота, окружённые высокими соснами, которые росли, судорожно цепляясь корнями за предательскую почву.

А вокруг островка гуляет под ногами такая же ненадёжная поверхность болота, как живое существо, готовое в любой момент подсунуть тебе под ноги вместо травяного покрытия предательскую зелень трясины, мгновенно расступиться под ногами и проглотить, не дав даже охнуть напоследок.

Мы старались говорить громко, много шутили и смеялись, но всем было не по себе. Пошли спать в палатки, надеясь, что утром станет светло, и все наши ночные страхи сами собой пропадут...

Глава третья

Павловский угольник

Ночью над нами ударила гроза.

Гроза грохнула так сильно и неожиданно, что мы из спальных мешков повыскакивали, казалось, что взбесившие черти лупят большой колотушкой в жестяной таз прямо над ухом. Мы буквально оглохли. Надо признаться, что даже я, привыкший к походной жизни, такой мощной грозы не помнил. Легко можно было представить, что же чувствовали остальные ребята, возможно, впервые столкнувшиеся с разбушевавшейся стихией в лесу.

Мы сидели в палатках, тесно прижимаясь друг к другу и, затаив дыхание, прислушивались к тому, что происходит снаружи. Над нами скрипели ветки, трещали от ветра деревья, и вдруг, вслед за очередным ударом грома раздался треск ломающегося дерева, длинный скрежет и шум падения. И тут же мы услышали крики о помощи.

Не сговариваясь, мы полезли из палатки, и в ярких вспышках молний увидели, что огромная сосна упала и накрыла собой две другие палатки, в которых спали наши друзья.

Мы бросились освобождать их, ствол поднять не удавалось, он оказался слишком тяжёлым, пришлось резать одну из палаток, и оттуда вылезли насмерть перепуганные, но все целые и невредимые ребята.

Находившимся во второй палатке повезло значительно меньше: одному из ребят веткой сильно поранило плечо, а у другого оказалась сломанной нога.

Пришлось срочно оказывать помощь пострадавшим: перевязывать, накладывать шины, вздрагивать при каждом порыве ветра и ударе грома, поминутно глядя на верхушки угрожающе раскачивающихся деревьев, грозивших упасть и накрыть нас, пронзить острыми сучьями.

Так и просидели мы до утра, укрывшись с головой брезентом, возле костра, который с трудом развели. Обжигаясь, пили горячий чай, мокли и мёрзли, но возвращаться в палатки никто не захотел. Честно говоря, я бы всё же рискнул и вернулся, очень хотелось спать, но из чувства солидарности остался у костра вместе со всеми.

Я их понимал и не осуждал. Страшно лежать в темноте палатки и ждать, когда на тебя сверху что-то обрушится, а тонкий брезент пропорют острые ветки могучей сосны, которые могут запросто проткнуть тебя насквозь и пригвоздить к земле.

Мы сидели и слушали завывания ветра, и сквозь него, казалось, было слышно отдаленное собачье тявканье и вой отчаянно фальшивящей скрипки, по струнам которой кто-то истерически водил смычком, извлекая душераздирающие звуки.

Я вспомнил о том, что бывалые люди говорили, что если слишком внимательно вслушиваться в лес, услышишь то, что захочешь услышать...

Гроза затихла под самое утро, так же внезапно, как и началась.

После краткого совещания почти вся наша команда собралась возвращаться в Москву, вполне резонно заявив, что такие заработки они в гробу видали, собрали рюкзаки, угрюмо отмахиваясь от не очень настойчивых уговоров Серёжки.

В конце концов, поняв тщетность и бесполезность уговоров, он распорядился, чтобы покидающие лагерь ребята забрали с собой всё лишнее, чтобы остающимся потом кроме клюквы не тащить на себе ещё и гору лишней поклажи.

Уходившие забрали с собой две палатки, часть вещей и продуктов, потому что оставалось нас из всей компании всего четверо. Я, Серёжка и еще двое ребят.

Соорудили носилки для парня со сломанной ногой, быстро попрощались, ребята спешили засветло дойти к мотовозу, чтобы не остаться в лесу ещё на одну ночёвку. Да и раненых нужно было срочно доставить в больницу.

Ребята ушли, а мы остались, но на душе не было покоя и той веселой беззаботности, с которой мы ехали сюда.

Мы на деле поняли, что с болотом не шутят.

Заметив, что ребята совсем скуксились, я встряхнулся, взялся за костёр, велев ребятам тащить дрова, обрубив ветки с упавшей сосны. Серёжку отправил за водой, а сам принялся колдовать над завтраком. Как только для всех нашлось дело, сразу стало немного веселее, а уж когда мы основательно позавтракали макаронами с тушенкой и от души напились горячего чая, жизнь опять милостиво вернула нам свои краски.

Ребята разомлели от тепла и горячей пищи, и я отправил их спать, оставшись вымыть посуду, мне спать почему-то расхотелось.

Не сомкнувшие ночью глаз мои компаньоны не заставили просить себя дважды и с удовольствием отправились отсыпаться за бессонную и тревожную ночь в палатку, сытые и обогревшиеся.

Закончив дела хозяйственные, я посидел возле костра, понял, что спать не хочу, и решил сходить осмотреться, решив быть предельно осторожным и далеко не уходить. Я взял с собой компас, пристегнул на пояс нож в ножнах, фляжку с водой, сунул в карман штормовки краюшку хлеба и пошёл.

Мигом перейдя наш крошечный островок, я вышел на бескрайние просторы болота, упиравшиеся в горизонт. Примерно в километре впереди я увидел ещё один островок, который показался мне побольше и повыше нашего, и я подумал, что, возможно, там будет уютнее.

За этим островком оказался ещё один островок, за ним ещё один...

Когда я смекнул, что этим островкам нет ни конца, ни края, глянул на часы и увидел, что давно пора обедать, наверное, ребята меня спохватились и вовсю ищут. Я решительно развернулся и пошёл обратно.

И практически сразу же понял, что заблудился. Дело в том, что болото оно и есть болото, на нём даже следа не остаётся, тропинок в помине нет, и все островки тоже одинаковые, все похожи друг на друга, как близняшки, так что я безнадёжно заплутал.

Но отчаиваться было рано, в кармане у меня был верный друг компас.

И вот тут-то меня ждал самый большой сюрприз, какого я уж где-где, а на болоте никак не ожидал. Стрелка компаса крутилась, как сумасшедшая, я такого никогда не видел. Я слышал про магнитные аномалии, про залежи магнитных руд, про металлы, неразорвавшиеся бомбы в земле, которые заставляют стрелку компаса плясать, но не так же!

И какие такие на этом болоте магнитные аномалии и залежи руд, а тем более, неразорвавшиеся бомбы?!

Я потряс компас, но стрелка вращалась всё так же. Можно было попробовать сориентироваться по солнцу, но это серое небо в густой пелене клубящегося густого тумана вряд ли знало, что это такое, солнце, ни один лучик которого не пробивался сквозь эту густую серую пелену, нависшую над болотом.

Я шёл, подбадривая себя тем, что далеко от стоянки я уйти не должен был, и решил, что попозже, если не удастся отыскать наш островок, просто покричу. Как говорил Михалыч, звук по болоту на многие километры гуляет, почти как по реке, должны будут ребята меня услышать.

В глубине души я был уверен, что кричать мне не придётся...

Пришлось.

Я стал кричать, понимая, что скоро меня настигнет темнота, и дальше бродить по болоту будет опасно.

Я кричал, но крик мой, вопреки словам Михалыча, увязал в сгущающемся тумане, как муха в сметане, так что пора было, пока окончательно не стемнело, устраиваться на ночлег, а завтра с утра спокойно продолжить поиски ребят.

Завертев головой я увидел блеснувший вдалеке огонёк. Он мелькнул и пропал. Сначала я подумал, что мне это только показалось, но дунул ветер, раздвинул плотные стены тумана, и я увидел колеблющийся язычок костра на островке справа от меня.

Заметив направление, я бодро пошагал в сгустившемся опять тумане, предвкушая скорую встречу с наверняка переволновавшимися за меня ребятами. Я отчаянно ругал себя за то, что не предупредил их, но не забывал посматривать под ноги, окончательно уверовав в коварство болота.

Шел я долго, даже засомневался, туда ли иду, но передо мной выросли деревья, давая мне ясный ответ на этот вопрос. Правда, огонька костра видно не было, но зато возле тропинки между деревьев оказался покосившийся столб, который я поначалу не заметил. На нём была косо прибита почерневшая от дождей и времени доска, на которой с трудом можно было прочитать:

"Павловскiй Угольнiкъ"

Я принял это за чью-то шутку, решив, что кто-то из озорников, охотников за клюквой, оставил такую своеобразную памятку о своём пребывании здесь.

Усмехнувшись, я позвал ребят, но они не отозвались, вероятно, искали меня.

Тропинка вела вверх, становилась всё суше, потом опять нырнула вниз и скрылась в зарослях камыша. К этому времени я уже не сомневался, что попал не на наш островок. Этот был намного больше.

Раздвинув камыш, я сделал несколько шагов в высоких зарослях и уткнулся носом в низкую избушку, вросшую в землю по самую ветхую крышу, покрытую почерневшим от времени камышом.

К моему удивлению, над трубой этой казавшейся заброшенной избушки качался весёлый дымок, пахнуло теплом и домом.

На душе у меня тоже повеселело, я сразу же ощутил голод и усталость. Поискал вход, обнаружил идущие вниз, к дверям, земляные ступени, а над ступенями, прибитую к дверному косяку, почерневшую от дождей и времени, вывеску на доске:

Трактiръ

"Чай вприсядку"

Мне было не до шуток, я устал, волновался за ребят, к тому же не спал прошлую ночь, и теперь глаза слипались, и очень хотелось есть. Нашарил в кармане штормовки бумажник и решительно толкнул двери.

В лицо мне ударила волна спёртого воздуха, пахнущего чесноком, сивухой, сыростью, и чем-то ещё, чем пахнут плохие пивнушки. Но выбирать на болоте не приходилось, наверное, местный затейник сотворил себе мелкий бизнес, построив здесь кабачок. Наверное, я вышел к деревне возле болота.

Трактир представлял собой большой зал с земляным полом, по углам стояли несколько столиков, посередине один большой стол, справа от входа возвышалась грубо сколоченная стойка, возле которой вместо стульев стояли обычные чурбаки.

Всё это освещалось лучинами, воткнутыми во вбитые в стены поставцы, железки, со специальным раздвоением. Под горящими лучинами стояли тазики с водой, куда падали, отваливаясь от лучин, шипя, прогоревшие угольки. Вот теперь мне стало понятно, как раньше проводили вечера при лучине.

В левом дальнем углу за столиком, сбитым из плохо оструганных толстых досок, сидел здоровенный мужик, огненно рыжий, большерукий, с кудлатой всклоченной бородой и такой же всклоченной шевелюрой, небрежно зачёсанной на правый глаз. Он что-то пил из огромной глиняной кружки, а перед ним стояла пустая глиняная миска, размером с мамину супницу, откуда торчали до блеска обглоданные кости, судя по размерам, слона, или мамонта.

В правом дальнем углу, спиной ко мне, сидела женщина, укутанная в платок. Она сидела, склонившись над столом, ничего не ела и не пила.

Слева от дверей в углу за столиком находились ещё двое, тоже, как и рыжий, плечистые, здоровые мужики.

Они уткнулись друг в друга крутыми лбами и о чём-то тихо беседовали, звучно прихлёбывая из гигантских кружек. Самое странное было не в них, а в том, что стояло у бревёнчатой стенки возле них. Там стояли прислоненные к стене два настоящих больших лука и два деревянных, обтянутых потёртой кожей, колчана со стрелами.

Возле стойки, на чурбачках, сидели ещё три мужичка. Один дремал, опустив голову на руки, лежавшие на стойке. Перед ним стояла маленькая кружечка, перевернутая кверху дном. Возле него сидел маленький мужичонка ростом с мальчика, лысый, с клочками оставшихся волос на шишковатой голове, с реденькой бороденкой.

Он был единственный, кто с любопытством обернулся на скрип двери в мою сторону. Он обернулся, тут же наклонился и поспешно переставил с пола себе на колени корзинку, полную мухоморов. Он прижал корзинку к себе бережно, как ребёнка, подозрительно посматривая на меня с таким видом, словно я пришел сюда на ночь глядя специально для того, чтобы отобрать у него эти мухоморы.

Рядом с ним возвышался ещё один здоровяк, почему-то в шапке. И откуда только они здесь взялись, эти здоровяки? Наверное, их здесь специально выращивают. Столько живых шкафов одновременно я в своей жизни давно не встречал, хотя и учился в институте физкультуры и видел немало спортивных и мощных ребят.

Этот болотный Илья Муромец, урча, пытался зубами и руками разорвать ломоть мяса, а когда ему это не удалось, он ухватил его двумя руками за край и впился зубами в другой, потянув желанный кусок в разные стороны. Жилы на шее у него напряглись, глаза налились кровью, он ужасающе рычал, сопел, но ничего не получалось, мясо не откусывалось.

Он предпринял ещё одну яростную попытку, кусок выскользнул у него из рук и зажатый зубами, хлопнул его по лицу. Мужик зарычал, выплюнул мясо изо рта в миску и стукнул кулаком по стойке так, что все столы, а вместе с ними и посетители, подпрыгнули на земляном полу.

А я так думаю, что на другой стороне земли президент Соединенных Штатов в кресле подскочил, не понимая причин такого странного поведения своего кресла.

- Хозяин! - гаркнул мужик басом, таким грозным, что я на всякий случай попятился к дверям.

Кто его знает, что у него на уме?

- Ну, чего тебе? - раздался густой бас из-под стойки.

- Хозяин! - ревел, словно не слыша ответа, разъяренный поведением непослушного куска мяса, мужик.

- Здеся я, не слышишь, что ли? - недовольно отозвался всё тот же голос.

- А я желаю тебя видеть! - бушевал обиженный мясом.

За стойкой послышался тяжёлый вздох, шорох, что-то придвигали, кто-то куда-то залезал, наконец, над стойкой показалась большая голова с чёрной бородой, из ее зарослей сверкнули два глаза, и борода прогудела:

- Ну, вот он я. Почто шумишь, Обжора? Что тебе не так?

- Во! - мужик сунул в нос невозмутимому хозяину кусок мяса. - Не откусывается, холера его возьми!

- Врёшь! - проревел хозяин, стукнув кулаком по стойке. - Как есть врешь! Нет такого мяса, чтобы его русский мужик загрызть не сумел!

- Слышь, Обжора, он тебя татарином обозвал! - сразу оживившись, радостно сообщил из своего угла рыжий. - Быстренько сооруди драку! Дай ему по бороде!

- А ты, Буян, молчи! - прикрикнул на него хозяин. - Иначе больше не налью. А если и налью, то не больше. И почему это я его татарином назвал? Что ты такое городишь? Не называл я Обжору татарином.

- Ты же сказал, что раз он мясо загрызть не может, значит, он не русский, а раз не русский, значит, татарин.

- Если ты такой умный, пойди вон на улицу, - разозлился на него хозяин. - И вообще, не стану я тебе больше наливать, ты и так дурковатый.

- Да я чего? - стушевался от такой угрозы рыжий Буян. - Я же знал, что всё равно не подерётесь, забоится тебя Обжора. Обжора, он всех боится.

- Это я боюсь?! - встал с чурбана Обжора. - Это кого это я боюсь?!

- Как это так кого? - фыркнул в кружку Буян. - Известно кого: Черномора этого самого, который тебя незагрызаемым мясом кормит, и который меня поить не хочет!

- Я?! - ревел Обжора. - Боюсь?! Вот этого?!

Он перегнулся через стойку, и выудил оттуда Черномора, который был действительно удивительно похож на Пушкинский персонаж.

Карлик с огромной чёрной бородой, правда, всего лишь до пояса, но всё же. Совершенно лысый, как бильярдный шар, но широкоплечий, с невероятно могучим торсом и на очень коротеньких ножках. Черномор висел над полом в вытянутой руке у Обжоры, но нисколько не был испуган. Он с высоты крикнул грозно:

- А ну, поставь сейчас же! Или как дам! Или не дам ничего.

Странное дело, но Обжора послушно поставил его на стойку. Черномор наклонился над его миской и взял в руку злополучный кусок мяса.

- Этот, что ли, кусок не откусывается?

- Этот, - угрюмо кивнул Обжора.

- Эх ты, а еще Обжорой зовёшься! - презрительно скривился Черномор. Такой мягкий кусок укусить не можешь!

- Ты сам вот смоги! - разозлился Обжора.

- Запросто!

- Ну так давай, кусай!

- Ты за это мясо денежку платишь! - подмигнул Черномор.

- Плачу! - грохнул по стойке кулаком Обжора, входя в азарт.

Черномор проворно запрокинул голову, раззявил неожиданно громадную пасть и уронил туда сверху кусок мяса. Он дернул кадыком и облизнулся. К нему подскочил Буян и приложил ухо к круглому животу хозяина.

- Достигло! - торжественно сообщил он притихшим посетителям.

- Что достигло? - переспросил растерянный, не верящий глазам своим, Обжора.

- Мясо достигло, - сообщил ему Буян. - Дна желудка достигло. Я сам, своими ушами слышал, как оно на дно шмякнулось.

- Как это так - на дно?! - возмутился Обжора, только теперь осознав невозвратимость потери. - А я что буду есть?! Это же моё мясо! Мы так не договаривались!

- А как мы договаривались? - хитро спросил Черномор.

- Укусить.

- А я что сделал? - широко улыбнулся Черномор.

- Эх ты, дурья твоя башка, - с сожалением сказал Обжоре Буян. - Ты что, позабыл, что у Черномора зубов нет? Ему витязь Руслан, ёлки, палицей все зубы выставил. И было из-за кого! Видал я потом эту Людмилу. Худушшая! Одни глаза да коса. Было из-за кого шум на весь мир поднимать!

- Чего бы ты понимал в Людмилах! - обиделся Черномор. - И вообще всё совсем не так было. И никакой я не колдун. Это мне борода волшебная по наследству досталась, это она что-то колдовать могла, да и то, пока длинная была. А Руслан был мерзкий старикашка. Он украл Людмилу у родителей, наобещал ей, дурёхе, горы золотые, заманил, а сам гол, как сокол. Он сам на её богатства рассчитывал. Только Людмила, оказалось, сама была беднее церковной мыши. Руслан хотел за неё выкуп получить от родителей, а как узнал про бедность ихнюю, совсем пригорюнился. Стал заставлять Людмилу обеды готовить, а та и того не умеет. Так Руслан её отправил коней пасти.

Ну, а меня отец Людмилы слёзно попросил помочь, спасти дочку его. Я и полетел на бороде. Прилетел к Людмиле, дал ей волшебную шапку невидимку, чтобы она спасалась, к отцу бежала. А Людмила вместо этого стала невидимой, да в мой же дворец проникла и всё, как есть, у меня забрала.

Прибежал я в пустой дворец, открываю двери, а за дверями Руслан притаился. Да кааак даст мне по зубам палицей! Я как взлетел! А он уцепился мне в бороду и не отцепляется никак. Ну, поднял я его повыше, а он испугался и отрубил мне половину моей роскошной волшебной бороды. Сам упал, и я свалился. Вот так у меня ни зубов, ни богатства, ни бороды, ни волшебства не осталось. А всё из-за кого? Всё из-за женщин...

Он задумался и сказал, подавив вздох:

- А насчёт того, что одна коса да глаза, ты это зря, Буян. Очень даже во всех отношениях достойная женщина была Людмила. Очень достойная...

Черномор развёл в стороны руки, и даже зажмурился от сладких воспоминаний.

- А как же мясо? - с робкой надеждой спросил ещё раз Обжора, заглядывая в глаза грозному карлику.

Черномор оставил его вопрос без ответа, демонстративно отвернувшись, а Буян тихонько посоветовал Обжоре:

- А ты от Черномора кусок откуси. Он смотри, какой упитанный, толстый. И мягкий, как подушка...

- Я тебе сейчас укушу! - погрозил Буяну Черномор, вытаскивая из-под стойки здоровенную палицу с шипами. - Я тебе так укушу!

- А я что? Я ничего!

Буян притих, вернулся на место и заурчал над костями.

- А ты что стоишь посередине, молчишь, как немтырь? - грозно спросил хозяин, воткнув в меня свои глазки. - Ты чего хотел?

- Мне бы поесть чего...

- Поесть, конечно, можно. Только говори сразу, платить чем будешь? скривился Черномор. - Шишками?

- Почему шишками? - удивился я странному вопросу.

- Почём я знаю, почему со мной все шишками расплачиваются? проворчал Черномор, несколько смягчая взгляд. - Так чем ты сказал, платить будешь?

- Как чем? Деньгами, конечно.

Все, как по команде повернулись ко мне.

- Покажи, - задохнулся Черномор. - Покажи денежки.

Я сунул руку в карман и встряхнул на ладони мелочь.

- Ух, ты! Копеечки! Настоящие! Железненькие! Блестященькие! взвизгнул Черномор. - Давай, говори, чего хочешь!

- Нельзя денежки брать! - поднял голову, словно остренький нос из стойки вытащил, человечек, который до этого тихо дремал возле перевернутой кверху донцем кружечки. - Денежки железненькие, из железа можно оружие делать. Болотным булатные мечи иметь нельзя. Нельзя железо добывать и монеты железные в уплату брать. Только шишки на болоте в уплату брать можно!

- Слушай, да пошел бы ты отсюда! - замахнулся на него палицей Черномор. - Как тресну вот сейчас. Или ты треснешь. Понял? Не мешай коммерции.

Человечек тут же воткнулся обратно носом в стойку, словно и не он только что говорил, что нельзя денежки брать.

У меня на душе легче стало. Чёрт их знает, что это за шишки такие, которыми можно за еду платить, да и где их брать. Может, они валюту шишками называют? Называют же в городе некоторые деньги - фанерой.

- Так что кушать будете? - спросил настойчиво хозяин.

Я оглянулся на миску с огромными костями, возле которой сидел Буян, поспешно сглотнул слюну и сказал:

- А вот то же самое буду кушать, что и он съел.

При этих словах Буян радостно гоготнул, выронив обратно изо рта кость, а хозяин удивленно посмотрел на меня, но кивнул сдержанно, хотя и удивлённо:

- Будет сделано! А что ещё изволите? Что пить желаете? Чего погорячей, или чай вприсядку? - и он подмигнул мне.

Я задумался, понял так, что под тем, что погорячей, он понимает что-то крепкое, спиртное, а пить мне не хотелось, не любил я этого, и твёрдо заказал:

- Чай вприсядку!

- В какой посуде желаете? - совсем расцвел хозяин.

- Ну, давайте чайник, - решился я.

Чай я очень любил и пил его в больших количествах. Но что мой заказ вызовет такое оживление, я никак не ожидал.

Черномор шустро исчез под стойкой, наверное, отправился выполнять заказ.

А к стойке немедленно подошел Буян. Он встал рядом со мной, тряхнул головой, отчего волосы открыли рваный шрам у него на лице, рассекавший пустую глазницу. Теперь я понял, почему он зачесывал волосы на глаз.

- Ну, против кого дружить будем? - наклонился он, обжигая горячим дыханием мою щёку.

- Как это так? Разве можно дружить против кого-то? - не понял я.

- Ха! Ещё как можно! Запросто поясню!

Буян подошел к сидевшим за столом двум здоровякам с луками, облокотился на столик и сказал, показывая толстым пальцем на меня.

- Вот он говорит, что ты сказал, - он сильно ткнул тем же пальцем, которым показывал на меня, в грудь сидевшего напротив здоровяка, и спросил, наклонившись лицом к его лицу. - А ты что на это скажешь?

Тот, в кого ткнули пальцем, похлопал глазами, пытаясь понять, что ему такое только что сказали, и что вообще от него хотят. Он посидел, поморгал, посопел носом. Потом до него дошло, он встал, отодвинул плечом Буяна, подошёл ко мне, положил мне на плечо лапищу, отчего я сразу согнулся, и сказал, кивнув на Буяна:

- Вот он говорит, что ты говоришь, что я говорю. Пошли.

И кивнул мне на двери, приглашая выйти. Я понял, зачем он меня приглашает, смерил взглядом его габариты, и мне стало не по себе. С надеждой я глянул на Буяна, который только что предлагал мне свою дружбу против кого-нибудь. Но он уже сидел на своём месте и старательно загрызал кость, делая вид, что полностью поглощен этим занятием и ничего не видит

Я вздохнул и на ватных ногах отправился к выходу.

- Оставь его в покое, Вепрь, - раздался тихий голос из угла. - Ничего этот парень такого не сказал...

Это заговорила женщина, которая сидела спиной ко мне. Она обернулась, и я увидел на столе перед ней знакомый мне пузатый чайник с вмятиной на потемневшем боку.

Это была ехавшая на платформе Макаровна. Вот как она сына ищет и вот она где по три дня пропадает! Все тайны на поверку оказываются просты, как вода под краном.

Макаровна сказала Вепрю:

- Оставь его, это не он сказал, что ты сказал. Ты что, сам не видел, что это Буян тебе сказал, что он сказал, что ты сказал.

И она опять медленно повернулась спиной ко всем, а я ей даже кивнуть с благодарностью за то, что пришла мне на выручку, не успел.

- Слыхал, Медведь, слыхал, брат, что она сказала про то, что мне Буян сказал? - спросил Вепрь у своего соседа по столу, потеряв ко мне интерес, и почему-то с аппетитом облизываясь.

- Слыхал, брат, слыхал, - отозвался Медведь, допивая старательно кружку и тяжело вставая из-за стола.

Он был почти вдвое больше своего громадного брата. Они вместе подошли к Буяну и встали молча перед его столом. Буян попытался сделать вид, что не замечает их присутствия, но братья стояли перед ним скрестив на широкой груди могучие руки, терпеливо ожидая.

Буян вздохнул, бросил кость в миску и сказал:

- Ладно уж, потом догрызу. Ну что вы тут встали? Иду я уже. Эй, ты, гость, смотри, чтобы мои кости никто без меня не изгрыз! Вот всегда так. А ты, Обжора, зря Черномору по кумполу не дал. Зря.

- Пошли уж, - добродушно и почти ласково позвал его Медведь, стоявший возле двери. - Сейчас я тебе по кумполу дам.

- Не, - вздохнул Буян. - Это не честно вдвоём на одного драться.

- А стравливать честно? - поднёс ему кулак Вепрь.

- Ну ладно, - отвёл кулак Буян. - Не очень-то я вас и боюсь. Только тогда, чтобы совсем всё честно было, давайте втёмную биться.

- Втёмную это как? - недоверчиво спросил Вепрь.

- Это надо всем мешки на голову надеть. И чтобы только по честному, не поглядывать. Вы по честному можете? - недоверчиво осмотрел Буян братьев.

- А то как же! - обиделся простодушный Вепрь. - Мы с братаном разве когда не по честному бились?

- Ну, тогда пошли, - обрадовался Буян. - Только вот мешки возьму.

Он посмотрел по сторонам, увидел возле стены большой кованый ларь, открыл его и вытащил один за другим три мешка, из которых вытряс, опорожняя их прямо в ларь, пшено, муку и гречку, всё в одну кучу.

- Ты, баламут, что же это делаешь?! - возмутилась Макаровна.

- Мне Черномор разрешил в особых случаях мешки у него брать, - не моргнув глазом, сообщил Буян, оборачиваясь к Вепрю и Медведю. - Ну, пошли, что ли, поединщики? Посмотрим, как вы на кулаке, так же ли, как на языке?

И первый вышел на улицу, небрежно перекинув мешки через руку.

Через минуту стены избушки затряслись от ударов. Я представил себе, что мог оказаться на месте Буяна, и содрогнулся.

Я сидел на высоком табурете возле стойки, дожидался, когда хозяин принесёт мне горячий чай и еду, наслаждался этим сладким ожиданием, и сам не заметил, как согретый этим ожиданием и теплом трактира, я задремал.

Я дремал, и в полудрёме мне виделось, что я сижу в расположенном в подвальчике трактире, в котором горят свечи, а прислуживает мне не бородатый Черномор, а прекрасная хозяйка, которая сидит за столом напротив меня, касаясь своими горячими коленями моих колен...

И мы с ней совершенно одни.

Не только в трактире, но и во всём мире...

Глава четвёртая

Чай вприсядку

Вернулся хозяин и бережно поставил на стойку большущий, размером с ведро, чайник и кружку. Следом за чайником торжественно грохнул передо мной громадную миску, полную... костей!

- Я же просил подать мне то же самое, что и Буян ел! - возмутился я.

- Вот я тебе то же самое и принёс, - ответил Черномор. - Этот лодырь и забияка Буян за хорошей шишкой ленится наклониться, приносит гнилушки, пустышки, едва на кости хватает.

Он понимающе посмотрел на меня и спросил, пожалев.

- Ну что, поменять? Принести другое?

Я сглотнул и молча кивнул. Черномор взял миску с костями и удалился, на этот раз даже не спрашивая, что мне угодно. Вернулся он быстро, и не с пустыми руками, а с миской горячих пирогов с грибами, накрытых чистенькой холстинкой, чтобы не остывали.

Я с жадностью впился зубами в горячий пирог, едва не заплакав от переполнившего меня счастья.

- Ещё что-то будет желательно? Или что-то нежелательно будет? осведомился заботливый Черномор.

- Заночевать бы мне где-то до утра нужно, - со слабой надеждой спросил я, со стыдом вспоминая присказку про солдата, который водицы просил. Дай, говорил этот солдат, хозяюшка, водицы испить, а то так есть хочется, что переночевать негде. - Я заночую, а утром сразу пойду, мне ребят отыскать нужно, - поспешил добавить я.

- С ребятами тебе, мил друг, придётся погодить, у тебя здесь кое-какие дела найдутся. А заночевать, можно и заночевать, - легко согласился гостеприимный Черномор. - Только чем платить будешь?

- Деньгами, конечно, - разобравшись в местных денежных отношениях, ответил я, не задумываясь.

- Тогда не то, что ночевать, всю жизнь жить тут можешь! - восторженно воскликнул вдохновлённый моим сообщением хозяин.

Я с облегчением вздохнул и взялся за чайник.

- Закуска не потребуется? - придвинулся ко мне лысый мужичонка, подмигивая, и заботливо протягивая мне большой мухомор.

- Я чай не закусываю, - ответил я. - И потом у меня горячие пироги есть.

Мужичонка с сожалением вздохнул и отодвинулся, сглотнув слюну.

Я наклонил чайник, целясь носиком в кружку, и из него, вместо горячего чая, к моему удивлению, потекла мутная жидкость. Я растерянно остановился, осторожно взял в руки кружку и понюхал её. Резко пахло сивухой.

- Это не чай, это же бражка! - догадался я.

- Нет у нас никакой бражки! - поспешил вмешаться Черномор, старательно подмигивая мне и испуганно глядя на мужичка, сидевшего возле перевёрнутой кверху дном кружечки. - У нас есть только чай вприсядку.

- Какой же это чай вприсядку, если это самая настоящая бражка! Да и не бывает такого чая - вприсядку, - возмутился я.

- Ты выдуй чайник разом, пойдёшь плясать, узнаешь, какой он бывает чай вприсядку, - хитро подмигнул мне лысый с мухоморами.

- А ну, дай я попробую! - раздался голос у меня за спиной, оттуда протянулась лапища и сграбастала кружку.

Я только и успел проводить взглядом содержимое кружки в заросший рыжей бородищей рот. Это был, конечно же, незаметно вернувшийся в избу Буян.

Я удивлённо посмотрел на него, пытаясь найти следы рукопашной, оставленные двумя братьями-гигантами на его лице, но ничего не обнаружил. Более того, с не меньшим удивлением я услышал за стеной шум продолжающейся яростной битвы.

- А где твой мешок? - спросил я, догадавшись, что он схитрил, сняв мешок, и заставив честных, но доверчивых и наивных братьев в кромешной темноте волтузить друг друга.

- Я что, дурной, что ли, с мешком на голове биться? - удивился Буян, ставя на место пустую кружку и вытирая рыжие усы.

- Смотри, братья вернутся, поймут, что ты их надул, заставил друг друга лупить, так тебе наподдадут, - покачал я головой.

- Не, не смогут, - весело подмигнул рыжий.

- Это почему же так? - искренне удивился я его нахальной уверенности в своей безнаказанности.

- Устанут, - хитро улыбнулся Буян. - Серьёзно бьются.

Я прислушался и согласился с ним, что бьются братья серьёзно. Потом налёг на пироги, запивая их бражкой, делая мелкие глотки и стараясь не увлекаться.

Но все же не рассчитал и увлёкся...

Вскоре я сидел в обнимку с лысым мужичком, он пихал мне в рот мухомор, который я попробовал, потому что мужичок нашел веские аргументы, чтобы уговорить меня совершить этот подвиг.

Он спросил в упор.

- Ты любишь Великого Русского писателя Бунина?

Я икнул и ответил:

- Конечно, я люблю Великого Русского Бунина.

- Тогда ты плохо знаешь классику! И ты обязан съесть мухомор за Бунина. Бунин писал, что мухоморы на вкус чистая курятина. Ты веришь Бунину?

- Я верю Бунину.

- Тогда ешь, - настаивал мужичок, и добавил: - За Бунина!

А что мне оставалось? Я съел.

За Бунина.

В ушах у меня засвистело, я подумал, что это съеденный кусок мухомора так подействовал, но мужичок завопил отчаянно:

- Бонба летит!!! Лягай!!!

И, подавая пример, плашмя бросился на пол, прикрывая лысую голову лукошком с мухоморами.

- Ты что, чудила? - окликнул его вышедший на крик Черномор. - Какая бонба? Вставай, это Лукомор на орле прилетел.

- Ну, ежли так, - смущённый мужичок ползал на коленках по полу, собирая в корзинку рассыпанные при падении мухоморы, ворча: - Летают тут всякие...

А у меня всё сильнее кружилась голова, особенно после того, как я закусил чай вприсядку мухомором. Сквозь туман я увидел, как в двери входит высокий седой старик с обветренным лицом, а на плече у него сидит серая голубка.

Старик вел за собой сильно побитых и сердито пыхтящих от усталости братьев. Они сразу же молча двинулись к Буяну, который поспешно протянул им навстречу кружку, наполненную брагой.

Медведь, всё так же молча, влил её содержимое махом в рот и так же молча протянул кружку ещё раз. Буян поспешно наполнил её из моего чайника, и теперь уже Вепрь, которому передал наполненную кружку Медведь, опорожнил содержимое.

- Слышь, Черномор, - сладким голосом спросил Вепрь, вытирая усы. - Ты не знаешь случайно, откуда Буян вот эти мешки взял?

Он оглянулся на изменившегося в лице Буяна, мстительно улыбнулся, хищно подмигнул ему и выложил перед Черномором пустые мешки.

Хозяин, моментально распознав свою тару, заглянул в ларь, и молча полез под стойку.

Буян засуетился и торопливо завопил:

- Вот только без этого! Я случайно! Это на меня временное умственное помутнение нашло. Я сам всё обратно рассортирую!

Он схватил мешки и бросился к ларю.

Старик с голубкой на плече осмотрелся и подсел к Макаровне, они о чем-то тихо шептались, склонившись друг к другу.

У меня перед глазами все плыло и качалось, я стал всех угощать чаем вприсядку, помню, что даже пытался напоить серую голубку на плече у старика Лукомора.

Последнее, что я запомнил, это как ко мне подошёл, и хлопнул меня по плечу Вепрь, отчего я подумал, что вошёл по пояс в землю. Он улыбнулся и спросил:

- Из лука стрельнуть желаешь?

Когда бы это я отказался пострелять из настоящего лука?! Я с готовностью пожелал, и мы пошли на улицу, на болото, и там стали по очереди стрелять из лука.

Дальше я ничего не помнил...

Когда я проснулся, то понял, что лежу на кровати, на мягкой перине. Надо мной качался бревенчатый потолок, передо мной всё расплывалось.

Я с трудом и с отвращением вспоминал вчерашнее пиршество, с огромным трудом повернул голову и заорал от ужаса.

С подушки рядом на меня презрительно смотрела в два огромных выпученных глаза отвратительная большущая лягушка.

- Ну и муженёк мне достался! - воскликнула она мерзким скрипучим голосом.

- Какой такой муженёк?! - покрываясь липким потом, заорал я, предчувствуя большую беду и даже не удивившись, что лягушка разговаривает.

- Квакой, квакой. Законный, - категорически отрезала лягушка. - И нечего орать на супругу. У меня тоже права есть.

- Ты что, разыгрываешь меня, да? - с остатками угасающей надежды спросил я. - Кто же в наше время на лягушках женится? Ты, наверное, дрессированная?

- Кванечно, больно мне нужно разыгрывать! - фыркнула она. - Сначала палят из луков почём зря, потом стрелу вернуть просит, жениться обещает, а после всего ещё и орёт на супругу. Между прочим, законную! А если желаешь увидеть, кто в наше время на лягушках женится, подойди к зеркалу, полюбуйся. "Дрессированная"! Ты вот у меня скоро будешь дрессированный!

Я всё понял. Сказки в детстве мне читали исправно. И в изнеможении откинулся на подушку, закрыв глаза. И тут же услышал над ухом, как Лягушка шлёпнула губами.

- Ну?

- Что - ну? - грустно переспросил я, не открывая глаз.

- Квак это что?! - возмутилась Лягушка. - Когда долг исполнять будешь?

- Какой долг?! - ужаснулся я.

- Супружеский!

Услышав это, я в ужасе вылетел из постели в чём был, то есть, почти ни в чём. Лбом открыл наружу двери, которые открывались внутрь, и скатился по лесенке.

К моему великому удивлению, я оказался всё в том же зале трактира "Чай вприсядку". От воспоминаний про этот самый чай вприсядку и про мухоморы, у меня в животе забурлило, заклокотало, и я выскочил на улицу.

Когда же вернулся в трактир, меня встретили громовым дружным хохотом. Оглядев себя, я не стал обижаться. Видок у меня был тот ещё. В рубахе до колен, в носках, без джинсов, без штормовки и свитера, которые я сам не помнил, как и когда снял. И которые остались в той же комнате, в которой осталась и Лягушка.

Я закончил собственный осмотр и с робкой надеждой спросил, украдкой оглядываясь по углам.

- А где я раздевался вчера?

- Вчера, мил друг, ты даже раздеться сам не мог, - отозвался сидевший возле ларя белый от муки Буян, сортировавший по мешкам рассыпанное им вчера. - Так что тебя раздевать пришлось.

- А кто меня раздевал? - спросил я с надеждой, что одежда моя где-то здесь.

- Только не я! - поспешил разочаровать меня Буян.

- Кто ж тебя мог раздеть кроме законной супружницы твоей ненаглядной? - хохотнул Обжора, хлопнув себя по коленке пухлой, как большая котлета, ладонью.

- И за каким чёртом ты полез в болото? - меланхолически покачал головой Вепрь. - Вот ведь какой упрямый. Говорил тебе Медведь, чтобы не лазил ты в камыши, чтобы плюнул на стрелу на эту.

- Конечно, - поддержал его брат. - Я же тебе говорил, не лезь за стрелой в камыши, муженьком станешь. Стрелу, конечно, жалко, у неё наконечник железный, а железо здесь, на болоте, втридорога. Но ведь как знал я, что где-то в камышах, на кочке, опять лягуха сидит, женишка караулит.

- Ага, - согласно закивал Вепрь. - Сейчас аккурат срок. У них, у Лягушек, в эту пору брачный сезон. Мы в это время в трактире сидим, специально не охотимся.

- Она хотя бы настоящая Царевна? - робко спросил я.

- Кто их поймёт, кто их знает, этих Лягушек? - отвёл взгляд в сторону Вепрь. - Загадочные и таинственные существа эти твари зеленые. У них что ни Лягушка, то Принцесса, что ни Жаба, то Царевна... И бородавки от них, говорят...

- А может быть, Жаба не считается? Может, на Жабе не обязательно жениться? - уныло вздохнул я, тайком посмотрев на руки, не выскочили ли на них бородавки.

- Как же, как же! - ехидно отозвался Буян. - Не считается. Ты вот поди это же самое ей скажи. Ты ещё попробуй её жабой назови, так она тебя живьём проглотит!

- Как же мне ее называть? - растерялся я.

- Как, как, Царевной Лягушкой, вот как...

Из-за стойки вынырнула, как солнышко выкатилось, лысая голова Черномора, который торжественно разложил по стойке бороду, осмотрел меня, и сурово сдвинул брови.

- Нельзя в трактире без порток быть! - заявил он строго. - Иди немедля портки надень. Вот придёт Ярыжка, он быстро на нас донос сочинит.

- Ярыжка это ещё кто такой? - не понял я.

- Он сидел тут вчера, возле стойки, с кружкой, кверху дном перевёрнутой. Это такой служка, вроде откупщика, или фискала...

- А это кто такие? - спросил я, и без того тупо соображая с похмелья.

- Ты что, взаправду ни фискала, ни откупщика не знаешь? - недоверчиво удивился Черномор.

- Чего ты удивляешься? - не удержался Буян. - Он же из этих, из новых. В городе рос, не на болоте. Откуда ему про ярыг, да про фискалов знать? Они все, которые новые, тёмные совсем, неучи, ничего толком не знают.

- Ну, про фискалов я кое-что знаю, - обидевшись на такую характеристику, зацепился я хотя бы за одно смутно знакомое мне слово.

- И что же ты про них знаешь? - вкрадчиво спросил Буян.

- Ну, это так ябед называют...

- Эх ты! - обрадовался возможности прервать мучительную работу Буян, который просеивал через сито муку, а после разбирал пшено и гречку.

И он с большим удовольствием занялся просветительской деятельностью. Он рассказал, что ярыги следили в царских кабаках за тем, чтобы там продавали только государственное вино, соблюдали монополию, а заодно и хулу всяческую на царя и власти слушали да доносили.

Откупщики откупали у государства право на сбор налогов: на соль, на вино, ещё на что-то, и собирали эти налоги самостоятельно, обращая прибыль в свою пользу. Фискалы следили за тем, чтобы налоги платили вовремя и полностью.

- Ну, это как у нас налоговая полиция, - обрадовался я.

- У вас, возможно, полиция, а у нас - фискалы да ярыги, - отмахнулся от меня Буян, окончательно уверовав в моё непроходимое невежество.

Мне было стыдно за свою необразованность, я потупил взор, но тут мои грустные размышления прервал хозяин.

- Ты пошёл бы, мил друг, портки надел бы, что ли, не то правда придёт Ярыжка, будет всем нам крышка. Или будет, но не всем. И ты ещё мне денежку должен, как обещал. Или не обещал, но всё равно должен.

Я помялся, мне очень не хотелось возвращаться к возлежавшей на подушке лягушенции, но не оставаться посреди трактира без штанов. Я набрался мужества и пошёл наверх, удивляясь, откуда здесь, в этой вросшей в землю по самую крышу избушке, ещё и второй этаж.

- Во! Муж пришёл! - увидев меня, радостно квакнула Жаба, которая валялась поперек подушек.

Я промолчал, про себя твёрдо решив не вступать с ней ни в какие споры и пререкания, отыскал глазами свои вещи, разбросанные по полу, и стал проворно одеваться.

- Квак, квак, квак, - проквакала моя новоиспеченная супруга. Значит, супружеский долг ты отдавать не желаешь?

Подумав, я всё же решил быть предельно честным, чтобы не дарить ей напрасных иллюзий, и решительно помотал головой.

- Квак, квак, квак, - опять проквакала Царевна. - Ну твак и что делать будем? Квак же мы с тобой будем жить дальше?

- Квак-нибудь проживем, - машинально квакнул я в ответ я, не желая пока высказывать свою, совсем не совпадающую с её, точку зрения на наше дальнейшее совместное проживание.

- Ты смотри квакой! Ну и муженёк мне достался! - всерьез рассердилась Лягушка. - Мало того, что долг супруге не отдаёт, твак он ещё и дразнится! Ты у меня не балуй! Я на тебя управу быстро найду!

Она так не на шутку разволновалась, что под большим ртом на шее у неё образовались два огромных пузыря, которые надувались и опадали.

- Я не хотел тебя обидеть, извини, я случайно квакнул, - поспешно стал оправдываться я, боясь, как бы она и вправду шум не подняла, а мне это было совсем ни к чему.

Про себя я уже твердо решил как можно скорее смываться отсюда, из этого непонятного трактира с его безумными обитателями, вообразившими себя чёрт знает кем! Бежать, и чем скорее и дальше, тем лучше. Вот только как это они мне жабу подсунули? Да ещё и говорящую. Все они здесь в сговоре...

- Ну? Что стоишь, как истукан? Давай, успокаивай свою Царевну Лягушку, - раскрыла рот до ушей Жаба. - Тогда, может, снизойду, не стану на тебя жалиться.

- Как же и чем мне тебя успокаивать? - покорно вздохнул я, уговаривая сам себя немножко потерпеть её дурацкие капризы.

- Квак, квак, - выкатила она глазищи. - Долг сполняй, вот квак. Это меня может немного успокоить. В некоторой степени.

- А больше тебя, Царевна Лягушка, ничего успокоить не может? упавшим голосом выразил я слабую надежду.

- Может, хотя и не полностью, - покривилась жаба. - Так и быть. Чеши мне пятки, пока я не усну.

Я посмотрел на её скользкие перепончатые лапы и внутренне содрогнулся, но всё же, трезво поразмыслив, пришёл к печальному выводу, что это не самый худший вариант, и приступил к чесанию.

Только я дотронулся кончиками пальцев до её пяток, как Лягушка с громким возмущенным кваканьем подпрыгнула до самого потолка.

- Ты квак это пятки чешешь?! Это тебе что, спина, что ли?! возмутилась она. - Кто же твак пятки чешет?!

- А как надо-то?! - рассердился я.

Царевна пошарила по подушке, вытащила из неё перышко, провела им по щеке, проверяя, не колется ли, и только после этого протянула мне.

- На вот, щекоти, а я спать буду.

Я вздохнул и приступил. Лягушка прямо балдела от чесания. Она хрюкала, как поросёнок, даже пузыри от удовольствия пускала, но не спала.

- Слушай, - с некоторой надеждой вспомнил я вдруг сказку. - А ты шкуру сбрасывать можешь?

- Я тебе что, скорняк, что ли, шкуру с себя сдирать? - обиделась Царевна. - Тебе-то, кванечно, не жалко, не твоя шкура. Так что не надейся, знаю, о чём думаешь. А по мне, так я и в шкуре достаточно хороша. Или ты со мной не согласен, муженёк, что я и без того хороша? Так что давай, чеши да помалкивай. А я на себя полюбуюсь...

Она заложила ногу на ногу, мечтательно потянулась и с любовью стала смотреть на большой никелированный шар, украшавший спинку кровати, отражаясь в нем как в кривом зеркале, что, впрочем, её уже нисколько не могло испортить.

Я покорно уселся на кровать и пёрышком старательно щекотал ей пятки, с нетерпением ожидая, когда же она, наконец, уснёт. Царевна от удовольствия подгибала длинные перепончатые пальцы, блаженно жмурилась и даже, как мне изредка казалось, довольно похрюкивала от удовольствия.

Но всё же она уснула.

Я с отвращением отбросил перо и на цыпочках вышел из комнатки, осторожно прикрыв за собой двери, оставив мою Царевну почивать в одиночестве.

В зале трактира всё так же сидели, уперевшись лбами друг в друга, Вепрь и Медведь, возле ларя поскучневший, побелевший от муки Буян лежал на пузе перед чистой холстиной, на которой сортировал вручную гречку и пшено, перемежая эту работу тяжелыми вздохами, которыми опять перемешивал вместе разобранную уже крупу.

Возле стойки на том же месте, что и вчера, сидел Обжора, всё так же не снимавший шапку, и ел большой деревянной ложкой из глиняного горшка пшённую кашу. Всё так же, прислонившись плечом к стене, сидел, уткнув в стойку острый нос, Ярыжка, перед которым так и стояла перевёрнутая вверх донцем крохотная кружка.

Не было видно только Макаровны и седого старика Лукомора с серой голубкой на плече и самого хозяина.

Я подошел к стойке, и спросил у Обжоры:

- Где Черномор?

- Отошел куда-то, в погребец, наверное, - отозвался тот, не прекращая наворачивать кашу. - А ты чой-то такой скучный?

- Да я вот, женился нечаянно, - густо покраснев, признался я.

- Эва! - отложил ложку Обжора. - Я вчера ушёл, ты еще холостой был. Когда ж ты успел?

- Наш пострел везде поспел, - хохотнул, оживившись, Буян, которому рядом с чужой бедой свои неприятности казались не столь огорчительными.

- Это на ком же ты обженился так скоро? - поинтересовался Обжора.

- Да вот из луков вчера стреляли, - честно признался я. - Ну и...

- Ну, если из луков стреляли, тогда ясно дело, - кивнул Обжора. - Из луков, это мы понимаем. А что ж не весел?

- Зря я всё же вчера чай вприсядку пил, - вздохнул я с запоздалым сожалением. - И мухоморы зря кушал.

- Ну, ты вспомнил про шапку, когда голову потерял! Брось! Не тужи! Эта беда - еще не горе, - как мог, успокоил меня Обжора. - Хочешь вот каши?

Обжора щедро пододвинул мне горшок с ароматно дымящейся кашей, и протянул, предварительно тщательно облизав, деревянную ложку.

- На вот, поешь, успокойся.

- Хорошо тебе говорить, - вздохнул я. - Тебя бы вот так же угораздило, как меня вчера со стрелой, ты бы...

Закончить мне не дали, мои слова утонули в громовом общем хохоте.

Я вспыхнул от обиды, сел за стол в углу, и отвернулся носом к стене.

- Эй, приятель! - окликнул меня Яшка. - Ты чего нос повесил? Не горюй. Я вот знаешь о какой невесте мечтаю? Знаешь, какую мне хотелось бы ненаглядную найти?

Не дожидаясь моего ответа, скоморох притопнул ногой по полу, выбил ладошками барабанную дробь по пузу и пропел:

Я в дали неоглядные

пойду за ненаглядною,

найду я ненаглядную,

как дали неоглядную!

- Эх, ма! Где мои шашнацать лет?! - выкрикнул скоморох, подхватил со стойки миску, перевернул вверх дном, вытряхнув остатки каши, и пошёл приплясывать, выбивая по дну миски дробь ложкой, припевая дурашливым голосом:

Всё встанет на место

замешано тесто.

Из этого теста

мы слепим невесту.

Головки - чуть-чуть,

меньше птичьего корма,

а всё остальное

на формы! На формы!

С такою невестой

всё встанет на место,

поскольку всё место

украла невеста.

Обнять и заплакать,

за счастие это.

Обнять бы за это...

за самоё.

Да здравствует тесто!

Всё встало на место:

всего столько много

моё все!

моё!

Глава пятая

Как Буян на импортной Царевне женился

- Ну как, смешно? - спросил он, останавливаясь возле меня. - Если не смешно, я тебе ещё скоморошину спою...

- Да отойди ты, не мельтеши, - отодвинул его в сторону Обжора, присаживаясь рядом со мной. - Не видишь, человек огорчается?

Обжора посопел, помолчал, потом легонько толкнул меня в плечо:

- Ты что, огорчился? Зря ты это. Ты не думай, не обижайся, мы не над тобой смеёмся. Смотри-ка вот.

Обжора снял с головы неизменную шапку, с которой не расставался, и я увидел, что в спутанных волосах его, как в уютном гнезде, возлежит большая изумрудная лягушка, которая тут же открыла один глаз и квакнула, помахав всем лапкой:

- Квак дела? Квак здоровье?

- Как молоко коровье! Спи давай, Царевна, - буркнул не очень вежливо Обжора и накрыл поспешно голову шапкой. - Во, видал, а ты забижаешься. Ты что же, думал, что ты один тут из лука стреляешь? На болоте почитай все на Царевнах женаты. Все с луками ходят. Тут от этого никуда не денешься.

- Да как же это так? - я недоверчиво посмотрел на братьев, которые сокрушённо покивали в знак согласия головами.

И тут же раздался жуткий грохот на улице, я вздрогнул, а в трактир ввалились две коробки из-под обуви фирмы "Адидас", почему-то с треском съехали по ступеням, раскрылись, и оттуда выскочили две огромные лягушки, очень похожие друг на дружку, и заквакали хором, раздувая пузыри на шее:

- Вы что сидите тут, бездельники?! Мы что в этих коробчонках должны за вами ездить?! Вы заботу о нас проявляете? Вы комаров, мух наловили нам на прокорм?!

- Счас все сделаем, Царевны вы наши! - хором отозвались братья, вздохнув, послушно вставая из-за стола и направляясь к дверям.

Они осторожно взяли своих лягушек в коробках, и пошли, кивнув на прощание мрачно головами.

- А что, у них лягушки - сёстры, обе Царевны? - спросил я.

- Это теперь всех лягушек одинаково зовут, - пояснил Обжора. Прискакала тут недавно к нам на болото какая-то лягушка заморская, говорила, что аглицкая, так наши лягушки ей обзавидовались, что она такая стройная, а та им говорит, что она стройна, как Царевна.

- Ну, мою Царевной никак не назовёшь, - возразил я.

- Ещё как назовёшь! - уверенно ответил Буян. - Попробуй только не назови, она тебе такое устроит!

- А ты что, тоже на лягушке женат? - удивился я.

- Был! - гордо отозвался скандалист.

- А почему был? - с неподдельным интересом спросил я.

- Долгая история, - отвёл взгляд Буян. - Печальная. Можно сказать, трагическая. Потом расскажу. Сейчас не могу, тяжело.

- Конечно, долгая! - подал голос Ярыжка. - Он на болоте специально цаплю подобрал, домой принес и прижил.

- Ну и что? - не понял я. - А при чем здесь Лягушка?

- Ну и то, - огрызнулся Ярыжка. - Склюнула цапля его Царевну. Вот подам на него жалобу Шемяке!

- А ты молчал бы, - поднялся на ноги Буян. - Сам на малолетней женился, распутник! Вот и помалкивай!

Он подошел к Ярыжке и перевернул кружечку, под которой оказалась совсем маленькая хилая лягушечка

Ярыжка тут же накрыл её обратно кружечкой, замахал возмущенно руками, отпихивая рыжего забияку. Буян с готовностью стал закатывать рукав на правой руке, но его остановил Медведь, и попросил:

- Ты, Буян, лучше рассказал гостю про то, как ты импортную жену себе нашёл и с болота нашего за границу эмигрировал.

- Вот ещё! - возмутился Буян. - Было б о чём рассказывать!

- Если бы не было о чём рассказывать, мы бы тебя и не просили, поддержал брата Вепрь.

- Ну, если не хочешь про импортную жену рассказывать, - подмигнул братьям Яшка, - расскажи про то, как ты намедни один четыре ведёрные чайника чая вприсядку выдул, а потом пошёл на улицу, стал спьяну в деревья лбом тыкаться. А потом стал кричать на деревья, что они тебе дорогу перебегают, и полез с ними драться, а потом...

- Да не тарахти ты, - остановил его смущённый Буян. - Нашёл о чём рассказывать. Никому это не интересно, про драки всякие слушать, да про скандалы...

Буян повертел головой, и спросил:

- Эй, Медведь! О чём ты меня просил гостю рассказать?

- Про то, как ты себе импортную жену подыскал, - охотно подсказал ему Медведь, в предвкушении рассказа отодвигая миску с едой

- Может быть, не стоит? - сделал ещё одну попытку отказаться Буян. Вы и так все про это знаете, что повторяться?

- Мы-то знаем, да вот приезжий человек ещё не знает, - показал на меня Яшка.

- Ну ладно, - поняв, что отвертеться не удастся, почесал затылок Буян. - Если вам охота в сотый раз одно и то же слушать, слушайте. Я расскажу, мне не жалко...

Дело было осенью. Холода стояли ранние. Ну, проснулся я, как всегда, посмотрел на улицу, а там снег лежит. А мне, как назло, нужно на охоту идти, дома есть нечего. Черномор, скупердяй пузатый, перестал тогда меня кормить в долг, стал требовать шишки приносить. А как их наберёшь? За каждой наклониться нужно. Чтобы поесть как следует, нужно мешок насобирать. Пока мешок набьёшь, спина не разгибается.

Надо было за шишками ходить, пока тепло было, можно было ползком их в мешок собирать, чтобы не нагибаться за каждой. Я так и делал, когда делал. Ложился на пузо, и вперед. Только тогда тепло было. А есть хочется.

Так что пришлось на охоту идти.

Взял я лук, пошёл к Медведю и Вепрю, во временное пользование животное позаимствовать. У них собака есть, а у меня собаке нечего есть, вот у меня и нет собаки. А без собаки на болоте что за охота? Одно недоразумение. Подстрелишь птицу, потом бегай по болоту, доставай её, да ещё и отыскать в камышах нужно.

Братья собаку со мной отпустили, только сказали, чтобы я ей что-то съедобное дал, иначе она меня слушаться не будет. Я, конечно, промолчал, а про себя думаю, что если бы у меня было в доме хоть что-то съестное, фигушки кто меня на охоту в такой холод выгнал бы.

Ну, идём мы с собакой по болоту, а она всё на меня косится, всё в глаза мне заглядывает, наверное, съестное выпрашивает. Я ей и говорю, что собака - друг человека, и что она просто так должна человека слушаться, а не за кусок чего-то. Что если бы мне кто что-то съедобное дал, я бы его тоже слушался.

Она всё равно хвостом вертит и опять мне в глаза смотрит. Ну что ты будешь делать? Сорвал я гриб, дал ей, пускай кушает. Понюхала псина гриб, помотала ушами и побежала куда-то, наверное, обижаться. Совсем избаловали братья собаку, уже грибы не ест.

Пошёл я дальше без собаки, добывать пищу-то надо. Ходил я, ходил по болоту, никакой живности не встретил. Такой холод, даже птицы не летают, хоть самого себя на ужин подстреливай.

И тут услышал я корова мычит. То ли Яшкина, то ли Обжоры. Не узнал я по голосу. И так мне вдруг говядинки захотелось!

Сел я на кочку и стал думать, чем дикие животные от домашних отличаются. И придумал! Домашние животные это те, которые дома живут, возле хозяев. Домашних животных только хозяин может кушать.

А дикие животные шляются всюду сами по себе, их каждый желающий может свободно подстрелить и съесть. Я сразу повеселел, пошёл поближе к трактиру, возле которого мы все живём, и притаился в камыше. Сижу я, значит, в засаде, лук приготовил, терпеливо жду, вдруг какая дикая корова мимо пойдёт.

И вижу: идёт корова. Большая такая, толстая, и рог у неё обломан. Ну, думаю, это точно дикая корова. Да такая дикая, такая кровожадная, кого-то так свирепо забодала, что даже рог у неё сломался.

Прицелился , натянул тетиву, и только стрелу спустить хотел, выскакивает из-за пригорка Яшка скоморох и кричит дурным голосом, чтобы я не стрелял.

Ну, у меня рука дрогнула, стрела прямо в зад корове попала. Кто же в такой ответственный момент под руку кричит?

Ну, корова тут как взбрыкнёт копытами, как мумукнет диким басом, и почему-то на Яшку бросилась. Он, наверное, ближе к ней был.

В мгновение ока скрылись они оба за пригорком, а я вылез из камышей, да за ними следом поспешил, нужно же друга спасать, дикую корову пристрелить, пока она Яшку насмерть не забодала.

Только я на горку взобрался, только дух перевёл, вижу, Яшка бежит, а в руках у него палка. Я думал, что дикая корова ему ногу откусила, он ко мне бежит для того, чтобы я ему помог палку вместо ноги привязать, а он подбежал ко мне, да каааак даст мне палкой!

У меня в глазах потемнело. А Яшка наскакивает на меня, палкой машет и кричит, что я совсем с ума сошёл, чуть его корову не пристрелил. Я ему и говорю, что это была дикая корова, что домашние коровы просто так на людей не бросаются, а тем более, на хозяев.

Яшка мне и говорит, что пока я его корове в зад стрелу не вогнал, она была совсем даже не дикая, а вполне домашняя. И что он её очень даже понимает. Что, например, если мне в зад стрелу воткнуть, я тоже стану диким.

С этим трудно было не согласиться. К тому же корова, наверное, покусала Яшку, потому что он тоже стал очень диким. Всё время кричал на меня, и всё норовил палкой треснуть.

Я потихоньку пошёл от него подальше, решив больше на диких коров не охотиться. Пока. Временно. До ближайшей темноты.

Ну, пошёл я потихоньку домой. Иду, нос в землю опустил, и вдруг мне что-то на голову падает. Увесистое такое. Посмотрел вверх, а это оказывается, ворона мне на голову тяжесть уронила.

Я, естественно, рассердился, схватил лук и выстрелил в ворону.

Она закаркала возмущённо, и ещё тяжесть мне на голову уронила. От обиды, наверное. А от неё перья во все стороны полетели, и сама она полетела так высоко сначала, а потом всё низко, низко... И опустилась в камыши.

Конечно же, я следом за ней бросился. Ворона, конечно, не корова, но уж точно дикая. И за неё никто палкой по башке не треснет. Полез я в камыши, а как там, в камышах, найдёшь её, ворону эту. Она маленькая, а камыш высокий.

Да что делать, голод не тётка. Лазил я, лазил по камышам, вымок весь, устал, а ворону так и не нашёл. К тому же вторую стрелу за так потерял. Обидно, стрелы на болоте дорого обходятся. Да что делать? Понял я, что искать ворону в камышах - всё равно, что иголку в стоге сена. Плюнул, собрался домой уходить.

Только на тропу вышел, вижу, кусты рядом с камышом шевелятся. Здоровый кто-то там копошится. Я сразу понял, что это собака, которая тайком за мной шла, мою ворону нашла, и трескает. Я представил себе как она, чавкая, ворону поедает, чуть слюной не захлебнулся. Совсем рассудок потерял, и не глядя в кусты эти ломанулся. Раздвинул их, и оторопел. Батюшки светы! Сидит передо мной Лягушка, лапой стрелу мою прижимает.

И какая Лягушка! Цветом она не зелёная, а тёмно лиловая. Губастая, и здоровенная. И кожа у неё блестящая. Я вылупился на неё и стою, рот раззявив.

А она мне и говорит, что, мол, выставился, негритянок, что ли, не видел?

Я ей отвечаю, что у нас на болоте я ни гречанок, ни негритянок, никого не встречал, одних наших, худосочных, да зелёных.

Лягушка поморщилась, и говорит, что я теперь её муж. А если я не согласен, то имею на это полное право. И она тоже имеет в таком случае полное право. Скушать меня от такого огорчения.

Пожалел я её. Не стал огорчать негритянку. Она и без того фиолетовая.

Веди меня домой, говорит фиолетовая. Я и повёл. А дом у меня - смех сказать. Шалаш. Да такой, что в нём дыра на дыре. Увидела это сооружение моя любезная, и резко во мне разочаровалась. И сказала, что, конечно, с милым рай и в шалаше, но не в таком же.

Потом спросила, всегда ли у нас так холодно. Я ей сказал, что не всегда. Что только почти всегда.

Тогда фиолетовая села напротив меня и стала петь про то, как хорошо у неё на исторической родине. Что там, откуда она родом, всегда солнце, всегда тепло, никогда холодов не бывает, и даже дождь редкость. И что бананы у них повсюду растут бесплатные, кокосы, ананасы, и всё такое прочее, из области экзотических фруктов.

Ну, я уши и развесил.

Дрогнуло у меня сердце, так тепла мне захотелось, а особенно дармовых бананов и ананасов с кокосами. И пошёл я со своей Лягушкой в эмиграцию. В анкете написал, что еду с познавательными и гастрономическими целями. Решил посмотреть, как живут в других странах, ну и подкормиться, естественно.

Туда она меня на себе мигом доставила. Там оказалось действительно жарко. Но только так жарко, что я с тоской вспомнил наше прохладное болото. И тут мне есть захотелось. Стал я спрашивать свою Лягушку, где же бесплатные бананы и прочие фрукты? Она и отвечает, что вокруг растут. И показывает на высоченную пальму, на которой до самой верхушки ни одной веточки. И говорит моя Лягушка, что я могу залезать и рвать, сколько моей душе угодно.

Так я и полез! Я не обезьяна. Так что пришлось идти дальше голодным.

Привела меня моя Лягушка в своё племя. Выскочили темнокожие лягушки, увидели свою подругу со мной в компании и так обрадовались, только что-то орать стали такое, от чего у меня чуть штаны не салились. Кричали они про то, что вернулась Фиолетовая, и привела с собой импортный деликатес!

Я посмотрел вокруг, и сообразил, что эти негритянские Лягушки меня деликатесом обзывают. Оказалось, что попал я в лапы племени Лягушек людоедов.

Хорошо ещё, что худоват я был, решили они меня откормить малость. И посадили в бамбуковую клетку. Ну, у меня с собой всегда нож за голенищем. Ночью я клетку эту разрезал и убежал. Почти год до дома добирался.

С тех пор как-то не тянет меня в заморские путешествия. Дома лучше, если даже этот дом - болото. Вот так-то. Всяк кулик своё болото хвалит. Дома - и солома едома, а на чужой каравай рот не разевай.

Такими словами закончил Буян своё повествование о неудачной эмиграции.

Глава шестая

Журка. Болотный заговор.

- А я остался бы там, - мечтательно погладил лысину Яшка. - Там всегда тепло. Ананасы, бананы... А на пальмы можно научиться лазить. Подумаешь!

- И скушать тебя запросто могут Лягушки-людоеды, - возмущённо вставил задетый за живое Буян.

- А ты знай с кем компанию водить. Пора бы знать, что беспорядочные знакомства до добра не доводят, - назидательно проворчал Яшка.

Из-под стойки появился Черномор, осмотрел хмуро спорщиков и буркнул сердито Буяну:

- Что-то я вижу, что совершенно не вижу, чтоб у тебя работа спорилась.

- Конечно! - картинно возмутился Буян, жестом приглашая нас разделить его искреннее возмущение. - Ты, толстопузый, последнюю рубаху стянешь! И без того шубу на шубу надеваешь, а у меня, хотя и шубка овечья, зато душа человечья!

- Совсем ты Буян с собственной головой дружить перестал, - обиделся Черномор. - Когда ж это я сквалыгой был?! Я, что ли, муку да горох с пшеном перемешал?

Буян огорченно посопел, заворчал что-то о мироедах, и пошёл на место, трудиться. А я направился к Черномору, который разложил по стойке свою бороду и сердито ворчал что-то о неблагодарных людях.

Увидев меня, он широко улыбнулся беззубым ртом и спросил:

- Ну а ты чего хорошего скажешь?

- Должок хочу отдать, вчера позабыл из-за чая вприсядку, ты уж извини.

- Ладно, чего уж там, - проворчал заметно обрадованный тем, что я не забыл про вчерашний долг, Черномор.

- Так сколько я должен? - поторопил я его, залезая в карман, решив поскорее рассчитаться, и удрать подальше, пока моя Царевна спит.

Но, к моему огорчению, она уже не спала.

- Квак не совестно! - раздался её скрипучий голос сверху. - У первого встречного он спрашивает, сколько он должен, спешит долг отдавать. А мне, кварасавице, своей законной супруге, он, видите ли, супружеский долг не отдаёт!

- Квак не стыдно! - подскочила шапка на голове у Обжоры.

- Квак не совестно! - пискнуло из-под перевернутой кружечки.

- Да я что? - засуетился я, не желая вступать в бесполезные споры. Я сейчас. Я только вот хотел...

И завертел по сторонам головой, пытаясь срочно найти какую-то отговорку.

- До ветру, что ли, ты хотел? - деловито спросил Черномор, по своему истолковав мои судорожные телодвижения. - Так у нас все удобства - во дворе. Если дело большое - возьми возле дверей лопату, подальше отойдёшь, потом зароешь, если малое дело, и так сойдёт. Или не сойдёт.

Я торопливо подтвердил, что дело у меня весьма даже срочное и очень большое и серьёзное, и заверил, что обязательно возьму с собой лопату, даже две.

Услышав про две лопаты, даже моя Царевна на мгновение замолчала, и впервые посмотрела на меня с интересом и уважением.

Я же, пользуясь случаем, поспешно покинул трактир, с облегчением закрыл за собой двери и бросился по едва заметной тропинке в камыши.

Продравшись сквозь шуршащие заросли, я вышел на болото, по которому, как неприкаянный шальной мартовский кот, гулял из конца в конец ветер, а с неба сыпал частый мелкий противный дождь.

Запахнув плотнее штормовку, я надвинул капюшон и быстро пошел вперёд, часто оглядываясь, не шлёпает ли следом по кочкам моя законная.

Надо мной пролетел с протяжным прощальным и печальным курлыканьем косяк журавлей, потянулся к югу, к теплу, к солнышку.

Шел я быстро, ветер моментально выдул из меня вчерашнее похмелье. Островок с трактиром "Чай вприсядку", скрытый сплошными зарослями камыша, быстро удалился и скрылся из глаз. Я немного приободрился. Всё произошедшее со мной вчера стал рассматривать как полный бред.

Либо меня весьма круто разыграли, либо это были галлюцинации после того, как лысый мужичок, подло прикрываясь именем великого писателя Бунина, накормил меня мухоморами.

Кстати, я вспомнил, что на дальнем севере шаманы специально перед камланием едят сушёные мухоморы, чтобы вызвать у себя галлюцинации. Они впадают в транс и потом пророчествуют и колдуют, а уж что они колдуют, это находится в полной зависимости от того, белый это шаман, или чёрный шаман.

Торопясь поскорее уйти от островка безумцев и от своей скоропостижной жены, я допустил большую ошибку: не наметил ориентиры, и не сверился с компасом. Когда же я это сообразил, было поздновато, среди невероятного унылого однообразия болотного ландшафта, не имея определенных навыков, сориентироваться было практически невозможно. Всё же я попытался, твердо помня о том, что надежда погибает последней.

Но, наверное, это был тот самый случай.

Компас вёл себя ещё более странно, чем вчера. Презрев все мыслимые законы физики, стрелка намертво замерла в одном положении, словно приросла к шкале. Она не шелохнулась, как я ни тряс, как ни вертел компас во все стороны. Я его даже об коленку пару раз стукнул. Но стрелка так и не шевельнулась.

Закончив безрезультатные упражнения с компасом, я попытался вспомнить, откуда пришёл, тщательно осмотрелся по сторонам, но глазу не за что было зацепиться, все было однообразно одинаково.

Оставалось двигаться по азимуту, это в значительной мере сокращало возможность хождения кругами. Надо было ориентироваться на какой-то предмет впереди, идти строго на него, находить следующий предмет, и так далее.

Наметив островок с высокой, сломанной у верхушки осиной, я сунул руки в карманы и пошел...

И тут надо мной послышалось пронзительное курлыканье. Я поднял голову и увидел отчаянно кричавшего журавля, который летал большими кругами над болотом и звал кого-то. Я догадался, что он потерял свою стаю, наверное, отстал.

- Пролетели твои, брат, - сказал я ему, просто чтобы что-то сказать.

Журавль кружился у меня над головой, словно просил помощи. Я помахал ему рукой в ту сторону, куда пролетели журавли, на юг. Но вместо того, чтобы проследовать тем же курсом, одинокий журавль неожиданно стал спускаться вниз и опустился рядом со мной.

Я растерялся и смотрел на него. Он смотрел на меня, переступая длинными ногами и вежливо косясь большим умным глазом, слегка наклоняя голову, словно извинялся за причинённое мне беспокойство.

- Ты, наверное, есть хочешь? - догадался я.

Журавль поднял голову, закинул её, часто-часто защёлкал клювом и радостно закурлыкал, зажурчал, как ручеёк по камушкам.

- Эх ты, журавлик, журавушка, журавель. Журка, - неожиданно улыбнувшись, назвал я его. - Чем же я тебе помочь могу?

И вспомнил о краюшке хлеба в кармане. Я вытащил её, сильно раскрошившуюся, большую часть скормил оголодавшему Журке, справедливо рассудив, что ему лететь до самого дальнего юга, а я тут как-нибудь перебьюсь, найду хоть что-то. Я пошёл дальше, а Журка упрямо последовал за мной, курлыкая и летая надо мной кругами. С ним было веселее.

Вот так от островка к островку и ходил я по болоту до быстро наступившего осеннего вечера. Мне очень хотелось пить и есть. На высокой кочке я обнаружил ягоды клюквы, да таких размеров, каких я раньше никогда в глаза не видывал: с хороший каштан были ягоды. Чёрные, блестящие, твёрдые, как орехи. Я с голодной жадностью нетерпеливо разгрыз одну и тут же выплюнул, во рту стало невыносимо кисло и пить захотелось еще больше.

Покрутился я, повертелся, заметил в болотной траве аккуратную круглую ямку, в которую набежала водица, наклонился, посмотрел, всё донце видно до травиночки самой малой. Такая вода чистая. Я помялся, потоптался, решил, что только губы смочу, что со мной будет? Всё равно воды из-под крана не предвидится.

Так и сделал. Встал на колени, склонился к ямке, погрузил в воду губы, вода была прохладной, пахла чистотой, и я, махнув рукой на все опасения, жадно припал к ней...

Надо мной отчаянно кричал Журка, он бросался вниз, прыгал передо мной, отчаянно и сердито щёлкал клювом и хлопал крыльями у меня перед носом, словно отгонял от ямки.

Я так хотел пить, что не обратил внимания на его журавлиные причуды. Когда же я напился и попытался встать, у меня ничего не получилось. Попробовал ещё раз, и опять ничего не получилось, словно кто-то невидимый держал меня за спину, не давая выпрямиться.

Я глянул на руки, которыми опирался о траву, и закричал от ужаса: рук у меня не было! Вместо рук были раздвоенные копыта. Вот когда я узнал, как это на самом деле бывает, когда мороз по коже дерёт.

Журка с отчаянным протяжным воплем взмыл вверх, закружился и куда-то исчез, растворился в сером небе.

А вокруг меня вприпрыжку носилось, приплясывало и кривлялось какое-то существо, которое вопило дурашливым голосом, распевая во всё горло:

Не пей из копытца,

болотного корытца!

Не пей из копытца,

болотного корытца!

Я повернул голову и в непривычном ракурсе, сбоку и снизу вверх, увидел, что передо мной юлой вертится маленькое существо, с большим, крючковатым носом, с невероятно длинными ушами, мочки которых хлопали по плечам. Лицо существа заросло шерстью, а само оно напоминало вывернутую наружу меховую варежку.

- Это ты со мной сделало?! - воскликнул я.

- Это болото с тобой сделало! - радостно завопило существо, и захрюкало от удовольствия. - Сказки знать надо! Не пей из копытца, козлёночком станешь! А ты вон какой большой, не козлёночек, а целый козёл получился, да ещё такой здоровущий, такой упитанный! Пора Волка на ужин звать!

Существо мерзко захохотало, заулюлюкало, заложило в рот два пальца и засвистало длинным затейливым свистом.

Просвистев, существо склонило голову на плечо и стало вслушиваться, вертя головой, оттянув мочку уха, направляя его как локатор. На протяжный свист издали отозвался жуткий вой, от которого у меня стало холодно в желудке.

Существо просвистело еще раз, прислушалось, душераздирающий вой повторился, существо удовлетворённо хрюкнуло и сказало:

- Ну вот, теперь полный порядок. Жди Волка, а я пойду, дела у меня тут всякие водятся, некогда мне с тобой разговоры разговаривать, тары-бары разводить.

Существо обернулось несколько раз вокруг себя, мерзко и ехидно захохотало, и исчезло, словно его и не было, прокричав напоследок:

- Прощевай, козёл! Прощевай, волчий ужин!

Я потоптался вокруг злополучной ямки, из которой напился болотной водицы, всё ещё не в силах поверить, что всё, что здесь второй день подряд происходит, происходит именно со мной, и происходит не во сне, а наяву.

Закрыл глаза, усиленно помотал головой, но заметно приблизившийся вой вернул меня в действительность. Конечно, всё что произошло, было ужасно и невероятно, но всё это можно было попытаться осмыслить после, а пока нужно было спасать свою шкуру.

Подумав так, я про себя грустно улыбнулся, поскольку теперь спасть шкуру нужно было не в переносном, а в прямом смысле слова. Прятаться на пустынном пространстве бескрайнего болота было абсолютно негде, но не стоять же на месте, покорно дожидаясь пока примчится Волк и сожрёт меня.

Я уныло наклонил голову и, заплетаясь в траве копытами, с непривычки спотыкаясь о каждую кочку, потрусил по болоту. Оказалось, что бегать на четырёх не так-то просто, как кажется со стороны. Я поначалу постоянно путался в ногах, то есть, в копытах, не успевал соображать, какое копыто куда ставить.

А вой приближался. Я инстинктивно припустил ещё быстрее к видневшемуся невдалеке островку с редкими деревьями. До островка я кое-как доковылял, но только там сообразил, что бежал я сюда совершенно напрасно: на спасительное дерево я залезть не мог, на козлиных копытах, к моему великому сожалению, не было ни когтей, ни пальцев.

Эх! Зря я не заглянул в лужицу - как знать, если меня это мерзкое существо козлом обозвало, может, у меня и рога есть? Тогда есть возможность хоть чем-то защищаться, если уж и погибнуть, то достойно, в открытом бою. Как бы всё же точно узнать, есть у меня рога или нет?

Я осмотрелся вокруг и, заметив рядом тоненькую берёзку, бросился на неё, наклонив голову...

Я погорячился и набрал слишком большую скорость, потому что берёзка хотя и выглядела чахлой, но разбежался я слишком резво, и лбом врезался в нее так крепко, что даже в копыта отдало.

Лоб заныл, и я понял, что рогов у меня нет. С грустью повернулся на шорох за спиной, но у меня ничего не получилось. Что-то меня не пускало повернуться.

Рога! У меня всё же были рога! Просто меня угораздило попасть лбом в березку, пропустив ее между рогов.

Высвободившись, я оглянулся за спину и обмер.

Передо мной сидел самый настоящий волк.

Нет, я неправильно сказал.

Надо было сказать вот так.

Передо мной сидел

ВОЛК!!!

Это был не просто какой-то там завалящий волк с клоками висящей шерстью на облезлых боках, а самый настоящий матёрый, ухоженный волчище серый хвостище. Ростом он был с теленка, а из пасти торчали не зубы, а острые кинжалы, даже не кинжалы, а самые настоящие сабли.

Волк вывалил наружу большой красный язык и, зевнув, громко лязгнул кинжалами, облизнулся и махнул хвостом, заметая за собой траву.

За его спиной завалилась набок осинка, задетая этим взмахом.

Копыта мои задрожали, а островок заходил подо мной так, словно я стоял не на твердой почве, а на болоте, на кочке. Все же надо было брать себя в руки, или в копыта, и оказывать сопротивление.

Я угрожающе выставил рога, которые сам не видел и не мог знать, насколько внушительно они выглядят. Чтобы оказать психологическое давление на Волка, я забил перед собой копытом, разрывая палую листву, изображая свирепую ярость и кровожадность.

- Ну и что ты тут роешь? - с ленцой в голосе спросил Волк. - Могилу себе заранее копаешь? Зря стараешься, хоронить будет нечего, от тебя вряд ли что останется. Ну, если только кости твои выплюну. Если, конечно, не позабуду это сделать.

Я строго настрого приказал себе не обращать внимания на его гнусные реплики и постараться ни в коем случае не трусить. Даже решился подать голос, постараться пугнуть его. Но я забыл, в кого превратился, и что в этот момент творилось у меня внутри.

От того жалкого дрожащего блеяния, которое я из себя выдавил, у меня самого от жалости слеза на глазах выступила. А Волк удивлённо сказал:

- Ну, ты, бифштекс, даешь! Ничего, если я тебя бифштексом называть буду? Ладно? Ты мне разрешишь? Ты не обижайся, я всех так называю. Я другие имена как-то не запоминаю... Суета, понимаешь, не успеваю даже поговорить, поближе познакомиться. Ам, и всё знакомство.

Он сидел, растопырив лапы, расслабившись, разглагольствовал, не видя во мне опасного противника, а я разглядывал его толстый живот, висевший до земли, который был беззащитно неприкрыт и гол. Волк потерял бдительность и подарил мне шанс.

И я этот шанс решил использовать. Пригнулся, издал пронзительное боевое блеяние, и рванулся вперёд, выставив перед собой рога.

Волк удивлённо глянул на меня, сделал неуловимое движение в сторону, я же по инерции со свистом пронёсся мимо, продолжая громко блеять. Волк поддал мне сзади пинка, что придало мне дополнительное ускорение. В последний момент я поднял вытаращенные глаза и понял, что иду на таран...

Свернуть я не успел и врезался в ствол высокой сосны, с которой градом облетели на меня шишки, и рухнуло чьё-то гнездо. Рядом с сосной, вплотную одна к одной росли две березки.

- Ну, ты даешь, рогатый! - восхитился Волк. - Такой крутой! Такой отчаянный, чуть сосну насмерть не зашиб. И чем она тебя так обидела?

Шея у меня ныла и едва поворачивалась, в голове гудело, как в престольный праздник на колокольне, а то, что я, обернувшись увидел, совсем подкосило меня.

Волк встал, потягиваясь, на могучие лапы, облизнулся громадным красным языком, шерсть у него на загривке вздыбилась.

- Подожди! - выкрикнул я. - Ты попробуй меня на прыжке съесть.

- На прыжке это как? - удивился, остановившись, Волк.

- Я прыгну с разбегу вверх, а ты меня попробуй в полёте проглотить, до того, как я на землю обратно опущусь.

- Запросто! - в азарте воскликнул Волк. - Это ты, бифштекс, здорово придумал! Это уже интересно. Это уже развлечение! Давай, прыгай скорее!

Я повернулся к нему спиной, внутренне замирая от ужаса, разбежался, как мог, зажмурился, и прыгнул...

Я благополучно приземлился, удивляясь, что со мной ничего не произошло. Открыл глаза и оглянулся. Мой безумный план сработал на все сто! Волк, прыгнув следом за мной, попался как раз между двумя берёзами и застрял, нелепо махая в воздухе лапами, зажатый деревцами, которые я легко проскочил.

- Ну ты, бифштекс! - завопил он, увидев меня в стороне. - Выпусти, говорю! Немедленно выпусти!

- А мы вот сейчас посмотрим, кто из нас двоих настоящий бифштекс! подошёл я к нему, решительно целясь рогами в открытый снизу беззащитный волчий живот.

Я примерился, и пощекотал рогами поджавшийся от испуга волчий живот.

- Не, слышь, козёл, не делай этого, - в ужасе прошептал Волк, тараща глаза. - Так не бывает, нельзя так делать.

- Это почему же так делать нельзя? - притворно удивился я. - Почему это тебе так делать можно, а мне так делать нельзя?

Волк надолго задумался, а потом серьёзно ответил:

- Нехорошо это. Плохо так делать.

- Ну, брат, - резко возразил я ему. - Это кому как, тебе, может и не хорошо будет, зато мне будет спокойнее, а значит, вполне хорошо, вот это уж я точно знаю. Да и другим на болоте спокойней жить будет.

И я опять нацелился рогами в волчье брюхо, поджатое от страха.

- Слышь, ты, этот, как тебя, - поджал лапы Волк.

- Бифштекс, - с готовностью подсказал я.

- Хе-хе-хе! - засмеялся неумело Волк. - Это же я с тобой так пошутил! Неужели ты не понимаешь? Что я, не знаю, как тебя звать, что ли? Ты же Козёл!

- Сам ты козел! - позабыв, в каком обличии нахожусь, привычно обиделся я.

Волк опять погрузился в размышления и потом осторожно сказал, предварительно на всякий случай, осмотрев себя, насколько сумел:

- Не, это ты - Козёл, а я - Волк.

- Раз ты Волк, надо тебе шкуру дырявить, - рассердился я, - чтобы не обижал больше всех подряд беззащитных и малых.

- Не дырявь мне шкуру! - взмолился не на шутку перепуганный Волк. - Я тебе три службы сослужу! Любые, какие только прикажешь!

- Знаю я твои службы! - вспомнив вероломство серого хищника, возразил я. - Отпущу тебя - ты меня тут же на месте и слопаешь.

- Нет, что ты! - засуетился, завертелся в ловушке Волк. - Если я, Волк, что и обещаю, то слово твёрдо держу.

- Ну, хорошо, - снисходительно разрешил ему я. - Тогда верни мне обличье моё человеческое. И будем квиты.

- Это надо заговоры знать, - загрустил Волк. - А в заговорах и ворожбе я не силён. Плохо их знаю. Позабывал всё за последнее время без практики. Всё больше: ам, да ам...

- Ну, вот видишь, - расстроился я от его ответа. - Толку от тебя никакого, одни обещания пустые.

- Погоди, погоди! - испугался он, что я от разочарования начну тут же бодать его толстый живот. - Я попробую. А ты меня отпустишь, если у меня получится?

- Ты же три службы обещал сослужить, - возмутился я.

- Ну ладно, ладно, будь по-твоему, - поспешил согласиться Волк, опасливо поглядывая на рога. - Значит так. Сейчас попробуем. Учил же я когда-то заговоры эти. Вот!

Он сосредоточился и забормотал:

На море на океане,

на острове Буяне,

на реке Ядране

стояла гробница,

во той гробнице

лежала девица.

Встань, пробудись,

в цветно платье нарядись

бери кремень и огниво,

зажигай свое сердце ретиво...

На этом месте он запнулся, замолчал, и вздохнул.

- Что, слова позабыл? - с замершим сердцем спросил я.

- Не, просто перепутал. Это не тот заговор. Это другой заговор. Это заговор на любовь, - вздохнул Волк.

- Какая любовь?! Кто меня полюбит с такой мордой козлиной! разозлился я.

- Любовь зла... - вздохнул Волк.

- Знаешь что! - рассердился я.

- А я что? - поджал хвост серый. - Я ничего. Просто к слову пришлось.

- Ты давай, заговор нужный вспоминай! - прикрикнул я. - Взялся службы служить - служи, не отлынивай, пока я не передумал.

- Да я вспоминаю, только...

- Что - только?

- Только что-то не вспоминается, - сознался Волк.

Обрушившиеся надежды придавили меня обломками, склонили мою рогатую голову к земле. Я повернулся к Волку спиной и побрёл, заплетаясь копытами, прочь с островка, сам не зная куда я иду..

- Постой! Постой! - завопил серый. - А как же я?! Что ж я, так и буду висеть тут, как шарик на ёлке?!

- Ничего с тобой не будет, - сердито отмахнулся я куцым хвостиком. Повисишь недельку, похудеешь, вылезешь.

- Это что же - целую неделю не есть нико... ничего не есть целую неделю?! - завопил Волк. - Да кто же такое выдержит?!

- Ты вот и выдержишь. Тебе деревца помогут диету соблюдать.

- Вернись! - завопил отчаянно Волк. - Я, кажется, вспомнил ещё одно заклинание!

Я вернулся, уже ни на что особо не надеясь.

Волк попыхтел и распорядился:

- Очерти вокруг себя три круга, после каждого говори: "за три черты, чёрт, не ходи". Потом встань в самом малом кругу, и стой не шевелясь, слушай. Что услышишь, сразу мне скажешь. Только с места не трогайся, как узнаю, что ты услышал, ещё одно заклинание говорить буду.

Что мне оставалось? Я послушно и старательно очертил вокруг себя копытом три круга, после каждого приговаривая:

- За три черты, чёрт, не ходи!

Начертил, сказал, и встал в центре, в самом малом кругу. Встал и стал слушать до боли в ушах.

Листья шуршали, с деревьев медленно опадая. Ветер траву шевелил. Вода на болоте пузырилась. Птица в небе крылом воздух гоняла. Дождинки осторожные на землю падали. Волк сопел напряжённо, зажимая нос лапой, боясь своим сопением помешать мне слушать, с надеждой посматривая на меня.

Долго я стоял, не шелохнувшись, но так ничего не услышал. Только хотел я выйти из круга, как откуда-то, я даже не понял, откуда, словно внутри меня самого, прозвучал тихий голос.

Козлом стал - умней не стал.

Сер стал - умней не стал.

Однажды стар - умней не стал.

И дважды стар - умней не стал.

Тот, кто трижды стар,

тот умнее стал....

Тихий голос пропал, я пересказал услышанное мной Волку, а он, совершенно не задумываясь, радостно воскликнул:

- Ну, если трижды стар, это тебе нужно к Лукомору на поклон идти, значит, только он может помочь заклятие снять. Крепко кто-то тебя ворожбой заклеймил.

- Что же я так и буду теперь козлом по болоту бегать?! - возмутился я. - Вот это называется, сослужил ты мне службу.

- А что, нет, что ли?! Не сослужил, что ли?! - обиделся Волк. - Я же тебе подсказал, кто помочь может. И как Лукомора отыскать, я тоже знаю.

- Как его отыскать, я сам знаю, - вздохнул я, с грустью представив, как опять появлюсь в трактире, да еще в таком обличии.

- Ну, ты того, - заерзал Волк. - Ты подожди, я попробую ещё разочек, я вот тут вспомнил одно заклинание. Сейчас.

Он откашлялся и забормотал:

- Плакун! Плакун! Плакал ты веками, долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слёзы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, старым ведьмам Киевским, а не дадут они тебе покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища, замкни их в ямы преисподние. Будь моё слово при тебе крепко и твёрдо век веком, аминь!

Он замолчал и пристально посмотрел на меня.

- Ну?

- Что ну? - разочарованно вздохнул я. - Всё как было, так и осталось...

И вдруг меня вроде как стали приподнимать в воздухе сильные уверенные руки, я медленно встал с четверенек, выпрямился, копыта исчезли, я с радостью пошевелил вернувшимися на место пальцами, переступил неуверенно ногами, мне всё еще до конца не верилось в чудесное обратное превращение.

Я был счастлив, но мои восторги слегка остудил Волк.

Он придирчиво осмотрел меня со всех сторон, поморщился, вздохнул, и сказал, прищурив блестящий глаз:

- Ну вот, всё, что смог, я сделал. По крайней мере, на ногах стоишь, руками шевелишь. А вот мор... ну, то есть, это... кхм, лицо, это ничего. Это уже с Лукомором разберётесь. И шерсть ещё... А чем вам, людям, шерсть мешает? Шерсть - это благодать! Тепло от неё, шубы покупать не нужно.

- А что с лицом у меня? - подозрительно спросил я, перебивая словоохотливого хищника, ощупывая лицо, не дожидаясь ответа сразу же заскучавшего Волка.

Осмотр на ощупь привел меня в уныние. У меня как была, так и осталась козлиная морда. По крайней мере, густой шерсти на лице хватало и рога на голове прощупывались, правда, совсем незаметные, крошечные, но всё же.

- Ну, что молчишь, говори, признавайся честно, сослужил я тебе службу?! - завопил, не выдержав, Волк.

- Сослужил, сослужил, - нехотя проворчал я.

- Тогда отпускай скорее, пока у меня ребра не треснули!

Слово есть слово. Пришлось с опаской, но освободить его из западни. Волк вылез, отряхнулся и стал облизывать бока, злобно ворча и посматривая на меня недобрым взглядом.

Я пошарил глазами по земле, высмотрел дубину поувесистей и демонстративно поставил её рядом с собой, прислонив к дереву.

- Не бойся ты, - проворчал Волк. - Если я обещал тебе службу сослужить, - значит обещал. Я своё слово держу. Не съем... Пока.

- Не одну службу ты мне обещал, - поправил его я, - а три службы ты мне обещал сослужить.

- Ну да! - возмутился Волк. - Три! Держи карман шире! В одну кастрюлю две бараньи головы засунуть хочешь, а они не лезут! Ты что, считать разучился? Я тебе одну службу только что сослужил!

- Разве это серьёзная служба? - почесал я нехотя затылок. - Это же так себе, не служба, а пустячок, маленькая службишка, да и ту ты только на половину выполнил. Так что это не считается. Я же наполовину козлом остался.

- А если это не считается, - мстительно улыбнулся Волк, щёлкнув пастью, - я могу тебя обратно, в прежнее обличье полностью вернуть, пускай будет, как было.

- Ладно, ладно, пускай считается...

- Вот это другое дело! - успокоился и обрадовался Волк.

- И ты мне еще должен сослужить две с половиной службы, - невозмутимо добавил я.

- Какие такие ещё половины?! - подпрыгнул Волк, лязгнув зубами. Откуда взялись половины?!

- Ты не горячись, не горячись, - поспешил я успокоить его. - Ты же не довёл дело до конца, я остался козлом наполовину. Так?

- Ладно! - гаркнул Волк так, что с сосны ещё одно гнездо слетело. Пускай будет две с половиной, только пошли скорее к Лукомору, и отстань от меня.

Он обернулся ко мне хвостом, и низко наклонив голову, зарывшись носом в траву, рысью помчался по болоту. Я моментально и безнадёжно отстал, крикнул ему вдогонку, но куда там! Только его и видел.

Вот тебе и Волчьи клятвы! Я сунул руки в карманы и пошёл в том же направлении, в котором только что исчез Волк, как я подозревал, уже навсегда.

Но я ошибался. Он вернулся. Посмотрел снисходительно на меня, потом на расстояние, которое я прошёл за время его отсутствия от островка, покачал головой и спросил:

- Ты Андронов случайно не встречал по пути?

- Каких Андронов? - не понял я, оглядываясь по сторонам.

- Каких, каких, - передразнил Волк. - Тех самых, про которых в народе говорят, что Андроны едут, да вот только когда будут - неизвестно.

Я молча пожал в ответ плечами. Волк вздохнул и щёлкнул языком.

- На тебе только дым возить. Какой-то ты совсем никудышный. Так ходить - только смерть носить. Садись давай, - он повернулся ко мне боком. - Только, чур, цепляйся за холку крепче, двумя руками, да пригнись.

Не став спорить, я полез на могучую спину, пригнулся к шее и ухватился обеими руками за густую волчью холку.

- Ну, готов? - спросил он.

- Вроде готов, - отозвался я неуверенно.

- Вроде, вроде, толком даже ответить не может, - проворчал Волк. Ты, чур, хватайся цепко. Изо всех сил. Хотя какие у тебя силы? Ладно уж, поскачу я вполскока волчьего, так и быть, иначе сдует тебя. Держись!

- Держусь! - только и успел я ответить, как он сделал первый прыжок.

Мчался он так быстро, как ветер над травой стелился, я даже перед собой не мог посмотреть, потому что от встречного ветра захлебывался. Я осторожно скосил глаза вбок и увидел, что всё сливается в сплошную линию, так быстро мчался серый разбойник, и это вполскока волчьего!

Потом с моим зрением что-то случилось. Оказалось, что Волк несёт меня уже не по земле, а стелется над землёй. И я стал видеть внизу даже то, что видеть вроде бы никак не мог.

Я видел, как идут по размытым дождями дорогам нищие, путешествуя из деревни в деревню. Видел я, как пчёлы загружают свою добычу в ульи. Видел, как смеются и плачут, как гуляют на размах души, и как трудятся на упад.

И ещё я видел, что предназначенная мне дорога бесконечна, и что впереди меня ждёт ещё много испытаний...

Глава седьмая

Соломенная вдова. Оборотень.

По дороге я с грустью вспомнил, что везёт меня Волк обратно в трактир "Чай вприсядку". Я живо, в лицах, представил себе, какая меня ожидает встреча, и даже засомневался, не лучше ли было оставаться козлом, чем оказаться в скользких объятиях зеленой красавицы...

Волк резко остановился, я чуть не перелетел через его голову, и увидел, что мы стоим как раз перед трактиром "Чай вприсядку", о котором я только что вспоминал.

- Ну, слезай, приехали, я тебе не кресло, - мотнул шеей Волк, и я послушно сполз с его удобной и надёжной спины.

Слез и сразу почувствовал себя беззащитным, робко затоптался на месте, не решаясь войти в двери трактира, зная, что и кто меня там ожидает.

- Чего топчешься? Что время даром теряешь? - недовольно проворчал Волк. - Иди, давай, к Лукомору. Не век же нам на улице стоять. Мне поскорее службы сослужить охота, у меня своих дел полно, чтобы ещё и чужими заботами заниматься.

- Я тебя с обещаниями за язык не тянул, - проворчал я. - Сам вызвался.

- Да уж, назвался груздем, полезай в кузовок, - не став спорить, согласился Волк. - Так что стоим-то? Иди, кланяйся Лукомору.

- Его там, в трактире, может и нет совсем, Лукомора твоего, промямлил я, желая оттянуть свидание со своей новоявленной законной, от одного воспоминания о которой у меня заранее начинали зудеть и чесаться ещё не выскочившие бородавки.

- Там он, - уверенно заявил Волк. - Вон его транспортное средство припарковано, значит, и сам он здесь.

Он мотнул головой в сторону. Я увидел, что за углом трактира, у коновязи, клевал брезгливо чахлую траву тощий костистый Орёл, нелепо подпрыгивая на лапах и неуклюже волоча по земле громадные крылья.

- Видал? Убедился? - спросил Волк. - Ну так что - пошли?

- Сейчас иду, - покорно смирился я с судьбой. - Только вот воздухом подышу немного... Напоследок...

- Чем тут дышать-то? - удивился Волк, брезгливо потянув блестящим носом влажный болотный воздух, но всё же не стал больше меня тормошить, покорно дожидаясь, когда я решусь войти.

- Во! Гляди-ка, кому не пропасть! - радостно завопил кто-то у меня за спиной и хлопнул меня по плечу.

Это оказался вчерашний мужичок с мухоморами, которыми и сейчас была полным полна его корзинка.

- Не желаешь? - показал Яшка хитрыми глазами на мухоморы, и подмигнул.

Я судорожно сглотнул и замахал руками.

- А вот Великий Русский писатель Бунин...

Начал он уже известную мне песню, но я поспешно прервал его соловьиные речи.

- И Великие, бывает, заблуждаются. Они ведь такие же люди. В данном случае Бунин был не прав.

- Ты так думаешь? - усомнился мужичок, массируя редкие островки волос на бескрайней лысине. - А что ж ты вернулся-то? Твоя-то, зелёная, совсем очумела, как поняла, что ты ее бросил. Навернула на себя соломы и кричит, что ты оставил её соломенной вдовой.

- А что это такое? - робко спросил я, вспомнив, что слышал такое выражение "соломенная вдова", но значение его не знаю.

- Ну, это присказка такая, - охотно выдал пояснения мухоморный мужичок. - Так называют тех женщин, которые при живом муже одни остались. Либо ушёл от них муж, либо ребёнок родился, а мужа нет. А соломенными вдовами их называют потому, что в прежние времена молодым на свадьбу солому стелили. А ещё венки из ржи плели, молодым дарили. Потом, говорят, оставленные мужьями жёны стали косы вокруг головы укладывать, вроде как венком, вроде как в память о супружестве. Вот так вот и прозвали брошенных мужьями женщин соломенными вдовами. А твоя Царевна просто дурью мается.

- А что она там вытворяет? - осторожно поинтересовался я, обеспокоенный тем, какая встреча меня ожидает в исполнении моей Царевны.

- Как так, что вытворяет? - усмехнулся, подмигивая, шебутной мужичок. - Тебя ждёт. Вот радости будет! Значит, свадьбу будем править? Вот славно! Пойду готовиться! Без меня свадьбу, чур, не играть!

И прежде чем я нашёлся, что сказать в ответ, он убежал. Судя по всему, он был прав, и свадьбы мне было не миновать.

- Слышь, а что это там Волк делает? - спросил незаметно вернувшийся мужичок, показывая за угол. - Твой, что ли, Волк этот?

- Да вроде как мой, - уклончиво ответил я. - А что он тебе, мешает?

- Мне пройти нужно, а он там стоит посреди дороги, кто его знает, чейный он, или ничейный. Дай, думаю, спрошу. А он точно Волк?

- А то кто же? - удивился я такому вопросу. - На зайца как-то не похож...

- Вот мы сейчас посмотрим, что это за Волк! А ну, подержи пока! воскликнул мужичок, и, сунув мне в руки лукошко с мухоморами, убежал в погреб.

- Чего это он бегает? - подошёл ко мне Волк, увидевший из-за угла странные маневры мужичка.

- Да кто его знает? - уклонился я от ответа. - Чудной какой-то...

Но тут я увидел, что мужичок незаметно вылез из погреба и мчится прямо к нам, размахивая топором над головой. Он мчался и кричал:

- А вот мы будем поглядеть, что это за Волк такой выискался! Сейчас мы с ним быстренько разберемся!

Волк присел на задние лапы, оскалил смертоносные сабли и глухо воинственно зарычал, шерсть на загривке встала дыбом, глаза загорелись.

А мужичок мчался прямиком на него, воинственно размахивая над головой топором. Вот он поравнялся, Волк лязгнул зубами и ухватил пастью пустоту. Оказывается, и он промахивался. Мужичок увернулся и, пробежав мимо, стал яростно рубить осину.

Несмотря на его внешнюю хилость, достаточно толстую осину он смахнул топором, как ветку отрубил и большое дерево ухнуло в сторону болота. Сам же мужичок с торжествующим воплем вскочил на пенек, наклонился головой вниз, посмотрел, свесив голову между ног, и скороговоркой забормотал:

- Дядя Леший, покажись, не серым волком, не чёрным вороном, не елью деревом, покажись таким, какой я!

Он скороговоркой пробормотал всё это и стоял так, свесив голову.

- Ну, ты чего не оборачиваешься? - строго спросил он Волка.

- В кого же я оборачиваться буду? - постучал Волк себя по лбу лапой. - Еловая твоя голова! Ты какой заговор сказал? Ты же всё наоборот сделал! Ты же...

Но тут перед мужичком, прямо у нас на глазах стала быстро расти из земли ёлка. Выросла метра на полтора и превратилась в точную копию мужичка с мухоморами.

- Ну? Чего звал-то? - недовольно спросила мужичка копия.

- Я звал?! - от удивления мужичок потерял шаткое равновесие и кувырнулся с пенька вперёд через голову.

- Ух ты! - помотал он головой, вставая. - Аж в ухах зазвенело.

- Ты бы ещё вниз головой часок другой постоял, не так бы звенело, проворчала его копия. - Ну, чего шумел?

- А ты кто? - удивился мужичок. - Я вот на Оборотня загадывал. Больно не похож этот Волк на зверя лесного.

- Чудила ты, чудила! - возмутилась копия. - Кто же так загадывает на Оборотня?! Ты же на Лешего загадал! Да и то всё перепутал. Осину нужно валить под Иванову ночь, валить её не куда попало, а на восток нужно и на восток лицом поворачиваться. Эх, ты... Я появился только потому, что скучно мне стало одному в болоте.

- А что же ты, дядюшка Леший, лесной житель, в болоте делаешь? спросил его мужичок. - Твоё законное место в лесу, среди ёлок бегать, в мягком мху ночевать. Чего же ты по болоту шастаешь?

- Да вот, нужда меня заставила, - вздохнул дядюшка Леший.

- Что ж это за нужда у тебя? - поинтересовался я.

- Да такая вот со мной история приключилась, - поморщился дядюшка Леший. - Ладно уж, расскажу, может вам на пользу пойдёт...

И вот что он нам рассказал...

Глава восьмая

Как Леший и Кикиморка полюбились,

потом поссорились, а потом...

Поначалу я жил, как и все Лешаки, в лесу. Тогда в лесу правили не Демоны, а Лесной Царь Берендей. При этом Царе мы, лесной народ, горя не ведали.

Потом пришли Демоны, которые множество лесов уничтожили, лесной народ с насиженных мест согнали. Тишина воцарилась в весёлых и шумных до этого лесах Берендеевых.

Я, в те времена, когда Лесной Царь Берендей правил, озорной был, бедовый. Страсть как проказничать любил. Бывало, пойдут девчата сельские по грибы, ягоды, я и ставлю на пути у какой-то из них грибы: белые, да подберёзовики с подосиновиками. Увлечётся девчушка грибами, я её и заманю подальше в лес. Она спохватится, что заблудилась, начнёт аукать, а я вокруг неё бегаю, аукаюсь голосами подружек, морочу ей голову, вожу по лесу. Пока она поймёт, что это её Леший за нос водит, голову морочит. Поругает меня, я и выведу её из леса на опушку.

Много всякого проказничал да озорничал. Весело жить в лесу было. Радостно. Птиц к нам прилетало великое множество. Детишки деревенские в лес часто приходили. Мужики за дровами ездили. Зверушки всякие водились.

Как известно, мы, Лешие, народ лесной, но как-то забежал я на край леса, и увидел большое болото. Интересно мне было, как и кто на болоте живёт. Отправился посмотреть. И почти тут же провалился в трясину.

Я - туда! Я - сюда! Я вырываться - меня вниз тянет. Я выпрыгнуть стараюсь, а меня только глубже засасывает. Перепугался я не на шутку, да как заору во всю глотку! Только что толку? Посмотрел я вокруг - куда глаз достаёт - всюду кочки, осока, да туман болотный. И ни одной живой души. Затих я, понял, что смерть моя пришла. Так мне себя жалко стало, что закрыл глаза и тихонько заплакал.

А что мне ещё оставалось? Подумал даже, что не лучше ли мне самому утопиться, чем медленной смерти дожидаться? Только я собрался нырнуть с головой, как слышу, кто-то смеётся рядом. Ну, я подумал, что это у меня в ушах звенит от волнений, да от напряжения. Открыл глаза, смотрю - на кочке рядом со мной сидит Кикиморка и смотрит на мою торчащую из болота рожицу, болотной тиной залепленную.

Смотрит и смеётся.

Ей-то, конечно, хорошо смеяться, на кочке сидя, а мне вот в холодной болотной жиже каково сидеть?

Посмотрел я на неё, сидит существо, ножки, ручки тонюсенькие, словно ниточки. Как она только на таких ножках себя носит? Как она такими ручками что-то держать может? Она же, наверное, до рта ложку сама донести не может.

Завёрнута в лопухи большие болотные, рожица у неё вытянутая, нос вниз свесился, рот большой, как у лягушки, а глазки, как булавочные головки. Зато уши как те лопухи, в которые она завёрнута. И волосёнки у неё зелёные и реденькие, тоненькие, вроде как паутина.

Рассердился я на Кикиморку, да как закричу на неё, что я тут тону, а она, страшилище, вместо того, чтобы спасть меня, сидит на кочке, да смеётся.

Кикиморка выслушала мою брань. Замолчала, протянула ко мне ручки тоненькие, да и выдернула меня, как морковку из грядки. Откуда только сила взялась?

Я давай скорее по траве-осоке валяться, грязь с себя обтирать. Ну, кое-как вытерся, почистился, как сумел, хотел Кикиморку поблагодарить. А её и след простыл. Повертел я головой туда-сюда, вижу идёт она вдали по болоту, плечи согнула и плачет в голос.

Догнал я её, спрашиваю, кто её обидеть посмел? Она отвечает, что обидчик этот я. И она потому плачет, ч. И не то обидно, говорит Кикиморка, то я её страшилищей назвал, а то, что лучше бы на себя посмотрел.

Ну, я наклонился над лужицей, и увидел мордаху, мхом заросшую, уши по плечам висят, сучок вместо носа, да ещё и грязью весь с головы до ног залеплен. И вдруг так смешно мне стало. Стою над лужицей, смотрю на себя и смеюсь. Кикиморка поначалу ещё пуще заплакала, думала, что я над ней насмехаюсь, потом посмотрела, видит, смеюсь я, в лужицу на себя глядя.

Подошла, встала рядом, заглянула в лужицу, увидела там мою физиономию, рядом свою, и давай тоже хохотать. Я присмотрелся, она, когда смеётся, очень даже ничего. И уши вполне оригинальные. И всё остальное тоже.

Вот так мы посмеялись сами над собой, помирились, да и подружились.

Кикиморка меня с болота пошла провожать, мы с ней встретиться на завтра договорились, так вот незаметно полюбились, встречаться стали почти каждый день. Гуляли на краю леса и болота. Потом договорились в гости друг к другу по очереди ходить. И первой должна была Кикиморка ко мне пожаловать.

Я, конечно, приготовился, как только мог. Весь мусор из норы своей, что на овраге была, вынес. Мха свежего натаскал побольше и помягче, чтобы сидеть удобнее было. Грибов свежих принёс, сушёные тоже вытащил, ягоды насобирал разной, самой спелой.

А жил я в глубине леса. Настоящие Лешие всегда в чащобах живут.

Встретились мы с Кикиморкой на краю болота, и повёл я её к себе домой. Идти надо было через кусты, да через бурелом. Кикиморка поначалу терпела, потом жаловаться начала, что ей без привычки по лесу ходить трудно, но кое-как добрались до моей норы. Тут она опять капризничать стала. Говорит, что живу я пещере, что темно там, что мох слишком сухой и жёсткий.

Грибы даже пробовать не стала, сказала, что они слишком сухие, что на болоте растут грибы, которые совсем водянистые. Вот те грибы вкусные, не то, что лесные.

Ягоду тоже есть не стала, сказала, что ягода такой сладкой не должна быть. Посидела она у меня, посидела, да и домой запросилась. Кушать ей хотелось, сидеть жёстко было. Словом, всё не по ней.

Пошёл я её провожать, она совсем раскапризничалась. Ей по твёрдой земле ходить неудобно, ноги у неё болят. Привыкла по болоту ходить, где под ногами почва пружинит.

Через кусты продираться, через поваленные деревья перелезать ей непривычно. Руки-ноги исцарапала, платье новое, из лучших лопухов болотных, порвала. И кушать хочет. Раскапризничалась вконец, еле-еле до болота доковыляла.

От усталости на меня обиделась, вроде как я специально ей такую встречу в лесу приготовил. Я на неё тоже обиделся. Так старался, так к её приходу готовился. А она, хотя бы из вежливости, даже грибок не надкусила. Ягоды самые свежие ей насобирал, самые спелые, она и их кушать не стала.

Проводил я её до камышей, в которых она жила, попрощались мы с ней сухо, друг на друга обиженные, и разошлись по домам, даже о завтрашнем свидании не договорились. Я ждал, что она сама скажет, когда увидимся, а она, наверное, ждала этого от меня.

Словом, так и разошлись.

На следующий день собрался на болото идти, Кикиморку свою проведать, да вспомнил про то, как она вчера в гостях у меня капризничала, как мне выговаривала за то, что я встретил её плохо. Проснулась во мне обида вчерашняя, решил не ходить к ней один денёк. Пускай, думаю, помучается, пускай поскучает без меня. Поймёт, что зря обиделась, сама позовёт.

Так я и просидел в норе весь день. Только всё время из неё выскакивал, прислушивался, не зовёт ли меня Кикиморка.

Она в этот день так и не позвала меня.

Совсем я на неё разобиделся про неё не буду, раз она мне за весь день даже не покричала со своего болота.

Моих обид хватило только до утра. Утром я сразу помчался к болоту, даже грибка в рот не бросил. Все мои обиды показались мне глупыми и нелепыми, так я соскучился по своей Кикиморке. Бегу я, а навстречу Кикиморка бежит, чуть с ног не сбила, так ко мне торопится. Встретились мы с ней на тропинке, обнялись, посмеялись над своими обидами глупыми, пошли гулять, как всегда, по краю болота.

Весь день прогуляли, а как дело к ночи, стали прощаться. И пригласила меня Кикиморка на следующий день к себе в гости. Говорит, что она у меня в гостях была, теперь я непременно должен посмотреть, как она живёт.

Я с радостью согласился.

С утра пораньше побежал я на ручей, умываться. Хотя и не любят воды Лешие, но тут особый случай. Умылся я как следует, даже двумя пальцами, а не одним, как обычно. Нарвал свежих веток еловых, сделал себе рубаху новую, лыком подпоясался, из лыка лапоточки сплёл. Потом даже на берёзу слазил, достал воронье гнездо брошенное, шапку себе поменял.

Рановато в гости идти, да так невтерпёж, что не выдержал и помчался. По дороге цветочков нарвал для Кикиморки. Думал, рано прибегу, а она уже ждёт. Взяла за руку и повела к себе в гости.

Когда я провожал её, считал, что она живёт в камышах, на краю болота. Оказалось, что идти к ней нужно через камыши. А живёт она на дальнем болоте.

Что ж делать? Пошли мы с ней через камыши. Я в лесу родился, в лесу всю жизнь прожил, мне по камышам идти трудно. Не через сами камыши, я по кустам шастать приученный. Непривычно мне то, что под ногами у меня болото ходуном ходит, ноги по колени проваливаются, вытягивать приходится. Каждый шаг с таким трудом даётся, словно я десять шагов сделал.

Кикиморке что? Она привычная, и лёгкая. Она скачет по болоту, как стрекоза, с кочки на кочку перепрыгивает, и стрекочет, как кузнечик.

А мне не до разговоров, я только и мечтаю о том, как бы дойти поскорее. И стараюсь при этом не думать о том, что мне обратно домой через это болото идти.

Долго мы шли. Я совсем из сил выбился. Когда дошли до дома Кикиморки, у меня так ноги болели, что я чуть криком не кричал.

Пришли мы к ней домой, стала она мне своё жильё с гордостью показывать. А жильё у неё - кочка большущая, насквозь сырая. Я даже сесть не могу, мокро. Ей-то хоть бы хны, она существо болотное, ей мокнуть в удовольствие, а мне, Лешему, каково?

Невежливым быть не хочется, я не стал говорить, что мне мокро сидеть будет. Сказал, что я лучше постою, что я стоять люблю, хотя у меня ноги подкашиваются.

Но что делать - терплю. Не в воде же сидеть? Стала моя возлюбленная угощения доставать, передо мной ставить. Тут я не выдержал, покривился лицом. Да и как не покривиться, если она выставляет клюкву, смородину красную, болотную. Я как увидел всё это, у меня во рту кисло стало. Мы, Лешие, такую кислятину кушать никак не можем. Нам бы малинки, чернички, землянички. Заметил я, что увидела Кикиморка, как я покривился на ягоды. Чтобы не обидеть хозяйку, поспешил сказать, что у меня нос зачесался, я чуть не чихнул, потому и сморщился. Сам давай ягоды её нахваливать.

Вижу, не очень она мне верит, обижается. Набрался я смелости, схватил самую большую клюквину и героически в рот её отправил. Я проглотить её хотел, не разжёвывая, да ягода оказалась здоровенная, я поперхнулся, закашлялся. Что делать? Не выплёвывать же ягоду. Пришлось разжевать. А она такая кислющая, что как я ни старался, улыбку из себя вымучивал, чувствую, скулы сводит, и лицо само по себе сморщивается.

Обиделась на меня Кикиморка, я тоже совсем расстроился, обида мне в голову ударила. Стал я на неё кричать, что она нарочно всё так устроила. Что я, когда её к себе в гости приглашал, всё самое лучшее приготовил, мягкий мох настелил. А она специально меня по болоту таскала, в воде сидеть заставляла, кислой ягодой угощала...

Кикиморка от несправедливых моих упрёков заплакала, расстроилась, и давай меня упрекать, что я её по лесу, по кустам и чащобам таскал, грибами чёрствыми угощал, сладкой ягодой кормить пытался...

Словом, наговорили мы друг другу обид всяких, я подхватился, и домой ушёл, Кикиморка мне только дорогу указала. Обижался я на неё несколько дней. Потом вспомнил, как она ко мне навстречу после нашей первой ссоры бежала, как меня в гости ждала, как угощала ласково. Стыдно мне стало. Понял я, что нужно идти прощения просить. И ещё понял, что люблю свою Кикиморку, что душой к ней прикипел. Решил я идти к ней, замуж звать. А уж как жить, что кушать, как-нибудь договоримся.

Только я собрался, как Демоны напали на Царя Берендея. Началась в лесу война. А когда нас, лесных, разгромили, стали мы разбегаться, я на болото отправился, Кикиморку свою искать. Только и на болоте уже война шла. А когда война закончилась, не нашёл я свою любимую. Все болотные и лесные кто куда разбежались.

Так и хожу с тех самых пор по болоту, ищу свою Кикиморку.

Видите, как плохо ссориться с близкими людьми. Поссоришься вроде как на минутку, а может получиться и навсегда. Будешь потом жалеть, как я теперь жалею. Да вот сумею ли снова с ней встретиться? Говорят, моя Кикиморка от горя превратилась в Кукушку. Летает над лесами, над болотами, меня высматривает.

И повсюду, где пролетает, роса выступает, кукушкины слёзы. А на том месте, где пролились эти слёзы, на болоте кукушкин лён вырастает. Это мох такой, с листочками.

Глава девятая

Шемякин суд.

- Вот такая история со мной приключилась, - развёл руками дядюшка Леший. - С тех пор так по болоту и бегаю, надеюсь Кикиморку свою любимую встретить. Вообще-то я от всех прячусь, но так мне тоскливо стало, что решил вам показаться, хотя Яшка и неправильно меня вызывал...

- Промашка вышла, дядющка Леший, позабывал всё, что знал, - развел руками мухоморный мужичок. - У скомороха Яшки одни промашки. Извиняй уж.

- Чего там, ладно, - милостиво кивнул Леший. - А вот про Оборотня ты как в воду глядел. Где-то рядом тут точно Оборотень есть. Я нюхом чую, по запаху.

- Ага! - потянулся Яшка к топору, глядя на Волка. - Оборотень! Сейчас мы его!

- Не спеши, едучи на рать, - щёлкнул пастью Волк, оскалившись зубами.

- А вот мы сейчас посмотрим, что там у тебя внутри, мы вот сейчас тебе бока-то топориком пообтешем! - завертел ловко тяжёлым топором скоморох Яшка.

Он двинулся на Волка, тот махнул по земле хвостом, присел на задние лапы, готовясь к прыжку, обнажив навстречу надвигавшемуся на него с топором мухоморному мужичку смертоносные клыки.

- Стой, Яшка! Не тронь его! - бросился я между ними. - Кто бы он ни был, не дам его порубить! Он мне помощь обещал. Он меня сюда привёз!

- Так он же - Оборотень! - показывая топором на Волка, закричал возмущенный моим вмешательством скоморох.

- Да хоть кто угодно! - решительно ответил я. - Пускай даже Оборотень. Мне всё едино, кто бы ни был. Только посечь его я не дам!

- Ну, смотри, тебе же хуже будет, - нехотя опустил топор Яшка.

- Ну что же, за помощь спасибо, - сказал мне Волк. - Только я и сам бы справился. А вот он пускай тебя благодарит за то, что цел остался.

- Да я тебя враз посеку! - бросился вперед развоевавшийся Яшка.

Я перехватил руку с топором и легко обезоружил его. Не зря всё же я был кандидатом в мастера спорта по боевому самбо.

- А ты чего сразу руки вертеть?! - бесстрашно наскочил на меня хилой грудью отважный скоморох. - Я тебе что - мельница, что ли?!

- Да что ты, в самом деле, разбушевался? - встал между нами Леший. Ты что это на всех набрасываешься?

- Да я, дядюшка Леший, того, я на Оборотней нервный, - виновато шмыгнул носом Яшка. - А этот Волчище, чует моё сердце - Оборотень!

- Да где же ты таких Оборотней видел? - усомнился дядюшка Леший.

- Ага! - даже подпрыгнул на месте Яшка. - И ты туда же! Ты в лесу родился, в лесу живёшь, скажи мне, где ты таких вот Волков видел?!

- Нуууу, - протянул дядюшка Леший. - А что, в чём-то ты прав. Не встречал я в лесу таких Волков. А уж на болоте тем более.

Он склонил голову набок, обошёл вокруг серого зверя, внимательно рассматривая Волка, потом быстро произнёс:

- Ну-ка, милый, обернись, трижды боком повернись, кем ты будешь, покажись!

Дядюшка Леший сделал руками круговое движение над головой, налетел сильный ветер и закрутил Волка, обернул его трижды вокруг себя, да как-то боком, странно, потом вокруг зверя поднялось веретеном плотное облако пыли, непонятно откуда взявшейся на болоте.

Мы все закашлялись, стали протирать глаза, а когда протёрли, увидели перед собой столб пыли, который крутился, как маленький смерч, только на одном месте. Но вот столб остановил вращение и распался, пыль улеглась. Перед нами стоял молодец в красном атласном кафтане, в расшитых золотом сапожках, с саблей на широкой перевязи, ножны которой украшали позолота и сверкающие холодным огнем драгоценные камни.

Из себя молодец был немного младше меня, на вид ему было лет восемнадцать, но ростом он был выше, и в плечах заметно шире. К тому же хорош собой, и уж, конечно, никакой козлиной шерсти на лице у него не наблюдалось.

- Ну, вот тебе, Яшка, твой Оборотень, любуйся, - указал на молодца рукой дядюшка Леший. - Теперь ты доволен?

- Это что же за Оборотень такой? Это что ему здесь понадобилось? потянулся опять к топору неугомонный Яшка.

- Ты за топор не хватайся, - остановил его молодец, положив ладонь на рукоять сабли. - Не то смотри, враз посеку руки-то, чтоб покороче были.

- Ты, скоморох, не суетись, - остановил Яшку и дядюшка Леший. - Это не просто сам по себе Оборотень. Это Иван - Болотный Царевич.

- Да нууу! - даже присел от неожиданности на корточки скоморох. - Не может того быть! Его же вместе с Царем Болотным Тимофеем Демоны погубили!

- Тише ты! Молчи! - испуганно огляделся вокруг Леший. - Я так же, как ты, думал, пока этого молодца не увидел. Вылитый отец, Царь Болотный Тимофей в молодости. Ох, только бы не услышал про это кто из слуг Демонов! Если Демоны тайну эту великую узнают про то, что Иван - Болотный Царевич жив, беда будет. Погубят его слуги Демонов. Быстро посмотрите вокруг, не видал ли кто, не слыхал ли кто.

- Как не видать, - подпрыгнул на месте скоморох. - У коновязи за углом Орёл на привязи траву щиплет!

- Ну, этого мы мигом утихомирим, - взялся за рукоять Иван. - Где он, стервятник этот?

Вытащил из ножен саблю и шагнул за угол, где у коновязи нахохлившись сидел привязанный Орёл. Увидев нашу воинственную компанию, сразу заметив топор и саблю в руках Ивана и скомороха, Орёл расправил крылья и встал на лапы, замотав головой и издав громкий боевой клёкот.

- Кого воевать собрались, витязи? - насмешливо спросил он. - Кто на вас напал? Кто вас, сирот, обидел?

Он уже не выглядел таким безобидным, как показалось вначале, когда он сидел, пощипывая клювом чахлую травку. Сейчас я видел перед собой могучие крылья, хищный клюв, острые когти на лапах, которыми он вспарывал под собой землю.

Искоса я оглядел наше воинство. Выглядели мы со стороны наверняка смешно, хотя мне лично, было совсем не до смеха. Впереди всех стоял Иван с саблей в руке. За ним скоморох с топором, рядом с ним я с корявой палкой, которую подобрал по дороге. Из-за наших спин осторожно выглядывал дядюшка Леший, уже сменивший своё обличие и больше не похожий на Яшку скомороха.

Он был одет в балахон из густого елового лапника, подпоясанный лыком, на голове у дядюшки Лешего было нахлобучено воронье гнездо, вместо носа торчал сучок острый, вместо рук - веточки, а лицо густым мхом заросло.

- Не много ли вас, охотничков, разом одинокую птичку воевать явилось? - без тени страха продолжал насмехаться над нами Орёл.

- Ты не спешил бы веселиться, - отважно выступил вперёд Иван, замахиваясь саблей. - Смерть твоя за тобой пришла!

- Что ж, если так, придётся покориться, - вздохнул Орел, покорно наклоняя перед собой голову, подставляя худую шею под сабельный удар. Руби мне, Иван, голову, твой сегодня суд, твоя сегодня сила. Руби, да только не промахнись.

Иван взмахнул острой саблей, клинок молнией взметнулся в воздух и...

В мгновение ока оказался смертоносный клинок этот на земле, прижатый когтистой лапой Орла, выбитый из рук Ивана могучим ударом крыла.

- Да, Иван - Болотный Царевич, - насмешливо покачал головой Орел. Молод ты ещё меня воевать, а уж грозных Демонов и подавно. Да и мудростью ты не в отца пошёл, если руки у тебя вперёд головы думают. А жаль.

- Почему же это я не в отца мудростью пошёл?! - обиделся Иван.

- Тебе от отца только клинок по наследству перешёл, а не разум. На клинке-то что написано - читал ли?

- Конечно, читал! - с обидой вскинулся Иван.

- Может, тогда и нам скажешь, что прочитал?

- Скажу! - горячился Царевич. - Я наизусть помню. На клинке написано: "Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай".

- Гляди-ка, - усмехнулся Орёл. - Действительно, помнишь. Грамоте разумеешь. А что ж тогда без думы вперёд кидаешься, саблей машешь?!

Царевич опустил голову.

- Ты Демонам донесёшь, скажешь, что жив я.

- Эх ты, воин. Забирай свою игрушку. Я не Демонам, я Лукоморам служу.

Орёл пнул лапой саблю обратно к Ивану.

- Лукоморам служишь, а Демонов на себе возишь, - проворчал недовольный Иван.

Он бережно поднял саблю с земли, обтёр о кафтан и, на мгновение задумавшись, убрал бережно в ножны.

- Так-то лучше будет, - удовлетворённо кивнул Орёл. - Нашел, тоже, кому голову рубить. Ладно, Яшке скомороху простительно, у него всегда язык да руки наперёд головы думают, а тебе на роду положено поначалу думать, а после делать. А насчёт того, кого я вожу, и кому служу, это вещи разные.

Я - Орёл, птица вольная, с Лукоморами дружбу вожу, а меня Демоны изловили, в рабство взяли. Не по своей охоте и не по доброй воле я им служу.

- Улетел бы давно! - выскочил вперёд недоверчивый скоморох. - Хошь, я тебе верёвку отвяжу? Лети!

- Я и сам бы верёвку эту легко порвал, - с тоской вздохнул Орёл. - У меня на это силушки вполне хватит. Только Демоны коварны и хитры, они моих орлят у себя залогом держат. Куда же я улечу от них?

- А ты правда Демонам ничего не скажешь про Царевича? - спросил скоморох, всё еще держа наготове топор.

- Пустая твоя голова! - рассердился Орёл. - Да если бы я хотел Ивана - Болотного Царевича погубить, я бы такой шум сейчас устроил...

Осторожно заскрипели за углом двери трактира, кто-то вышел на улицу. Иван кувырнулся через голову, ударился о землю и стал серым Волком. Дядюшка Леший превратился в замшелый пенёк, скоморох поспешно спрятал топор за спину, а я отбросил подальше в сторону палку.

Орёл засунул голову под крыло, всем своим видом изобразив глубокий сон.

Мы насторожённо смотрели за угол, откуда вперевалку вышла моя законная. Она остановилась, подперла лапами бока, обвела нас взглядом своих круглых блюдечек и сказала, шлёпая губой:

- Квак, квак, квак. Вот он, голубчик. Вот он, негодяй, молодость и кварасу мою погубивший! Вот он, кваторый квак в воду кванул! И ведь смотри, что удумал! Он себе козью морду соорудил, плвастическую операцию сделал, думал, не узнаю я его! А рога-то! Рога-то! Люди добрые, существа болотные, посмотрите все скорее, он меня, молодую, кварасивую, на всё болото опозорил! Он мне, несчастной, не успев жениться толком, уже рога наставил!

Насчёт утраченной красы она, конечно, сильно загнула, нельзя потерять то, что не имеешь, и насчёт рогов тоже что-то напутала. Если я и наставил рога, то только самому себе, но в чём-то она была права, и мне стало стыдно. Я потупился и молча переминался с ноги на ногу.

Когда же я решился и поднял глаза, из-за спины моей Царевны выглядывала чёрная борода Черномора, рыжая шевелюра Буяна, острый нос Ярыжки, две одинаково неровно постриженные вихрастые головы Вепря и Медведя, а за ними подоспел и Обжора, который что-то жевал не переставая. Не было видно только Лукомора, который почему-то не вышел на шум, и который был мне так нужен.

- Всё, кварасавчик, - квакнула моя Царевна. - Не хотел добром, придётся отвечать перед судом.

- Зачем перед судом-то? - испугался я. - Может быть, сами, между собой, миром решим?

- Решать теперя я тут всё буду! - бесцеремонно раздвинув всех, вышел вперёд неряшливого вида мужик с окладистой бородой, толстый, с кружкой в руках, одетый в зелёный кафтан и зелёные сапожки.

- А ты кто такой будешь, чтобы решать? - не выдержал я такого вмешательства в мою, по сути, личную жизнь.

- Ах ты, сопливый мальчишка! Я - Дмитрий Шемяка! - побагровел мужик. - Я здесь суд и я здесь судья! Меня поставили суд вершить на болоте! Я великого князя московского Василия Второго, Тёмного, судил! Я - родной внук Дмитрия Донского!

- В семье не без урода, - вздохнул тихо рядом со мной Яшка.

- Почему Тёмного? - удивился я. - Что за странное прозвище у великого московского князя?

- Его и Тёмным прозвали благодаря мне! - выпятил гордо живот Шемяка. - Я его судил и ослепил! - восторженно воскликнул толстый Шемяка. Вот он в историю через меня и вошёл как Василий Тёмный! Тёмный потому, что слепой был, в темноте проживал. Кто бы его по-другому помнил, если бы я к нему руку не приложил?! Понял теперь, умник, как в историю попадают?!

- Теперь я всё понял, - презрительно глядя на толстого Шемяку, кивнул я. - Теперь я знаю, что значит выражение "Шемякин суд". И насчёт того, как в историю порой попадают, я теперь тоже понял. Великий князь московский Василий Тёмный заслуженно вошёл в историю за силу духа, за благородство, а ты в неё попал - за предательство, за войны междоусобные и суд неправедный и жестокий.

Вообще интересно, сколько же за собой по настоящему великие и достойные люди мелких людишек, вроде тебя вот, в историю тащат!

- Это я-то - мелкий?! - заорал, ещё больше побагровев, Шемяка, хватаясь за саблю, висевшую на поясе. - А ну, взять его! Взять этого разбойника!

Выскочили откуда-то несколько здоровых мужиков в такой же, как у Шемяки, зелёной одежде и лихо заломили мне руки за спину, силой заставив опуститься на колени.

- Так-то лучше будет, - кивнул довольный Шемяка. - Ты постой вот так, а я суд буду вершить...

- Да какой ты судья? - возмутился, не выдержав, задиристый Буян. Орёшь на всех только. И все приговоры твои наперёд можно предсказывать: казнить да повесить, ты ничего другого не ведаешь.

- Почему это не ведаю?! - заорал рассерженный Шемяка и с увлечением принялся перечислять, загибая пухлые пальцы. - Могу повесить! Могу утопить! Могу ослепить! Могу четвертовать! Могу на кол посадить! Могу голову отрубить! Могу лошадьми на части разорвать! Во, видишь какое разнообразие?!

- Вижу, вижу, - хмуро согласился Буян. - Только где же милосердие?

- Меня на суд не для того ставили, чтобы я милосердие проявлял, оскалился Шемяка, и указал своим слугам на Буяна. - И этого берите, разговаривает много! Шемякин суд будет!

Ещё несколько зеленых молодцев, которых становилось все больше, навалились на Буяна, скрутили и поставили рядом со мной.

- Тащите их за мной! - распорядился важно Шемяка, поворачиваясь спиной и направляясь за угол трактира.

Нас с Буяном поволокли следом, наградив по дороге щедрыми пинками.

Перед дверями трактира лежала пузатая бочка, на которую с трудом влез, и уселся на ней верхом Шемяка. Нас с Буяном силой поставили перед ним на колени. Остальные сбились кучкой в стороне, отгороженные зелеными слугами.

- Ну, где там эта соломенная вдова? - спросил Шемяка. - Давайте её сюда, пускай жаловаться начинает. Люблю, когда жалуются!

- Квак прикважете, - выскочила на середину Царевна. - Я в этом деле существо высококвалифицированное.

- Ну, если квалифицированное, то не молчи, давай, валяй, начинай, излагай свои проблемы, - милостиво взмахнул пухлой ладонью Шемяка.

- А чего там излагать? - вытаращилась на него Лягушка. - Дело на болоте самое обычное. Напились молодцы чая вприсядку, пошли из лука стрелять на болото. Одна стрела ко мне попала. Пришел вот этот молодец за стрелой, обещал жениться, а потом взял и убёг. Бросил меня молодуюууууу!

- Замолчи уже! Слышали тебя, - зевнул судья. - Вас, зелёных, шут поймешь, молодые вы, или старые. Надоела.

- Квак скважете! - испуганно попятилась Лягушка.

- С тобой, зелёная, все ясно. Кто ещё жалобу на него подавал? Кто к пришлому иски имел? Кто с него взыскать хотел?

Вокруг стояла гнетущая тишина. Все молчали, сдерживая дыхание, низко опустив головы. К Шемяке подбежал Ярыжка, что-то быстро зашептал ему на ухо, показывая пальцем на меня и Черномора.

- Так, так, так, - протянул, оживившись от услышанного, судья. - Ты, Ярыжка, постой тут рядышком, далеко не уходи, понадобиться можешь. Такие, как ты, всегда нужны. А ты, Черномор, поди сюда.

Черномор неуверенными шагами вышел вперёд.

- Ты что же иск не предъявишь пришлому? - грозно нахмурился Шемяка. Почему не просишь взыскать с него?

- А чего мне с него взыскивать? - отвел взгляд в сторону Черномор, потирая моментально вспотевшую лысину.

- Нечего, значит, тебе с него взыскивать? - прищурился хитрый Шемяка. - А чем он тебе за ночлег и еду заплатил?

Черномор угрюмо молчал, а мне стало нестерпимо стыдно за то, что я, спасаясь бегством от женитьбы на Лягушке, не оплатил еду и ночлег, и подвел ни в чём не повинного человека.

- Он же благородно поступает! - воскликнул я. - Я ему не заплатил, я и виноват. Он-то здесь при чём? Я заплачу. Я же случайно...

- Случайно лишнее дают, - оскалился Шемяка. - Раз он скрывал от нас истину, берите и этого бородатого! Тем более - он хотел с пришлого настоящую, железную денежку взять, а не шишки!

В мгновение ока Черномор оказался на коленях возле нас с Буяном.

- Ну, что там у нас ещё случилось? - спросил Черномор Ярыжку.

Тот с готовностью склонился к его уху.

- Так, - радостно потер руки Шемяка. - Давайте и вон тех двух бугаёв сюда, они из луков на болоте палили. И всех остальных тоже сюда, все чай вприсядку пили!

Не успел никто даже слово в свою защиту сказать, как все завсегдатаи кабака "Чай вприсядку" оказались рядом с нами, на коленях, со связанными руками.

Шемяка спросил:

- Ну, говори, чего ты, зелёная, от пришлого хочешь?

- Квак твак, что хочу? - удивилась Царевна. - Хочу, чтобы он на мне законно женился! Квак обещал!

- Ага! - завопил восторженно Шемяка. - Ты на себя сначала посмотри! На такой страшилище, да жениться! И её сюда же!

- За что?! - испугалась Лягушка.

- За то, что много хочешь! - расхохотался довольный собственной шуткой Шемяка. - Какая тебе разница - за что? Разве это так важно? Важно то, что я всех приговариваю к казни через отсечение головы!

- Куда же меня ещё укорачивать?! - выскочил вперёд скоморох Яшка. - Я и без того на голову всех ниже...

Шемяка смерил его взглядом и растянул рот в улыбке:

- Я так всё и оставлю, - хохотнул он. - Я справедливость не нарушаю, остальных я тоже на голову укорочу...

Он обернулся к зелёным мужикам и коротко приказал:

- Исполняйте!

Мужики мигом прикатили короткий пень и поставили на попа, воткнув в него топор. Я догадался, что это сооружение и будет плаха. Мог ли я, житель конца двадцатого века, уверенный в том, что встречу двадцать первый век, хотя бы предположить, что меня казнят на плахе посреди болота?! Эх, а я даже институт не окончил!

Но, похоже, что именно так оно и будет. Меня подхватили под ручки зелёные мужики, и легко преодолев сопротивление, разложили на плахе. Краем глаза я заметил, как взметнулся в воздухе топор над моей головой и инстинктивно закрыл глаза, ожидая удара.

Но его не последовало.

Я осторожно открыл один глаз и услышал громовой голос, пригвоздивший к месту палача, который так и застыл, с занесенным надо мной топором.

- Что тут такое происходит? Поставьте его на ноги!

Меня грубо подхватили под локти и поставили на ноги. Я увидел, что перед нами стоит Лукомор, но не тот, вчерашний, с серой голубкой на плече. У этого голубки на плече не было. Но сам он был так же сед, волосы спадали на плечи, лицо было острое, хищное, с резкими чертами, словно из камня высеченное.

- Ты чем тут занимаешься? - хмуро спросил он, обращаясь к Шемяке, который так и сидел верхом на бочке.

- Как это так - чем я тут занимаюсь?! - удивился толстяк. - Чем вы мне велели, тем и занимаюсь. Суд вершу.

- Ну и что ты здесь насудил? - прищурился на него грозно Лукомор из-под куститых густых бровей.

- Что там судить? С ними, с болотными, всё заранее ясно, - пожал плечами Шемяка. - Воры, пьяницы, прелюбодеи. Вино сами курят, налоги не платят, денежку вместо шишек берут, жен бросают, хотят многого, жрут лишнее, буянят опять же...

- И что ты с ними со всеми решил?

- Чего там решать? - зевнул, прикрывая пасть пухлой ладошкой, Шемяка. - Поотрубать им быстренько головы и вся недолга.

- Всем, что ли, головы поотрубать?! - хмыкнул Лукомор.

- Конечно, всем, - важно прогудел Шемяка, довольный своей мудростью. - А иначе, что ж это за справедливость такая будет несправедливая: одним срубать головы, а другим нет? Если уж рубить, так рубить.

- Что ж, - подумав, согласился с ним Лукомор. - Твоя правда, Шемяка. Это ты здорово придумал. Рубить, так рубить всем.

Он обернулся к молодцам в зелёном, щёлкнул пальцами, и приказал им, указывая на Шемяку:

- Отрубите ему голову!

Мужики переглянулись и наперегонки бросились выполнять приказ Лукомора. Шемяка ухватился за саблю, да куда там! Ему выдали звонкую оплеуху, и он кубарем скатился с бочки, выронив саблю, задрав кверху ноги. Его подхватили под локти и потащили к плахе.

Шемяка отчаянно бранился, упирался, кричал, визжал и даже кусался и царапался. А перед самой плахой он завалился на спину, увлекая за собой волочивших его зелёных мужиков. Им на помощь подбежала еще пара зелёных ребят, и буйного Шемяку распластали на плахе, прижав голову за волосы к кругляшу, на котором только что лежал я.

Рыжий малый, здоровый, как медведь, в яркой кумачовой рубахе, взял в волосатые ручищи топор, подышал на блестящее лезвие, покрасовался, смотрясь в него, как в зеркало, и играючи подкинул топор в руке.

- Ну, кто со мной об заклад биться будет, что я этому толстопузому одной рукой с первого раза башку снесу?! Хошь левой рукой, хошь правой, на выбор! - весело подмигивая дружкам, заорал рыжий.

- Не будет никто с тобой, Гришка, об заклад биться, - проворчал недовольно один из зелёных. - Знаем мы тебя. Ты барана пополам сечешь с одного разу, куда с тобой спорить.

- Так вот и знай наших! - еще раз весело подмигнул всем рыжий и взмахнул топором.

- Стооой! - завопил перепуганный Шемяка, отчаянно дрыгая ногами. Дай слово скажу!

Лукомор сделал знак рыжему Гришке, тот нехотя остановился и недовольно ворча, опустил топор.

- Ты не ворчи, - погрозил ему костлявым пальцем суровый Лукомор. Смотри мне! Власть почувствовал?! Быстро сам на его месте окажешься. Ну, Шемяка, говори, что сказать желаешь. Только быстро своё дело рассказывай.

- Ты сам меня выбрал! Как ты меня выбрал, так я и сужу! В чём я тебе виноват?! - затараторил испуганно Шемяка. - Как велел ты мне служить, так и служу...

- Это все твои слова? - разочарованно протянул Лукомор. - Не ожидал, не ожидал. Я думал, ты перед своей скоропостижной смертью скажешь, где Сокровища Лукоморов спрятаны.

- Откуда же я, на болоте пришлый, про то знать могу?! - завопил в отчаянии Шемяка. - Это они, болотные, про то ведают, да тебе не говорят.

- Правильно говоришь, Шемяка, - поддержал его грустный Лукомор. Только ни в какую не сказывают они мне про то, где Сокровища Лукоморов скрыты. Если головы им отрубить, тем более не скажут. Никто тогда не скажет. Я ещё не видел, чтобы без головы разговаривали. Плохо ты мои интересы соблюдаешь. Ладно уж, живи. Но только с глаз моих долой пропади.

- Подумаешь, - осмелев и приводя себя в порядок, фыркнул отпущенный зелёными осмелевший Шемяка - Подожди, будет срок, я ещё и тебя повоюю. И Сокровища на болоте найду.

- Повоюй, повоюй, родимый, - согласно кивнул Лукомор. - Давненько с нами никто не воевал, мы уже скучать стали.

- И повоюю! Думаешь, забоюсь? - огрызнулся Шемяка. - Тоже мне, непобедимый! Я московских князей воевал! Не чета тебе воины были!

Лукомор сделал шаг в сторону разжалованного судьи, но тот поспешил от греха подальше скрыться в камыши и долго шуршал, удаляясь и ворча проклятия и обещания повоевать всех: и Лукоморов, и болотных.

Лукомор повернулся к нам, напряжённо ожидавшим решения своей участи, махнул широким рукавом и сказал:

- Всех милую. Всем вины прощаю.

Мы стояли, нерешительно переглядываясь, не зная, что делать. Черномор сделал шаг вперёд и потихоньку направился к входу в трактир. За ним осторожно потянулись остальные.

- Что-то я радости и весёлых голосов не слышу? - насмешливо спросил вдогонку Лукомор. - И слов благодарности тоже.

Все дружно остановились, молча стояли, сопели. Вперед вышел Буян. Поклонился Лукомору низко, в пояс, и сказал:

- Благодарствуй, за то, что наши жизнишки, да нам же подарил. От щедрот твоих кормимся, твоим милосердием проживаемся. Благодарствуй.

- Да, - дернув злобно щекой, поморщился Лукомор. - Вот тебе и благодарность. Ты кто у нас будешь, я что-то позабыл?

Буян разом сник, потупился.

- Болотный житель я. Вот кто. Кто же еще?

- Да? И чем же ты живешь на болоте?

- Вольным промыслом живу, - буркнул Буян.

- Чем же ты промышляешь? - не отставал от него настырный Лукомор.

- Чем придётся, - огрызнулся Буян. - Шишки на пропитание собираю.

- Ну что же, для болота промысел не из легких, - насмешливо протянул седой насмешник. - А что-то ты тут ёрничал? Ты у нас не скоморох случаем?

- Я скоморох! - выскочил вперед Яшка.

- Ты? - опять притворно удивился Лукомор. - А я думал он. Ты-то вон какой серьезный, стоял да помалкивал, а рыжий этот, он всё шутки шутит. Думает, я не знаю, что он был Воином. И не простым Воином. Может, и мне с ним пошутить? Ладно. Сегодня у меня настроение хорошее. Может, скажете мне, где Сокровище Лукоморов лежит? Я не ваше требую. Я своё прошу. Сами знаете, что Сокровище это Лукоморам принадлежит. Ну, так как, скажете?

Он обвел всех странно пустым взглядом.

- Молчите? Ин ладно, потом об этом потолкуем. А ты что, зелёная, под ногами крутишься? Что ты прыгаешь? Что сказать желаешь? Может, ты мне укажешь, где Сокровище спрятано?

- Квакое Сокровище?! - возмутилась Царевна. - Мне мужа законного верни! Что это за суд твакой?

- Мужа тебе? Что ж, твоя правда. Мужчине слово держать нужно. Обещал в жёны взять, пускай берет!

К Лукомору подбежал Ярыжка.

- Мне дальше как быть? Кому теперь на непорядки жалиться? Кому о нарушениях и озорстве всяком доносить? Как же на болоте без судьи будет?

- Да, - согласился Лукомор. - Неправильное дело получается. Без судьи никак нельзя.

Он пристально оглядел свою свиту и ленивым взмахом подозвал к себе рыжего верзилу, который грозился с одного маху срубить голову Шемяке.

- Вот вам новый судья, - похлопал рыжего по широкому плечу сухой ладонью Лукомор. - Свой парень и справедливый. А самое главное - добрый, душевный такой, рубаха парень. Как тебя зовут-то, я позабыл?

- Григорий, - отозвался, расплывшись в открытой широкой, белозубой улыбке, "рубаха парень".

- Что это за фамильярности такие? - возмутился Лукомор. - Ты же слышал, кем я тебя назначил?!

- Судьёй, - от уха до уха улыбнулся в ответ довольный верзила.

- Вот именно. Судьёй! Так что и представься полностью, по имени отчеству, как положено судье, - проворчал Лукомор.

- Это мигом, сейчас сделаем, - подтянул пояс на кумачовой рубахе рыжий. - Зовусь я Григорий Лукьянович Бельский.

- Это же сам Малюта Скуратов! - ахнул над моим ухом Буян. - Он у Ивана Грозного верным слугой был, главный опричник. Этот хуже Шемяки будет. Он сатане в дядьки годится. По сравнению с ним Шемяка - просто мамоня.

- Кто, кто? - переспросил я.

- Мамоня, - повторил Буян. - Лентяй, обжора. Это от слова мамон пошло прозвище, а мамон это пузо. Темный ты человек, ничего не ведаешь.

- А что это за имя такое - Малюта Скуратов? Ты вот умный у нас, всё знаешь, расскажи, - попросил я Буяна.

- Кто его знает? - замялся задира. - Он при Грозном царе состоял. Говорят, что Малютой его прозвали в насмешку за рост. Видишь, какой он здоровый, а его малютой, маленьким кликали. А Скуратов скорее всего от старого слова скура, то есть шкура. Или от скурлат, пурпурная ткань. Он рубахи кумачовые очень любил. За это про него в народе говорили, что он красный цвет потому носит, что на нём кровь убиенных не видна.

Я промолчал, хотя по коже мурашки пробежали. Лукомор хлопнул в ладоши и весело закричал:

- Что приуныли?! Или не рады?! Свадьбу гулять будем! Где скоморох? Подать сюда скомроха!

Вперёд вытолкнули Яшку.

- Ну что, скоморох? Что-то ты какой-то тихий. Ну-ка, покажи, что ты умеешь. Выдай скоморошину.

Яшка отряхнулся, проворчал:

- Конечно, весели вас. А потом со скомороха первый спрос. Ну да ладно, где наша не пропадала! Выдам я вам скоморошину. Сами просили.

Он распахнул рубаху, оголив тощий живот, и прихлопывая по нему, как по бубну, ладонями, пошёл по кругу, ускоряя свой бег вприсядку.

Он летел по кругу и тараторил:

Давай, скоморох, чеши пятки,

заработай на горох, на заплатки!

И - эх!

Он резко остановился, и пошёл медленно по кругу в обратную сторону, заглядывая в глаза стоявшим вокруг. Он шёл, смешно подпрыгивая, как журавль, взбрыкивал, постукивал ладошкой о ладошку и зловещим шёпотом выводил речитативом, всё ускоряя и ускоряя:

- Эгей! Скоморохи!

Морды ряженые!

Вы по ямам ешё не рассажены?!

Ну так - дуй в рожки!

Колоти в бубны!

- С потрохами-то пирожки.

- А глас-то - трууубный...

Голубой трубач,

да зеленый трубач!

Нам - что черный палач,

что - красный палач.

Веселись - пока жив!

Ходи - прямо!

Будут в спину ножи,

насидимся в ямах.

Не боись!

Гуляй - сплеча!

Смотри - пока зрячий...

В пальцах тонкая свеча.

Воск - горячий.

Яшка резко остановился, ударил себя ладошками по вискам, и замолчал, исподлобья глядя на Лукомора.

- Всыпать бы тебе за такую скоморошину. Или казнить сразу, - покачал головой Лукомор. - Ладно, живи, что с тебя, дурака, возьмёшь?

- Это верно, - согласился дерзкий Яшка. - Взять с меня нечего. Скоморох всё, что найдёт, сам отдаст.

- А говоришь, что не дурак! - заржал Малюта.

Следом за ним с готовностью засмеялись и другие стражники.

- Дурак, не дурак, это как посмотреть, - возразил Яшка. - Я как тот Ванька, который кольцо отыскал...

- Какое кольцо? - спросил Лукомор.

- Вы что же, про Ваньку-пастуха, который царское кольцо отыскал, ничего не знаете?! - удивился скоморох.

- Не знаем, - отозвались все.

- Тогда слушайте...

И Яшка скоморох рассказал...

Глава десятая

Сказка про то, как Ванька Пастух царское кольцо отыскал.

Жил-был Царь Денис, который леденцы да ириски грыз. Так сладкое любил, страсть! Всё время что-то сосёт, грызёт, чем-то чавкает. Ничего, кроме сладкого, никогда в рот не берёт. Ни кашу, ни картошку, ни суп с клёцками, ни пышки, ни лепёшки, ничего не ест, только сладости.

На кухне царской триста поваров день и ночь пирожные пекут, варенья, да пастилу и зефир варят, желе остужают, муссы сбивают.

В гости к Царю Денису никто из заморских гостей не ездит. Боятся. Не потому боятся, что Царь Денис такой злой, а потому боятся, что вокруг дворца и в самом дворце осы и пчёлы тучами летают. Так что гости иноземные к Царю Денису приезжают зимой, когда пчёлы и осы в ульях и в гнёздах спят.

А для царства-государства Царя Дениса зимой самые трудные времена наступают. Весь мёд и всё варенье Царь Денис ещё осенью съедает. Потом съедает все фрукты, ягоды, а потом и мучное: пирожные, и всё такое, потом весь сахар.

И наступают для всего Царства чёрные времена. Едут во все концы царские гонцы, собирают по городам и сёлам всё сладкое: варенье, мёд, сахар. Всё, что только у кого в доме есть. Царь Денис сладкое просит.

А народ, между прочим, тоже сладкое покушать не дурак. Да что против царской воли поделаешь? Кряхтят, а отдают.

Только и этого Царю Денису мало.

Тогда едут к нему гости заморские, везут товары ненашенские, иноземные. Не ткани везут, не инструменты полезные, не книги учёные. Везут караваны сладости: восточные шербеты, да лукумы, берлинское печенье, французские пирожные...

Много чего везут. Царь Денис всё съест.

Платить Царю приходится за всё это золотом, пшеницей, всем, что только есть у него в Царстве полезного.

Царство от этого беднеет и беднеет.

Возмутился народ, кончилось его терпение. Пришли все к Царю Денису и говорят ему, что пускай либо прекращает сладкое есть, страну разорять, либо пусть уходит прочь, пока не разорил окончательно все Царство.

Заплакал Царь Денис, любил он своих подданных, но не мог от сладкого отказаться. Заплакал народ, потому что любил своего Царя Дениса, но сладкое народ тоже любил. И ещё народ не любил быть нищим.

Собрался Царь Денис по свету идти бродить, сам для себя сладости подаянием выпрашивать. Да тут появился Кудесник, спустился с высокой горы, когда услышал про то, что народ Царя Дениса изгоняет. Взошёл Кудесник на крыльцо высокое, на котором Царь Денис стоял, в дорогу собранный, с торбочкой на плече. Повернулся Кудесник лицом к народу и спросил:

- Люб ли вам Царь Денис? С лёгким ли сердцем вы его от себя изгоняете, или по необходимости?

Ответил народ, что люб ему Царь Денис, но что другого выхода у них нет. Вот если бы он пообещал, что не будет есть сладкое. Хотя бы в таких неимоверных количествах, тогда пускай бы правил. Он Царь справедливый, не вредный. И, что самое главное, совсем не злой. Мухи зря не обидит. Вот если бы ещё сладкое в таких количествах не ел...

Повернулся Кудесник к Царю Денису и протянул ему на ладони кольцо.

- Дарю я тебе, Царь Денис, кольцо это, - сказал Кудесник. - Кольцо не простое - волшебное. Пока оно будет у тебя, всегда сладости в твоём дворце будут в таких количествах, которые только твоя душа пожелает. И не нужно будет тебе народ обирать, не нужно будет государственную казну тратить. Только смотри, храни его, не потеряй!

Тут все как обрадуются! Как закричат "Ура!". Пушки палить начали, салютовать в честь такой радости. Народ веселился до утра, Царь на площади вместе со всеми хороводы водил.

Наступила постоянная радость в его царстве. Жил Царь со своим народом в согласии и понимании. Царство богатело, становилось могучим. Люди, в нём живущие, были счастливы.

Только заморские короли, да купцы были несчастны.

- Зачем нам такой счастливый Царь нужен? У него народ счастливый, все в достатке живут. А у нас в королевствах люди волнуются, завидуют, так же жить хотят. И сладости он у нас покупать перестал, казна наша пустеет, купцы беднеют.

Призадумались короли, да купцы заморские.

Подослали они своих шпионов во дворец к Царю Денису, чтобы караулили день и ночь, вдруг обронит кольцо Царь Денис? Тогда велено было шпионам хватать волшебное кольцо, и скорее уносить его королям заморским. Только не ронял Царь Денис кольцо. Помнил, что ему Кудесник сказал. Кольцо берёг пуще глаза.

Так бы и жил он и его царство в благополучии, если бы не глупый случай. Случай, он на то и случай. Он умным не бывает.

Царь Денис сладкое в таких количествах стал употреблять, что руки у него вечно были ужасно липкие. И перед ним по всему дворцу постоянно ходил специальный паж, который перед Царём двери открывал, чтобы тот сам ненароком за ручку не ухватился, да к ручке дверной сладкой рукой не прилип.

Однажды случилось так, что паж этот заснул где-то, а Царь спешил, его важные заморские гости ожидали. Он сам за двери ухватился и открыл. Прилип, конечно, к ручке. Но подёргался, подёргался, ничего, отлип. Поспешил в зал, по дороге глянул на руку и ахнул! Заветного кольца на пальце не было.

Понял он, что кольцо к ручке дверной прилипло. Побежал Царь за кольцом, смотрит, а в конце коридора убегает его слуга иноземный. Царь побежал за ним, но был очень толстый и бегать не мог, поэтому приказал страже изловить изменника и кольцо отобрать.

Слуга из дворца выбежал, вскочил на коня и помчался к морю, где его в условленном месте иноземный корабль давно поджидал, даже паруса не опускали на этом корабле. Не успел слуга до корабля доскакать. Стала настигать его стража. Испугался слуга, остановился на краю обрыва над морской пучиной и бросил кольцо в ревущие волны.

Думал, что стража остановится, не поскачет за ним, кольцо добывать полезет. Но не спасла его хитрость. Всадники не догнали, стрела догнала.

Стражники соскочили с коней, с трудом отыскали спуск с обрыва, только в бушующие волны никто не рискнул броситься. Остались двое стражников караулить, чтобы место не потерять, где кольцо в море утонуло, остальные во дворец поскакали, сообщить Царю Денису, что с его волшебным кольцом приключилось.

Стали гонцы народ звать - кольцо вытаскивать. Царь Денис пообещал тому, кто кольцо из бушующих волн достанет, полцарства подарить, да в придачу дочку за такого смельчака замуж отдать.

Стали смельчаки со всего царства собираться. Только большинство, как увидят не перестающие грозно реветь громадные, лохматые от пены, волны внизу, обратно разворачиваются. Лучше уж голова на плечах, чем полцарства, за которые нужно жизнью заплатить.

Правда, нашлось несколько бесшабашных парней, бросились в волны.

Броситься они бросились, только обратно их уже море выбросило.

Мёртвых.

После этого охотников нырять за кольцом не находилось.

Даже за полцарства и за принцессу.

Царь Денис опять суму нищенскую с антресолей пыльных достал, собрался идти милостыню сладостями выпрашивать, да явился к нему Ваня Пастух.

- Не спеши, Царь Денис, побираться идти, - говорит он Царю. - Достану я твоё кольцо. Только мне нужен будет большой колокол, крепкая верёвка, плотников умелых артель, да мужиков крепких дюжина.

- Ну, это без проблем! - заявил Царь Денис.

Получил немедленно Ванька всё, что просил. И велел плотникам над обрывом строить крепкую перекладину, через которую перекинули толстую верёвку, а к верёвке той колокол был привязан.

Взялись за верёвку дюжие мужики, стали колокол в воду опускать. А под самим колоколом, за язык ухватившись, Ванька висит. Опустили колокол, всё ниже и ниже опускают, не дёргает Ванька верёвку, не просит колокол обратно вытаскивать.

А получилось вот что. Когда опускают колокол в воду, под ним остаётся воздух, который не даёт воде внутрь попасть. И пока в колоколе есть запас кислорода, вода в него проникнуть не может. Это Ванькино изобретение потом в русской армии использовали, под небольшими колоколами под водой речки переходили. Сейчас по такому принципу инструмент сделан, засоры в ванной и раковине прочищающий.

Потихоньку, потихоньку, опустили колокол.

Вот таким манером оказался Ванька на дне морском. Осмотрелся по сторонам, увидел, что сидит на громадной раковине красавица, а в руке у неё то самое колечко заветное, за которым Ваня сюда и опускался.

- Отдай кольцо, - попросил Иван. - Не твоё это. Это кольцо Царя Дениса.

- Было оно Царя Дениса, да не уберёг он его, - смеётся красавица. Теперь оно моё. Чем я, Морская Царевна, хуже какого-то Царя Дениса? Он поносил, теперь я поношу.

- Отдай, Морская Царевна, - просит Иван. - Без кольца в нашем царстве плохо всем будет!

- Поцелуй меня, может, и отдам колечко! - смеётся Морская Царевна.

- Как же я тебя поцелую? - удивился Иван. - Я не могу из-под колокола выйти. Захлебнусь сразу.

- Ну хорошо, - смеётся Царевна Морская. - Тогда я сама тебя поцелую...

Подплыла она к нему, и поцеловала в губы холодным поцелуем. Да таким холодным, что у Ивана сердце на миг остановилось.

Очнулся он, передёрнул зябко плечами, а Морская Царевна ему колечко протягивает. И говорит с грустью:

- Плыви на свою землю. Даже поцелуй мой тебе не сладок. Сама теперь вижу, что не пара ты мне. Плыви... Только поторапливайся, пока отец мой спит. Узнает он, что я тебе кольцо Царя Дениса просто так отдала, безо всякого выкупа, разгневается, беда будет.

Поблагодарил Иван Царевну Морскую за щедрость. Дёрнул за верёвку, стали колокол из воды поднимать. Почти вытащили колокол из воды, вдруг море как забушует пуще прежнего! Оборвалась веревка, и стал колокол тонуть.

Иван вынырнул из-под него, попробовал выплыть. Только к поверхности поднялся, увидел, что настигает его Морской Царь, могучий мужик с громадной бородой, с трезубцем в руке.

- Отдай кольцо, Иван! - кричит Морской Царь. - Отдай, самого тебя отпущу! Не отдашь - не жди пощады!

Иван кольцо за щёку сунул и быстро наверх поплыл.

Наскочил на него Царь Морской, открыл громадную пасть и проглотил Ивана вместе с кольцом.

На берегу все в печали, решили, что погиб Иван. Но стоят на берегу, не расходятся. Как никак, последняя надежда уходит.

Иван же оказался в брюхе у Царя Морского. Осмотрелся, и давай прыгать.

Царь Морской рассердился, кричит на Ивана:

- Ты что там, безобразник, прыгаешь?! Угомонись немедленно!

Иван не слушает, сильнее прыгает, нехорошо в животе у Царя Морского, он себя по животу кулаками стал стучать. Море на поверхности как кипяток кипит, пенится, бурлит. Иван притих немного, но только Царь Морской успокаиваться стал, видит, изо рта у него синий дымок вьётся.

- Ты что это там делать удумал?! - закричал встревоженный Царь Морской.

- Что хочу, то и делаю, - отвечает ему Иван. - Живу я здесь. Сижу вот у тебя в животе, трубку курю.

- С ума сошёл! Ты мне брюхо сожжёшь! Что ты там притих? подозрительно поинтересовался Царь Морской.

- А что мне шуметь? - удивляется Иван. - У тебя тут неплохо. Тепло, уютно. Только темновато. Я костёр раскладываю, сейчас подпалю, светлее станет...

- Ты что, с ума сошёл?! Не вздумай! - закричал в голос Царь Морской. - Выйди оттуда немедленно!

- Я сюда не заходил, очень мне нужно было это делать! - смеётся Иван. - Ты меня проглотил, ты меня и верни на берег, тогда, может быть, если ты меня об этом очень и очень хорошо попросишь, соглашусь выйти.

- Отпусти ты его, отец, - вмешалась Морская Царевна, едва смех сдерживая. - Он и вправду костёр у тебя в животе разведёт.

Испугался Царь Морской такой неприятности. Живущий в воде, он огонь ненавидел. Вынырнул из воды, всех, кто на берегу стоял, перепугал насмерть, отрыл пасть, а оттуда, как ни в чём ни бывало, Иван выходит. Царь Морской увидел, что Иван вышел, и скорее обратно в море нырнул, чтобы этот разбойник опять к нему в живот не залез.

Ивана на берегу хвалить стали, смелостью его восхищаться, спасибо ему говорить. Он же отдал кольцо волшебное Царю Денису, и собрался уйти.

- Ты куда? - остановил его удивлённый Царь. - Тебе же награда полагается: полцарства, да ещё и дочка моя...

- Я от Царевны Морской отказался, а уж какая красавица! - отвечает Иван, - К тому же она мне кольцо вернула и жизнь спасла. Не могу я на твой дочке жениться, нечестно это, если я от Морской Царевны отказался.

- Ладно, - согласился Царь Денис. - Дочку мою ты можешь в жёны не брать, насильно мил не будешь, но полцарства я тебе обещал, и слово своё выполнить обязан.

- Зачем мне полцарства? - замахал руками Иван. - Это мне совсем ни к чему, Моё дело пастушеское. Я со стадом коров не всегда справляюсь, а тут полцарства. Нет уж, не нужны мне такие хлопоты.

- Не могу же я тебя без награды оставить! - воскликнул Царь Денис. Меня все неблагодарным назовут. Не хочешь дочку мою в жёны, не хочешь полцарства взять, сам говори, что хочешь. Только попроси хоть что-то.

- Ладно, - смущённо согласился Иван. - Дай мне, Царь Денис, пятак. Куплю я себе на него мешок пряников, и будем мы с тобой квиты.

- И всего-то?! - удивился Царь.

- Давай пятак, Царь, или передумаю, - улыбнулся Иван.

Что Царю делать? Не оставаться же в должниках у Пастуха? Не по царски это. Дал пятак.

Иван на этот пятак купил мешок медовых пряников, и пошёл коров пасти. И всех пряниками угощал.

Про него потом завистники говорили, что он дурак, что не взял ни принцессу, ни полцарства.

Только сам Иван с этим был не согласен.

- Вот так вот, - подмигнул скоморох, закончив.

- Дурак ты, Яшка, и сказки у тебя дурацкие, - проворчал Лукомор. - Ну да ладно, свадьбу гулять будем! Беги, скоморох, за музыкой! Что ты тут вертишься?! Только чтоб скоморошины веселее пел! Давай, Черномор, доставай чай вприсядку, сегодня всё дозволяю, гулять будем! Я за всё плачу! Не шишками, денежкой! Я сам законы устанавливаю, почему бы мне самому их иногда и не нарушать?! Свадьбу гуляем! Давай, Черномор, что есть в печи, всё на стол мечи!

Лукомор кричал весёлые, озорные, задиристые слова, а глаза его оставались колючими и пустыми.

Глава одиннадцатая

Свадьба и скоморошины

Зелёные слуги, подгоняемые новым судьёй, Малютой, бросились в трактир и тащили оттуда на улицу столы и скамейки. Засвистели стрелы, сбили несколько пролетавших над просторами болота птиц и принялись жарить их на костре, насадив на сабли, как на вертела.

Выкатили из кустов, выкопав из земли, пузатый бочонок, выбили у него донце и по маленькой полянке распространился резкий запах чая вприсядку, бражки Черномора.

Лукомор махнул рукой, и один из его слуг принялся черпать из бочонка и подносить всем желающим ковшик бурлящей браги. Желающими были все, а хлебнув веселого чая, лица повеселили, все оживились, засуетились, накрывая на столы, позабыв про только что пережитые страхи.

- Свадьбу гулять будем! - старательно изображал веселье Лукомор.

- Свадьбу гуляем! Свадьбу!

Шумели все, дружно подхватывая веселье, накрывая столы, щедро наполняя озорным чаем вприсядку кружки и ковши.

Единственным, кому было не до веселья, оказался, конечно же, я. Свадьба-то гулялась не чья-то, а моя и Лягушкина. Интересно, а есть ли у них, на болоте, такое понятие, как "развод"? Наверное, нет, если все завсегдатаи кабака от своих Лягушек избавиться не могут. Все, кроме хитрого Буяна, который цаплю в дом принёс.

Моя Царевна Лягушка торжественно восседала рядом со мной, невероятно раздутая от важности и гордости. Царевне показалось, что ей низко сидеть, что её плохо видно гостям, и она бесцеремонно вскарабкалась мне на плечо, и теперь с высоты своего положения рассматривала подготовительную суету, снисходительно позволяя всем любоваться невестой.

Я сидел напряжённый, стараясь не поворачиваться в её сторону, чтобы не коснуться щекой холодной скользкой лягушачьей кожи. Только бородавок мне не хватало! Мало с меня козлиного обличия.

Справа от меня, возле скамьи, сидел Волк. Он заметил, как я старательно отворачиваюсь от своей суженой, хитро оскалился, и спросил, кивнув в её сторону:

- Ну что, сослужить тебе еще одну службу? Мне запросто, мне эта Царевна на один зубок. Нет Лягушки, нет и проблемы. Ну так как? Соглашайся!

Он издевательски облизнул свои сабли длинным красным языком и подмигнул.

- Ты что, - покосился я на Царевну. - Не думай даже! Живое сушество всё же.

- Как знаешь, - согласился Волк. - Если пожелаешь, только мигни, я разом проблему твою проглочу.

Я не сомневался, что он так и сделает, но это было бы совсем нечестно по отношению к несчастной болотной Царевне Лягушке.

Веселье разгоралось, когда из-за угла трактира, со стороны стоявших стеной камышей, послышались заунывные звуки. Все обернулись, кто-то с оживлением на лице, а кто-то, вроде меня, с недоумением.

Оказалось, это пришёл скоморох Яшка. Он переоделся в скоморошьи одежды и был теперь в козьей безрукавке, вывернутой мехом наружу, в кожаной маске, изображавшей козла, и дудел в волынку, которая издавала такие звуки, словно под эту музыку не меня с Лягушкой, а чертей женили.

К моему счастью, заунывная музыка продолжалась недолго. Яшка отложил в сторону волынку, передохнул, вытер губы и вытащил из-за пояса две погремушки, сделанные из надутого бычьего пузыря, на коротких палочках, затряс ими, изредка ударяя локтями в бубен, висевший на поясе, на животе.

- Что это у него в погремушках гремит? - спросил я у Волка.

- Горох сушёный в бычьи пузыри насыпан, он и гремит. Потому и называют скомороха шут гороховый, оттуда и пошло это название.

- А ещё отсюда же пословица пошла, как об стенку горох. Слышишь, как горошины стучат о стенки пузыря? - подмигнул через стол мой просветитель Буян. - Сухой горох кидаешь в стенку, а он обратно отскакивает, и хоть бы хны ему, целёхонек.

- Почему у скомороха на физиономии маска козлиная? Он что, меня изображает? - с плохо скрытой обидой спросил я.

- Нет, брат, - улыбнулся Буян. - Ну, если только самую малость. У скоморохов разные маски были. Только сами по себе скоморохи хулиганы, богохульники. Их за это власти всегда не любили. Церковь тоже. Скоморохи всё больше чертей изображали. А чтобы их за это плетью не отходили, церковь не любила, когда люди чертей изображали, они оправдывались тем, что изображали вовсе не чертей, а козлов. Вот откуда и маски эти козлиные. На самом деле, это маски, изображающие чертей. Скоморохов попы за это так ненавидели, что даже на кладбище возле церкви запрещали хоронить.

- Это за что же? - удивился я. - За то, что маски носили?

- И за это, - утвердительно кивнул Буян. - Церковь на них ополчилась за то, что они под маской лицо скрывали, лицом играли, лицедействовали. И тем самым оскорбляли Бога.

- Да чем же? - не понял я.

- Тем, что Бог человека создал по образу, и подобию своему, вот почему церковь всех лицедеев всегда преследовала. И актёров потом так же преследовали. И не только православная церковь так поступала. Великого Мольера во Франции запретили хоронить возле церкви. Так и похоронили за церковной оградой.

Позже и народ на скоморохов натравили. Говорили, что скоморохи пьяницы, бездельники, воры и скандалисты. Ну, что-то и правду было. Но не настолько, чтобы так их ненавидеть.

До того доходило, что когда Лже-Дмитрия свергли, народ в Кремль ворвался, и Гришку Отрепьева, самозванца, который сам себя царевичем Дмитрием назвал, казнил, а его тело на виду, на лобном месте бросили, чтобы все его видели, на лицо ему напялили маску скоморошью, козлиную. Так ему своё презрение выразили, козлом его посмертно обозвали. Да только всё сложнее было. Его этой маской вроде как в самовольном присвоении царского титула обличили, назвали лже-царём, лицедеем. Как бы показали, что он не тот, за кого себя выдавал.

Этой маской, напяленной на лицо убитого Отрепьева, вскрыли его сатанинский облик, будто истинное лицо его показали. Вот так-то...

Скоморох тем временем звонко заблажил:

- Я - скоморох Яшка, порвана у меня рубашка! Мне вместо короны на голову нагадили вороны! Вы на меня глядите, а от рыжего карманы берегите! Все рыжие - воры бесстыжие! Не скажу вам, как я крестился, расскажу, как козёл на лягушке женился!

За столами заулыбались, предвкушая веселье, стали оборачиваться на меня и мою Царевну. Шутки скомороха в этой компании пользовались успехом, только меня они не радовали. Скоморох же готовился к представлению. Он поправил на лице маску козлиную, одернул безрукавку, вывернутую мехом наружу.

Я старался героически выдержать насмешливые взгляды, старательно кривил подобие улыбки, на самом деле не зная куда деваться от стыда. Я хотел выйти из-за стола, сославшись на какую-то необходимость, но Яшка опять заблажил, мерзким козлиным голосом, изображая меня:

- Задумал я, братцы, жениться, да не было где деньгами на свадьбу разжиться!

Присваталась ко мне невеста, свет Хавроньюшка любезна. Красавица какая, хромоногая, кривая, лепетунья и заика. Сама ростом не велика, лицо узко, как лопата, а назади-то заплата, оборвали ей ребята!

На этих самых словах скоморох повернулся к столам, наклонился, задрал кверху длинную безрукавку, и все увидели его сверкающий голый зад в большой прорехе штанов.

Он звонко хлопнул себя по тощему заду, с нарисованной на нём углем смеющейся рожицей, и продолжил балагурить под дружный, несмолкаемый хохот, а ко мне перегнулся через стол Буян.

- Вот даёт Яшка! Во насыпает перцу! Правильно в народе говорят: бог дал попа, а чёрт скомороха! - хлопнул себя по коленям Буян, приглашая разделить с ним восторг Яшкиными талантами.

Я кисло улыбнулся. А Яшка, чувствуя успех, вовсю отрывался:

- Звали мою любезную невесту Ненила, которая юбки не мыла. Какие у ней ножки, чистые, как у кошки. На руках носит браслеты, кушает всегда коклеты. Сарафан у ней французское пике и рожа в муке.

Как только задумал жениться, мне и по ночам не спится. С испугу не стал молчать, стал караул кричать. Тут сейчас прибежали, меня связали, невесте сказали, так меня связанного и венчали.

Свадьба была пышная, только не было ничего лишнего. Кареты и коляски не нанимали, ни за что денег не давали. Невесту в телегу вворотили, а меня, доброго молодца, к мерину на хвост посадили да и повезли под мост. Там и была свадьба.

Батюшки! А гостей-то! Гостей!

Яшка схватился за голову, и пошёл вдоль столов, заглядывая сидящим в лица:

- Ух ты! Со всех волостей! Был Герасим, который у нас крыши красил. Был еще важный франт, сапоги в рант, на высоких каблуках и поганое ведро в руках. Я думал, что придворный повар, а он был француз Гельдант, собачий комендант.

Еще были на свадьбе таракан и паук, заморский петух, курица и кошка, старый пономарь Ермошка, лесная лисица, да старого попа кобылица.

Была на свадьбе чудная мадера нового манера. Сам ее к столу готовил! Взял я бочку воды да полфунта лебеды, ломоточек красной свёклы утащил у тетки Фёклы, толокна два стакана в воду, чтобы пили слаще меду. Стакана по два поднести, да березовым поленом по затылку оплести - право, на ногах не устоишь. Во, какая она мадера, нового манера!

Вот так вот я и женился.

А жена моя солидна, за три версты её каждому видно. Стройная, с неделю ростом. Как в красный сарафан нарядится, да на люди покажется, даже извозчики ругаются, очень лошади пугаются. Как она кому поклонится, так с неё три фунта грязи отломится...

Яшка балагурил, нес околесицу, за столом смеялись, только мне было не по себе. Я махнул на всё рукой и хлебнул как следует чая вприсядку. Стало заметно веселее.

Вскоре Волк толкнул меня лапой в бок.

- Чего барином сидишь? - проворчал он. - Иди уже, пора.

- Куда пора? - не понял я.

- Куда, куда, - проворчал Волк. - Иди к Лукомору, проси его.

- О чём мне его просить-то?

- Да ты что - совсем от чая вприсядку присел?! - рассердился Волк. Забыл, что слышал, когда в круге стоял? Забыл, что тебе нужно?!

Я отогнал хмель и услышал тихий, как ветерок, шепот:

Козлом стал - умней не стал.

Сер стал - умней не стал.

Однажды стар - умней не стал.

И дважды стар - умней не стал.

Тот, кто трижды стар,

тот умнее стал...

- Ну, вспомнил? - спросил Волк.

- Вспомнил, - кивнул я, заметно протрезвев.

- Тогда иди к тому, кто трижды стар, - нетерпеливо подгонял он меня. - Иди, если козлом на всю жизнь остаться не хочешь.

Что-то не лежала у меня душа идти на поклон к этому высокому седому старику с недобрым странным взглядом и крючковатым носом, который назначает судьями на болото палачей и самодуров. Но делать было нечего, Волк прав. Помочь мне было некому, оставалась одна надежда. На Лукомора.

Кем бы он ни был.

Я встал и пошёл вокруг стола к смотревшему на меня, и в то же время мимо меня, из-под кустистых бровей старику, который сидел во главе стола, поставив рядом с собой деревянный посох, украшенный сверху донизу замысловатой резьбой, изображающей травы, птиц и зверей, в том числе единорогов и трёхглавых драконов.

Заметив моё продвижение в сторону старика, навстречу устремился рыжий Малюта, стоявший за спиной Лукомора.

- Что требуется? - спросил он, грозной глыбой нависая надо мной.

- У меня дело к Лукомору, - как можно твёрже ответил я.

Малюта стоял на пути, возвышаясь как скала. Поняв, что его не миновать, я решил соврать.

- У меня к Лукомору грамота имеется.

- Не иначе, как Филькина грамота, - хохотнул Малюта.

- Почему Филькина? - обиделся на его насмешки. - Не Филькина вовсе. Что за Филькина грамота?

- Царь наш, Иван Грозный, очень много врагов имел, - удерживая меня на расстоянии, охотно вступил в пояснения Малюта. - Бояр всяких там. Князей. И все они шибко грамотные были. Один такой князь Курбский, он воевода был знатный. Поначалу дружбу большую с царём водил. Царь Иван Грозный его жаловал за отвагу, сам ему на пиру чашу подносил.

Так этот самый князь потом удрал за границу и оттуда царю письма писал, обвинял его в грехах всяких. Только предатель, он и есть предатель. Рано или поздно кара господняя его настигает. За границей его новые покровители зарубежные за что-то судили, да в кипящем масле сварили. Тьфу! Собаке и смерть собачья...

- А при чём тут Филька? - делая попытку пройти мимо увлёкшегося воспоминаниями Малюты, спросил я.

- А при том, - отодвигая меня на место, отозвался Малюта. - Был такой митрополит Московский, Филиппом его звали. Ему все новшества Ивана Грозного не нравились. И он писал многие грамоты в народ, и самому царю. А в грамотах этих укорял царя за то, что тот опричнину ввёл, требовал, чтобы опричников распустили. Ну и другие всякие глупости.

Иван Грозный смеялся над этими посланиями. И Филиппа иначе, как Филькой, не называл. Все грамоты его обзывал презрительно "филькиными грамотами". Вот так и стали ложные бумаги, да такие, в которых ерунда всякая написана, называть - филькиной грамотой. И ещё всё, что митрополит Филипп высказывал, Иван Грозный называл "филиппикой", и это слово потом стало обозначать пустословие...

- А вот это ты врёшь! - вмешался Буян. - Насчёт "филькиной грамоты" ты всё верно сказал, а вот "Филиппиками" называл свои речи против Антония философ Цицерон. И даже не он это придумал, и не скрывал. Он просто приравнивал свои речи к речам Демосфена против Филиппа Македонского. Вот так-то, умник...

- Ты не лезь в разговор, когда тебя не спрашивают! - рассердился Малюта. - Не то как дам сейчас!

Я воспользовался тем, что рассердившийся Скуратов отвлёкся на Буяна, и проскользнул к Лукомору, который повернул ко мне голову.

Но меня перехватил Малюта, прокричав Лукомору, что к нему рвётся какой-то наглец, предложив отрубить мне голову, или всыпать плетей.

Лукомор задержал его властным движением руки, и что-то тихо сказал, глядя на меня мёртвым остановившимся взглядом.

Малюта, недовольно ворча, как дворовая собака, у которой отобрали кость, отступил обратно за спину Лукомора, но не спускал с меня злого взгляда маленьких глазок, держа ладонь на рукояти висевшей у него на боку кривой татарской сабли.

Чем ближе я подходил к Лукомору, тем тише становилось за столами. Все, мимо кого я проходил, замолкали и поворачивали головы вслед за мной. Я подошел остановился напротив старика.

Он смотрел на меня всё так же пристально, безо всякого выражения в застывших, как зимняя вода, глазах. Я стоял и молчал, онемев внезапно от робости, глядя прямо в глаза Лукомора.

Тёмные, с огромными зрачками, широко распахнутые, они втягивали в себя не только мой взгляд, но казалось, и меня самого.

Я непроизвольно сделал ещё один шаг вперёд, вплотную подойдя к старику. Малюта не выдержал, вышел из-за спины Лукомора, встал рядом, остановил меня, положив на плечо тяжелую ладонь и слегка оттолкнув назад.

- Стой, где стоишь! - грозно сдвинув редкие брови и сжимая на моём плече железные пальцы, приказал он мне в ухо жарким шёпотом, для убедительности чувствительно ткнув меня увесистым кулаком в бок.

- Ну, что скажешь? - усмехнулся, раздвинув тонкие губы, но оставив колкие льдинки в глазах, спросил Лукомор.

Я молчал, пытаясь побороть внезапную немоту, и старался отвести свои глаза от колдовского, затягивающего как омут, взгляда Лукомора.

- Да говори же ты! -шлёпнула меня по затылку задней лапой так и сидевшая у меня на плече Лягушка, про которую я как-то позабыл.

Шлепок пришелся очень кстати, молчание моё затягивалось.

Малюта всё крепче сжимал пальцы на моем плече, а Лукомор всё больше сдвигал брови над бездонными темными глазами.

Я ещё раз посмотрел в них, не в силах преодолеть себя, и только сейчас увидел, что Лукомор - СЛЕП!

Все слова, которые только что вернулись ко мне, застряли на языке. Кажется, им грозила участь так и не быть сказанными.

- Так и будешь стоять немым перед слепым? - поморщился недовольный моим затянувшимся молчанием Лукомор. - Говори же! Если есть что сказать.

- Говори же! - подхватив его слова сердитым эхом, тряхнул меня Малюта и так стиснул железные пальцы, что острая боль привела меня в чувство.

- Ты на мужа моего не серчай, - поспешно квакнула с моего плеча Лягушка. - Он квакой-то стеснительный. Но ты не думай, он помолчит-помолчит, а потом квак скважет что-нибудь квалифицированное!

- Вот и мы ждем, когда он нам что-то такое скажет, - холодно улыбнулся Лукомор. - Да судя по тому, как он резво говорит, вряд ли мы этого дождёмся. Он у тебя всегда такой разговорчивый?

- Он скважет! - всерьёз забеспокоилась Лягушка. - Он всё скважет. Он уже говорит.

- Да? - приподнял кусты седых бровей Лукомор. - Так что же мы тогда ничего не слышим? Или это у меня одного уши заложило?

- Он твак чудно говорит! - подпрыгнула Лягушка. - Он твак торопится, что слова сразу же проглатывает.

- Тогда понятно, почему он молчит, - насмешливо кивнул старик. Только как же мы услышим эти слова, если он их заглатывает?

- Давай я его вскрою! - гоготнул Скуратов, потянув из ножен саблю. Посмотрим, что он там глотает.

- Ты, Гришка, говори, когда тебе слово дадут, - резко остановил его Лукомор, стукнув посохом.

- Просьба у меня к тебе есть, Лукомор, - поспешно выпалил я, наклонив почтительно голову.

- У всех ко мне просьбы, - дёрнул Лукомор седой бородой. - Да что с тобой делать? Излагай, послушаем.

- Помоги вернуть обличие мое прежнее. Я напился водицы из болотной лужи и в козла обернулся.

- А что же ты на двух ногах ходишь? - прищурил незрячие глаза старик.

Я усомнился, а верно ли я подумал, посчитав его слепым? Может быть, мне это только показалось? На самом деле этот старик всё видит!

- Глазами я точно слеп, можешь не сомневаться, зато другим зрением больше зрячих вижу, - нетерпеливо махнул Лукомор. - Только это не твоего ума дело. Ты своё дело говори. Да поскорее, пока я слушаю.

- Я всё сказал. На ногах я потому, что... - я вспомнил, как Дядюшка Леший превращался в пенёк, и промямлил. - Так получилось, я не полностью в козла превратился, частично.

- Частично, говоришь? - почесал кустистую бровь Лукомор. - Ну да ладно. Значит, вернуть тебе прежнее обличие нужно. И это всё, что ты хочешь?

- Ну да, наверное, - не понял я, о чём он.

- Ладно, над этой просьбой стоит подумать, - кивнул Лукомор. - И что ты мне взамен предложишь?

Вот этого вопроса я как-то не ожидал. Что я мог предложить всесильному Лукомору?

Он и сам это понял, потому что ответа моего ждать не стал, а стукнул посохом и приказал, глядя куда-то вверх:

- Оставьте нас все!

Шумных гостей как метлой вымело. Лукомор хмуро постучал длинными пальцами с острыми ногтями по столу, чего-то ожидая. Кашлянул. Опять подождал. Ничего не происходило. Тогда Лукомор стукнул посохом по земле и грозно сказал за спину:

- Ну?! Я жду! Тебе что - особое приглашение требуется? Иди, не обидит меня гость.

Малюта, остававшийся за его спиной, хотел что-то возразить. Но передумал, и покорно поспешил в трактир, вслед за остальными.

- Значит, не хочешь козлом оставаться? - спросил Лукомор. - Дело поправимое, хотя...

Он задумался и замолчал, думая о чем-то своем.

- А что - есть большие сложности? - осторожно спросил я.

- Как тебе сказать? Должен ты мне будешь службу сослужить, иначе я тебе помочь не смогу. Служба простая, не служба даже, а так себе, мелкая службишка, - махнул рукой Лукомор. - Должен ты отыскать на болоте Сокровища Лукоморов. А я тебе за это обличие человеческое верну, дам в награду мешок золотых монет, и выйти из болота помогу. Ну так как - по рукам?

- Как же я найду сокровища, если я на болоте возле острова плутаю. Всего на два шага от своего лагеря отошёл, сразу заблудился, - удивился и засомневался я. - И не знаю я здесь ничего. Мне говорили, что болота тянутся на десятки, если не на сотни, километров. Где же мне отыскать сокровища? Ты же их и сам, наверное, искал.

- Искал, - кивнул Лукомор. - И не я один. Все Лукоморы много лет искали. Все слуги Лукоморов. Всё болото перевернули.

- Ну вот! - воскликнул я. - Как же я отыщу то, что такие всесильные создания столько времени искали и все без результата?!

- Почему без результата? - дернул бровью Лукомор. - Кое-что мы нашли, кое-что всё же узнали.

- И что же вы узнали? - недоверчиво спросил я.

- Вот слушай, может быть, пригодится тебе в поисках. Расскажу я тебе про Сокровища Лукоморов всё, что сам знаю, тогда ты поймёшь, почему я тебя выбрал.

- Ты меня выбрал?! Так это ты меня козлом сделал?!

- Какая разница? - равнодушно пожал плечами Лукомор. - Специально, не специально. Разве это так важно? Скажи спасибо, что в шишку не превратился. Тебе важно только то, кто тебе человеческий облик вернуть сумеет.

- Ладно, - согласился я. - Я подумаю над твоими словами. Рассказывай пока, что ты про сокровища знаешь.

- Тогда слушай...

Глава двенадцатая

Сокровища Лукоморов

Лукоморы жили на земле всегда. Наши древние легенды гласят, что все мы, Лукоморы, вышли из моря, которое сначала покрывало землю. А когда стала образовываться суша, первыми на неё ступили вышедшие из моря Лукоморы. Только много позже нас появились остальные народы и расы. И все они произошли от Лукоморов.

Всё дело в том, что мы, выходцы из моря, только днём на суше обретаемся, а ночью непременно в море возвращаемся. Потому мы и на болото только на день прилетаем.

Суши становилось на земле всё больше и больше, народы обживали её, расходились по ней во все стороны, а Лукоморы так и жили возле моря. Возле его изгибов, у излучин моря, у его изгибов, откуда им и название пошло Лукоморы.

Всё дальше и дальше отступало море, всё дальше и дальше отступали вместе с ним Лукоморы. Не могли они без воды жить, потому что дышали жабрами. Очень им не нравилось, что воды на земле всё меньше остается, а суши все прибывает и прибывает.

Стали могучие Лукоморы роптать и возводить хулу на Богов за то, что они так несправедливо по отношению к ним поступают. Лукоморы считали, что они самые великие, самые главные на земле, они всем и всеми править хотели, а без моря жить никак не могли. Когда суши мало были, вся торговля шла по морям. Вся дань, все товары, все богатства мимо Лукоморов морями проходили, все им дань платили, все их уважали.

Но как только стало суши больше, пролегли другие торговые пути, сухопутные. Стали другие народы множиться, всё дальше от моря уходили люди. Лукоморы ничего с этим поделать не могли, только беспомощно взирали, как безвозвратно уходит былое могущество. Другие народы даже завоевать Лукоморов попробовали, но победить их, бессмертных, в открытом бою не смогли. Но и Лукоморы не сумели воевать против других, от моря далеко не могли уходить.

Вот и стали тогда Лукоморы винить во всем Богов.

Лукоморы в те времена были бессмертны, а потому посчитали себя ровней Богам, надменно позабыв, кто их бессмертием наделил.

Возроптали они, не желая смириться с новыми временами и не лучшими переменами в своей судьбе. Стали дерзко требовать от Богов вернуть им утраченную власть над землёй и людьми, либо же сделать так, чтобы они могли не только возле воды морской жить, а так же, как и люди, по всей земле.

Не услышали их Боги, или не захотели услышать. Мало ли кто там, внизу, ропщет, и по каким причинам. А может быть, решили, что образумятся Лукоморы сами по себе.

Как уж там на самом деле было, никто не знает, слишком давно это всё было, теперь все по разному говорят, по разному рассказывают. Как бы там ни было, но Лукоморы пуще прежнего Богов бранить стали. Даже войной на них пошли, решив во что бы то ни стало своего добиться.

Но древние Боги сами были отважные и грозные воины.

Побили они Лукоморов, всех до одного разоружили и в плен взяли. В наказание за то, что они на Богов меч подняли, запретили им оружием пользоваться. И стали безоружные Лукоморы для всех лихих людей лёгкой добычей. Быстро пришло в окончательный упадок и разорение некогда цветущее царство Лукоморов. Обнищало и разорилось оно от лихих набегов. Всяк норовил взять задарма то, что никто отстоять не мог.

А что могли отстоять безоружные?

Только потеря былого могущества и богатства, это ещё было не самым страшным для Лукоморов наказанием. Самое страшное было то, что разгневанные Боги лишили строптивых Лукоморов бессмертия.

Отобрали Боги у всех Лукоморов бессмертные сердца и сложили, печатями запечатав, в Ларец кованый.

И вышел ужаснолицый Бог Перун, взял в могучую руку Ларец, и забросил его от излучины морской куда-то далеко, почти в центр земли.

И сказал при этом такие слова:

- Заклинаю бессмертные сердца Лукоморов тройным колдовством, тройным заклятием, будут теперь Лукоморы простыми смертными, как и другие на земле люди, только родиться они будут без сердец. И так будет до тех пор, пока сердца сами себе не вернут.

Найти заветный Ларец не смогут Лукоморы ни в земле, ни в воде. И не сами они его найдут, а когда в тех местах, где Ларец лежит, сойдутся Пришелец, Серый Ветер, Колдун Черный, да Мужик Вздорный. А ещё Воин Смелый, да Боец-молодец, да ещё Красавица, да такая, что всем понравится.

Они-то и смогут вернуть Ларец и бессмертные сердца, а вместе с ними бессмертие и былое могущество Лукоморам.

Сказал такие слова ужаснолицый Перун и исчез.

Оставили Боги Лукоморов одних, лишив их своего покровительства, отвернулись от них Боги. Стали болеть и умирать Лукоморы, лишившиеся бессмертия, стали многочисленные враги, которые знали о былом могуществе и богатстве Лукоморов, на них набегами набегать, грабить веками накопленное Лукоморами.

Собрали отряд самых выносливых и самых мудрых Лукоморов. Таких, которые дольше всех без воды морской могли продержаться. И отправили смельчаков этих на поиски Ларца.

Ушли самые мудрые и самые сильные. Ушли и пропали.

Только через долгих тридцать три года вернулся один из них, сам на себя не похожий. Оказался он самым выносливым. И рассказал, как догадались в долгих скитаниях и в упорных поисках заветного Ларца самые мудрые Лукоморы о том, что ни в земле, ни в воде - это может быть на болоте.

Много болот исходили, много страданий и мучений приняли. По ночам в лужах ночевали. Без морской воды болели, многие умерли, не выдержали. Но удалось им найти нужное болото, про которое среди местных жителей поверья ходили, что с неба в него огненный шар упал, и болото содрогнулось, несколько окраинных деревень проглотило.

Поняли посланники Лукоморов, что именно в это болото упал Ларец, заброшенный могучей рукой Перуна.

Но сколько ни искали посланники заветный Ларец, как ни старались, ничего найти им не удалось.

Осталось их совсем малое число. И отправили пятерых, самых сильных, донести обо всём, что узнали про Ларец, оставшимся ожидать Лукоморам. Но обратно дошёл только один. И тот только и успел рассказать всё это. Про болото он сказал только что там, посреди, стоит Дворец заколдованный, в котором призраки живут. В том Дворце ключ к великим кладам и к заветному Ларцу с сердцами Лукоморов...

Больше ничего сказать не успел, умер от усталости.

Много веков искали Лукоморы это болото. И нашли его, но так и не смогли отыскать на нём заветного Ларца.

Мы к тому времени стали передвигаться дальше и легче. Приручили для этого могучих Орлов, на которых и летали в далёкие от Лукоморья места, чтобы успевать возвращаться к ночи в море. Про само Лукоморье на земле позабыли давно. Только смутные предания остались.

И что помнить? Всё, что было у нас ценное, пограбили, в плен брать Лукоморов оказалось невыгодно, не живут они долго вдали от моря. Торговать с Лукоморами нечем. Денег у них нет, да и товаров тоже.

Лукоморы, которым Богами запрещено было оружие носить и пользоваться этим оружием, долго думали, как же найти выход. И вот кто-то из мудрецов рассказал, что читал про то, как рабы на плантациях, которым за то, что они поднимали руку на хозяев, по тогдашним законам отрубали эту самую руку. Тогда рабы, что бы как-то защищаться, не нарушая закона, научились драться ногами. И когда их обижали, вставали на руки и дрались ногами.

Тогда стали Лукоморы учиться драться без оружия: руками, ногами, палками, чем придётся. И достигли в этом большого искусства. И хранили они тайны этого боевого искусства, бережно множа его и передавая от поколения к поколению.

Когда овладели этим искусством в совершенстве, отправили самых искусных бойцов и армии наёмников, чтобы покорить болотных жителей.

Правил тогда на болоте Болотный Царь Тимофей.

Предложили ему Лукоморы покориться и выдать Сокровища. Пригрозили ему войной.

Но Боги открыли Болотному Царю Тимофею великую тайну волшебной силы Ларца. И отказался Царь Тимофей покориться Лукоморам и выдать им Сокровища. Не захотел он, чтобы вернулось царство Лукоморов.

Пошли на него Лукоморы войной. И была битва. Лукоморов было больше, у них были наёмники, и они умели воевать так, как не умели болотные воины. Победили Лукоморы и их наемники. Но не добились своего, как ни старались.

Поначалу они силой пытались тайну выведать, вырвать из пленных признание, но не покорились болотные жители силе. Умер под пытками Царь Тимофей, но так ничего не сказал. И ещё много болотных приняли смерть, так и не открыв тайны.

Поняли Лукоморы, что скоро никого в живых на болоте не останется и некому будет тайну поведать. Решили терпеливо ждать своего случая.

А чтобы не пропустить этот самый случай мимо, поставили наёмников на болоте служить, наёмникам и оружие носить можно. Сами же Лукоморы направляли наместников на болото, добиваться выдачи тайны Сокровищ Лукоморов.

Приучили к тому времени гигантских Орлов, и прилетали на день на них.

Но твёрдо стояли на своём болотные жители. Не указывали место, где спрятан Ларец с сердцами Лукоморов. Не выдавали тайну. Крепче жизни своей берегли её.

Терпеливо ждали Лукоморы.

Долго ждали.

Ждали, когда придет на болото Пришелец, которого Боги в пророчестве нагадали, а Лукоморы про то пророчество дознались.

И вот дождались.

Глава тринадцатая

Разговоры

- И что ты, мой юный друг, на это скажешь? - прищурился на меня незрячим глазом Лукомор.

- Что я на это могу сказать? - пожал я плечами, делая вид, что не понимаю, куда он клонит, пытаясь выиграть время, чтобы обдумать сказанное Лукомором.

Но он не дал мне времени.

- Я всё сказал, что хотел сказать, - он зевнул. - Когда ты, значит, выходишь, я что-то не расслышал?

- Куда я выхожу? - совсем растерялся я от такого резкого поворота. Я никуда не выхожу. Я же сказал, что ничего на болоте не знаю.

- Ну, это дело твоё, - равнодушно пожал плечами Лукомор. - Хочешь и дальше всю жизнь ходить в таком обличии - ходи себе на здоровье. На болоте это, конечно, сойдёт, а вот как ты домой с такой шерстяной физиономией вернёшься? Там, мне кажется, тебя не поймут. Или ты решил до остатка дней своих здесь поселиться?

Вот тут я всерьёз затосковал.

Он был прав, этот хитрый Лукомор. Он знал, как и чем меня можно пронять. И ударил точно в самое больное место. На улицах Москвы в таком виде не появишься. Собственно, никакого выбора он мне не оставил.

- Где же я остальных найду? - робко спросил я.

- Каких ещё остальных? - недовольно поморщился Лукомор.

- Ну, Серый Ветер, Мужика Вздорного, Колдуна Черного...

- А это, мил дружок, уже твои заботы, где и кого искать. Тебе нужно ты и ищи, - уже не скрывая полного равнодушия ко мне, огрызнулся Лукомор, как видно, уверенный в моём согласии. - Открой глаза. Посмотри вокруг себя как следует. Всё, за чем мы по всему свету бегаем, чаще всего оказывается рядом с нами. Зачем искать Серый Ветер тому, кто сам на нём верхом ездит?

Лукомор отвернулся, давая понять, что разговор закончен, и трижды громко хлопнул в ладоши. Тотчас выскочили с готовностью услужить зелёные слуги во главе с новым судьёй, Малютой.

- Мне нужно в Лукоморье слетать по делам Лукоморским, - распорядился Лукомор. - Смотрите тут за порядком в оба. При Шемяке совсем разболтались болотные, бездельничают, чай вприсядку дуют.

- Ничего, приведём в порядок, обломаем, - оскалился Малюта, показав огромный волосатый кулак.

- Только не слишком круто порядок наводи, не переусердствуй. Обламывай, да дров не наломай, - погрозил ему длинным костлявым пальцем Лукомор. - Знаю я тебя, такой порядок наведёшь, не у кого будет и про Сокровища узнать. Смотри!

- Я что, не понимаю, что ли? Оставлю в живых, - проворчал недовольный Малюта.

И тихо добавил в сторону:

- Кого-нибудь.

Лукомор осмотрелся незрячим взором, сделал нетерпеливый знак, и ему привели Орла, отвязав от коновязи.

Усевшись верхом на Орла, Лукомор подозвал к себе ещё раз рыжего Малюту, и строго приказал, глядя в глаза ему немигающим взглядом:

- Пришлому не мешай! Пускай ходит по болоту беспрепятственно, куда ему нужно! Никуда он в таком виде не убежит. И с собой он брать может кого угодно. Если будет кого звать с собой, а кто-то не захочет пойти, - ты того вразуми. Понял?!

- Как не понять! - весело гоготнул обрадованный Малюта, радостно потерев ладони. - Это дело по мне! Вразумить - это мы мигом! Бегом побегут! Это по нашей части.

Лукомор хлопнул ладонью Орла по боку, и тот медленно замахал огромными крыльями, тяжело, вразвалку, разбежался и взлетел, набирая высоту, исчезая вдали маленькой чёрной точкой.

Полетел он к неведомому и загадочному Лукоморью.

- Ну, ты это, ходи тут по болоту, значит, - хлопнул меня Малюта по спине так сильно, что я едва свой скелет не выплюнул. - Ежли кто тебе помогать откажется, или мешать будет, скажешь мне, я того моментом образумлю. У меня тут всё схвачено. Понял, нет?

Он показал мне кулак размером с мою голову, если не больше. Потом широко зевнул и добавил к сказанному:

- Пойду, отдохну, что-то меня после дел важных государственных всегда сон одолевает. От умственного напряжения. Болотный климат, наверное.

Он повернулся спиной и ушёл, следом за ним потянулись и остальные зелёные прислужники Лукоморов.

Я погрузился в грустные мысли о том, что же мне делать дальше, где искать остальных странных людей и существ, про которых говорилось в пророчестве.

- Квак долго вот твак вот стоять будем? - квакнула мне в ухо Лягушка, про которую я совсем позабыл.

А она сидела тихонько на моём плече, даже Лукомор не смог её увидеть волшебным внутренним зрением.

Не всё он, значит видит. Это надо будет запомнить, это может пригодиться.

- И куда же я должен идти? - проворчал я в ответ Царевне.

- Тебе Лукомор всё сквазал! - квакнула бодро Царевна. - Сокровища исквать! Ларец с сердцами! Иначе твак полуквазлом и останешься.

- Он много другого сказал, - поморщился я. - Нужно целую кучу чудных людей найти, да ещё и Серый Ветер.

- Плохо ты слушаешь, - проворчала Лягушка. - Он тебе сквазал, что не к чему исквать Серый Ветер тому, кто на нём верхом ездит. А ты мимо ушей пропустил слова его.

- Незачем искать Серый Ветер тому, кто сам верхом на нём ездит? повторил я про себя и тут же хлопнул ладонью по лбу. - Это же Волк! Он серым ветром при беге стелится! Как я сам сразу не догадался!

- Не старался, вот и не догадался, - снисходительно шлепнула губой Лягушка. - Ты шевели мозгами. Ты не о том думай, что беда настигла. Ты думай, квак победить её, вот тогда и толк будет.

- Ладно тебе, расквакалась, - огрызнулся я обиженно. - Понял я уже всё.

- Понял, да не всё, - возразила Царевна. - Остальных где исквать будешь?

- Отстань ты! - рассердился я, потому что понятия не имел где искать остальных смелых, умелых, да еще и красавицу посреди унылых болот.

- Я, кванечно, отстану, - обиделась Лягушка, - но в тваком случае подсквазывать тебе больше ничего не буду. Своей головой думай. Ищи, только не забывай рядом смотреть...

Лягушка замолчала, надулась, обиженная на меня за то, что я к ней не прислушался.

А я пошёл в трактир, откуда уже несколько раз высовывался на улицу любопытный скоморох Яшка.

- Чего там было? Чего? - вцепился он мне в рукав, перебирая ногами от нетерпения первым узнать обо всём.

Я молча отодвинул его и отворил дверь.

- Ну, что тебе Лукомор наговорил? - набросились на меня в трактире, не дав переступить порог.

- Кыш вы все! - отогнал от меня любопытных Черномор. - Подождите с вопросами, не видите, что ли, - тут уши Лукоморовы сидят?

Все, как по команде, повернулись к сидевшему тихо Ярыжке, который заёрзал в углу возле стойки, обеспокоенный всеобщим вниманием.

- Из-за него, паршивца, из-за его бессовестных доносов нам всем едва головы не отрубили! - возмущенно закричал Обжора. - Придушить его - и делу конец! Доносить некому будет.

- Заткнуть уши Лукоморовы! - охотно поддержали его Вепрь и Медведь, с готовностью вылезая из-за стола.

Буян радостно закатывал рукава, приняв выкрики за команду к действию. Он растолкал всех и решительно вышел вперёд, надвинувшись грозно на перепуганного до полусмерти Ярыжку.

- Ну-ка, дайте я его за шейку потрогаю! - ухмыльнулся Буян. - Он хотел посмотреть, крепко ли наши головы на плечах держатся, а я посмотрю, как его голова на плечах укреплена...

Железной рукой он схватил Ярыжку за ворот и легко выдернул со скамьи, как репку из грядки.

- Поставь на место! Отпутиии... - истошно завопил тот, перепугано болтая ногами в воздухе.

- Поставь его! - проворчал Черномор. - Оставь в покое.

- Ну конечно! - фыркнул Буян. - Так я его и отпустил! Он на меня сразу же донесёт этому рыжему черту! И стану я на голову короче.

- Кто бы здесь про рыжих говорил, - хохотнул Обжора. - Сам-то, как костёр, хоть лучину от головы поджигай.

- Поставь на место вешчь, говорю! - рявкнул Черномор, залезая на стойку и волоча за собой палицу с шипами.

- Ну и возьми этого гнусного доносчика, если он тебе так нужен! разжал пальцы Буян, подняв руку как можно выше, мне показалось, что он даже на цыпочки привстал.

Ярыжка, испуганно взвизгнув, и смешно дрыгнув в воздухе ногами, шлёпнулся о хорошо утоптанный земляной пол трактира, издав странный горловой звук, словно из него воздух выпустили.

Вепрь и Медведь переглянулись, перемигнулись.

- Чего стоишь? Что смотришь? - подмигнул Медведь брату. - Не видишь, вещь на полу валяется? Поднять нужно.

- Оно конечно! - радостно бросился к Ярыжке Вепрь. - Не дело это! Мы мигом поднимем!

Он шагнул к Ярыжке, наклонился, протягивая руку, и наступил ему на руку. Ярыжка взвыл от боли, а с другой стороны к нему подошёл Медведь и наступил на вторую руку. От длинного вопля Ярыжки лучины в трактире погасли.

В темноте раздался звук тяжелых оплеух, отчаянные визги, и жалобные всхлипывания доносчика. Черномору с трудом удалось установить порядок, огрев в темноте палицей наиболее ретивых, кто под руку подвернулся.

Зажгли лучины, и я увидел, что побитый Ярыжка сидит на полу, на лбу у него вздувается здоровая шишка, а глаз быстро заплывает.

- Ты что ж это палицей по бабашке лупишь?! - возмутился Буян, осторожно трогая громадную шишку на голове, грозя кулаком Черномору, который стоял на стойке, важно выпятив круглый живот.

- А ты не бузи! - пригрозил ему сверху грозный бородач. - Хочешь, чтобы тебе за вот этого доносчика голову снесли?!

- Что я такого сделал?! Я всё сделал, как ты велел. Ты сказал отпусти, я сразу же и отпустил, - хитро улыбаясь в рыжие усы, оправдывался Буян, в этот момент удивительно напоминавший шкодливого рыжего кота.

- Ладно, марш все по лавкам, а вот этого вот Ярыжку выкиньте на улицу, пускай остынет, - распорядился Черномор, помахивая для убедительности увесистой дубиной. - Да присмотрите за ним, чтобы не подслушивал. А ты, Пришелец, рассказывай.

- Да что рассказывать? - замялся я, не зная как рассказать про то, что Лукомор, в обмен на возвращение моего прежнего облика, поручил мне поиски Сокровища, которое болотные не возвращают Лукоморам даже под страхом смерти.

Только сейчас я сообразил, что все находившиеся в трактире охраняют тайну Сокровища Лукоморов, на поиски которого я так безрассудно и опрометчиво согласился отправиться.

Все смотрели на меня, а я молчал, низко опустив голову.

- Так, - почесал лысину Черномор, кивая. - Всё понятно. Дело, как видно, не простое. Ну-ка, подите все погуляйте на улице, мы тут сядем, да наедине потолкуем с гостем о том, да о сём.

Никто не шелохнулся, все стояли, не сдвинувшись с места.

- Я что-то непонятно сказал?! - повысил голос Черномор. - Тогда почему не слушаетесь? Вы меня старейшиной выбрали?!

Все молчали, опустив головы.

- Я кого спрашиваю?! - гремел бородач. - Вы меня выбрали старейшиной?!

- Ну, выбрали, - пробурчал со вздохом Обжора.

- Выбрали, так слушайтесь. Для того и выбирали. Марш все на улицу! И с того вот доносчика, - он указал на пустое место Ярыжки, - глаз не спускайте! Наверняка, где-то возле дверей подслушивает. Смотрите, чтоб ничего не подслушал, а главное, чтоб с доносом не побежал к судье новому.

- Пошли, мужики, раз старшина так велит, - повернулся к дверям Медведь. - Прав он. Сами выбирали, нужно слушаться.

Он вышел, за ним неохотно потянулись остальные.

- Ну а ты, зелёная, что тут на плече расселась? - грохнул палицей по стойке Черномор. - Марш на улицу! Или тебя не касается?!

- Квасается! Не квасается! Я его жена заквонная! - попробовала пойти в атаку моя благоверная.

Но с Черномором её штучки не проходили.

- Марш на улицу, я кому сказал! Или я его сейчас быстро разведу! Только раз хлопну!

Он угрожающе поднял палицу над головой.

Царевна нехотя спрыгнула с моего плеча и зашлепала лапами к выходу, не переставая по дороге возмущаться:

- Квакое безобразие! Квак не стыдно! Разлучают! Эх, жись!

Она остановилась у дверей, обернулась, и неожиданно запела:

Разлуква, ты разлукваааа!

Шмыгнула носом, всхлипнула, выпустила изо рта большой пузырь, и продолжила:

Чужая сторонаааа!

Никтооооо нас не разлучиииить,

Лишь мать сырааааа земляааа!

От такой перспективы у меня мурашки по коже пробежали, а Царевна вздохнула, всхлипнула тридцать два раза подряд и вышла.

- Не люблю я Лягушек! - не сдержавшись в сердцах, грохнул огорченно палицей по стойке Черномор.

- Квак твак! - моментально выпрыгнула из-под стойки большая изумрудная Жаба, с перламутровым отливом. - Квак же ты не любишь твакую квак я кварасавицу?! Ты меня разлюбил?! А квакие клятвы давал!

- Не о тебе разговор, - сморщился, как чернослив, Черномор. - Уйди пока, погуляй. Дай нам поговорить.

Жаба обиженно квакнула и исчезла. Черномор развёл руками, и заговорщически подмигнул мне, вздохнув, мол, понимаешь?

Я понимал. Я очень даже понимал его.

Черномор обошёл весь трактир, осмотрел все углы, лично убедился, что никто не подслушивает, уселся на стойку, свесив короткие ножки, сложил на круглом животе ручки и сказал:

- Рассказывай.

И я пересказал всю свою беседу с Лукомором.

Черномор слушал внимательно, не перебивая, а когда я закончил, почесал со скрипом и визгом палицей затылок и сказал:

- Ты не переживай так. Мы сами догадывались, что от тебя Лукомор потребует. Не зря я Ярыжку за двери выставил. Только ведь вот какое дело. Лукомор - он вовсе даже и не Лукомор...

- Значит, он мне всё наврал про Сокровища Лукоморов?! - спросил я, обескураженный

- Не совсем, и не всё, - успокоил меня Черномор. - Лукоморы на самом деле есть, они существуют, и одного из них ты действительно видел, только вчера. Он сидел с Макаровной, у него серая голубка на плече перышки чистила.

Настоящие Лукоморы на болото тайно прилетают. А тот, кого ты принял сегодня за Лукомора, и кого о помощи просил, - это Демон.

Демоны загнали Лукоморов в море, сами же приняли их облик и притворились Лукоморами. Воевали с Болотным Царём не Лукоморы, а Демоны. Демоны слепые. Слепые потому, что они - порождения Тьмы. Видят они только во мраке.

Сокровища Лукоморов нужны Демонам для того, чтобы былая мощь не вернулась к Лукоморам. Если вернут они бессмертие, Демоны сразу же власть над людьми, над существами лесными и болотными, над самими Лукоморами потеряют.

Мы, болотные, готовы вернуть сердца Лукоморам, только не можем до Дворца добраться. Сидим в этом трактире, спиваемся чаем в присядку, ждём Пришельца. Есть ещё одна тайна на болоте, кроме Сокровища Лукоморов хранит болото и такую Тайну, про которую сами Демоны не ведают.

И Черномор поведал мне Великую Тайну Болотных Царей.

Глава четырнадцатая

Великая Тайна Болотных Царей

Сел Черномор поудобней на стойку, свесил короткие ножки, провёл несколько раз растопыренной пятернёй сверху вниз по роскошной чёрной бороде, которая росла прямо из ушей.

И вообще, глядя на совершенно лысую блестящую голову и непроходимые заросли на лице, создавалось впечатление, что у него все волосы с головы по каким-то таинственным причинам сбежали на бороду.

Возможно, проделали они это потому, что он любил чесать затылок палицей с шипами, при этом визг и скрежет стоял такой, что казалось мокрым пальцем старательно по стеклу трут.

Черномор, тщательно нагладил бороду, начесал голову палицей, и стал рассказывать, часто оглядываясь по сторонам. Он постоянно переходил на такой шепот, что сам себя не слышал, и часто меня переспрашивал:

- Что я сейчас сказал?

На что я ни разу не смог ответить.

Но все же ему удалось поведать мне ещё одну Великую Тайну и рассказать о завещании последнего Болотного Царя Тимофея.

В давние-давние времена поклонялись славяне матери-природе и олицетворявшим её могучим Богам языческим: Велесу, Перуну, Даждьбогу, Яриле и другим. Все они были связаны с природой. И вокруг этих Богов: лесных, речных и прочих, лепились мелкие духи и полудухи, обитавшие в реках, морях, омутах, лесах, в домах.

Это были кикиморы, лешие, русалки, домовые и им подобные существа.

Но пришёл князь Владимир, который решил земли Русские соединять. А чтобы соединять земли, решил хитрый князь, нужно не просто с меча их брать. Мечом взять всё, что хочешь, можно, покорить кого угодно можно, а вот как и чем народ объединить?

Стал он думать. И подсказал ли кто, сам ли он додумался, но решил, что слишком много богов у племён языческих. Одни одного бога главным считают, другие - другому богу поклоняются. Отсюда и рознь идет.

Решил князь, что нужно найти такую религию, которая объединила бы всех, в которой Бог был бы един, и чтобы Бог этот, кроме всего прочего, учил людей повиноваться князю, как избраннику божию. И поехал он по разным странам, смотреть в каких Богов какой народ, и почему, верует.

Прослышав про его поиски, стали к нему приезжать представители других вер, желая в свою веру склонить князя и Русь. Особенно католики старались, очень они хотели на Руси свою веру укрепить.

Кто знает, как бы все случилось, какую бы веру выбрал, на чём бы остановился князь Владимир, сам недавний язычник, лично дававший клятву именем Велеса, когда мир заключал с Византией, но тут произошел такой случай. История, она в чем-то вся из случаев состоит. Другое дело, что все случаи в ней - закономерны.

Шел тогда девятьсот девяносто восьмой год от рождества Христова, и вся Западная Европа была объята ужасом: католики повсюду проповедовали конец света в тысячном году. И люди, в предчувствии неизбежной гибели, бросали работу, в ужасе рыли норы, бунтовали, пьянствовали, грабили, запасались провизией. Многие кончали жизнь самоубийством, бросались из окон, предвидя смерть неминучую.

Повсюду царили ужас, разорение, разброд в умах и хаос.

И когда стали посланцы церквей разных осаждать Владимира, навязывая ему свою религию, он так им сказал:

- Зачем мне та вера, которая людей завтрашним концом света пугает? Как может объединить племена та церковь, что близкую смерть предрекает? Идите от меня прочь, лукавые проповедники.

И выбрал Владимир веру христианскую.

А народ русский веру новую принимать не хотел. Не хотел от своих языческих Богов, которым испокон века поклонялся, отказываться. Всеми силами противились люди новой вере.

Но Владимир князь был на руку скор и нравом крут и суров, не зря великую Византию воевал. Так что в новую веру народ обращать взялся твёрдой рукой, а не словом красным. Он на длинные проповеди и уговоры не стал время зря тратить. Собрал народ, да и крестил его силком в Днепре. Силой новую веру князь устанавливал.

Простым людям своих Богов языческих так вот сразу трудно было забыть. Хотя и преследовал Владимир веру языческую сурово: жрецов языческих вылавливал и казнил, лесные капища, тайные места, где поклонялись языческим Богам, сжигал. Всех, справлявших языческие обряды, наказывал жесточайше.

Теснил и загонял князь последних языческих жрецов в чащобины лесные, в топи болотные. Вместе с ними уходили и языческие Боги. Покинули они славян. Ушли в места глухие, тайные, для всех заповедные. До сих пор неизвестно, куда они делись, где укрылись.

Следом за Богами и полудухи кто куда разбежались. Уходили подальше в глухомань лешие. В дальние болота и озёра убегали кикиморы, водяные и прочие жители вод. Многие полудухи, которые помогали людям, служившим Богам языческим, стали вредить отступникам.

Получилось так, что много собралось полудухов в Муромских дремучих лесах, на Вологодчине, а еще больше нашли себе пристанище в болотах под Великими Луками, в тех местах, которые называли Павловским Угольником. Обжили неуютные, но зато труднодоступные для гостей нежеланных, болота, потянулись к ним и последние язычники, не пожелавшие покориться князю и сменить веру.

Выбрали они Царя Болотного, и поклялись служить верой и правдой, и во всём ему подчиняться, чтобы было у них единоначалие, чтобы ссор и вражды между людьми и полудухами не было.

Жили на болоте по своим законам, тут чудеса и волшебство мира полудухов естественно перемешались с простым крестьянским бытом. Отголоски этого удивительного быта доходили до оставшихся жить в другом мире людей, и они рассказывали об этом детям своим, знакомым и односельчанам.

Так родился причудливый мир волшебных сказок, в которые люди мало верили, а зря, почти всё, что в них рассказывали, происходило на самом деле: в Муромских дремучих и непроходимых лесах, в бескрайних просторах болот Павловского Угольника, в седых и величавых горах Урала.

Жили на болоте вперемешку люди и полудухи, жили, выживали. Спустя какое-то время, явились к ним Боги языческие и поручили Царю Болотному и всему болотному народу, соблюдать Тайну Великую.

Вверили они им Великие Сокровища, самые, может быть, Великие Сокровища в мире. Поручили хранить предания старинные, записанные в древние книги, собранные терпеливо за много веков: о Богах языческих, о воинских подвигах славян, о доблести и силе духа, о том, как не только силой жить, но и мудростью.

Вручили они Царю Болотному Ларец заветный, в котором хранилось это Сокровище, воистину бесценное. Повелели спрятать и хранить это Сокровище изо всех сил до лучших времен, чтобы передать его потомкам. Иначе, сказали Боги, станут славяне безродными Иванами, родства не помнящими. И будут каждый сам себя меньше, и будут все врозь, позабыв, что сила любого народа - в мудрости и единстве.

Спросил Царь Болотный Богов языческих:

- Совсем нас покидаете?

Ответили ему и всему Болотному народу, Боги языческие:

- Мы людям послужили. Теперь ваш черед. Не забывайте Тайну Великую хранить свято! Будут забредать на болото простые люди, делитесь с ними щедро заветным знанием.

Твёрдо должны помнить славяне, кто они по духу и по рождению, должны помнить великий язык свой, сказки, песни, предания. Языком народ начинается.

Повелели ещё раз строго настрого хранить Великие Сокровища, а главное, сделать так, чтобы Сокровища эти до людей доходили, хотя бы частицами. Они как родник с живой водой должны стать, который питает корни народные, позволяет народу народом оставаться, помнить про себя, кто они есть, и откуда пошёл народ славянский.

Ушли Боги.

Болотные Цари свято наказ выполняли, друг другу передавая бесценные Сокровища. Русалки, Лешие, Водяные, Домовые, жившие на болоте, всяк, как мог, сказки, песни, предания, доносили до людей, которые жили около болот, или случайно на болото попадали. Те запоминали, соседям своим рассказывали, детям. Так и передавалось живое слово из уст в уста, жило, не пропадало.

Не иссякал волшебный родничок, бежала живая водица к людям.

Но случилось несчастье для всего болотного люда. На том же самом болоте Бог Перун скрыл Ларец с сердцами Лукоморов, забросив его наугад, да попав в то же место, где, вместе с другими языческими Богами, свои Сокровища Болотному Царю вверил.

Так получилось, что тайна Ларца, и тайна Сокровищ ведома была Болотному Царю и его народу. Но про то, где находятся Сердца Лукоморов, проведали и Демоны

Явились Демоны в обличии Лукоморов. Послали впереди себя армии наёмников. Встал народ болотный против них. Но силы были неравные. Находились среди болотных славные воины, но больше было существ мирных, безобидных, да и войн на болоте давно не было.

Долго шла тяжелая война. Изо всех сил бились болотные, но победили их Демоны, благодаря наёмникам победили. Последнего Царя Болотного, Тимофея, убили, пыткой пытаясь добиться от него предательства. Не выдал Тимофей ничего. Не достались Демонам ни Великие Сокровища Богов, ни Сердца Лукоморов. Не отдал им бессмертие Царь Болотный Тимофей.

Но случилось так, что в боях погибли почти все, кто ведал, где Сокровища Лукоморов, где Ларец, а главное, где Великие Сокровища Богов языческих скрыты. Единственный, кто из царской семьи спасся, был сын Болотного Царя Тимофея - Царевич Иван, который, с помощью волхвов, в Серого Волка оборотился, чтобы его Демоны не распознали.

Было явление болотным жителям. Явился к ним убитый Демонами Болотный Царь Тимофей и сказал, что должны они сами найти все Сокровища, иначе большая беда будет. Но найти их они сумеют только тогда, когда Ивану Болотному Царевичу, девятнадцать лет исполнится.

Тогда придёт на болото Пришелец, а его к тому времени будут ждать.

- Вот мы тебя и дождались, - закончил Черномор, встал на стойку и поклонился мне, да так усердно, что лбом о дубовые доски стукнул.

- Где же теперь остальных искать? - грустно спросил я, нисколько не обрадованный такими почестями.

- Все они где-то здесь должны быть, - уверенно заявил Черномор. Только надо подумать хорошенько.

Глава пятнадцатая

Ветер Серый, Колдун Чёрный, да Мужик Вздорный и другие.

Стали мы с Черномором думать. С Пришельцем было всё понятно, это был я, про Серый Ветер подсказал Лукомор.

- Что ты так на меня смотришь? - подозрительно прищурился Черномор, поймав мой пристальный взгляд. - Нехорошо ты на меня смотришь. Что сказать хочешь?

- Тебе зубы Руслан палицей выбил? - спросил я напрямик.

- Это вот не твое дело! - рассердился лысый бородач. - Мало ли кто мне зубы выбил?!

- Нет, ты мне ответь, ты Людмилу воровал? - не отставал я.

- Квакую твакую Людмилу?! - тут же выпрыгнула из-под прилавка большая изумрудная Лягушка.

- Ты почему всё ещё здесь?! - рассердился на неё Черномор.

- Потому, что квак только я за порог, твак вы, мужики, сразу же про женщин разговоры заводите!- важно заявила Лягушка. - Говори толком, квакая твакая еще Людмила?

Черномор украдкой погрозил мне палицей.

- Нет, ты мне ответь, - не отставал я. - Ты Людмилу воровал? Ты это был, или не ты?

- Да это так, - завертелся бородач перед своей Лягушкой. - Это давно было, как говорил один мой знакомый: дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Ты, дорогая, иди погуляй, мы уже заканчиваем разговоры разговаривать, скоро выйдем.

- Кванечно! - упрямо уселась Лягушка на стойку. - Твак я тебе и поверила! Можно подумать, что я про Людмилу не знаю! Все про неё знают. Подумаешь, кванспиратор!

- Эх! - огорченно махнул рукой Черномор. - Угораздило рассказать всему свету!

- Значит, ты всё же воровал Людмилу! - обрадовался я.

- Воровал, воровал, - смутился Черномор. - Не совсем уж и воровал. Совсем всё не так было! Кое-что, конечно, трудно отрицать. Но большинство сплошной поэтический вымысел. Хотя и гениальный, надо признать.

- Раз это действительно было, - не слушая его, выкрикнул я, - значит, ты и есть - Колдун Черный!

- Почему ты так решил?! - опешил Черномор.

- Да потому, что книжки читаю. Кое-что помню, например: "через леса, через моря, колдун несет богатыря". Было?

- Ну, было, было, подумаешь! - почему-то обиделся Черномор. - Не обязательно повторять. А что, собственно, такого? Что я плохого ему сделал, Руслану этому? Я покатал его бесплатно, круиз с ним совершил, а он, мужлан, палицей по зубам, да ещё и половину мужской гордости оттяпал...

- Вот не знал! - воскликнул я. - Мои сожаления.

- Дурак ты! - обиделся Черномор. - Я имел в виду: полбороды! А ты что подумал?

- И я подумал, что полбороды, - поддразнил я обиженного Черномора. А ты что подумал, что я подумал?

- А я подумал, что ты подумал, что я подумал... Тьфу ты! рассердился трактирщик. - Совсем меня в словах запутал. Я опять позабыл на каком месте мы остановились?

- На самом интересном, - на этот раз с удовольствием напомнил я. - Ты мне рассказывал, что Руслан тебе половину мужской гордости оттяпал.

- Бороды! - угрожающе рявкнул Черномор.

- Конечно, бороды, это все знают, - успокоил я его, хитро подмигнув. - А ты что подумал?

Бородач зарычал и схватился за палицу.

- Эй, эй, - остановил я его. - Ты успокойся, давай лучше дальше рассказывай. Что там тебе ещё Руслан оттяпал?

- Ничего он мне больше не оттяпал. И никакой я больше не Колдун, поморщился, как от зубной боли, Черномор. - Раньше было, что греха таить, колдовал помаленьку, теперь всё. Завязал. Одни неприятности от этого колдовства. Мало того, что всю жизнь на зубы заработать не можешь, так ещё и ославили на весь мир.

- Но совсем колдовать ты не разучился? - не сдавался я.

- Кое-что, наверное, сумею, - неуверенно ответил Черномор, палицей задумчиво поскрипев по затылку.

И тут же поспешил предупредить мой следующий вопрос.

- Козлов обратно в людей превращать не умею. Да если бы и умел, честно признаюсь, не стал бы я тебя обратно в человека превращать.

- Это почему же? - удивился я.

- Да потому, что мы тебя столько лет здесь ждали, в кабаке этом, едва не спились, а ты как станешь опять человеком, небось, такого драпака отсюда задашь, что только тебя и видели. А Сокровища кто отыскивать будет?!

- Ладно, ладно, - остановил я его. - Не кипятись. Нам, прежде чем сокровища искать, нужно кучу людей собрать вместе.

- А кто там еще остался? - спросил Черномор. - Все должны быть где-то здесь. Так было сказано. Пойдём во двор посмотрим.

Мы вышли на улицу. Волк, лежавший большой головой на лапах, заметив меня и Черномора хотел привстать, но я сделал знак и он остался на месте, опустив нос в лапы, и поглядывал умными глазами по сторонам, словно наблюдал: все ли в порядке.

Скоморох Яшка сидел возле дверей на полене и топором обтёсывал плашки, срубая у них сучки и наросты. Возле него лежала внушительная горка обтёсанных таким образом чурок. Одет он был в чудной кафтан с длинными рукавами, которые мешали работать. Эти рукава он постоянно поддёргивал, а они опять сползали.

- Что ты за дурень, Яшка? - укоризненно покачал головой Черномор. Боярский кафтан где-то раздобыл и работаешь спустя рукава. Что тебе, другого дела нет, кроме как баклуши бить?

- Почему ты его напрасно обижаешь? - осторожно дёрнул я Черномора за рукав. - Он делом занят, а ты говоришь, что он баклуши бьёт.

- Он действительно бьёт баклуши, - удивился Черномор. - Эти чурки, заготовки под ложки, которые из них резать будут, ещё миски из таких плашек вытачивают. Такие заготовки называются баклуши. Он их и бьёт, заготавливает. Пустячная работа, для самых косоруких.

- Ещё баклуши бьют, когда в миску перевернутую ложкой играют, весело отозвался ничуть не обидевшийся Яшка. - Или в таз пустой.

- Вздорный ты мужик, Яшка, балаболистый, - покачал лысой головой Черномор, проходя мимо.

- Стой! - ухватил я его за плечо. - Ещё одного нашли! Яшка, он и есть - Мужик Вздорный!

- А что? - погладил бороду Черномор, глядя на скомороха. - Точно он! Или не точно, но всё равно он. Кто ещё, кроме него может быть Мужик Вздорный? Он и есть.

- Ты вот что! - угрожающе надвинулся Яшка. - Я тебе поленом как дам по лысой башке, чтобы не дразнился! Будешь внутренности рассматривать сквозь рёбра, как сквозь решётку....

- Угомонись ты, забияка! - отпихнул его лапищей Черномор. - Зашибу вот палицей нечаянно, так и врастешь в землю. Или не врастешь, но больше и не вырастешь. Точно он, кто же ещё? Вздорней, чем Яшка, я ещё не видал человека. Или видал, но не человека.

- Ну, спасибо тебе! - поклонился шутовски Яшка. - Раз Яшка скоморох, так он всем плох, так его всяк почем зря обидеть норовит!

- Тебя обидишь! - помотал головой повеселевший бородач, не обращая внимания на Яшкины обиды. - Отойди в сторону, Яшка, не уходи только далеко, ты нам пригодишься.

- Чего это ты раскомандовался? - заворчал обиженный Яшка. - Тоже мне, предводитель комитета по утаптыванию мостовых!

Воодушевлённый успешной находкой Колдуна Чёрного, Вздорного мужика и Серого Ветра, я огляделся. Возле замшелого пенька на корточках сидели Вепрь и Медведь чем-то увлеченно тыкали в землю, споря и смеясь. Возле них стоял рыжий Буян, который внимательно следил за их забавой.

Я посмотрел на его широкие плечи и вспомнил, что говорил про него Демон, назвавший Буяна Воином. Я потихоньку подтолкнул Черномора, указав на Буяна.

- Вот тебе и Воин Смелый. Помнишь, что Демон про него говорил?

- Да что мне Демон? - проворчал бородач, раздосадованный тем, что не сам об этом догадался. - Я сам должен был сразу про него подумать. Я его в бою видел, сам хорошо знаю, что он - Воин. И не простой Воин. Он у Болотного Царя Тимофея тысяцким был, полком правой руки командовал.

- Ещё один нашёлся! Есть у нас Воин Умелый, - обрадовался я. - А Медведь с Вепрем - случайно не Воины?

- Воины, - подтвердил Черномор. - Оба дружинниками у Болотного Царя были. Славно воевали!

- Вот тебе сразу и два Бойца Молодца! Остаётся только одного выбрать.

Мы подошли поближе, и я увидел, что Бойцы Молодцы увлечённо, словно мальчишки, крутят по земле кубик, срезанный под пирамидку, с воткнутой в него палочкой, так что получалась неуклюжая юла.

- Что это они делают? - спросил я у Буяна.

- Забавляются. В кубарики играют, - снисходительно отозвался тот. Видишь, как кубарь катают? Они играют на шелобаны, у кого дольше прокрутиться кубарь, тот и победил. Не знал, что ли, такой игры?

Он весело подмигнул.

- Не знал, - честно признался я.

- Эх, ты! Где же ты рос? Не было у тебя детства, - сожалеюще покачал головой Буян. - А выражение такое слышал хотя бы: покатился кубарем?

- Слышал, - отозвался я.

- Ну вот, - похлопал меня по плечу Буян. - Теперь знать будешь, откуда оно взялось и что обозначает. Будешь знать, что просто так, пустых слов не бывает. За каждым словом смысл есть. Только этот смысл понять, отыскать нужно.

Я молча согласился с ним и стал пристально осматриваться дальше, надеясь отыскать будущих попутчиков в походе за Сокровищами.

- Ну что? - подтолкнул меня нетерпеливый Черномор. - Нашёл ещё кого из нужных людей? Где остальные?

- Ты бы тоже об этом подумал, - развел я руками. - Что ты всё на меня свалил? Ты с ними бок о бок сколько лет живешь, а я на болоте без году неделя. Красавицы точно здесь нет. Где мы её на болоте искать будем? Какие здесь красавицы? Одни лягушки квакают.

- За этим дело не станет. Красавицу мы отыщем! - беспечно отмахнулся Черномор.

- Это кому нужна Красавица? - пропищал кто-то у нас за спинами. -Зачем она вам?

Мы с Черномором переглянулись, даже не оглядываясь, по скрипучему писклявому голосу знали, что это Ярыжка.

- Пошёл бы ты отсюда, - заворчал Черномор. - Не то стукну невзначай палицей. Или взначай.

За спинами послышалось обиженное сопение и быстро удаляющиеся шаги.

Только я вздохнул с облегчением, как на плечо вскочила Царевна Лягушка.

- Квак настроение? - квакнула она мне в ухо. - Квак дела?

- Дела, как сажа бела, - вздохнул я. - Иди, погуляй, попрыгай по травке, я сейчас приду.

- Ну что, - огляделся я еще раз. - Почти всех мы отыскали, нужно собираться, время идет.

- А Красавица?

- Ты сам говорил, отыщется, по дороге найдём.

- Ладно, - неуверенно вздохнул Черномор. - По дороге, так по дороге.

Черномор пошёл шептаться с болотными, а я стоял, задумавшись, моя Лягушка терпеливо сидела невдалеке, не спуская с меня круглых вытаращенных блюдечек.

- Куда бы мне эту Царевну сплавить? - подумал я. - Не таскаться же с ней на плече.

Раздался одинокий журавлиный вскрик. Я поднял голову и увидел кругами летающего надо мной Журку. Я помахал ему и он стал спускаться, ничуть не смущаясь присутствием Волка.

Журка опустился, встал рядом со мной, наклонил голову и спросил, словно услышав мои мысли:

- Не знаешь, как от Лягушки избавиться? И Красавицу найти не можете?

Я кивнул в знак согласия.

- Это дело поправимое, - покивал длинным клювом Журка. - Это дело не беда, это мы мигом исправим.

Он сделал шаг длинными ногами в сторону Царевны, захлопал крыльями и поднялся над островком, держа отчаянно дрыгающую лапами Царевну в клюве.

- Квакое безобразие! - кричала испуганная Царевна, болтая перепончатыми лапами. - Квакое насилие! Квак не стыдно!

Журка разжал клюв, и моя Царевна, кувыркаясь в воздухе, полетела вниз, отчаянно вопя на все болото:

- Кваааа! Квааааа!

Я представил себе, как она сейчас шлёпнется с высоты о землю, и не в силах видеть это, отвернулся. За моей спиной раздалось звучное:

- КВАААК!

Потом глухое:

- ШЛЕП!

Воцарилась мёртвая тишина. Я медленно повернулся к тому месту, куда должна была упасть моя Царевна, которой я совсем не желал зла. Но натолкнулся глазами на глаза и остолбенел, открыв рот.

Передо мной стояла

КРАСАВИЦА!!!

Да ещё какая красавица!

Слов не было: ни в сказке сказать, ни пером описать.

- Что замер? - озорно усмехнулась Красавица, глядя мне в глаза насмешливым взглядом, в котором было неуловимо знакомое. - Не узнаёшь?

И подмигнула мне зелёными весёлыми глазами.

Я не смог ничего ответить, онемев от неожиданности, только помотал головой.

- Не узнаёт! - со смехом всплеснула руками Красавица. - Квак же твак?! Законную жену не узнаёт!

И залилась звонким задорным смехом.

- Не может быть! - ахнул я, с ужасом догадываясь, кто передо мной.

- Что не может быть? - насмешливо склонила набок голову Красавица. Ты уж договаривай, мил дружок.

- Неужели ты та самая...

Я замялся, не зная как сказать. Не мог я обозвать лягушкой такую Красавицу! Язык не поворачивался.

- Что ж не договариваешь? - продолжала насмешничать Красавица. Говори уж, что за "та самая".

Я упрямо молчал, быстро краснея.

- Ну что же, - притворно вздохнула Красавица. - Не признаёшь ты меня. Насильно мил не будешь. Не захотел ты меня полюбить, что ж...

Она потупила глаза и развела руками, а сама едва сдерживала смех. Ей-то было смешно, а вот мне...

Представляете себе моё состояние?!

Красавица улыбнулась, подмигнула озорно, и сказала:

- Красота, парень, она разная бывает. Не всегда сразу видная встречается. Так что ты не торопись, не спеши с выводами, как тот Домовой...

- Какой Домовой? - рассеянно переспросил я.

- Был такой Домовой, могу рассказать.

И она рассказала нам историю о Домовом, который оставался пустой дом сторожить...

Дело было осенью.

Осень стояла поздняя, того гляди, белые мухи полетят. Сидел Домовой на завалинке, подшивал к зиме валенки, а дратву - из бороды дёргал.

Хуже нет Домовому, вполне здоровому и живому, да чтобы остаться без дому. А с нашим Домовым, так и получилось, хотя жил он не на улице, а в нормальном для любого Домового жилище, в доме, в погребе под крылечком.

Только дом этот пустой стоял. Бросили дом хозяева. В город уехали. А что это за дом без жильцов? Одни углы, да печка. Мыши - и те разбежались.

Нет, что ни говорите, а без хозяев дом - это вовсе и не дом даже. Так, недоразумение какое-то. Что в таком доме, скажите на милость, Домовому беречь-оберегать? Для кого? Ни Лихо от дома отваживать, ни любовь в дом приманивать. Уехали люди. И селиться никто не хочет. Что делать прикажете, когда всё поперек-набок? Уходить надо. Какой от Домового прок в пустом доме?

Вот и подшивал он валенки: не только к зиме, к холодам готовился, он в путь собирался. Долго терпел, ждал, надеялся, придёт кто-нибудь, поселится, станет жить в опустевшем доме. Нет, никто не пришёл, никто не поселился. Вот так теперь по всему и выходило, что пора Домовому в путь-дорогу собираться.

Подшил он валенки. Посидел на крылечке. Повздыхал. Сам себе пожалился на судьбу свою непутёвую, да полез обратно в подпол - спать до утра.

Чутко спит Домовой. Проснулся от каких-то звуков среди ночи. Чу! Половицы похрумкивают. Кто-то по полу: шорк-шорк, шорк-шорк.

Поднялся с постели Домовой, прислушался, точно: ходит кто-то. Вылез вверх по лесенке, приподнял крышку подпола, выглянул в щёлочку.

Выглянул и видит:

Ходит по углам Старушонка. Одежонка на ней невидная, старенькая. Сама из себя горбатенькая, да страхолюдненькая. Домовому-то что с того? С лица, чай, не воду пить. И так он возрадовался! Даже на свет божий вылез из подпола, позабыв, что домовым на глаза людям показываться, строго заповедано. Правда, любопытные и общительные Домовые сплошь и рядом эту заповедь нарушают.

Вылез он, глянул, Старушонка в уголке на скамеечке пристроилась, спит. Подошёл Домовой, откашлялся, тихонько в плечо торкнул и говорит:

- Ты, голубушка, не пугайся. Я не лихой человек, не разбойный. Я Домовой. Ты, как я вижу, Старушонка беспризорная, по свету скитаешься. Мы, Домовые, бесприютных сразу распознаём. По запаху. Они тоской пахнут. Так что ты, голубушка, оставайся здесь жить. Дом справный, а хозяева насовсем уехали. Я по хозяйству всегда чем-то помогу, коли надобность будет. Если не лежит у тебя душа навсегда оставаться, хотя бы зиму перезимуй. Чего зря по дорогам в морозы шастать? Не лето, замёрзнешь в одночасье. А здесь, смотри: и печь, и стены. Оставайся, а?

Старушонка отвечает на разлюбезные его речи:

- За приглашение твоё, конечно, благодарствуй, но остаться я никак не смогу. Нельзя мне никак в доме оставаться. Да и ты сам, если бы знал, кто я такая на самом деле из себя есть, не приглашал бы меня в дом.

- Нам, Домовым, всё едино, кто бы ни был. Человек же.

- В том-то и дело, что я и не человек вовсе. Я - Разлука. К кому прихожу - тех разлучаю. Мне нельзя без людей жить. Моё место около них. Я без людей засохну, завяну, да и помру вовсе совсем. Мне всегда кого-то разлучать нужно.

От таких её слов загрустил, загоревал Домовой. Ушёл в свой погреб, и спать там устроился от расстройства-горести. Только ему не спится никак, всё думу думает.

Небось, думает Домовой, тётка Разлука эта самая и его с хозяевами развела-разлучила. Она, конечно, кто же иначе? Встал он и тихо-тихо, как это Домовые умеют, выбрался наверх. Посмотрел - спит Старушонка. Подошёл шепотком, взял её на руки и отнес в погреб. Вылез поскорее, на крышку погреба сверху стол надвинул и сундук старый, чтобы вылезти не сумела Разлука эта. На сундук сам сверху уселся, для надежности.

Сидит Домовой на сундуке, думу думает. Думал так до утра, а утром стала Старушонка в крышку погреба потихоньку скрестись, Домового зовет:

- Открой! Никак меня запирать нельзя! Беда большая для всех будет, если не выпустишь!

- Вот уж дудки! - отвечает Домовой. - Это если тебя выпустить - беды не оберешься. А без тебя только полегчание людям. Мы, Домовые, так уж приучены, чтобы беду от людей отводить. Вот и я добро сделаю - людей от тебя, страхолюдины оберегу.

- Какая же я - страхолюдина? Тебе, часом, ничего не померещилось? Ты открой погреб, посмотри получше!

- Чего мне на тебя пялиться? Насмотрелся.

- Ты получше посмотрел бы. Вчера-то поздно, темно было.

И смеётся, главное. Ей в самый раз плакать, а она - смеется! И смех молодой такой, звонкий. Засомневался Домовой. Глядь-поглядь в щёлочку, ах ты, мать честная, богородица лесная! В погребе-то и взаправду не Старушонка вчерашняя страшенная сидит, а Девица красная. Да вся такая из себя красавица, что глаз не отвести. Ахнул Домовой: не иначе, как нечистый попутал! Давай скорее погреб открывать.

Вышла оттуда Девица красная, давай он перед ней прощенья просить:

- Ты прости меня, Девица красная, прости, раскрасавица! Померещилось!

- Ничего тебе не померещилось! - смеётся в ответ красавица.

Обернулась она вокруг себя, опять в прежнюю, вчерашнюю Старушонку страшненькую превратилась.

Ахнул Домовой, за голову схватился:

- Да кто же ты есть, на самом-то деле?! Старушонка страшная, Девица ли красная?!

Смеется та в ответ:

- Я и то, и другое. Когда я Старушонка горбатая, все меня называют Разлукой, а вот когда Девица красная - зовут меня Встречей. Я - одна и обе сразу. Без разлук - встреч не праздновать, а без встреч - разлук не было бы. Вот так-то. А ты наперёд не торопись, прежде чем в погреб кого запирать надумаешь!

Рассмеялась звонко, и - исчезла, словно ее и не было...

Сидит Домовой на завалинке. На дорогу смотрит. Печку топит. Гостей ждет. Раз есть дорога - по ней кто-то обязательно приедет, или придет.

И потом: без разлук - встреч не празднуют. Так - то.

Закончила свой рассказ Красавица, спросила меня:

- Понял, к чему я тебе эту историю рассказала?

И опять смеётся.

- Да, парень, вот это ты попал впросак! Вот дела! - присвистнул Черномор. - Может быть, мне свою откуда-нибудь сбросить?

- Квак ты смеешь?! - выпрыгнула из ближайших кустов его большая Лягушка. - Разбросался! Тоже мне! Квак бы не твак! Нехороша я ему стала! Я тебя самого твак брошу, что у тебя последние волосы на бороде выпадут, кругом гладкий станешь.

- Да что ты, что ты, - поспешил успокоить её смущенный Черномор. Это я так, пошутил. Не стану я тебя никуда и ниоткуда бросать.

Лягушка немного успокоилась, а Черномор толкнул меня в бок.

- Ну что, нашли Красавицу? А ты сомневался! На нашем болоте всё есть! Раз такие, как я, красавцы водятся, почему бы и Красавице не найтись?

- Ладно, красавец, - хмуро перебил его я. - Ты скажи лучше, что мы дальше делать будем?

- Как так - что делать будем? - удивился он. - Собрать совет быстро, раз все нашлись, кто нам нужен, да отправляться за Сокровищами, не откладывая, пока новый Судья должность свою обмывает, а Лукомор, то есть, Демон, в отлёте.

Глава шестнадцатая

Большой Совет

Совет наш оказался весьма кратким. Как только Черномор изложил суть дела, все оживились, обрадовались, словно их пригласили не в опасное путешествие, а на весёлую экскурсию с обещанием раздачи бесплатных пирожных.

Решили, что пойдут за Сокровищами: Черномор, Буян, я, Медведь, Царевна, Иван - Болотный Царевич, и скоморох Яшка.

Обжора и Вепрь огорчились, но спорить не стали. Остальные торжествовали.

Особенно бурно радовался Буян.

- Что это ты развеселился? - прищурился на него Черномор. - Ты хотя бы понимаешь, куда и на что ты идёшь?

- Куда - этого никто не знает, - весело заулыбался рыжий забияка. - А вот на что - знаю. Я этого похода сколько лет жду, сижу в трактире, чай твой вприсядку дую, из ушей он у меня льется, лопну скоро от него. А моё дело - воинское, ратное. Мне ли на лавках отсиживаться?

Если бы Царь Тимофей не завещал дожидаться терпеливо своего часа, я давно бы на болоте поодиночке воинов Демонов бил, да слуг их, шемяк да малют в трясине топил. Скорее бы покончить с этим, да землицу пахать...

- Ты лучше скажи: готов ли? - спросил суровый Черномор. - Не позабыл воинское искусство?

- Я - от рождения Воин, у Царя Тимофея не зря тысяцким был, - гордо тряхнул рыжими кудрями Буян. - Я службу знаю. Надоели мне эти Демоны - хуже горькой редьки. Пора их тряхнуть как следует!

- Готов ли ты?! Я тебя человеческим языком спрашиваю! - грохнул палицей по столу рассерженный колдун.

- А я что отвечаю?! - тоже рассердился Буян. - Я сказал, что я Воин, а Воин всегда в бой и поход готов. Иначе какой же он Воин? Так, трактирщик...

Черномор, взбешённый его последними словами, неожиданно бросил через стол в лицо Буяну палицу с шипами. Я невольно отшатнулся, с ужасом представив, как булатные шипы рассекают и без того изуродованное шрамом лицо Буяна.

Но тот легко, играючи, перехватил на лету увесистую булатную палицу и бросил её вверх, заставив меня пригнуться, испуганно глянув вверх, не летит ли палица оттуда мне на голову.

Опасения мои были напрасны. Палица шипами впилась в деревянный потолок и торчала там, покачивая ручкой.

- Верни инструмент! - стукнул кулаком по столу сердитый Черномор.

- А ты не разбрасывайся! - огрызнулся Буян. - Видали мы таких вояк. Ещё с Демонами силой и ловкостью тягаться собираешься. Сидел бы ты...

Обманутый лёгкой победой, он потерял бдительность, а воспользовавшийся этим хитрый Черномор внезапно опрокинул на него стол, придавив бывшего тысяцкого к полу, сам же кошкой прыгнул ему на грудь, и уселся верхом, приставив к горлу Буяна острый как бритва, кривой нож.

- Так как? - оскалился беззубым ртом Черномор. - Что теперь скажешь? Гожусь я с Демонами тягаться?

- Годишься, годишься, - поспешно согласился Буян. - Только ножичек подальше убери. Порежешь случайно.

- А если не уберу? - зло усмехнулся Черномор.

- Ну и видок у тебя! - рассмеялся Буян. - Ты его до встречи с Демонами сохрани. Тебя нужно на Демонов первым выпускать. Можно даже без оружия. Они от смеха передохнут, как только такого бойца увидят.

- Нет, я его точно прирежу! - занёс над ним нож Черномор.

- Тогда я тебе кусок бороды отжую! - выкрикнул Буян и зубами хватанул конец Черноморовой бороды, которая нависала над его лицом.

- Ладно, отпусти, - обеспокоено попросил присмиревший колдун, убирая смертоносный клинок в ножны на поясе.

Буян разжал зубы, Черномор поспешно вытащил спасённую бороду и встал с широкой груди Буяна. Тот отвалил тяжёлый стол и легко поднялся на ноги, нисколько не обескураженный публичным конфузом.

Черномор стоял, заложив руки за спину, и хмуро смотрел на палицу, которая так и висела, воткнувшись в потолок.

- Достань палицу! - хмуро сказал он Буяну.

Тот нехотя встал из-за стола, протянул вверх руку, но не дотянулся до палицы. Потолок на самом деле был выше, чем казался.

- Не достать, - огорченно развел руками Буян.

- Ты встань на скамью, со скамьи сразу достанешь, - предложил Черномор.

- Ну вот ещё, скамейки пачкать! - возмутился Буян. - На них люди сидят.

- Не я же палицу в потолок воткнул! - начал сердиться трактирщик. Ты воткнул, ты и доставай.

- Я разве против? - покорно согласился с ним рыжий скандалист. -Давай я тебя подсажу, ты и вытащишь палицу.

Не дожидаясь согласия колдуна, подхватил его сзади подмышки и взметнул, едва не воткнув головой в потолок рядом с палицей.

- Тащи! - весело скомандовал Буян колдуну.

Черномор ухватился за рукоять правой рукой, но палица воткнулась крепко, пришлось ухватиться двумя руками. Как только он сделал это, - Буян отпустил его и отошёл в сторону.

Черномор повис под потолком, держась двумя руками за рукоять палицы, болтая в воздухе короткими ножками.

- Ну всё, Буян! - кричал он. - Не будет тебе прощения! Слезу убью!!! Или не слезу, но всё равно убью.

- Ты сначала слезь, тогда посмотрим, - спокойно отозвался Буян, усаживаясь за стол и глядя на висевшего под потолком, бранящегося и дрыгающего ногами, обманутого Черномора.

Гордый проделкой он оглядел всех, отыскивая сочувствия, встретился взглядом со мной, подмигнул, и произнёс назидательно:

- Учись, сынок, воинскому искусству! Главное - ошеломить противника внезапностью! Понял науку?

- Как не понять, - в тон ему ответил я. - С тактикой твоей всё ясно, ты лучше скажи мне, что это значит - "ошеломить"?

- Это слово пошло от ратного искусства, так же, как и "опешить". Ты, наверное, книжки читал всякие, романы там, про рыцарей. Читал?

- Ну, читал, - не понимая, куда клонит Буян, ответил я.

- Это хорошо! - обрадовался Буян. - Тогда ты знаешь, что у каждого рыцаря обязательно был оруженосец, а то и несколько. Как ты думаешь, зачем они нужны были? Зачем всё время возле рыцаря находились?

- Откуда я знаю? - я действительно не задавал себе таких вопросов. Ездили, и ездили. Может, оружие за рыцарем возили...

- Эх ты, читатель! - махнул на меня Буян. - Читаешь не задумываясь. Ты, если что непонятное встретил, сразу другие книги полистай, поищи ответ.

- Где я тебе на болоте книги возьму? - рассердился я.

- Так и быть, по такому случаю отвечу тебе, - снизошёл рыжий задира. - Ты знаешь, сколько весят рыцарские доспехи? Вот то-то, а они тяжеленные. У конных рыцарей они настолько тяжёлыми были, что когда рыцаря полностью в них одевали, он сам шаг сделать не мог. Его на коня оруженосцы сажали. Если в бою такого рыцаря с коня сбрасывали, - а у копейщиков на копьях специальные крюки были сбоку, чтобы рыцарей за шиворот цеплять и с коней спешивать - так он и сидел спешенный, опешенный, опешивший. Сидел, ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.

Понял, откуда это слово "опешил"?

- Понял, - кивнул я, и напомнил. - А "ошеломить"?

- Это из той же песни, - усмехнулся Буян. - Сидит опешивший рыцарь, а к нему подбегает воин с дубиной и по шелому, по шлему ему, кааак треснет! Ну, рыцарь, конечно, оглушен, ошеломлён, - о шелом его ударили, ошеломили, оглушили. Понял?

- Понял, конечно, - сохраняя достоинство, ответил я. - Не тупой. Только ты мне зубы не заговаривай, ты Черномора сними.

- Сними его! - хмуро сказал Вепрь.

- Нет, - злорадно помотал головой бывший тысяцкий. - Пускай повисит, пускай знает, как Воину грозить.

- Сними его, или я сам сниму! - решительно встал со скамьи Медведь.

- Нам дело решать нужно, а вы тут возню затеяли, - поддержал Обжора.

- Ладно, сниму, так и быть, - вздохнул с сожалением Буян.

Он встал с места, подошел к висевшему на палице Черномору и спросил его:

- Висишь?

Тот возмущенно ножками в ответ дрыгнул.

- А что, сам не можешь спуститься? - удивился Буян.

- Конечно, не могу, еловая твоя голова! - гаркнул, окончательно потеряв терпение Черномор. - Как же я сам спущусь?!

- Очень даже запросто! - весело отозвался Буян и дернул колдуна за ноги.

Тот с грохотом обрушился на пол, по лбу звонко стукнула палица, которую он не удержал в руках.

- Говорил, что не можешь! - укоризненно покачал головой озорник Буян. - А сам птичкой слетел.

- Нет, я его всё же убью! - потянулся Черномор за ножом.

- Не кажется ли вам, вояки, что мы время зазря теряем? - насмешливо спросила моя Царевна Лягушка, чудесным образом преображённая в Красавицу.

Все сразу присмирели и притихли, повернув головы в ее сторону.

- Так что, воины, богатыри и прочие, не менее славные и мужественные существа, - продолжила насмешливо Царевна. - Делом заниматься будем, или глупостями?

- Это же разве я затеял? - покраснел Черномор. - Всё этот баламут.

И яростно погрозил беспечно улыбающемуся Буяну.

- Мне вот непонятно, почему мы должны Демонам Сокровища отыскивать, да на блюдечке подавать?! - громыхнул кулаком по столу Вепрь.

- И я согласен! - поддержал его брат Медведь. - Зачем нам для Демонов бессмертие искать? Они станут всемогущими и всю землю завоюют. Если бы не Ларец и сердца Лукоморов, быть нам всем давно мёртвыми.

- Это точно, - вступил Вепрь. - Вспомните, много ли уцелело ратников из войска Царя Болотного Тимофея?

- Если бы они знали, что мы сами толком не ведаем про Сокровища, вздохнул Буян.

- И то верно, - согласился Обжора. - Искать собрались, а где искать сами не ведаем.

- Для того мы и совет собрали, - важно напомнил Черномор, - чтоб не просто сломя голову по болоту носиться. Кто-то хоть что-то знать про Сокровища должен!

- Я кое-что знаю! - подал голос Волк.

Глава семнадцатая

Как Царевич Иван Оборотнем стал

- Ты-то откуда ведать про то можешь? - отмахнулся скоморох Яшка. - Ты младенцем был, когда отца твоего казнили. Тебя самого неизвестно как спасли.

- Известно, - сказал твердо Иван. - Отец лучшим охранникам и Воинам поручил спасти меня любой ценой от Демонов, когда понял, что не устоять против них. И отправил меня тайно вглубь болот, на Ведьмины острова. Шли с нами десять лучших Воинов и два старых Колдуна, волхвы, которые отцу всегда советами помогали.

Следом за нами шли, преследуя нас по пятам, наемники Демонов. Большую награду посулили Демоны за Царя Тимофея и его сына.

Долго мы шли по болотам, не останавливались ни на минуту, мои провожатые. Долго шли за нами наёмники Демонов, жадно алчущие лёгкой наживы.

Каждый раз, как только они приближались на полёт стрелы, один из Воинов прощался с нами, и оставался, чтобы вступить в последний бой, задержать наёмников Демонов.

Много наёмников заплатили жизнями погаными за жадность, но и Воинов оставалось все меньше. И вот остался возле меня и Колдунов последний Воин. Погоня была близко. Простился с нами Воин и наказал строго Колдунам ни в коем случае меня наёмникам не выдавать. Обнажил меч и бесстрашно ушел навстречу наёмникам.

Колдуны несли меня по очереди, я подрос к тому времени, но всё же маловат был, по болоту быстро ходить не мог. А Колдуны были старенькие, и тащить меня на себе им тяжело было.

Наёмники с удвоенной силой рвались за нами, чуя легкую добычу, зная, что не осталось с нами Воинов. Выбились из сил Колдуны. Всё, что могли сделали, все наговоры и заговоры использовали. И с пути они преследователей сбивали, и сон на них наводили, но кончилось умение Колдунов. А сражаться они не могли по старости лет и немощи.

Настигла нас ночь. Гроза бушевала. Ливень проливной. Сидели мы на островке, Колдуны прижались друг к другу, бережно накрыв меня плащами ветхими, телами своими от дождя укрывали, последним теплом делились.

Рядом с нами, рукой достать можно, грелись возле костра наши преследователи, а мы даже огня не могли разжечь, нас бы сразу заметили.

И тогда сказал один Колдун другому такие слова:

- Ты бери мальчика и уходи. Утром они нас погубят, а мальчика Демонам на муки отведут. Иди. А я утром постараюсь их отвести в сторону, задержу, насколько смогу.

- Куда же пойду я? - грустно отозвался второй Колдун. - Негде укрыться, кругом болото, настигнут нас. Только время оттянем.

- Иди, - прикрикнул на него первый Колдун. - Пока мы живы, мы мальчика должны оберегать и сохранять. Мы Царю Тимофею клятву давали. Вот и охраняй его до последнего дыхания. Может, что ещё и придумаешь.

Только помни, Царевича живым в руки Демонов не отдавай. Так Царь Тимофей велел.

Ушел Колдун ночью по болоту, завернув меня в плащ.

Утром проснулись наши преследователи и видят: стоит посреди болота на кочке мальчик и плачет.

Они не сразу сообразили, откуда посреди болота мальчик взялся, но потом решили, что испугались Колдуны, убежали, оставили меня среди болота, свои жизни спасая.

Бросились за мальчиком наёмники. Но мальчик с кочки на кочку пошёл по болоту. Бегом помчались ослепленные близкой удачей наёмники, но как ни бежали они, не могли догнать мальчика. Казалось - вот он, рядом, но только руки протянут, только за край рубашки мальчика ухватятся, он опять на расстоянии от них на кочке стоит.

Ослепли от ярости преследователи. Совсем головы потеряли, бросились за мальчиком, и невдомек им, что это Колдун мальчиком обернулся, по болоту их водит, морочит, как может.

Долго так водил он их, но потом устал. Старость своё взяла.

Пошёл Колдун прямиком к Черной Трясине. И привёл за собой наемников. Сам погиб в трясине, но и наёмников много погубил там.

Остальные едва выбрались и совсем озверев бросились за нами.

Стали настигать нас.

Остановился Колдун и сказал такие слова:

- Царь Тимофей, отец твой, ни в коем случае не велел тебя в руки Демонов отдавать. Но не могу я тебя погубить. Рука не поднимается. И клятву свою нарушить не могу: близко наши преследователи, а у меня сил не осталось. Вот что я решил: быть тебе Оборотнем. До тех пор, пока Сокровища Царей Болотных не отыщешь.

- Где же я отыщу Сокровища эти? - изумился я.

- Не все знаю, - вздохнул Колдун. - Ведаю со слов отца твоего, что, как будет тебе девятнадцать лет, нужно тебе Пришельца встретить, потом всех, кто по зароку нужен, вместе собрать, а потом идти искать Павловский Дворец. Там ключ ко всем тайнам хранится. Так отец твой мне сказал, и так тебе передать наказывал.

Превратил меня Колдун в Серого Волка. Стал я Оборотнем, и бегал в этом обличии по болотам до девятнадцати лет, пока не встретил Пришельца. Вот и всё, что я знаю...

Иван - Болотный Царевич замолчал.

- Выходит так, что нам нужно идти Павловский Дворец искать? поскрипел палицей в затылке Черномор.

Он сделал это так яростно, с таким скрипом, что я, кажется, догадался, почему при такой богатой бороде он абсолютно лыс. Оставалось только удивляться, как он до сих пор не проскрёб дырку в могучем черепе.

- Выходит, что так, - развёл руками Иван Болотный Царевич. - Ничего другого про Сокровища я не знаю.

- А что? - погладил бороду повеселевший Буян. - Это уже кое-что, а не это самое: пойди туда, не знаю куда. Известно хотя бы куда идти и что конкретно искать.

- И что же ты конкретно искать будешь? - осведомился у него ехидный скоморох.

- Ты что, не слышал? - удивился бывший тысяцкий. - Дворец Павловский. Ясно же сказано, что именно там ключ ко всем загадкам. Там, наверняка, и Сердца Лукомров, и Сокровища Царей Болотных хранятся. Ты будто не слышал, что Иван Болотный Царевич рассказывал?!

- Я-то слышал, - хмыкнул скоморох, неприязненно поглядывая на Ивана Болотного Царевича. - Да только кто его видал, Дворец этот самый? Где ты его искать собрался? Этот Дворец найти не легче, чем Сокровища. Да и кто сказал, что этот серый волчара - Царевич? Кто знает, что он - Царевич? Кто за него поручится? Если он - Болотный Царевич, тогда я - Царь Ермошка, который играл на гармошке. Или этот, как его, Царь Гвиндон, который не любил макарон, или Царь Еркал, который блины в какашки макал, во! Чем я хуже этого Ивашки? Заплатами на рубашке? Почему меня другим аршином всяк мерит, почему мне никто не верит, что я - Царь?! Чем я хуже? Тем, что в животе этого толстого серого уже?

- Какой же ты Царь? - хохотнул простодушный Медведь. - Тебя всяк знает. Ты - скоморох Яшка, кто тебе поверит, что ты - Царь?

- Вот то-то, что меня все знают! - торжествуя закричал Яшка. - А почему все сразу поверили, что Иван - Болотный Царевич?! Его кто знает? А я говорю - Оборотень он. Обычный Оборотень! Я его сразу раскусил!

- Я тебе не денежка, чтобы меня раскусывать! - рассердился Иван Лесной Царевич.

Я представил себе, как Яшка раскусывает денежку, не удержался, и фыркнул.

- А ты чего смеёшься?! - напустился на меня Яшка. - Что я смешного сказал?!

- Я про денежку смеюсь, представил себе, как ты её перекусываешь.

- Ты, парень, зря смеёшься, - с улыбкой вступил в разговор Буян. Это выражение, "раскусить человека", а ещё "знать назубок", действительно пошло от того, что монеты на зуб пробовали. Деньги бумажные много позже железных появились. И стоили медные, серебряные, и тем более, золотые деньги очень дорого. Много было фальшивомонетчиков. Отличить же фальшивую монету можно было на прикус, на зубок. Фальшивая монета либо гнулась, либо на ней оставались вмятины от зубов, следы от прикуса. Вот так-то.

- Ладно о всякой ерунде разговоры разговаривать, - вмешался воинственно настроенный Яшка. - Вы специально меня заговорить хотите, чтобы я про этого серого Оборотня молчал. А я не буду молчать. Не верю я ему! Кто за него поручиться может?!

- А если я за него поручусь? - вкрадчиво спросила моя Царевна, подойдя к скомороху. - Мне ты поверишь, скоморох Яша?

Тот замолчал, словно поперхнулся, глупо хихикнул, почему-то ещё и покраснев при этом.

Со всеми, с кем заговаривала моя Царевна Лягушка после чудесного превращения, происходили странные вещи. Те, к кому она обращалась, стремительно глупели, начинали смешно и глупо хихикать, ни к месту и невпопад подмаргивать, краснеть, бледнеть, терять дар речи, нести дикую околесицу и вести себя как маленькие детишки.

Стоит ли говорить о том, что с неё никто глаз не спускал. Все так и сидели, дружно повернув головы в её сторону, до слёз вытаращив глаза, словно моргнуть боялись.

Каково же было мне? Я места от глупой ревности не находил. А с другой стороны понимал, что положение моё совершенно идиотское. Ну, какая она мне на самом деле жена? У неё даже паспорта нет. Как я её домой приведу, если, конечно, выберусь когда-нибудь с этого болота. Что я в таком случае скажу маме? - Здравствуй, мама, я жену с болота привел. Она - Лягушка...

Представляю, что с моей мамой будет! Да и зачем я такой красавице нужен? К тому же она на меня должна смертельно обидеться за то, как я себя с ней вёл, когда она была в лягушачьем обличии.

Я вспомнил про это и покраснел так густо, что мне показалось, что я слышу треск вспыхнувших от моего пламенеющего лица волос на голове.

- Поручиться, девонька красавица, за него, разумеется, можешь, вздохнул, прерывая общее молчание и отводя взгляд в сторону, Черномор. Только для начала сказала бы, кто ты сама по себе есть. Как же ты за кого-то другого ручаться будешь, если мы про тебя ничего не ведаем.

- Что мне рассказывать? - сделала насмешливые большие глаза Царевна. - Какая может быть биография у зелёной болотной Лягушки? Родилась на болоте, жила на болоте. Чуть меня не подстрелил некий молодец стрелой калёной.

Все дружно повернулись в мою сторону, а я заёрзал на скамье, словно на гвозде сидел.

Лягушка, словно ничего не заметив, продолжила.

- Ну, как честный человек, по древним болотным обычаям, женился он на мне за то, что я стрелу ему вернула. Сначала женился, а потом тут же и разлюбил, бросил меня, молодую, сбежал, соломенной вдовой оставил.

Она всхлипнула, прикрыв ладонями лицо, но сквозь неплотно сдвинутые тонкие пальцы я видел смеющиеся глаза.

Остальные приняли её слезы за чистую монету, словно не они дружно стояли на моей стороне совсем недавно. Сейчас же все повернулись ко мне с возмущенными лицами и суровыми осуждающими взглядами.

Царевна вовсю отыгрывалась на мне за недавнее пренебрежение её персоной. Что ж, надо признать, ей это вполне удавалось. И даже с лихвой.

Мужики словно позабыли, что сами мучаются с Лягушками, что у каждого либо дома, либо под шапкой, либо под кружкой, либо за пазухой сидит зеленая Царевна, которая никак не спешит превращаться в красавицу. Мужчины, позабыв о мужской солидарности, с осуждающим гневом смотрели в мою сторону.

Я понял, что стоит Царевне пустить слезу, или поддать ещё жалости, меня на месте линчуют возмущенные слушатели душещипательной истории из жизни Царевны Лягушки.

Надо мной нависала нешуточная опасность. Нужно было что-то предпринять, пока Царевна не натравила окончательно мужиков на меня.

Я набрался смелости и, стараясь не смотреть в ее сторону, чтобы не запнуться на полуслове, откашлялся, и когда все сердито повернулись в мою сторону, недовольные тем, что я прерываю Лягушку, спросил:

- Кто же ты такая, что берешься ручаться за Ивана Болотного Царевича в том, что он Царевич, а не Оборотень?

Тут мне в голову пришла шальная мысль, которую я тотчас реализовал, с лихвой отыгравшись на Царевне за все её издевательства. Старательно глядя в сторону, я произнёс сладким голосом:

- Ты, Царевна Лягушка, заступаешься за Волка, потому, что сама Оборотень...

- Ты что несёшь?! - обрушились на меня со всех сторон мужики, надвигаясь грозной стеной.

Я стойко выдержал яростный натиск в защиту бедной Царевны, а потом хладнокровно выложил убийственный козырь, не утерпев и злорадно глянув в смеющиеся глаза Царевны Лягушки.

- Кто же она тогда? - наивно спросил я.

Глава восемнадцатая

Как стать Царевной Лягушкой

Гневные слова, готовые обрушиться на меня из бородатых глоток, были моментально проглочены, к моему молчаливому торжеству. Мужики растерянно переглядывались, козырь мой был беспроигрышный. Крыть им было нечем. А я злорадно продолжил:

- Кто же она такая, как не Оборотень? Если Иван Болотный Царевич Оборотень потому только, что из Волка в человека обращаться умеет, то кто же она такая? Она из Лягушки в человека превратилась точно так же, как Иван из Волка.

Мужики смущенно зачесали затылки, Черномор яростно заскрипел палицей в затылке, и мне показалось, что еще мгновение, он зацепится одним из шипов палицы за складку на загривке и стащит с себя кожу как чулок, даже не заметив этого.

- Ну, так что скажешь? - смущенно кашлянув, спросил Лягушку Черномор.

Она ни капли не смутилась и не оробела, поймав мой торжествующий взгляд, озорно улыбнулась, и укоризненно покачала головой. Оглядела всех мужиков, упорно прячущих взгляды, и сказала:

- Эх вы, витязи! Какая вам разница кто есть кто? Если даже и Оборотень Иван Царевич, если даже я - Оборотень. Помните, что было сказано: собраться вместе должны Пришелец, Серый Ветер, Колдун Черный, Мужик Вздорный, Воин Смелый, Боец Молодец, и еще Красавица, которая всем понравится. Все есть? В пророчестве не сказано, что с Оборотнями нельзя за Сокровищами идти.

Она всех нас обыграла запросто, на копеечке. И была сто раз права, для меня не было никакой разницы с кем идти за Сокровищами, которые должны были вернуть мне прежний облик.

Но всё же я не хотел так вот запросто сдаваться.

- Так-то оно, конечно, так, - глубокомысленно изрёк я. - Но всё же нам не безразлично с кем мы отправляемся в опасное путешествие. Должны мы знать, кто идёт рядом с нами.

- Да! - оживился скоморох Яшка, размахивая руками и подпрыгивая от нетерпения на скамейке. - Должен я знать с кем я рядом иду! Одну кашу, каждый своей ложкой, есть будем, на одной кровати спать вместе придётся...

- Вот об этом даже в сладких снах не мечтай! - насмешливо остановила его Царевна.

- Об чём об этом? - сделал непонимающие глаза озорной скоморох. Чтобы кашу вместе кушать?

- О том самом, - улыбнулась сладко Царевна. - Не придётся тебе на кровати спать, дудки. Нет на болоте кроватей, размечтался. Если бы и были, на одной кровати со мной тебе спать не пришлось бы.

- А если бы кровать отыскалась, но была бы всего одна? - хитро прищурился неугомонный насмешник.

- Я бы на ней и спала, - спокойно кивнула Лягушка.

- А я где же спал бы? - притворно удивился скоморох. - Где бы я спал?! Это разве по-дружески?!

- Ты бы спал под кроватью, - под общий смех ответила она. - Или на кровати, но под матрасом.

- Так что ты нам скажешь, дочка? - пригладил бороду Черномор, когда все отсмеялись.

- Я - родная дочь Лесного Царя Берендея, приёмная дочь Болотного Царя Тимофея.

Все рты разинули так широко, что в них вороны могли залетать не поодиночке, а стаями, и не просто стаями, а целыми стадами.

Не дожидаясь дальнейших вопросов, Красавица продолжила сама:

- Демоны сначала на нас напали, на лесной народ. Мы, лесные жители, защищались отчаянно. Болотный Царь Тимофей помогал тогда моему отцу, чем мог...

- Правду она говорит, - наклонил голову Буян. - Посылал Болотный Царь Тимофей на помощь Лесному Царю Берендею Воинов, я сам дружину водил. Только наёмники устроили засаду и дружину нашу побили. Когда оставшиеся в живых пробились на помощь Воинам Царя Лесного Берендея, поздно было. Но всё же стали мы защищать Царя Лесного Берендея.

Мало было нас. Да и Лесные Воины, хотя смелости им было не занимать, больше к мирным делам приучены, а не к искусству ратному. А у Демонов, известно, наёмники. Они воины умелые, просто так на воинскую службу не нанимают. С детства в седле спят, с меча кормятся.

Как отчаянно мы ни сражались, теснили нас со всех сторон наёмники Демонов. И загнали в леса дремучие, в чащи непроходимые. Такие чащобины, что Лесные Воины себя в них неуютно чувствовали. Про нас, болотных, к лесам непривычных, даже говорить нечего.

Понял Царь Лесной Берендей, что последняя битва предстоит, позвал ночью меня и еще несколько самых отважных и сильных Воинов и поручил нам дочку свою - Марьюшку, чтобы мы ее от смерти спасли. Чтобы вывели Лесную Царевну к нашему Болотному Царю Тимофею, который согласился ей приёмным отцом стать, если что с Лесным Царем Берендеем случится.

Сказал нам Царь Берендей такие строгие слова:

- Вручаю самое дорогое, что у меня есть, дочку свою - Царевну Лесную Марью. Будет она жива - будет жива у лесного народа надежда на то, что не навсегда над ними Демоны встанут.

Послушались мы Царя Берендея. Собрал он оставшихся Воинов, и на рассвете ударил изо всех сил по окружившим нас наёмникам Демонов.

Отчаянно бился Царь Берендей с дружиной, всех врагов на себя стянул. А мы ударили с другого края, побили всех, кто встал на пути и ушли, Марьюшку спасая...

Замолчал Буян, потёр крепкими пальцами страшный шрам.

- Вышли мы с боем на болота, но стали нас настигать наёмники.... Да что все я рассказываю? Пускай она дальше сама расскажет.

Все повернулись к Царевне Марье.

Она встала и поклонилась Буяну.

- Не знала я, не ведала, кто спас меня, мала была, не запомнила лица. Тогда спасибо сказать не успела, прими сейчас мою благодарность.

Она подошла к Буяну, и еще раз, поклонившись в пояс, трижды расцеловала смущённого забияку и отважного Воина. Мужики за столом завистливо переглянулись, подавив вздохи.

- Так что дальше-то было? - спросил, осторожно кашлянув, Черномор.

- Дальше? - переспросила Марья. - Дальше настигли нас враги и была жестокая битва. На каждого Воина приходилось больше десятка наемников. Не дрогнули Воины, без страха вступили в бой, только слишком неравными были силы. Надо мной мечом замахнулся один из наёмников, заметил это Буян, загородил меня собой. Вот тогда ему лицо и рассекли, глаз выбили. Но он устоял, сам обидчика своего зарубил. А мне крикнул:

- Беги, девочка, спасайся, беги в камыши!

Я побежала в камыш, забилась в самую серединку и сидела тихо, почти не дыша.

Долго бились в неравной битве Воины, только к темноте затихла жестокая сеча. Стали наёмники искать меня всюду. В камышах шарили, несколько раз рядом со мной проходили, так и не заметили.

Темнеть стало. Посовещались наёмники, и подожгли камыш с четырех сторон. Заполыхал камыш, затрещал, загудел пламенем. Я сижу в самой серединке, дым по земле стелится, слезы из глаз текут, страшно мне. Огонь всё ближе к моему укрытию подбирается, но твердо решила я не выходить из камыша. Лучше сгореть, но не даться наёмникам Демонов в руки.

Стало мне дышать нечем от дыма, маленькая я была, испугалась, расплакалась, и услышала голосок:

- Не бойся, Марьюшка, не страшись, я тебе помогу.

Посмотрела я в ту сторону, откуда голосок раздавался, а там сидит на кочке лягушка. Лягушка как лягушка, зелененькая, лупоглазая, ничего особенного, только говорит человеческим голосом.

- Как же ты мне, такая маленькая, поможешь? - спрашиваю сквозь слезы. - Меня столько отважных Воинов защищали, всех слуги Демонов побили. Вокруг огонь, а за огнём - враг меня поджидает. Как спастись?

Лягушка отвечает:

- Я тебя знаю, я знаю, кто ты. Ты - Марья Царевна, Лесного Царя Берендея дочка, приёмная дочь Болотного Царя Тимофея, и я тебе должна помочь, ты на меня не смотри свысока. Я не просто лягушка, я - Главная Царевна всех лягушек.

- Разве бывают Главные Царевны? - удивилась я.

- У вас, у лесных, да болотных, не бывает, - ответила важно лягушка, - а вот у нас, у лягушек, очень даже бывает. У нас по-другому просто быть не может.

- Это почему так?

- Да потому, что у нас все лягушки - Царевны. А я среди них самая Главная Царевна Лягушка.

- Почему же все лягушки - Царевны?

- Иначе их замуж не берут.

- А если Царевны - берут?

- Берут. Кинет кто-то стрелу из лука на болото, попадёт стрела к Лягушке, приходит за ней стрелок и начинает стрелу обратно просить, а Лягушка требует у него обещания жениться. Стрелок обещает, Лягушка стрелу возвращает, тот хватает ее и убегает.

- А если Лягушка - Царевна - не убегают? - догадалась я.

- Ни разу! - торжественно заявила Главная Царевна. - Не было такого случая. Не решаются Царевен обманывать. Только хватит болтать о глупостях, огонь близко, а я не люблю огня, не люблю, когда горячо и жарко, люблю, когда мокро. Давай скорее превращаться...

- В кого превращаться?! Зачем?! - испугалась я.

- В кого, в кого, - развела лапками Главная Царевна. - Я твержу, твержу, а она никак не поймёт. В Лягушку, в кого же ещё превращаться?

- Я не хочу в Лягушку! - испугалась я.

- Ты хочешь стать жареной девочкой? - удивилась Главная Царевна. Тогда, пожалуйста, становись, а я, пожалуй, нырну в тину, что-то слишком жарко тут становится. Не люблю я этого. Очень не люблю.

И собралась нырнуть. Камыш затрещал от огня совсем рядышком, и я закричала испуганно, забоялась, что Лягушка ускачет, и останусь я одна:

- Подожди! Не убегай! Я согласна!

И тут же превратилась в Лягушку, и очень даже вовремя, только и успели мы нырнуть и забиться в толстый слой ила, как над головами у нас с воем пронёсся огонь, от которого вода в болотце закипела.

Марья-Царевна замолчала на мгновение, сникла и притихла, вспоминая забытые страхи.

- Что дальше с тобой было? - осторожно спросил Черномор.

- Дальше я была Лягушкой. И добралась до Царя Тимофея, и была возле до самой его гибели, надеялась дать знак о себе, но не удалось. И следом за Иваном Болотным Царевичем я скакала. Видела сама, как его в Волка Колдун обратил. Вот потому и могу ручаться за него.

Глава девятнадцатая

С Чёртом в обнимку

- Поручиться и я могу за кого угодно! - разочарованно протянул скоморох. - Рассказываете вы оба ладно, что Царевич, что Царевна, да как проверить, правду ли оба говорите? Что, если вы друг дружку покрываете? За того ли вы себя выдаете?

- Да, - согласился, задумчиво поскрипев палицей в затылке Черномор. Это точно. Как проверить? Может, у вас круговая порука? Я вот доверил бы. Или не доверил бы.

- Какая у двоих может быть круговая порука? - желая разрешить бесполезные споры, усмехнулся я. - Они же не могут в круг встать.

- Круговая порука, это дело серьёзное, - из-под густых бровей пристально посмотрел на меня Черномор. - Говорят, выражение это от казаков пошло, казаки важные дела решали "на кругу", на общем собрании казачьего войска. А на кругу потому, что казачьи шатры кругом ставились, чтобы можно было в любой момент круговую оборону занять. И собирались казаки в круг, а посередине войсковые старшины стояли. Если нужно было за кого-то поручиться, ручалось за казака всё общество, весь круг. Вот откуда и пошло это, "круговая порука".

- Так-то оно, может, и так, - помотал головой Буян. - Да только не совсем. Круговая порука действовала по простому принципу - "один за всех, все за одного", и понятие это на Руси давно известно было. Ярослав Мудрый ещё в одиннадцатом веке в первом Русском своде законов "Русская правда", упоминал о круговой поруке. Тогда жили общинами, особенно в сёлах и деревнях. И вся община, всё общество, отвечали друг за друга. Ясно?

- Это мне ясно, - кивнул я. - А вот чем отличается село от деревни? Есть какая-то разница, или это одно и то же?

- Сам ты одно и то же! - вывернулся Яшка. - Деревня - это деревня, а в селе церковь стояла. Если есть церковь, значит село. Нет церкви деревня. Церковь ставилась на общинные деньги, и стоило строительство не дешёво, хотя и строили всем миром. Вот потому поставить церковь могли там, где люди имели какой-то достаток, да и народу было побольше. Потому и говорили про бедное поселение, "деревня деревней". А вот кто за существа эти всё поручится?

Я понял, что мы начинаем ходить по кругу. И тут меня осенило.

- А какая нам, собственно, разница?

- Ну, ты знаешь что?! - даже на скамейку с ногами вскочил разволновавшийся скоморох. - Как ты говорить такое можешь! Мне знаешь, какая разница?! Знаешь, какая разница?! Мне в этом деле такая большущая и огромная разница...

Он задохнулся словами, отчаянно замахал руками, и задумался, возможно впервые в жизни не находя нужных слов.

- Мне очень даже большущая разница! - торжественно выпалил Яшка, чувствуя, что пауза затянулась.

- Поточней ты сказать не можешь? - ласково спросил я. - Я что-то недопонимаю.

- Учиться хорошенько у хороших людей нужно было, тогда понимал бы, огрызнулся скоморох.

- Не получилось, - вздохнул я. - Не у тех учился. Тебя в нужный момент рядом не оказалось.

- Ты знаешь чего? - начал злиться Яшка, поняв, что его разыгрывают. Ты говори толком, что сказать желаешь.

- Сиди ты смирно, - пробасил Медведь. - Мне без разницы, кто такой на самом деле Иван - Болотный Царевич и кто такая Марья - Лесная Царевна. Мне важно завет выполнить, а мы на пустые разговоры время тратим. Я сколько лет в трактире просидел, ждал, когда все соберутся. Теперь я готов не то, что с Оборотнем идти на поиски, я за Ларцом с самим Чёртом козлоногим в обнимку пойду! Слово даю!

В подтверждение он грохнул кулаком по столу, да так сильно, что у дубового стола ножки, как спички подломились. И в тот же момент из-под меня выпрыгнула скамейка, взбрыкнула в воздухе деревянными ножками, как копытами, омерзительно рассмеялась и проскрипела:

- Уррра! Слово дадено! Слово дадено!

Мы растерянно смотрели, как перед Медведем закрутилось веретено, которое, когда остановило мелькающее кружение, оказалось печально знакомым мне существом, похожим на варежку, с шерстяным лицом, длинным носом и ушами с огромными, хлопающими по плечам мочками.

Существо осмотрело нас быстрыми маленькими, красными, как угольки, злыми глазками и вспрыгнуло на колени к растерянному Медведю, обняв его за могучую шею тоненькой лапой с длинными пальцами, на которых загибались громадные когти.

- Ты что, сдурело, что ли?! - закричал пришедший в себя от такой дерзости Медведь, сбросив с колен нахальное существо.

Существо, не ожидавшее грубого обращения, полетело вверх тормашками в угол, задрав копыта.

- Анчутка беспятый! Анчутка беспятый! - закричал скоморох Яшка, показывая на эти копытца.

Так вот что, оказывается, означало, когда бабушка, рассердившись, называла меня "анчуткой беспятым". Это она меня чёртом называла! У чёрта же копыта, значит, пяток у него быть не может!

- Ну и что, что беспятый? - поднимаясь с пола фыркнул Чёрт. Пааадумаииишь! Зато с копытцами!

И хвастливо пристукнул по утоптанному полу копытцами.

- Ты чего это сюда припёрся, козлоногий?! - полез к нему через стол Черномор, но от волнения наступил сам себе на бороду и упал, выронив из рук палицу.

Пока же Вепрь вынимал его из-под стола, пока доставали палицу, Чёрт не исчез испуганно, как от него ожидали, а решительно подошёл к Медведю и, встав напротив него, нагло и вызывающе заявил:

- Ты Чёрта звал? Звал! Ты слово дал, что на поиски Сокровищ с Чёртом в обнимку пойдёшь? Дал! Все слышали! Все свидетели!

- Это он выразился так неудачно, - попытался вступиться я.

Чёрт сердито повернулся в мою сторону и тут же расплылся улыбкой до самых ушей, так, что одно ухо даже в уголок рта у него попало.

- Это кто же это со мной разговаривает? - сладко спросил он. - Это крестник мой разговаривает! Да какой красавец! А что это ты не полный Козел?

- Дал бы я тебе! - пригрозил я своему обидчику.

- И много дал бы?! - нагло улыбаясь протянул ко мне лапу Чёрт. Давай! Я люблю, когда мне что-то дают!

Я схватил его за шерстяную лапу, собираясь вышвырнуть вон, на улицу, но тут же отпустил, затряс рукой в воздухе, зашипев от боли, руку мою словно кипятком ошпарило.

- Что же ты ничего мне не даёшь? - удивленно посмотрел Черт на свою руку, ладонь которой покраснела, как спираль электроплитки. - Всегда так, обещают что-то дать, а как до дела, так в кусты.

Огорченно почесал едва заметные рожки, упрятанные в густой шерсти на голове, и переспросил:

- Так как же так неудачно выразился Медведь?

- Он не звал тебя, это он фигурально выразился, - тряся в воздухе обожжённой ладошкой, проворчал я.

Чёрт неожиданно завертелся волчком и исчез, но через секунду опять появился, тяжело отдуваясь.

- Ты знаешь что? - с трудом переведя дыхание, сердито стрельнул он в меня глазками, как двумя угольками из печки выстрелил. - Ты при мне больше таких слов не смей говорить! Понял?

- Каких слов? - притворно удивился я, на самом деле сразу сообразив, что не нравится Чёрту. - Это фигу...

- Вот про фиги сколько угодно можешь говорить, - перебил меня Чёрт. А слова заковыристые больше при мне не говори.

- Это почему же? Кто мне запретить может? - живо поинтересовался я. Я столько слов таких знаю! Хочешь, скажу несколько?

- Не вздумай! - завопил Чёрт. - Меня от таких слов вертит.

- От каких это - таких? От фигура...

- От учёных! От заковыристых! - яростно заорал Чёрт, топая копытцами. - От всяких! Не смей повторять! Хуже будет!

- Ты мне ещё и угрожаешь?

- Я не угрожаю, - залебезил хитрый Чёрт, вертя по полу хвостом. - Я не про тебя говорю, это мне хуже будет. Меня совсем сдует.

- А мне только это и надо! Я, пожалуй, скажу несколько слов попричудливей, например, вот: трансплантация!

Чёрт ойкнул и завертелся волчком.

- Не делай так больше! Не говори таких слов! - взмолился он, с трудом останавливаясь. - Ты не только мне, ты всем хуже сделаешь! Я не сам по себе пришел! Медведь Чёрта позвал, дал слово с Чёртом в обнимку на поиски Сокровищ идти. И если я пропаду, то со мной и Медведь пропадёт. Кто слово Чёрту дал, тот должен слово это сдержать, или в Ад следом за Чёртом идти...

Нависло тяжёлое молчание. Было о чём подумать. Никто не хотел отправляться на поиски Сокровищ в обнимку с Чертом.

- Ладно, - вздохнул Медведь, вставая. - Пошли, беспятый.

- За Сокровищами? - потирая радостно ладошки, шмыгнул длинным носом шерстяной Чёрт, даже копытцами пристукнув по полу от радости и нетерпения, так ему Сокровищ хотелось.

- Размечтался, - буркнул угрюмый Медведь. - В Ад мы с тобой, друг любезный, пойдём.

- А как же Сокровища? - взвизгнул Чёрт.

- Без нас обойдутся, - так же немногословно бросил Медведь.

- В Аду там же того, - заёрзал по скамейке Чёрт. - Там тебя раскалённые сковородки лизать заставят.

- Лучше в Аду сковородки лизать, чем здесь Чёрту задницу, поморщился Медведь.

Он сграбастал Чёрта за шерстяной загривок и легко вытащил из-за стола.

- Нельзя тебе в Ад идти! - неожиданно выпалил Чёрт.

- Это почему же нельзя? - хмыкнул Медведь.

- Как тогда остальные в поход за Сокровищами отправиться смогут?! Вы решили, кто пойдёт, обратно загадывать нельзя! В зароке сказано, сколько и кого должно пойти!

- И то верно, - кивнул Черномор. - Не зря мы столько Пришельца ждали, который бы на Лягушке женился...

Он сказал это и тут же прикусил язык, покосившись на меня, в надежде, что я не расслышал. Но я всё прекрасно расслышал.

- Чтооо?! - подскочил я. - Так вы, значит, меня обманом на Лягушке женили?! Вы знали, что должен я на ней жениться?

- Ну, если честно, то знали, - признался Черномор.

- Теперь понятно, почему вы меня подло напоили, мухоморами накормили, и из лука стрелять потащили.

Я сел на место и надулся.

- Что ты возмущаешься? Чем недоволен? Что мы тебе плохого сделали? хохотнул Обжора. - Такая красавица ему досталась, да ещё Царевна Лесная, а он недоволен и нас за это корит. Нет, чтобы спасибо сказать. Меня бы кто так обманом да на такой красавице оженил, я бы век тому служил за такой обман!

- Не нравлюсь я ему, потому и обижается он на вас, - притворно вздохнула Марья Царевна, пряча в глазах улыбку. - Не люба я ему. Он даже супружеский долг исполнять не желает, отказывается.

Она не выдержала и прыснула в кулачок, а все остальные уставились на меня, сделав квадратные глаза.

- Так я это, - забормотал я. - Я же не знал, что она... Я думал, что она - Лягушка...

- Я и есть - Лягушка, - смеялась Марья Царевна. - Вы не корите его. Что с ним поделать, насильно милой не станешь.

- Ладно вам веселиться, - стукнул палицей по столу Черномор. - Время идёт, а вы зубы скалите. Пошли уже, пора, или не пошли, но пора. В дорогу пора.

Он слез со стола, прошёл в угол, взял котомку, вскинул на плечо палицу и шагнул к двери. За ним встали остальные.

- Эй, а что же мне делать? - растерянно окликнул Медведь.

- Что тебе теперь делать? - не оглядываясь сказал Черномор. - Сажай своего нового дружка в мешок, бери на плечо и пошли. Без тебя нам нельзя, а тебе без Чёрта нельзя. Хочешь, не хочешь, все вместе должны выйти. Пойдём пока в такой компании. А там посмотрим.

- Что посмотрим? - забеспокоился Чёрт. - Что это вы посмотрите?

- На твоё поведение посмотрим, - отозвался повеселевший Медведь, подбирая в углу мешок. - Давай вот, залазь.

- Нет! - выставил перед собой мохнатые ладони Чёрт. - Не полезу! Знаю я ваши штучки!

Отойдёте подальше, да прямо в мешке и бросите в болото. А он, Медведь этот, поклялся под ручку со мной за Сокровищами идти.

- И как же мы с тобой под ручку пойдём? - скептически хмыкнул Медведь, с высоты своего роста глянув на маленького, вертлявого Чёрта. - Ты иди вон с ним под ручку, с Яшкой скоморохом. Он тебе по росту подходит, да и вообще...

- Что вообще?! - возмутился скоморох. - Договаривай!

- Известно ведь, Бог дал попа, а чёрт - скомороха. Вы, скоморохи, с чертями вроде как родня.

- Сам ты родня! - обиделся скоморох. - Накликал чёрта. Поклялся и ходи с ним под ручку.

- Ладно, - вздохнул Медведь, сгибая в локте лапищу. - Дал слово крепись. Давай, берись.

Черт подпрыгнул и повис на локте у богатыря.

- Не, так дело не пойдет, - вздохнул Медведь. - Ты так долго не провисишь. Сорвёшься, а мне потом искать тебя.

Он перехватил Чёрта поперек туловища и сунул его подмышку.

- Смотри, не задави меня дланью! - прикрикнул испуганно Чёрт.

- Я бы с удовольствием придавил, - с искренним сожалением вздохнул Медведь. - Да клятву давал. А ты если что говоришь, то хотя бы слова разумей.

- А что я не так сказал? - проворчал Черт.

- Ты сказал, чтобы я тебя дланью не задавил, длань - это ладонь, а не рука.

- Ладно вам, пошли, филологи, - неосторожно пошутил я.

В то же мгновение под локтем у Медведя завертелся волчком Чёрт. Богатырь прижал его, да так, что тот пискнул и остановился.

- Ты больше не говори так! - закричал на меня Чёрт.

- Извини, я не подумал, - ухмыльнулся я.

- А ты думай! Иначе вот провалимся мы вместе с ним в Ад, тогда узнаешь, - ругался придавленный Чёрт.

- Ладно, пошли, - открыл двери Черномор.

И мы пошли.

Глава двадцатая

Безумная Макаровна

Мы пошли, и тут же не сговариваясь, остановились. Потому что пошли мы все в разные стороны.

- Вы куда все попёрлись?! - закричал скоморох Яшка.

- А ты куда? - пробасил Буян.

- Так вот туда, - указал скоморох направление.

- А почему не туда? - указал Буян в противоположную сторону.

Яшка замолчал, не зная, что ответить.

- Так дело не пойдёт, - вздохнул Медведь, поправляя Чёрта под локтем. - Кто в лес, кто по дрова. Так мы далеко не уйдём.

- Что же делать будем? - спросил я. - За каждый шаг спорить?

- Нужно походного атамана выбрать, - почесал шрам Буян. -. В походе кто-то один командовать должен, иначе все переругаемся.

- И кого мы походным атаманом назначим? - запетушился скоморох. Буяна, что ли?

- Не! - испуганно замахал руками бывший тысяцкий. - Я таким войском командовать не умею. Это ж разве воинство? Осерчаю, да в сердцах дам сгоряча в ухо кому, потом обиды будут, ссоры. Нет уж. Не буду я походным воеводой. В бою командовать - это, пожалуйста, только не в пути, не на походе.

- Кого ж тогда назначать? - пошевелил бородёнку скоморох. - Только меня и остается, если других кандидатур не имеется. А что? Чем не походный атаман? Вроде как не дурак мужик...

- Вот именно что, "вроде как", - щёлкнул его по затылку Буян. - Молчи уж, атаман. Здесь серьёзное дело обсуждают.

- А я что - шутки шучу, что ли? - обиделся на него Яшка. - Если человек скоморох, так ему никогда и походным атаманом не бывать?!

- Может быть, Пришельца атаманом выберем? - неуверенно спросил Медведь.

- Белены объелся? - подскочил я. - Я на болоте всего несколько дней, никого и ничего не знаю толком, как я командовать буду? Пускай Иван Болотный Царевич командует. Ему и по званию положено. Царевич - пускай и командует.

- Звание еще заслужить нужно, - не согласился Волк, честно и прямо заявив. - Пока ещё у меня не звание, а одно название. Смогу вернуть Сокровища Болотных Царей, тогда посмотрим, готов ли я стать Болотным Царем. Пока мне самому ещё впору у других учиться командовать, а не самому приказы раздавать.

- Правильно он говорит, - отозвалась у меня с плеча Марья - Лесная Царевна, опять превратившаяся в Лягушку. - А чем Черномор не походный атаман? Его хоть как-то слушают. И старшиной на болоте его не случайно выбирали. Сами выбирали, значит, доверие к нему имеете, уважаете.

- Уважают они, как же! - задрал бороду Черномор. - В потолок втыкают, шишки плохие приносят, обмануть норовят, насмехаются.

- Конечно, Черномора выбирать нужно! - завопил Яшка. - У него вона какая здоровенная голова! У него голова две трети тулова занимает. Ни у кого больше такой могучей головы нет. Пускай командует.

- Да я... - начал отказываться Черномор, но оглядел нас, безнадёжно махнул рукой, не найдя достойных кандидатур, и вздохнул. - Ладно. Пошли уж. Только, чур, слушаться.

- А куда пошли-то? - пискнул Яшка.

- Вперёд! - буркнул Черномор, палицей указав направление. - Или у тебя возражения имеются?

Он грозно обернулся к Яшке, заранее хмуря густые брови и постукивая палицей по ладони.

- Какие могут быть возражения? - забормотал Яшка. - Направление как направление. Пошли так пошли. Атаманом артель крепка.

- Эй! - тихо окликнул нас еловый пенёк. - А меня с собой возьмёте?

- Это кто с нами разговаривает? - грозно спросил Черномор.

- Это дядюшка Леший, - поспешил пояснить Волк. - Нужно его с собой взять, он нам пригодится.

- Ладно, пускай идёт, - разрешил Черномор.

Шли мы долго. После первых же шагов выяснилось, что наш атаман к пешему длительному путешествию по болоту не готов. У него были слишком короткие ножки. Он увязал в болотной воде и путался в высокой траве.

Пришлось Медведю посадить его на плечи, договорившись с Буяном, что будут нести походного атамана на себе по очереди.

Ходить по болоту было тяжело. Вязкая, липкая грязь, воды по колено, но мы упрямо шли и шли вперёд. Как сказал Черномор, главное сейчас уйти подальше от острова с трактиром, запутать следы, чтобы не бросились в погоню зеленые слуги Демонов во главе с Малютой. Кто его знает, что у Демона в голове. Передумает нам Сокровища доверить, бросится в погоню.

Темнело, когда мы увидели выходящую навстречу из болотного вечернего тумана странную одинокую фигуру. Медведь потащил с плеча лук, но его остановил зоркий Черномор.

- Погоди за оружие хвататься. Это Безумная Макаровна идет.

- Почему ты Макаровну Безумной назвал? - тихо спросил я, наклонившись к Черномору.

- Кто его знает? - удивился сам себе бородач. - Все её так называют. Да и в самом деле: станет разве нормальный человек сутками по болоту лазить?

- Я-то вот здесь. А вполне нормальный.

- Это кто тебе сказал? - вывернулся из-за наших спин скоморох Яшка.

- Что же во мне ненормального? - рассердился я на нахального скомороха.

- Как это так - чего в тебе ненормального?! - всплеснул руками Яшка. - На лягушке женился? Женился! В козла превратился? Превратился! Еще и за Сокровищами отправился. Ты вот сам скажи: нормальный ты, после всего этого, или нет?

Я сердито посопел, пытаясь отыскать подходящие слова для ответа, но так и не нашёл их.

Меня выручила Макаровна, которая направилась в нашу сторону, не забывая останавливаться и глотать из чайника.

- Ну вот, - сердито проворчал Буян. - Идёт наилучшая подружка Демонов, теперь всё про нас доложит либо слугам Демонов, либо самим Демонам. Не зря она каждый вечер возле них обретается.

- Да, - согласился огорчённый Черномор. - Не ко времени она нам встретилась. Надо было двигаться с оглядкой, а мы как на гулянье вышли, шумим на все болото...

Он замолчал, потому что Макаровна подошла к нам вплотную.

Она остановилась напротив меня. Сложила натруженные руки на батожок, на который опиралась во время ходьбы. Повесила чайник на изгиб руки, опустила на руки острый подбородок и замерла так, молча разглядывая в упор почему-то именно меня, словно кроме нас с ней не было никого вокруг.

Лицо у неё было усталое, лоб пересекали глубокие скорбные морщины, такие же глубокие морщины залегли возле губ. Глаза смотрели скорее печально и устало, чем злобно, как казалось издали. Были глаза у неё веселого василькового цвета, только поблекшие, как внезапно увядшие незабудки. Вокруг глаз разбегались лучиками еще морщины.

- Ну, здравствуй, мил дружок, - кивнула она мне. - Вот ты каков есть, Пришелец, которого и болотные и Лукоморы, и даже Демоны столько лет ждали. Молоденький какой...

Безумная Макаровна закашлялась, отвернулась, достав беленький платочек из рукава, быстро смахнула с глаз невидимую соринку.

- Ветер, - сказала она изменившимся голосом, словно оправдывалась передо мной. - Ветер в лицо.

Я послушно кивнул, соглашаясь с ней, хотя никакого ветра и в помине не было. Вечер стоял на удивление тихий и тёплый.

- Сколько же тебе годков будет? - спросила Макаровна.

- Двадцать два скоро исполнится.

- Надо же! - удивилась печально она. - Моему Алёшеньке, когда он на болоте пропал, только-только девятнадцать подошло. Сейчас уже двадцать должно было исполниться. Тебя как звать-то?

- Дима, - быстро ответил я.

И тут же поспешил поправиться.

- Дмитрий меня зовут. Дмитрий Степанович Петров.

Над ухом у меня тихонько хихикнула насмешница Царевна Лягушка.

- Ну что ж, Дмитрий Степанович, - чуть улыбнувшись, кивнула Макаровна. - Скажи-ка ты мне, далеко ли путь держишь?

- Да так вот... - замялся я. - Ничего особенного. Просто так. Погулять вот перед сном вышел, ребят вот встретил...

- Да, ребят ты встретил бедовых, - грустно подмигнула мне Макаровна. - Парни хоть куда! С такими не пропадёшь. Особенно Яшка хорош. Богатырь! Не гляди, что у него грудь впалая, зато спина колесом.

- Чего бы ты понимала! - возмутился скоморох. - У меня, знаешь, какие мышцы?!

- Кто же не знает? Конечно, знаю, - улыбнулась Макаровна. - Как у воробья. Коленка...

Черномор и Буян захихикали в бороды, Яшка запыхтел, подбирая слова, а Макаровна смотрела на всех нас неулыбчивыми глазами.

- Так куда ж это вы такой весёлой компанией по болоту гулять отправились? К Ведьмам на посиделки?

Уже не шутя, сухо спросила она ещё раз, теперь у всех.

- Да так вот, Макаровна, показать хотели Диме кое-что на болоте, отвел глаза Черномор. - Природу всякую.

- И что же это такое вы хотели ему показать на этом замечательном болоте? - хмыкнула Макаровна. - Болото, что ли?

- Ну, мало ли что на болоте показать можно, - бесцеремонно прервал дипломатические беседы вокруг да около Буян. - На этом болоте, да будет тебе известно, множество вполне достойных для обозрения мест и достопримечательностей всяких. Ты извиняй нас, Макаровна, время сумеречное, пора нам дальше идти.

- Куда же дальше? - не отставала Макаровна. - Темнеет. Пора бы в трактир возвращаться. Где я чай в присядку пить сегодня буду? У меня в чайнике заканчивается, надо бы наполнить.

Она качнула чайником, и из носика выплеснулась мутная влага, запахло резко сивухой, дрожжами.

- Куда ж тебе, Макаровна, доливать? - хохотнул скоморох. - Разве что только в себя, чайник-то у тебя под самую крышку налит.

- Ты, Макаровна, иди к трактиру, а мы тут в одно место быстренько сбегаем и тоже туда вернёмся, а может, и не вернёмся, но тоже туда, сладким голосом пообещал ей Черномор, восседавший на плечах Медведя.

от Макаровны. - Мы быстро!

- Быстро, говоришь? - прищурилась Макаровна. - Ну, ну...

Мы приняли это как прощание и быстренько развернулись идти дальше, но только сделали несколько шагов, как нас остановил насмешливый голос Макаровны.

- Что ж ты мне врёшь, пенёк старый, бородатый, что скоро вернётесь? укоризненно сказала она. - Попрощался хотя бы.

- Чего это я прощаться должен, когда скоро свидимся? - недовольный задержкой, проворчал Черномор. - Я же сказал, что скоро придём. Мы быстро, одна нога здесь, другая там.

- Вот именно, что так оно и будет, - согласилась Макаровна.

- Как это так будет? - выскочил к ней петушком Яшка.

- Как Черномор говорит, так и будет, - спокойно ответила Макаровна. Одна нога будет там, на болоте валяться, другая здесь. Сгинете вы на болоте. Вороны вас отпевать будут.

- Типун тебе на язык! - рассердился Буян.

- Типун не типун, а только так и будет, - упрямо стояла на своём Безумная Макаровна. - Сгинете на болоте, если меня не возьмёте Ларцы искать. Волки вам поминальную провоют.

- Какие такие Ларцы?! - хлопнул по коленям Черномор. - О чём ты говоришь, Макаровна?!

- Я-то знаю, о чём говорю, - пристукнула батожком Безумная Макаровна. - Не одним вам ведомо про Сердца Лукоморов, да про Сокровища Царей Болотных. Только без меня вам никак не управиться. Так что лучше возьмите меня с собой!

- Да ты что, Макаровна! - в ужасе замахал руками Черномор, совершенно забыв при этом, что он сидит на шее у Медведя и от великого волнения молотя его при этом руками по голове. - Какие такие Сердца?! Какие такие Ларцы?! Какие такие Сокровища?! О чём ты говоришь? Мы ни о чём таком и ведать не ведаем...

- Ну что же, ваше право, - вздохнула Безумная Макаровна. - Не хотите меня с собой брать - воля ваша. Идите... Только без меня Павловский Дворец ни за что не найдёте. Век по болоту плутать будете.

- Откуда ты про Дворец знаешь? И знаешь даже, где Дворец этот стоит? - допытывался Черномор, пристально всматриваясь в Макаровну.

- Как же мне не знать? - грустным вздохом ответила Макаровна. - Знаю.

- Может быть, ты и в гостях там была? - выскочил неугомонный Яшка.

- Была в гостях, только меня там не приняли, не показалась я, спокойно согласилась она. - Но место, где Дворец стоит, знаю. Только я могу вас к Дворцу отвести, сами вы его не найдете.

- Ты нашла, а мы не найдём?! - не унимался недоверчивый и неугомонный скоморох Яшка.

- Я нашла, а вы не найдете, - уверенно подтвердила Макаровна. - Или искать долго будете. Я почти год днём и ночью искала. В Павловском Угольнике стоит Дворец этот.

- Ха! В Павловском Угольнике! - воскликнул скоморох, хлопнув себя по коленям. - Это и так все знают, что там он. Только Угольник этот на сотни верст в болотах раскинулся. Там же искать и искать.

- Ты рядом с Дворцом ходить будешь, а не увидишь, - махнула на него Макаровна. - Не каждому Дворец показывается.

- Хватит спорить! - вмешался Черномор. - Ты точно знаешь, где Дворец?

- Не знала бы, не говорила. Возьмёте меня с собой, дорогу покажу. Выведу.

- А если не возьмём? - мрачно спросил Яшка.

- Не возьмёте, сами ищите, - повернулась спиной упрямая Макаровна. Тогда я вам не помощница.

- Откуда нам знать, вдруг ты нас Демонам выдашь? - не отставал недоверчивый скоморох.

- Чтобы вас выдать, мне с вами идти незачем, мне тогда нужно в другую сторону бежать, на ваш след наводить недругов ваших. Да и какая мне корысть вас слугам Демонов выдавать?

- Кто тебя знает, - неопределённо пожал плечами Черномор. - Ты всё с Демоном шушукаешься в трактире в уголочке.

- Для начала надо хотя бы точно знать с кем я шушукаюсь. Тот, кто прилетает с серой голубкой на плече, это вовсе не Демон, а самый настоящий Лукомор.

- И чем же этот твой Лукомор от Демонов отличается? - вывернулся опять Яшка. - У него что - голова круглее, или борода длиннее?

- Длинней твоего языка, Яшка, вряд ли что отыщется, - отмахнулась Макаровна. - А чем мой знакомец Лукомор от Демонов отличается, про то особый сказ. Только не время ему сейчас. Темнеет уже. Настоящие Лукоморы всегда с серой голубкой на плече ходят. Будет время, всё скажу. Вам ещё много чего узнать предстоит. Так как - берёте меня с собой?

- Не отыщем мы сами Дворец, - поддержал Макаровну дядюшка Леший. Мне на болотных островках каждый пенёк ведом, я всё, что мог, облазил, а Дворец не видал. Он не каждому показывается.

- Где же он хотя бы находится? - спросил Буян.

- В каком углу болотном? - поддержал его Медведь.

- На Ведьминых Островах Дворец стоит, - понизив голос до шёпота, ответила Макаровна, зябко передернув плечами.

И мы от одного этого названия поежились. Словно ледяным холодом с болотных далей в лицо дохнуло.

- А где эти самые Ведьмины Острова находятся? - тихо спросил я у стоявшего рядом дядюшки Лешего.

- Далековато, - покачал тот грустно головой. - Как это я сам сразу не догадался, что Дворец именно там?

- Как же ты мог догадаться?

- Мы, Лешие, лесные жители. Нам везде, где хоть два деревца растёт, хотя бы кустик какой, повсюду доступ есть. А вот на Ведьмины Острова никак попасть не можем. Не пускает кто-то, или что-то. Предки наши туда хаживали, там живали. Мы тоже, как Демоновы воины нас из леса погнали, хотели туда уйти, там, на островах этих, настоящие леса. И острова громадные.

- Что же не ушли вы туда? Не дошли? Или не нашли Острова эти? заинтересовался Яшка.

- Найти-то нашли, да попасть на них не смогли, - грустно развел лапками Леший.

- Как же это? - не понял я такого пояснения. - Там что - трясина, или чащобины непроходимые?

- Да что нам, Лешакам, чащобины? - махнул рукой-веточкой Леший. Нашли мы эти Острова. Лес на них видно: стоят стеной ели да сосны вековые, а вот пройти к ним не можем. Не пускает туда что-то...

- И что же вас не пускает? - так и не понял я.

- Если бы мы знали, - грустно шмыгнул длинным носом-сучком дядюшка Леший. - Стоишь недалеко от Острова, рукой подать, а шагу шагнуть не в силах. Словно ноги приросли, словно за плечи кто невидимый держит.

- Так что - берёте меня с собой? - переспросила Безумная Макаровна. Слышали, что вам Леший говорит? Или вам поплутать желательно?

- Плутать нам не желательно, - возразил ей рассудительный Медведь. Да только почему мы тебе верить должны?

- Почему же вы с Чёртом под ручку идете смело, а меня, простую бабу деревенскую, боитесь? - поджала губы Макаровна.

Буян поправил шапку, почесал шрам на лице и сказал:

- А что? Верно она говорит. Кто с Чёртом повязался, тому человека бояться нечего. Я готов с кем угодно идти, лишь бы он помог мне наказ Болотного Царя Тимофея исполнить. Нам, кроме головы, терять нечего.

- Так пошли, не то темнеет совсем, - подвела итог спорам повеселевшая Макаровна.

Она хлебнула из чайника, повернулась и пошла, опираясь на посошок. Мы поспешили за ней, подчинившись этой странной и уверенной в себе женщине.

Шла она удивительно быстро, было видно, что дорогу знает хорошо, и болото изучила, как свои пять пальцев.

Её уверенность передалась нам, мы подтянулись, заметно повеселели, а неугомонный Яшка попытался даже запеть песню, отчаянно при этом фальшивя.

Буян обнял его за плечи, терпеливо дождался, когда скоморох откроет рот пошире и засунул ему туда шапку.

Яшка выхватил изо рта шапку, отплёвываясь бросился на обидчика с кулаками, но громадный Буян легко отпихивал его от себя, держа на расстоянии, так что обиженный скоморох яростно размахивал перед собой ручонками, не доставая до обидчика.

- Ладно, попомню я тебе, дай срок, - поняв бесполезность наскоков, злорадно пообещал он, устало отдуваясь.

- Я тебе сейчас так дам, если шуметь будешь, - пригрозил Буян. Уймись и не шуми. Не на свадьбе гулять тебя пригласили. Накликаешь слуг Демонов. Тише надо идти.

Голос Буяна, обычно насмешливо-добродушный, стал твёрдым, в нем зазвенела сталь булатного клинка. Непокорный скоморох притих и уступил, проворчав в оправдание.

- Да я что? Нельзя петь, не буду, подумаешь. Потерплю.

- Вот и ладно, - хлопнул его повеселевший Буян по плечу, после чего скоморох соскользнул с кочки, на которой стоял, и ушёл с головой в чёрную болотную воду.

- Лови его! - вскрикнула Безумная Макаровна.

Буян шлёпнулся брюхом в болотную траву, стал шарить рукой в промоине.

- Ну что? Нашёл? - спросил свистящим шепотом Медведь, наблюдавший за поиском.

- Кажется, нашарил, - неопределенно ответил Буян. - Выскальзывает он только. Склизкий какой-то, вертлявый.

- Тащи скорей! Он же захлебнется! - грозно поторопил его Медведь.

- Тащи! А если он скользит?! - обиделся Буян.

- За волосы его хватай! - посоветовал Черномор.

- Какие у него волосы? - огрызнулся Буян. - Он же лысый! Есть! Кажется, поймал за волосы!

Он встал на колени и резко выдернул из чёрной воды скомороха. За реденькую бороду. Тот шлепнулся на траву плашмя, как мёртвая рыба, не издав ни звука.

- Надо ему искусственное дыхание делать, - посоветовал я.

- А это как? - поинтересовался Буян.

- Вдыхать в него воздух изо рта в рот, - вспомнил я.

- Да, конечно! - подскочил Буян. - Буду я его облизывать! Делать мне больше нечего - со скоморохом целоваться! Я его дедовским способом вылечу.

Бывший тысяцкий схватил скомороха за ноги и поднял его в воздух вверх ногами. Несколько раз встряхнул так сильно, что я испугался, что у Яшки оторвётся голова.

Голова осталась на месте, но скоморох в себя так и не пришёл. Он безжизненно, словно тряпочка, висел в вытянутой руке у Буяна.

Тот потряс его ещё раз и неожиданно хлопнул свободной рукой по оголившемуся животу. Изо рта Яшки потоком полилась вода. Тогда Буян еще пару раз звонко хлопнул ладонью по голому пузу скомороха, отчего вода хлынула из него водопадом. Яшка закашлялся и задёргался, приходя в себя.

Буян замахнулся, чтобы еще шлёпнуть по животу, но скоморох, давясь кашлем, завопил:

- Я тебе что - бубен, что ли?! Ты чего в меня колотишь?!

- Ожил?! - обрадовался новоявленный лекарь. - Тогда всё, только остатки воды из тебя выбью.

Он отвесил еще один могучий шлепок по тощему заду скомороха. На этот раз вместо воды из того вылился бурный поток брани и угроз, и Буян поставил его на землю.

- Чтоб тебя всю жизнь так лечили! - ругался Яшка. - Всё! Никуда дальше с ним не пойду! Шагу не сделаю! Черномор! Отправь его домой, иначе я уйду!

- Никто никуда не уйдет! - грозно рявкнул Черномор, опять позабыв, что сидит на плечах у Медведя, и, как всегда делал в таких случаях в трактире, привычно грохнул его вместо прилавка палицей по голове.

- Ты чего дерешься?! - возмутился Медведь, ссаживая Черномора с плеч. - Я тебе что - стойка, что ли?! Привык, понимаешь, палицей стучать.

- А что этот нам угрожает, что не пойдет дальше? - оправдывался смущенный Черномор. - Ты извини, Медведь, я случайно.

- Да ладно, - проворчал Медведь, потирая шишку на затылке. - Только больше не забывайся. У меня голова не деревянная.

- Может быть, пойдём дальше? - нетерпеливо вмешалась в их разборки Безумная Макаровна.

- И то правда, - согласился Буян. - Время к ночи, у нас каждая минуточка на счету, а мы толком с места не сдвинемся.

Он повернулся и пошёл за Макаровной. Следом потянулись остальные. В самом конце плёлся скоморох, выкручивая на ходу мокрую рубаху, ругая на чём свет стоит Буяна и проклиная болото.

- Дёрнула меня нелегкая с вами связаться, - в сердцах ворчал он. Чёрт меня понес по этому болоту!

- Неправильно говоришь! - перебил его Черт. - Это я могу сказать: куда вы Чёрта понесли?

Скоморох даже не огрызнулся в ответ. Знать, сильно расстроился, если слов у него не нашлось. Тем временем стемнело, мы выбрались на крошечный островок, наскоро перекусили и завалились спать на сырую землю. Нас плотно укутал, как ватным одеялом, густой болотный туман.

Утром мы проснулись, ёжась от сырости и холода, быстро развели костёр. Черномор заварил в котле душистые травы вместо чая.

- Ты чего это в воду подсыпаешь? - подозрительно спросил у колдовавшего возле костра Черномора недоверчивый Яшка, протягивая к кипящему котлу ковшик, чтобы зачерпнуть горячего отвара, за ночь он основательно замёрз в мокрой одежде.

- А ты не суйся под руку, если не нравится, - хлопнул его ложкой по лбу Черномор, которого Яшка неаккуратно подтолкнул под локоть и у него просыпалось что-то из щепоти.

- Подумаешь! - обиделся Яшка. - Просыпал-то травки всего ничего, а сразу ложкой по лбу.

- Всего ничего! - возмутился Черномор. - А ты травки эти собирал? Ты знаешь, сколько в эту щепотку труда вложено? Знаешь, сколько нужно травиночек заветных собрать? Каждой травиночке в пояс поклониться, сберечь её, высушить, с другими травками перемешать. Вот тебе и "щепоточка".

- А что ты туда сыпешь? - не унимался Яшка. - Не потравишь ты нас?

- Пей ты, или уйди отсюда! - рассердился Черномор, замахиваясь ложкой на скомороха.

Яшка на всякий случай отошел подальше, жадно глотая горячий отвар из ковшика, грея об него руки.

- Что ты так волнуешься? - отстранил с дороги Яшку Медведь, который тоже спешил к костру. - Не хочешь - не пей, другим больше достанется.

- А если он из нас наркоманов сделать желает? - прищурился Яшка.

- Это я-то?! - двинулся к нему Черномор. - Ты сам по себе давно наркоман. Кто мухоморы целыми лукошками лопает?

- Ну, это мухоморы, - засуетился скоморох. - Про мухоморы еще Великий Русский писатель Бунин писал...

- Ага, что они вкусные, как чистая курятина, - не упустил я случая припомнить мою женитьбу.

- Как курятина, - подтвердил скоморох. - А что? Не так, что ли?!

Я исподтишка показал ему кулак.

Скоморох надулся и ушел в сторонку, хрумкая сухарём, запивая горячим отваром. Мы поели сухарей и, напившись горячего отвара, который действительно взбодрил, поспешно двинулись в путь.

Впереди всё так же неутомимо шагала Безумная Макаровна.

Шли мы быстро, потому что ночью замерзли и даже горячий целебный отвар не до конца согрел нас, поэтому согревались на ходу, движением. Макаровна пристально оглядывалась по сторонам, словно что-то искала. Она замедлила шаги, вертела головой, пожимала плечами, часто оглядывалась.

- Потеряла что-то? - спросил наконец Черномор. - Позабыла где Дворец?

- Где Дворец стоит, я хорошо помню, - отмахнулась Безумная Макаровна. - До него идти и идти, а вот избушку я точно потеряла. Помню, что где-то здесь она должна быть, а не вижу.

- Какую избушку? - переспросил вездесущий скоморох, выныривая из-за спин.

- Да так, - уклончиво ответила Макаровна. - Стояла тут одна... избушка-развалюшка. Когда-то это была добротная изба, не зря столько веков простояла. Этой бы избе, да хозяина достойного! Из вековых деревьев была построена. В три обхвата человечьих деревья на постройку пошли.

- Кто же такие брёвна на болото таскал? - удивился Буян. - Что за богатыри избу строили?

- Не богатыри, а богатырь, - поправила его Макаровна. - Сам Илья Муромец эту избу строил. Когда старость стала подходить Илье, решил он с ратной службой проститься, мирным делом заняться. Устал от войн бесконечных, устал у князя при дворе жить. Ему покоя хотелось. Решил он на болоте поселиться, где никого нет.

Сам бревна натаскал, сам избу выстроил, всё своими руками. Пожил какое-то время, а потом его опять на воинскую службу позвали. Илья не мог отказать, когда Родине опасность грозила.

После очередной войны и подвигов славных не вернулся он в избушку. Ушёл Илья Муромец в монастырь и стал монахом. И там он для всех примером был, святым был признан после смерти. Похоронен же он в Киево-Печерской Лавре, в городе Киеве. Там есть пещеры, в которых захоронены монахи, и нетленные мощи святого Ильи Муромца до сих пор видеть можно.

А здесь его потомки жили, в избе этой... Да вот же она! - указала посошком Макаровна.

Мы старательно всматривались в ту сторону, куда она показывала, но ничего не увидели, как ни старались. Никакой избушки.

Глава двадцать первая

"А мне лениво..."

- Эх вы! - укоризненно покачала головой Макаровна. - Как вы Дворец собрались искать, когда избушку перед носом не видите?!

Скоморох толкнул меня локтем в бок и постучал себя по лбу кулаком, показывая на Макаровну, мол, совсем, старая, с ума сошла.

- Ты по голове кулаками не стучи, - не оборачиваясь к нам, сказала Макаровна скомороху. - Мне из-за спины звон твоей пустой головы слышен. Я ещё не настолько головой повредилась, чтобы мне избушки наяву мерещились. Ты бы лучше глаза раскрыл, да посмотрел внимательнее по сторонам.

Макаровна вздохнула и пошла по болоту к небольшому островку, покрытому изумрудным мхом. Она подошла к островку и остановилась возле, подзывая нас.

Мы подошли и к своему удивлению увидели под ногами крышу домика, заросшую мхом. Избушка погрузилась в болото по самую крышу, только она и осталась сверху.

- Подумаешь, изба в болото провалилась! - равнодушно и несколько разочарованно отмахнулся скоморох. - Нам-то что за корысть от этой избушки? Мы её что - вытаскивать будем?

Макаровна постучала настойчиво посошком по крыше:

- Эй! Кто живой имеется в доме?

- Имеется! Обязательно имеется! - прогудело откуда-то из-под крыши, глухо, словно из бочки.

Было это настолько неожиданно, что стоявший на крыше Яшка оступился с неё и опять окунулся в промоину, моментально вымокнув по самое некуда. Его едва успел поймать за шиворот Медведь.

- Где у тебя войти-то можно? - спросила Макаровна у избушки.

- А кто его знает! - прогудело в ответ.

- А ты узнай! Встретил бы гостей, что ли?!

Избушка притихла, посопела, а потом отозвалась:

- Не, не встречу.

- Ты что же, гостям не рад? - поинтересовалась Макаровна.

- А у вас пряник есть? - подумав, спросила избушка.

- Палка у меня для тебя есть! - пригрозила Макаровна.

- Не, палку я не люблю. Палка невкусная.

- Как только тебя воспитывали? Неужели не научили старших уважать? Встречай сейчас же! - рассердилась не на шутку Макаровна.

- Не, мне лениво. Вы сами заходите, - промычала избушка.

Потом посопела и добавила, зевнув:

- Или не заходите...

- Ну, подожди, доберусь я до тебя! - с тихой яростью в голосе пробормотала Безумная Макаровна и пошла вокруг крыши.

Вход она нашла случайно, задев посошком мох на крыше. Он пополз, и под ним оказалась... дверь! Да, да - самая настоящая дверь, только лежащая на крыше, которая была у нас под ногами.

Черномор потянулся к двери, чтобы открыть её и заглянуть внутрь, но из хилых зарослей камыша, росшего неподалёку, раздался звонкий разбойный свист, и не успели мы глазом моргнуть, как оттуда высыпали десятка до зубов вооружённых саблями, копьями и мечами людей.

Они окружили нас плотным кольцом, уткнув наконечники копий в грудь, лишив возможности сопротивляться. Щерились диковатыми улыбками сквозь густые заросли щетины на том, что у обычных людей называется лицами. Ничего не требовали, не угрожали, только скалились злобно и дико, да глухо ворчали, совсем как бездомные собаки.

Так мы стояли лицом к лицу несколько минут, пока не раздвинули окружение двое подошедших. Пройдя в кольцо воинов, они остановились, и раздвинулись, а из-за широких спин этих воинов вышел вперёд печально знакомый нам Шемяка.

- Ну вот, - сказал он, потирая руки и мерзко посмеиваясь, - я обещал, что до всех вас доберусь. Вот и добрался. Нашли Сокровища?

- Какие Сокровища, Шемяка, что ты! Глупости ты говоришь... - замахал на него Черномор. Его ударили в грудь древком копья, он задохнулся и замолчал, судорожно глотая воздух.

- Получил? - довольно гоготнул Шемяка. - Так-то. Не разевай рот, когда тебя не спросили. Всё болото знает, что пошли вы за Сокровищами, так что давайте их мне. А я за это вас мучить не буду, сразу убью. Посужу сначала немного, по скорому, потом пойду Малюте бороду драть.

- А почему тебе отдавать Сокровища? - выступила вперед Макаровна. Мы тебе что, задолжали, или как? С чего это ты что-то требуешь. Нужны тебе Сокровища, иди, добудь.

- Ты, Безумная Макаровна, помолчала бы лучше, - грозно нахмурился толстый Шемяка. - Не посмотрю, что ты не нашего племени. Мне что болотные, что человеки, всё едино.

- Почему я молчать должна? - подбоченилась Макаровна. - Я тебе что крепостная?

Шемяка сморщился, как от зубной боли и процедил сквозь зубы:

- Ты - человек. Ты пришлая на болоте. Тебе здесь вообще не место. Давайте мне быстренько Сокровища. А я вас казню быстренько.

- Откуда ты, Шемяка, узнал, что мы за Сокровищами пошли? - спросил Яшка, подталкивая меня в бок.

Я посмотрел на него и увидел, что скоморох косит глаза в сторону, что-то мне показывая. Повернув голову в ту сторону, стараясь сделать это незаметно, я увидел, что Черномор, который сумел улизнуть, подкрадывается, прячась за кустами, к Шемяке, в то время, как его внимание привлечено к нам.

Шемякины воины в оба глаза следили за каждым нашим движением и не оглядывались за спины. Нам нужно было заговорить зубы Шемяке, дать возможность Черномору подобраться к нему поближе.

- Откуда надо, оттуда и узнали, - проворчал Шемяка. - Сорока на хвосте принесла.

Он нетерпеливо топнул ногой и спросил грозно:

- Что выбираете? Давайте быстрее решать, мне некогда.

- А мы что - можем выбирать? - спросил я.

- Конечно! - широко улыбнулся Шемяка. Вы можете на выбор либо отдать мне сначала Сокровища, потом головы. Либо сразу отдать мне головы.

Он громко расхохотался, его поддержала дружина. Только нам было не до смеха. Нетерпеливый Шемяка собрался отдать команду своим головорезам, но тут подал голос Буян.

- А как же суд? Ты нам суд обещал, - напомнил Буян.

- Суд закончился, - проворчал Шемяка. - Вы плохо себя ведёте, не отдаёте мне Сокровища, я вас осудил. Казните их!

- Стой! - поднял руку Буян. - Так и быть, забирай себе Сокровища.

Все обернулись в его сторону.

- Получи сполна, мерзкий предатель! - прокричал бывший тысяцкий.

Буян схватил в охапку двух стоявших напротив него стражей, резко прижал их к себе, вроде как обнял. Но обнял он этих стражников так крепко, что мы все услышали треск костей, а его враги даже вскрикнуть не могли.

Он разжал руки, и к его ногам, как мешки, упали два бездыханных тела. Буян неуловимым движением подхватил с земли два меча и шагнул вперед, очертив этими мечами над головой два свистящих круга.

В ту же минуту Черномор, подкравшийся вплотную к Шемяке, нанёс ему страшной силы удар палицей. Но в последний момент походный атаман споткнулся: стальные шипы его оружия обрушились не на голову Шемяки, куда целился Черномор, а на толстый зад бывшего судьи.

Шемяка от боли, испуга и неожиданности подскочил на месте и завопил неожиданно тоненьким голоском.

- Бей их! - бросаясь с мечами на врагов, не давая им опомниться, рявкнул Буян громовым голосом, от которого камыш лег.

Макаровна нетерпеливо застучала посошком в двери провалившейся в болото избушки и прокричала:

- Вылезай скорее! Шемяка наших бьет!

- Сейчас идууу! - отозвалась избушка. - Только сапог отыщууу!

Возле избушки, вернее, возле её крыши, всё смешалось, зазвенела сталь, раздавался глухой звук ударов. Я успел сделать хорошо разученный шаг в сторону, избежав удара в упор копьём от стоявшего напротив меня воина Шемяки, имевшего вид боевой и дикий. Вот когда я вспомнил добрыми словами своего тренера, который всегда говорил, что побеждает всегда тот, кто в совершенстве владеет защитой.

Сделав выпад копьём, мой охранник, поразив пустоту, пролетел по инерции дальше. Я подсёк его под ноги и ударил в спину рукой, согнутой в локте. Воин ткнулся лицом в болото, а я не успел порадоваться маленькой победе, на меня набегал, размахивая мечом, ещё один воин.

Я собрался и выждав момент удара, поднырнул ему под руку и ушёл за спину противника, тут же захватив его сзади за руку и с силой опустив его руку с мечом себе на колено, локтевым суставом. Раздался хруст, воин дико закричал и выронил меч, который я тут же и подхватил.

Я оглянулся, собираясь броситься с мечом на помощь своим спутникам, но увидел только спины разбегавшихся вояк Шемяки, которые были сметены отчаянным и бесстрашным напором нашей маленькой дружины. Несколько воинов лежали в болотной траве, сам Шемяка тоже лежал лицом вниз, уткнувшись носом в болотную осоку.

- Кто Шемяку порубил? - пнул безжизненное тело Буян.

- Кто его знает, - отозвался Медведь, вытирая о траву меч. - Я не видел, я другими был занят.

Все переглянулись, и дружно помотали головами. Черномор сказал, удивлённо пожимая плечами:

- Никто его не рубил. Я палицей огрел по голове, да и то промахнулся, по заду попал.

В подтверждение своих слов он ткнул носком сапога в толстый зад Шемяку. Тот ойкнул и пустил пузыри в водицу, лицом в которой лежал.

- Живой, значит? - обрадовался Буян, схватил Шемяку за шиворот и поставил на ноги. - Это хорошо, что живой!

Грозный болотный судья вид имел жалкий и перепуганный. С него потоками стекала тёмная вода, лицо было в болотной тине, а сам он от страха дрожал, как осиновый лист.

- Ну что, попался, который кусался? - ласково прогудел Буян и врезал от души Шемяке с правой по уху.

Толстяк качнулся в сторону и чуть не упал, но его огрел по уху, только слева, Медведь. Да так сильно, что мне показалось, у Шемяки голова оторвётся.

Голова у него осталась на месте, но глаза заметно увеличились в размерах, а оба уха на глазах распухали и превращались в два больших лаптя.

- Вы чего дерётесь?! - жалобно заскулил еще недавно такой грозный и всесильный Шемяка. - Почему безоружного бьёте?!

- Безоружного, говоришь? -широко, как самому лучшему другу, улыбнулся Буян, который словно именно этих слов и ждал от Шемяки. - На вот тебе меч, посмотрим, каков ты в поединке. Давненько я с достойным противником не сражался.

Шемяка испуганно оттолкнул протянутый Буяном меч.

- Не буду я с тобой биться на мечах! Не желаю!

- Будешь! - уверенно заявил Буян, воткнув меч перед ним, доставая свой. - Будешь, если тебе жизнь дорога.

Он взмахнул мечом и принял боевую стойку.

- Давай, Шемяка, берись за меч, иначе так порублю! Не буду я с тобой шутки шутить. Учти, нам некогда! Тебя просто так, за здорово живешь, мы не отпустим, не надейся. Слишком много на тебе крови невинной.

- А он что будет делать? - спросил хитрый Шемяка, указав за спину Буяну.

Тот обернулся взглянуть через плечо, а Шемяка подхватил меч, стоявший перед ним и, взяв его двумя руками, обрушил на голову повернувшегося спиной доверчивого Буяна.

Макаровна вскрикнула, но меч Шемяки отскочил, ударившись о сталь меча Медведя, который успел подставить его под сокрушительный удар, защитив Буяна.

- Спасибо тебе, Медведь, - склонил голову в знак благодарности Буян. - Должник я твой буду.

- Ничего, - подмигнул Медведь. - Свои люди. В бою славой сочтемся.

- И то верно, - согласился Буян. - А что с этим мерзавцем делать будем?

Он кивнул на Шемяку, испуганно стоявшего с опущенным мечом.

- Вы лучше отпустите меня! -нагло заявил Шемяка, надув важно щеки. Не отпустите, вам же хуже будет. Мои воины вернутся и еще сотню приведут, тогда вам точно несдобровать.

- Что делать с ним будем? Как с ним поступить? - словно не услышав угроз, спросил еще раз Буян.

- Смерть ему! - воскликнул Вепрь.

- Смерть палачу! - поддержал Медведь.

- Смерти достоин, не судья он, а палач, столько людей ни за что погубивший, - кивнул Черномор.

- Смерть душегубу! - вторил им скоморох Яшка.

- Кто казнит палача и предателя? - спросил Буян.

Все замолчали, поглядывая друг на друга. Вперед выступил Медведь.

- Стыдно об него боевой меч пачкать. На деревьях его казнить нужно.

- Что ж, - согласился Буян. - Давайте сюда верёвки.

Нашли две верёвки, сделав на них петли. Одну из них взял Буян, другую Медведь. Накинув веревку на гибкую березу, Буян с силой наклонил березу к земле, согнув ее в дрожащую от напряжения дугу. То же самое Медведь проделал с соседней березой.

Испуганного и визжащего Шемяку повалили на землю и привязали за ноги к одной из верёвок, которую продолжал удерживать Буян, иначе бы береза выпрямилась, и Шемяка улетел бы в небеса. Медведь подтянул вторую верёвку свободным концом к Шемяке и, достав нож, отрезал лишний конец, с трудом удерживая березку.

- Берись за веревку! - приказал Буян Шемяке, перепуганному приготовлениями.

- Не буду! - извиваясь по земле, завопил тот.

- Берись, или отпущу! Улетишь в небо!

Шемяка ухватился за вторую верёвку и в ту же минуту Буян и Вепрь отпустили верёвки.

Берёзы рванулись вершинами вверх, растянули завопившего от страха и боли Шемяку

- Ну вот, Шемяка, твой последний суд, - сказал, отряхивая руки, Буян. - Жить тебе осталось ровно столько, сколько сил твоих хватит верёвку удерживать. Так что оплакивай свою подлую жизнишку. А мы пошли.

- Помоги мне, сынок, я сама не справлюсь, - обратилась ко мне Макаровна, указывая на дверь в крыше.

Я наклонился, очистил дверь ото мха, но она разбухла от сырости, я никак не мог подцепить её, а ручки на ней не оказалось.

- Дай я попробую, - тронул меня за плечо Буян.

Я отошёл в сторону, а Буян достал меч и подцепил дверь, использовав меч как рычаг. Раздался противный скрип проржавевших от болотной сырости петель и перед нами распахнулась чёрная дыра, из которой дохнуло спертым тяжёлым запахом плесени и застоявшегося воздуха.

- Двери закройте! - прогудело из темноты. - Холодно! Дууует!

- Дует ему! - возмутилась Макаровна. - Лежебока несчастный! Как ты не задохнулся?!

- Мне тута теплооо! - зевнула избушка. - А вы дуете. Может, не нужно в гости ко мне ходить?

- Вот лодырь, - ворчала Макаровна. - На нас Шемяка напал, чуть не поубивали всех, а ты даже не шевельнулся!

- Я шевельнулся, - отозвалась избушка. - Я бы помог, только сапог долго искал.

- Нашёл сапог? - спросил ехидный Яшка.

- Неее, - вздохнула избушка. - Не нашёл.

- Потерял, что ли? - насмешливо поинтересовался скоморох.

- Да нет, не потерял, - последовал очередной вздох. - Здесь он где-то, сапог. Не успел найти. Я заснул.

- Во даёт! - восхитился скоморох. - Что же это там за чудо проживает?

- Слезешь в избу, - сам увидишь, - пообещала Макаровна.

- Тогда я полез, - подхватился любопытный скоморох и первым сунулся лезть в чёрную дыру.

Он пошарил в пустоте ногой, ничего не нашёл и спросил в темноту:

- Тут хотя бы лестница есть?

- Была, - равнодушно отозвалась, зевнув, избушка.

Скоморох шарил-шарил ногами в темноте, пытаясь нащупать ступеньку, да так и загремел вниз, соскользнув с заросшей мхом крыши.

Раздался жуткий грохот, брань и жалобные охи скомороха.

- Что ж ты говорил, что лестница есть?! - закричал он возмущённо в темноте. - Нет никакой лестницы!

- Я не говорил, что она есть, - раздалось ему в ответ. - Я сказал, что была лестница. Она вчера рухнула.

- Это почему же она вчера рухнула? - спросил, охая, скоморох.

- Сгнила, наверное, - подумав, ответила избушка. - Постояла да и сгнила. Время её пришло сгнить, вот она и сгнила. И рухнула. Ну а потом ты рухнул.

- Ты хоть лучину запали, ничего не видно в потемках. У тебя дрова есть? Холодно здесь, как в погребе.

- Не, нету дров у меня.

- А печка у тебя есть? - начал сердиться скоморох.

- Зачем мне печка? - испугалась этого вопроса избушка. - Если печка в избе будет - надо дрова колоть, куда-то ходить за ними, а мне лениво. Без печки лучше - забот меньше.

- Мне бы твои заботы! - восхитился скоморох.

- А чего? - зевнула избушка. - Живи. Места хватит. Ищи на полу овчину, залезай под неё и лежи себе, спи.

- Давно ты вот так лежишь? - ехидно поинтересовался скоморох.

- Лет тридцать, наверное, - зевнула избушка.

- У тебя что - ноги не ходят? - посочувствовал Яшка.

- Да кто их знает? Я не пробовал ногами ходить.

- Так ты попробуй!

- Да ну, мне лениво!

- Ну что вы стоите? - кивнула нам на дыру Макаровна. - Так мы еще год простоим. Полезайте!

- Отпустите меня! - взмолился Шемяка, посиневший от натуги, с трудом удерживая веревку в руках.

- Зачем? Ты скоро сам себя отпустишь, - без тени сожаления отозвался Буян.

И первым полез в двери. Он повис на руках и спрыгнул внутрь. Следом за ним полез Медведь, внизу в темноте посыпались искры, запалили лучину, и тут же завопил скоморох:

- Помогите! Я ослеп! Я ничего не вижу!

- Дурья твоя голова, Яшка! - пробасил со смешком Буян. - Что же ты увидеть хочешь? Ты головой в чугунок нырнул, да так он у тебя на голове и остался. Сними его, сразу всё увидишь.

Запалив лучину, наши друзья пододвинули под двери стол, на который мы все по очереди и спрыгнули. В избушке было пусто, если не считать стола, да огромного детины возле стенки, который лежал под овчинами, подогнув колени. Ноги он вытянуть не мог, такой был громадный.

- Как только тебе, Илья, не стыдно?! - напустилась на него суровая Макаровна. - Добрых людей чуть Шемякины воины не посекли, а ты даже не шевельнулся!

- Я шевельнулся! - обиделся Илья. - Я хотел выйти. Я даже сапог нашаривать стал! И вообще, добрые люди по болоту не шляются. Добрые люди дома сидят.

- А мы, значит, плохие, да? - подбоченилась грозно Макаровна.

- Ну, этого я не говорил, - пошёл на попятную Илья.

Он сел и стал рассеянно оглядываться по сторонам.

Был он невероятно широк в плечах, с большущей головой, заросшей густой бородой и копной давно нечёсаных волос.

- Эй! - окликнул он, указывая пальцем мне под ноги. - Слезь с верёвки! Дай мне её!

Я не сразу понял, что он от меня хочет, потом наклонился и увидел, что действительно под ногами у меня лежит толстая веревка.

- Давай скорее верёвку сюда! - гаркнул Илья. - Давай быстро, а то чихну!

Я не понял, при чём тут его чих, но верёвку всё же протянул.

Илья судорожно схватил верёвку, которая была привязана к крыше, намотал конец на руку, крепко натянул и после этого - чихнул.

Нет, я опять неправильно написал, надо было вот так:

И после этого он

ЧИХНУЛ!!!

Он чихнул так, что мы подпрыгнули вместе с избушкой, даже пролетели какое-то расстояние и тяжело шлёпнулись обратно в болото.

Теперь я точно знал, почему избушка стояла по крышу в болоте. А для чего Илье нужна верёвка?

Я сам не заметил, как спросил это вслух.

- Верёвка для того, чтобы крышу не сдувало, - пояснил Илья. - От моего чиха крышу всегда срывает. Слабая она, держать приходится.

- Хватит пустые разговоры разговаривать, - прервала нас озабоченная Макаровна. - Дима, выгляни наружу, там шум какой-то.

Я встал на стол и, приоткрыв двери, осторожно выглянул наружу.

И тут же торопливо захлопнул, едва не ударив сам себя по голове. От островка, из камышей, в нашу сторону стеной шли воины, наверное, слуги Шемяки, ощетинившись копьями и сверкая саблями и мечами.

- Там шемякино воинство движется! - выдохнул я. - Их там множество.

- Лезьте в погреб! - распорядилась Макаровна.

- Какой погреб?! - ахнул я. - Избушка же от чиха на новое место перелетела! Если и был в ней погреб, он на прежнем месте остался.

- Ну и что, что чихнул? В первый раз, что ли? - невозмутимо потянулся под овчинами Илья. - Что с погребом будет? Погреб, он избе принадлежит. Погреб в хозяйстве всегда пригодиться может. Я так чихаю, чтоб избушка вместе с погребом выскакивает. Кто его знает, вдруг пригодится погреб? Придётся новый рыть. А мне лениво. И чихаю я часто, не нароешься погребов этих. Я его гвоздиками и прибил к избе, чтобы не отрывался при чихах.

Макаровна и Буян склонились над погребом, отыскав крышку, а Яшка озабоченно спросил.

- Как же Шемяка? Слуги его освободят!

- Медведь, - скомандовал Черномор. - Разберись с этим судьёй.

Медведь быстро и ловко, несмотря на внушительные габариты, вспрыгнул на стол и выглянул в двери. Я из любопытства встал осторожно рядом и тоже посмотрел наружу.

Шемяка громко вопил, призывая на помощь своих слуг, которые со всех ног бежали ему на помощь. Его освобождение было рядом. Шемяка издал торжествующий вопль, но Медведь скинул с плеча лук, положил стрелу на тетиву и выждав, когда воины подбегут к самым березам, выстрелил.

Стрела, посланная точной рукой, перебила одну из верёвок. Шемяка заоралл истошно и полетел, вырвавшись из протянутых к нему на помощь рук вверх, подброшенный выпрямляющейся березой...

Дальше смотреть я не стал, спустился вниз, за мной спустился и Медведь, с трудом прикрыв двери на ржавый засов. И вовремя, потому что снаружи по двери злобно забарабанили, и принялись яростно выламывать и рубить её.

Мы бросились к погребу, но разлетелись в щепки двери, вниз, как горошины из спелого стручка, посыпались воины Шемяки. Мы с Медведем грудью встали перед замешкавшейся возле погреба Макаровной, защищая её мечами. Нам удалось потеснить непрошеных гостей, и не только потеснить, но даже вытолкать наружу.

Медведь, увлечённый битвой, полез за ними, пришлось и мне лезть наверх и вступать в неравный бой с Шемякиным воинством. Против нас двоих стояло около сотни бойцов, отчаянно бросившихся на нас. Холодным оружием я владею неплохо, и, помня, что, сколько бы противников против тебя не стояло, более десяти человек одновременно атаковать не могут. Потому я не очень паниковал от количества врагов.

Мы встали с Медведем спина к спине, заняв круговую оборону, и пока нам удавалось успешно защищаться, отражая удары врага, но слишком неравные были силы. Защищался я успешно, но в нападении был слабоват. Рука не та, мечом рубить, навык нужен.

Кто знает, чем бы закончилась схватка, если бы из избушки не вылез заспанный и взлохмаченный Илья, который ворчал, обращаясь к подгонявшей его батожком рассерженной Макаровне.

- Иду я, иду. Вылез уже. Кого тут воевать надо?

Он выпрямился во весь рост, и я увидел, что достаю ему едва до колена. Шемякины воины оторопели, притихли и на мгновение отступили, заворожено глядя на великана, пооткрывав от изумления рты.

- Вот этот сброд, что ли, воины?! - гремел Илья, надвигаясь горой на притихших шемякиных слуг. - Да разве же это воины?! Да разве же это войско?! Да я на них начхать хотел!

Он присел перед отступающими шеренгами врага на корточки, склонил голову набок и терпеливо ждал, когда наберутся смелости и решатся броситься на него шемякины слуги.

Когда они, подбадривая друг друга боевыми криками, всё же рискнули кинуться вперёд, Илья сорвал молоденькую березку, пощекотал ею в носу, сморщился, помотал головой и - чихнул.

Я опять неправильно написал.

Он ЧИХНУЛ!!!

Чихнул так мощно, что врагов как ветром сдуло. Хорошо ещё, в последний момент мы с Медведем, зная, что такое чих Ильи, и к каким он может привести последствиям, бросились ничком на траву, стараясь оказаться за спиной у богатыря.

- Слышь, Макаровна, - прогудел, оглядываясь по сторонам, Илья. - Зря ты меня на улицу из избы выгнала. Чего мне здесь делать-то? Тут и воевать не с кем. Они все куда-то подевались. Застудился я. Выброси овчинки сюда, я на солнышке погреюсь. Мне обратно лезть лениво.

- Ах ты, лодырь, ты, лодырь! - укоризненно отозвалась Макаровна. Ну-ка, лежебока, быстро лезь сюда, пока я не вылезла да хворостиной тебя не отходила!

- Да ладно, ладно, - проворчал Илья. - Лезу уже...

И он, пыхтя и покряхтывая, полез вниз, а за ним и мы с Медведем. Из погреба торчала борода Черномора, который хмуро спросил:

- Чего копаетесь? Мы вас там заждались. Беспокоиться стали, меня послали, посмотреть, что тут.

- Прибраться в избе нужно было на дорожку, - ухмыльнулся Медведь.

- Ну и как, прибрались? - спросил Черномор.

- Прибрались, - ответил Илья, и, поглядывая на Макаровну, поспешно полез в угол, под уютные овчины.

Готов поклясться, что он причмокивал губами от предстоящего удовольствия.

- Ты куда, лодырь?! - ахнула возмущённая таким вероломством Макаровна, грозя посошком. - А ну, бесстыдник, такой сякой разэтакий, вылезай! С нами пойдешь!

- Ты что, Макаровна?! - возмутился в свою очередь Илья. - Я тридцать три года вообще на ноги не вставал, а тут на тебе, идти куда-то. Никуда не пойду! Заболел я. У меня эта, как её? Пневмония, во!

В подвале раздался шум, выкрики и оттуда недовольно прогудел Буян:

- Вы со словами осторожнее, у меня Чёрт сильно нервничает от таких слов. И вращается. А мне беспокойство. Заберите вы его от меня.

- А чего я такого сказал?! - удивился Илья.

- Ладно разговоры разговаривать, - прервала его Макаровна. - Люди тебя в погребе ждут. Давай, собирайся быстренько!

- Там и вправду настоящий Чёрт в погребе? - спросил Илья, показывая пальцем в подвал.

- Правда, - подтвердил Медведь. - Его Буян носит.

- Я в погреб не полезу! - категорически отказался Илья. - Я чертей боюсь до чёртиков.

- А меня ты совсем не боишься? - ласково спросила Макаровна.

- Тебя я боюсь ещё больше, - вздохнул Илья, перекрестился, вздохнул и послушно полез вниз.

Следом полезли и мы.

Погреб поразил нас размерами. Сам Илья стоял там в рост, а я едва доставал макушкой до голенища его сапога. Вправо уходил во мрак туннель с высоким потолком. По нему мы и пошли вслед за Макаровной, которую пропустили вперед. Только она знала, куда мы идём по этому тоннелю, и что нас ждёт за каждым из поворотов.

По пути мы спохватились, что в суматохе куда-то подевался дядюшка Леший, но искать его было некогда, мы решили, что уж кто-кто, а он ни в лесу, ни на болоте не пропадёт.

Сзади всех громыхал сапожищами, да так, что весь подземный ход ходуном ходил, Илья, который ворчал про то, что ему лениво и грозился чихнуть, отчего мы поневоле ускоряли шаг, вспоминая, как летали вместе с избой и про то, как он "счихнул" шайку Шемяки.

В тоннеле от его чиха спрятаться было бы негде.

Шли мы долго, продвигались в полной темноте и потеряли ориентацию во времени и пространстве. Мне путешествие казалось бесконечным, я уже подумывал, что мы никогда никуда не дойдём, а так и будем блуждать в темноте по таинственному подземелью всю оставшуюся жизнь в поисках выхода.

Но всё же мы пришли.

Глава двадцать вторая

Черти кругом

Коридор пошёл круто вверх, и вскоре мы вышли на воздух.

Мы спустились в подземелье задолго до полудня, а сейчас заметно вечерело. С болота тянуло холодом. Я плотнее запахнул штормовку, а Илья не выдержал, и так оглушительно чихнул, что нас раскидало в разные стороны.

Когда мы с трудом собрались вместе, на Илью посыпался град брани и упрёков. На что он сконфуженно отвечал, что не привык к таким прогулкам и простыл, а чихнул сам для себя настолько неожиданно, что даже предупредить нас не успел.

- И куда ты нас привела, Макаровна? - посопев носом, спросил Черномор, оглядывая болото. - Где же Дворец?

- Смотри ты, какой прыткий! - усмехнулась Макаровна. - День в пути, а уже Дворец перед ним вынь да поставь! Знал бы ты, сколько я сапог износила, пока его отыскала.

- Дворец ещё далеко, что ли? - недовольно спросил Илья. - Тогда я не пойду, мне лениво.

- Дворец не так чтобы далеко, - хитро прищурилась Макаровна. - Надо в самую серединку Ведьминых Островов пройти, там и Дворец стоит, на самом большом острове.

- Почему эти острова - Ведьмиными Островами называются? - с опаской спросил Яшка. - На них что, Ведьмы живут?

- Нет, Ведьмы на них не живут, - рассеянно ответила Макаровна, оглядываясь.

- Это хорошо, что Ведьмы на островах не живут! - оживился скоморох.

- Как сказать, - усмехнулась Макаровна. - хорошо это, или плохо. Ведьмы на Островах не живут, зато они Острова эти охраняют. Потому и называются эти места - Ведьмины Острова.

- Где же они, эти Ведьмины Острова? - удивился я, оглядывая бескрайнее болото. - Сколько до них идти?

- Ну и охотнички мне достались! - всплеснула руками Макаровна. - Уже притомились. Значит, не очень вам нужно то, за чем вы идёте. Я за сынком скоро год по болотам хожу. И ещё столько ходить буду, только бы сына вернуть.

- Да мы что, Макаровна? - смущенно загудел в бороду Черномор. - Мы готовы идти сколько надо. А кто скулить будет, того быстро воспитаем. Или не воспитаем, но всё равно быстро.

Он помахал в воздухе палицей.

- Острова рядом, - вздохнула Макаровна и указала пальцем в сторону болота, откуда клубился, наползая, густой тяжёлый туман. - Это Ведьмы специально туман нам в глаза пускают, - пояснила она. - Дворец оберегают, от чужих глаз скрывают. Вот почему его много кто искал, да мало кто видел.

Она решительно шагнула в надвигающийся туман.

Вслед за Макаровной мы вошли с опаской в густой туман, который оказался действительно густым и упругим, было ощущение, что мы идём сквозь густо сваренный молочный кисель.

- Хоть ножом этот туман режь, или локтями его расталкивай, - ворчал Буян, пытаясь разогнать туман перед собой, размахивая руками.

- Зря руками машешь, - посоветовал ему ехидный скоморох. - Ты штаны сними, и штанами помаши, глядишь, туман разгонишь...

- Махнул бы я тебе, - проворчал Буян, но ссориться не стал.

- Держитесь друг за дружку, не потеряйтесь! - подала голос Макаровна. - Ведьмы нас шельмуют, туман напускают, развести нас в разные стороны хотят.

Мы взялись за пояса друг друга, а Макаровна уверенно вывела нас из стены густого тумана. Перед нами открылась вечерняя даль бескрайних болот, синие сумерки и на самом горизонте смутно виднелись далекие острова с высокими соснами.

Между нами и островами простиралась сплошная трясина, едва подёрнутая болотной ряской. Из глубин трясины с пугающим шумом вырывались мутными пузырями на поверхность болотные газы, под ногами забурлило, мне стало не по себе, и я испуганно сделал шаг назад.

- Вот вам и Ведьмины Острова, - вполголоса сообщила Макаровна. - Там, за дальними островами с соснами на холмах, Павловский Дворец.

- Как же мы пройдём на острова? - спросил Медведь. - Вокруг сплошная трясина.

- Пройдём как-то, - уклонилась от ответа Макаровна. - Другие ходили, а мы чем хуже? Завтра утром посмотрим.

- Ты сама ходила на Ведьмины Острова? - недоверчиво спросил скоморох.

- Ходила, - вздохнула Макаровна. - Куда только не ходила я на болоте, сына отыскивая.

Мы наскоро поели, и завалились спать. Спал я крепким сном, без сновидений. Спину грел привалившийся ко мне Иван - Болотный Царевич, который весь путь проделал в обличии Волка, так ему было удобнее бегать по болоту, он и сейчас оставался в том же виде. Я ему в чём-то даже позавидовал: в такой шубе было не холодно. Впрочем, моя Царевна Лягушка тоже так и оставалась Лягушкой и весь день беззаботно проездила, важно восседая у меня на плече.

Спал я крепко, но всё же расслышал сквозь сон непонятно откуда доносившиеся слова:

- Вставай, Дима, просыпайся скорее, - кто-то тормошил меня за плечо, - беда рядом ходит. -. Это я, Марья, Царевна Лягушка. Просыпайся и тихонько ступай по тропе, туда только что Чёрт пошел. Не к добру это, что-то он задумал.

Я мгновенно вскочил на ноги и стараясь не шуметь, скользнул по едва заметной тропинке. Хорошо, что начало едва заметно светать и стало хоть что-то видно под ногами. Недалеко от нашей стоянки я увидел сверкавшие между редких болотных деревьев маленькие красные огоньки. Затаив дыхание приблизился, и разглядел, что красные огоньки не что иное, как горящие в темноте глаза трёх Чертей, среди которых был и наш, похожий на варежку. Я его отличил от других по висящим на плечах ушам, больше ни у кого из Чертей таких длинных ушей не было.

- Зачем ты нас позвал? - сердито спросил нашего Чёрта толстый Чёрт, поправив свисающий живот руками.

- Зачем, зачем, - передразнил наш Чёрт, сердито хлопнув ушами по плечам. - Мы не знали, что эта самая Безумная Макаровна через Ведьмины Острова попрётся и всех за собой поведёт. Мы думали, она другую дорогу знает.

- Ну и что? - переспросил толстый. - Какая разница, каким путём идти?

- Какая разница! Большая разница! - возмутился таким непониманием наш Чёрт. - Зачем тебя сюда послали, если ты ничего не знаешь?! Это значит, что теперь через мост идти придется!

- Ну и что? - зевнув, спросил третий Черт, с обломанным рогом на голове. - Какая разница? Подумаешь, через мост пройти! Главное - ложку мимо рта не пронести, добычу не упустить, Сокровища к рукам прибрать.

- Подумаешь?! - тихо бушевал наш Чертяка. - Вот ты и иди через мост, а я лучше сразу прямиком пойду в Ад, погреюсь хотя бы. Холодно здесь до... чёртиков!

- Как же я пойду с ними через мост? - растерянно развёл лапами Чёрт со сломанным рогом. - Они сразу увидят, что это я, а не ты.

- Очень они меня разглядывали! - махнул на него лапой наш Чёрт. - Для них все Черти на одно рыло.

- А как же рог?

- Подумаешь! - беззаботно отозвался наш Чёрт. - Скажешь, что рог у тебя во сне отвалился. Скажешь им, что внезапно и очень даже тяжело заболел. Скажешь, что когда Черти болеют, у них роги отваливаются.

- Ты думаешь, поверят? - усомнился однорогий.

- Как им не поверить? - ухмыльнулся похожий на варежку. - Они же не знают, как Черти на самом деле болеют.

- А что это за мост надо переходить, и почему ты сам по нему идти не хочешь, боишься? - наконец догадался спросить однорогий.

- Вот в том-то и дело! - раздосадовано воскликнул наш Чёрт. - Ты думал, почему я такую панику поднял? Это такой хитрый мост, из-за которого почти никто во Дворец не попадает. Мы давно знаем, что Сокровища где-то во Дворце. Точно знаем, что Дворец в самом центре Ведьминых Островов стоит. А другой дороги, кроме как через мост этот - не знаем. Вот почему меня и направили с ними идти, думали, Макаровна знает другую дорогу, если бы нам другую дорогу знать! Знали бы, давно Сокровищами овладели. Мы потому и решили, что я пойду с этими вот. Заранее знали, что они чертыхаться любят. Я и ловил момент, вокруг вертелся, всё ждал, когда кто из них чёрта помянет, чтобы с ними прицепиться. Чтобы Макаровна тайной дорогой прямиком к Сокровищам отвела, а когда они обратно с Сокровищами возвращаться будут, свистнуть нашим, дать знать. Мы на них, на болотных, нападём, и отберём у них все Сокровища. Эх, здорово всё придумали! Да только промашка вышла. Нам через мост никак не пройти.

- Почему же нам мост перейти нельзя, если она по нему ходила?! спросил однорогий.

- Мост перейти можно, да только не каждому это удаётся, - проворчал наш Чёрт. - Не простой это мост. У кого помыслы тайные злые, чтобы Сокровища себе присвоить, или ещё какую прибыль во Дворце поиметь, под тем обязательно мост провалится. А из трясины или спасут для службы во Дворце, либо загинешь, загрызут, утянут тебя Ведьмы, да Русалки.

- А эти все, с кем ты идешь, как они мост перейдут? Разве они не за Сокровищем идут?! - удивился однорогий.

- В том-то и дело, что идут они за Сокровищем, да только не для себя, - вздохнул наш Черт.

- Для кого же? - не мог понять бестолковый однорогий Чёрт.

- Да что ты пристал? - вмешался пузатый. - Они идут за Сердцами для Лукоморов, а Сокровища Лесных Царей они тоже не для себя добывают.

- А для кого же тогда? - не унимался однорогий.

- Теперь я знаю, за что тебе рог обломали, - помотал ушами наш Чёрт. - Для других. Для всех болотных, для людей. Для всех. Понимаешь?

- Для всех? - удивился однорогий, и честно признался, - Для всех этого я не понимаю.

- Я тоже не понимаю, - признался наш Черт. - Но вот такие они. И хватит болтать, я вас не для этого звал. Давайте решать, что делать будем. Я через мост не пойду. Ни в какую. В трясине тонуть я не хочу. Лучше в Ад не вернусь, на болоте замёрзну, чем в трясину провалиться...

Я пошевелил плечами, потянулся и осторожно переступил затёкшими ногами. И надо было такому случиться, чтобы под ногой у меня хрустнула веточка.

- Кто там прячется?! - навострив чуткие уши, зло прошипел пузатый Чёрт, двинувшись в мою сторону.

Скрываться не имело никакого смысла, я подобрал с земли обломок ветки, выбрав посучковатей и поувесистей, и вышел из-за дерева навстречу Чертям, шепнув Царевне:

- Скачи к нашим, поднимай их, а я Чертей задержу.

Лягушка спрыгнула с плеча и зашлёпала по тропинке, а я сделал шаг навстречу приближавшимся Чертям, которые облизывались красными языками. Из злобных глазок у них сыпались искры, они шевелили пальцами с длинными корявыми и острыми когтями, и подступали ко мне всё ближе, готовясь к броску.

Я был начеку, поэтому, когда однорогий прыгнул с диким визгом на меня, я сделал шаг назад, когти однорогого вспороли на моей груди рубашку, оцарапав кожу, словно бритвами меня полоснули, но я нанёс сокрушительный удар увесистой палкой нападавшему Чёрту по голове.

Раздался истошный вопль, единственный рог Чёрта, к его неописуемому ужасу, полетел в одну сторону, а моя увесистая палка, к моему ужасу, разлетелась на куски, которые полетели в другую сторону.

Пузатого Чёрта я успел перебросить через себя, хотя он и был намного тяжелее, чем казался. А вот наш Чёрт едва не распорол мне клыками живот, В последний момент я чудом успел увернуться, и рубаха моя окончательно превратилась в лохмотья.

Я успел подумать, хорошо, что штормовка не застёгнута, как бы я потом по болоту ходил с голым пузом. Где тут посреди болот рубаху найдешь? Я прижался спиной к дереву, ко мне подходили с опаской Черти, от нетерпения щелкая по земле длинными хвостами. Дело моё было плохо, но за спиной раздался треск веток под ногами, топот, и на маленькую поляну высыпала наша храбрая дружина во главе с бесшабашным Яшкой скоморохом, который прибежал к месту боя с горящей головешкой в руках.

- Кому шерсть подпалить нужно?! Кому тут холодно?! - завопил Яшка, бросаясь на Чертей с головешкой, от которой во все стороны сыпались искры.

Черти испуганно попятились, а наш Чёрт заложил в рот загнутые когти и пронзительно засвистел.

Тут началось такое!

Из-под корней вывороченных деревьев, из большого дупла, из-под кочек, отовсюду стали выскакивать Черти. С сосен сыпались проливным дождём шишки и, ударившись о землю, превращались в Чертей. Черти были повсюду и везде. Я сам видел, как Черти выпрыгивали из вороньего гнезда на осине.

Их было много, они заполнили островок, сгрудились вокруг, окружив нас живым кольцом горящих как угли глаз. С каждой минутой их становилось всё больше и больше, мы сбились в кучку, встав в круг, готовясь к бою.

- Слышь, а откуда они берутся? - спросил меня скоморох. - Может, я мухоморов переел? Может быть, они мне только кажутся, Черти эти самые? Их же столько не бывает!

- Не кажутся, их на самом деле полным полно, и берутся они отовсюду, - буркнул я.

Черти, казалось, выпрыгивали у нас из-под ног.

- Слушай, - толкнул меня опять Яшка. - А что им от нас надо? Что они с нами делать будут?

- Ты у них спроси, - огрызнулся я, мне как-то не хотелось разговаривать.

Черти сжимали кольцо, их становилось всё больше и больше. Задние подталкивали вперёд слегка робеющих передних, задних становилось все больше и больше, и они пинками и тычками придвинули передних вплотную к нам. Ещё мгновение, и они бросятся и порвут нас на мелкие части, или затопчут.

Не став дожидаться нападения, Буян сделал шаг вперёд, и бросился на стоявшую перед нами живую стену Чертей, издав боевой клич и описав в воздухе дугу мечом. Черти отшатнулись, но задние навалились, не дав передним отступить. Буян ещё раз описал сверкающую дугу, после чего передние оставались стоять, а под ноги им посыпались их же отрубленные головы.

Черти взвыли, завизжали, бросились вперёд, но навстречу им, вслед за Буяном, рванулись с оружием в руках Черномор и Медведь. Да и я не отстал. Только Илья где-то пропадал. Наверное, сапог отыскивал. Волк вгрызался в противников, рвал Чертей в клочья, могучими лапами вбивал их по самую маковку в землю.

- Держи! - услышал я звонкий голос и обернувшись с удивлением увидел рядом с собой Марью - Лесную Царевну, опять в человеческом обличии. Только на этот раз она была облачена в лёгкие воинские доспехи, а в руках у неё были две сабли. Одну она протягивала мне.

Я с благодарностью схватил саблю и бросился на Чертей...

Бой был краткий и яростный. Нам удалось вырваться из свирепого кольца, но уйти мы не могли, не могли повернуться спиной к визжащей и воющей ораве Чертей, которые не решались напасть, но и не уходили, ожидая, когда мы повернемся спиной и предоставим им возможность напасть сзади. Так мы и стояли напротив друг друга. Надо было что-то делать: светало, а Чертей всё прибывало и прибывало.

Кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы не появился за спинами у Чертей сонный и зевающий в бороду Илья.

- Вы чего тут делаете? - зевнул он. - И Чертей тут до чёрта! А ну кыш! Вот кого не люблю! Пшли вон!

Он поискал глазами по земле, не нашёл ничего подходящего, снял с ноги сапог и запустил им в бросившуюся в разные стороны воющую от ужаса стаю Чертей. Сапог раздавил всмятку несколько десятков самых смелых и дерзких из них, остальные дрогнули, и отступили, а мы, воспользовавшись моментом, бросились на них.

Только сейчас я разглядел, что не все из моих попутчиков вооружены. Вскочив, они так поспешно бросились на помощь, что не все смогли найти в темноте оружие, поэтому похватали, что под руку попало.

Медведь, например, лупил Чертей большущей сковородкой, взяв её двумя руками за ручку. Яшка продолжал размахивать горящей головешкой, от которой, как ни странно, но шарахались огнеглазые Черти. Черномор молотил вокруг себя вывороченной с корнем корягой, я и Марья-Царевна бились саблями. Даже Макаровна, которую безуспешно пытался отпихнуть к себе за спину Буян, чтобы прикрыть её, воинственно бросалась на Чертей с батожком.

Илья молотил Чертей подобранным сапогом и это грозное и невиданное доселе оружие наводило на них панический ужас, нанося к тому же и ощутимый урон в их редеющих рядах. Сапог Ильи и решил исход дела: Черти не выдержали дружного натиска, дрогнули и побежали.

- Ты что же сразу на помощь не пришёл?! - напустилась Макаровна на заспанного Илью, натягивавшего сапог.

- А я почём знал, что тут дерутся? - гудел смущённый Илья. - Я спал. Толкнули бы, а так мне лениво вставать было.

- Нас Черти едва на кусочки не растащили, а ему вставать лениво было! - замахнулась на него посошком Макаровна.

- Ладно тебе, Макаровна, - вступился за Илью Черномор. - Он очень вовремя на выручку пришёл. Без его сапога нам бы каюк. Пора в путь собираться, солнышко вышло, денёк должен быть хороший.

- Куда как лучше - почесал в затылке Медведь, оглядывая поле боя, усеянное побитыми Чертями. - Начало весёлое уже есть, что-то дальше будет? Какие еще напасти нас впереди ожидают?

- Пошли вещи собирать, - сказал Буян. - Ты бы, Медведь, не каркал, беду накликаешь...

Только он успел сказать это, как земля задрожала, заходила ходуном. Кто успел, ухватились друг за друга, остальные где стояли, там и попадали. Под ногами пробежала трещина, земля раскололась, оттуда выплеснулось столбом пламя, взметнулось высоко вверх, заставив отшатнуться, опалив лица и на мгновение ослепив. А откуда-то из-под земли прогремел громовой голос:

- Мы не чужое берём - мы своё, обещанное, забираем!

Я почувствовал, что жар исчез, открыл глаза и убедился, что огонь пропал, а земля сошлась обратно, словно и не было только что зияющей глубокой трещины, из которой вылетал слепящий огонь. Только трава вокруг была выжжена, да верхушки деревьев, стоявших возле, опалились огнем.

Мы осмотрелись и поняли, что пропал Медведь.

- Забрали всё же Черти Медведя, - хмуро пробасил Буян.

- Что делать будем, отцы-атаманы? - спросила сразу у всех Макаровна.

- Дальше пойдём, а там видно будет. Найдём Ларец с Сердцами и Сокровище, вернёмся, выручим Медведя, а если в бою падём - всем нам вечная слава поровну, - сурово вымолвил Черномор.

- Быть по тому! - согласился Буян. - Я думаю, если Чертей Сокровища интересуют, не тронут они Медведя, оставят в живых. Не отстанут они просто так, рядом будут крутиться, будут выжидать, высматривать, что у нас получится. А если мы Сокровища добудем, попробуют с нами торговаться, на Медведя Сокровища выменять.

- А что будет, если мы пройдём на Ведьмины Острова, найдём Дворец, а нам не отдадут Сокровища, потому, что среди нас не хватает человека, по заклятию нужного? - спросил я.

- Не отдадут Сокровища добром, с меча возьмем, боем, - сурово ответил Буян. - Не поворачивать же с дороги, когда конец виден. Говори, Макаровна, куда путь держать будем?

- Путь наш прямёхонько на тот остров, - указала посошком Макаровна.

Между нами и этим островом пролегла стелившаяся ласковым изумрудным ковром страшная зыбкая трясина.

- Как мы на остров пойдём? - спросил боязливо Яшка, недоверчиво пробуя ногой зыбкую поверхность трясины. - В обход, что ли?

- В обход не получится, - покачала головой Макаровна. - Кругом трясина, сама хаживала, искала тропочку, пока мост не нашла.

- И где же этот мост? - приободрился скоморох.

- Да вот он, прямо перед вами, под ногами, - указала Макаровна на чёрную воду трясины перед нами.

Она постучала палкой по трясине, стало слышно, что палка стучит по дереву, скрытому под водой.

- Во, здорово! - подхватил Яшка котомку. - Самый настоящий мост под водой утоплен, запрятан от посторонних глаз. Надо же! Так чего стоим? Кого дожидаемся? Пошли, что ли?!

- Не спеши вперёд головы бегать,- остановила его Макаровна. - Ты про мост не все знаешь.

И она рассказала нам то, о чём я слышал от Чертей.

- Прежде чем на мост вступить, подумайте все хорошенько, - закончила рассказ Макаровна. - В себя загляните. У кого корысть есть к Сокровищам, у кого собственный интерес обогатиться имеется, тот пускай здесь остаётся. Иначе сам себя напрасно погубит. От заклятия Ведьминого мысли тайные не скроешь.

- Как же я через мост пойду? - растерянно спросил я. - У меня своя корысть есть - я хочу прежний облик вернуть. Мне для этого Сокровища и нужны. Я затем и пошёл.

- Правильно ты говоришь, - согласилась Макаровна. - Только ты Сокровища эти себе присвоить не хочешь. Ты Ларец Лукоморам отдать хочешь, чтобы они тебе обличие вернули. А главное, чтобы никто Сокровища присвоить не хотел, тогда можно через мост идти.

- Не, я точно не пойду, - почесал в косматом затылке Илья. - Мне Сокровищ охота. Мне лениво жить хочется, так что я Сокровища очень даже желаю присвоить. Вот славно было бы! Лежи себе, ничего не делай!

- Лодырь ты, Илюшка! - погрозила ему посошком рассерженная Макаровна. - Ты и так только этим занимаешься, что ничего не делаешь. Ладно, катись домой, знаю, что не врёшь, потому что не умеешь. Ну, кто еще?

Все молчали, провожая взглядом уходившего Илью.

- Нет ни у кого более корысти, - подвёл итог Черномор.

- Так-таки и нет? - взвела брови кверху Макаровна. - Так-таки и ни у кого?

- Кто это сейчас ото всех скрывает, тот потом пускай никого не винит, сам себе виноват будет, - сердито отозвался Черномор.

Глава двадцать третья

Заколдованный мост

- Пошли! - шагнул к мосту Буян.

- Не спеши, послушай что скажу, - остановила его Макаровна. - Через мост идти без меня придётся, выслушайте, что за мостом вас ждёт. Что сама знаю, то и вам про это скажу. Не пройду я по мосту. Корысть у меня.

- Что за корысть? - пробасил удивленный Буян. - Сокровища, что ли, тебе нужны?

- Зачем мне Сокровища? - погрустнела Макаровна. - Во Дворце моё главное сокровище спрятано. Сын мой, Алёшенька, во Дворце. Когда первый раз туда шла - не знала я, что там он, а теперь не пройду по мосту. Только о том и думаю, как Алёшеньку из Дворца вызволить.

Она отвернулась и всхлипнула.

- Держись, мать, - приободрил её, обняв за плечи, Буян. - Как же он попал туда, что делает во Дворце? Что ж ты его с собой не увела, когда была во Дворце?

- Попал он туда, как все мужики, которые за Сокровищами ходили, начала горестный свой рассказ Макаровна. - Наслушаются баек про богатства несметные, бегом туда, никого не слушают. А там их только и ждут. Сразу в солдаты. И хорошо ещё, если в мирное время, тогда будут внутри Дворца службу нести. А если война - упаси Господи! С войны оттуда только Сенька Брызгалов вернулся, орден на груди принёс, да пулю в голове. Да и без войны служить там нужно двадцать пять лет. Попробуй, выслужи.

- Ты сама видела сына? - поинтересовался Иван.

- Видела. Я во Дворец шла узнать про сына, не думала, что там он. Всё болото до этого облазила, потом знакомая Кикимора подсказала во Дворец сходить. Она и дорогу указала через избушку Ильи-лежебоки, в которой погреб к мосту выводит на Ведьмины Острова.

- Большой Дворец? - шмыгнул носом Яшка.

- Очень большой. Сам увидишь. Все Цари Русские убиенные там проживают.

- Где же и с кем они воюют на болоте? - удивился я. - Там и места всего ничего. И неужели шума битвы не слышно?

- Был бы Царь, да царская на то охота, - будет и война, - горестно сказала Макаровна. - Сами увидите. Только на службу ни за что не идите, ни за какие посулы. Если Сокровища сумеете добыть, вспомните, кто вас сюда привел. Спасите моего Алёшеньку, выведите его оттуда, мне более ничего не нужно.

- Жди, мы постараемся вернуть тебе сына, - сказал Черномор.

- А как же вы одна будете нас ждать? - осмотрелся я.

- Всё самое плохое со мной уже произошло, сынка моего болото забрало. А мне что будет? Я уже год по болоту одна хожу - ничего. В случае нужды Илья неподалёку, он меня в обиду не даст.

- Если только проснётся, - вставил скоморох.

- А ты помолчал бы, - щёлкнул его по затылку Буян.

- Чего ты меня по башке щёлкаешь? - схватился за трофейную саблю Яшка. - Я тебе что - семечка, что ли, чтобы меня щёлкать?!

- Ты саблей маши потише! - прикрикнул на него Черномор. - На врагов будешь махать, нечего на своих замахиваться.

- Свои! - обиделся Яшка. - Свои по башке не щёлкают...

- Вы с одного болота, почти родственники, что всё время ссоритесь? попыталась усовестить Яшку Макаровна.

- Тоже мне, родственник! -покосился на Буяна скоморох. - У моей бабушки сарафан горел, а его дедушка прибежал, да руки погрел...

- Мы идем? - нетерпеливо спросил Иван, подходя к краю трясины. - Как тут мост найти?

- Мост найти не трудно, - пояснила Макаровна. - Возьми слегу, да щупай перед собой, там под водой брёвнышки настелены. Только не суетись зря, старайся не думать о корысти для себя, иначе брёвнышки разойдутся, а там Ведьмы за ноги подхватят и на дно утащат.

Русалки могут заманить, в трясину за собой утащить, красавицы сладкоголосые, на такие дела мастерицы великие. Идите. Только про Алёшеньку моего не забудьте.

- Не забудем, Макаровна, - пообещал Буян. - Как можно?! Только ты скажи, как мы его узнаем?

- Я образок дам, надень на шею, а как увидишь солдатика какого молодого, расстегни рубаху, чтоб образок этот видно было. Алёшенька по этому образку сам тебя узнает. И тебе образок в дороге добрую службу сослужит, сбережёт в пути, от беды охранит. Ну, дай вам Бог пути-дороженьки.

Она перекрестила нас и отошла в сторону, сразу постарев, сгорбившись и став меньше ростом. Мы уходили, а она оставалась ждать и надеяться.

Первым пошёл Иван. Он быстро удалялся, стал совсем маленьким, достиг острова с синими от тумана соснами, с теми самыми, за которыми, по словам Макаровны, недалеко и сам Павловский Дворец. Иван обернулся, помахал рукой, давая знать, что, мол, всё в порядке, идите.

- Кто меня на плечи возьмёт? - спросил Черномор, глядя на Буяна.

- Я бы, конечно, взял, - пряча в усах улыбку отозвался Буян. - Да кто тебя знает, что за помыслы у тебя в голове? Вдруг корысть ты имеешь Сокровища прибрать к рукам? Мало ли.

- Я?! Сокровища прибрать?! Себе?! - задохнулся от ярости Черномор. Да я тебя в котлету отобью!

Он бросился на Буяна, в ярости замахиваясь палицей.

- Ладно, ладно! - выставил перед собой ладони Буян. - Садись ко мне на загривок. Так и быть, рискну.

Черномор, ругаясь и пыхтя, влез ему на плечи. Бывший тысяцкий встал, недовольно проворчав:

- Маленький, маленький, а тяжёлый, как великан. Чем ты таким тяжёлым изнутри набит?

Черномор хотел что-то ответить, но Буян подкинул его на плечах, отчего Черномор прикусил язык, наверное, впервые обрадовавшись тому, что у него нет зубов.

- Так и быть, - проворчал Буян. - Потащу на себе этого... спиногрыза через трясину. Все свидетели: собой вполне бескорыстно жертвую! Рискую! Мало ли что в голове у этого корыстного Черномора?

- Это я - корыстный?! Это я - спиногрыз?! - зарычал Черномор. - Да я тебя зарублю! Да я тебя палицей! Да я тебя...

- Ты меня лучше всего загрызи, - ехидно посоветовал Буян, отчего беззубый Черномор в ответ только застонал от бессильной ярости.

Буян взял в слегу и шагнул на невидимый под водой мосток, но его остановила Макаровна:

- А палицу Черномора не взял?

- Вот память! - сокрушённо покрутил Буян головой и хлопнул с размаху по лбу.

Но в последний момент он наклонил голову и хлопнул широкой ладонью по лбу не себя, а важно восседавшего на его плечах Черномора, который не ожидая такого поворота замахал руками, сорвался и шлёпнулся с его плеч в тёмную тину, подняв фонтан брызг.

- Вот теперь я, пожалуй, пойду! - заспешил Буян.

Не дожидаясь пока Черномор выберется, припустил через трясину, быстро тыча перед собой слегу. По дороге он успел подхватить с собой палицу Черномора, крикнув:

- Вы Черномора попридержите как можно дольше, сразу не пускайте! Он что-нибудь со мной сделает нехорошее, а он внутренне добрый, потом сам жалеть будет!

Черномор, отфыркиваясь и отплёвываясь, вылез с ног до головы облепленный тиной.

- Где моя палица?! - ревел он. - Где этот Буян?!

Он так рвался следом за бывшим тысяцким, который совсем не геройски спасался от него бегством, что пришлось действительно придержать Черномора силой, чтобы он не бросился вдогонку за Буяном, даже не взяв слегу.

Я поймал его возле самого моста, подхватил его на руки, и успокаивал, гладя по лысой голове:

- Не волнуйся так! Волосики повылезут совсем. Куда он от тебя денется?

- Эй! - прокричал перебежавший мост Буян. - Ты, Димка, неправильно малого успокаиваешь! Дай дитю титю!

Черномор вырвался, выломал рогатину, заострил её раздвоенные концы ножом и пошёл через трясину нащупывая мост концом рогатины, громко провозглашая угрозы в адрес Буяна.

- Сейчас Буян нарвётся, как косолапый на рожон! - задумчиво произнесла Марья.

Увидев, что я не понял, она пояснила:

- На рожон. Рогатину, с которой на медведя охотятся, или просто острый кол, называют рожном. Медведь, когда свирепеет, на него лезет, его и запарывают. Вот потому иногда и говорят: не лезь на рожон.

- Он там не прибьет Буяна? - забеспокоился я.

- Кто его знает? - усмехнулась Марья. - Перейдём - увидим. Выдержит Буян, ему не такие трёпки выдерживать приходилось. Может, на пользу пойдёт. Ты идёшь, Яшка?

- Сейчас лапти завяжу, и пойду, - повернулся скоморох к Макаровне. А ты говорила: Ведьмы, Русалки...

- Хорошо, что нет их, - с облегчением перекрестившись, сказала Макаровна. - Может, кто помогает вам, охраняет.

- Конечно, охраняет, - важно надув щёки заявил Яшка. - Ты иди, Дима, не бойся, это меня личный ангел хранит. Скоморохов всегда ангелы любят. Все скоморохи у ангелов под защитой.

Идти по невидимому мосту было не очень трудно, требовалось только предельное внимание, но всё равно было немного жутковато. Страшно было ставить ногу в чёрную воду трясины. Казалось, что нога не найдёт опоры и уйдёт в бездонную пустоту, а тебя самого проглотит ненасытная трясина. Но с каждым шагом идти становилось легче, словно по палубе корабля во время морской прогулки разгуливаешь: под тобой, словно гладь морская, мягко трясина качается.

Я успокоился и расслабился. Но когда до острова оставалось рукой подать, чёрная вода у моих ног неожиданно закипела как вода в кастрюльке, запузырилась, забурлила, и я едва не оступился от неожиданности.

- Держись! - выдохнули в едином порыве мои друзья.

Казалось, именно их вздох удержал меня на ставшем вдруг таким ненадёжным мосту.

А из чёрной воды показались вслед за пузырями косматые головы и ко мне потянулись длинные руки со скрюченными пальцами, украшенными длинными, загнутыми посиневшими когтями.

- Иди к нам! Иди к нам! - звали эти косматые головы, а во рту у них торчали клыки, глаза недобро сверкали из-под белых длинных косм.

Это и были те самые Ведьмы, о которых предупреждала Макаровна. Я стоял на месте, не зная, что же мне делать, идти вперёд, или вернуться обратно.

- Иди вперёд - не бойся! - посоветовал мне Буян.

Я сделал осторожный шаг вперед, не спуская глаз с тянувших ко мне руки Ведьм. Но забурлила, заклокотала чёрная вода с другой стороны моста, и уже со всех сторон меня стали хватать за ноги и цеплять за одежду когти Ведьм.

Они кружились по обеим сторонам невидимого моста и старались ухватить меня и утянуть в трясину. Я отталкивал их слегой, но их становилось всё больше, они тянулись ко мне, казалось, отовсюду, и я не успевал справляться с ними.

- Иди! Иди вперёд! Не останавливайся! - кричали друзья, готовые броситься на помощь, но понимавшие, что мы все тогда застрянем на мосту, на котором разойтись было невозможно.

Я тоже прекрасно понимал это. Нужно было справляться с бедой самому. Помочь мне сейчас никто не мог, как бы ни хотел этого. Сосредоточившись, перестав бестолково размахивать слегой, я стал всматриваться в Ведьм, стараясь успевать отталкивать их. Больше всех мне досаждала одна из них, по виду самая старая, у которой были самые длинные руки и когти.

Космы у неё развевались во все стороны, клыки были жёлтые и длинные, нос крючком, а единственный глаз горел злобой и был расположен посреди лба. Вот в этот-то глаз, набравшись терпения, выбрав момент, и хорошенько прицелившись, я и сумел ткнуть своим посохом.

Болото содрогнулось от Ведьминого визга. На мгновение она ушла с головой в трясину, а остальные Ведьмы замерли, словно их заморозили.

Этого мгновения мне хватило для того, чтобы успеть перебежать по мосту на остров. Ведьмы исчезли так же мгновенно, как и появились. А меня хлопали по плечам друзья, встретившие меня на другом берегу.

Глава двадцать четвёртая

Демон прилетел!

А на той стороне болота, откуда мы пришли, что-то происходило. Видно было плохо, но там откуда-то появилось множество людей, которые со всех сторон обступили оставшихся там друзей.

Пока мы пытались рассмотреть, кто же там и что происходит, пока собрался отправиться на разведку Буян, над нашими головами пролетел большой Орёл и опустился на другой стороне.

- Демон! - выдохнул я.

Мы переглянулись и взялись за оружие, но только Буян вступил на мост, на другой стороне опять поднялся в небо Орёл, и пролетел в обратном направлении, тяжело взмахивая громадными крыльями.

- Смотрите! Смотрите! - громко закричал Иван - Болотный Царевич, указывая пальцем вверх.

Мы задрали головы: Орёл летел очень медленно, словно специально давая нам рассмотреть, что на нем Демон сидит не один. Он улетал, и увозил с собой Марью - Лесную Царевну.

Мы засуетились, замахали руками, хватались за оружие, прекрасно понимая, что сделать хоть что-то не в силах, что мы ничем не можем помешать Демону. И от этого горячились еще больше.

А от людей, которых только что было множество, на другой стороне никого не осталось, только маленькая фигурка стояла, сгорбившись, у самого края трясины, опираясь на палку, и смотрела вслед медленно, неуверенно бредущей в нашу сторону ещё меньшей фигурке.

Мы присмотрелись и увидели, что это идёт к нам скоморох Яшка. Шёл он очень неуверенно, казалось, что он не ступал на мост, а отдёргивал от него ноги.

Он шёл и не переставая бормотал про себя. Когда подошёл ближе, стало слышно, как он бормочет, повторяя, словно заклинание:

- Я ничего не хочу, я совсем даже ничего не хочу, я ничего совсем не хочу, я совсем ничего не хочу...Я совсем, совсем, совсем ничего не хочу...

Берег был близко, скоморох поднял голову, чтобы увидеть, сколько ему ещё осталось идти. Он заторопился, сделал несколько торопливых шажков в нашу сторону, замахал руками и неожиданно заорал во всё горло, перекосившись от ужаса, от того, что орал вслух.

Он выкрикивал те самые слова, которые всеми силами пытался удержать в себе, но это у него не получилось.

- Мне совсем ничего не нужно! - кричал он, пытаясь заглушить главное. - Совсем ничего! Только совсем маленький кусочек! Аааааа!!!!

Завопил скоморох после этих слов, испугавшись сказанного и наступающих последствий. Трясина вокруг скомороха яростно забурлила, словно вода в кипящей кастрюле, скоморох по-заячьи скакал большими прыжками в нашу сторону, стремительно приближаясь к нашему берегу.

Но безжалостная и коварная трясина неожиданно разомкнулась, под Яшкой образовалась чудовищная пустота, в которую он и полетел с отчаянным воплем. Трясина с чавканьем стала сдвигаться, чтобы навсегда сомкнуться над головой отважного скомороха, который героически попытался пересилить себя.

Он отважно вступил в поединок с собственной жадностью, собираясь в этой схватке победить сам себя.

Ему не удалось это.

Я в отчаянии закрыл глаза, чтобы не видеть, как трясина сомкнётся над головой отчаянного Яшки. Но наступила тишина, и я осторожно раскрыл глаза, решив, что всё самое страшное уже кончилось. К облегчению, я увидел Яшку, болтавшегося в могучей руке Буяна, который успел чудом выхватить его в последний момент из пасти трясины, выбросить могучей рукой на берег и бегом самому вернуться туда же.

- Ты что же, голова два уха, - напустился Буян на скомороха. - Ты почему честно не сказал, что корысть имеешь?! А если бы не успел я?! Если бы ты раньше желание свое сказал?!

- Я думал, совладаю с собой, справлюсь, - оправдывался Яшка. - Я почти до конца дошёл. И хотел-то я всего ничего: подумаешь - кусочек маленький Сокровища. Его же много. Ну, отколупнул бы малость...

- Эх, отколупнул бы я от тебя малость, - вздохнул Буян, не выдержав звонко щелкнул Яшку по лысой голове.

- Я тебе что - семечки, что ли?! - привычно начал Яшка, но осёкся, вспомнив, что именно Буян только что спас его от неминуемой гибели.

- А что там, на той стороне случилось? - спросил его Черномор. Зачем Демон сюда прилетал? Почему он Марью Царевну с собой увез? Он сам велел нам за Сокровищами идти. Зачем же сам и разрушил всё? Как мы без Марьи, да без Медведя, сумеем Сокровище взять?

- Не знаю, - горько вздохнул скоморох. - Только я один против них ничего сделать не мог. Набежали откуда-то слуги Демонов, во главе с Малютой, а привел их Ярыжка. Окружили они нас и стали Сокровища требовать. А тут прилетел сам Демон, велел им уйти, посадил на Орла Марью-Царевну и улетел. Вот и всё.

- И Демон ничего не сказал даже? - удивился я.

- Сказал, - вздохнул скоморох, отводя глаза.

- Не томи ты нас, говори, что он сказал?! - заорал я, ухватив скомороха за ворот.

- Не тряси его, он не виноват, - мягко, но решительно отвёл мою руку Буян. - Что он мог сделать?

Я покраснел и отпустил скомороха. Действительно, что он мог сделать? Неизвестно ещё, как бы на его месте повёл себя я.

- Демон сказал, что такой красавице не место среди такого сброда, как мы, - опустив глаза продолжил Яшка. - Ещё он сказал, что её место во дворце Демонов. Если мы добудем Сокровища, сами принесём их в обмен на Марью. А если не отдадим Сокровища, тогда Марью Лесную Царевну насильно отдадут замуж за Главного Демона, и он станет законным Царём Берендеева Царства. И никакие бессмертные Лукоморы лесному народу помочь не смогут, потому что Главный Демон станет законным Царём.

- Да, - задумчиво почесал косматую бороду Черномор. - Совсем всё запуталось. Что теперь делать будем?

- Что нам остаётся делать? - пожал плечами Буян. - Бороться и искать, найти и не сдаваться. Сокровища искать. Найдём Сокровища, пойдём Медведя выручать, а потом и Марью - Лесную Царевну.

Возражать никто не стал, хотя мне и хотелось. Я готов был забыть про Сокровища и про козлиную морду для того, чтобы немедленно отправиться на поиски Марьи - Лесной Царевны.

Но всё же я промолчал.

- Отдай мне палицу! - грозно сдвинув брови велел Черномор Буяну.

- Эту, что ли? - словно удивился Буян, подкинув палицу в руке. Зачем она тебе? Никчемная вещь, вроде как тот самый кафтан, который непонятно для кого шили: на кота широко, на собаку узко.

Он подбросил палицу в руке, словно взвешивая, и неожиданно запустил её сильно вверх. Мы дружно подняли головы, заворожённо следя за тем, как палица, кувыркаясь в воздухе, опустилась в большое гнездо на вершине высоченной сосны.

- Лезь на дерево, доставай мою палицу! - бросился на Буяна обозлённый Черномор.

- Тебе надо, ты и доставай, - отозвался Буян.

- Я её, что ли, туда забросил?! - зарычал походный атаман. - Как я залезу на верхушку?!

- Запросто! - обрадовался этому вопросу бывший тысяцкий. - Это совсем нечего делать!

Он подхватил Черномора и легко запустил его вверх, в воронье гнездо, словно баскетбольный мяч в корзину.

- Сними! - завопил он Черномор, когда пришёл в себя, и когда прошло оцепенение. - Сними сейчас же!

- Ты сильно не кричи, - спокойно посоветовал Буян. - Дерево от крика качается, гнездо расшатаешь, упадёшь ещё, чего доброго.

- Сними немедленно! - зловещим шёпотом прокричал сверху Черномор. Сними, говорю, хуже будет!

- Что ты там шепчешь? Ты покричи, плохо слышно, - сделал вид, что не слышит, Буян.

- Сними его! Хватит дурака валять! - приказал Иван, а Медведь пригрозил Буяну кулаком.

- Моментом сниму, - согласно кивнул Буян. - А ну, слезай, тебя люди ждут!

Он тряхнул дерево, Черномор, кубарем полетел оттуда вниз головой.

- Ловлю! - истошно выкрикнул Буян.

Оттолкнув всех, он первым бросился под дерево и выставил руки под падающего Черномора. Мы вздохнули с облегчением, видя, что походный атаман наш падает не на землю, а в надёжные, сильные руки.

Но в последний момент, когда Черномор почти коснулся этих таких широких, надёжных, и так заботливо подставленных ладоней, Буян вскинул обе руки к голове и яростно зачесался.

Черномор камнем рухнул на землю.

Он сидел, раскинув руки, открыв широко беззубый рот, в который почему-то попала борода, глаза выкатились из орбит.

- Ну, ты даёшь борода! - восхищенно хлопнул его по плечу Буян, восторженно звонко прищёлкнув языком, присаживаясь перед икающим от удара Черномором на корточки. - Это ж надо так прыгать!

- Ну, всё... - зловеще прошептал, наливаясь кровью, Черномор, нашаривая рядом с собой палицу, которая отлетела в сторону. - Ну, всё...

- Ты чего заладил одно и то же? - удивился Буян. - Слова все, что ли, из тебя от удара вылетели? И при чём тут я? Я, что ли, с дерева вниз прыгал? Если ты злишься за то, что не поймал тебя, извини, брат. Башка зачесалась - страсть! Тебя и ловить не нужно было, сам лихо прыгаешь.

- Ну, Буян! Смерть твоя за тобой пришла!- завопил Черномор, вскочив на ноги.

Но выронил палицу и со стоном сел обратно, ухватившись за отбитый при падении зад.

- Что с тобой? - озабоченно спросил Буян. - Давай, снимай штаны, посмотрим. Может быть, у тебя какая важная деталь отвалилась.

- Оставь ты его в покое, - решительно взял за плечо Буяна Иван.

- Отстань, после будешь свои шутки шутить, - поддержал его я. - А пока нам не до игр, надо во Дворец идти.

Глава двадцать пятая

К Чертям собачьим!

- Как же мы теперь дальше пойдём? - уныло спросил я.

- Как пойдём? - переспросил Черномор, словно не поняв меня. - Как всегда ходили, так и дальше пойдём, - ногами...

- Я не об этом, - досадливо поморщился я. - Как мы будем Сокровища добывать, если нас уже на двоих меньше, чем по зароку положено быть? Зачем вы тогда столько лет ждали, чтобы вместе собраться?

- Что теперь думать о том, сколько нас должно быть? - спросил посерьёзневший Буян. - Если кто не дошёл, ты его заменить должен. Хотя, Медведь нам очень бы нужен был. Чувствую я сердцем, что без боя никто нам Ларцы не отдаст. На острове этом, как Макаровна говорила, целая армия обитает. И не одна армия, если там войны ведут. Не с ёлками да с грибами они там воюют?

- Что делать будем? - спросил деловито скоморох.

- Мы пойдём к Чертям, в Ад, Медведя вызволять, - решительно заявил Буян. - Иначе у нас ничего не получится. Маловато нас для боя.

- Как же мы попадём в этот Ад? - почесал затылок Иван.

- В Рай попасть трудно, заслужить нужно, - подмигнул Буян. - В Ад, наверное, попасть запросто, там ворота настежь открыты. В Рай всяк норовит правдами и неправдами попасть, в Ад Черти силком тащат, никто идти не желает. Недаром Чёрт сам появляется, только помяни его...

По команде Буяна мы все встали лицом друг к другу и принялись кричать изо всех сил один другому:

- Чёрт тебя побери!

- Чёрт меня побери!

- Да провались ты к чертям собачьим!

- Пошел к чёрту!

Так упоённо кричали мы, усердно стараясь переорать один другого, не жалея голосовые связки. Наши старания не прошли даром. Земля под ногами мелко задрожала, затряслась, дрожь усилилась. Черномор и его команда, посылая один другого к чертям, заорали друг на друга ещё усерднее и громче. Холм буквально трясло, он ходил ходуном, дрожал и трясся, как больной в жестоком приступе лихорадки.

Земля издала глухой звук, по ней пробежала трещина, которая тут же расширилась и превратилась в глубокую расщелину. Земля раскалывалась, вертикальные стены разломов уходили в мрачную бесконечность, в Преисподнюю. Послышался шум, напоминающий шум приближающейся воды в водопроводном кране, только звук был многократно усиленным.

Я отступил на шаг, побоявшись, что сейчас из расщелин хлынет вода. Но вместо этого оттуда с рёвом ударили вверх яростные, ослепительные столбы огня. Они взметнулись выше вековых сосен, рассыпая на наши плечи и головы фонтаны искр и чёрные хлопья копоти и сажи.

Мы невольно отшатнулись, огонь жадным горячим языком облизал наши лица, опалил яростным неземным зноем. Кожа на скулах натянулась, жар был нестерпимый, волосы на головах трещали. Шаг за шагом мы стали отходить, но под ними проломилась земля большим пластом, на котором мы так и остались стоять друг против друга растерянные и примолкшие.

Мы летели вниз, в гудящее адское пламя, бушующее вокруг нас и под нашими ногами. Мы летели, в нестерпимую жару, в жуткий огонь, в бездну, в дьявольскую Преисподнюю! Мы уже решили, что сгорим заживо, такое было вокруг нестерпимо палящее пламя. Но, как ни странно, жар от огня стал терпимее, а из глубин, оттуда, откуда летел навстречу нам этот яростный пожар, веяло уже не зноем, а ледяным холодом, несмотря на бушующий вокруг огонь и столбы искр.

Это был ужасный полёт в никуда. Мы стояли на клочке земли, вырванном вместе с нами и брошенном в воющую огнём бездну. Мы летели в тартарары, и не чаяли остаться в живых, когда обрушились на твердь.

Мы находились в огромной пещере, под высокими сводами. Вокруг царил полумрак. Огонь, бушевавший под ногами и сопровождавший нас весь полёт, пропал. Только искры, словно стаи золотых беззаботных мотыльков, порхали в чёрной дыре, уходящей вверх.

Осмотревшись, Буян заметил невдалеке багровые отсветы огней, мерцающие по стенам. Он толкнул локтем Черномора, указал ему на эти отсветы.

Мы стояли на краю глубокой воронки, на дне которой горели костры, оттуда тянуло дымом, пахло едкой серой. Это из разломов земной коры выходили на поверхность рудничные газы.

Спускаться пришлось долго, тропинка была крутая и узкая. Выбившись из сил, мы всё же достигли дна этой гигантской воронки, и пошли к кострам, вокруг которых носились неясные тени. Когда мы подошли ближе, заметили, что тени, водившие хороводы вокруг костров, и есть те самые Черти, к которым мы друг друга так старательно посылали.

На самом деле они не водили хороводы, как нам показалось издали. Черти непрерывно трудились в поте лица и не покладая рук. Они подносили охапками хворост, ворошили костры, поддерживая огонь, таскали воду в огромные котлы, в которых мы, к своему ужасу, увидели людей, сидевших в кипящей воде по самую маковку.

Как мы догадались,- эти страдальцы были грешники. Им здесь приходилось очень тяжко.

Одни из них варились в крутом кипятке, другие лизали раскалённые сковородки. Третьи сидели в выгребных ямах, а над их головой палач в красной рубахе размахивал огромным мечом. Если страдалец не успевал вовремя нырнуть в помои, ему грозило отсечение головы.

Мы увидели, как по крутому склону горы сверху вниз бежит маленький, лысый человечек, придерживая руками большой живот, а следом за ним, настигая, летит с жутким грохотом огромный камень.

Человечек с трудом увернулся от него, упал, и тут же встал на ноги.

Он вскочил и изо всех сил пнул ближайший камень, забыв, что обут в лёгкие сандалии. Он с дикой бранью упал на спину и стал бережно качать ушибленную ногу и заметил нас.

- Мир вам, добрые люди, - поклонился человечек, быстро поднимаясь на ноги, оглядывая нас быстрыми, цепкими хитрыми маленькими глазками из-под высокого лба, переходящего в огромную лысину.

- И тебе того же, - отозвался за всех нас Черномор. - Чем тебе не угодил камень? За что ты его пинаешь? И куда ты хочешь его откатить?

- Я лично никуда не хочу его катать, - отозвался человечек, вытирая пот со лба. - Я ненавижу этот камень!

- Зачем же ты тогда его катаешь? - удивился Яшка. - Брось его здесь и ступай себе, занимайся своими делами.

- Твои бы слова, да Богам в уши! - сладко прищурился человечек. - Вы, наверное, здесь новенькие? Сочувствую!

- Почему это ты нам сочувствуешь? - удивился Иван.

- Должен кто-то вам посочувствовать. Если вы попали в Ад. Кстати, позвольте представиться: Сизиф - строитель и царь Коринфа. Царь, которому Боги в наказание назначили в загробной жизни, если это безобразие можно так назвать, катать в гору камень, который постоянно срывается вниз, едва достигнув вершины. Бесконечен мой тяжкий, изнурительный труд. Бесконечен и бесполезен, потому и назван он сизифовым трудом.

- За что тебя так сурово наказали Боги? - поинтересовался бесцеремонный Яшка. - Чем ты перед ними так провинился?

- За хитромудрость меня наказали, добрый человек, - лукаво вздохнул Сизиф, с трудом удерживая улыбку на добродушном полном лице. - Боги не любят тех, кто оказывается умнее и хитрее их.

- Неужели ты Богов перехитрил?! - восхищённо ахнул скоморох, проникшись уважением к катателю камня.

- Был на мне такой грех, - вздохнул строитель и царь Коринфа.

- Как же ты измудрился? - живо заинтересовался Яшка. - Как тебе удалось перехитрить самых умных?

- Не такое это большое достижение, я перехитрил их всего один раз, смущённо потупился Сизиф, осмотрелся вокруг себя, и лукаво добавил: Сначала.

- Что сначала? - не понял Яшка.

- Ну, сначала я Богов один раз обманул.

- А потом?! - восторженно спросил скоморох.

- Потом я их ещё немножко обманул, - притворно вздохнул Сизиф. Совсем немножечко...

Он хитро подмигнул Яшке, и добавил:

- Немножечко разиков.

- Как же тебе это удалось?! Расскажи! - умоляюще попросил скоморох, у которого глаза загорелись.

- Что там рассказывать? - сделал вид, что смущается, хитро улыбаясь в редкие усы, бывший царь и строитель.

- Всё рассказывай! И подробнее!- выдохнул Яшка, не сводя с него влюблённых и восхищенных глаз.

- Если я всё вам расскажу, - подмигнул рассказчик, - меня Боги не то, что камень этот в гору катать заставят, они мне гору на себе носить прикажут. Они сами ещё не всё про мои обманы и проделки знают. Пока...

- Рассказывай! - нетерпеливо подступил к нему скоморох.

- Что там рассказывать? - притворно скромно развел руками Сизиф. Пострадал я за свою хитромудрость. Но про это мне запрещено рассказывать.

Яшка разочарованно вздохнул.

Но Сизиф, сделав эффектную паузу, повёл по сторонам взглядом и продолжил:

- А вот о себе можно. О себе могу рассказать. Это я с большим удовольствием. Я, строитель и царь Коринфа, Сизиф, отец славного путешественника Одиссея. Я был прославлен невероятной хитростью, и умением обманывать. Боги, сами большие любители таких проказ и забав, прослышав про моё умение, выставили против меня на соревнование великого вора и обманщика Автолика. И мы должны были соревноваться с ним в том, кто у кого украдёт скот.

Он ночей не спал, караулил своё стадо. А я спал себе в дворцовых покоях, ни сном, ни духом не беспокоясь о времени. Автолик, видя, что я не иду за его скотом, решился на кражу моего. Я слышал, как ночью он пришёл с несколькими рабами, чтобы украсть мой скот. И он украл его. Ликуя от предчувствия победы отогнал мою большую отару на дальние горные пастбища, где перемешал со своим стадом, надеясь, что таким образом я никогда не найду и не узнаю своих овец.

Не тут-то было! Когда утром, только встав со своего ложа, заспанный, я вышел из своего дворца, был встречен дружным смехом Богов, которые были уверены, что я проиграл. Впрочем, они были уверены в этом так же, как Автолик, к которому я, как только позавтракал, и отправился.

- Где мой скот? - спросил я его.

- Откуда мне знать, где скот твой? - отвечал Автолик, надменно глядя поверх моей головы. - Спроси об этом у того, кто знает.

- Я знаю, где он, - ответил ему я. - Моя отара перемешана с твоей, пасущейся на дальних горных пастбищах. Верни мне моих овец!

- Если твои овцы перемешаны с моими стадами, возьми их, - зло усмехнулся Автолик. - Иди в моё стадо, я разрешаю тебе сделать это! Если ты отыщешь своих овец, и докажешь, что это - твои овцы, можешь забрать их.

Я пошёл в его стадо и без труда отыскал среди сотен овец всех своих до одной, а за кражу, согласно установленного закона, взял себе всех овец Автолика. И уже над Автоликом потешались люди, а на меня гневались Боги. Мне же не стоило труда отыскать своих овец. Накануне я их отметил, поставив клеймо на копыта. Вот так я обманул самого великого вора и обманщика.

- А что с тобой было потом? - тряс Яшка Сизифа. - Как ты самих Богов обманул?

- Много всего было, - вздохнул тот. - Я хитростью заковал в цепи самого грозного Бога - самого Танатоса, Бога смерти.

- Не может быть! Ты победил смерть?! - ахнул Яшка. - Тебе это удалось?! И что, никто не умирал?!

- Точно! - горделиво подтвердил Сизиф. - До тех самых пор, пока Боги не уговорили меня освободить от цепей Танатоса. Боги рассердились на меня за эту проделку, и взяли меня в Подземное царство, Царство мёртвых. И оттуда я сумел выбраться, пообещав, что если меня ненадолго отпустят, я схожу домой и вернусь обратно с молодой женой, которую уговорю спуститься со мной в Царство Мёртвых.

Поскольку в Царство Мёртвых никто из людей идти не спешит, да не очень и желает, а тем более, добровольно, Танатос меня охотно отпустил. А я вернулся домой и правил безбедно ещё много лет, пока Боги не вспомнили обо мне. Страшно на меня рассердились и потребовали к ответу. Но я не обманул их, давая обещания. Не обманул, потому что я не мог привести им молодую жену, так как не был женат. Отступились Боги, но обиду на меня затаили.

Долго жил я без бед и хлопот, но потом забылся, увлёкся некоей юной красавицей и женился. И Боги немедленно ввергли меня в Ад, в котором заставили меня катать этот самый камень. Вот так вот.

- Может, тебе помочь? - участливо спросил Буян, с готовностью закатывая рукава на огромных ручищах.

- Нет, нет! Не делай этого! Не трогай камень! - почему-то испугался хитромудрый Сизиф, хватая Буяна за рукав. - Боги увидят, что мне кто-то помогает, и накажут меня ещё суровее.

Но Буян уже подошёл к огромному камню, поплевал на ладони, упёрся ногами покрепче в землю и толкнул перед собой камень.

И едва не упал. Камень ускользнул у него из-под рук, легко, как пушинка, откатившись от одного прикосновения.

Все, кто был вокруг, с трудом сдержали смех, глядя на растерянную физиономию Буяна, который с недоумением взирал на отлетевший от него огромный, но, как оказалось, лёгкий, как пушинка, обломок скалы. До него никак не могло дойти, что пройдоха Сизиф и на этот раз победил Богов, перехитрив их.

После того, как мы торжественно поклялись перепуганному Сизифу в том, что ничего и никому не расскажем, он признался, что высверлил камень изнутри, чтобы катать без труда на вершину. Мои товарищи сумели расспросить его о том, куда всё же мы попали, что здесь, в Аду, за порядки и не встречал ли Сизиф, Медведя.

Словоохотливый Сизиф с сожалением сказал, что никого похожего на Медведя не видал, да и некогда ему по сторонам смотреть, он делом занят. А находимся мы в Подземном царстве, в Царстве мертвых, в самом центре Преисподней, или в Аду.

- Сюда каждый день столько народа прибывает, сосчитать невозможно, закончил он свой рассказ. - Порядки дикие. Черти они на то и Черти, им бы только людей мучить. Отыскать среди тысяч людей, попавших сюда, Медведя трудновато будет.

Он вежливо поблагодарил всех за приятную беседу, поплевал на ладони, хитро подмигнул глядящему на него влюблёнными глазами, восхищённому скомороху и покатил, изображая невыносимую муку на лице, вверх по крутому склону огромный бутафорский камень.

Мы, пожелав ему удачи, отправились исследовать закоулки мрачного Ада, искать Медведя.

- Вы чего как на прогулке шляетесь? - налетел на нас выскочивший откуда-то голопузый Чёрт с кочергой в руках. - Марш быстро по котлам, или сковородки лизать! Нечего без дела разгуливать!

- Куда новеньким идти? - спросил не растерявшийся Яшка.

- Почему вы одни? - подозрительно осмотрел нас Черт. - Кто-то из Чертей вас забрал сюда, куда же они делись, почему не сопровождают?

Сердитый Чёрт завертел по сторонам головой, высматривая несуществующих наших провожатых.

- Они нам велели стоять на месте, сами пошли куда-то за котлами, врал вдохновлённый подвигами Сизифа скоморох, - а мы пошли посмотреть, что тут да как, да вот заблудились.

- Идите туда, - махнул сердитый Чёрт мохнатой лапой, указав направление. - Там все новенькие, а мне некогда. И откуда вас столько сюда сваливается? Одни заботы, да хлопоты...

Глава двадцать шестая

Управа на Чертей

Он умчался, а мы проследовали в направлении, которое он указал. Нам повезло: Медведя мы нашли, можно сказать, сразу же.

Там, где были только поступившие в Ад, повсюду были разложены костры в несколько рядов с дымящимися над кострами закопчёнными большими котлами, накрытыми крышками. Из котлов столбом валил густой белый пар, а вокруг бегали, как угорелые, чумазые Черти.

Мои друзья пошли по рядам, заглядывая во все котлы, надеясь отыскать в одном из них Медведя. Но в котлах мы его не нашли, мы отыскали его сидящим возле огромного котла, накрытого крышкой.

Медведь сидел на корточках, задумчиво пошевеливая громадной кочергой яростно пылавший костёр, на котором можно было вскипятить десяток таких котлов, как тот, что стоял над костром, которым управлял Медведь.

Увидев его, мы с радостными воплями бросились на шею пропавшему товарищу. Когда первые восторги встречи прошли, Иван Царевич спросил:

- Ты, Медведь, случаем, не к Чертям в услужение пошел?

- С чего ты это взял?! - грозно нахмурился Медведь.

- Посмотрел, как ты им котлы кипятишь, - ответил Иван.

- Дурак ты! - с сердцем отозвался Медведь. - Смотри.

Он огляделся, поднял крышку котла, оттуда рванулись клубы густого горячего белого пара. Когда они немного рассеялись, из воды вынырнула рогатая голова Чёрта, который высунулся из котла и собрался вылезти, но Медведь двинул его по рогам кулаком. Чёрт, ойкнув, нырнул обратно, в кипящую воду.

- Видал? - подмигнул Медведь Ивану. - Меня этот замухрышка хотел в котёл засунуть. Полезай, говорит, в кипяток. Я рассердился, да его самого и полез. Чего это, думаю, ты меня варить будешь, лучше я тебя поварю. Так его и кипячу. Скучно тут. Надо поскорей выбираться.

В этом его все дружно поддержали, но как выйти отсюда, никто не знал.

Нашёл выход Яшка. Он пошептался с нами, и мы, бросив котёл с сидящим в нём Чертом, на крышку которого Медведь положил большой камень, отправились выполнять хитрость, задуманную скоморохом.

Первым делом мы нашли в Аду самую большую площадь, какую только смогли отыскать. Притащили верёвки и колья, которых было вокруг великое множество. Удалось раздобыть лопаты и молотки. Собрав всё это, мы перемигнулись и...

На большой площади, посреди Ада закипела работа. Шум стоял невообразимый. Мои друзья кричали так громко, как только могли. При этом бранились так, что прибежали два молоденьких Чертёнка, слова за нами записывать.

Мы забивали колья, натягивали между ними верёвки, размечали, стучали, суматошно и бестолково рыли землю и громко спорили.

Привлечённые шумом, вокруг нас стали собираться Черти. Через некоторое время около нас стояла огромная толпа Чертей, забросивших свои котлы и сковороды. Они оказались смертельно любопытны.

Собравшаяся толпа зашевелилась и раздалась в стороны. Вперёд важно вышел толстый огромный Чёрт, который был похож не на варежку, а на вывернутый наружу мехом овчинный тулуп. Уши у него были откинуты через плечи за спину, свисали там до самого пояса и были перехвачены резинкой, словно хвост из пучка волос. Живот у него был такой большой и отвислый, что он нёс его, уложив в большую авоську, с трудом удерживая её двумя руками. При этом вид имел такой, словно нёс перед собой большущий арбуз в авоське.

На голове у Чёрта качались два рога, таких громадных, что голова при ходьбе моталась во все стороны, настолько тяжело было держать её прямо.

Он внимательно осмотрел площадку, обошел вокруг нас, мы делали вид, что увлечены работой и ничего и никого вокруг не замечаем. За Чёртом неотступно следовали четыре здоровенных Чертяки, которые несли свои длинные хвосты, перекинутые через правую руку. Иногда они пользовались этими хвостами, как кнутами, чтобы отогнать кого-то из чрезмерно любопытных Чертей.

Большой Чёрт обошел всё вокруг и остановился. Сопровождавшие его Черти заставили нас прекратить работу, огрев хвостами.

- Эва! - воскликнул скоморох, изображая удивление. - Это кто же к нам в гости? Чудо красоты, толщина в три версты, нос в полпуда, да глаза просто чудо: один глядит на нас, а другой в Арзамас. Ну и франт! Сапоги в рант, брови колесом, шишка под носом, кудри завиты, глаза подбиты, так фонари и светят до зари. А вот с ним и ещё три: одни в шапке, другой в тряпке, третий на железной подкладке, нос в табаку, у самого дыра на боку.

Эх, гуляй! Сам Чёрт ему не брат, разнесёт все подряд. Не препятствуй его нраву, разнесёт всё на славу. Сам пьёт, даже носом клюёт, закусочку готовит да как напьётся, так Чертей под столом ловит...

Скомороху пришлось замолчать, один из сопровождавших Большого Чёрта огрел Яшку поперёк спины хвостом, и тот прикусил язык.

- Что вы делаете?! - рявкнул Большой Черт.

- Строим, - не моргнув глазом, ответил скоморох.

- Как это так - строим?! - сверкнул глазами Большой Черт.

Из ноздрей и ушей у него, вероятно, от возмущения, повалил густой пар. В воздухе остро запахло серой.

- Как строим? - переспросил скоморох. - Как всегда строили. Как можем, так и строим. Строить мы совсем даже не можем, но всё же строим. Что нам не строить, если деньги за это платят?

- Кто же тебе платит за то, чтобы ты тут строил? - спросил Яшку заинтересовавшийся Большой Черт.

- Известно кто, - пожал плечами скоморох. - Попы платят.

- Какие такие попы?! - взревел Большой Чёрт, выпустив из рук авоську, отчего живот, словно дожидался этого момента, вывалился, и тяжело шлёпнул хозяина по коленям. - Какие такие попы?! Откуда в Аду попы?!

- Нет тут никаких попов, - покорно согласился скоморох. - Они нам там, наверху, заплатили. Аванец дали. А мы здесь построить обещали. Как построим, остальное нам отдадут.

- Так что же вы им пообещали построить в Аду? - спросил ещё раз Большой Черт.

- Как что? - опять переспросил скоморох. - Что можно попам построить? Конечно же, церковь!

Только он сказал это, как вокруг моментально опустело. Черти с визгом бросились врассыпную, кто куда.

- Какую церковь?! - гремел Большой Чёрт. - Марш отсюда немедленно! Бросить всё сейчас же! Не дам!

- Не дать нам строить ты не сможешь, - вздохнул скоморох. - Нам попы дали с собой святую воду, мы окропили место строительства и сломать на этом месте вы ничего не сможете. Вот выстроим церковь, и всё. И конец вашему Аду!

- Послушайте, мужики, - неожиданно подобрел Большой Чёрт. - Уходите отсюда, ладно? Климат тут плохой. Что здесь живым делать? Идите, мужики, идите. Я вас отпускаю отсюда, так уж и быть.

- Не, - возразил Черномор. - Так дело не пойдет. Не можем мы работу бросить. Мы люди артельные, честные. Нам заплатили вперёд, мы построим.

- Подумаешь, заплатили! - широко улыбнулся Большой Чёрт, кивнув, отчего его согнуло, рога перевесили, и он едва не проткнул скомороха выставленными перед собой рогами.

- Ты чего это бодаться вздумал? - возмутился Яшка.

- Я не нарочно, - с трудом отозвался Большой Чёрт, который так и стоял, упираясь рогами в землю, не в силах сам выпрямиться, колыхая брюхом по земле.

- Вы что, не видите, плохо ему, помогите выпрямиться! - набросился скоморох на сопровождавших Большого Чёрта Чертей. - Не видите, он пупком по земле трётся? Протрёт пупок, беда будет! Вывалится всё из утробы наружу.

Черти засуетились, подбежали к Большому Чёрту и помогли распрямиться. Когда он отдышался, хрипло заорал на прислуживавших ему Чертей:

- Держите мне рога!

Два Черта встали у него за спиной, каждый взялся лапами за рог, не давая голове мотаться из стороны в сторону.

- Ну-ка, ты вот, лысая башка, - посопев длинным носом, приказал Большой Черт скомороху. - Пойдём, отойдём в сторону. Разговор у меня к тебе есть.

Яшка для фасона поупрямился, но поддался на уговоры и отошёл с Большим Чёртом, всем своим видом показывая, что делает огромное одолжение, отрываясь от важной работы.

- Ты вот что, мужик, - говорил ему Большой Чёрт. - Бросьте вы эту затею. На фига вам эта работа? Вы отсюда не вылезете, когда закончите. Обманули вас попы. Попы они все такие. И вообще, религия это опиум для народа. Слыхал про это?

- Ну, слыхал, - не очень понимая, к чему клонит Большой Чёрт, осторожно согласился скоморох. - Чем же они нас обманули?

- Вот! - обрадовался Большой Черт. - В том-то и дело! Вы построите церковь, а после куда отсюда денетесь?

- Как это так - куда? - изобразил растерянность скоморох. - Известное дело. Работу закончим - домой пойдём.

- Как вы домой пойдёте? - возликовал Большой Чёрт. - Кто вас отсюда выпустит?! Отсюда ещё никто не выходил! Ну, может быть, кроме одного тут... Бросайте это строительство, а я прикажу дать вам золота и камней драгоценных - на каждого по мешку, и выведем вас куда сами скажете. Иначе все как один тут останетесь.

- Каждому по мешку золота и по мешку камней драгоценных? - хитро прищурился скоморох.

- Да! Каждому! - радостно выпустил из ноздрей пар Большой Чёрт.

Скоморох сделал вид, что мучительно размышляет, и неохотно согласился.

- Ладно, быть по-твоему. Только, чур, чтобы без обмана!

- Никаких обманов! - обрадовался Большой Чёрт.

Он хлопнул в ладоши, забегали Черти, мгновенно притащили большущие мешки. Они поставили по два таких перед каждым из нас, открыв их, чтобы дать возможность пощупать золотые монеты и драгоценные камни, переливающиеся голубыми огнями и рассыпавшие искры. Перед скоморохом поставили даже три таких мешка, каждый был больше, чем у других.

- Взятки берёшь? - ткнул его в бок Черномор.

- Не взятки, - невозмутимо отозвался скоморох, - а добровольные приношения. За содействие в переговорном процессе.

- Куда вас отправить? Куда доставить? - торопливо спросил Большой Чёрт, нетерпеливо помахивая хвостом, отчего вокруг него падали сбитые с копыт этими взмахами приближённые.

- В Павловский Дворец, - заявил Буян.

- Нет, - с сожалением вздохнул Большой Чёрт. - Туда нельзя.

Мы потребовали доставить себя на то же место, откуда мы провалились в Ад.

- Будь по-вашему! - торопливо согласился Большой Чёрт.

Он оглянулся на своих слуг и скомандовал им:

- Поднимите мне хвост!

Слуги послушно исполнили команду, с трудом приподняв большой и тяжёлый хвост. Большой Чёрт раскачал его, раскрутил, оглушительно хлопнул им по земле, взвились клубы пыли, земля заходила ходуном, затряслась, задрожала, поднялся страшный ветер, столбом стояла пыль, не давая открыть глаза.

Мы почувствовали, как ноги у нас отрываются от земли, кто-то, или что-то закружило нас в стремительном хороводе, и куда-то понесло. Мы не могли открыть глаза, вокруг бушевала яростная песчаная буря.

Долго нас так крутило и вертело, несло по воздуху, но всё когда-то кончается, закончилось и наше воздушное путешествие, от которого дух захватывало, и сердце проваливалось.

Вой ветра стих, и нас плавно опустили на траву. Мы увидели, что стоим точно на том месте, где провалились, а возле ног покоятся громадные мешки с золотом и драгоценными камнями.

Медведь был с нами. А вот где Марья?

Глава двадцать седьмая

Марья - Лесная Царевна и Демоны

Когда Демон принудил Марью Царевну сесть на Орла, она даже испугаться не успела, настолько быстро всё произошло. Демон хлопнул в ладоши, и Орёл, взмахнув могучими крыльями, взлетел над болотом.

Марья с тоской глядела вниз, на оставшихся, но Орёл улетал всё дальше, фигурки внизу превратились в маленькие точки, а после исчезли совсем. Орёл замахал могучими крыльями, рассекая воздух, набрал скорость, всё внизу слилось в сплошной зелёный цвет болотной травы. Долго летели Демон и Марья Царевна на Орле. Чем дольше летели, тем больше удивлялась Марья Царевна бескрайности болота, его громадности.

Но всё когда-то заканчивается. Закончилось и болото. Орёл полетел медленнее, далеко внизу Марья Царевна разглядела изломанные вершины неприступных гор.

Орёл летел прямиком на эти горы, такие грозные и высокие, что казалось, через вершины даже Орёл не перелетит.

Но он всё же перелетел. Он поднимался вверх, взмахами могучих крыльев задевая облака и тучи, зацепившиеся за пики горных вершин. Возле вершин туман, и тучи окутывали горы так плотно, что ничего не было видно. Марья Царевна испугалась, что Орёл в таком густом тумане, в котором она не видела собственное плечо, врежется в гору, и они разобьются, погибнут, упав вниз со страшной высоты.

На секунду она подумала о том, что это, возможно, было бы лучшим для неё, потому что ничего хорошего в плену у Демонов она не ожидала. Тем более, что слышала, как Демон говорил о том, что она будет заложницей, если её друзья найдут Сокровища. Если друзья Марьи Царевны передадут Сердца Лукоморам, и вернут им бессмертие и былое величие, то Марью Царевну насильно выдадут замуж за Главного Демона.

Марья Царевна подумала даже: не лучше ли ей спрыгнуть с Орла?

Но на её долю с самых малых лет выпадали такие тяжёлые испытания, что она привыкла преодолевать трудности, а не покорно сдаваться врагам на милость. И теперь она решила, что добровольно расстаться с жизнью всегда успеет, лишив Главного Демона единственного козыря.

Но пока есть хотя бы капелька надежды, она будет бороться. При всей красоте и женственности, она имела закалённые во множественных испытаниях силу духа и твёрдость характера.

Орёл взмахнул могучими крыльями, и они вырвались из густой пелены тумана. И оказались над вершинами. За стеной высоченных гор простиралось бескрайнее море, которое ослепило Марью Царевну солнечными бликами, плясавшими на воде сумасшедший танец.

Громадное, во всё небо, солнце, отражалось в море, от бескрайности и бесконечности которого дух захватывало. Солнце, отражаясь в этой бескрайности, дробилось в миллиардах волн на осколки и слепило яркими бликами смотревшую заворожено на эту громадину Марью Царевну, поражённую величественной красотой.

Море подступало вплотную к скалам и отрогам гор, оставив узкую полоску суши вдоль берега. На эту узкую полоску и опустился Орёл. Демон слез, приглашая сделать то же самое и Марью Царевну. Орёл, освободившийся от наездников, с облегчением и удовольствием встряхнулся и расправил крылья. Посмотрев вслед отшедшему Демону, Орёл прошептал Марье Царевне:

- Не делай глупостей, слушайся и не зли зря Демонов. Они самолюбивые и вздорные, а главное, обидчивые и подозрительные. Я постараюсь тебе помочь.

Марья Царевна благодарно кивнула Орлу, хотела что-то спросить, но к ней обернулся Демон, и поманил за собой. К удивлению Марьи Царевны он подошёл к скалам, остановился напротив отвесной вертикальной стены, возвышавшейся, казалось, до самых небес и неожиданно для спутницы ударился головой о скалу. С ним произошло превращение, напугавшее даже отважную Марью Царевну.

На её глазах Демон потерял человеческий облик и превратился в отвратительное существо со змеиной головой, в блестящей чешуе, с перепонками вместо пальцев на лапах. Заметив испуг на лице Марьи, Демон радостно засмеялся, и подмигнул круглым большим глазом, с очень короткими ресницами и красными веками.

Скала разошлась перед ними, открыв громадное отверстие, из которого дохнуло ледяным холодом, отчего у Марьи сердце зашлось и она с трудом перевела дыхание. Демон смело шагнул в кромешную темноту, Марья осторожно сделала шаг следом. За спиной с шумом сошлась скала, она остановилась, ничего не видя в кромешной темноте.

- Эй! - решилась она окликнуть своего провожатого.

Никто не отозвался. Марья потопталась в нерешительности и села на том месте, где стояла. Ей казалось, что если она сделает хотя бы шаг, обязательно полетит в невидимое в темноте ущелье. Она боялась идти вперёд, боялась внезапно возникающей под ногами бездонной пустоты.

Демон подошёл неслышно и положил ей на плечо холодную перепончатую лапу. Такую холодную, что у Марьи Царевны внутри холодно стало от этого прикосновения.

- Вставай, пойдём, - сурово скомандовал невидимый Демон. Темноту осветили два луча мощных фонарей, ослепивших привыкшую к мраку Марью Царевну.

- Иди же! - нетерпеливо подтолкнул её в спину Демон.

Она поняла, что светили во мраке горящие огнём глаза Демона. И пошла вперёд, подталкиваемая Демоном, который указывал ей направление и освещал путь. Шли долго, увидели холодный голубой свет и вышли в огромный зал, который поразил угрюмой роскошью.

До самого потолка, уходившего в никуда, во мрак, возвышались резные колонны, украшенные сценами охоты, изображениями оружия, батальными сценами, сценами казней и других жестокостей. Резьба вызывала двойное чувство: восхищения умением мастера, и отвращение от того, что изображала.

Стены зала были украшены гигантскими картинами, выложенными из драгоценных камней, мерцающих в холодном огне. Картины изображали змееголовых Демонов. Чешуя на них сверкала блеском алмазов, глаза Демонов на картинах горели огнём рубинов. Самая большая картина находилась за высоким креслом, на котором восседал Главный Демон, самый большой, самый угрюмый и самый блестящий из множества бесшумно скользивших по громадному залу.

Картина изображала апофеоз Демонов, их будущее воцарение над Вселенной. На картине был изображён Главный Демон, окружённый свитой. Он стоял на вершине Земли, у ног его лежали символы поверженных планет: Марса, Плутония, Юпитера, Луны и других. Наблюдали за этим стоящие на коленях маленькие люди, лесные и болотные жители. Главному Демону водружали на змеиную голову Солнце, как корону, как символ гелиоцентричности, символ завоевания и порабощения всего мира, всей Вселенной...

- Что смотришь, красавица? - окликнул Главный Демон. - Нравится такое будущее? Хочешь, оно будет у нас с тобой общим? Хочешь разделить власть над Вселенной? Ты только подумай: не над болотом, не над лесом, над ВСЕЛЕННОЙ!!!

- Нет, - ответила Марья Лесная Царевна. - Мне не нужна Вселенная. Мне достаточно того, что есть на земле. Мне не нужна власть над другими. Я буду править лесным народом, если он сам захочет этого. Но править миром, а тем более, Вселенной, мне не по плечу. Да и зачем?

- Если прожить одну маленькую жизнь, хватит, - согласился Главный Демон. - Но если не возвращать Ларец Лукоморам, можно получить Бессмертие для себя! Подумай, зачем отдавать то, что может принадлежать тебе? Обретя Бессмертие, вполне хватит времени, чтобы насладиться властью над Вселенной...

- Я не хочу жить вечно, - покачала головой Марья Царевна. - Это очень скучно. Я знаю, что Лукоморам Бессмертие не принесло радости в жизни. Даже если бы было наоборот, я не хочу жить чужой, даже бессмертной жизнью. Мне хотелось достойно прожить свою маленькую жизнь.

- Ну что же, - усмехнулся Главный Демон. - Живи. Пока. А там посмотрим.

Ее окружили Демоны и отвели в комнату, где заперли. Ей приносили еду, питьё, ничего не заставляли делать. Но сердцем она томилась в ожидании весточки от друзей.

Главный Демон приглашал её в громадный зал, показывал несметные сокровища, пытался соблазнить алмазами, но она оставалась равнодушна к блеску драгоценных камней. Её уводили обратно и она просиживала днями в одиночестве. Но однажды Марью Царевну очень спешно отвели к Главному Дракону.

- Что случилось? - спросила она.

- Всегда что-то случается в жизни, - как всегда усмехнулся Главный Демон. - На то она и жизнь, чтобы в ней что-то происходило. Но на этот раз произошло кое-что неприятное для тебя.

- Что же произошло? - спросила Марья Царевна, стараясь сохранить спокойствие.

- Твои друзья отказались от тебя, - испытующе глядя на нее отозвался Главный Демон.

- Не может этого быть! - твёрдо возразила Марья Царевна.

- В жизни всё может быть, - сердито дёрнул щекой Главный Демон. Впрочем, дело твоё, верить, или нет. Но я не вру. Возможно, я не так выразился. Они забыли про тебя, и тем самым отказались. Ты должна стать моей женой, станешь Лесной Царицей, а я стану Царём Лесным...

- Не будет этого! - гордо вскинула голову Марья Царевна. - Моё слово твёрдое. Если будешь принуждать, я на себя руки наложу.

- Заставить я тебя не могу. Для того, чтобы стать Царём Лесным, ты должна выйти за меня по своей воле. Увы. Не бывать мне Царём Лесным...

- Вот радость! - воскликнула Марья Царенва.

- Кому как, - не согласился с ней Демон. - Думаешь, отпущу тебя? Нет, отомщу за твой отказ. И месть моя будет ужасной. Ты уйдёшь вместе с нами, с Демонами. Уйдёшь туда, откуда вся нечисть на землю приходит. Туда, откуда страхи земные приходят, в Царство Вечной Тьмы.

- Что ж, - сдержала свой ужас Марья Царевна. - Пойду!...

Глава двадцать восьмая

В сердце Павловского Угольника

Мы спрятали мешки с золотом и драгоценными камнями на острове, там и заночевали. Утром пошли следом за Медведем, на плечах которого восседал Черномор. Как ни уговаривал его Буян сесть на плечи к нему, как ни божился, что больше не будет никуда его сбрасывать и забрасывать, Черномор не поверил. У него были на то солидные основания.

Впрочем, Буян не был огорчен. Он шёл, посвистывая, налегке, следом за Медведем, поглядывая весело по сторонам единственным глазом. За ним семенил скоморох, следом шёл я, а за мной, замыкая шествие, Иван - Болотный Царевич.

Мы поднялись на вершину холма, с которой открылась величественная панорама Ведьминых Островов.

Это была впечатляющая картина мрачной красоты.

Насколько видел глаз расстилалась бескрайняя трясина, на которой возвышались холмами пять островов, включая наш. Четыре острова были как бы по краям, образуя квадрат, а в самой середине возвышался пятый остров, заросший густым лесом.

- Там, наверное, и сам Дворец, - указал палицей на этот остров Черномор.

Мы молча согласились и пошли к этому острову.

- Тут случаем не трясина? - недоверчиво попробовал зеленую траву ногой Яшка. - Если, например, опять по мосту идти, то я категорически отказываюсь. Я второй раз сам себя не уговорю и до середины.

- Макаровна ничего не говорила про то, как на другой остров переходить, - поскрипел в затылке булавой Черномор. - Что делать будем?

- А что делать? - сделал шаг вперед Медведь. - Идти нужно.

- Ну что, атаман, пошли? - спросил Буян.

- Пошли, - сурово кивнул Черномор.

Как мы ни торопились, как ни спешили, дойти до наступления полной темноты до нужного острова не успевали, так далеко он оказался. Пришлось устроиться на ночлег на ближнем островке не добравшись до заветного Дворца. О том, чтобы высушить одежду и как следует обогреться, не могло быть и речи. Мы боялись, что огонь разглядят с острова, а нам не хотелось привлекать внимание обитателей Дворца. Кто их знает, как они отнесутся к непрошеным гостям? Скорее всего, как к непрошеным.

Согревались мы, прижавшись спина к спине. Кто-то рядом со мной ворочался. Я поднял голову и увидел, как лежавший с края Буян осторожно поднял Черномора, спавшего в серединке, и преложил себе за спину, на край, сам же уютно устроился в серединке и уснул.

Утром Черномор дрожал от холода, ругался на Буяна и держался за поясницу. Мы двинулись в путь, надеясь, что приближаемся к концу приключений.

Как бы не так!

Новые приключения, вернее, дальнейшие злоключения, начались, как только мы с облегчением заметили, что заветный остров рядом. Но когда до желанного отдыха оставались считанные шаги, вокруг нас как и вчера, забурлила черная жижа, с оглушительным шумом выплёвывая на поверхность большие пузыри болотного газа. Вокруг всё бурлило, как в походном котелке, и мы на себе узнали, как чувствуют себя пельмени в кастрюле кипящей воды.

Мы встали кругом, приготовив к бою оружие, а вокруг нас поднимались из болотных глубин, в развевающихся на диком ветру одеждах Ведьмы с распущенными белыми космами, седые пряди извивались над головами, как переплетающиеся в причудливые клубки белые гибкие змеи.

Они тянули к нам когтистые пальцы, хохотали, обнажая красные дёсны и жёлтые хищные клыки, глаза у горели холодными огнями лютой злобы, они хохотали и кривлялись, предчувствуя победу, и тянулись, тянулись к нам смертоносными когтями.

И вдруг всё разом стихло. Стих дикий хохот Ведьм, опустились лапы с когтями, легли на плечи грязными седыми космами ужасные белые змеи, Ведьмы притихли, сгорбившись, в эти минуты напоминая собой не грозные существа, а несчастных старух на церковной паперти.

Вокруг колыхалось море седых косматых голов, теперь было понятно, почему эти острова называют Ведьмиными Островами. Мы стояли, окружённые беснующимися, обезумевшими существами, не решаясь напасть на такое количество Ведьм. Они тоже ждали, остановившись в шаге от нас, казалось только руку протяни.

Но вот Ведьмы зашевелились, медленно расступились, пропустив вперёд несколько совсем ветхих Ведьм, которые вели кого-то, заботливо поддерживая под руки.

Я всмотрелся и к ужасу своему узнал в той, которую так заботливо сопровождали подруги, вчерашнюю самую главную и самую старую Ведьму, которой я выбил единственный глаз. У меня по спине холодок пробежал. Я инстинктивно попятился, отворачивая лицо, словно она, даже слепая, могла узнать меня.

И она узнала!

Она сделала знак провожатым остановиться.

Ведьмы послушно отошли в стороны, а она пошла к нам, вытянув перед собой дрожащие старческие руки, с длинными, как кривые кинжалы, когтями. Шла она прямо на меня, запрокинув невидящую голову, но видя другим, наверное, как и Демоны, внутренним зрением.

Буян тоже догадался, куда направляется Ведьма. Он сделал шаг вперёд, бесстрашно прикрыв меня широкой спиной, и крикнул слепой Ведьме:

- Что нужно от нас, старые развалины?! Что вы преследуете нас повсюду?! Уйдите прочь!

Ведьмы возмущённо загалдели, замахали руками. Слепая Ведьма подняла руку и наступила мёртвая тишина. И в этой мёртвой, звенящей от напряжения тишине, прошелестели зажёванные старческими губами отрывистые слова, которые она выплюнула нам в лицо.

- Мы хотим напиться!

- Напейся воды из болота! - дерзко ответил бесстрашный Буян. - Там много гнилой воды.

- Зачем нам пить гнилую воду из вонючего болота? Мы напьёмся вашей крови! - выкрикнула слепая Ведьма, выбросив перед собой руку с острыми когтями, метя в глаза Буяну.

Бывший тысяцкий отпрянул, взмахнул мечом, и отсечённая голова слепой Ведьмы покатилась ей под ноги.

- Ахххх! - дружно выдохнули сотни Ведьм.

Но старая Ведьма стояла, как стояла до этого, даже не шелохнулась. Отрубленная голова её, к нашему ужасу, открыла рот с желтыми клыками, звучно выплюнула набившуюся в рот болотную тину, и громко захохотала. Так жутко хохотала эта отрубленная голова, валявшаяся под ногами старой Ведьмы, что у меня мороз по коже пробежал. Даже у бывалого в переделках, бесстрашного Буяна дрогнул кончик меча.

Слепая Ведьма наклонилась, нащупала в грязи голову, подняла, отёрла о лохмотья, и нахлобучила на плечи, как подвыпивший мужичок напяливает на голову непослушно сваливающуюся шапку. Тряхнула седыми грязными космами и закричала, показывая на нас пальцем:

- Выпейте из них кровь!

Что тут началось! Мы думали, что Ведьмы, выполняя приказ безумной старухи, немедленно бросятся на нас, чтобы порвать на кусочки.

Но вместо этого они взялись за руки, образовали вокруг нас несколько больших хороводов и закружились в диком танце. Каждый хоровод кружился в противоположном другому хороводу направлении. Они кружились всё быстрее и быстрее. Темп задавала слепая Ведьма, которая стояла на высокой кочке и хлопала в ладоши, разгоняя эту дьявольскую карусель.

Поднялся ледяной ветер, он забирался под одежду, сводил скулы. Стыла кровь в жилах, коченели пальцы на руках и ногах, мы едва удерживали в онемевших от холода руках оружие.

Ведьмы кружились всё скорее и скорее. Они слились в огромный вращающийся вокруг нас живой волчок, космы развевались по ветру, поднимались дыбом. Вскоре нас окутал густой седой туман, это вились седые космы кружащихся и визжащих Ведьм. Туман окутывал нас, мы не заметили, как он превратился в белых шустрых змеек снежной позёмки, которые ползли по нам, скользили в рукава, проникали в самое сердце.

Сначала было страшно холодно, но пронзительный холод отступил, сменившись на сладкое тепло и странный сонный покой. Веки наливались тяжестью, глаза сами собой закрывались, колени подгибались, в голове всё путалось. Так приятен, и так сладок был этот неожиданный покой, пришедший на смену смертельному холоду, что хотелось лечь прямо там, где мы стояли, и тут же уснуть. И спать, спать, спать...

- Не смей спать! - толкнул меня локтем в бок Буян. - Буди тех, кто стоит с тобой рядом, не давай уснуть! Ты что, не понял, что это тихая смерть?! Усыпят нас, потом выпьют кровь.

Я растолкал Ивана - Болотного Царевича, но никак не мог разбудить Черномора, который сладко спал, уложив лысую голову на палицу.

Так же безуспешно Буян ставил на ноги скомороха.

Он ставил его, а Яшка, как упрямый Ванька-встанька валился обратно в болотную траву и коснувшись затылком земли, начинал звонко храпеть.

- Подвинься, - устав бороться с Яшкой, отодвинул меня от Черномора Буян. - Сейчас я их обоих мигом разбужу!

Он взял за ноги в одну руку Черномора, а в другую - скомороха. И окунул головами в болотную воду.

Вопли скомороха и брань Черномора на мгновение перекрыли даже вой вконец обезумевшего хоровода Ведьм. Они замедлили движение только на миг, но его оказалось достаточно для того, чтобы Буян, воздев над головой большой двуручный меч, бросился вперёд, сокрушая перед собой всё, что шевелилось.

- Все вперёд! - прокричал Медведь, хватая нас за плечи и выталкивая вслед за Буяном.

Мы бросились в образовавшийся за спиной Буяна коридор, рубя налево и направо, беспощадно отсекая тянувшиеся со всех сторон руки с длинными когтями.

Над болотом повис жалобный вой и протяжные стоны. Ведьмы попятились.

- Вперёд, Витязи! - кричал Буян, прорубая коридор сквозь Ведьм и увлекая за собой.

- Вперед, Воины! - взывал Медведь, не давая Ведьмам напасть на нас с тыла.

Остров был близко, рядом, Буян уже вступил на него, обернулся, чтобы посмотреть, что происходит за спиной, увидел, что мы уверенно приближаемся к острову следом за ним, и победно воздел меч. Но слепая Ведьма пронзительно завопила, перекрыв ужасный вой своих подруг:

- Держите их! Они наши! Бросайтесь на них! Рвите когтями! Грызите зубами! Топчите! Ломайте! Пейте кровь! Набрасывайтесь скопом! Не дайте им шагу ступить на Остров!

На нас с удвоенной силой бросились Ведьмы, воспрянувшие духом от призыва своей повелительницы. Мне показалось, что их стало ещё больше, хотя этого никак не могло быть потому, что великое множество порубленных Ведьм лежало под ногами в болоте. Мы шли по ним вперёд, как по ковру.

Ошеломленные неожиданным натиском Ведьм, мы дрогнули. Нам казалось, что вот она, Победа! Вот он, заветный Остров, у наших ног. Но нет же!

Потеснили нас от Острова Ведьмы. Наше спасение было отгорожено живой оградой разъяренных существ. Мы не сражались, а беспорядочно размахивали в воздухе саблями и мечами, не столько нападая, сколько думая о том, как бы защитить себя.

Наверное, всё это закончилось бы для нас плохо, Ведьмы загнали бы нас в болото, и просто-напросто затоптали.

Но в дело вмешались бывалые Воины. Медведь, решительно растолкав нас, бросился грудью вперёд потеснил ораву визжащих в экстазе Ведьм. Буян, забежав вперёд, терпеливо дождался, пока Ведьмы подойдут к Острову, и стал швырять в них песок, крича при этом:

- Вот вам землица вместо водицы! Жрите, твари, сырую землю!!!

Ведьмы, не боявшиеся булатных клинков, в паническом ужасе бросились врассыпную, топча друг друга, шарахаясь от горстей песка. Мы прорвались к Острову, немного смущенные своим не самым мужественным поведением, но счастливые тем, что преодолели и врага, и свой страх, и вопреки всему достигли цели.

Вокруг Острова, воя и сбивая друг друга с ног, метались беспорядочные толпы Ведьм. Как только на них попадал песок, они мгновенно слепли. Ослепшие Ведьмы сбились в утробно воющую и жалобно вопящую толпу возле Острова. Они топали ногами, размахивали в бессильной ярости когтями, но на землю ступить боялись.

- Разве Ведьмы боятся земли? - спросил я.

- Это смотря какие Ведьмы, - ответил Иван - Болотный Царевич. Лесные Ведьмы не боятся, а вот водяные, да болотные - боятся, к тому же, на них Зарок наложен - Острова охранять.

- А ты откуда знаешь? - поинтересовался я.

- Если бы не Зарок, они на нас нападать не стали бы, - ответил Иван.

Глава двадцать девятая

Ведьмин Зарок

- Ты если что про Зарок знаешь, расскажи, - проворчал Черномор.

Мы уселись вокруг, Иван устроился по серединке, на пеньке и начал рассказ.

- Начать нужно с того, что Ведьмы, стражи болотные, не сразу Ведьмами стали. Были эти Ведьмы когда-то обычные речные, да озёрные Русалки-красавицы.

Как известно, Русалки - это девушки, утопившиеся от несчастной любви, обманутые коварными ухажерами. Живут тихо в омутах, по ночам на берег выходят, хороводы водят, песни грустные поют, расчёсывают на берегу зелёные волосы, утешают друг друга. Они пугливы, увидят кого, или услышат, идёт кто-то к омуту, разбегаются, бросаются в воду. Вот почему часто случается, что идёт путник к речке, слышит голоса девичьи, но выходит на бережок, никого нет. Только трава примята возле берега, да по тёмной воде круги расходятся.

Но если присмотреться внимательно, на камышах, да на осоке, вдоль тропинки, к омуту сбегающей, зелёные нити разглядеть можно, тонкие и длинные, как девичьи волосы. В народе эти нити так и называют: русалочьи волосы. Это Русалки, когда от глаз чужих убегали, волосами распущенными зацепились, так пряди и оставили.

А ещё Русалки любопытны и смешливы, как все девушки. И озоровать любят. Если рыбак вместо улова то башмак вытащит, то за корягу крючком зацепится, значит всё, бросай рыбалку, Русалки с ним балуются.

Или полез купаться молодой парень, осмотрелся по сторонам, нет никого вокруг, разделся до гола, да в воду - бултых! Поплавает, поныряет всласть в ласковой водичке, подплывает к берегу - нет одежды! Смотрит, а одежда на другом берегу, на кустах ракиты развешена. Это Русалки шалят. За одеждой руку протянул, на него Русалки-озорницы как набросятся, и ну щекотать!

До слёз защекочут!

Но не всегда забавы Русалок такие безобидные. Бывает, что и защекочут не только до слёз, но и насмерть. Особенно же упаси Господь девичьему обидчику возле омута гулять. Углядят его Русалки, враз на дно утащат, даже пикнуть не успеет. Жестоко мстят прекрасные утопленницы своим обидчикам.

Но не только девичьим обидчикам Русалок опасаться следует. Русалки юные девушки, от любви погибшие. Потому они страшно влюбчивы. Если приглянется кому-то из Русалок пригожий парень, лучше ему к воде не ходить.

А так они вполне безобидные, грустные.

По ночам любят на берег выходить, хороводы водят, песни русалочьи поют.

И вот был такой случай.

Жила в одном селе, около большого озера, пастушка, девушка-красавица. Был у неё жених, молодой симпатичный пастушок. Любили они друг дружку, дело к свадьбе шло. Такая красивая пара была, всё село на них налюбоваться не могло, все им добра желали, всем от их любви теплее становилось.

Всем, да не всем.

Надо же было случиться, что поселилась в том же селе, на самом краю, в доме, в котором раньше кузница была, молодая вдова приезжая. Откуда она взялась, никто не знал. Сама про себя ничего не рассказывала, да её никто не расспрашивал.

А зря.

Потому что это была Чёрная Вдова.

Не случайно она в бывшей кузнице поселилась. Всем известно, что кузнец всегда бок о бок с чертями живёт. И у него, и у чертей ремесло огненное. Потому в старых кузницах нечистая сила селиться любит. Вот и Чёрная Вдова поселилась в брошенной кузнице не случайно, она с нечистой силой давно знакомство водила.

Она из села в село ходила, в каждом селе нового мужа выбирала, как правило, богатого, поскольку была алчной, кроме денег ничего, а тем более, никого, не любила. Выйдя замуж за очередного богатого мужа она была с ним внимательна и ласкова, ухаживала, вилась вокруг него, как голубка возле гнезда, как вьюнок вокруг дерева.

Односельчане смотрели на них и считали, что земляку их опять подвалило счастье. Мало того, что богатства не меряно, ещё и жену красавицу заимел. Да такую, что души в нём не чает.

Чёрная Вдова, уверив всех, что она любит своего мужа, выжидала подходящего для колдовства вечера, поила мужа сонным отваром, а сама, пока он спал сладко, отправлялась ночью в заброшенную кузницу. Там она разводила огонь в давно погасшем горне, раздувая мехами тлеющие угли, запускала длинные пальцы в горящие угли, окунала лицо в сыпавшиеся искры, и начинала призывать:

- Мать-Ведьма, Отец-Ведьмак, явитесь на зов, помогите своей дочке названной чёрное дело совершить!

С глухим стуком падала на пол тяжёлая железная наковальня, меха сами продолжали раздувать тлеющие угли в яростный огонь, а в углу взбрыкивала колченогая скамейка, и подскакивала к Чёрной Вдове. Она с готовностью подбирала длинные юбки и усаживалась верхом. Скамейка ржала, вставала на дыбы, махала в воздухе деревянными ножками, и вылетала в трубу, окутанная снопом искр. И уносила, с диким ржанием, Чёрную Вдову прямиком в бездонное звёздное небо.

Там, прислонившись плечом к Луне, поджидал её Отец-Ведьмак, которому все Ведьмы - дочери названные.

- Что, дочка названная, - подмигивал он ей громадным красным глазом, - опять богатого муженька нашла? Спешишь овдоветь?

И громко хохотал над своей шуткой. Так громко, что чёрные тучи тряслись, и из них громы и молнии на землю сыпались. Услышав смех, просыпалась Мать-Ведьма, выбиралась из большой грозовой тучи, в которой спала, как в перине.

- Дочка моя любимая, названная, в гости пожаловала, - радовалась она. - Можешь ничего не говорить. Иди домой, муж твой уже заболел, спеши, помогай ему...

- Не выздороветь! - хохотал Отец-Ведьмак.

И от хохота его сыпались на землю звёзды с неба.

Чёрная Вдова благодарила названных родителей и спешила обратно, чтобы до третьих петухов успеть вернуться в дом к мужу, на которого уже навела порчу и смертельную хворь злобная Мать-Ведьма. Отец-Ведьмак дожидался, когда Чёрная Вдова, дочка его названная, домой вернётся, задувал на небе ещё одну звёздочку, вместе с которой угасала душа несчастного мужа Чёрной Вдовы. Звёздочка скользила по ночному небу, как слезинка по щеке, и упав в тёмную воду, тихо шипела, словно последний вздох издавала. В это же самое время с последним вздохом мужа Чёрной Вдовы бессмертная душа навсегда покидала его.

Отец-Ведьмак обнимал Мать-Ведьму и они хохотали от радости, да так, что из гнёзд ночные птицы вылетали, и ночная роса дождём на землю осыпалась. Он подхватывал Мать-Ведьму в охапку, и вихрем уносился в вечную темноту, пнув напоследок Луну, которая от пинка его стремительно улетала прочь с неба, уступая место Солнышку.

Очумелые петухи, сбитые с толку неожиданно ранним рассветом, начинали заполошно кукарекать, решив, что проспали. Застигнутая врасплох яркими лучами, улепётывала с земли перепуганная мелкая нечистая сила, творившая по ночам озорство, да мелкие свои пакости. А с неба раздавался громкий хохот Отца-Ведьмака, и не менее громко вторила ему Мать-Ведьма.

Чёрная Вдова выбегала на улицу села с пронзительным притворным плачем, извещая всех о внезапной смерти своего мужа. И так она до этого ловко притворялась, что любит его, так за ним ухаживала на виду у всего села, что никто на неё даже помыслить худое не смел. Наоборот, все жалели её, сочувствовали, особенно видя то, как она убивается по умершему супругу.

Вдова горевала для вида, выжидала, сколько положено, да и выходила опять замуж, на этот раз за богатого мельника.

Опять любовь свою к нему старательно показывала. И опять все завидовали мельнику, не подозревая, какая ему участь уготована. А втайне стала Чёрная Вдова пастушка соблазнять, на которого давным-давно глаз положила.

Как только вокруг него не вертелась, какими чарами и посулами ни пыталась его заманить, ничего не получалось. Пастушок кроме своей любимой пастушки никого знать не хотел.

Такая у них с пастушкой любовь крепкая да верная была, что на него ни один колдовской наговор не действовал, никакие заклятия, никакое зелье приворотное. Чёрная Вдова затаилась, но не сдалась. Она привыкла получать то, что ей хотелось. К тому же она была коварна и зла. Выследила соперницу, девушку пастушку, когда та пасла коз и на солнышке задремала. Вытряхнула Чёрная Ведьма из рукава гадов ползучих, которых два дня по дальним поганым болотам под корягами собирала, напустила их на спящую девушку.

Подползли гады ползучие к пастушке и покусали её...

Вечером погнал коров домой пастушок, завернул за своей возлюбленной пастушкой, чтобы вместе в село вернуться. Смотрит: козы по всему полю разбрелись, а любимая на пригорке спит сладко. Подошёл и увидел, что не спит она, что покусали её насмерть гады ползучие. Потоптал пастушок гадов ползучих, девушку в село отнёс. Похоронил, погоревал, да что делать? Стал дальше жить.

Чёрная Вдова пуще прежнего к нему пристаёт, прохода не даёт. Стал пастушок её укорять за то, что она при живом муже за молодым парнем бессовестно бегает. Чёрная Вдова сгоряча и сказала, что муж не навсегда даётся, дело это, мол, поправимое, был муж, и не будет его.

Пастушок услышал, и забыл. Решил, что это она в сердцах сказала, мало ли что ослеплённая любовью женщина сказать может?

Только вскоре тяжело заболел мельник. На глазах тает. Всё село удивляется: такой мужик здоровый был, зимой в проруби купался, по два мешка муки на себе таскал, и вдруг так вот сразу занемог.

Пастушок, как услышал про странную болезнь мельника, вспомнил про внезапную смерть своей возлюбленной, и слова вдовы вспомнил, что она про мужа говорила и про то, как она ему прохода не давала.

Заподозрил он Чёрную Вдову, а как показать на неё - не знает.

Умер мельник. Понесли его хоронить, а Чёрная Вдова дома осталась, сказалась больной. Она никогда на кладбище не ходила.

Когда после отпевания в церкви гроб привезли на кладбище, все увидели, что в воротах стоит пастушок, а рядом с ним брат умершего мельника, тоже мельник из другого села.

Пастушок вышел вперёд и сказал всем:

- Не сам по себе в нашем селе умер мельник, не сама по себе умерла моя любимая пастушка. Это жена мельника, вдовой оставшаяся,их погубила.

Односельчане в страхе стали креститься, подумали, что пастушок, оплакивая свою возлюбленную пастушку, от горя рассудок потерял. В то, что он правду говорит, никто поверить не мог. Тогда сказал пастушок:

- Выслушайте брата мельника, не хотите мне верить, ему поверьте.

Вышел вперёд мельник и сказал так:

- Мы, мельники, сами немного колдуны. Возле воды живём, с водяными да русалками рядом. Только мы зла людям не делаем. Приведите ко мне вдову моего брата, я колдун, точно сумею сказать, Ведьма она, или нет.

Не поверили ему, но всё же привели. Посмотрел на неё мельник и сразу сказал:

- Это Ведьма!

Чёрная Вдова стала плакать, говорить, что горе ослепило мельника, что он напраслину на неё возводит, смерть брата разум ему помутила.

- Что ж, - не стал спорить мельник. - Пусть будет так, как ты говоришь. Я похороню брата и уйду. Ты только ответь: когда твоего предыдущего мужа хоронили, ты была на кладбище?

- Нет, не была, - тихо ответила Чёрная Вдова. - Я болела от горя.

- А сегодня почему не пришла на кладбище хоронить мужа? - ещё строже спросил мельник.

- У меня глаза от горя болели, сердце на части разрывалось, не могла я на кладбище идти.

- Ты хотя бы раз ходила на могилку к предыдущему мужу? - не отставал суровый мельник.

- Зачем мне ходить на кладбище? - ответила Чёрная Вдова. - Я не пастушка, своё горе пасти...

- Не потому ты на кладбище не ходишь, что горе своё тревожить не хочешь, - возразил мельник. - Ты не можешь на кладбище ходить. Потому что ты - Ведьма, а на кладбище земля - освящённая. Если ты не Ведьма, сделай хотя бы шаг за ограду, хотя бы одной ногой ступи туда.

Не решилась Ведьма за ограду шагнуть. Подошёл к ней пастушок и спросил:

- Есть ли у тебя крест нательный?

- Я его потеряла, - глядя ему в глаза горящими лютой злобой и ненавистью глазами, ответила Ведьма.

- Если ты на кладбище идти боишься, поцелуй крест нательный, мне его моя любимая подарила. Поцелуй, и мы тебе поверим. Я первый у тебя прощения попрошу.

Достал пастушок крест нательный и протягивает на ладони Чёрной Вдове.

Та осмотрелась по сторонам, видит, деваться некуда. Решилась, зажмурилась и прикоснулась губами к кресту нательному, который пастушка своему любимому пастушку на вечную память подарила. Прикоснулась Ведьма губами к кресту, и отскочила, взвыла от боли ужасной.

Посмотрели люди, а у неё губы сожжены огнём небесным.

- Ведьма! Ведьма! - закричали вокруг, и бросились на неё со всех сторон.

- Постойте! - остановили народ пастух и мельник. - Она убила самых близких нам людей, отдайте нам её, мы сами казним Ведьму.

Отдали им связанную Чёрную Вдову. Посадили её пастушок и мельник в мешок, отнесли на старую, давно заброшенную мельницу, привязали камень и утопили в глубоком омуте.

Даже место никому не сказали, чтобы никто не вспоминал её.

Только не позабыли про неё Мать-Ведьма, да Отец-Ведьмак. Напустили они дурной туман на омут, в котором утопили Чёрную Вдову, и все Русалки, жившие в омуте, стали Ведьмами. Стала ими Чёрная Вдова заправлять. Стала подбивать Русалок злые дела делать, скот топить, людей в омут заманивать.

Много веков прошло, увидали их Демоны, назначили Чёрную Вдову Главной Ведьмой, взяли с Ведьм Великий Зарок, что выручат их Демоны из тесного омута, отведут на просторное болото. Ведьмы за это верой и правдой будут мост к Сокровищам охранять, честных людей за Сокровищами не пускать.

С тех пор и выполняют Ведьмы Зарок.

Глава тридцатая

Воевода

- Ну, что, бойцы-молодцы? - спросил Буян. - Мы почти дошли. Давай, походный атаман, скажи нам напутственное отцовское командирское слово перед тем, как во Дворец идти.

- Слово? - опешил Черномор, подозрительно глядя из-под густых бровей на своего постоянного обидчика, ожидая очередного розыгрыша, или подвоха. Что ж. Можно и слово сказать...

Он решительно откашлялся, открыл рот, постоял с разинутым ртом, пошевелил от напряжения бровями, потом бородой, потом всем лицом сразу, ничего не сказал, и закрыл рот.

Ещё раз откашлялся, по привычке яростно поскрипел в затылке палицей, набрал со свистом в грудь воздуха побольше, и наконец сказал:

- Ну, так что? Мы вот почти пришли.

И опять замолчал. Помолчал и добавил:

- Так вот. Значит.

- Очень впечатляющая речь, - не дождавшись продолжения, восхищённо показал большой палец Буян. - Главное, борода, слова ты подобрал замечательные, редкие, хорошие, душевные. Надо бы запомнить. Или записать.

- Ладно тебе балагурить, - махнул на него Медведь. - Хватит задираться. Скоро возьмём Сокровища, заберём, или отвоюем у Демонов красавицу нашу, Марью - Лесную Царевну, и разойдёмся по домам. Столько лет в кабаке просидеть пришлось. Тоска! Руки работы просят.

- Во! - хохотнул отдышавшийся и оживившийся скоморох. - Работы ему подавай! Только этого не хватало! Мне бы лежать дома на печи, да есть калачи! Была бы в подполе картоха, а с ней и житьё неплохо.

- А где твой дом, Яшка? - спросил Черномор. - Где ты живёшь?

- У скомороха житьё не плохо! - с готовность затараторил Яшка. - Я свой дом поправил, соседу четыре синяка поставил. Дом мой каменный, на соломенном фундаменте. Труба в нём еловая, печка сосновая, заслонка не благословлённая, глиняная. Окна большие, буравом наверченные. Чёрная собака во дворе хвостом за палку привязана, хвостом лает, брюхом серчает, головой качает, ничего не чает. Четверо в моем доме ворот и все в огород. Кто мимо меня едет, всяк ко мне заворачивает, а я ему карман выворачиваю. Так угощаю, чуть живых отпущаю. У меня в моем городе сплошь стоят мои лавки: на правой стороне это не моё, а по левой и вовсе чужое. Прежде я был купцом, торговал кирпичом, да остался ни при чём. Теперь вот живу день в воде, день на дровах и камень ко сну в головах...

- Ну, затрещал, - усмехнулся Буян. - Значит, дело к развязке, если скоморох наш ожил. Ну что, пойдём? Кого нам стоять-дожидаться? Давай, атаман, командуй поход.

- Ну, нет, - неожиданно помотал головой Черномор. - В пути я, может, и гожусь в атаманы, а теперь другой нужен. Мы во Дворец идём, Сокровища на блюдечке никто не поднесёт, может, с боем брать их придется. В бою не атаман, в бою воевода нужен. Теперь Буяна очередь. Он в ратном деле воевода.

- Что ж? - неожиданно легко согласился Буян. - Не стану спорить. В бою твердая рука нужна и опыт. Но смотрите! Сами выбрали!

Ивана он поставил сзади, Медведю велел идти рядом с собой, впереди. Всем наказал смотреть в оба, слушать внимательно, по сторонам всё примечать. Идти тихо, не шуметь, без нужды не разговаривать.

- Ну, с Богом! Скоро конец нашим приключениям.

Мы все думали точно так же. И точно так же ошибались.

Но об этом мы узнали потом. А пока мы поднимались по дороге между сосен к заветному Дворцу.

Глава тридцать первая

Павловский Дворец

Дорога шла круто вверх, по сторонам возвышались могучие сосны, пахло смолой, горячим солнцем и почему-то морем. Этот волшебный запах моря я, много лет дышавший ветрами Финского залива, никогда ни с чем не перепутаю.

Если бы я не знал, что нахожусь в самом сердце гигантского болота, то не задумываясь был бы готов поспорить, что в двух шагах отсюда - море.

За спиной остались бесконечные болотные туманы, постоянная сырость и осенний пронизывающий ветер. Мы поднялись на вершину холма и... ахнули.

У нас глаза на лоб повылезали: внизу, под ногами открывалась величественная панорама на самый настоящий морской залив. Невдалеке от берега стоял под белоснежными парусами казавшийся отсюда игрушечным фрегат.

Вдоль полосы прибоя тянулся низкий песчаный берег, По берегу стояли полосатые шлагбаумы, и возвышались на равном расстоянии друг от друга одинаковые полосатые будки, возле которых важно расхаживали часовые с винтовками, в военных костюмах. Такие костюмы я видел в историческом музее и на картинках в исторических романах, до которых был большим охотником, да ещё в школьных учебниках истории.

- Что они здесь охраняют? - почему-то шепотом спросил я.

- Дворец, наверное, - неуверенно ответил Черномор. - Что же ещё здесь охранять? Не песок же и море.

- Где же он, Дворец?! - спросил, недоумевая, Буян. - На вершине его нет, внизу тоже не видно. Может быть, он не на этом острове?

- Кто ж его знает, - вздохнул скоморох. - Может быть, ну их, эти самые Сокровища? Что-то душа у меня не на месте.

- Надо спускаться вниз, - решительно скомандовал Буян.

Мы стали спускаться, стараясь держаться за соснами. Спустились к песчаному берегу, и, притаившись за кустами, осматривались, пытаясь высмотреть дорогу к Дворцу.

Ничего похожего мы не высмотрели, но зато высмотрели нас.

Над нашими головами раздался резкий заливистый свисток капральской дудки, кусты раздвинулись, из них обрушились нам на головы солдаты.

Они окружили нас плотным кольцом, уперев штыки в грудь.

О сопротивлении нечего было и думать, тем более, что солдаты были как на подбор, ростом и статью вровень Буяну, а некоторые и Медведю.

Да и куда было бросаться на ружья с палицей, саблями, да мечами? Мы сложили оружие.

Вперёд вышел высокий седой капрал, лицо которого украшал чудовищный шрам, точь-в-точь такой же, как у Буяна, только через другой глаз. Разглядев среди нас товарища по несчастью, капрал с удовольствием потёр громадные ладони, и весело гаркнул, подмигивая единственным, как и у Буяна, глазом:

- Гляди-ка! Тоже меченый. Прям как в зеркале себя вижу! Ну и рожа у тебя, паря! Где ж это тебя так разукрасили, в каких таких боях-сражениях? Небось, в трактире, по питейным делам чего не поделил? Или жена дома ума вкладывала ухватом?

- Я не в трактире воевал, а в чистом поле с врагом сражался, - не стал отмалчиваться Буян. - В честном бою и увечье получить не зазорно. А вот тебе рожу точно женка когтями ободрала, наверное, хотела покраше сделать, уж больно ты страшон.

Солдаты не удержались и сдержанно хохотнули.

- Языкатый мужичок нам попался, - прищелкнул языком капрал. - Мы посмотрим, как ты заговоришь, когда тебя на дыбу вздёрнут, и язык укоротят. Вместе с головой. У нас шпионам одна дорога.

- Мы не шпионы! - обиделся Черномор.

- Гляди! - восхитился Капрал, присев перед ним на корточки. - Карла! Надо господам Инператорам скорее отвести, они любят уродцев. Наденут на него кафтан с бубенцами, да колпак дурацкий, пускай смешит. Ты кувыркаться умеешь?

- Я что тебе, скоморох, что ли? - рассердился обидчивый Черномор, задиристо выставив бороду.

За эту бороду и ухватил его капрал.

- Эту мочалку тебе, карла, сбрить придётся, шуту не положено волосатым быть! - пригрозил он.

- А инператорам что, шуты нужны? - заинтересовался Яшка.

- Шуты всегда нужны, - подтвердил капрал. - Они у нас быстро кончаются.

- Как это - быстро кончаются? - не понял Яшка. - Как могут шуты быстро кончаться?

- Обыкновенно! - хохотнул капрал. - Как брякнут лишнее, так и кончаются. А ты шут?

- Да нет, - замялся Яшка. - Я просто так спросил...

- Не юли! - поднес к его носу кулачище капрал. - Если шут - так и говори. Возможно, поживёшь ещё немного.

- Ну, если немного поживу, - оживился скоморох, - тогда веди к инператорам, тогда мне самое место в шуты инператорские, сгожусь.

- Для порки ты сгодишься, - кивнул капрал. - Ты часом не скоморох будешь?

- Скоморох, - радостно согласился Яшка.

- О, брат! - скривился капрал. - Скоморохов сразу - раз и квас! Скоморохов господа инператоры испокон веку вне закона держат. Скоморохи богохульники и первейшие смутьяны. Их ещё сам князь Владимир на кол сажал. А уж как их при Иване Василиче, Грозном царе, трепали! Медведями на царском дворе травили. Так что ты, брат, если и поживёшь ещё, то совсем малость. Ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы на царский двор довести.

- У вас что, тоже медведи есть? - ужаснулся скоморох.

- У нас всё есть! - хохтнул бравый капрал. - Не токмо медведи - тигры имеются. И снежные барсы, подарок Персидского хана. Так что, голубчики, давай, пошли на плац.

Мы переглянулись, не понимая, зачем нас поведут на плац. Но спросить никто не решился, опасливо поглядывая на увесистые кулаки капрала, и мы послушно пошли, окружённые частоколом штыков, следом за бравым капралом.

Повели нас вдоль полосы прибоя, где по пути встречались аккуратные, свежевыкрашенные полосатые будочки. Возле них стояли как истуканы, держа тяжёлые ружья рослые бравые солдаты в чудных островерхих шапках, надвинутых на сурово сдвинутые брови.

Проходя мимо будок, капрал, шедший впереди, с нескрываемым удовольствием переходил на строевой шаг, высоко перед собой выбрасывая неестественно прямые ноги.

Он старательно прижимал левую руку к бедру, а правой, согнутой в локте, салютовал прямым палашом часовым в будках.

Яшка шёл следом, и бубнил под нос, обидевшись на капрала за его нелюбовь к скоморохам. Капрал слушал, слушал, и заявил скомороху, что если тот имеет желание получить порку прямо сейчас, может продолжать. Если хочет с поркой потерпеть до Дворца, пусть помолчит.

Скоморох получить плетей немедленно не захотел, надулся и замолчал.

Песчаная полоса повернула направо, перед нами открылась маленькая гавань с деревянным причалом, возле которого стоял, выставив по бортам начищенные пушки, корабль с распущенными белоснежными парусами. На мачте корабля развивались рядом два флага: один с двуглавым орлом, а второй белый, с синим диагональным крестом.

Ещё один флаг развивался на корме корабля. На борту горели на солнце медные буквы: "АЗОВЪ".

Капрал перешёл на парадный шаг, следом за ним и наши караульные. На палубе мы не увидели ни одного человека.

- Кому же вы честь отдавали? - спросил осторожно Буян, предусмотрительно выждав, когда мы пройдём вдоль всего корабля.

- Кораблю! - гаркнул капрал. - И флагам. Видишь, на мачте два флага рядом? Один, тот что с синим крестом, это Андреевский флаг, второй - с двуглавым орлом - штандарт императорский. Если рядом с флагом штандарт императорский висит, значит на борту император. Ясно?

- Ясно, - уважительно кивнул Буян. - А почему ещё один флаг на корме висит?

- Это Георгиевский кормовой флаг, им боевые корабли награждались. Это - линейный парусный корабль "Азов", он первым был кормовым флагом награждён, за участие в Наваринском сражении. Честь мы отдавали и кораблю, и императору, который на корабле находится.

За поворотом нас ждали две полосатые будки по сторонам посыпанной песком, перемешанным с толчёным кирпичом, плотно утрамбованной дорожки, упиравшейся в запертые высоченные ворота.

С нашей стороны песчаную дорожку перекрывал полосатый шлагбаум, из-за которого вышел офицер в треуголке.

- Здравия желаю! - вытянулся перед офицером капрал.

- И ты здрав будь, Михеич. Кого это привёл? - спросил офицер, с брезгливым любопытством рассматривая нас.

- Да вот, - развёл руками, словно извиняясь за нас, капрал. - Шляются тут всякие. Как мёдом им тут намазано.

- Охота тебе таскать их по Острову? - зевнул офицер, прикрыв рот ладонью в белой перчатке. - Утопил бы на месте.

- Не велено, - с сожалением вздохнул капрал. - Приказано всех задержанных ко Дворцу предъявлять.

Офицер дал сигнал, солдат поднял за веревку шлагбаум. Нас подтолкнули весистые удары прикладов в спину, мы не вошли, а буквально влетели в калиточку рядом с воротами.

Нас оглушил грохот нескольких десятков барабанов, выбивающих дробь. Мы вышли за спины команде барабанщиков, которые увлеченно лупили палочками в свои инструменты.

Перед ними был огромный плац, по которому разворачивались парадным маршем шеренги солдат. По периметру роскошного плаца стояли ровными рядами солдаты в разноцветной форме, сияя штыками. По плацу разносились резкие слова команд, развевались над сомкнутыми рядами разноцветные знамёна.

На противоположном конце плаца, стояла высокая трибуна, украшенная гирляндами живых цветов и веток хвои. На трибуне стояли маленькие фигурки в треуголках с пышными перьями плюмажей, сверкая пуговицами мундиров, начищенных так, что солнечные зайчики, отлетая от этих пуговиц, слепили нас на другом конце площади.

За спиной блестящих военных, мимо которых проходили торжественным маршем войска, возвышался величественный и мрачный Дворец.

Я сразу узнал его. Это было совсем не трудно. Я родился и вырос в Питере. Там поступил учиться в институт физкультуры имени Лесгафта. Только после этого мои родители переехали жить в Москву. Так что Питер я любил и знал хорошо, а Инженерный, или Михайловский, замок, тем более.

Кто в Питере не знает место, где был убит один из самых таинственных царей в русской истории - Павел Первый? Согласно легендам, до сих пор в бесконечных мрачных анфиладах дворца бродит, стуча ботфортами и тростью по начищенному до зеркального блеска паркету тёмных переходов и мрачных огромных зал, тень убиенного императора.

Вот уж никак не ожидал увидеть здесь, на Ведьминых Островах, Михайловский замок. Я вспомнил, что он был построен в Петербурге во время краткого царствования Павла Первого, по проекту великого архитектора Баженова, умершего, не дожив до окончания строительства, которое вёл после его несправедливого отстранения, архитектор Бренна.

Недолго пришлось пожить в замке и его владельцу - императору Павлу.

В марте 1801 года, ночью, в покоях только что выстроенного дворца, его убили заговорщики. С тех пор имя убитого императора наложило тень на дворец, окутало его мрачными легендами, преданиями, слухами и кривотолками.

Над Дворцом тяжело развивались на ветру сразу несколько штандартов с двуглавыми орлами.

- Почему столько Императорских флагов на Дворце? - спросил я тихо Буяна.

- Это не флаги, - сердито дёрнул щекой, услышав вопрос, капрал Михеич. - Я говорил, а ты, бестолочь, простых вещей запомнить не можешь: это императорские штандарты!

- Ты сам говорил, что штандарт вывешивают там, где находится император, - удивился я.

- Как говорил так, как оно и есть! - сухо ответил Михеич.

- Сколько же во дворце императоров?! - ахнул я.

- Сколько нужно, столько и есть, - нетерпеливо отозвался Михеич. Посчитай штандарты, узнаешь. И не все инператоры здесь. Кто на корабле, кто на прогулке, кто на охоте. Не все инпереаторы парады жалуют.

- Неужели столько царей на Руси поубивали?! - ахнул я.

- Да уж, - вздохнул печально капрал. - Почитай ни один государь своей смертью не помер. И чему только вас там, теперешних, обучают? Шагай к домику жёлтому.

Он указал пальцем на маленький домик в углу плаца. От самого домика видна была только красная островерхая черепичная крыша с высокой жёлтой трубой. Всё остальное надёжно скрывал высокий глухой забор с воротами, в которых было квадратное окошко размером с ладонь.

Мы бегом, держась за спинами вытянувшихся во фрунт солдат, поспешили к домику. Капрал стукнул в ворота, окошко приоткрылось, кто-то глянув в него и распахнул ворота, куда нас затолкали ретивые охранники. Ворота захлопнулись, а мы сказались в тесном дворике.

- Принимай, господин сержант Панкрат Матвеевич, арестантов на гауптвахту, - обратился Михеич к рябому большерукому верзиле, с пышными седыми усами и большим красным носом, опиравшемуся на толстую суковатую палку.

- Чего ж не принять? - вынув изо рта трубку, хмуро посмотрел на нас из-под густых седых бровей неприветливый и мрачный Панкрат Матвеевич. - На то и гауптвахта, чтоб арестантов принимать.

- Места у тебя хватит? Сумеешь запихнуть этих разбойников?

- На то она и гауптвахта, чтобы в ней всегда места хватало, - всё так же угрюмо отозвался мрачный Панкрат.

- У тебя там народу, наверное, полно? - хитро глянул на него капрал.

- Ну, поперва, скажем, ежли нужно будет - я их, как сельдей в бочку набью, - пообещал "добрый" Панкрат Матвеевич. - К тому же нет сейчас никого на гауптвахте.

- Как это так - нет никого? - удивился капрал. - Вчера только двенадцать арестантов у тебя под стражей содержалось?!

- Вчера содержалось, - кивнул невозмутимый Матвеевич.

- И куда они подевались? - спросил капрал.

- Как так - куда? - зевнул, наскоро перекрестив рот, Панкрат Матвеевич. - Троих в гвардию забрали, а остальных господа Императоры казнить приказали. Кого колесовали, кого расстреляли, кому голову отрубили.

- Во, слыхали? - весело ткнул меня в бок капрал, приглашал порадоваться вместе с ним.

Я предусмотрительно промолчал, радоваться почему-то не хотелось.

- Ты их хотя бы по именам переписал? - спросил хмурый Панкрат Михеича.

- Пустое дело разбойников переписывать, родословную у них спрашивать. Сам знаешь, они все Иванами называются. Пиши, как обычно, Иваны, родства не помнящие.

Сержант Панкрат пересчитал нас, тыча в грудь суковатой палкой. Снял с пояса связку больших ключей и кивнул на двери весёлого желтого домика, совсем не похожего на гауптвахту.

Внутри весёлого снаружи домика нас ждало большое разочарование. Повели нас не в уютные комнаты, а велели спускаться в подвал, к обитой кованым железом двери.

На своё несчастье я замешкался на ступенях, сержант безжалостно огрел меня палкой по спине, отчего я по ступеням не спустился, а скатился кубарем прямо на головы друзьям.

Сержант, опираясь на толстую палку, которую я сразу же возненавидел, спустился следом, огрел палкой зазевавшегося Ивана. Солдат открыл низкую дверь, в которую мы с трудом протискивались, встав на четвереньки, а нас подгоняли сзади, веселясь, пинками и ударами прикладов и палки, сержант и охрана.

За дверями нас ждала сырая и холодная камера, в которой был земляной пол, на нём лежала прелая солома по углам, накрытая сгнившим тряпьем, это были наши кровати.

- Эй! Изверги! - крикнул, набравшись храбрости, скоморох. - Пожрать хотя бы дадите?

- Зачем покойнику жрать? - хохотнул кто-то за дверями.

- А если мне по нужде нужно?! - не унимался Яшка.

- Тебе нужно, ты и ходи, - равнодушно ответили из-за дверей, и добавили: - Куда хочешь.

- Вот это мы влипли, - вздохнул после долгой паузы Буян.

- Да уж, - согласился с ним скоморох. - Попали мы, как кур в ощип.

- Почему капрал сказал, чтобы нас не спрашивали об именах? поинтересовался я у Буяна. - И почему он сказал нас Иванами писать?

- Они нас за разбойников считают, - пояснил Буян. - А когда беглых ловят, или разбойников, про имена спрашивать начинают, те, чтобы не выдавать себя, если что за ними водится, грехи какие, называются Иванами, а про родство говорят, что не помнят. Иванами, родства не помнящими таких зовут. А ещё так называют тех, кто родственников позабыл, кто Родине изменил...

- Давайте думать, что делать будем? - спросил Черномор. - Что предпринимать?

- Для того, чтобы думать, у нас атаманы да воеводы имеются. Да целых два: ты, да Буян, - ехидно вставил скоморох. - У вас на плечах кочаны большие, вы и думайте.

- Что там думать? - зевнул Буян. - Отсюда одна дорога - на плаху. Чего суетиться зря?

- На какую плаху?! -подпрыгнул скоморох, ударившись головой о низкий потолок. - Ты что мелешь?! Думать давайте! Вон нас сколько, неужели ничего не придумаем?!

- То-то, - пригрозил кулаком Буян. - Сразу вспомнил, что нас много! "Пускай атаманы думают". Всем думать надо, может, что и придумаем. Одна голова хорошо, а много - ещё лучше.

И мы стали думать.

Глава тридцать вторая

Алёша и присяга

Мы стали думать, но как выбраться из этого мрачного подвала, придумать не могли.

Я вспомнил историю легендарного графа Монте-Кристо и поделился подробными воспоминаниями о прочитанном с приятелями.

- И что ты предлагаешь? - усмехнулся Буян, с большим вниманием и интересом выслушав моё повествование. - Начинать землю рыть? Ты не помнишь, сколько времени твой граф, как его? Мотя, что ли? Сколько лет он подкоп рыл?

- Точно не помню... - смутился я, вспомнив, что несчастный граф рыл подкоп много лет. - Долго он его рыл. И попал, кажется, не на волю, а в соседнюю камеру. К тому самому аббату, который ему остров с сокровищами завещал.

- Видишь, много лет рыл. Да и то не туда вырыл, - вздохнул Буян. - А нам и мышиную нору не успеть выкопать: слыхал, как сержант рассказывал про тех арестантов, что перед нами здесь были? Нас долго держать не станут. Суд у них короче воробьиного носа.

Устроившись на полу, мы ещё какое-то время пытались найти выход из создавшегося печального положения, но ничего путного так и не придумали.

Мы уже смотрели тревожные сны, когда низкая дверь заскрипела и открылась. Скрип и скрежет были такие ужасные, что мы проснулись, невольно щурясь от света фонаря, поставленного на пол с той стороны низких дверей. В голове замелькали страшные мысли о пыточных подвалах, о страшных допросах с пристрастием и тайных казнях. Представив всё это в подробностях, услужливо предоставленных разгулявшейся фантазией, я поневоле вздрогнул.

За дверью кто-то приказал глухим голосом:

- Ты, который со шрамом на роже, вылезай сюда!

Мы уставились на Буяна, он вздохнул, натянуто улыбнулся всем нам и, встав на четвереньки, перекрестился, и полез в низкие двери.

Мы притихли, обратившись в слух. Неугомонный скоморох пополз в угол возле дверей и устроился там.

- Ты откуда пришёл? - строго спросил невидимый солдат Буяна. - Откуда взялся?

- Как это откуда взялся? - переспросил Буян. - С болота пришёл. Из трактира "Чай в присядку".

- Спьяну на болото забрели, что ли?

- Почему спьяну? - обиделся Буян. - Мы трезвее трезвого все.

- А говоришь, что прямо из трактира. Покажи-ка, что за образок у тебя на груди висит? - приказал солдат.

- Ну да! Я тебе покажи, а ты его заберешь, - отказался недоверчивый Буян. - Образок мне женщина одна подарила, не могу я образок этот никому отдать.

- Сам не покажешь, я тебя пристрелю! - пригрозил невидимый солдат.

- Ну, смотри, только, чур, не забирать! - согласился Буян.

. - Это матери моей образок! - воскликнул солдат

- Ты Макаровны сын, что ли?! Тебя Алёшей зовут?

- Ты откуда знаешь, как меня зовут? - воскликнул солдат. - Откуда мать мою знаешь?

- Мать твоя с прошлого года по болоту бродит, тебя ищет. Мы ей поначалу и помогли, трактир наш показали, чтобы она хотя бы обогреться могла, обсушиться. Она нас сюда она привела. Ей самой нельзя идти. А мне дала образок этот, чтобы ты нас по нему узнал. Мы обещали тебя ей вернуть.

- Вас я выведу, а сам не смогу с вами пойти. Меня дядька Панкрат Матвеевич выручит, он мне как родной, а уйти не смогу, я слово дал.

- Какое слово?! Кому ты служить обещал?! - хлопнул себя по бокам Буян. - Это же не настоящие цари, а призраки. Как можно призракам обещания давать?!

- Можно, нельзя, а дал, - прервал Алеша.

Мы выбрались в коридор и при свете лампы разглядели молодого парня, неуловимо похожего на Макаровну.

- Куда ты нас вести собираешься? - спросил его Черномор. - Мы должны Сокровища добыть, за этим и пришли. Помоги нам.

- Как я могу помочь, когда сам не знаю, где Сокровища эти лежат. Знаю, что где-то во Дворце, а вот где? - развёл руками Алёша. - И не дадутся вам Сокровища. Я сам слышал, как Главный Хранитель, есть тут такой старый-престарый Колдун, который всеми чудесами ведает, сказал, ещё когда вы сюда шли, что вы не опасны, потому что вы не все, кто по зароку должен был быть, пришли. Так что если хотите Сокровищами овладеть - вам нужно всем вместе собраться. Иначе ничего не получится.

- Хорошо, - согласился после краткого раздумья Буян. - Как мы с Острова уйдем? На мост шагу ступить не сможем, Ведьмы на кусочки порвут. Может, попробуем Сокровища боем взять?

- Каким боем?! - усмехнулся Алёша. - Ты что, не видел на плацу, сколько тут войска?! Полки! В капусту изрубят. Силой во Дворце ничего не возьмёшь.

- Через Ведьмин мост как мы пойдём?

- Через мост Ведьмы не пропустят, - покачал головой Алёша. - Нужно корабль захватить.

- Вот здорово! - восхитился наш воевода. - Почему бы тогда сразу Дворец не захватить?!

- Дворец вы не захватите, - серьезно ответил Алёша. - Во дворце охраны - пруд пруди. А вот на корабле команды - всего ничего.

- На таком здоровом корабле никакой команды? - не поверил Черномор. Быть того не может!

- Вы про "Азов" говорите, - догадался Алёша. - "Азов" вам не взять. Если и возьмёте, не управитесь. Для того, чтобы его в плавание вывести, обученная команда нужна. Да и команда там, на борту, заслуженная, боевая, вам с ней не совладать. Вам нужно взять "Болотного Крокодила".

- Какого крокодила? - вмешался скоморох. - Зачем нам крокодил? Мы что, верхом на крокодиле поедем? И где ты видел болотного крокодила?

- Это парусник так называется: "Болотный Крокодил", - пояснил Алёша. - Он стоит за кормой "Азова". Совсем маленький парусник, его "Азов" захватил.

- Как же мы на нём поплывем? - деловито осведомился Медведь. - Лично я на кораблях никогда не плавал, даже на самых маленьких, да ещё под парусами. И другие, насколько я знаю, тоже. Как мы там со парусами да снастями разберемся? И куда плыть на болоте?

- Это парусник болотных пиратов. Его только вчера утром "Азов" взял вместе с командой, она там же и заперта, сидит в трюме вместе с капитаном. Охраняют их всего два солдата. Если с ними справитесь, команду можно заставить отвезти себя куда угодно, особенно, если пообещать им золото. Пираты жадные.

- Где же мы золото возьмем? - изумился Иван.

- Я же сказал пообещать, - уклонился от точного ответа Алёша. - В крайнем случае, можно пригрозить. Это на них тоже действует. Или поставьте им условие: пускай везут вас туда, куда вам надо, или вы их здесь оставите. А здесь их утром сразу повесят. Только смотрите за ними в оба. Болотные пираты ужасно коварные, злые и беспощадные, глаз с них не спускайте.

- Куда же мы по болоту уплывём? - недоумевал Черномор. - Никогда не слышал, чтобы по нашему болоту корабли плавали.

- Откуда я знаю, куда вы уплывёте! - рассердился Алеша. - Я сам никуда не плавал, во Дворце всё время службу нёс. А вот "Азов" постоянно плавает. Ещё и пиратов вылавливает. Раз есть пираты, значит, есть и другие корабли на болоте. Иначе кого тогда пираты грабят? А если есть корабли, значит, они куда-то плавают.

- Всё! - решился Буян. - Уходим! Берём корабль, а там посмотрим. Всё лучше, чем сидеть и покорно дожидаться казни. С кораблем Черномор должен помочь. Зря, что ли, у него фамилия такая морская? Соображает, наверное, в кораблях.

- Откуда?! - удивился Черномор. - С чего это ты решил, что у меня морская фамилия? Я в жизни на море не был.

- Ну как же: Черномор, Чёрное море, корабли, чайки... А что - нет, что ли? - ехидно усмехнулся Буян.

Меня не потому, что я на Чёрном море был, так назвали, - рассердился походный атаман. - Это когда я был злым Колдуном, меня так назвали. Черномор означает - чёрный мор, чёрная смерть. Понял?

- Как не понять! Мурашки по коже от такого имени побежали, - сделал испуганное лицо Буян, отодвигаясь от Черномора.

- Так вы идёте, или болтать будете? - спросил нетерпеливо Алёша, даже прикладом пристукнул. - Так вяжите меня, скоро смена караулов! Пароль на постах: Гатчина. Поняли?

- Как не понять! - согласился Буян. - Только вязать мы тебя не будем. Ты с нами пойдёшь. Я твоей матери обещал тебя домой вернуть, я свое слово сдержу. А нам наказ выполнить нужно. И ты нам в этом поможешь.

- А как же моё слово?! - развел руками Алёша.

- Ты присягу давал императорам служить верой и правдой? -спросил Черномор.

- Не давал я присягу, - ответил Алёша. - Я слово давал, когда спросили, буду ли я служить. Здесь царям присягу не дают, они обижаются, если не каждому в отдельности. А их здесь столько, что они сами путаются. Так что присягают здесь Отечеству.

- Вот видишь! - обрадовался Буян. - Присягу императорам ты не давал, а слово вынудили дать, это военная хитрость получилась. Ты жизнь свою спасал, потому и пообещал служить. Присягал же ты Отечеству, а оно дома, настоящее Отечество, которому ты служить присягал, а не здесь, среди призраков.

Алёша согласился с доводами Буяна. Обрадованные тем, что Алёша с нами, мы поспешили в камеру, завалились на гнилую солому и спали сладко до самого утра.

Глава тридцать третья

Служба Государева. Царевич Димитрий.

Разбудили нас рано утром, и пинками выгнали на плац. Едва светало, моросил осенний дождик. Нас построили шеренгой. Мимо прошлись, брезгливо оглядывая нас, несколько человек в длинных шинелях непонятного покроя. Они встали в сторонке, к ним побежал сержант Матвеевич, о чем-то переговорил, и осматривавшие нас поспешно ушли.

Матвеевич ткнул в грудь скомороха и Черномора:

- Ты, мелкий, и ты, борода, пойдёте в шуты придворные.

Скоморох открыл рот, но сержант затопал ногами, застучал по плацу палкой, и заорал:

- Мааарш!

От крика сорвались с крыши спящего Дворца перепуганные голуби, и суматошно взвились в серое небо, отчаянно хлопая крыльями, словно показывая, как трепещет у них с перепугу душа.

Скоморох предусмотрительно заткнулся, их с Черномором утащили во Дворец.

- Надо радоваться, что живы остались, - недовольно пробурчал сержант. - Они ещё разговоры разговаривают.

Он ткнул Медведя в грудь палкой:

- Ты пойдёшь в гвардию, к Императору Павлу Первому. А ты - в гвардию Императора Петра Третьего.

Он ткнул в грудь Ивана. Их отвели в сторону Дворца, остались я и Буян.

- Ты, - ткнул палкой в грудь Буяна сержант Матвеевич, - будешь служить императору Иоанну Шестому...

- Разве был такой царь? - удивился я.

- Был, - процедил сквозь зубы сержант Матвеевич. - По счету царей Третий, а если по Великим Князьям Московским считать, - Шестой.

- Я про него ничего не слышал, - признался я.

- Про него мало кто чего слышал, - вздохнул грустно сержант.

Буяна увели, остался я один.

- А ты, паря, поедешь с дьяком Михаилом Битяговским.

- Куда? - удивился я.

- На кудыкину гору! - разозлился сержант. - Не кудыкай, дороги не будет. Поедешь в Углич служить, к малолетнему царевичу Димитрию.

Не дожидаясь дальнейших вопросов, повернулся ко мне спиной и пошел прочь, держа спину прямо, голову откинув назад. Со спины казалось, что он ранец несёт, который ему плечи разворачивает и спину выпрямляет. Возле меня остались двое солдат, одним из которых был Алёша. Он шепнул, желая ободрить:

- Держись, брат, что-нибудь придумаем. Главное, не делай глупостей. Времена дикие, законы тоже. Ни во что не влезай, держись в стороне...

- Как же мы в Углич поедем? - спросил я Алёшу. - Мы что, с болота уедем?

- Об этом не думай, - махнул рукой Алёша. - Здесь, куда бы ни ехал, куда бы ни шёл: хоть в Индию, всё равно будешь оставаться на Острове. Здесь своё, особое, время, свои расстояния.

- Что это за название у города - Углич? - спросил я. - Там что, уголь добывают?

- Чудак человек, - улыбнулся суровый Алёша. - Его так назвали потому, что он стоит на изгибе Волги, она там углом поворачивается, город и назвали Углич, - угол, на углу стоящий.

- Чудное название, - улыбнулся я.

- Названий у городов наших чудных много, - согласился Алёша. - Вот, например, Кемь. Знаешь такой город?

- Это где-то на севере, - не очень уверенно постарался вспомнить я.

- Там, - подтвердил Алёша. - Этот город совсем чудно своё название получил. Это было совсем дикое место, даже названия не имело, туда ссылали каторжан. Дела каждого арестанта рассматривал сам Пётр Первый. Если человека следовало отправить куда-то далеко, в особо суровые места, царь писал на бумаге: "К едрёной матери", правда, ещё покруче, но почти так. А поскольку бумаг было много, на каждой расписываться - время дорого, стал Пётр сокращать, писать три первые буквы: К. Е. М., К Едрёной Матери. А название город этот получил так. Арестанты спрашивали друг друга, кого куда отправляют, и те, кого отправляли в место без названия, говорили, в КЕМ. Так и привилось, только мягкий знак на конце добавился.

Таких названий по России полно. Например, Вины. Это место стояло близко к Новгороду. Здесь, останавливался на ночлег Пётр Первый с Алексашкой Меньшиковым, пили вино, ночевали, а утром ехали в Новгород. Так и назвали место Вины, место, где вино пили. Там же есть село и вовсе со странным названием - Яжелбицы. Это с Александром Невским связано. Говорят, что именно на этом месте Новгородский князь Александр, позже прозванный Невским, дал ответ немецким рыцарям, на их предложение сдаться и платить дань. Он сказал:

- Не бывать тому! Я желаю биться!

В память об этом и назвали место целой фразой: Яжелбицы - я желаю биться...

В тех местах вообще чудесные названия: Миронеги, Ижицы, Долгие Бороды, а рядом - Безбородово. Сам можешь подумать, откуда и почему какие названия появились. Всё это на Валдайской возвышенности, рядом с нами. Здесь места такие: двадцать восемь процентов - леса, тридцать процентов болота. Валдай местами чудесными славится. А ещё колокольцами Валдайскими. Помнишь стихи? "И колокольчик, дар Валдая, звенит уныло под дугой...".

Валдайские колокольчики на весь мир известны. На Руси их ещё потому любили, что у них звон особый. Говорят, все Валдайские колокольчики от одного большого колокола пошли. Угличский колокол, тот самый, который народ к бунту призвал, в Москве наказали, язык ему вырвали и плетьми били. Наказав, повезли обратно, чтобы в тюрьму навсегда заточить, а он упал с саней и рассыпался на сотни и тысячи маленьких колокольчиков...

К нам подошёл мрачный широкоплечий мужик в чёрной рясе и кивнул мне:

- Пошли за мной, парень.

Повернулся и пошёл по плацу, загребая носами громадных сапог. Я бросился догонять.

Он вышел за ворота, через которые нас вчера ввели, за шлагбаум, там уже стояло несколько телег, готовых в путь. Большинство телег были нагружены, прикрыты рогожами и обвязаны верёвками, а в двух телегах сидели люди.

- Поедешь с сыном моим, Данилой, да с племянником Никитой Качаловым, - указал дьяк на вторую телегу, в которой сидели нахохлившись не выспавшиеся подростки, укутанные в кожушки. Я посмотрел на них, и мне стало холодно. Один из подростков подвинулся и буркнул мне:

- Залезай, да на вот, прикройся, в дороге продует в такой одежонке.

Он бросил мне старый овчинный тулупчик. Я полез в телегу и с удовольствием укутался, завалившись поглубже в свежее, душистое ещё сено.

С передней телеги дьяк Михаил Битяговский крикнул:

- Поехали!

Наш маленький обоз тронулся, впереди поскакали несколько всадников с гиком и свистом. Так мы и ехали, я даже не знаю точно сколько, потому что спал почти всю дорогу. Меня растолкали, в руку сунули краюху хлеба, посыпанную крупной солью. Я с съел её и опять заснул.

Проснулся от тычка в бок.

- Ты чего развалился боярином? - недовольно смотрел на меня один из подростков. - Помогай, давай, телеги разгружать. Приехали.

Я соскочил с телеги и огляделся. Мы стояли возле каменных палат с причудливым высоким крыльцом. Возле палат стоял небольшой домик, в который и относили мешки с телег. Напротив палат, через маленькую площадь, возвышалась колокольня, с которой смотрел на наш приезд, перевесившись через перильца, пономарь.

- Не свались с колокольни, ворон! - крикнул ему дьяк Битяговский.

Пономарь даже ухом не повел, напротив, словно нарочно, словно дразнился, ещё больше перевесился вниз.

На крыльцо вышла полная женщина в длинном платье и отороченной мехом безрукавке. К ней подошёл дьяк, стал что-то пояснять, показывая на разгружавшиеся телеги.

- Смотри, - указал мне на женщину кивком головы сын дьяка, Данила. Мамка царевича, Волохова.

- Мать царевича? - переспросил я.

- Дурак! -щёлкнул меня по затылку Данила. - Не мать, а мамка, вроде как главная нянька. Понял? Она за домом присматривает, за всем хозяйством. А мать царевича наверняка спит ещё.

- Понял, - почесал я затылок, но в драку благоразумно не полез.

Весь день носился колесом по городку с поручениями дьяка Битяговского. К вечеру дворовые слуги собрались ужинать в низкой длинной горнице, плохо освещённой лучинами. За длинным столом, сбитым из толстых досок, сидели слуги, няньки, дворовые. Ели остатки с царского стола.

Меня поселили в комнату с маленьким окном, затянутым бычьим пузырём, стёкла были большой редкостью. В комнатке я спал вместе с сыном Битяговского и его племянником Никитой. Было поздно, когда я проснулся от звука приглушённых голосов.

Стараясь не шуметь, повернулся на лавке, на которой спал, и выглянул из-под тулупа.

За столом сидел дьяк Михаил Битяговский, рядом восседала толстая Волохова, мамка царевича. Перед ними стояла квадратная бутылка толстого стекла, и две медные чарки, к которым оба часто прикладывались.

Дьяк вполголоса рассказывал племяннику и сыну, которые тоже сидели за столом. Как видно, он выпил, ему хотелось поговорить.

- Послали нас сюда, в Углич, а здесь кругом родня царевича - Нагие, они чужих не любят. Мы для них - люди Годунова. А они его не жалуют.

- Не то слово, - перекрестилась Волохова. - Люто ненавидят. Слух прошёл, что Борис Годунов отравить пытался царевича малолетнего, а потом сюда сослал. Царевича мать воспитывает в ненависти к Годунову и боярам Московским, она не кто-то, а жена Ивана Грозного...

- Жена! - гоготнул дьяк. - Седьмая по счету.

- Как никак, а царица, - упрямо возразила Волохова. - А её - в ссылку. Каково ей? Вот она и лютует. И нас, людей Годунова, все здесь не любят. Сына к злу приучает. Виданное ли дело, десятилетний малец животных мучает, а мать его нахваливает. Зимой налепил полный двор снеговиков, достал сабельку и давай им головы рубить. И говорил, как станет царём, так будет поступать со всеми боярами, кто верой и правдой служит Годуновым.

- Проклятая служба нам досталась, наплачешься, - вздохнул дьяк. - Не дай Бог, что с царевичем случится!

- Царевич болен, падучая у него, - закрестилась мамка. - Припадки часто случаются...

Я заснул, и дальше не слышал. После я крутился как белка в колесе, меня загонял дьяк, посылая то за одним, то за другим.

В тот роковой день с утра светило скудное солнышко, я сидел на корточках во дворе, прислонившись спиной к стене. Как всегда со звонницы свешивался любопытный пономарь, а возле крыльца возился с мальчишками царевич.

Был он мал ростом, лицом необычно бел, на плечи спадали редкие русые кудри. А брови были густые и черные. Мальчишки играли в "тычку": кидали ножик в землю. С крыльца за ними наблюдала, не спуская глаз, мамка Волохова. Ее позвали зачем-то в палаты, она пошла в дом, тяжело переваливаясь на толстых, коротких ногах.

Мне было скучно. Дьяк Битяговский, с которым я должен был куда-то ехать, задерживался. Царевич играл с его сыном, и с сыном мамки.

Пономарь так и висел грудью на шатких перильцах, смотрел свой средневековый "телевизор", бесконечный сериал. Вместо экрана, наблюдая за тем, что происходит во дворе.

Я пригрелся на солнышке, и задремал. Проснулся от дикого крика:

- Убииииилииии! Убилиииии! Годуновы царевича убилиииии!

Кричала, потрясая руками, вырывая у себя из простоволосой головы седые волосы, выскочившая на крыльцо женщина в чёрных одеждах.

Я оглянулся и обомлел: царевич лежал на земле и дёргался, судорожно извиваясь всем телом. На горле у него алела рана. В руке был зажат нож, которым он тыкал себя, в припадке не понимая, что делает. Над ним склонились растерянные сыновья дьяка и мамки, пытаясь отобрать ножик. Сама Волохова, выскочившая на крики, переваливаясь утицей бросилась к мальчику.

И тут грохнул над головами колокол. Это любопытный пономарь, смотревший сверху во двор, ударил в колокола, услышав вопли о том, что царевича убили.

- Что ты делаешь, проклятущий?! - погрозила мамка Волохова. - Сейчас народ сбежится!

- Звони! Звони! - исступленно кричала женщина в чёрном. - Пускай народ идет! Пускай все знают, что люди Годунова царевича убили! Смееерть им! Смерть убийцам! Смерть прислужникам Годунова!

Она сбежала с крыльца и разъярённой птицей, взмахнув широкими рукавами, как чёрными крыльями, набросилась на перепуганную Волохову. Повалила на землю и стала таскать за волосы. Несчастная толстуха пыталась защищаться, но бесполезно. Обезумевшая мать царевича избивала её с безумной яростью. Из дома выскочили на крики люди и, не разобравшись в том, что происходит, закричали:

- Царевича убили! Царицу убивают! Ратуйте, люди добрые!

И бросились беспощадно избивать сыновей дьяка и Волоховой и несчастную мамку. Прибежал дьяк Битяговский, попытался остановить избиение, но понял тщетность своих намерений и полез на колокольню, уговаривая пономаря прекратить трезвонить. Пока он лез на колокольню, прибежали мужики и бабы с коромыслами, дубинами, вилами. Чудом вырвавшаяся Волохова попыталась встать у них на дороге. Упала перед толпой на колени и закричала, раскинув руки:

- Людииии! Одумайтесь! Людиии!

И захлебнулась в крике. Её ударили дубиной по голове. Она потянулась за бегущим мужиком с дубиной, пытаясь остановить, ухватить его за рубаху:

- Игнат! Не трожь их! Они же еще дети!

- А мне всё едино! - заорал бородатый мужик и, отпихнув мамку под ноги набегающей толпы, бросился к сгрудившимся возле несчастных сыновей дьяка и мамки людей, которые безжалостно пинали их ногами.

- А ну, разойдиииись! - заорал мужик. - Дай душу отвести! Дай боярских детишек потоптать!

И обрушил дубину на голову окровавленному подростку. Толпа сомкнулась вокруг ребятишек. Окровавленный царевич лежал в стороне, про него все забыли.

А колокол звонил и звонил, народ всё прибывал. Во дворе стало тесно, когда с колокольни спустился дьяк Михаил Битяговский. Он не сумел попасть наверх, люк на звонницу оказался надёжно заперт, и чёрный пономарь, обезумевший от вида крови внизу, от картин дикой расправы над беззащитными людьми, выплясывал сумасшедший танец, вызванивая что-то дикое.

Дьяк попытался образумить народ. Он кричал:

- Одумайтесь! Почто невинных убиваете?! У царевича падучая! Он сам на ножик наткнулся!

Люди отпрянули от растерзанных тел подростков, и остановились напротив дьяка, тяжело дыша и пытаясь хоть что-то понять. Но продолжить дьяку не дали. Из толпы вышел бородатый Игнат, у которого руки были в крови. Капли крови были у него даже на лице.

- Ты что тут стоишь, боярский прихвостень?! - зорал Игнат, обнажив плохие редкие зубы. - Бейте его, люди православные! Он антихристу служит!

И подавая пример, замахнулся на дьяка дубиной. Дьяк бросился на крыльцо, пытаясь укрыться в доме, но его вытащили на улицу, заодно прихватили ещё кого-то, кто попытался заступиться за него...

Били их жестоко. Толпа совершенно озверела.

Я сидел, как гвоздями ужасом к стене прибитый. Не в силах был даже убежать. Вот он - страшный, жестокий, бессмысленный и беспощадный русский бунт.

Страшно!

С трудом нашёл силы и ушёл со двора, залез на чердак и сидел там два дня без еды и питья, боялся выйти на улицу. Два дня город горел. Жгли всех, кого подозревали в службе Годунову. Убивали служивых людей. Потом в город пришли стрельцы, и были допросы. Всех горожан без разбора на правых и виноватых собрали и погнали пешком в Москву.

Мы шли, подгоняемые кружившимися вокруг нас всадниками. Впереди, на телеге, везли тот самый колокол, в который бил пономарь, подняв народ...

Стояли угличские горожане понурой толпой перед Царским крыльцом, окруженные пешими и конными воинами. Вокруг безмолвствовала толпа москвичей. Стояли долго. Пошёл дождь, но никто из зрителей не расходился. И вдруг я понял эту тишину: народ, безмолвствуя, выражал своё неодобрение Годунову. Боясь открыто поддержать мятежников, вместо порицания окружив их молчанием.

Вот так народ безмолвствует.

Ждали Годунова. Как говорили вокруг - Годунов молился.

- Ему есть о чём молиться, - презрительно сплюнул под ноги стоявший рядом Игнат.

- А тебе не о чем? - не удержался я.

- А мне не о чем, - равнодушно пожал плечом Игнат.

- Это почему же так? Или ты людей не погубил?

- Потому и не о чем мне молиться, что я людей погубил, - равнодушно согласился он. - Бог молитвы мои всё одно не примет. Что его зря беспокоить?

И отвернулся, подняв голову вверх, задрав бородёнку. По лицу его стекали капли дождя, скользя, словно слёзы по грязным щекам. Мне стало жаль Игната, но вспомнились капли крови на его перекошенном от ярости лице, и я отвернулся.

Возле крыльца зашевелились, вдоль него встали щёгольские стражники с маленькими топориками на плечах. На крыльцо вышел высокий, но сутулый, человек. Он встал на верхней ступени и брезгливо осмотрел толпу, стоявшую перед ним.

Лицо у Годунова было восточного типа, широкоскулое. Глаза сужены к вискам. Татарские черты подчёркивали гладко выбритый подбородок и усы, свисавшие по углам губ.

- Приступайте! - махнул рукой Годунов.

По толпе угличан пронесся вздох. Под самое крыльцо вывернулся из толпы зевак полуголый человек, увешанный цепями. На голове у него был железный колпак.

На него замахнулся кто-то из стражи, но Годунов остановил его:

- Не трогайте его! Это юродивый, Иоанн Блаженный, Большой Колпак. Что ты мне сказать хочешь, юродивый? Говори.

- Бориска! Ты голова! - заползал по земле юродивый, гремя цепями. Умная голова, разбирай Божьи дела! Бог долго терпел, да больно бьёт!

Годунов дёрнул усом, юродивого оттащили в сторону. Но было видно, что настроение Годунову он испортил.

- Начинайте же! - топнул ногой Годунов.

Вывезли на площадь колокол, призывавший угличан к мятежу. И вырвали у колокола язык, а потом били его кнутами. То же самое проделали с пономарём. И началась дикая расправа. Часть людей закопали по шею прямо на площади в землю.

- Вот и остолбенели голубчики, - вздохнул кто-то возле меня.

- Почему остолбенели?

- Потому что столбом стоят! Потому и говорят, застыл, как вкопанный, - огрызнулся кто-то. - Шевельнуться не могут. Сейчас клеймить будут: на лбу, и на щеках выжгут слово ВОР. Потому и говорят: "у него всё на лбу написано", "прожжённый негодяй"...

- А почему "ВОР"? - спросил я. - Мы что, что-то украли?

- Ничего мы не украли. Так всех клеймят, кто против власти идёт. Если против власти - значит, вор.

Людей выборочно били плетьми, выжигали клеймо. А после всех пешком погнали в Сибирь. В город Пелым. Меня наказание миновало, а когда выходили с площади, резко выдернули за рукав из толпы.

- Поедешь с ними, - указал стражник на закутанных от дождя в плащи всадников.

Я подошёл к всадникам и увидел, что это сержант Матвеевич и Алёша. Алёша украдкой подмигнул. А Матвеевич сердито сказал:

- Что топчешься? Не тряси штанами. Полезай в седло к Алёшке, поедем дальше службу исполнять.

- Далеко поедем? - спросил я.

- Петру Третьему служить, - шепнул мне Алёша.

Глава тридцать четвёртая

Служба Государева. Пётр Третий.

Ехали мы не долго. С расстояниями на острове происходили чудеса. Можно было перемещаться за день, а то и за несколько часов, на расстояния, которые по карте измерялись в сотни и тысячи километров.

- Страшно было? - шёпотом спросил меня Алёша.

- Страшно, - честно признался я.

- Я знаю, - согласился Алёша.

- Я где-то читал, что царевича Димитрия убили, а оказывается, всё совсем не так было, - поспешил я поделиться увиденным.

- Кто знает, как оно всё на самом деле было, - вздохнул Алёша. История - дело тёмное.

- Но я же сам видел!

- Мало ли что ты видел. Это, брат, как кино. Сегодня одну версию покажут, завтра - другую.

- А где же правда?

- Вернёшься домой, садись и читай. Просеивай прочитанное по крупицам, сверяй. Ищи правду.

В маленьком городке на каждом шагу, на каждой улочке, стояли патрули, проверяли, кто едет. Приехали мы в небольшой каменный дом затемно. В крайних окнах горел свет. На крыльцо вышел гигант в белой рубахе.

- Алексей Григорьевич Орлов, - успел шепнуть Алёша. - Его Императрица недавно графом пожаловала, за то, что помог ей корону получить.

Орлов выслушал сержанта, небрежно взял у него из рук бумагу, и свистнул. На крыльцо выбежал Иван - Болотный Царевич.

Я его не сразу даже узнал. Он был в военном мундире, с ружьём.

- Забери вот этого паренька, - приказал ему Орлов. - Пускай с тобой ночует. Будет бывшему величеству прислуживать, его для этого сюда прислали.

Орлов пошёл в дом, а я замешкался, прощаясь с Алёшей. Иван заторопил, потянул меня за руку, и я оказался в длинном полутёмном коридоре. Иван подвёл меня к крайней двери, а Орлов шёл по коридору дальше, едва не задевая головой низкие потолки. Он был сильно пьян, хотя и старательно не показывал этого. Но в коридоре было видно, что его покачивает. В конце коридора открылась дверь, из неё показался свет, и раздались шумные голоса пьяных людей.

Из двери выскользнула фигура невысокого роста, худая и кривоногая. Человек, пошатываясь, пошёл вдоль стены по коридору и собрался зайти в одну из комнат, но его перехватил огромный Орлов.

- Куда это ты, милостивый государь, Ульрих, направился?

- Я хочу спать, - плаксивым голосом ответил человек, выговаривая слова с сильным иностранным акцентом, безуспешно пытаясь вырваться из могучих лап великана.

- Спааать? - пробасил Орлов. - Это, разлюбезный брат мой Петруша, дудки. Господа офицеры желают вино пить и в карты играть. Изволь быть рядом. Или ты нами брезгуешь?

Тщедушный человек совершил ещё одну слабую попытку ускользнуть за дверь, но Алексей Орлов обнял его могучей рукой за плечи и утащил за собой.

Они скрылись в комнате в конце коридора, куда Орлов буквально запихнул встреченного им в коридоре человека. Их приход встретили в комнате дружным весёлым гоготом, и дверь захлопнулась.

- Что это за иностранец? - поинтересовался я у Ивана.

- Это вот и есть сам царь Петр Третий, - ответил он. - Он сын дочери Петра Великого Анны Петровны Его свергла с престола жена, Екатерина Вторая. Ей помог в этом Алексей Орлов, брат её любовника, Григория Орлова.

- Куда Алексей Орлов царя повёл?

- Они его заставляют день и ночь в карты играть и пьянствовать. Насмотришься ещё, да так, что и смотреть не захочется. Пойдём спать пока.

Ночью я проснулся от невообразимо диких звуков и тоскливого собачьего воя.

- Что вскочил? -высунулся из-под шинели Иван. - Это Пётр Третий напился, теперь плачет, ругается матерно и на скрипке играет, а его мопсик воет. Спи, завтра некогда будет.

Я уснул, но вскоре опять был разбужен страшным шумом. В коридоре непрерывно хлопали двери, топали сапоги. Иван поспешно одевался.

- Что случилось? - вскочил и я.

- Царя убили, - шёпотом ответил Иван. - Как чувствовал он, вчера мне жаловался, что не любит Россию, знает, что она погубит его.

- Как же его убили? - вскрикнул я.

- Ты помалкивай, с расспросами ни к кому не лезь. Алексей Орлов заявил, что произошла пьяная ссора, царь на кого-то из офицеров полез с кулаками. Тот его и ударил. Ты же видел Орлова? Остальные офицеры ему под стать. Так что...

- Неужели вот так, в пьяной драке царя убили? Как не побоялись? Царь всё же, хотя и свергнутый, - никак не мог понять происшедшего я.

- Скорее всего, всё сделали по желанию Екатерины. Алексей Орлов не такой дурень, чтобы так вот запросто, как муху, царя прихлопнуть, вздохнул Иван. - Ты помалкивай, говори, что спал, ничего не слышал, ничего не видел.

Утром Алексей Орлов отправился в Петербург, забрав с собой и нас с Иваном.

Там наши с Иваном Болотным Царевичем пути опять разошлись. Меня отправили к Иоанну Шестому. Или как его называли чаще, к Иоанну Антоновичу.

Хотя и это тоже неверно.

Чаще всего его никак не называли.

Глава тридцать пятая

Царь Иоанн Антонович

Содержали царя без имени в Шлиссельбургской крепости. Недаром в мировой истории он позже был известен под именем русской Железной Маски. Даже комендант крепости не знал, кто сидит у него под арестом в отдельной башне. Доступ к бывшему царю имели всего два пристава, которые так и жили при крепости.

Там я встретил Медведя. Он служил во внешнем карауле. Мы с ним даже поговорить толком времени не имели. Нас развели по разным службам. Только и смог он мне рассказать про то, что успел послужить у Петра Первого.

- Я даже в потешном войске у царя Петра был, сначала нахалом, потом налётчиком.

- Кем ты был?! - вылупился я на него.

- Сначала нахалом, а потом налётчиком, - твёрдо ответил Медведь. Нахалами называли пеший авангард в потешном войске Петра. В нахалы брали самых крепких, самых отчаянных бойцов. Они бросались в бой первыми, пробивая бреши в рядах противника. За ними устремлялось остальное воинство. Между прочим, нахалы участвовали в в знаменитых Котуховских манёврах, в составе потешных войск Петра Великого. Позже из войска этого потешного был сформирован самый лучший гвардейский полк царя Петра - Преображенский.

Много позже нахалами стали называть грубых людей, которые ломятся напролом, как те самые нахалы в потешном войске. А налётчиками, вернее, налётами, называли конницу. За то, что стремительно налетала. Позже стали так называть налётчиков, бандитов, воров, которые так же стремительно наскакивают, и так же стремительно убегают.

Видишь теперь, как слова часто смысл начальный меняют?

Больше нам поговорить не дали. Медведя отправили в караульную команду, которая охраняла внутренний двор и крепостные ворота. Меня приставили носить еду секретному узнику и его стражникам.

Пройти в угловую башню, где сидел арестант, можно было только пропутешествовав по длинной крепостной стене. Что я и проделывал трижды в день. Я подходил по стене, преграждавшей путь к башенке, стучал в воротца, мне открывали караульные солдаты, тщательно обыскивали, потом пропускали дальше.

Я стучал в двери башенки, меня впускал один из приставов, ещё раз обыскивал, потом проводил в комнатку, где жил со своим напарником. Они рылись в котелках руками, выбирали лучшие куски, а объедки позволяли отнести узнику.

Поначалу они носили еду сами, потом стали гонять меня, потому что в камеру к таинственному узнику нужно было подниматься высоко вверх по длинной винтовой лестнице. Узник проникся ко мне доверием и во время еды, когда я сидел в ожидании пустой посуды, он рассказывал о себе, жадно расспрашивая обо всём, что происходит в крепости. Его интересовало всё, что происходило в мире, за крепостными стенами. Он живо выспрашивал самые давние новости.

Он рассказал мне, что его провозгласили императором, когда ему не было и года. Назначили ему регента Бирона, вместе с которым и правила Россией его мать. А когда ненавистного дворянам Бирона свергли, отправили малолетнего царя и его мать в Ригу.

Потом приказали отвезти их в Раненбург. Плохо знавший географию капитан-поручик, который их сопровождал, всё перепутал, и вместо Раненбурга, едва не завёз их всех в Оренбург. После хотели отвезти их семью в Соловецкий монастырь, но довезли до Холмогор, да так там и оставили на двенадцать лет. Там же семью разделили, а к нему теперь заходить мог только майор Миллер, единственный человек, которого Иоанн Антонович видел за все эти годы.

Потом отвезли его в Шлиссельбург. Он был необычайно худ, лицо заросло редкой бородой. Но прекрасно сознавал, кто он есть, и всё прекрасно помнил, хотя тюремщики в рапортах и выдавали его за сумасшедшего. Благодаря этим подлым доносам, им разрешили сажать Ивана Антоновича на цепь, если будет буйствовать, бить его палкой или плетью, что жестокосердные тюремщики частенько и делали, дурея от скуки, беспробудного пьянства и безделья.

Иван Антонович умел читать, кто-то тайно научил его грамоте, он не расставался с растрёпанной толстой Библией. Очень не любил, когда я называл его Иоанном Шестым. Он говорил, что по счёту царей он третий, а собственно царем никогда и не был, потому просил называть его просто Иоанном Антоновичем.

Нрава он был тихого, спокойного. Я сочувствовал ему. Солдаты, нёсшие караул внутри крепости, были заняты житейскими проблемами, и любопытства к узнику не испытывали.

Чего нельзя сказать об одном поручике.

Фамилия его была Мирович.

Был он беден, носил старый потёртый мундир грубого сукна, отчаянно завидовал гвардейским офицерам, служившим рядом, в Петербурге, который был виден из крепости как на ладони. Он говорил, что гвардейские офицеры в карты играют, большие деньги получают, танцуют да пьянствуют, а такие как он, служат.

Мировича не любили. Он был всегда раздражителен. Всегда на кого-то ворчал, вечно был чем-то обижен. К тому же сам по себе, по бедности и собственной лени, он был неопрятен и неухожен. Дружил он с младшим офицером, который вполне разделял его обиды на судьбу и зависть к гвардейским офицерам. Они часто сидели вдвоём в крепостном дворе, подолгу разговаривали. Сам Мирович несколько раз пытался говорить со мной, завести дружбу. Но поскольку слишком пристально интересовался Иоанном Антоновичем, постоянно и с настойчивой жадностью расспрашивал о нём, я уклонялся от таких разговоров, не вполне доверяя поручику, и не желая попадать в неприятности.

Однажды вечером приятель Мировича отправился на лодке в Петербург. Но поднялась сильная волна, лодка перевернулась. К вечеру сообщили, что нашли его тело, выловили на другом берегу. Мирович сильно взволновался, спрашивал, не нашли ли при его утонувшем приятеле писем, но в крепости никто ничего толком не знал.

Рано утром нас разбудил грохот барабана и мы вышли в крепостной двор. Там собралась немногочисленная караульная команда. Перед строем нервно прохаживался поручик Мирович, сутулясь и заложив руки за спину. Лицо у него было сильно помято, под глазами набухли мешки. Когда гарнизон построился, он повернулся к солдатам и заговорил:

- Солдаты! - он неожиданно взвизгнул и закашлялся, замахав руками, с потрёпанными обшлагами рукавов. - Солдаты! Я арестовал коменданта крепости...

По рядам прокатился удивлённый гул.

Мирович, постоянно срываясь на фальцет, повысил голос:

- Я арестовал коменданта крепости, потому что он изменник и предатель! Он содержит под стражей законного императора Иоанна Шестого! Мы должны пойти и освободить его! Потом свергнем узурпаторшу Екатерину и восстановим законную власть! А за это всем вам - многие будут свободы...

Он запутался в словах, махнул рукой и продолжил:

- У меня манифест...

Вытащил из-за обшлага измятый лист серой бумаги с неряшливой сургучной печатью, и стал зачитывать непонятный и путаный текст, в котором невнятно говорилось о каких-то свободах и ещё о чём-то, но о чём, так никто и не понял.

Закончив чтение, он приказал солдатам взять оружие и боеприпасы, чтобы идти освобождать законного императора. Когда он приступил с солдатами к воротцам, караул оттуда начал стрелять. По приказу Мировича солдаты гарнизона открыли ответный огонь. Из-за дверей стали кричать о том, что штурмом башню не взять, что есть приказ убить арестанта, если будут попытки его освободить.

Мирович приказал прикатить на стену орудие, что и было выполнено. Как только орудие установили напротив ворот, они распахнулись, караул поднял руки. Возле башенки стояли два пристава.

Их оттолкнули, и солдаты во главе с Мировичем побежали наверх.

Очень быстро они спустились обратно, неся на простой солдатской шинели безжизненное тело Ивана Антоновича. Редкая бородёнка его была высоко задрана кверху, голубые глаза широко распахнуты и наконец-то смотрели в небо не сквозь решётки.

Только вряд ли они что-то видели.

Иван Антонович был мёртв. На груди у него алело красное пятно. В вороте рубахи тускло блеснул простой медный крестик.

Мирович отбросил пистолет, вытащил, путаясь, из ножен шпагу, порезав себе при этом ладонь, попытался сломать шпагу об колено, не получилось, клинок гнулся, но ломаться не хотел.

При этом Мирович ещё раз порезался. Он не выдержал, и с бранью отбросил шпагу в сторону. Она ударилась о камни, и кончик клинка отломился сам собой.

Поручик закрыл лицо руками и заплакал.

- Арестуйте меня! - попросил он. - Простите меня, солдаты!

К нему подошли приставы, снизу на стену поднялся освобожденный кем-то комендант, подошёл на коротких ногах к поручику, посмотрел на него снизу вверх, отчего поручик съёжился и втянул голову в плечи. Комендант ударил его слева направо по щекам ладонью и процедил:

- Мало того, что в угоду своей дури арестанта погубил, себя самого на смерть обрёк, так ещё и солдатиков невинных под суд подвёл.

Мировича увели. Маленький караул разоружил крепостной гарнизон, который сам толком не понял, что же произошло. Большинство так и не сообразило, в чём же они участвовали.

Мне было жаль несчастного Ивана Антоновича, всю жизнь проведшего в тюрьме...

Как только гарнизон перевели в Петербург для разбирательства, нас с Медведем тут же забрали в Михайловский замок. Там мы встретились со своими друзьями. Иван и Буян оказались там же, а среди челяди мелькали Черномор и Яшка.

Как сказал Буян, скомороху и атаману досталась самая опасная служба. Смешить государей опаснее, чем воевать. По крайней мере порки и Черномор и скоморох получили достаточно.

Глава тридцать шестая

Проклятие Михайловского замка

Буян предупредил, чтобы мы ничему в замке не удивлялись.

Утром нас разбудила мерная дробь барабана. Мы вышли в коридор и застыли по стойке смирно. Вдоль коридора стояли, застыв, военные и штатские, которых было намного меньше.

По коридору стремительно двигалась группа людей, во главе шёл, нелепо выворачивая ноги, круглолицый мужчина в парике и высоких ботфортах. Он резко остановился напротив меня, уставился в лицо немигающим взглядом, у него были бесцветные, блёклые глаза и смешно вздёрнутый кверху нос, короткий и толстый, с широкими ноздрями.

Он посмотрел на меня, смешно надул щеки и вдруг спросил:

- Что должен верноподданный блюсти?

- Каждый гражданин должен любить и защищать Отечество, - отчеканил я, как мне казалось, само собой разумеющуюся истину.

- Дикарь! - заорал, брызгая слюной, и топая по паркету ботфортами, мужчина. - Я запретил эти слова "гражданин" и "отечество". Я запретил ввоз всех иностранных книг! Даже карты запретил ввозить! А эта иностранная революционная зараза так и вьётся вокруг! Слова! Все начинается со слов!

Он резко развернулся и пошёл обратно.

Кто-то из свиты обернулся и погрозил мне кулаком.

Я решил, что моё дело худо. Но - пронесло.

- Павел Первый человек нервный, - усмехнулся Буян. - Он недавно приказал посадить в Петропавловскую крепость атамана Платова за то, что тот форму прусскую не носит, потому что всегда в казачьей форме ходит. А потом приказал его выпустить и ехать ему срочно на Дон, везти приказ войску Донскому выступать незамедлительно походом в Индию.

- И что? - вылупился я.

- А что? Приказ есть приказ - выступили. Без обозов, без боеприпасов. В тот же день. Двадцать две тысячи человек с двенадцатью пушками. Вот таким воинством отправились Индию завоёвывать.

- Ну и что?

- Так и идут, сердечные. Не поход, а мучение. Только царя как ослушаешься?

- Он что - того?

- Цыц! - грозно цыкнул Буян, оглядываясь. - Не забывай, про кого говоришь. Всех нас погубишь.

- Как же Сокровища? - спросил я его. - Или мы так и будем теперь царям служить?

- Думаю, недолго осталось. Как-то всё должно закончиться. Не зря мы все вместе опять собрались.

- Почти все вместе, - вздохнул я.

- Ты про Марью? - подмигнул мне Буян. - Не горюй! Дай только нам самим выкарабкаться, спасём и Марью. Спасём твою красавицу.

Ночью начался переполох, ворвалась во Дворец толпа вооруженных людей. Они бросились искать покои царя, заблудились в бесконечных переходах нового, незнакомого им Дворца. Заговорщики разбрелись по всему Дворцу. Были они к тому же сильно пьяны. В основном это были гвардейские офицеры, одетые в русскую форму. На рукавах у них были повязаны белые шарфы, чтобы в темноте не перепутать своих и чужих.

К царским покоям подошли только человек восемь. Но они легко обезоружили охрану и ворвались в спальню императора. Павел выскочил им навстречу в длинной до пят ночной рубахе, без парика, с реденькими волосёнками. Он был возмущён, но не испуган, а сердит, топал босыми ногами и кричал на пьяных офицеров. Они от неожиданности попятились и отступили. Кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы разбушевавшийся император не ударил одного из офицеров по лицу. Тот ударил обидчика в ответ. На секунду повисла зловещая тишина, и кто-то из заговорщиков крикнул приглушённо:

- Бей его!

На императора посыпались удары. Людей в покоях было много, тесно, Павел сопротивлялся, все рухнули на пол, при этом сбили со стола свечи, они покатились по полу, и загорелись шторы. Один из заговорщиков сорвал их и стал топтать. В темноте на полу возились офицеры и император.

- Дайте что-нибудь тяжёлое ударить его! - крикнул один из офицеров.

Тушивший шторы осмотрелся и протянул со стола массивную золотую табакерку, которой несколько раз ударили императора по голове. Потом кто-то снял белый шарф, и его набросили на шею Павлу...

Я отскочил от дверей и бросился в комнату...

Утром всех собрали во дворе и сказали, что ночью от апоплексического удара скончался император. Все, кто знал что произошло ночью во Дворце на самом деле, поняли, что так и следует впредь говорить. Всем приказали Дворец не покидать. Приезжали и уезжали высокие чиновники, но никого из нас ни о чём не спрашивали. И так всё было ясно.

Мы с друзьями сбились в кучку, вполголоса обсуждали свою судьбу и думали, как же быть дальше. За время пребывания во Дворце мы ни на шаг не приблизились к нахождению Сокровищ. Поздно вечером я вышел в пустой коридор замка. Никого в бесконечных тёмных анфиладах не было. Остановился я возле большого окна, прислонился лбом к холодному стеклу и попытался что-то разглядеть в темноте за окном.

Смутно видно было, как встревожено колышутся, роняя голые ветки, кроны деревьев, окружавших замок. Ветер выводил заунывные мелодии, навевая грустные мысли и воспоминания последних дней.

Вспоминалась нелепая смерть царевича Димитрия, безумные, жуткие сцены жестокого угличского бунта, потом ещё более дикой и жестокой расправы над бунтовщиками. На память пришел пьяный и растерянный, тщедушный Пётр Третий, которой боялся России и был уверен только в одном: что она его погубит. Наверное, ему было страшно умирать. Он не мог не понимать, что обречён.

Страшно умереть в окружении враждебных людей, специально спаивающих тебя, чтобы выждать свой час и исполнить задуманное. И, конечно же, вспомнил с жалостью Иоанна Антоновича, всю жизнь проведшего в заточении. Вспомнил жестокое убийство императора Павла. Вспомнил, как офицеры, дворяне, топтали на полу Государя, били его табакеркой, а после душили белым шарфом.

Всё же история не так проста, как кажется. В ней много спорного, жестокого. Одни и те же люди могут быть прославлены и как передовые люди своего времени, и как цареубийцы. Где правда, где ложь. Кто прав, кто виноват...

- Размышляешь? - тихо положил мне руку на плечо неслышно подошедший ко мне сзади.

Я обернулся и невольно вскрикнул. Передо мной стоял Павел Первый. Он был в простом штатском сюртуке, без парика. Лицо у него было усталое.

- Это хорошо, что размышляешь, - задумчиво покивал он, не замечая моей растерянности.

Посмотрел в окно и сказал:

- Вот в этом самом Михайловском замке меня убивают два столетия. С той ночи, с одиннадцатого на двенадцатое марта тысяча восемьсот первого года. Страшно? Мне тоже страшно.

Он вздохнул и продолжил.

- Про этот замок в Петербурге до сих пор легенды ходят. Что я там призраком хожу. Только никто не знает, что в Питере не Дворец, а его фантом, что на самом деле, Дворец этот перенесли на болота. И стал он Павловский дворец. И поселили в нем души убиенных императоров русских. И вот как получается, почти все цари русские оказались здесь. От малолетнего Димитрия до Николая Второго...

Он помолчал и спросил прямо:

- Ты сюда за Сокровищами пришел?

Не знаю почему, но я сразу же кивнул.

- Знаю, знаю, - покивал Павел. - Жалеешь Иоанна?

- Очень! - горячо выдохнул я.

- А меня жалеешь? - улыбнулся он уголками губ.

- И тебя жалею, - подтвердил я.

- Так я же царь?! - насмешливо воскликнул Павел. - Я самодур, сумасшедший!

- Не знаю, только мне жаль и вас, и Петра Третьего, и Димитрия, он совсем ещё маленький. И особенно - Иоанна Антоновича.

- Вот мы и дождались, - с облегчением перекрестился Павел Первый. Ты сам не знаешь, что ты сделал. Ты снял проклятие с этого Дворца. До сих пор нас боялись, проклинали, осуждали. А ты просто пожалел. Тем самым ты снял проклятие с Дворца. Теперь Дворец исчезнет. Ты понял меня? Навсегда исчезнет. Спешите уйти отсюда. И Алёшу с собой заберите. За "Азовом" стоит пиратский корабль, уплывайте на нём. Охраны там нет, я распорядился. До утра вы должны уплыть отсюда, утром Дворец пропадет. Кончится, наконец, проклятие.

- А как же Сокровища?! - вырвалось у меня.

- Всему своё время, - уклонился от ответа Павел. - Уплывайте, иначе исчезнете вместе с Дворцом.

Он обнял меня за плечи и посмотрел в глаза. Потом мягко оттолкнул и сделал знак рукой, чтобы я уходил. Я пошёл по коридору, но на половине дороги обернулся, помялся, не сразу решившись спросить, и сказал:

- Я только вот спросить хотел...

- Если хочешь узнать истину, никогда ни о чём не спрашивай участников, - усмехнулся Павел. - Если же случилось так, что спросил, выслушай ответ, и... ищи дальше. Спроси Историю.

Он исчез.

А я бросился к своим друзьям, рассказал им об удивительной встрече в дворцовом коридоре, и мы быстро вышли на улицу. По дороге я думал о прошедших временах. И особенно о времени Иоанна и Павла. Об этом странном, как его называли, галантном, веке.

Я думал о нём, и мне вспоминался потрёпанный мундир поручика Мировича, вспоминалась кровь на лице Павла. Серый Шлиссельбург, свинцовые воды Балтийского моря. Мусор на воде, под крепостными стенами. И торжественная красота Петербурга.

Странный это век.

Чудной какой-то. Для всего в нём нашлось место. И для славы, и для бесславия. Для верности, и для предательства. Для чести и для бесчестия.

И всё это находилось в тесной и неразрывной связи, иногда причудливо переплетаясь всеми этими качествами в одних и тех же персоналиях своего времени...

Глава тридцать седьмая

Пиратский корабль

На улице светало, было около четырёх часов утра, самое трудное время для дежурства. Не зря в армии и на флоте это время называют "собачьей вахтой". В эти предрассветные часы особенно нестерпимо хочется спать и стоять эту смену на посту очень трудно.

Возможно, именно поэтому часовой у ворот так неосторожно подпустил к себе переодевшегося в мундир Алёши Буяна, даже не обратив внимания на то, что был он без ружья и без головного убора.

- Ты чего ночью шляешься без ружья и кивера? - вместо пароля спросил часовой Буяна. - Загулял, что ли? Увидят вот господа офицеры...

Тот вместо ответа ловко скрутил часового, отобрал ружьё и заткнул ему рот рукавом, оторванным у его же мундира. Часового привязали накрепко к полосатому столбику, повесили на плечо ружьё и так оставили. Издали вполне можно было подумать, что стоит часовой на своём посту, бдительно исполняет службу.

Становилось всё светлее, нужно было торопиться. Возле шлагбаума с другой стороны ворот никого не оказалось, путь нам был открыт. Мы оказались за кормой "Азова", на палубе которого расхаживал одинокий солдат с ружьём.

Присмотревшись, мы с трудом разглядели, что за большим красавцем линейным кораблём, притулилось крохотное судёнышко, по сравнению с героическим фрегатом игрушечный парусник, невероятно хрупкий на вид.

- Как же мы на нём поплывем? - ужаснулся скоморох. - В нём столько щелей, что, наверное, сквозь него видно, как чайки над водой летают.

Чтобы захватить корабль нужно было проплыть несколько метров, отделявшие нас от него. Проплыть так осторожно, чтобы нас не заметили бдительные часовые на линейном корабле. Тут и начались непредвиденные заранее сюрпризы. Оказалось, что скоморох и Черномор не умеют плавать.

- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - развел руками от досады Буян. Вот и приплыли! Как же вы так?!

Впервые за время опасного путешествия я видел его таким растерянным. Как было не растеряться: на улице светало, вот-вот должна начаться смена караулов, ещё немного, и нас в два счета отыщут. К тому же Остров вместе с проклятым Дворцом должен был навсегда исчезнуть.

- Я возьму скомороха, ты Черномора возьми, - посоветовал Буяну Иван.

- Как же я его возьму? - ехидно поинтересовался Буян. - На ручки? А плыть как буду? По дну пойду? Лучше будет, если Черномор пойдёт первым.

- Как я первым пойду, если плавать не умею?! - возмутился Черномор.

- Да запросто! - развёл руками Буян.

В следующее мгновение в воздухе сверкнули маленькие ножки, а сам Черномор пролетел по воздуху, и шмякнулся прямо на палубу кораблика, переброшенный туда Буяном.

Мы напряжённо вслушивались, ожидая криков и шума, но всё было на удивление тихо. Потом послышался глухой стук.

- Черномор приступил к работе, - удовлетворённо кивнул Буян.

Он вошёл в воду, я последовал за ним, стараясь громко не плескать водой, поплыл к "Болотному Крокодилу". На наши головы бесшумно упала веревочная лестница, сброшенная Черномором.

- Где же команда этой скорлупы? - спросил я.

- Команда, наверное, в трюме, - показал Черномор на крышку люка, на которой висел большой замок, в котором торчал ключ.

Ключ поворачивался с ужасным скрежетом, при каждом повороте Буян морщился, как от зубной боли. Но когда, отложив снятый замок, стал поднимать крышку люка, раздался такой визг проржавевших петель, словно тысяче кошек одновременно на хвост наступили.

Буян от неожиданности выронил из рук крышку на высунувшуюся из люка невероятно усатую голову. Голова хрюкнула и исчезла в темноте, а упавшая крышка прищемила два длинных уса. С большими предосторожностями мы ещё раз подняли крышку люка. На этот раз оттуда никого не появилось.

- Эй! - позвал тихо Черномор. - Пираты! Вылезайте быстро наверх, только тихо!

- А усы рвать не будете? - спросил из темноты плаксивый голос.

- Нужны нам ваши усы! - проворчал Черномор. - Это мы случайно. Вылезайте скорее, время идёт! Мы вас спасли, но если вы не вылезете сию секунду, и не поможете нам уплыть, нас всех схватят и немедленно казнят.

- Лучше висеть на рее, чем на собственных усах! - отозвался всё тот же обиженный голос.

- Тогда сидите там, в тёмном трюме! - рассердился Буян. - Мы сами поплывём, а вас выбросим в море, то есть, в болото.

- Не надо нас выбрасывать! - возразили ему из трюма. - Мы выходим. Мы поплывём.

Послышалась возня, шуршание, в люке выросла голова. Это была не та голова, что в первый раз. Эта голова была покрыта пышным париком, но зато лицо было гладко выбрито.

Мы помогли владельцу головы вылезти из трюма, и перед нами оказался рослый, полный мужчина средних лет в камзоле.

- Капитан Морган, позвольте представиться, - церемонно поклонился он, взмахнув треугольной шляпой.

- Скажите, капитан, сколько там, в трюме, осталось ваших матросов? спросил Буян.

- У нас на корабле нет матросов, - гордо вздёрнул подбородок капитан Морган. - На нашем корабле есть только адмиралы и капитаны!

- Сколько осталось капитанов? - переспросил Буян, которому было не до табели о рангах.

- Ещё четверо, - важно сообщил капитан Морган.

- Давай их сюда! - разозлился Черномор. - А не то я тебе как дам! Или не дам ничего.

Испуганный неожиданной и непонятной перспективой пират наклонился и предложил: - Господа капитаны! Прошу всех наверх! Нас, кажется, освободили.

- Усы драть точно больше не будут? - спросил снизу осторожный голос.

- Кажется, не будут, - не очень уверенно отозвался капитан Морган. Вылезайте, господа, время не ждёт.

- Хорошо, капитан, - вздохнули в трюме. - Мы выходим. Но учтите, делаем мы это исключительно под вашу ответственность.

- Чёрт побери! Вы что, сумасшедших креветок объелись?! Какая может быть ответственность у капитана пиратов?! Они что там, с ума от духоты и темноты посходили? - пожал плечами капитан Морган, но в трюм проворчал. Вылезайте. И скорее, пока смена караулов не началась.

Из трюма по очереди вылезли ещё четверо, самый последний выбрался, осторожно прикрывая рукой под носом остатки пышных усов, оторванных люком. Все четверо, за исключением последнего, были не очень похожи на пиратов, про которых я читал в книжках и которых видел на картинках. Не было среди них ни одноглазых, ни хромых, ни покрытых сабельными шрамами.

- Вы и вправду пираты? - подозрительно осмотрев компанию, спросил я недоверчиво.

- Молодой человек, кажется, знает о нас исключительно по книжкам писателей Сальгари и Стивенсона, - обидчиво оттопырил толстую губу Морган. - Что вы, юноша, знаете о пиратах?

Презрительное высокомерие обидело меня. Про пиратов я кое-что знал. И поспешил удивить своими знаниями освобождённых из трюма.

- Пираты - это морские разбойники, они суда грабили, - пояснил я.

- Разбойники! - возмутился Морган. - Что бы вы понимали, молодой человек, клянусь грот-мачтой?! Когда зародилось пиратство, почти все пираты состояли на королевской службе и были признаны государством. Это даже было в какой-то степени весьма почетно.

Пиратов нанимали на службу самые знатные дворы Европы! Таких, как мы, называли каперами и выдавали нам каперские свидетельства. Англия, Испания, Франция и Нидерланды имели на службе пиратов!

Я - англичанин Генри Морган, грабил корабли, нападал на испанские города на Кубе и на Панаме. Король Чарльз Второй лично посвятил меня в рыцари и назначил губернатором Ямайки!

- Ничего себе! - искренне удивился я. - Капитан пиратов - рыцарь! Врёшь, наверное!

Клинок молнией сверкнул в воздухе, прижавшись к моему горлу холодным острием. Я похолодел и замер.

- Не будь ты так молод и глуп, - прошипел капитан Морган, - я бы проткнул тебя насквозь, твой дух уже трепетал бы в снастях нашего парусника! Я прощаю тебя только потому, что ты ничего толком не знаешь про нас, пиратов.

Высокий худой пират в роскошном камзоле, увешанном орденами, надменно поклонился и свысока процедил:

- Я - Фрэнсис Дрейк, вице-адмирал, считаю своим долгом напомнить неблагодарным потомкам, что в славные времена Великих Открытий и Путешествий, я был вторым в мире человеком, совершившим кругосветное плавание, вслед за великим Магелланом! Я вернулся на корабле "Золотой Олень", доверху нагруженном серебром! Я помог Англии разгромить испанский флот - Непобедимую Армаду! Королева Элизабет Первая собственноручно посвятила меня в рыцари!

У меня голова пошла кругом: вице-адмиралы, рыцари, кругосветные путешествия! Ничего себе - пираты! Вот тебе и морские разбойники! Но кое-что в моих представлениях поставили на место оставшиеся пираты.

Выслушав двух рыцарей, я вежливо повернулся к остальным, мрачный плотный верзила, прогудел, словно говорил в бочку:

- Я - капитан Флинт.

И замолчал. Я, кое-что вспомнив, спросил:

- Это у вас служил капитан Сильвер? И вы, кажется, придумали пиратский флаг, "Весёлый Роджер"? И почему так странно назвали такой мрачный флаг?

- Одноногий капитан Сильвер никогда не служил у меня, - проворчал Флинт. - Он - не более чем порождение буйной фантазии писателя Стивенсона. А про флаг только говорят, что его придумал я. Как было на самом деле, известно только старушке Истории, да ещё мне самому, а остальные пускай ломают над этим головы, если им охота. Должны же быть загадки. И что такого особенного в этом флаге? Флаг, как флаг. Чёрный - видно далеко. И на нём белые череп, и скрещенные кости. Вот за этот череп, на котором была изображена улыбка, и прозвали флаг "Весёлым Роджером". Наверное, у покойного бедняги Роджера была такая же улыбка, как у черепа!

Пираты сдержанно рассмеялись.

Следующим сухо представился пират с горящим злобой взглядом и оборванными усами.

- Я - последний великий пират. Меня зовут Эдуард Титч, на морях меня называют Чёрная Борода. Всегда ношу за поясом шесть заряженных пистолетов и пью ром, смешанный с порохом...

Он рассказывал о своих кровавых подвигах, а я рассматривал заплетенные в его длинных волосах странные косицы, с непонятными ленточками.

- Что, интересуешься? - усмехнулся Чёрная Борода. - Про эти косицы ходило множество слухов, все говорили, что я чудил, заплетал в волосы горящие пушечные фитили. На самом деле так делали многие канониры на флоте. Во время боя некогда запаливать фитили, а так под рукой сразу несколько горящих - выдёргивай тлеющие ленточки из волос, подноси к пушкам и пали!

Вот этот ухарь был действительно похож на тех бесшабашных пиратов, про которых я читал в книжках. Я перевёл взгляд на последнего пирата.

- Как вас зовут, сэр? - спросил я, вспомнив, что все тут адмиралы да рыцари.

- Слышал? - толкнул адмирала Дрейка Морган. - Он назвал его сэром?!

- Слышал, - скривил подобие улыбки Дрейк. - Какой это сэр! Это капитан Кидд! Даже среди самых безжалостных пиратов он пользовался дурной славой. Это умирание пиратства. Отребье. Говорили, что когда его, самого кровожадного пирата поймали и стали судить, все были потрясены его невзрачностью и грубостью. Никакой романтики! Он даже грамоты не знал!

- Мало ли что могут наговорить про пирата его недоброжелатели после смерти! - оскалился капитан Кидд.

- Что-то я не видел вас за чтением, капитан, - смерил его презрительным взглядом адмирал Дрейк.

- Господа, - прервал их Морган, - нас освободили не для того, чтобы мы обсуждали достоинства и недостатки друг друга. Нас было множество, пиратов, все императорские и королевские дворы имели пиратов. Даже у русского царя Ивана Грозного были свои корсары. А задолго до нас на морях наводили страх рыжебородые викинги и русские ушкуйники. Даже дамы не чурались славного ремесла. Были среди них даже свои знаменитости вроде Мэри Рид и Анны Бонни. Но это все дела - давние, а что от нас потребуют освободители?

- Говорите, что вам от нас нужно, - добавил адмирал Дрейк. - Светает, пора уплывать. Что вы от нас хотите за то, что освободили нас? Мы готовы заплатить золотыми дублонами! Это самые любимые монеты пиратов, а значит, самые надежные. Золото - всегда золото.

- Нам не нужно золото, - остановил его Черномор. - Вы должны увезти нас отсюда, уплыть с нами вместе, потому что мы не умеем управлять кораблём.

- Уплыть! - неожиданно возмутился сэр Морган. - Плавают на воде только какашки, а настоящие морские волки ходят под парусами!

- Мы не на море, а на болоте, - робко возразил, оправдываясь, Черномор. - Какие же вы морские волки на болоте?

- Какая разница - морские, болотные, всё равно мы - волки! Только попавшие в капкан, так что нас упрашивать не нужно, мы сами мечтаем уплыть отсюда, иначе висеть нам на рее вверх ногами. Командуйте, сэр Морган! Мы готовы! - махнул широкоплой шляпой адмирал Дрейк.

- Слушаюсь, сэр Дрейк, - рыкнул тучный Морган и стал отдавать распоряжения, которые мы, непосвященные, понять не могли.

Пиратские капитаны подняли паруса, поймали попутный ветер и тихо отчалили из-под борта "Азова", на котором никто ничего не заметил, так тихо они всё проделали. К моему удивлению, кораблик легко скользил по болоту, словно по морю, даже небольшая качка чувствовалась под ногами.

"Болотный Крокодил" бороздил бескрайние просторы болот Павловского угольника, уходя все дальше и дальше от Ведьминых Островов, от Дворца.

Глава тридцать восьмая

Кораблекрушение

Когда мы отплыли далеко и лучи солнца скользнули по вершинам Острова, содрогнулось болото, и Остров заходил ходуном. Вокруг него сгрудились чёрные тучи, хотя всё остальное небо оставалось совершенно чистым. Над Островом громыхали грозы и сверкали молнии, он стал медленно погружаться в воду. И как только совсем исчез, тучи рассеялись, и раскаты грома прекратились.

На месте Острова простиралось бескрайнее болото. И тихий шёпот коснулся моих ушей:

- Спасибо...

Мы плыли по бескрайнему болоту на корабле. Я подумал, что если сумею вернуться домой, никогда никому не смогу рассказать о приключениях на бесконечных болотах. Подумайте сами, куда меня отправят, если я на полном серьёзе начну рассказывать о том, что в конце двадцатого века превращался в козла, потом женился на Царевне Лягушке, расскажу про Ведьмины Острова, про то, как сражался с Ведьмами и о том, как плыл под парусами на корабле по болоту.

Пиратские капитаны, кроме адмирала Дрейка, спустились вниз и не показывались больше на палубе. Я спросил адмирала, почему его соратники не выходят из трюма. Он ответил:

- Они заняты работой на корабельной вахте, качают в трюме насосы.

- У нас в корабле пробоина и мы тонем? - забеспокоился я.

- Я сказал, что они качают насосы, - поморщился Дрейк, - но я не говорил, что они откачивают воду.

- Что же они там качают - воздух что ли?!

- Конечно, воздух. А что же еще? - вытаращился на меня адмирал.

Крышка трюма отлетела в сторону, высунулась взлохмаченная голова капитана Чёрная Борода, который заорал, вытаращив глаза:

- Адмирал! Полундрррра! Левая помпа к чертям накрылась! Правая сдыхает! Что делать?!

- Аврал! - заорал адмирал Дрейк. - Немедленно в трюм, будем качать воздух!

Мы переглянулись, приняв его команду за шутку, но суровое лицо адмирала не дало нам повода сомневаться в том, что он не шутит.

В трюме было темно и душно, Чёрная Борода и капитан Флинт пытались качать насос, который не желал работать, только скрипел, свистел, больше никакого толка от него не было.

Капитаны возились с разобранным вторым насосом, судя по всему, так же безуспешно.

- Капитан Флинт - быстро наверх! - скомандовал адмирал Дрейк. Будете следить за парусами, бросьте чёртов насос, переходим на ручное накачивание воздуха!

- Зачем вообще качать воздух? -спросил Черномор.

- Как ты думаешь, почему мы не тонем, идя по болоту? - вопросом ответил адмирал. - У нас современный корабль, мы идём на воздушной подушке! Под кораблем у нас огромная пустая подушка, мы её надуваем воздухом, потом идём под парусом на подушке, и не тонем в болоте.

Мы подчинились приказам опытного морского волка. Он поставил нас к большим резиновым трубам, в которые заставил дуть, чем занялся и сам и все остальные капитаны. Корабль наш приподнялся и легко пошёл вперед. Радовались мы недолго, что-то оглушительно хлопнуло, и корабль остановился, дрогнул, и стал медленно погружаться в болото.

- Все наверх! - скомандовал Дрейк. - Катастрофа! Воздушная подушка прорвалась! Кораблекрушение!

- Уррра! - восторженно заорал капитан Чёрная Борода. Коррраблекррррушение! Катастрррофа!

- Чему ты радуешься? - удивился Черномор. - Тонем же!

- Что за морская жизнь без абордажей и кораблекрушений?! - от избытка восторженных чувств хлопнул его по плечу Чёрная Борода, но Черномор наклонился, и капитан хлопнул по животу Буяна.

Когда же мы выбрались на палубу, увидели, что корабль наш медленно уходит в болото, а перед нами небольшой остров, до которого рукой подать.

- Все за борт! - зычно скомандовал адмирал. - Капитаны остаются спасать корабельное имущество. Остальные спасают себя.

Никого не дожидаясь, шагнул через борт.

- Между прочим, - не удержался я. - Насколько я наслышан про морские законы, капитан покидает судно последним.

- Смотря какой капитан, - важно вздёрнув гордый подбородок ответил доблестный адмирал. - Пиратский капитан всегда покидает тонущий корабль первым.

И пошёл вышагивать на длинных прямых ногах к острову. Мы сунулись за ним, но нас остановил его грозный окрик, при этом он даже не соизволил обернуться:

- Оставайтесь здесь! - скомандовал он. - Поможете отнести сокровища, которые мы награбили в походах. Капитаны одни не справятся.

Черномор тащил большой мешок и отчаянно ругался: ему искололо спину. Алёша нес перед собой, с трудом удерживая за медные ручки, большой кованый сундук. Буян, ворча и ругаясь, волок огромный тюк, а мне достался небольшой по размеру, но ужасно тяжеленный сундучок, с медным кольцом вместо ручки на верхней крышке.

За нами, отчаянно ругаясь, волокли на себе узлы, мешки и сундуки четверо пиратских капитанов, которых из-за навьюченной на них ноши не было видно.

- Где они столько добра награбили? - не переставал удивляться Черномор, тяжестью своей ноши вдавленный в болото по горло.

Я не ответил ему, потому что просто не знал, что ответить. И ещё потому, что мне как-то не хотелось разговаривать, сундук был невероятно тяжёлым, мне хотелось поскорее добраться до острова, на котором стоял адмирал Дрейк, брезгливо чистивший высокие ботфорты о траву.

Покончив с этим, он скрестил руки на груди, и с каменным выражением лица застыл, поставив ногу на поваленное дерево, наблюдая равнодушно за тем, как мы корячимся, утопая по уши в болотной грязи, вытаскивая из болота его же богатства. На боку у бравого адмирала вспыхивала украшенная драгоценными камнями великолепная шпага.

- Адмирал! Почему вы стоите и не помогаете? - не выдержал я. - Мы не нанимались таскать ваши сокровища. Мы вам жизнь спасли, от петли увели, а вы нас заставляете таскать тяжести.

Он даже не пошевелился. Меня это взбесило. Характер показывает? Ну, я ему покажу характер! Будет меня помнить морской разбойник!

Я с наслаждением выпрямился и демонстративно поставил сундучок на болотную травку. Он начал погружаться, а я, словно и не заметив, пошел вперёд, на остров, беззаботно заложив руки за спину, не оглядываясь, глядя в упор на адмирала, улыбаясь ему самой широкой улыбкой, мне даже показалось, что кончики моих губ встретились на затылке друг с дружкой.

Адмирал, надо отдать ему должное, ухом не повёл. Как стоял, так и остался стоять, даже складочка на одежде не пошевелилась. Он стоял, застыв, как памятник самому себе, а я шёл навстречу, краснея от слов, которые собирался сказать ему. Но я не успел сказать эти слова.

За спиной раздался ужасный вопль, я обернулся и увидел Черномора, показывавшего пальцем на уходивший в болото, оставленный мною сундучок. Видна была только позеленевшая от времени крышка и тусклое медное кольцо. Я смотрел на Черномора и не понимал, что он так кричит, словно это не сундучок тонет, а его родной брат, или он сам.

Вокруг сундучка забурлила черная вода, расступаясь, чтобы проглотить его. Черномор завопил, отбросил свой мешок и потянулся за сундучком. Я разглядел на крышке, возле самого кольца, не замеченные мной сразу знаки. Тусклый луч солнца скользнул по граням выгравированных знаков, и я четко разглядел, что начертано на сундучке. И бросился обратно, к сундучку, завопив громче Черномора. Потому, что на крышке ясно увидел:

Л Л

Л

Увидеть-то я увидел, но сундучок поглотило болото, под наш общий с Черномором яростный и отчаянный вопль.

- Откуда у пиратов могли оказаться Сердца Лукоморов? - запоздало удивился я, собираясь бросаться в болото за Ларцом.

Меня опередил Черномор, отважно бросившийся вниз головой в болотную тину, не подумав о последствиях, и даже о том, что он не умеет плавать. Он нырнул, не появляясь на поверхность. Я бросился бегом, насколько позволяла болотная топь, к месту, по которому расходились круги. Туда же спешили, побросав свою ношу, Медведь, Алёша и Буян.

Черномор не выныривал. Я зажмурил глаза и, проклиная себя за невнимание нырнул в то место, где расходились круги от погрузившихся в топь сундучка и Черномора.

Я нырнул и тут же воткнулся головой в голову выныривавшего Черномора. Открыв глаза, я встретился взглядом с выпученными глазами нашего походного атамана, в которых было столько всего, что мне расхотелось выныривать...

Нас вытянули из темной болотной воды подбежавшие Алёша и Буян. Мне посчастливилось, - меня выловил Алёша, а вот Черномора вытаскивал Буян и со стороны это напоминало в большей степени полоскание белья, нежели спасение утопающего. Но всё же Черномор был выловлен вместе с сундучком, который он сжимал за кольцо двумя руками. Так и понесли мы на остров Черномора вместе с сундучком, в который он вцепился мёртвой хваткой.

Едва придя в себя он бросился открывать сундучок. Но его остановил кончик шпаги, уткнувшийся в горло.

- Мы так не договаривались, - категорически заявил адмирал Дрейк. Это наша добыча.

- Вы нам обещали золотые дублоны! - воскликнул возмущённый Черномор.

- Мало ли что может пообещать пират! - зло оскалился подошедший капитан Морган, обнажая клинок.

- Сэр Морган! - возмутился, не выдержав такого вероломства, Алёша. Вы же рыцарь!

- Рыцарь я только в свободное время, а его у меня никогда не бывает! - расхохотался Морган. - В первую очередь я пират!

Улыбнулся странной улыбкой и рухнул. Над ним стоял Буян, в руке держал увесистую дубину.

- А я - солдат, - воскликнул он. - И в любое время привык защищать справедливость и своих друзей.

Сгрёб в охапку маленького капитана Кидда, перехватил его в воздухе за ноги и размахивая им, как дубиной, свалил на землю капитана Чёрная Борода.

Доблестный Дрейк, рыцарь и адмирал, повёл себя не самым героическим образом. Он ж бросил под ноги дорогую шпагу и улёгся на траву, сложив на груди руки.

- Ты что развалился? - удивился Буян, опустив вниз головой капитана Кидда.

- Лежачего не бьют! - заявил уверенно адмирал.

- Допустим, - нехотя согласился остывший Буян. - Не очень-то вы нам нужны. Можете катиться ко всем чертям, только сундучок оставьте, остальное можете с собой взять.

- Только сундучок?! - подскочил не простивший пиратам вероломства и чёрной неблагодарности, Черномор. - Пускай всё оставляют и катятся на все четыре стороны! Нужно их наказать!

- Сдалось тебе это барахло, - поморщился Буян. - Я в грабители не нанимался. Сундучок они нам должны по справедливости, остальное барахло пускай сами за собой по болотам таскают. Мне никакие богатства не нужны, по болоту их на себе таскать.

- Конечно! - обиделся Черномор. - Не нужны ему Сокровища. Домой вернёмся, на что жить будешь? Опять воевать пойдёшь?

- Нет, - грустно ответил Буян. - Не пойду. Я на всю оставшуюся жизнь навоевался. Сыт по горло. Мне б домой поскорее. Берём заветный Ларец, и за Марьей пора отправляться. А золото у нас от Чертей есть.

- Ладно, - нехотя согласился с ним Черномор. - Пускай эти пираты катятся отсюда, только сначала пускай нам карту отдадут, и скажут, как к ним сундучок попал.

- Какую карту?! - попробовал сделать непонимающий вид капитан Кидд.

- Молчи лучше, - замахнулся на него грозный карлик. - Какой капитан, а тем более, пират, без карты?

- Нет у нас карты! - подал голос адмирал, делая знаки капитану Кидду, чтобы тот молчал.

- Что ж, - развёл руками Буян. - В таком случае придётся вас утопить в болоте и забрать все ваши сокровища.

Он легко и уже привычно, подхватил за ноги капитана Кидда и, перевернув его вниз головой, сделал вид, что собирается окунуть в болото.

- Давайте договоримся: мы отдадим часть сокровищ, карту, а главное Ларец Лукоморов. - согласился адмирал. - Отпустите его.

- Ладно, по рукам, - решительно кивнул Черномор. - Только, чур, без обмана!

Глава тридцать девятая

Возвращение Сокровищ

Пираты с удовольствием отдали нам Ларец с Сердцами, дали в придачу мешок золотых монет и настоящую пиратскую карту, по которой мы увидели, что находимся недалеко от избушки Ильи, где нас ждала Макаровна. Посовещались и решили идти туда. До Лукоморья было далеко, как туда попасть, ни мы, ни пираты не знали. Но напоследок нам выпал еще один сюрприз. Когда пираты стали разбирать оставшиеся сокровища, один из сундуков упал, раскрылся, а из него выпал еще один сундук, только поменьше, очень похожий на Ларец, только без знаков Лукоморов.

Но какие-то знаки на крышке были, они подёрнулись патиной и позеленели от времени. Я наклонился и столкнулся лбом с головами моих друзей. Потирая шишки, мы принялись счищать руками и рукавами налёт времени и увидели выгравированную корону и надпись:

Сокровища Болотных Царей

У меня чуть сердце не остановилось. Неужели мы, наконец-то, наши всё, что должны были найти?!

Когда пираты увидели, что Сокровища Болотных Царей состоят из старинных книг и берестяных грамот, мы без труда обменяли свой мешок золотых монет на сундучок с бесценными для нас Сокровищами Болотных Царей.

Простившись с пиратами, которые решили приступить к строительству нового болотного корабля, мы отправились к избушке, по дороге усердно ломая головы над тем, как же добраться до Лукоморья.

Над головами раздался шум крыльев, нас накрыла большая стремительная тень и мы, задрав головы, увидели, что сверху пикирует громадный Орёл, на котором восседает Демон. Мы побросали сундучки на землю, хватаясь за оружие, чтобы встретить врага, но случилось неожиданное. Орёл сложил крылья и камнем упал вниз, тут же рванувшись обратно в небо.

Мы ничего не поняли в его хитром манёвре, но громко закричал Черномор, показывая пальцем в небо. Мы задрали головы и издали такой же отчаянный вопль. Орёл улетал, держа в когтях Ларец. Мы с отчаянием смотрели, как уменьшается в размере эта громадная птица. Медведь натянул лук и послал одну за другой две стрелы в Орла.

Нам показалось, что он промахнулся. Но Орёл замахал крыльями реже, тяжелее, и пролетев ещё немного выпустил из когтей добычу, которая ухнула с высоты в болото. Мы бросились к этому месту. По дороге мы орали что-то восторженное, воображая, как будут счастливы наши друзья, которые вылезли из избушки Ильи, когда увидят наши находки.

Но добежать мы не смогли. На том месте, куда упал Ларец, перед нами простиралась трясина. Потрясённые и обессиленные мы стояли, не находя слов, видя, как у нас на глазах тонет Ларец. Даже встреча с друзьями не скрасила нашей потери. Мы стояли, склонив головы, понимая, что Ларец потерян навсегда, что из трясины мы его никогда не достанем.

Нас вернул к действительности голос Макаровны:

- Сынок! Алёшенька!

Она шла от избы Ильи, спотыкаясь, как слепая, слёзы радости застилали ей глаза. Она тянула руки навстречу возвратившемуся сыну, до конца не веря, что это он перед ней, живой и невредимый. Она не верила глазам, и спешила к нему навстречу, чтобы обнять, потрогать руками.

- Мамааааня! - рванулся навстречу Алёша.

Они встретились и обнялись, не скрывая слёз радости от этой, такой долгожданной для них встречи. Я отвёл взгляд, чтобы не смущать мать и сына, и взгляд мой упал на стоявший в стороне второй добытый нами сундучок. На крышке стояли клейма Лукоморов. Значит, Орёл ошибся! Он перепутал сундучки и утопил сундучок с Сокровищами Болотных Царей, а не Ларец Лукоморов. Я позвал товарищей и рассказал им о том, что обнаружил. Не могу сказать, что их привела в восторг моя находка. Им в большей степени нужны были Сокровища Болотных Царей.

- Ладно, - махнул рукой Буян, хлопнув по плечу Ивана. - Не горюй! Достанем и этот сундучок! Не век тебе быть Оборотнем! Будешь ты Болотным Царем! Ты и так заслужил это звание. А пока нужно спасать Марью Лесную Царевну, да Лукоморам настоящим их сердца вернуть.

- Чем мы вам помочь можем? - спросила Макаровна. - Как мне вас отблагодарить? Сына вы мне вернули. Я вам по гроб жизни обязана.

- Что ты, Макаровна?! - весело изумился Буян. - Ты нам столько помогла, что это мы тебе всем обязаны. Бери сына под руку и веди домой. Только в гости к нам приходите. А ты, Лёшка, больше за лёгкой поживой не гоняйся! На себе испытал, как за это расплачиваться приходится.

Он прислушался к шуму боя, доносившемуся от островка, на котором остались сражаться пираты и молодчики Малюты.

- Покажите, куда сундучок с Сокровищами Царей Болотных упал? попросил Илья.

Мы показали это место, он долго всматривался в трясину, потом оглушительно чихнул. Да так, что нас всех раскидало в разные стороны. Когда мы собрались обратно и напустились с руганью на Илью, он молча показал нам сундучок с Сокровищами Болотных Царей, который "вычихнул" из трясины.

Восторгам нашим не было предела, мы бросились благодарить Илью, кто как умел.

Мы попрощались с Макаровной и Алёшей, которые взяли с нас слово, что мы обязательно заглянем к ним в гости. Они пошли по болоту, а мы смотрели вслед, пока они не скрылись в тумане. Они шли домой. У меня защипало глаза. Когда-то я вернусь домой?

Мы оставили сундучок с Сокровищами Болотных Царей в избушке Ильи, взяли Ларец с Сердцами Лукоморов и стали собираться в путь.

Мой путь к дому лежал через царство Лукоморов. Но как туда добраться?

Глава сороковая

У Лукоморья

Только я подумал об этом, как опять раздался шум крыльев, я бросился грудью на Ларец, чтобы прикрыть его, а Медведь схватил лук, и натянул тетиву, наложив стрелу.

- Не стреляй! - раздался сверху скрипучий голос Орла. - Я за вами прилетел.

Медведь опустил лук, но тетиву не ослабил и калёную стрелу держал наготове.

- Что целишься? - проворчал Орёл, опускаясь и отряхивая крылья. Стрелок ты не ахти какой. Если бы не я, беда случилась бы. Стрелой ты мне только бок поцарапал, я Ларец и выпустил, притворился, что ранен.

- Спасибо тебе за отвагу, за помощь, за то, что рисковал, поклонился ему Черномор. - Нам в Лукоморье нужно, сколько ты людей сможешь на себя взять?

- Не больше одного, - твёрдо ответил Орел.

- Я полечу, - выступил вперед Буян. - Там воин нужен. А я среди вас лучший. Не похвальбы ради, ради дела говорю.

- Что верно, то верно, - согласился Медведь.

- А почему бы нам к Лукоморам Илью не отправить? - ввинтился в разговор скоморох. - Он всех Демонов там зачихает.

- Ну нет! - испуганно попятился Орёл, с ужасом глядя на могучую фигуру великана. - Его понесу! С ним мы можем попасть в царство Лукоморов только если он меня в кармане понесет.

- Не понесу я птицу в кармане! - возмутился Илья. - Обгадит карман.

- Я сам к тебе в карман не полезу, - обиделся на такое обвинение Орёл.

- Если бы меня понесли в кармане, я согласился бы! - хмыкнул Яшка.

- Ты-то точно все карманы у Ильи обгадил бы, - хохотнул Медведь.

- Хватит балагурить, - оборвал его Буян. - Лететь нужно.

- Один ты не управишься, - твердо заявил Черномор. - Демоны хитры, сильны и коварны. Не осилишь ты их один.

- Что теперь делать? - прищурился Буян. - Орлов ловить? Или самим летать учиться?

- Я с Буяном полечу, - спокойно отозвался Черномор.

- На чём? - ехидно спросил скоморох. - На палке верхом?

- На бороде своей, - огрызнулся Черномор. - Не зря я тайком бороду отращивал. С собой Буяна возьму. А на Орле Медведь пускай летит, он славный воин, пригодится.

Черномор разматывал густую бороду, которая была подвёрнута внутрь. Она опускалась всё ниже, вот уже до пояса, вот до пят, вот следом за Черномором по траве тянется.

- Берись, Буян, за бороду, да держись крепче, полетим в Лукоморье, кивнул на бороду Черномор.

- Ты, борода, когда последний раз летал? - подозрительно спросил Буян. - Всю квалификацию, небось, потерял, пропил в кабаке. Я лучше на Орле полечу. А ты Медведя возьми.

- Ты что, торговаться будешь? - хмуро спросил Черномор. - Не хочешь лететь, так и скажи. Думаешь, кроме тебя полететь никто не захочет? И запомни: мастерство не пропьешь!

Он оглядел нас, но все старательно отводили глаза. Я с тоской подумал, что нужно соглашаться мне, от этого зависело, останусь ли я козлом, или верну прежний облик. Но лететь неведомо куда, держась руками за бороду...

Ввсё же я, наверное, согласился бы на полёт, но послышалось знакомое курлыканье, и к моим ногам опустился Журка.

- Журка! Дружище! - радостно удивился я. - Разве ты не улетел в тёплые страны? Как же ты будешь на болоте один, зимой?

- Разве мог я оставить тебя в беде? - отозвался благородный Журка. Садись, отнесу тебя в царство Лукоморов.

Я с готовностью полез ему на спину, изобразив в адрес Черномора сожаление по поводу того, что не смогу прокатиться на его шикарной бороде. Медведь, заметив какой оборот принимает дело, поспешил оседлать Орла, чтобы его не опередил Буян.

- Что мы стоим, время теряем? Ты летишь, или нет?! - грозно прорычал Черномор Буяну.

- Что с тобой делать, - грустно вздохнул Буян. - А как Иван доберётся?

- Иван Волком обернётся, быстрее нас доскачет, - сказал Черномор. Он с собой и скомороха прихватит. Ты сам-то летишь, или здесь остаёшься?

Буян задумчиво подошёл к Черномору, ухватил его под самым подбородком за бороду и дёрнул изо всех сил. Не ожидавший такого подлого вероломства колдун даже с ног свалился.

- Ты что вытворяешь?! - вскочив на ноги, бросился Черномор на обидчика с кулаками.

- Должен я был попробовать, как держит твоя борода, - оправдывался бывший тысяцкий. - Лучше здесь, на земле испытать, чем в небе она оторвётся.

Орёл стал медленно подниматься вверх, следом за ним взлетел и Журка. Мы набирали высоту, когда услышали снизу восторженный выкрик Буяна:

- Эй! Подождите! Черномор сломался! Он не заводится!

Я глянул вниз и разглядел, как бедняга Черномор, поднявшись на метр от земли, пытается взлететь, но хитрый Буян наступил ногой на конец бороды и у Черномора ничего не получалось. Он так старался, бедняга, у него даже лысина покраснела от стыда и от напряжения.

- Слезь у Черномора с бороды, прохвост! - прокричал Медведь, показывая кулак Буяну.

Черномор, заметив, что ему вероломно наступили на бороду, разразился бранью, Буян убрал ногу, Черномор от неожиданности моментально взлетел вверх, Буяна даже подбросило, он резко рванулся вверх, а потом так же резко опустился вниз, рванув за бороду. Черномор взвыл от боли, но взлетел ещё выше и мы услышали откуда-то сверху раскатистое:

- Йихххи-хиииии-хиии-хиииииих!!!

- Включаем ускоритель! - прокричал Буян.

Я задрал голову и увидел, что бывший тысяцкий измудрился стащить с Черномора сапог и держась одной рукой за бороду, другой щекочет его пухлую розовую пятку. Беззащитный Черномор отчаянно дрыгал ногами и действительно набирал сумасшедшую скорость, он даже Орла перегнал...

Летели мы долго. Под нами тянулось и тянулось бесконечное болото, потом как-то сразу выросла стена величественных остроконечных гор. Перелетели их, и в глаза ударили яркие лучи солнца. И это же солнце ударило нам в глаза ещё раз, отражённое от зеркала воды бескрайнего моря, с шипением накатывавшего тихие волны на узкую прибрежную полосу.

Орёл опустился на маленькую площадку, отгороженную со всех сторон скалами, подступившими к самой воде. Эти скалы напоминали великанов, которые зашли в море по колено и застыли, вглядываясь в бескрайнюю даль моря, очарованные его завораживающей красотой, да так и стоят, не в силах оторвать глаз от величественной панорамы.

- Вот мы и прилетели, - сообщил Орел. - Я полечу, пока меня Демоны не хватились. За кустами есть маленькая пещерка, там и сидите, чтобы вас не заметили прихвостни Демонов.

- Сколько времени ждать? - спросил Черномор. - Как узнают настоящие Лукоморы, что мы принесли им Ларец?

- Узнают, - ответил Орёл, и заспешил, в низком полёте стелясь над полоской берега.

- Смотри, как берег выгнулся вдоль моря, - показал пальцем Медведь. Словно лук изогнулся, к стрельбе готовый. Вот почему эти места называют Лукоморье, излучиной моря.

Буян не дал полюбоваться на прекрасные виды. Он бесцеремонно потащил меня за рукав в пещеру. Я с сожалением оторвал взгляд от этой красоты и полез в пещеру, куда уже забрались Черномор и Медведь. Только Журка остался снаружи, он сказал, что полетает вокруг, а потом расскажет нам обо всём, что увидит. Журка улетел, а мы остались ждать в пещере, тщательно замаскировав вход кустами и ветками.

Вскоре появился Иван в образе Волка, с Яшкой на загривке. Иван принял человеческий облик, и они присоединились к нам. Ждать пришлось долго. Время шло к вечеру. В пещерке быстро темнело, и мы по очереди с тревогой вглядывались в происходившее на берегу из-за кустов, скрывавших вход в пещеру.

О подкрадывающейся беде нас предупредил Журка. Он подал знак тревожным курлыканьем, ещё не вылетев из-за гор. Я уловил в его курлыкании тревогу, но не мог понять, в чём дело. Стал всматриваться в вечернее, почти чёрное небо, и увидел вылетевшего из-за скалы Журку, за которым гнался верхом на Орле Демон.

Здесь, в местах, где они властвовали безраздельно, Демонам не было нужды скрываться под чужим обличием. Летели Журка и Орёл не высоко, и мы смогли хорошо рассмотреть Демона в его натуральном виде. Его голова напоминала змеиную, в чешуе. Даже снизу хорошо были видны красные глаза, большие и круглые, торчащие из узкого рта громадные клыки. Роста существо было небольшого, по крайней мере, так казалось снизу, а руки у него с перепонками на пальцах.

Орёл настигал Журку, тот летел, тяжело махая крыльями, похоже, был ранен, а Демон натягивал тетиву, целясь в него. Заметив грозящую Журке опасность, позабыв об осторожности, я выскочил из кустов, и закричал во всё горло:

- Журка! Берегись! Сзади в тебя стреляют!

Журка обернулся, но было поздно, стрела ударила в крыло, и он тяжело полетел вниз, а Демон на Орле издал радостный вопль, и стал целиться в мою сторону. Я же, увидев, как он ранил Журку, от ярости позабыл про осторожность и шарил возле входа в пещерку, отыскивая камень, чтобы запустить им в Демона.

Заметив подходящий камень, я наклонился за ним, и это меня спасло, стрела, выпущенная Демоном, ударилась в скалу над головой. Раздался свист, стремительная чёрная полоса прочертила небо, и Демон свалился с Орла, пронзённый в грудь меткой стрелой, выпущенной Медведем.

- Бежим отсюда! - выскочил из пещерки Черномор, выволакивая за собой Ларец.

Но бежать было некуда. Из-за скалы выскакивали кривоногие Демоны со змеиными блестящими головами, вооруженные луками. Их было множество, они развернулись в шеренгу и осыпали нас градом стрел. Я и Черномор едва успели запрыгнуть обратно в пещерку, затащив за собой Ларец. Демонов было так много, что вступать с ними в открытую схватку означало гибель. Но другого выхода у нас не было. Нам оставалось одно: достойно умереть в неравном сражении.

- Дима, - обратился ко мне Буян. - Возле стены есть какая-то дырка, попробуй её немного разобрать и запрятать Ларец, обидно будет, если получится так, что мы его Демонам доставим.

Я на четвереньках пополз в конец пещерки, волоча за собой Ларец. Дырку нашёл сразу, но она была так мала, что туда едва пролезала моя рука. Я стал разбирать камни вокруг неё, стараясь расширить дыру, чтобы протиснуть туда хотя бы Ларец и засыпать сверху камнями. С трудом, но мне удалось расширить дырку, оставалось совсем немного и Ларец можно засунуть туда. Но мне попался большой камень, который я никак не мог выворотить из ямки. Я тряс и дёргал, рвал его, обламывая ногти, но он не поддавался, хоть тресни!

Демоны, перестав осыпать нас стрелами, рванулись к пещерке, полезли в неё. Возле входа началась жестокая битва, а камень не поддавался. Я слышал звон мечей, грозные выкрики, понимал, что необходимо помочь друзьям, но я должен был спрятать Ларец, а камень стоял как вкопанный. Демоны вошли в пещерку. Бой шёл за моей спиной, но я, решив во что бы то ни стало сделать своё дело, не обращал на это никакого внимания, сосредоточившись на злополучном камне. Отчаявшись, стал бить Ларцом по камню, ещё раз отчаянно ударил, и...

Ларец провалился в пустоту, я попытался удержать его за медное кольцо, но он увлёк меня за собой, и я полетел в чёрную бездну...

Глава сорок первая

Сердца Лукоморов

Я летел во мрак, сжимая в руке медное кольцо от заветного Ларца.

Летел долго, сжимаясь от страха, представляя страшный удар о невидимые камни внизу, которые разорвут меня на кусочки. Было темно, но от страха я плотно зажмурил глаза. Я ударился обо что-то, вскрикнул, и захлебнулся собственным криком. Захлебнулся в буквальном смысле слова. В раскрытый рот потоком хлынула холодная вода. Я закрыл рот, но вода проникла в легкие, меня душил кашель, а сам я погружался в тёмную воду. К ужасу своему я не мог вынырнуть, потому что грести мог одной рукой, второй сжимал кольцо Ларца, который тащил меня на дно.

Дышать было совершенно нечем, в глазах крутились огненные вихри, но я твёрдо решил не отпускать из руки Ларец, что бы со мной ни случилось. Сознание покинуло меня, в голове закружилось, и я медленно стал погружаться в бездонную воду...

Очнулся оттого, что кто-то осторожно, но настойчиво хлопал меня по щекам. Я открыл глаза и увидел склонившегося надо мной Лукомора.

Я почему-то сразу понял, что это настоящий Лукомор, а не Оборотень-Демон.

- Ну что, ожил? - скупо улыбнулся он, и, не дожидаясь ответа, продолжил. - Ну и славно. Вставай тогда, пойдём.

Он поднялся с колен и пошёл, не оборачиваясь, вперед. Если бы не луна, я шагу не смог сделать. Подо мной скрипел песок, перемешанный с ракушками. Вокруг лежали обломки кораллов, рядом со мной стоял Ларец, спасённый от Демонов. Вскочив на ноги, я подхватил тяжелый Ларец и заторопился за легко идущим по песку Лукомором. Он шёл, и серебряный свет луны перебирал его седые волосы, которые под этим светом отливали жидким серебром. Я осмотрелся и увидел, что мы находимся на острове, при этом настолько маленьком, что он виден весь из конца в конец. И удивился: куда же ведёт меня этот Лукомор?

Он подошел к раю берега, не обращая внимания на накатывавшиеся на ноги волны, остановился, и поднял вверх руки, запрокинув к чёрному небу голову. Так он и стоял, пока не стих лёгкий ветерок, и ретивые волны остановили свой стремительный и бесконечный набег на берег. Расступилось море, вышли оттуда три седобородых Лукомора с суровыми лицами.

Стоявший на берегу Лукомор опустился на одно колено и почтительно склонился перед старейшинами. Каждый из них, проходя мимо, коснулся его плеча рукой. Когда прошел последний, стоявший на колене поднялся и почтительно последовал за ним. Лукоморы остановились на берегу, на самой кромке. Старший по виду повернулся в мою сторону и сказал:

- Подойди к нам, юноша. Возьми с собой Ларец. Ты должен сам вручить нам его, иначе мы не сможем достойно наградить тебя.

Я послушно взял тяжелый Ларец и подошёл к Лукоморам. Остановившись перед ними, я стал ждать, что они скажут дальше.

- Ты хочешь вернуть нам Ларец, принадлежащий нам по праву древнего рода и по праву наследства? - подсказал мне старший Лукомор.

- Да, я хочу вернуть принадлежащий вам по праву древнего рода и по праву наследства, Ларец, - воспользовался я подсказкой.

- Мы принимаем твой дар, и благодарим тебя, - наклонил голову старший Лукомор. - Ты возвращаешь нам сердца, возвращаешь бессмертие, мы должны достойно отблагодарить тебя. Говори, что хотел бы от нас. Мы можем выполнить три желания. К сожалению, мы можем только выполнить желания, но не подсказать тебе их. Доверься разуму и сердцу. Не спеши. Думай!

Я стал лихорадочно соображать, что же пожелать.

- Верните мой прежний облик, - попросил я.

И с восторгом почувствовал, что опять стал прежним.

- Хочу, чтобы все, кто отправился со мной за клюквой, и я тоже, вернулись домой. С клюквой, разумеется.

- Хорошо, - наклонил голову Лукомор. - Твои знакомые уже дома, а ты вернёшься, как только мы закончим. Что ещё?

- Хочу встретиться с друзьями, которые сражаются с Демонами..

- Выполним твоё желание, - наклонил голову Лукомор. - Только ты должен назвать их.

- Я хочу увидеть Буяна, Черномора, Медведя, Яшку, Ивана и Журку.

- Ты всех назвал? - нахмурился Лукомор. - Никого не забыл?

- Всех! - поспешил ответить я.

Небо разорвала вспышка молнии, и ударил яростный гром.

- Марья Лесная Царевна! - в отчаянии закричал я, ужасаясь страшной оплошности.

- Поздно, - с сожалением развёл руками Лукомор и исчез.

И остальные Лукоморы исчезли.

А я стоял возле кромки моря.

Налетевший ветер рвал на мне одежду, а я молил Лукоморов вернуться и простить нелепую ошибку. Я бросился за ними в воду, но передо мной ударила в воду громадная молния, на мгновение я ослеп, а когда открыл глаза, стоял на песке, подле моря, за спиной у меня возвышались скалы, возле стоял Журка, а рядом с ноги на ногу переминались смущённые товарищи.

- Что будем делать? - спросил растерянный Черномор. - И если будем делать, то что?

Я неопределённо пожал плечами. В голове было пусто. Из-за скалы раздался шум. Мы переглянулись и пошли туда.

Демоны сгрудились возле скалы.

Один из них поднял лук и выстрелил в скалу. Раздался треск, камни разошлись, открыв вход в тёмную расщелину, повеяло ледяным холодом, даже на расстоянии мы это почувствовали.

Лукоморы остановились вокруг, и смотрели, как уходят в расщелину Демоны.

Демоны стали заходить в эту трещину. Они с тёмной яростью смотрели в нашу сторону, не в силах причинить вред, а мы смотрели, как уходят они в вечную темноту и ледяной холод. И думали мы об одном. А вернее, об одной.

И вот я увидел я её! Она шла в окружении трех Демонов. Я рванулся к ней, Марья остановилась, грустно посмотрела на меня, и тихо, с болью, спросила:

- Как же так, Дима? Как же ты мог забыть про меня?

Я задохнулся от злости на самого себя и на отчаянную свою беспомощность. Один из Демонов потянул Марью за собой, но я крикнул:

- Стойте! Отпустите её! Возьмите взамен меня!

- Не можем, - покачал головой Демон. - Хотя старший Демон хотел с тобой посчитаться.

- Тогда отпустите её! - закричал я на них.

- Это почему же? - усмехнулся Демон. - Зачем она тебе? Ты даже не вспомнил о ней.

- Я и не должен был вспоминать о ней! - в отчаянии закричал я. Она - это я! Она моя жена, значит, мы - одно целое!

Демоны замешкались, остановились.

Из пещеры вылез Большой Демон и вразвалку подошёл к нам.

- В чём дело? - недовольно спросил он у слуг.

Те пояснили ему, что я требую. Демон нахмурился.

- Она действительно твоя жена?

- Да! - выкрикнул я. - Она была Царевной Лягушкой, и я взял её в жены!

- Это не считается! - бросил Большой Демон.

- Нет, считается! - заорал я, теряя терпение. - Она моя жена и точка!

- Она твоя жена? - прищурился на меня змеиным глазом Демон. - Тогда ты должен взять её домой. Туда, откуда ты пришёл. Ты согласен? Ты берёшь её с собой?

В воздухе повисла напряжённая тишина. Но думал я лишь мгновение.

- Я согласен! - ответил я решительно.

- Что ж, - толкнул Марью ко мне Демон. - Забирай. Сейчас ты окажешься дома. И рядом с тобой будет она. Ты не передумал?

- Нет! - твердо ответил я, взяв за руку Марью.

- Тогда прощайся с друзьями, - сказал подошедший Лукомор.

Я распрощался, увидел Журку с перебитым крылом, взял его на руки, укрыв под курткой, подошёл к Марье, хотел сказать ей что-то, но поднялся сильный ветер, столбом взметнулся песок, я поневоле зажмурился, чтобы он не набился в глаза...

Когда я открыл глаза, оказалось, что нахожусь на лестничной площадке перед дверями собственной квартиры. Возле меня стояли два больших мешка с золотом, под курткой у меня тихонько курлыкал Журка, а за спиной стояла непривычно притихшая Марья - Лесная Царевна.

Я подумал, как мне объясняться с мамой, что я ей скажу. Понял, что ничего сходу не придумаю, махнул рукой и, поставив Журку на пол, полез по карманам в поисках ключей.

Но двери распахнулись сами, на пороге возникла мама.

- Дима! -воскликнула она. - Что же ты задержался?! Твои друзья вернулись, тебе звонили, велели приехать за деньгами. Вы набрали целых два КАМАЗа клюквы... А это что?

Она указывала на стоявшие перед ней мешки, словно не замечая Журку и Марью.

- Это клюква, мама, - ответил я. - А вот это - мой друг Журка, и моя жена Марья. Она - Лесная Царевна.

У мамы стали такие глаза, что я за неё испугался.

- Димочка, что с тобой? - тихо спросила она. - Ты заболел? У тебя галлюцинации?

Я оглянулся.

Никого возле меня не было.

На кафельном полу лежало журавлиное перо. Я наклонился, чтобы подобрать его, и увидел рядом с ним маленькую золотую корону. Совсем крошечную. Я поднял осторожно перо и корону, бережно положил во внутренний карман, провёл рукой по лбу и сказал:

- Ничего, мама, я вернулся. Всё в порядке...

После сказки

Ходит Лукомор, шаркает, кряхтит,

курит свою трубку.

На его плече тихая сидит

старая голубка.

Голые леса, трубки огонёк,

скучные болотца.

Сядет Лукомор на сырой пенёк,

сядет - улыбнется.

Слышит Лукомор ветер да листву,

ночи заклинанья.

За листом листок падает в траву,

потеряв сознанье.

Знает Лукомор: так за годом год,

знает: век за веком

падает в траву и травой растёт

слово человека.

Послесловие

Читатель, я не буду морочить тебе голову нудной болтовнёй.

Не буду ничего пояснять, я написал в книге то, что хотел.

И вообще: если ты что-то не до конца понял - думай сам. Иногда это полезно.

А я хотел сказать, что искренне благодарен каждому читателю, который эту книжку прочитал. Главный всегда не автор, а читатель. Иначе зачем и для кого писать книжки?

Итак, уважаемый читатель, спасибо я тебе сказал.

Возможно, тебе захочется побольше узнать о словах, читай "Этимологический словарь" Фасмера, "Русскую мысль и речь" Михельсона, словарь Даля. В этих книгах тебе откроется удивительный мир смысла и значения слов. Уверяю тебя, в них стоит заглянуть. Они увлекательны больше, чем любой самый крутой боевик.

Если ты хочешь прочитать про заговоры, про обычаи славян, про быт, про леших и домовых, и прочее, читай Забылина "Русский народ", Максимова "Нечистая, неведомая и крестная сила", "Фольклорный театр".

Все книги я, к сожалению, перечислить не могу. Думаю, что если ты заглянешь хотя бы в одну из названных, сам найдёшь остальные.

Самое же большое спасибо я хочу сказать людям и местам, которые в той или иной степени причастны к написанию этой книги.

Самым первым и главным сказочникам в моей жизни, отцу моему, Евграфу Васильевичу, и бабушке, Пелагее Ивановне.

Из их рассказов приплыли в мою жизнь Ермаковы лебеди, и лебеди Непрядвы.

Спасибо моей маме, Александре Ивановне.

Спасибо леснику дяде Васе из заброшенной в глухомани деревни Васьково.

Спасибо охотникам из посёлка Назимово, которые вывозили меня из болот Павловского Угольника на дрезине, болтающейся по раздрызганной узкоколейке, а впереди, скользя по шпалам, стремительная гадюка преследовала ошалевшего от страха зайца...

Спасибо Дине Крупской. Стихи про Лукоморов, принадлежащие ей, украсили эту книгу.

Спасибо Алле Натановне, которая всегда поддерживала. То меня, то ещё что-то.

Спасибо всем, кому я должен сказать спасибо. Перечислить всех поимённо я не могу, потому что для этого придётся написать несколько книг.

Я счастлив, что успел сказать всем вам, что я вас искренне люблю.

Но самое отдельное, и самое большое спасибо я должен сказать кандидату медицинских наук Нелли Хабибовне Шацкой, профессору Валентине Семёновне Анискиной, всем врачам, нянечкам и медсёстрам тридцать третьей больницы. Без вас не было бы ни этой, ни многих других книжек. Низкий поклон и сердечная благодарность вам всем.

До свидания, читатель!

Если мы встретились однажды, мы, наверное, встретимся ещё раз.

О приключениях Димы уже написана вторая книга - "Фомич - Ночной Воин". В голове крутится третья - "Трава Забвения".

Так что, если ты, читатель, этого захочешь, у нас есть повод встретиться еще раз.

Надеюсь, до встречи.

Успевайте говорить близким, что вы их любите.