НОВЫЙ ДОМ

За перевалом дорога пошла под уклон. Коренастый, с круглым загорелым лицом Андрей Почуйко без напоминания подложил под колеса горный тормоз, подозвал Губкина, и они пошли рядом, слева от лошади.

Разноцветными яркими пятнами увядающей листвы горели колки лиственных деревьев, Темно-зелеными островками плыли в мареве струящихся испарений заросли сосен, лиственниц и елей. На голову выше всех, отсвечивая на солнце темной бронзой стволов, стояли кедры и тополя.

– А ведь то верно говорили – красиво здесь! Просторно, – милостиво, словно соглашаясь с кем-то после долгого спора, сказал Почуйко. – Правда, в степу просторнийше, но и тут дуже хорошо.

Не то что горы и степи, а даже чистенькие, насквозь исхоженные дачниками подмосковные леса были для Саши Губкина не слишком близкими знакомыми. Он бывал в них только осенью, когда с матерью и сестренками ездил за грибами. И все-таки уверенно ответил:

– Не-ет, Андрей, здесь все равно красивей, – и сейчас же смущенно поправился: – Хотя и степь, возможно… Я у Чехова читал…

Они замолчали. Ездовой причмокнул, для порядка подстегнул лошадь хлыстом и закурил. Андрей немедленно пристроился к нему, занял табачку. Губкин, стараясь дышать глубже, полной грудью, вглядывался в медленно разворачивающиеся бока дальних сопок и склонов главного хребта, в путаницу долин и распадков, в которых поблескивали на солнце горные речушки, и даже в голубеющее небо. Но в нем не было ничего, кроме тоненького сизого дымка. Он тянулся от подножия пологой сопки – ровный, несгибающийся. Губкин вздохнул, завидуя тем, кто сидит сейчас у костра. Наверное, это бывалые таежники, может быть, охотники или искатели женьшеня. Нагорная тайга знакома им до последнего дерева, и они не видят в ней ничего таинственного и жутковатого. Просто – это место их интересной работы. А ему еще предстоит с ней знакомиться, и сойдутся ли они характерами – еще не известно.

– Где же мы жить будем, товарищ старшина? – спросил Аркадий Сенников, шагающий справа от двуколки и поэтому невидимый Губкину. – Неужели на такой высоте?

Сенников говорил спокойно, но в его голосе едва заметно пробивались капризные нотки.

– Нет, пониже.

– Но все-таки не в долине?

– Скоро увидите.

– Я почему спрашиваю, товарищ старшина… – все так же капризно тянул Аркадий. – Ведь здесь зимой ветры, говорят, бешеные. И если мы будем на высоте, то…

Пряхин отвечал неохотно, отрывисто, поводя натруженными плечами, и казалось, что он сердится:

– Ничего… Место нам определено на южных скатах. А ветры здесь северные… преимущественно. Понятно? От восточных нас прикроет главный хребет.

– Боюсь, что на таком взлобке все ветры будут… преимущественные, – уже сердито отрубил Сенников и засвистел.

«Почему он такой уверенный в себе? – подумал Губкин. – Всегда скажет последнее слово, всегда сделает все по-своему. И за себя постоять умеет. А я обязательно застесняюсь или струшу. И в школе я какой-то не такой был… Даже в футбол не играл. – Саша вздохнул и опять взглянул на сизый дымок, который так же ровно тянулся вверх. – Вот ведь живут люди в настоящей тайге и ничего не боятся, а мне, когда назначили идти на пост, стало страшно. А почему? Ведь я же ничего еще не знал, а все равно сердце сжалось. А здесь красиво».

Шуршала опадающая листва, всхрапывала лошадь, мягко поскрипывала двуколка.

– Принять вправо! – крикнул Пряхин.

Ездовой натянул вожжи, лошадь покорно повернула вправо. Неподалеку, карабкаясь на склоны сопок и пропадая в просеках, побежала шеренга ослепительно-желтых, новеньких телеграфных столбов.

– Нажимай! – веселея, крикнул Пряхин.

Лошадь, почуяв под ногами старую хрящеватую дорогу, рванулась вперед, и Андрей Почуйко, крикнув: «Тю, скаженная!» – снял горный тормоз. Двуколка весело затарахтела по корневищам и камням.

Минут через двадцать дорога вышла на порубку. Наверно, все эти новенькие телеграфные столбы, что так резво взбирались на склоны сопок, росли когда-то на этой порубке. На ее краю стоял особенно толстый, усиленный подпоркой столб. С него свешивался парный провод с закрученными в кольцо концами. Неподалеку от столба был вход в землянку. Стекла ее окна ослепительно отсвечивали на солнце, и оттого землянка казалась веселой и доброй, словно соскучившейся по жильцам. С другой стороны столба чернел закопченный очаг с двумя рогульками, лежал патронный ящик с бурыми мазками крови на боках. Вокруг большого плоского камня стояли обрубки бревен. Видно, камень служил строителям линии столом, а обрубки бревен – стульями.

– Сто-ой! – все так же весело крикнул Пряхин.

Солдаты остановились, молча огляделись.

Метрах в ста от стоявшей на пологом гравийном склоне землянки неслась горная речушка. Над ней, провисая почти до самой воды, вытянулся узенький мостик с матово поблескивающими на солнце, точно лакированными, перильцами. За рекой тянулась лесистая долина, а дальше поднимались отроги главного хребта. Вправо нахохлилась пнями порубка, за ней вставала золотисто-зеленая стена леса. Влево кустарник, потом почти голые, крутые горные склоны. В расселине между ними неслась тугая, резко сузившаяся здесь, глухо ворчащая река. За расселиной она в пене и солнечных бликах вырывалась в долину и разливалась свободно и лениво. За этой долиной поднимались новые разноцветные сопки.

Губкин посмотрел на них с тревогой – тоненького, как тростинка, дымка над этими дальними сопками уже не было.

– Странно… – задумчиво сказал он.

– Не странно, а скучно, – процедил Сенников и отвернулся.

– Что странно? – переспросил Почуйко.

– Да вот, понимаешь, над той сопкой был дымок, а сейчас пропал.

– А что же это я не бачив дымка…

– Ему померещилось, – через плечо бросил Сенников.

– В самом деле, какой дымок? – вмешался Пряхин. – Где?

– Вон там, товарищ старшина, – показал Губкин, – тоненький такой. Вы его заметить не могли – он от вас двуколкой был загорожен. А я смотрел и думал.

Сенников сердито шепнул Почуйко:

– И чего, дурак, болтает… Старшина потом выяснять погонит – не нарадуешься. – И уже совсем другим тоном уверенно произнес: – Да не было там никакого дымка, ему просто померещилось. Вон и Почуйко ничего не видел.

– Вас не спрашивают, Сенников. Помолчите! – остановил его Пряхин. – Так вы точно видели дымок, Губкин?

Губкину почему-то стало стыдно, будто его уличили во лжи.

– Да… точно, товарищ старшина. Видел я дымок, – он помолчал и робко добавил: – Ну не мог же я ошибиться…

«Вот и начинается возня с этими неоперившимися птенцами», – поморщился Пряхин. – Послушайте, товарищ Губкин, ведь вы же солдат. Вы должны уметь отвечать командиру точно и ясно. Понятно? – терпеливо объяснял он, и в его серых, глубоко сидящих глазах мелькнула усталость. – Ведь от вашего ответа может зависеть командирское решение, а значит, и ваша судьба. А вы и доложить забыли и сейчас путаетесь. Понятно? Отвечайте точно – был дымок или не был?

– Да… Был как будто дымок… – Саша краснел все сильней и сильней. Руки почему-то мешали ему, он начал теребить подол гимнастерки. – Видел я дымок. А вот куда он делся…

– Видел… – насмешливо протянул Аркадий Сенников и вскочил с обрубка. – Померещилось, а теперь всех путает.

Молчаливый ездовой яростно сплюнул под ноги, с силой потянул на себя веревку, которой был укреплен брезент на двуколке, и сердито сказал:

– Был дым. Я видел. А сейчас пропал.

И ездовой и сразу обрадовавшийся Губкин показали Пряхину направление. Старшина долго смотрел на разноцветные склоны сопки, потом пожал плечами:

– Странно… Строители ушли давно. Охотники сюда вряд ли придут – знают, что стройка шла, дичь распугана. Да если б и забрели, так днем, им костер жечь некогда – охотиться надо. Искателям женьшеня – то же самое. Ну кто еще? Геологи? Но они всегда лагерем становятся и если уж начнут костер жечь, так надолго. А населенных пунктов километров на пятьдесят в округе нет. – Старшина прихватил большой сильной рукой тяжелый подбородок, опять пожал плечами и добавил: – Во всяком случае, наблюдайте. Знаете сами – побережье здесь недалеко Сразу за главным хребтом. Мало ли кого можно там высадить. В общем – посматривайте.

Ездовой, Почуйко и Губкин притихли, с опаской посматривая на дальние сопки. Никто уже не замечал ярких осенних красок. Горы казались хмурыми и затаенными.

– Ну что вы, товарищи! – Аркадий рассмеялся. – Ведь от тех сопок до нас – день ходьбы. Значит, волноваться можно только с завтрашнего дня.

Всем сразу стало ясно, что Сенников прав, и солдаты, улыбаясь ему, повеселели. Даже старшина Пряхин посмотрел на Сенникова почти с уважением. Этот упрямый парнишка, кажется, и самый находчивый, и наиболее самостоятельный из всех его подчиненных, а такие люди Пряхину нравились: из них выходили отличные солдаты и хорошие командиры. Аркадий сразу уловил смену настроений и, казалось, даже мысли старшины и все так же весело, даже озорно, словно подчеркивая свое бесстрашие, предложил:

– Давайте разгружаться, товарищ старшина. Время позднее, а ездовому долгий путь.

И опять он сказал самые нужные и самые дельные слова, не подчиниться которым было просто невозможно. Наверное, поэтому никто не удивился, когда Аркадий начал покрикивать на товарищей, принявшихся разгружать двуколку, а старшина подумал: «Может, и в самом деле в сержанты его готовить?»

Но он сейчас же вспомнил слова Почуйко, сказанные Аркадию на перевале: «Ты дуйся больше. Может, на сержанта выдуешься» – и решил повременить. Он знал, что люди, желающие командовать, не всегда умеют делать это. Старшина вздохнул и подошел к двуколке.

На самом верху груза, на полушубках, лежали телефонные аппараты. Пряхин взял один из них, присоединил к свисающим со столба проводам и продул трубку. Как и многие командиры, старшина не любил, когда подчиненные слышат его переговоры со старшими. Старый связист, он знал, что даже случайно оброненное слово, даже тон, которым оно было произнесено, иногда может выдать военную тайну или повлиять на людей – породить ненужные разговоры, сомнения или неоправданные надежды. Немногословный во время несения службы, старшина дождался, когда солдаты занялись разгрузкой и не могли его услышать, покрутил ручку аппарата и негромко позвал:

– Алло! Восьмой пост… Восьмой! Коммутатор? Товарищ капитан? Докладывает старшина Пряхин. Прибыли благополучно. Разгружаемся. Ездового отправлю сегодня же. Пост номер семь принял в порядке. – Он помолчал, прислушиваясь к ответу, и добавил: – В районе сопки Кабаньей, левей километра три, на юго-западных скатах, был замечен дым костра, который исчез, как только мы вышли на дорогу. – Он опять помолчал и, выслушав ответ, кивнул: – Понятно, слушаюсь, товарищ капитан. Ничего не скрою.

Затем Пряхин вызвал шестой пост и сообщил о появлении дымка. Положив трубку, он подошел к солдатам и спокойно сказал:

– Все в порядке, к линии подключился. На других постах гарнизоны тоже приступают к службе.

Солдаты молча посмотрели на него, и испещренная грязно-серыми пятнами костров гравийная сопка уже не показалась им загадочной и недоброй. Справа и слева были свои. С ними всегда можно связаться по телефону.