РАЗДУМЬЯ

Дневальный Аркадий Сенников долго ходил вокруг лагеря, вспоминая подробности нелегкого дня, и все чаще удовлетворенно посмеивался – все-таки прав он, а не другие. Просто нужно смелее отстаивать свою правоту и не обращать внимания на других – мало ли что кому взбредет в голову. Полагаться только на себя и не бояться указывать другим на их место.

«Это не нескромность, – убеждал себя Сенников. – Это полезная необходимость. В конце концов каждый отвечает за себя и каждый борется за собственное благополучие. А в борьбе можно быть и хитрым и жестоким».

Ночь выдалась облачная, темная, дышалось тяжело, и все, словно перед грозой, замерло, затаилось. Возбужденный, увлеченный своими мыслями, Сенников не замечал нечастых ночных теней, подозрительных шорохов и криков. Даже когда зазуммерил телефон и его густой, низкий звук разнесся по лагерю, Аркадий услышал его не сразу. Он неторопливо подошел к телефону, взял трубку, нажал клапан, но не ответил, а только прислушался. Линия молчала. Сенников подул в трубку и, положив ее на аппарат, сердито сплюнул.

«Не спится кому-то, вот и звонит, чтобы потрепаться», – решил он.

Ночью телефон зуммерил еще пару раз, но Аркадий не подходил к нему.

Мало ли кому хочется скоротать невеселые часы дневальства!

Аркадий ходил, думал, рассеянно посматривал в темноту. Где-то далеко, в самой глубине ночи, там, где темной тучей застыла громада главного хребта, ему почудился едва заметный, зеленоватый свет. Он словно пробивался из глубины одного из горных склонов и никак не мог пробиться. На всем склоне угадывались эти попытки призрачного света заявить о себе, сказать что-то таинственное и интересное, но Аркадий был так занят собой, своими мыслями, что не обратил внимания на этот удивительный зеленоватый свет. Он искал повода утвердиться в своих мыслях, окончательно убедиться в своем превосходстве. И он придумал этот повод.

Под утро, когда Пряхин вышел из палатки, чтобы проверить, как идет дневальство, Аркадий спросил старшину:

– Скажите, вы верите… этому? – он кивнул на палатку.

– Почему же мне ему не верить?

– А вам не кажется странным, что там, в Москве, узнав о таком замечательном металле, не стали его разыскивать? Если Васьков действительно существует и если он работает в научно-исследовательском институте, то он обязан был добиться поисков этой самой горы. Вы заметили – я нарочно завел разговор о неэкономичности старых рудников, но он доказал, что они выгодны. Так можно ли поверить, что Москва не заинтересовалась таким делом?

Пряхин удивленно посмотрел на Аркадия, но промолчал, будто ожидал продолжения. Аркадий уловил это и с трудом сдержал вспышку радости: задуманное удавалось.

– И еще, – спокойно, даже почтительно продолжал он. – Дядька – учитель, Племянник – ученик. Сейчас сентябрь. Когда же, интересно, они учатся и учат?

Пряхин, сжав рукой тяжелый подбородок, потупился и после паузы ответил неожиданно глухо, словно тяжело переживая собственную ошибку:

– Об этом я не подумал…

Теперь Аркадий верил в свое полное превосходство над старшиной. Он уже не мог сдержать своего торжества и сделал то, на что в иное время никогда бы не решился.

– А я вот подумал, – вызывающе сказал он и, круто повернувшись, пошел вокруг поста: последнее слово, как всегда, осталось за ним.

Озадаченный Пряхин даже не заметил его дерзкой выходки. Подозрения, высказанные Сенниковым, на первый взгляд казались убедительными, и лишь в палатке, разобравшись как следует и в словах Сенникова, и в пережитом, Пряхин понял их настоящую сущность. Дело было в самом Аркадии, в его поведении, ходе его мыслей. Ворочаясь на постели, Пряхин строго сказал себе: «Спокойно. За парнем нужен особый пригляд».

И все-таки слова Аркадия не пропали даром.

Утром Пряхин почему-то не смог смотреть на хмурого, жалующегося на боль в ноге Лазарева. И Сенникова это обрадовало.

В самом конце завтрака к каменному столу подполз уж. Змея тянулась вверх, ожидая подачки. Аркадий посмотрел на нее и ощутил щемящее отвращение. И все-таки, повинуясь своему новому настроению, веря в свои силы, он быстро окинул взглядом товарищей и вдруг схватил ужа возле самой головы. Подняв его и словно любуясь им, он противно-ласково проговорил:

– Ах ты соня этакий! Почему на завтрак опаздываешь?

Губкин и Почуйко посмотрели на Аркадия с явным уважением – что ни говори, а он справился со своей вчерашней трусостью и сделал то, на что никто не решился – взял змею в руки.

Уж шипел, крутил головой и, часто высовывая раздвоенный язычок, хвостом оплетался вокруг сенниковской руки. Аркадий все с большим и большим трудом сдерживал страх и отвращение, мучительно переживая прикосновение холодного змеиного тела к своей трепетной и теплой коже, и невольно все сильней и сильней сжимал пальцы. Тело змеи стало сникать, терять упругость.

Аркадий заметил это. Весь мокрый от липкого холодного пота, он наклонился и, опустив змею на землю, не поднимая головы, хрипло сказал:

– Не пугайся, дурачок. Я ведь шучу.

Он быстро отер пот со лба, выпрямился и, тая улыбку (все-таки взял в руки! Взял!), спросил:

– Интересно, он сахар ест?

– Еще как. Сладкоежка… – доверительно улыбнулся Почуйко.

Аркадий посмотрел в глаза товарищам и понял, что они простили ему вчерашний день.

«То-то!» – подумал он, гордо вскинув красивую голову, и вышел из-за стола.

– Не спешите, Сенников, – остановил его Пряхин. – Сейчас пойдем на линию.

– Так я же дневалю, – удивился Аркадий.

– Ну что ж… Вчера вы слышали капитана – мои разъяснения не нужны. Собирайтесь!

Пряхин отвернулся. Сенников долго смотрел на него и слегка растерянно думал: «Что он, интересно, замышляет?..»

Пряхин ничего особенного не замышлял. Он все так же ровно и спокойно отдал такой же приказ Губкину.

Ничего как будто не случилось – просто начиналась обычная линейная служба, хотя каждый почувствовал что-то новое, невысказанное.