"Жена незнакомца" - читать интересную книгу автора (Осборн Мэгги)

Глава 14

— Ты сегодня не в форме, — заметил Куинн, выходя с Полом из Бэббит-хауса, престижного игорного дома. — В фараон ты обычно не проигрываешь.

— Надо поужинать и поговорить, — ответил Пол, надевая цилиндр.

Улицы Денвера в этой части города еще не вымостили булыжником, а лишь покрыли гравием, но движение тут, рядом с железной дорогой, было столь оживленным, что весь гравий исчез под копытами лошадей, колесами экипажей и ногами прохожих. Из-за вращающихся дверей салунов вырывались хриплые голоса подвыпивших людей и громкая музыка.

Время от времени городские власти закрывали салуны и дома терпимости, не позволяя этим заведениям работать, пока хозяева и содержательницы не выплачивали штраф или не откупались взяткой. В городе росла преступность, на каждом углу пронырливые молодые люди играли в скорлупки, а с каждым поездом прибывали мошенники, готовые всучить простофилям за бешеные деньги всякую ерунду.

Хотя Денвер, пользующийся, как всякий пограничный город неважной репутацией, постепенно обретал черты респектабельности, однако, на взгляд людей вроде Куинна, процесс шел недостаточно быстро. Тем не менее многие из финансовых магнатов построили на холме роскошные особняки и перевезли туда семьи, а представители среднего класса открыли на Пятнадцатой улице сеть магазинов. Правда, в городе частенько еще вспыхивали ссоры, заканчивающиеся кровопролитием, а жители пока не отвыкли от выстрелов.

Когда он станет губернатором, решил Куинн, то использует все свое влияние, чтобы выбрать достойного мэра. Это должен быть человек неподкупный, четко следующий букве закона, разделяющий взгляды губернатора на будущее Колорадо и роль Денвера как столицы нового штата.

— Где ужинаем? В клубе или отеле? — спросил Куинн, задержавшись на секунду у витрины магазина, чтобы полюбоваться коллекцией дуэльных пистолетов. — Сегодня ко мне в контору заходил Чарлз Гертлер. Сказал, что в клуб привезли клубнику из Калифорнии. Представляешь? Клубника в декабре!

Он бы с удовольствием послал корзиночку Лили, если бы не чувствовал себя при мысли об этом полным идиотом.

— Гертлер заходил в контору? — удивился Пол.

— Чтобы обсудить кое-какие юридические вопросы. Политики мы не касались.

— Значит, он не спустил с тебя шкуру за то, что ты собираешься бороться за передачу управления водными ресурсами членам ассоциации фермеров?

— Этого не миновать, Пол.

Тот недовольно поджал губы.

— Смотри не переступи черту, ты слишком близко к ней подходишь. О тебе уже и так начинают ходить всякие разговоры. Те, кого не следовало обижать, стали интересоваться, какой из тебя выйдет губернатор, если ты и сейчас неуправляем.

Куинн покраснел от злости и, чтобы взять себя в руки, махнул кучеру наемного экипажа, проезжавшего мимо.

— И что ты ответил?

— Сказал, что поговорю с тобой. Еще раз.

Они забрались в экипаж, и вскоре тот свернул на более тихую улочку. Куинн всегда был заядлым спорщиком, предпочитал никогда не уступать в решении спорных вопросов, до конца отстаивал свое мнение. Хотя иногда ему все же приходилось идти на уступки, делал он это скрепя сердце.

— Когда мы начнем выступать с критикой и перестанем кормить избирателей кашкой, а давать им сырое мясо, чтобы у них зубы не затупились? Когда прекратим гладить по головке жадных до прибыли высокопоставленных чиновников и начнем исправлять ошибки, делая шаги к настоящему прогрессу?

— Сказать тебе правду? — Пол изучающе взглянул на друга. — Может, никогда. По крайней мере во время твоего пребывания на посту губернатора этого не произойдет.

— Тогда какого дьявола я иду на компромиссы? К чему вся эта ложь, неблаговидные поступки, которые приходится совершать ради того, чтобы меня избрали? Для чего я все это делаю, если, став губернатором, не смогу добиться никаких изменений к лучшему? Для чего мне вообще им становиться?

— Ради власти, Куинн. Все, что ты делаешь, — это только ради власти.

В том и состояла между ними разница. Пол Казински считал, что власть стоит того, чтобы для ее достижения использовать все средства, если потребуется, идти даже по трупам. А этические и моральные стороны — это для людей вроде Куинна Уэстина, которым процедура достижения власти более важна, чем сама власть. Пол не проводил ночи без сна, ломая голову над тем, какие ошибки совершил, правильно ли он поступил, идя на компромисс или приняв какое-то решение. Вряд ли он так ненавидел себя, что ему было противно смотреться в зеркало.

Приехав в клуб, они заняли столик, покрытый белоснежной скатертью и уставленный серебряными приборами.

— Спроси себя, хочешь ли ты быть губернатором, — продолжил разговор Пол.

— После всего, что я сделал? Ответ должен быть очевиден.

— Вот именно, должен быть. И то, что это не так, многих беспокоит. Если ты хочешь стать губернатором, то обязан действовать в интересах партии, которая тебя выдвинула. Партии требуется надежный человек, которому она может доверять, который будет защищать интересы тех, кто его выбрал. Им ни к чему неприятные сюрпризы. В данный момент твое положение очень неустойчивое. Любая ошибка, любой промах, даже незначительные, и тебя заменят другим кандидатом.

Куинн барабанил пальцами по столу и мрачно уставился в стакан с виски. Он зашел слишком далеко, чтобы останавливаться, до выборов придется идти на уступки. Но когда его изберут, он пошлет к черту партию и будет поступать, как считает нужным.

— А теперь давай поговорим о Мириам, — нахмурился Пол. — До меня дошла не очень приятная новость. Она целые дни проводит в магазинах, покупая ткани и все прочее для нарядов. Она что, собирается закончить траур?

— По моей просьбе, — ответил Куинн.

Ему было неприятно, что даже наедине друг упрямо называет Лили именем его жены.

— А почему ты решил предоставить ей возможность чаще бывать в свете? — холодно осведомился Поль. — Ведь она подвергается большему риску быть разоблаченной. Приходило ли тебе в голову, что как только Мириам снова начнет выезжать, у нас возникнут такие проблемы, о которых мы раньше не думали? Например, почерк.

— Лили учится расписываться как Мириам, — пожал плечами Куинн. — А всякие благодарственные послания я могу писать за нее.

— И тем самым неминуемо вызвать скандал. Мужья не пишут за жен.

— Думаю, этот скандал по поводу нарушения этикета мы как-нибудь переживем. Мы обещали Лили развлечения, а сами нарядили ее в траурные одежды. Пол, тебе не надоедает давать обещания, которые ты не собираешься выполнять? Мне лично надоедает.

— Ты спишь с ней?

— Не твое дело! — раздраженно бросил Куинн. — И давай закончим эту тему.

— Нет, мое! Раз мне придется улаживать проблемы, если таковые возникнут. — Пол откинулся на спинку стула, ожидая, когда официант уберет посуду. — Ты пренебрег моим советом. Ну да ладно, что сделано, то сделано.

— Проблемы с Лили у нас не возникнет. Она понимает, что наша связь после выборов закончится.

Пол достал из кармана блокнот.

— Думаю, нетрудно будет найти человека, который мог бы в случае необходимости писать приглашения, благодарственные письма и так далее. Риск, конечно, имеется, но это все же лучше, чем тебе самому заниматься корреспонденцией Мириам. — Он черкнул в блокноте. — Как только станет известно, что траур Мириам закончился, приглашения так и посыплются, а мы с тобой подумаем, какие из них предпочтительнее с политической точки зрения. К тому же Мириам теперь может стоять рядом с тобой на трибуне во время церемонии в честь павших на гражданской войне. Ее присутствие сделает более убедительным твой облик семейного человека.

Пол еще долго распространялся о положительных моментах и недостатках окончания траура, а Куинн размышлял о том, почему они столько лет дружат. Наверное, из-за своей непохожести. Пол — человек упорный, настойчивый, и если друг принял какое-то решение, он будет из кожи лезть, чтобы претворить это в жизнь. Причем не станет оглядываться, не станет ни в чем упрекать, не будет злорадствовать в случае неудачи: «Вот, я же тебя предупреждал!» Он просто сконцентрирует все усилия на том, чтобы достойно выйти из создавшегося положения.

— Мне нужно еще как следует поработать с ней, чтобы не вышло осечки. — Пол оторвался от блокнота. — Твоя жена умеет танцевать вальс?

— Если не умеет, то научится.

Поль задумчиво прищурился.

— Если бы я не знал тебя как умного человека, неспособного на глупости, я бы решил, что ты в нее влюбился.

— Ради Бога, Пол! Я просто восхищаюсь ею. Согласись, требуется мужество, чтобы ежедневно встречаться с людьми, которые могут разоблачить ее в любой момент, решительность, чтобы научиться всему, что мы от нее требуем, и сила воли, чтобы заставить себя это делать. Она умна и находчива, с гораздо большим интересом занимается домашним хозяйством, чем это делала Мириам, к тому же намного практичнее ее. Она никогда не жалуется, честно старается заработать на достойную жизнь себе и дочери.

— Я уже почти верю, что ты в нее влюбился.

«Да не влюбился, а безумно ее хочу!» — с раздражением подумал Куинн.

Завтра Лили перестанет носить траур, наденет яркое платье. Завтра он сдержит данное ей обещание.

Лили была не в состоянии проглотить ни кусочка, то и дело глядя на часы и подгоняя время. Скорее бы уже настал вечер, чтобы Куинн взял ее за руку и отвел в спальню. Надо же ей было сегодня увидеть такой сон! Хотя она встала уже час назад, но до сих пор никак не могла прийти в себя.

Куинн тоже почти не притронулся к еде. Он пятнадцать минут держал перед собой газету, уставившись поверх страниц на губы Лили. Вздохнув, он положил газету рядом с кофейной чашкой.

— Не пойду сегодня в контору. Все равно не смогу ни на чем сосредоточиться.

— Но ведь мы не будем сейчас… — испуганно начала Лили. — То есть я хочу сказать… Еще слишком рано, и слуги…

В глазах Куинна полыхал такой огонь желания, что Лили поставила чашку на стол, чтобы не уронить.

— Тогда прикажу Морли вычистить и подать к крыльцу сани. Если не возражаешь, мы прокатимся по городу, пусть все увидят тебя в новом красном плаще и поймут, что ты больше не носишь траур. Потом, если хочешь, поездим по магазинам, купим слугам подарки к Рождеству. Днем можем заглянуть в Тернер-Холл, там, насколько мне известно, должны выступать какие-то акробаты. После где-нибудь поужинаем и сразу вернемся домой.

— О, Куинн! Это здорово! — Лили сияла от восторга. Значит, часы томительного ожидания пройдут намного быстрее; вместо того чтобы сгорать от нетерпения, она хоть чем-то займется. — Я надену зеленый, как жаба, уличный костюм с красно-синей отделкой!

— Как жаба? — повторил Куинн смеясь.

— На вид он гораздо лучше, чем на слух.

Даже не дождавшись, пока Куинн отодвинет ей стул, Лили вскочила и бросилась к окну. Серое небо, покрытое облаками, ничуть ее не смутило.

— Я больше не в силах проглотить ни кусочка! Бегу наверх переодеваться!

Лили никогда не считала себя покинутой женой, ибо никакой женой Куинну она не была, да к тому же все дни у нее были заполнены до предела. Иногда ей очень хотелось проводить с Куинном больше времени, находиться в его обществе, почти физически ощущать, как их тянет друг к другу. По вечерам, если она ужинала одна, поскольку Куинн решал политические дела вне дома или запирался с Полом в библиотеке, ее вдруг охватывали такие острые приступы одиночества, что сердце больно щемило. И провести целый день с Куинном было для Лили неслыханной роскошью.

Особенно сегодня. А ночью… Лучше не думать, иначе можно сойти с ума от нетерпения.

— Дай-ка на тебя посмотреть, — сказал Куинн, подходя вместе с ней к поджидавшим их саням. Отстранив Лили от себя, он с улыбкой оглядел ее красный плащ и выглядывавшие из-под меховой опушки зеленые оборки. — Как же ты хороша!

Лили и сама это чувствовала. Только надев ярко-зеленый костюм, она поняла, насколько ей надоели черные, коричневые и серые цвета. Теперь до конца жизни эти мрачные краски будут ассоциироваться у нее с Мириам.

Сегодня в красном плаще, развевающемся при ходьбе, она напоминала язык пламени. Глаза сверкали, щеки раскраснелись от возбуждения и морозного воздуха, изо рта вырывался серебристый пар.

Даже Морли, видимо, нравилось, что хозяйка сняла траурное платье, и с его лица не сходила улыбка, пока он накрывал ей ноги, укутывая ее в меховую полость.

— Хорошо! — радостно воскликнула Лили, прижимаясь к Куинну.

Колокольчики издавали мелодичный звон, и когда сани проезжали мимо, прохожие останавливались, весело глядя им вслед. Куинн нащупал ее руку, и Лили пожалела, что не сняла перчатку, тогда она бы лучше чувствовала его прикосновение.

— В Аризоне я мечтала покататься на санях, хотя не думала, что это когда-нибудь произойдет.

Они поехали на север, миновали последний фонарный столб, повернули обратно, промчались по центральной улице и подкатили к озеру, где веселилась молодежь, съезжая на санках с горы.

Морли остановил лошадей, чтобы хозяева могли полюбоваться замечательным видом, но Лили тут же выпрыгнула на снег. Ей было невмоготу просто сидеть рядом с Куинном, ощущая его тепло и горячее дыхание на своих губах, когда он поворачивался к ней. Она должна ходить, бегать, прыгать, чтобы избавиться от напряжения, охватывавшего ее всякий раз, когда он что-то шептал ей на ухо.

Пока Куинн вылезал из саней, она быстро слепила тугой снежок, прицелилась и запустила в него. Шляпа слетела на землю, и Куинн даже ахнул от изумления. Следующая пара снежков угодила ему в плечо и грудь.

Куинн не остался в долгу, а через несколько минут к шутливому сражению подключились молодые люди, и десятки снежков замелькали в воздухе. Наконец Куинн помог Лили забраться в сани. Оба были с головы до ног покрыты снегом и умирали со смеху, хотя понимали, что Мириам Уэстин никогда бы такого даже в голову не пришло, что на них смотрят и потом возникнут разговоры. Но сегодня был их день, поэтому никакие правила для них не существовали.

Существовало только предвкушение вечера, при мысли о котором у обоих начиналось бешеное сердцебиение.

На Пятнадцатой улице они накупили рождественских подарков слугам и особо важным клиентам Куинна. Кроме того, он купил Лили дивную ночную рубашку с кружевами, а она ему шелковый кисет. Он купил ей французские духи с запахом роз, она ему отороченный бобровым мехом стетсон. Надев его, Куинн так в нем и остался на целый день.

Потом они пообедали, но, занятые друг другом, почти не прикоснулись к еде. Только флиртовали, смеялись, выпили слишком много вина. Лили прижималась коленом к его ноге, чувствуя, как у нее замирает сердце, а Куинн гладил под столом ее руку.

Она понимала, что ни одна леди не поведет себя на людях столь легкомысленно, не станет флиртовать с собственным мужем и громко смеяться. Ну и пусть. Сегодня она Лили, вернее, Лили, которую сделал из нее Куинн, отчего она чувствовала себя несказанно счастливой. После долгих недель, когда ей приходилось следить за каждым словом, изображать печальную Мириам, она решила в этот восхитительный день, которого так ждала, быть прежней Лили.

Однако подозрительная, почти сломленная женщина, вышедшая несколько месяцев назад из тюрьмы, исчезла. Вместо нее появилась яркая, уверенная дама, сохранившая живость той Лили. Дама, вызывавшая изумление и восхищение.

— Ты обворожительна, — прошептал Куинн. — Восхитительна. Поразительна. Ты просто ослепила меня!

Опьяненные вином и друг другом, они направились в Тернер-Холл смотреть представление, хотя потом Лили не смогла припомнить ни одного акробатического номера. В памяти остался лишь Куинн, озера его дымчато-серых глаз, его губы, шептавшие какие-то слова, жгучее прикосновение его рук, его теплое дыхание. Они касались друг друга, притворяясь, что это случайность. Когда они поворачивались друг к другу, губы их почти соприкасались, но оба делали вид, что все происходит помимо их воли. Голоса охрипли от едва сдерживаемого желания, но ведь в зале было очень холодно.

Когда они вышли на улицу, Лили запрокинула голову, подставив разгоряченное лицо падающим снежинкам, и всей грудью вдохнула морозный воздух.

— Открой глаза, — тихо сказал Куинн.

— Идет снег.

— Я хочу, чтобы ты увидела другое. — Он повернул ее к ожидавшим их саням.

— Ой! — изумленно воскликнула она и засмеялась от восторга.

Сотни алых и белых роз покрывали сиденье, пол, свисали с бортов.

Лили обхватила лицо Куинна обеими руками и крепко поцеловала, не обращая внимания на возмущенные ахи собравшихся вокруг.

Морли с улыбкой смотрел на нее, а она, взяв целую охапку, уткнулась в розы и наслаждалась их чудесным ароматом.

— Но как мы поедем домой? Они же помнутся! И шипы…

— Я приказал их срезать. Если ты почувствуешь хоть один укол, я выкуплю оранжерею и сотру ее с лица земли, — улыбнулся Куинн. Ему было приятно видеть Лили такой счастливой.

Он усадил ее в сани, и, отъезжая от Тернер-Холла, она бросила несколько роз детям, смотревшим, открыв рты, на усыпанные цветами сани.

Было уже темно, поэтому Лили прижалась к груди Куинна, а он крепко обнял ее. Весь мир исчез. Ей казалось, что они наедине в заснеженном саду. Никогда в жизни она не была так счастлива. Лили хотелось сказать об этом Куинну, но тот уже целовал ее, горячая рука, отодвинув цветы, скользнула ей под плащ и легла на грудь. Простонав, Лили подалась ему навстречу, случайно коснулась его ноги и ахнула.

— О Господи! Никогда так никого не хотел, как тебя, — прошептал он.

Когда сани остановились возле особняка, Куинн не стал дожидаться, пока Морли поможет хозяйке вылезти, а сам откинул меховую полость, усыпанную розами, и подхватил Лили на руки.

— Куинн! — выдохнула она и, поняв, что он собрался нести ее в дом на руках, добавила: — Что подумает Крэн-стон?

— А мне наплевать!

Он пронес ее мимо онемевшего дворецкого, поднялся по лестнице, вошел в спальню и захлопнул ногой дверь.

От его поцелуев Лили чуть не лишилась чувств, но через секунду уже сама с жаром отвечала ему.

Не разжимая объятий, они принялись срывать с себя одежду, лишь на миг отрываясь друг от друга, чтобы отшвырнуть какую-нибудь вещь, и снова отдаваясь лихорадочным поцелуям, сводившим обоих с ума.

Пока Куинн торопливо стаскивал брюки, Лили с не меньшей поспешностью сбрасывала корсет. Наконец он подхватил ее на руки и понес к кровати, на которую оба и упали, задыхаясь от страсти. Будто в тумане Лили увидела искаженное лицо Куинна, а в голове у нее билась единственная мысль: она хочет его, хочет! Нетерпеливая рука скользнула между ее ног, и Лили вдруг показалось, что она не выдержит, умрет, но в этот момент Куинн с силой вошел в нее.

Они любили друг друга с безудержной страстью, которую сдерживали долгие недели. Им было не до нежности, этим они займутся позже, а сейчас необходимо утолить безумную страсть, изводившую их столько времени.

Наконец пламя, яростно взметнувшись в последний раз, начало понемногу угасать, и они, не выпуская друг друга из объятий, распластались на кровати.

Почувствовав, что к нему вернулась способность говорить, Куинн взглянул на Лили потемневшими глазами и прошептал:

— О Господи…

Когда у нее перестала кружиться голова, а мир обрел привычные очертания, Лили остановила взгляд на Куинне. Его мокрая рубашка — впрочем, и ее собственная была не в лучшем состоянии — прилипла к телу, волосы слиплись, а выражение лица было такое ласковое, какого она у него еще никогда не видела. Он прижал ее руку к губам, и внезапно Лили захотелось плакать. Никто еще не любил ее, как он, словно она для него — самая желанная на свете. И никогда еще она не испытывала таких чувств, словно ее тело пробудилось от долгих лет спячки, словно она ждала именно этого человека, именно этого момента, чтобы познать радость беспрекословного подчинения.

Лили коснулась рукой волевого подбородка Куинна, его полной нижней губы, слегка кривого носа и темных бровей. Она смотрела на это лицо и не могла насмотреться.

Она знала, что никогда не полюбит никого другого. Никто не сможет вызвать в ней такой бури страсти, такого неистового желания, такой трепетной нежности, как Куинн.

Он легонько поцеловал ее в губы, потом достал из шкафа пеньюар, накинул ей на плечи и стал искать среди разбросанных по комнате вещей свои брюки.

— Пойду к себе и велю принести теплой воды. — Куинн зажег висевшую на стене газовую лампу и с улыбкой показал на царивший в комнате беспорядок. — Может, ты пока…

— Я все приберу, — засмеялась Лили.

— Хочешь есть?

— Ужасно! Но… — Взглянув в зеркало, она ахнула. Волосы дыбом, губы припухшие, шея в красных пятнах от поцелуев. — Я же не могу…

— Поедим в моей комнате. — Глаза у него снова потемнели от страсти. — Оставайся как есть, не причесывайся, не переодевайся. Я хочу видеть тебя растрепанной, теплой и прелестной.

Когда дворецкий подал холодный ужин и накрыл стол возле окна, Куинн, войдя в комнату с тазиком воды, увидел, что Лили успела причесаться, завязать волосы ленточкой и надеть пеньюар. Правда, под ним, кажется, ничего не было.

В этом он смог убедиться, развязав пояс.

— Что ты делаешь? — улыбнулась она.

Дав пеньюару соскользнуть на пол, Куинн жадными глазами уставился на ее тело, которое мечтал увидеть столько недель.

Как хорошо, что изобрели газовые лампы, позволяющие женщинам представать перед мужчинами в самом выгодном свете. Теплый, золотистый, он скрадывал незначительные дефекты, отбрасывал тени на соблазнительные места, заставлял глаза таинственно мерцать, играл на приоткрытых губах.

Куинн смотрел на Лили и не мог насмотреться. Что за грудь, увенчанная розовыми сосками, что за талия, плавно переходящая в крутые бедра! Светлый холмик между ног окончательно вывел Куинна из равновесия, и, застонав, он впился поцелуем в ее губы, потом схватил за ягодицы, рывком притянул к себе. Первоначальное намерение искупать Лили было тут же забыто.

На этот раз Куинн любил ее не спеша. К чему торопиться, если можно испытать массу еще не изведанных удовольствий? Гладить бархатистое тело и великолепную грудь, целовать шею и соски, ласкать золотистый треугольник, вдыхать мускусный запах страсти, чувствовать, как Лили бьется под ним, шепча его имя.

Такой он ее себе и представлял: безудержной, пылкой, готовой поддержать самые невероятные его фантазии. Она, не стыдясь, щедро одаривала его ласками, и Куинн был счастлив, что нашел ее.

Как он сможет с ней расстаться?

— Расскажи о картинах, — попросила Лили, бросив взгляд на стену, когда около полуночи они наконец вспомнили про ужин.

— Это итальянские пейзажи, — сказал Куинн, промокая губы салфеткой. — Я провел в Италии целый год и влюбился в нее. Мне бы очень хотелось когда-нибудь там жить.

— Тебе следовало родиться котом, чтобы прожить девять жизней. Ты хочешь быть и хозяином ранчо, и губернатором, и юристом, а теперь еще итальянцем.

— А кем хочешь быть ты? — спросил он, наливая в бокалы вино.

— Я? Не знаю. — Лили посмотрела в окно, за которым шел снег. — Но прежней я уже не стану… Не представляю, как мы с Роуз будем жить в Европе, среди чужих людей, вдали от родного дома. А в Европе отмечают Рождество?

— Конечно, — ответил Куинн, стараясь не рассмеяться.

Насколько же Лили мудра в одних вещах и совершенно наивна в других! И как же ему хочется открыть для нее весь мир, увидеть ее лицо, когда она впервые окажется в Риме или Париже, показать ей шедевры архитектуры, скульптуры и живописи.

— Ты не сможешь этого сделать, — ответила Лили, когда он сказал, о чем думает. — Тебе предстоит управлять штатом.

Первые впечатления незабываемы, они никогда не повторяются. Куинн с горечью сознавал, что не он, а кто-то другой будет с ней рядом на Средиземном море, в Парфеноне, Лувре, Версале. Не стоит обольщаться, недостатка в мужском обществе Лили не испытает. Ее красота и лоск, который она приобрела за последние месяцы, привлекут к ней многих.

А Лили не из тех женщин, кто с равнодушным видом осматривает достопримечательности. Она непременно захочет пробежаться босиком по берегу Средиземного моря, обязательно потрогает мраморные скульптуры, а величайшие полотна живописи будет рассматривать, едва не касаясь их носом. Она никогда не согласится проехать по Европе и пройти по жизни серенькой тенью. Ей захочется ко всему прикоснуться, все попробовать, услышать, понюхать. Она захочет не просто смотреть, а познать.

— Что? — спросил Куинн, осознав, что Лили к нему обращается.

— Куда ты ходишь вечером по средам? По-моему, я уже изучила твое расписание, только не знаю, что ты делаешь в среду вечером. — И, раздраженно взмахнув рукой, Лили добавила: — Ладно уж, спрошу, только не сердись. У тебя есть другая женщина?

— Польщен твоим высоким мнением, но мне достаточно и одной любовницы, — выдавил улыбку Куинн, тут же сменив тему: — А ты умеешь танцевать?

— В этом я просто совершенство, — высокомерно ответила Лили. — Женщины задыхаются от зависти, когда видят, как я вальсирую.

— Пол будет в восторге. Похоже, он собирается преподать тебе уроки танцев.

— И напрасно. Я выучилась в тюрьме. Моя подруга Ида преподавала танцы, до того как ее посадили за отравление мужа. Учила молодых людей из благородных семей играть на фортепьяно и танцевать.

— Значит, у тебя была подруга-отравительница? — улыбнулся Куинн.

— А Пол рассердится на мое поведение? — спросила Лили и со вздохом начала перечислять сегодняшние прегрешения: — Кидалась снежками, много выпила, за обедом громко смеялась, флиртовала с тобой и, что самое ужасное, целовалась с тобой на людях.

«И ему вряд ли понравится, что я засыпал сани розами», — подумал Куинн.

— Да уж, слухи пойдут, — согласился он, пожав плечами.

— Прости, я не хотела создавать тебе проблемы. Мне только хотелось прожить один день без правил, когда я могу быть сама собой.

Именно такой она и нравилась Куинну больше всего. Подняв бокал, он взглянул на падающий за окном снег, и внезапно ему снова пришли на ум слова друга. Кажется, он начинает влюбляться в Лили, эту удивительную и очаровательную женщину.