"Запретное пламя" - читать интересную книгу автора (Бейкер Мэдлин)

ГЛАВА 2

Черный Ветер легко несла его на запад, все время на запад… Он искал место, которое мог бы назвать домом. У него никогда не было дома. Ребенком он жил с отцом. Позже, юношей, в Новом Орлеане, в гостиницах или снимал ком­наты. Последние шесть лет он делил вигвам лакота с отцом и Высокой Травой. До сих пор он не понимал, как сильно ему хотелось найти свой дом.

День за днем Крадущийся Волк ехал в сто­рону заходящего солнца, и время проходило все в том же мрачном одиночестве, искал ли он траву и воду для лошади, или пищу и кров для себя. Он исследовал местность вокруг, иног­да давая отдых себе и лошади в какой-нибудь зеленой долине, останавливался, чтобы рас­смотреть землю или гранитные скалы, подни­мавшиеся вдали. Он проехал краем Мако Сики – Плохой Земли. Индейцы называли это место Местом Плачущего Ветра. Это было боль­шое пространство, заполненное крутыми скло­нами и глубокими оврагами, разноцветными скалами из песчаника, острыми шпилями и бездонными расщелинами. Он слышал леденя­щий плач ветра в оврагах – так плачет покинутый ребенок – и чувствовал, как волоски на шее встают дыбом. Высоко над головой он уви­дел пару стервятников, высматривающих па­даль, и, страстно желая оставить поскорее по­зади это место, изо всех сил стал погонять Черный Ветер.

Его путешествие длилось уже почти месяц, когда он достиг огромной вздымающейся ввысь скалы, которую называли Матео Тепее – Виг­вам Медведя Гризли. Он узнал ее сразу же, хотя раньше никогда не видел – никакая другая скала не могла быть такой огромной и такой одинокой. Встав в седле, он долго смотрел на огромную скалу-башню, вспоминая легенду кайова, которую слышал от лакота.

Кайова говорили, что однажды неподалеку от своего селения играли семь сестер, и тут на них напали медведи. Девочки побежали к селе­нию, а когда медведи были уже совсем близко, они забрались на небольшую скалу. «Скала, пожалей нас! Скала, спаси нас!» – взмолилась одна из них. Скала услышала их и стала расти вверх, унося детей все выше и выше. Звери, карабкавшиеся по скале, обломали когти и упа­ли на землю, а девочки попали на небо и стали созвездием Большой Медведицы.

Крадущийся Волк отправился дальше, то и дело возвращаясь мыслями к легенде. У каж­дого племени были свои мифические герои, своя версия сотворения Земли и человека. Его отец рассказывал ему некоторые легенды чероки и их историю, чтобы Крадущийся Волк понял народ своей матери и ценил его наследие. Он вспомнил, какую гордость вызывал в нем рассказ о Секвойе, сыне женщины-чероки и англичанина. Тот верил, что в грамоте сила белого человека, и, не имея формального обра­зования, сам создал письменность для своего племени.

Много дней Крадущийся Волк ехал на за­пад в поисках своего дома. Хуже всего было по ночам. Именно тогда ему особенно не хва­тало друзей и семьи, танцев, пиров и празд­неств. Именно тогда его преследовали сны о Летнем Ветерке. Днем он мог не вспоминать о ней, но не мог изгнать ее из своих снов. Снова он женился на ней, обнимая за плечи, стоя на большом красном свадебном покры­вале, с бешено бьющимся в груди сердцем, слыша, как она шепчет ему тайные слова любви и верности.

Он лежал на спине под звездным апрель­ским небом, с руками под головой, глядя на яркую желтую луну. Нежные слова, горько думал он. Нежные и лживые слова… Какой-то тихий звук нарушил тишину ночи, и он про­ворно вскочил на ноги, потянувшись за ножом. Бесшумно, как крадущийся волк (за что и по­лучил свое имя), он отправился на звук. При­близившись к небольшому ручейку, где была привязана на ночь лошадь, он застыл на мес­те. Силуэт Черного Ветра угадывался в темно­те, ноздри ее раздувались, а изящные уши по­вернулись в сторону приближавшегося к ней крупного чистокровного жеребца.

У Крадущегося Волка вырвался вздох восхищения при виде гнедого, который остановил­ся, принюхиваясь. Это было великолепное животное с широкой костью, гладкими бока­ми, густой черной гривой и длинным развева­ющимся хвостом.

Жеребец трубно заржал, учуяв Черный Ве­тер. Они стояли нос к носу и обнюхивали друг друга, а потом конь робко приблизился к ко­былице и уткнулся мордой в ее плечо, явно возбужденный ее мускусным ароматом и при­глашающе поднятым хвостом. Крадущийся Волк видел, как жеребец обошел ее, тихо втя­гивая в себя воздух. Потом, встав на дыбы, он оседлал Черный Ветер, сжав ее бока своими мощными передними ногами.

Крадущийся Волк тихо двинулся по ветру, намереваясь поймать гнедого. Приблизившись, он заметил на нем повод, и легкая усмешка скользнула по его лицу. Очевидно, конь уже был когда-то пойман, и поймать его снова бу­дет куда легче.

Тут ветер изменился, и жеребец учуял че­ловека. Он испуганно оторвался от Черного Ветра и отступил назад, нюхая расширенными ноздрями ночной воздух. Крадущийся Волк стоял не шевелясь, пока жеребец втягивал в себя его запах.

– Хохахэ, – прошептал он. – Привет тебе. Конь фыркнул и затряс головой, услышав человеческий голос.

– Спокойно, парень, – все так же тихо про­должал говорить Крадущийся Волк, – спо­койно…

Жеребец тихо выдохнул из себя воздух, ког­да Крадущийся Волк медленно пошел к нему, вытянув перед собой руку с повернутой кверху ладонью. Уши животного насторожились, го­лова поднялась, он не сводил глаз с прибли­жавшегося к нему человека.

– Спокойно, парень, – повторял тот, – спо­койно, не бойся.

Жеребец был знаком с людьми, к тому же любопытство и присутствие кобылицы не да­вали ему бежать. Тут Крадущийся Волк дотя­нулся до его повода.

Гнедой захрапел и замотал головой, поняв, что его поймали, но Крадущийся Волк погла­дил его по шее, начал ему что-то нашептывать, и вскоре тот успокоился.

Крадущийся Волк привязал его к большому дубу, проверил, крепко ли стреножена Черный Ветер, и снова отправился спать. Ему снились прекрасные длинноногие жеребята, которые появятся у большого породистого жеребца и Черного Ветра.

Перед самым рассветом чьи-то грубые руки подняли Крадущегося Волка на ноги. Момен­тально проснувшись, он, не раздумывая, бро­сился на обидчиков, но застонал от боли, ког­да кулаки и ботинки врезались ему в спину, грудь и пах. Один жестокий удар – и рот на­полнился кровью. Следующий удар пришелся в левый глаз. Его избивали три пары опытных безжалостных кулаков. Когда это занятие им надоело и они оставили его в покое, Крадущий­ся Волк упал на землю, сжавшись в тугой комок, пытаясь защититься от новых ударов. Острая боль взорвалась в его боку, когда один из нападавших снова ударил его, сломав реб­ро. Сквозь красную пелену боли он услышал чей-то голос:

– Довольно, Уайли!

– Лютер прав, – быстро согласился Поли Нортон. Он ненавидел всякое насилие, и изби­ение одного человека, пусть и индейца, тремя ему претило. Они еще не успели начать, как он уже готов был остановиться.

– Давайте повесим его, и дело с концом, – пробормотал Абнер Уайли, поглаживая левой рукой ушибы на правой. Он смотрел на индей­ца, и его тонкие губы кривились в ухмылке. С помощью Лютера Хикса он кое-как поставил индейца на ноги и поволок его к лошади, кото­рую Поли уже поставил под толстую, низко свисавшую ветку.

Они собирались повесить его! Понимание этого словно ударило Крадущегося Волка, и он начал яростно вырываться. Абнер Уайли, ухмыляясь в предвкушении удовольствия, на­кинул петлю на шею и крепко затянул ее.

Крадущийся Волк сидел не шевелясь, чувст­вуя, как грубая веревка врезается в горло, как стучит сердце, будто военный барабан племени лакота. Лошадь беспокойно задвигалась под ним, и его мышцы судорожно напряглись в страшном ожидании того, что должно было произойти.

Палачи остановились, услышав приближа­ющийся топот копыт. Крадущийся Волк уви­дел двоих всадников. Тот, что был ближе, оказался плотным мужчиной в джинсах и черной стетсоновской шляпе с широкими полями. Вто­рой был одет почти так же, но даже одним здо­ровым глазом – второй заплыл от удара – Кра­дущийся Волк увидел, что это девушка.

– Отправляйся-ка домой, Кэтлин, – провор­чал мужчина. – Нечего тебе на это смотреть.

Кэтлин Кармайкл отрицательно покачала головой. У нее не было особого желания быть свидетелем повешения, но она еще никогда не отступала перед неприятностями.

– Раз уж я приехала сюда, папа, – ответила она слегка дрожащим голосом, – я останусь и досмотрю до конца.

– Как хочешь, – проворчал Бренден Кар­майкл. – Уайли, ты уверен, что это тот самый?

Абнер Уайли утвердительно кивнул, и его хозяин произнес:

– Ну что ж, продолжайте.

Кровь застыла в жилах Крадущегося Волка, когда Уайли встал позади лошади. Смерть на виселице – плохая смерть. Лакота верили, что душа покидает тело человека с предсмертным вздохом, и поэтому душа повешенного навсег­да остается в плену тела. Хотя его отец и не верил в подобную чепуху, верования лакота были сильны в Крадущемся Волке, особенно теперь, когда смерть была совсем близко.

Несмотря на все это, гордость заставила его поднять голову, и он не сводил глаз с земли на востоке, где яркий рассвет возвещал о наступ­лении нового дня. Небо светлело, превращаясь из бледно-серого в ярко-золотое, и, наконец, взорвалось всеми оттенками красного, когда показалось солнце.

«Вакан Танка, дай мне силу и смелость», – взмолился Крадущийся Волк, когда Уайли ухватился за свободный конец веревки, а муж­чина по имени Лютер потянулся за поводьями лошади. Крадущийся Волк почувствовал ме­таллический привкус страха во рту, предста­вив, как лошадь двинется из-под него и он упа­дет. Если повезет, смерть придет сразу. Если нет – он медленно задохнется.

Во рту у Кэтлин стало сухо, когда она по­пыталась представить себе, о чем думает сей­час этот индеец, что чувствует человек, когда смерть от него на расстоянии одного биения сердца, когда он знает, что на помилование нет надежды. Она всмотрелась в лицо индейца, застывшее в своей бесстрастности, и сочувст­вие, которое она начала было испытывать, про­шло. Ее братья были убиты дикарями-разбой­никами, именно он виновен в их гибели.

Бренден Кармайкл, владелец ранчо «Сэкл Си», невольно восхищался индейцем, который встречал смерть смело и спокойно. Хоть он и не питал особой любви к индейцам, ему не­ожиданно показалось несправедливым вешать человека, даже не дав ему возможности ска­зать хоть слово, признать свою вину перед тем, как уйти к Творцу.

– Стойте! – прорезал тяжелую тишину го­лос Кармайкла. Он подъехал к осужденному на смерть и остановил перед ним лошадь. – Говоришь по-английски?

Крадущийся Волк утвердительно кивнул. К мужчине присоединилась девушка. Он знал, что в руках этих двоих его жизнь и смерть, но он не отвел взгляда с таявших ярко-красных пятен на востоке. Этот цвет говорил ему о кро­ви и о смерти – о его крови и его смерти…

– Почему ты украл коня моей дочери? – по­требовал ответа мужчина.

Крадущийся Волк облизал кровоточившие губы. Он перевел взгляд с горизонта на девуш­ку и обнаружил, что не в силах оторваться от пары темно-зеленых глаз, опушенных длинны­ми золотистыми ресницами. «Несмотря на свою грубую одежду, она прекрасна», – невольно подумал он.

– Я не крал лошади, – с усилием шевеля распухшими губами и морщась от боли, произ­нес он. Он знал, что они ему не поверят.

– Врет он все, мистер Кармайкл, – фырк­нул Абнер. – Давайте вздернем его, и дело с концом.

Удивленная тем, что тот отвечает, глядя на нее, а не на отца, Кэтлин изучающе смотрела на индейца. У него были темные глаза, левый сильно опух и почернел. Нос и рот были залиты кровью, струйка крови сбегала по левой щеке. Свободная рубашка из оленьей кожи, штаны с бахромой, мокасины – все это было покрыто дорожной пылью и забрызгано кровью. Он вы­глядел совершенно диким, но она не могла не восхититься тем, как он встретил ее взгляд – с высоко поднятой головой и расправленными плечами. Она знала, что ему страшно. Ему должно быть страшно, но его лицо оставалось спо­койным и бесстрастным.

– А что, если он говорит правду, папа?

Абнер презрительно фыркнул:

– Они все лгут, мистер Кармайкл. Всем из­вестно, что хороший индеец – мертвый индеец.

Кэтлин не сводила глаз с индейца, в то вре­мя как Абнер называл его вором и лжецом. Она почувствовала холодную дрожь под ложеч­кой, увидев искру гнева, вспыхнувшую в гла­зах приговоренного, но через мгновение его лицо снова стало невозмутимым.

– Я верю ему, – решила она, удивив этим всех, в том числе и себя саму. Она посмотрела на Лютера Хикса, ища поддержки, но даже тот покачал головой.

Абнер недоверчиво фыркнул:

– Когда это вы успели полюбить индейцев?

– Я не люблю их, и вы это прекрасно знае­те, – холодно парировала Кэтлин, и щеки ее покрылись гневным румянцем. – Но я не соби­раюсь стоять рядом и смотреть, как вешают невинного человека.

Эта вспышка поразила Абнера и ее отца. Никто на ранчо не любил индейцев, а больше всех – Кэтлин, а теперь встала на защиту од­ного из них.

Кэтлин сама не понимала своих чувств. Она спрыгнула с лошади и пошла к вороной кобыли­це, которая безмятежно щипала сочную траву.

– У кобылы течка, – объявила Кэтлин. – Должно быть, Рэд учуял запах. Он уже не в первый раз убегает к кобылицам.

Крадущийся Волк затаил дыхание, зная, что в следующее мгновение решится его судьба. Бренден подъехал к вороной кобыле. На мгно­вение он забыл об индейце, не скрывая своего восхищения. Это была самая прекрасная ло­шадь, какую он когда-либо видел! Ее шкура была словно черный бархат, а строение – поч­ти безупречным. Им внезапно овладело жела­ние завладеть этим прекрасным животным. Кобыла будет принадлежать ему, как только они избавятся от индейца.

– Папа?

Голос Кэтлин вернул его к действительности.

– Да, у кобылы течка. Вешайте его, и пош­ли домой.

Кэтлин недоуменно посмотрела на отца.

– Ты шутишь?

Бренден взглянул на тавро на бедре лошади.

– На ней техасское тавро, две букв «Д», – объяснил он, – а я никогда не слышал, чтобы индейцы, хоть из Техаса, хоть откуда-нибудь еще, клеймили свой скот. Очевидно, он украл ее, и, представься ему такая возможность, украдет и наших лошадей.

Эти слова отняли у Крадущегося Волка по­следнюю надежду. Черный Ветер и вправду украли, и сделал это Киллиан. Крадущийся Волк рассмеялся бы, если бы все не было так серьезно.

– Продолжайте, – сказал Бренден. – Лю­тер, забери кобылу.

Он бросил взгляд на индейца и добавил:

– Тело оставьте тут. Может, это отобьет охо­ту разбойничать у других краснокожих.

– Папа, не смей делать этого! – произнесла Кэтлин, схватив отца за руку. – Нельзя вешать человека только за то, что он, возможно, украл лошадь. Даже если он и украл эту кобылу, то не у нас. Ты не имеешь права быть и судьей, и присяжным, и прокурором.

– Черт возьми, Кэтлин, на западе легче бы дышалось, если бы всех индейцев убили и за­копали, и ты это знаешь.

О да, она согласна с отцом всем сердцем, но нельзя позволить, чтобы он повесил этого ин­дейца. Она не могла объяснить, почему даже мысль о смерти индейца казалась ей такой не­выносимой.

– Убийство этого индейца не вернет Арло и Моргана, – тихо сказала она.

Весь пыл Брендена пропал. Да, смерть ин­дейца не вернет ему сыновей и не залечит рану в сердце. Он взглянул на Кэтлин. Это было все, что у него осталось, и он так любил ее… Он не мог допустить, чтобы она думала о нем плохо. Он всегда был для нее героем. Что он будет делать, если ее восхищение превратится в от­вращение?

– Хорошо… Отпустите индейца, – провор­чал Бренден, – но заберите лошадь. Я телегра­фирую судебному исполнителю в Сан-Антонио и узнаю, не слышал ли он, чтобы кто-то поте­рял вороную кобылу.

Бренден скрыл усмешку. Вероятность того, что объявится хозяин кобылы, была крайне мала…

Он уже собирался направить свою лошадь к дому, как голос Кэтлин остановил его.

– Он ранен, папа, – произнесла она, озабо­ченно глядя на отца огромными зелеными гла­зами. – Нам нельзя забрать у него лошадь и бросить его.

Бренден выругался про себя. Краснокожий причинил больше беспокойства, чем стоила его шкура. Но раз ему принадлежит эта лошадь, Бренден мог позволить себе проявить благород­ство.

– Заберите и его, – отрезал он. – И пусть не говорят, что я не выполнил своего христиан­ского долга.