"Враг" - читать интересную книгу автора (Мэй Джулиан)4Задыхаясь, останавливаясь через каждые полсотни шагов, чтобы перевести дух и дать отдых распухшим лодыжкам, францисканский монах Анатолий Горчаков медленно взбирался к укрытой облаками вершине. Какая жалость, что ему не удалось избежать встречи с бандитами! Несчастный халик! Это доброе, послушное животное никогда не сбивалось со следа – темной ночью, в густом тумане всегда верно выбирало дорогу. Монах остановился, вскинул голову, поглядел вдоль крутого каменистого склона, местами покрытого полосами тумана. До охотничьего домика на северном склоне, куда стремился измученный монах – в миру Анатолий Горчаков, – верхом на халике он бы добрался часов пять назад. Что поделаешь! Как было бы хорошо обсохнуть, согреться у огонька, перекусить, а может, даже заняться делами – ведь не по своей же воле он плутал в диких горах. Где ты теперь, верный друг, подарок благородного Ламновела из Сейзораска? Лакомый кусочек для разбойников, повстречавшихся брату Анатолию на Большой Южной дороге. Сначала он принялся упрашивать негодяев отпустить его, оставить в покое бедное животное, но четверо дюжих молодцов встретили его мольбы дружным смехом. Уже через мгновение они стали дерзки и грубы, и четыре острых копья кольнули монаха в шею. Брат Анатолий с укором посмотрел на них и, тяжело вздохнув, соскользнул с седла. Тридцать лет кочевал он по Европе эпохи плиоцена и был готов к встрече с самыми мрачными проявлениями Божьей воли. Если ему уготовано последние пятьдесят километров тащиться пешком, что ж – fiat voluntas Tua! note 5 С другой стороны… Неожиданно атаман разбойников, обыскавший стоявшего с поднятыми руками монаха, заметно подобрел. – Благодари Господа, что ты беден, – заметил он, потом жестом приказал монаху опустить руки и, нагло усмехнувшись, добавил: – С нашей помощью теперь тебе будет веселее. Тоже помесишь грязь. Монах промолчал. – Святой отец, – продолжал атаман. – Знаешь, сколько ты натерпелся бы с белым халиком, я тебе точно говорю. Это же редчайший экземпляр. Ты и до города добраться не успеешь, как первые же патрульные в серых торквесах выпустят тебе кишки. Таких халиков берегут как зеницу ока. – Катх! – нагло осклабившись, заявил более молодой бандит. Во рту у него не хватало двух передних зубов. Посчитав, что это непонятное, но явно непристойное слово относится к нему, брат Анатолий не выдержал. – Побереги лучше свою пасть, а то совсем без зубов останешься! – Падре, это к тебе не относится, – охотно объяснил окончательно подобревший атаман. – Катх – это катехудубильная кислота – краситель, получаемый из коры колючего кустарника. Помоешь раствором такого красителя белоснежную клячу самых благородных кровей, и она вмиг превратится в дикого бурого халика. А там наш путь уже будет на Амализанский аукцион. Когти халик собьет по дороге, следы от седла сотрутся, а чтобы он не казался слишком ручным, сунем ему под хвост небольшую колючку. Дело привычное. Беззубый молодец хихикнул и, пока другие шарили по переметным сумам, которые вез брат Анатолий, подробно объяснил загрустившему монаху всю технологию перекрашивания животного. Посоветовавшись, бандиты оставили монаху его одежду и сандалии, мешок с сухарями и несколько палок копченой колбасы, маленький двойной мех для воды и – только после долгих и суровых упреков – кварцево-галогенный фонарь. Они послушали, как брат Анатолий, воздев руки, обратился к Небу с мольбой объяснить неразумным, что идет он в Ночные Горы, что места там дикие, влажность высокая и никаким другим способом огонька не добудешь, а без света в тех горах сразу попадешь в лапы какого-нибудь рыскающего хищного зверя, – и с неохотой сунули фонарь обратно в суму. Совсем расчувствовавшийся атаман подарил ему толстый дорожный посох. С таким снаряжением брат Анатолий продолжил свой путь. После встречи с бандитами три дня монах пробирался по густому, осыпанному мелким дождиком лесу, росшему вдоль берега бурной речушки. Так он двигался берегом вверх по течению. Необычно крупная неповоротливая первобытная антилопа с саблевидными рогами как-то вышла ему навстречу. Они долго стояли на противоположных берегах, удивленно глядя друг на друга. С подъемом чаща посветлела, потом сменилась вековым сосновым бором, где вперемежку с соснами на тенистых местах росли красивые ели. Наконец сосновый бор окончательно поредел, и взгляду монаха открылся пологий склон, поросший вереском. Мшистые, потрескавшиеся глыбы торчали из сизого кустарникового ковра. Вдали, за скалистым гребнем, паслось стадо горных козлов с рогами словно турецкие ятаганы. Впереди за камнями мелькнула маленькая серна, с любопытством взглянула на человека в рясе и умчалась прочь. Монах, умилившись, направился в ту же сторону и неожиданно для себя набрел на протоптанную звериную тропу. Как тут не возблагодарить Господа! Идти стало легче; когда же в прогале между огромными глыбами показалась Черная Скала, он совсем приободрился. Это был приметный знак, особенно на фоне поросших горными елями округлых вершин. Если дело и дальше пойдет таким образом, то он, чего доброго, сумеет сдержать обещание, данное им четыре месяца назад сестре Амери. Он повстречался с ней в лагере беженцев, устроенном возле Надвратного Замка. Там брат Анатолий и поклялся исполнить доверенное ему этой суровой, с несгибаемой волей сестрой поручение. Однако теперь, заблудившись в тумане, в преддверии ночи, странствующий монах совсем упал духом. «Боже! – мысленно воскликнул он. – Неужели я был заносчив, строптив? Неужели мне, старому ослу, никогда не удастся отыскать Элизабет? Неужели мне отказано в Твоих милостях, и я никогда не найду ту жалкую лачугу, а если найду, то какой-нибудь свихнувшийся тану пошлет меня куда подальше да еще в ухо добавит!» В отчаянии монах присел на плоский камень, доел остатки пищи. От голода и усталости кружилась голова. Сколько раз он спотыкался, падал, скатывался с осыпей. Вот и лодыжка, которую он подвернул в полдень, когда все вокруг плотно заволокло туманом, распухла так, что ремешок сандалии впился в ногу. Если бы не этот проклятый туман! В каком направлении, куда теперь идти? Брат Анатолий включил фонарь, и золотой лучик уперся в сумеречную мглу. Он отчаянно взмолился: «Архангел Рафаил, взываю к тебе, покровителю всех путешествующих, отправившихся в дорогу, заблудившихся в пути! Помоги мне, яви доброе предзнаменование, а лучше всего выведи к тем приметам, по которым я мог бы скорехонько отыскать эту хижину». Вдохновленный молитвой, странник двинулся вперед, и всего через несколько сотен шагов перед ним открылись три похожие на скирды скалы, светлеющие на фоне аспидных гор, а еще через несколько минут он набрел на кучу старого навоза, оставленного халиком. Теперь не оставалось сомнений – по тропе ходили люди, и, поскольку места здесь пустынные, незаселенные, значит, она выведет его к цели. Брат Анатолий возблагодарил Господа за найденные приметы. И было за что! Лодыжка сильно ныла, он ничего не видел, замерз, проголодался так, что готов был съесть собственные сандалии. Но все это ничего не значило по сравнению с тем, что он все-таки оказался на верном пути. Брат Анатолий подвесил фонарь на пояс, покрепче сжал посох и бодро зашагал вверх по тропе. Вот и развилка. Теперь куда? Давай-ка вправо, здесь она вроде утоптанней и шире. Маслянисто-желтый конус света запрыгал перед ним, блеснул под ногами мокрый гравий, потом плиты черного гнейса, скользкие, мокрые, затем… ничего! – Мать честная! – воскликнул монах. Он качнулся, невольно взмахнул посохом и ударил им о землю. Конец палки попал в трещину и застрял в ней намертво. Брат Анатолий обеими руками вцепился в него. Еще шаг, и он полетел бы в пропасть. Пытаясь унять дрожь, монах присел на плиты, успокоил сердце. Вот она, Божья воля! Не верни ему бандиты фонарь, не подари атаман посох, где бы он был? Лежал бы на дне пропасти или бился о камни в стремительном горном потоке? Так-то вот. Острые, режущие края сланцевых плит сквозь рясу впивались в тело, но он даже не чувствовал боли. Склонив голову, сложив на груди руки, монах пробормотал на родном языке: «Славься…» Где-то внизу ревела река, поднялся сильный ветер. Он поднял голову. Полная луна – совсем рядом, можно рукой достать – выплыла из-за горы. Засверкали золотом поредевшие клочья тумана, обозначился зев пропасти. Брат Анатолий содрогнулся при виде отвесных, облитых лунным светом скал. Позади лежала густая черная тень, лишь поверху вырисовывалась отсвечивающая бледным золотом острая вершина. Черная Скала. Значит, хижина близко. Он встал, отцепил фонарь, поднял его повыше. Если в хижине кто-то есть, то они смогут увидеть его. Может, даже окликнут. Если нет, то он сам подаст голос. Брат Анатолий вышел на открытое пространство. – Добрый вечер, – громко произнес он. – Я – Анатолий Северинович Горчаков из ордена братьев-францисканцев. Прибыл сюда с важным посланием. Можно подняться к вам? Он немного подождал – вокруг царила тишина, только ветер посвистывал над головой. Или то не ветер, а метапсихические волны, ощупывающие его? А может, кто-то – нелюдь? – с олимпийским спокойствием присматривается к нему и выбирает момент, чтобы одним движением мысли смахнуть в пропасть, как надоедливого комара? Никого здесь нет, обреченно подумал монах. Никого, кроме тебя, старого глупого чудака. Он прижал к груди посох и фонарь и долго, раскачиваясь из стороны в сторону, стоял на тропинке. Вдруг что-то странное померещилось ему – вроде бы алый огонек? Вон там, повыше… Вот и беленький сверкнул за ним, потом снова алый и опять белый. Что-то вроде пунктирной линии обозначило путь. Монах открыл рот от изумления. Еще больше светляков появилось в тени отвесной скалы – ох, разыгрались! Скачут, мельтешат зигзагами, прыгают, словно на американской горке, змейками взбираются к вершине скалы. Чудеса! А это что-то новенькое, вон там, в отдалении, напоминающее корзину с раскаленными угольями. А если приглядеться? Он затаил дыхание – в той стороне ясно очертились контуры небольшого Домика, похожего на швейцарское шале. Брат Анатолий выключил фонарь. Последние клочья летнего тумана растаяли в ночи, и горную страну, насколько хватало глаз, залил ровный золотистый лунный свет. Прошло несколько мгновений, и снова откуда ни возьмись поплыл густой туман, скрывая даль и укутывая только что мелькнувший домик. Погасли огоньки, лишь метрах в десяти по-прежнему тускло горело, словно бакен на реке, багровое пятно, как бы указывая направление от развилки. Он двинулся в ту сторону и еще не добрался до места, как красный светлячок погас, а следом, чуть подальше, вспыхнул белый. – Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарил монах. К кому он обращался? К скалам, огням? – Вы мне очень помогли. У вас, наверное, уже закипела вода и вы заварили свежий чай? Может, даже угостите бутербродом? Белая звездочка не гасла. Вокруг было по-прежнему тихо, лишь легкий ветерок редко, словно жалуясь, посвистывал в камнях. – Слава Богу, наконец добрался, – с облегчением вздохнул монах. Не разъединяя своих разумов, Элизабет и Крейн возвращались из дальнего путешествия на остров Окалу. Расположившись по обе стороны дубового стола и взявшись за руки, они некоторое время сидели в ожидании странного феномена, который уже случался здесь. Вот и теперь они оба разом повернулись к окнам, выходящим на запад. В комнате было темно, и небо за перилами балкона необычно светилось – звезды словно укрупнились и слили свои сияющие ореолы. Как будто в укор золотистому лунному свету. Крейн: «Это опять появилось». Элизабет: «Да, как и в прошлые два раза. Разве только помедленнее очерчивается. Может, теперь он более уверен в себе? Тише». Крейн: «Конечно, перед нами что-то вроде галлюцинации. Как ты считаешь?» Элизабет: «Мысли путаются… Милосердный Боже! Друг, давай-ка попытаемся познакомиться с ним поближе. Ну-ка, раз, два…» Тем временем свечение за окном обрело контуры, слилось в туманный, покрывший звезды силуэт. Это было нечто напоминающее высокого мужчину, находившегося снаружи, метрах в семи от стены дома. Элизабет и Крейн создали тонкий психокинетический луч и с величайшей осторожностью прикоснулись к явившемуся привидению. Что это – материальный объект или наведенный бесплотный образ, сходный с голографическим тридиизображением, присланным сюда тану и фирвулагом? Зонд в случае чего мог служить защитой от непонятного эфирного феномена. Поле, с помощью которого создавался образ, было незнакомо Элизабет. Крейн: «Это не более чем пугало». Элизабет: «Как сказать. Может, новое психологическое оружие? Одним словом, луч проткнул его насквозь, как будто там ничего нет». Мужчина, переместившийся на балкон, был облачен в черное, с блестками, плотно облегающее фигуру трико. Неясные декоративные украшения были разбросаны вокруг шеи и чуть ниже – вдоль пояса. Шея и голова были открыты, слегка завитые локоны стояли дыбом, словно гости на жнивье. Теперь фигура была видна отчетливо; казалось, незнакомец изучал находившихся в комнате. Беззвучно, используя ментальную связь, делая длинные паузы между словами, Элизабет произнесла: «Почему бы тебе не поговорить с нами, Марк, вместо того чтобы устраивать представления?» Нельзя сказать, чтобы человек не прореагировал на обращенные к нему слова: шевельнулись волосы, на миллиметр приподнялись уголки губ. Сегодняшним вечером, в отличие от предыдущих двух посещений, тело незнакомца было окружено ореолом. Если приглядеться, то можно было заметить следы соединений и жгуты похожих на кабели нитей, уходящих прямо в ночное небо. Крейн: «Очевидно, цереброэнергетический генератор опять заработал». Элизабет: «Не скажи. Думаю, они кое-как починили один генератор из трех. Или, может, повреждения, нанесенные Фелицией, вынудили их задействовать какую-то новую схему. Смотри, кажется, он кивнул. Чуть-чуть». «Ты нас слышишь, Марк?» Существо осклабилось. Элизабет: «Вот и хорошо. Мы из сил выбились, наблюдая за тобой, твоими детьми, за Эйкеном, за взятыми в плен мятежниками, да еще за фирвулагами. Почти двое суток дорого нам стоили. Прошлой ночью мы проморгали тебя. Ты был так увлечен грандиозным поединком, что мы не решились побеспокоить тебя… За кого ты болея в том сражении, Марк? Гибель Ноданна, конечно, полная неожиданность для твоих сбежавших отпрысков, но мы не сомневаемся, что такие бойкие ребята все-таки выберутся на верную дорогу. Для чего они НА САМОМ ДЕЛЕ отправились в Европу, Марк? Очевидно, причины, толкнувшие их на бегство, лежат глубже, чем обычное возмущение родительской опекой и желание отыскать на диких, заселенных варварами берегах свою судьбу. Я не понимаю – устраивать гонку, бросаться за ними вслед из-за пустых, вечных как мир конфликтов? Должно быть, ты уже готов к путешествию? Для нас не помеха даже сигма-поля; мы вполне можем разобраться, какое именно оборудование ты захватишь с собой. Марк, ты уже готов поставить паруса? Мы можем судить об этом по сообщениям тех таинственных шепчущих голосов, что уже которую неделю доносятся сюда из Африки. Дети строго следуют твоим указаниям?» В глубоко посаженных глазах фантома зажегся свет и так же медленно угас; увяла и ухмылка. Элизабет: «Марк, у тебя нет плана, с помощью которого ты собираешься помешать мне сохранить Землю эпохи плиоцена, оставить ее в нынешнем состоянии? К сожалению, я сомневаюсь, что Бреда, составляя план спасения Многоцветной Земли, принимала в расчет тебя и твою сующую нос в чужие дела молодежь. Что ж, я внесу соответствующие коррективы. Я рассказала Эйкену о том, что ты собираешься отправиться в Европу; должна заметить, что Драм был потрясен. Он теперь так серьезно относится к своим королевским обязанностям. Мне кажется, что он вряд ли простит тебе подобную наглую выходку. У него сил куда как прибавилось! Ясно, на что я намекаю? Не сомневаюсь, ты внимательно следил за тем, как он нанес два метапсихических удара. И мне в те дни пришлось нелегко. Я тоже приняла участие в незамысловатой шутке». Глаза у привидения слегка сузились, смягчился изгиб губ. Элизабет: «Я хотела бы предотвратить любое силовое противостояние между тобой и Эйкеном. Могу предложить свое посредничество. Важно предупредить роковой просчет с любой стороны. Эйкен уже далеко не тот легкомысленный, играючи транжиривший метапсихические способности ребенок, с которым ты имел дело до того, как тебя поместили в автоклав. Он сильно изменился с июня и в перспективе, несомненно, пересмотрит свой подход к созданию наступательного потенциала. Думаю, теперь он более осторожно станет относиться к каналу метасвязи, в силу того давнего соглашения, возникшего между вами. Прежде всего он займется активной подготовкой своих подданных, обладающих золотыми торквесами. Для начала он поднатаскает их в умении использовать технические средства связи и борьбы. Раньше они действовали порознь, каждый сам по себе. Подумай, что произойдет, когда рыцари научатся действовать сообща, в строю. В таком случае, если Эйкену удастся собрать достаточно людей, их объединенные силы вряд ли уступят мощности твоих машин. Так что хорошенько подумай, прежде чем что-либо предпринимать. Советую предупредить и детей. Мы должны жить мирно, Марк. Может, ты все-таки ответишь?» Фигура на балконе вдруг потемнела, по всему контуру, еще различимому в ночи, засверкали звезды. Элизабет попробовала еще раз вызвать Марка. Она мысленно пробежала по всему узкому диапазону психоволн, изменяя частоту и фазу. Все оказалось напрасным. Фантом вдруг задрожал и бесследно исчез. Наконец разделились и разумы Элизабет и Крейна. – Черт с ним, с этим гордецом, – с досадой произнесла Элизабет. – Ну его к Крейн обошел стол, приблизился к ее креслу и встал на колени. Не глядя на Крейна, она положила руку на его плечи, и ей как будто стало легче. Женщина дала полную волю своим чувствам и зарыдала во весь голос. Слишком долго длилось тревожное ожидание, слишком муторно было на душе, она устала держать себя в руках, зная, что будущее грозит новыми испытаниями, а то и гибелью. Забывшись, Элизабет обняла рыцаря тану. Только почувствовав ответное объятие его сильных рук, она открыла глаза, совсем близко увидела подбородок, слишком теплый и широкий для человека; странным, непривычно быстрым было биение сердца экзотического существа. Мысли Крейна едва ли не касались ее, но он не позволял себе переступить черту и вновь слиться разумами. – Какая же я дура! – выплакавшись, неожиданно заявила Элизабет. Он погладил ее по голове. – Вот и хорошо. Совсем по-человечески. Кстати, и по-тански. – Я делаю все, что могу. В тот день, когда начался потоп, я проснулась в Доме Целителей с мыслью, что теперь вся ответственность за судьбы Многоцветной Земли легла на мои плечи. Знаешь, как стало страшно? Я считала, что у меня нет выбора, мне надо срочно вернуться в свое время. Что меня ждало здесь? Должность генерального инспектора планеты или, скажем откровенно, надсмотрщика? Эти обязанности всегда достаются тому, кто совсем не хочет их выполнять. Бог знает, почему была выбрана именно я. Это не мое решение. Но я допустила столько ошибок, Крейн. Ты даже не можешь себе представить, сколько я напортачила. Вы все считаете, что Великий Магистр ясновидения, Великий Целитель должен быть кем-то вроде колдуна, всеведущего чародея, недоступного пониманию полубога. Но там, в своем времени, я была простой Крейн: «Только любовь может помочь тебе. Животворящая, дающая силы». Элизабет оттолкнула его. Каждый раз, когда Крейн осмеливался коснуться запретной темы, между ними вырастала глухая стена. Крейн: «Ты могла бы разделить любовь с тем, кто всей душой предан тебе». Элизабет: «Крейн, мой друг, нет, я не могу…» – Другого выбора нет, если ты хочешь объединить наши расы, если тебе дороги их судьбы, – вслух произнес рыцарь тану. – Бессмысленно сражаться в одиночку. Ты же знаешь, что я полюбил тебя с первого взгляда – помнишь, у «врат времени»? Никто из нас обоих не выбирал одиночество. Смерть твоего мужа Лоуренса и связанная с ней потеря метаспособностей вынудили тебя бежать на Многоцветную Землю. Я тоже уже около года вдовствовал, когда ты появилась здесь. Разлука с тобой для меня – невыразимое мучение, и никакая беда мне не страшна, когда ты рядом. Вспомни бегство из Авена или конец лета, который мы провели здесь, у Черной Скалы. Я всегда с тобой, боль твоего сердца – моя боль. Стена между ними была по-прежнему высока и неприступна, однако на этот раз женщина крепко обняла Крейна. – Прислушайся к голосу своего тела, – тихо продолжал рыцарь. – Никто – ни тану, ни человек – не может освободиться от телесной оболочки. Ты уже испытала страсть в своем времени, с твоим мужем, и это помогало тебе любить своих учеников и заботиться о них. Теперь ты живешь в другом мире… Здесь ты тоже можешь испытать нечто подобное. – Ты – мой самый верный друг, – мягко ответила Элизабет. – Я знаю, что ради меня ты готов на все, что твои слова идут из самого сердца, но, Крейн, милый Крейн, ты же знаешь, что я не люблю тебя… в том смысле, какой ты имеешь в виду. Такая помощь бесполезна, от нее не будет толку. – Это касается других. Мы, целители, обладаем опытом в таких делах и знаем, как вызвать прилив страсти. – Мой дорогой… – Элизабет подняла голову, встала и отошла от Крейна. Опять полились слезы; невольно она откровенно рассказала ему кое-что из своего прошлого. – Если бы все было так просто. Ты же сам сказал – однажды я любила. В этом и заключается причина. Понимаешь, я знаю, что такое настоящая любовь. – Неужели пропасть непреодолима? – воскликнул Крейн. – Неужели я так далек от тебя? Неужели недостоин? Встретившись с Бредой, ты многому научила ее, даже начала вводить в круг оперантов. Неужели то же самое нельзя сделать и со мной? Через некоторое время мы бы образовали такое несокрушимое единство, что нашу совместную мощь никто не смог бы одолеть. – Теперь он стоял рядом, не касаясь женщины, – очень высокий, в красной мантии. На поясе у него сверкали крупные рубины и лунные камни, вокруг шеи – тончайший золотой торквес. – Бреда не была тану, – тихо прошептала она. Женщина приблизилась к камину, где догорали сосновые поленья. Огонь почти погас, головешки лежали слишком далеко друг от друга. Элизабет взяла бронзовую кочергу, переворошила угли, собрала их в кучу, продула камин кожаными мехами, и робкие сизовато-алые язычки пламени снова забегали по головешкам. – Бреда принадлежала к более жизнерадостной расе и была похожа скорее на людей, чем на вас. С другой стороны, в чем-то она была ближе к тану. Жизнь ее была невероятно долгой, что придало ей удивительную стойкость. К тому же она была Супругой Корабля. Муж оставил ей наследство особого рода, и она оказалась способной противостоять суровым испытаниям. К сожалению, теперь бороться с ними приходится нам. Мы все несем ответственность, Крейн, желаем мы того или нет. Крейн кивнул. – Теперь я понимаю, что мои страдания ничто по сравнению… – Не в том дело, – перебила его Элизабет. – Поверь, я просто не знаю способа, как, не нанеся непоправимого ущерба, расширить твои возможности, поднять до вершин оперантского искусства. Как самой во время обучения остаться в живых? Ты хотя бы понимаешь, что я имею в виду? Проникни в мое сознание, только очень осторожно. Прикинь сам, какие существуют возможности для образования новых соединительных каналов. – Я готов на что угодно, лишь бы ты полюбила меня. – Теперь замолчи. Сконцентрируй всю свою волю. К сожалению, я не могу тебе помочь в подобных обстоятельствах. Я сама несведуща в сердечных делах. Самое большее, на что меня хватает, – это лечить ребенка Мэри-Дедры. Не думай, что я не хочу расширить твои возможности или помочь в том, о чем ты просишь. Если бы я только могла… Она вновь обхватила его, и, словно единое целое, они долго стояли у окон, выходящих на восток. Крейн: «Наберись храбрости, Элизабет, и рискни. Ты сильная, выдержишь. Если тебе не дано полюбить меня, я утешусь тем, что всегда буду рядом с тобой. Я готов отдать жизнь за тебя. Наберись решимости». – При чем здесь решимость, когда речь идет о нежных чувствах, – громко рассмеялась Элизабет. – Бреда четырнадцать тысяч лет ждала прихода смерти. Выходит, мне предстоит шесть миллионов лет дожидаться любви? Длинными тонкими пальцами он коснулся ее опущенных век. Слезы высохли, ее щеки теперь были так же холодны, как и душа. Крейн глубоко вздохнул. – Давай сменим тему, – предложил он, – успокойся, взгляни на звездное небо. Кстати, наши уже собрались внизу, в гостиной. Они ждут нас… Пусть подождут, им есть о чем поговорить. – Бедный Минанан. Стоит ли сообщать ему о посещениях этого странного фантома? Крейн ничего не ответил, и в ту же секунду стены комнаты как бы растаяли, яркие неподвижные звезды загорелись в вышине. – Здесь все для нас чужое, – послышался печальный голос Крейна. – Видишь, вон там, над горизонтом, скопление маленьких звезд, чем-то напоминающее кисть винограда. Вы их, кажется, называете Плеядами. Четыреста лет нужно световому лучу, чтобы добраться до Денали note 6, до этого звездного скопления. По ту сторону Плеяд, примерно на таком же расстоянии от Земли лежит Древний мир. Мы, тану, не можем без слез смотреть в ту сторону. Мы и фирвулаги уже успели создать свою карту звездного неба. На ночном небосводе есть созвездие, которое мы называем Трампет note 7. Видишь его? Чуть повыше Плеяд… Да-да, вот оно. Теперь постарайся различить крайнюю звездочку, как бы завершающую мундштук. Наша галактика Дуат лежит как раз в направлении этого светила. Дуат так далека, что ее нельзя разглядеть в увеличительную трубу, называемую телескопом, которую ваши путешественники во времени привезли из будущего. Стены комнаты вновь заняли привычное место. Крейн положил руку на плечо Элизабет и чуть подтолкнул ее в сторону ниши, расположенной напротив камина, где прежде помещалось наследство, оставленное Бреде ее супругом Кораблем, – генератор силового поля, называемый комнатой без дверей. Теперь в алькове хранились подарки, оставленные Элизабет Бредой: картина, на которой была изображена спиральная галактика, распустившая далеко в космос два сияющих рукава, и стилизованная скульптура женщины. – Мы верим, – продолжал Крейн, – Минанан, я и те, кто составляет Партию мира, что Тана постоянно, с материнской заботой, ведет нас к цели. В таком абсолютном слиянии – вектор и итог развития мира; эволюционные изменения физической Вселенной, генетическое совершенствование мыслящих существ вторичны. Тягой к единению с Созидательницей томится каждое существо, каждое поколение по-своему осмысляет путь, и в этом приближении – цель. Те же, кто придерживается традиционных взглядов, бездумно исповедует сакральные цели нашей религии битв, до сих пор утверждают, что слиться со всем сущим можно только в момент смерти, саморазрушения. Отсюда призывы к гибели, решающему сражению. Так рождался миф о грядущей всеобщей войне с Абсолютным Мраком, которая сначала поглотит нашу маленькую, пытающуюся спастись бегством общность тану и фирвулагов, а потом окончательно разрушит остальные миры в галактике Дуат. – Бреда рассказывала мне об этом, – ответила Элизабет, – о том, как подобное мировоззрение укоренялось с помощью ментальных торквесов. Она поведала, как раса тану попыталась навязать торквесы всем остальным народам Дуат. По ее словам, возможно, это и привело к метапсихической катастрофе, погубившей разум в той части Вселенной. Думаю, ее интуитивная догадка верна. Торквес, усиливающий телепатические способности, – впрочем, как и любое другое искусственное устройство, любая механическая подпорка, – делает невозможным полное и равноправное слияние разумов. Марк Ремилард и его люди успешно доказали это в нашу эпоху. – А может ли кто-то из вас, людей, узнав о подобном веровании, о таком своеобразном понимании конца света и печальном завершении эволюции разума в галактике Дуат, решить, что в столь трагическом парадоксе самоуничтожения есть что-то вдохновляющее, достойное подражания? Не внял ли он голосу Тьмы? Элизабет ничего не ответила – подошла к камину и поворошила остывающие угли. Легким облачком взлетела зола, редкие искры осветили черную кирпичную полость. – Не думаю, что Бреда разделяла подобную точку зрения. Перед смертью она пришла к выводу, что дальнейшее существование рода тану немыслимо без слияния на генетическом уровне с расой разумных существ, появившихся на Земле. Мне кажется, она вынашивала идею, что со временем, путем смешанных браков между реликтовым населением плиоцена и примитивными хомо сапиенс, удастся внедрить гены будущих метапсихических способностей в первобытные, пустые неандертальские головы. Как появился кроманьонский человек? Ведь это просто смешно – современный человек возник вроде бы ниоткуда, с подозрительной неожиданностью и сразу, за какие-то жалкие пятьдесят тысяч лет или около того, достиг вершин метаискусства. Элизабет опять поворошила золу в камине. – Крейн, если ты считаешь, что Божий промысел заключается в слиянии с Абсолютом – в любой форме, пусть даже через гибель, – то твоя судьба куда более печальна и горька, чем моя. Твой пессимизм уже нельзя опровергнуть. Мы, люди, используем ваш гибнущий разум, психическое наследство питомцев Дуат только как первую ступеньку на пути к союзу – СОЮЗУ, НЕ СЛИЯНИЮ! – всех мыслящих и чувствующих существ Вселенной. Хотя и слияние разумов мы не исключаем, но только не в ущерб личности. Ты когда-нибудь видел, как армия муравьев в лесу преодолевает стремительный поток? Тысячи соединившихся цепью муравьев образуют мост, по которому миллионы их собратьев переходят на другой берег, не замочив лапок. – Элизабет, мы не думали об этом. – Зато я часто размышляю на эту тему. – Она осторожно поставила кочергу. – На моих плечах лежит огромная ответственность. Как выдержать подобную ношу? Как не допустить ошибок? Что мне ждать от завтрашнего дня? – Не надо усложнять положение, Элизабет. Все не так уж плохо. В отчаянии ты просто ищешь отдушину. – Знаю. Сестра Амери часто говорила, что любая уступка хандре, любое нытье распахивают ворота несчастьям, однако ей так и не удалось полностью избавить меня от этой привычки. – Элизабет улыбнулась. – Теперь давай спустимся вниз и примем участие в совещании. Дверь в гостиную на первом этаже, где собрались руководители Партии мира, неожиданно со звоном распахнулась, и в нее, неловко переступив через порог и подобрав рясу, вошел незнакомый монах. Все замерли – стихли разговоры и смех, прервались мысленные реплики, взгляды присутствующих обратились на монаха. Никто слова не мог выговорить – настолько невероятным показалось появление здесь этого высокого, седовласого, тоже опешившего чудака. Как он сюда попал? Как сумел не попасться на глаза бдительной Мэри-Дедре и управляющему Годалу, как прорвался через заслон у пропасти? И вообще, как он мог продвинуться дальше кухни, где сидели двое слуг-тану, у них что, ПК-мощности или принудительной силы не хватило, чтобы спеленать его, как малого ребенка? Надо же, ворвался прямо в гостиную! Вот они, голубчики! Теперь хватайте его за рясу, тащите назад на кухню, что-то мысленно бормочите в свое оправдание. Поздно! – Назад! – вскочив с дивана, взорвался Минанан. В этот момент он напоминал рассерженного Юпитера. Все собравшиеся у порога – двое слуг-тану, Мэри-Дедра, Годал и сам виновник происшествия – покорно замерли. В гостиной на мгновение установилась гулкая, непривычная тишина. – Кто это, черт побери? – первой нарушила молчание Элизабет. Минанан ослабил психокинетические тиски, и все, кроме оцепеневшего, стоявшего на одной ноге, с поднятыми и прижатыми ладонями друг к другу руками монаха, Мэри-Дедры и Годала, удалились. Непрошеный гость был так сжат, что не мог шевельнуться, только глаза живо и с добродушным любопытством посматривали на собравшихся. – Мы впустили его в дом! – с нескрываемым возмущением поглядывая на старика, начала оправдываться Мэри-Дедра. – Помогли ему добраться до места, обсушили, предложили ужин. – Он казался таким безвредным, – добавил управляющий делами Годал, – до тех пор, пока Мэри-Дедра не обмолвилась, что Элизабет спустилась в гостиную и теперь совещается со своими благородными друзьями. – Он при этом так закричал – у него, мол, важное поручение, – сказала Мэри-Дедра, – и бросился прямо сюда. Никто и сообразить не успел, что у него на уме. Теперь, если вы настаиваете, мы можем мигом вышвырнуть его вон. В разговор вступил Дионкет – Главный Целитель. – Прежде всего надо узнать, чего же он хочет. – Ослабь ему челюсти, Мини, – попросил Перадейр Приходящий Первым. – Но все остальное держи крепко. Не выпускай, – прибавил Мейн Недремлющее Око. Монах облизнул губы, прочистил горло, при этом брови его удивленно приподнялись. – Мне нужно повидать Великого Магистра Элизабет Орм, – произнес он, остановив взгляд на леди Лейлани-Тегведе. – Это я, – ответила куда более скромная и бедно одетая женщина. На ней было простенькое черное платье. Во взгляде монаха можно было ясно прочитать некоторое облегчение. Несмотря на нелепую позу – левая нога по-прежнему так и висела в воздухе, – он начал с большим достоинством: – Зовут меня Анатолий Северинович Горчаков, я принадлежу к братству монахов-францисканцев. Ваша подруга Амери Роккаро послала меня сюда, обязав быть вашим духовным наставником. Элизабет, ни слова не говоря, внимательно слушала его. – Может, теперь вы меня освободите? – Брат Анатолий обратился к Минанану: – Я вернусь к своему ужину, а вы продолжите совещание. – Потом он снова взглянул на Элизабет. – Я подожду, пока вы сможете принять меня. Минанан тоже посмотрел на хозяйку. Та кивнула. Брат Анатолий с облегчением вздохнул и наконец поставил левую ногу на пол, расцепил руки и поправил на рясе пояс. Потом небрежно перекрестился и добавил: – Когда будете готовы… – И с этими словами он вышел из гостиной. |
||
|