"Уздечка для сварливых" - читать интересную книгу автора (Уолтерс Майнет)ГЛАВА 4Вечером, приехав домой, Сара сразу направилась в студию Джека и с облегчением увидела, что он еще ничего не забрал. Сара прошла мимо холста, по-прежнему располагавшегося на мольберте, удостоив его лишь беглым взглядом, и стала лихорадочно перебирать портреты, стоявшие возле стены. Те, которые она узнавала, оставляла на месте, те, которые видела впервые, ставила в ряд вдоль стены. Всего оказалось три портрета, о существовании которых Сара и не догадывалась. Она отошла на шаг назад и попыталась расшифровать, кто на них изображен. Вернее, попыталась выделить тот единственный, который дал бы ей необходимый ответ. В глубине души она надеялась, что не найдет его. С холста на нее кричала горечь, жестокий ум и угнетенность, и вся эта сущность была заключена в проржавевшую металлическую клетку, не оставлявшую сомнений: «уздечка для сварливых». От чудовищного потрясения ей даже стало трудно дышать. Сара рухнула на стул Джека и прикрыла глаза, чтобы не видеть язвительную злость образа Матильды. Что он натворил? Раздался звонок в дверь, и Сара вскочила на ноги, словно марионетка, которую потянули за ниточки. Она постояла некоторое время, пытаясь оправиться от шока. Потом, четко не осознавая, почему это делает, схватила картину, перевернула ее и засунула между других портретов. Куперу показалось, что доктор Блейкни выглядит очень бледной, но она тепло улыбнулась детективу и отступила на шаг, пропуская гостя в дом. К тому времени когда они разместились на кухне, ее щеки слегка порозовели. – Вы звонили мне вчера вечером, – напомнил он ей, – и оставили сообщение, что у вас есть дополнительная информация о миссис Гиллеспи. – Да. – Мозг Сары лихорадочно работал. «Она написала, что вы знаете, как лучше поступить». Но я не знаю! – Я все думала, почему она надела «уздечку», – медленно произнесла Сара. – И пришла к выводу, что Матильда пыталась мне что-то сообщить. Хотя я должна подчеркнуть, что не имею ни малейшего понятия, что именно. – Настолько четко, насколько это было возможно, Сара повторила детективу историю о прозвище, которое ей дала Матильда. – Возможно, у меня слишком разыгралась фантазия, – закончила она еле слышно. Сержант нахмурился: – Она надеялась, что вы увидите связь. Может, она хотела вас обвинить? К удивлению детектива, Сара отреагировала на эти слова с неожиданным облегчением. – Об этом я не подумала. По-вашему, она хотела унизить меня? Сказать что-то вроде: «Сара, доктора не в силах вылечить человеческое горе»? Купера несколько озадачило то, что собеседница так ухватилась за эту идею. – Возможно, – согласился он. – Кто еще знал о вашем прозвище, доктор Блейкни? Она положила руки на колени. – Понятия не имею. Матильда могла сказать об этом кому угодно. – А вы сами никому не говорили? Коллегам или мужу? – Нет. – Она через силу усмехнулась. – Я все же не была на все сто процентов уверена, что она сделала мне комплимент. Я воспринимала прозвище именно так, потому что в противном случае наши отношения бы испортились. Но она могла иметь в виду, что я такая же подавляющая волю мучительница, как это орудие наказания. Сержант задумчиво кивнул. – Если миссис Гиллеспи покончила с собой, то мы до конца жизни можем гадать, что она хотела этим сказать. – Он не спускал с Сары глаз. – А вот если ее убили и убийца знал, как она вас называла, то в этом случае, по-моему, намек очень даже прозрачен: «Я сделал это для вас, доктор Блейкни». Или «из-за вас». Вы со мной согласны? – Нет, – резко ответила Сара. – Конечно же, нет. Как вы можете делать подобные предположения? Кроме того, насколько я поняла, вердикт о самоубийстве – давно решенный вопрос. Я решила с вами поделиться лишь потому, что эта мысль не давала мне покоя. И возможно, повторяю, у меня просто разыгралось воображение. Наверняка патологоанатом прав, а Матильда просто-напросто хотела выдать себя за Офелию. Детектив благодушно улыбнулся: – И конечно же, вы были не единственной, кому она давала прозвище. – Именно. – Сара сняла волосок с рукава пиджака. – Позвольте вас кое о чем спросить? – Разумеется. – Отчет патологоанатома окончательный, или еще осталось место для сомнений? – Не слишком много, – признал полицейский. – Его тревожит отсутствие прощальной записки, особенно при столь драматических обстоятельствах, и совсем не нравится украшение из цветов. – Потому что крапива должна была обжечь ее? – Нет. Когда человек решается на самоубийство, несколько ожогов его не остановят. – Детектив постучал карандашом по столу. – Я убедил доктора провести несколько экспериментов. Он не смог воссоздать узор без посторонней помощи. – Купер набросал схему в блокноте. – Если вы помните, астры были положены прямо на железный прут, который идет вдоль лба. Прут настолько ржавый, что не прилегает плотно к голове. А крапива свисала, как вуаль, вдоль ее волос и щек. Стебли чередовались абсолютно симметрично – крапива вниз, астра вверх. Так вот, это невозможно сделать самостоятельно. Можно держать половину прикрепленных цветов одной рукой, насколько хватает длины пальцев. Но на один стебель больше – и цветы начинают выпадать. Только когда три четверти убранства на месте, зазор между лбом и металлическим прутом сокращается настолько, что удерживает оставшуюся четверть, принимая во внимание объем головы миссис Гиллеспи. Вы следите за ходом моих мыслей? Сара наморщила лоб. – Думаю, да. Она могла использовать нитку или кусок ткани, чтобы сократить зазор, пока укладывала цветы. – Если бы она так сделала, то на чем-нибудь в доме остались бы следы ржавчины. Мы заглянули в каждый уголок и ничего не нашли. Что могло произойти с подкладкой? Сара закрыла глаза и постаралась восстановить в памяти картину ванной комнаты. – На ванной полочке лежала губка. Возможно, она использовала ее, а потом сполоснула в ванной. – На губке действительно есть следы ржавчины, – согласился Купер, – да только их хватает и по всей ванной. Губка могла впитать их вместе с водой. – Детектив закусил губу от разочарования. – Или, как вы говорите, миссис Гиллеспи могла использовать ее в качестве подкладки. Меня волнует вот что: если миссис Гиллеспи сама украшала себя цветами, то она должна была сидеть перед зеркалом за туалетным столиком. Это единственная поверхность, на которой мы обнаружили сок растений. – Он сделал неопределенный жест рукой. – Итак, женщина положила цветы на столик, села перед зеркалом и начала украшать «уздечку» цветами. Однако она не могла предположить, что ей понадобится подкладка, не прикрепив половины растений. В таком случае естественней было бы взять салфетку или ватный тампончик – и того и другого хватало на столе. Зачем идти в ванну за губкой? — Детектив помолчал минуту-другую, собираясь с мыслями. – Если же допустить, что ее убили и украсили крапивой и астрами, когда она лежала в ванной, тогда проясняется и момент с губкой. Это более логичный сценарий, который к тому же объясняет отсутствие крапивных ожогов на руках и пальцах миссис Гиллеспи. – Вы сказали, что в отчете патологоанатома упоминаются ожоги на щеках и скулах, – заговорила Сара извиняющимся тоном. – Выходит, тогда она была еще жива, иначе кожа не среагировала бы на крапивный сок. – Следы еле заметны, – вставил Купер. – По-моему, убийца просто не дождался ее смерти. Обычно убийцы не любят долго оставаться на месте преступления. Он или она засовывали крапиву, пока миссис Гиллеспи умирала. – Звучит резонно, – кивнула Сара, – только... – Она не закончила фразу. – Только что, доктор Блейкни? – Зачем кому-то понадобилось убивать ее? Сержант пожал плечами: – У дочери и внучки мотивы довольно серьезные. По завещанию они получают равные доли наследства: миссис Лассель – деньги, а мисс Лассель – – «Кедровый дом». – Они знали об этом? Купер кивнул: – Миссис Лассель точно знала – именно она показала нам, где лежит завещание. Миссис Гиллеспи была очень аккуратной – хранила все бумаги и письма в строгом порядке в библиотеке. Что касается мисс Лассель... Я не знаю, была ли она в курсе условий завещания. Девушка утверждает, что бабушка намеревалась оставить ей все, и очень расстроилась, узнав, что ей полагается только дом. – На лице детектива появилось насмешливое выражение. – Довольно жадная молодая особа, не многие семнадцатилетние подростки будут воротить нос от подобного наследства. Сара улыбнулась: – Вы, безусловно, выяснили, где они находились в ночь смерти Матильды? Купер снова кивнул: – Джоанна Лассель была на концерте с другом в Лондоне. Рут – под зорким наблюдением директрисы пансиона в тридцати милях отсюда. Сара опять улыбнулась с видимым усилием. – Что снимает с них все подозрения. – Может, да, а может, и нет. Я с осторожностью отношусь к алиби, а в «Кедровый дом» все-таки кто-то проник. – Он наморщил лоб. – Кроме умершей, ключи были только у ее ближайших родственниц и миссис Спед. – Итак, вы убеждены, что произошло убийство, – промолвила Сара. Сержант продолжал, словно не расслышав ее слов: – Мы опросили всех жителей деревни. Миссис Спед с мужем сидели в пабе; что касается друзей, то мы не смогли найти ни одного человека, кто находился бы в приятельских отношениях с миссис Гиллеспи. Да еще в таких, что мог бы прийти к ней в девять часов вечера в субботу. – Он пожал плечами. – Кроме того, ее соседи, супруги Орлофф, утверждают, что обязательно бы услышали, если бы в дверь позвонили. Когда Матильда Гиллеспи продала им часть дома, то перенесла звонок из кухни, которая теперь принадлежит им, в коридор через стенку. Я проверил. Они не могли не услышать его, если кто-то звонил в тот вечер. Сара посмотрела ему в глаза: – Тогда становится очевидным, что это было самоубийство. – Только не для меня, доктор Блейкни. Прежде всего я намерен тщательно проверить эти два алиби. Если это ничего не даст, то остается другая возможность. Допустим, предполагаемый убийца был ее знакомым; он мог постучать в окно или заднюю дверь, и соседи ничего не услышали. – Купер закрыл блокнот и засунул его в карман. – Рано или поздно мы его достанем. Может, отпечатки пальцев дадут что-то интересное. – Значит, вы продолжаете расследование? Я думала, ваше начальство решило закрыть дело. – Мы обнаружили в доме ряд отпечатков, которые не принадлежат миссис Гиллеспи и трем женщинам, обладавшим ключом от дома. Будем просить всех в деревне и вне ее, вроде вас, кто знал покойную, дать свои отпечатки пальцев для сравнения. Я убедил шефа выяснить, кто еще бывал в доме, перед тем как поставить точку в этом деле. – Похоже, вы принимаете смерть Матильды очень близко к сердцу. – Работа полицейского не сильно отличается от других профессий, доктор. Чем выше ты поднялся по карьерной лестнице, тем большая пенсия тебя ожидает. – Его дружелюбное лицо внезапно стало циничным. – Но карьерный рост чаще обусловливает не профессионализм, а другие способности. Так что до сих пор мой талант еще не оценен по достоинству. Я действительно принимаю смерть миссис Гиллеспи близко к сердцу. Саре это показалось забавным. Интересно, как Матильда отнеслась бы к полицейскому, который надеялся использовать ее смерть для повышения по службе – при условии, конечно, что он сумеет доказать, будто произошло убийство, а потом и поймает преступника. – Кейт? Это Сара. Сара Блейкни. Джек, случайно, с тобой не связывался? Сара задумчиво крутила в руках телефонную трубку, прислушиваясь к удаляющемуся звуку машины Купера. «В коридоре слишком много теней», – подумала она. – В последнее время нет. А что, должен был? – ответил Кейт Смоллетт. Сара не видела смысла ходить вокруг да около. – Мы поссорились. Я сказала ему, что хочу развода, и он в ярости ушел. Оставил записку, чтобы я связывалась с ним через тебя. – Господи, Сара! Я не могу выступать адвокатом для вас обоих! Джеку придется подыскать себе кого-то еще. – Он выбрал тебя. Это мне нужно подыскивать другого. – Еще чего не хватало! – заявил благодушно Кейт. – Дорогая, моя клиентка – ты. Если я когда-то и оказывал усдуги этому бездельнику, то лишь потому, что ты вышла за него замуж. – Они с Сарой дружили с университета, и было время, еще до появления Джека на горизонте, когда Кейт сам имел виды на нее. Теперь он был счастливо женат, имел трех крепких сынишек и вспоминал о Саре только в тех редких случаях, когда она ему звонила. – Да, спасибо, но сейчас главное не это. Мне нужно срочно с ним поговорить. Джек наверняка свяжется с тобой, так что дай мне знать, как только он позвонит, ладно? Это очень важно. – Она посмотрела в сторону лестницы. Слишком много теней. – Конечно. – И еще кое-что. Каков мой юридический статус при расследовании предполагаемого убийства? – Сара услышала, как у Кейта перехватило дыхание. – Нет-нет, я не имела в виду, будто замешана в чем-то подобном. Просто мне следовало бы рассказать кое-что полиции. Информация очень щекотливая и к тому же попала ко мне из вторых рук. Если она окажется недостоверной или излишней, я обману доверие многих людей. – Сара остановилась. «Почему Рут рассказала о письме мне, а не Куперу? Или Куперу она тоже сказала?» – Ты что-нибудь понял? – Не очень много. Но если тебе нужен мой совет, то не скрывай от полиции ничего, кроме конфиденциальных медицинских данных о своих пациентах. Пусть получают соответствующее разрешение. Они своего все равно добьются, а ты будешь кристально чиста. – Человек, который сообщил мне кое-что, даже не мой пациент. – Тогда в чем проблема? – Я могу испортить кое-кому жизнь, просто раскрыв рот, – проговорила Сара. – Есть еще и этика. – Забудь об этике, если дело касается убийства. Кроме того, в наше время этика существует только в церкви и в головах мечтателей. Мы живем в мире, когда даже докторов сажают в тюрьму, если они препятствуют расследованию. Не дай Бог выяснится, что ты скрыла информацию, которая могла бы привести к обвинительному приговору в деле об убийстве. – Я даже не уверена, что это убийство. Оно выглядит скорее как самоубийство. – Тогда почему твой голос на два тона выше, чем обычно? Ты напоминаешь мне Марию Каллас, которая плохо распелась перед выступлением. По-моему, ты на сто процентов уверена, что произошло убийство, и на девяносто девять процентов уверена, что знаешь убийцу. Поговори с полицией. Сара долго молчала, Кейт даже подумал, что прервалось соединение. – Ты ошибся насчет девяноста девяти процентов. На самом деле я не имею ни малейшего понятия, кто это сделал. – Глухо попрощавшись, она повесила трубку. Телефон начал звонить еще до того, как она убрала руку с трубки, однако нервы Сары были настолько напряжены, что она была вынуждена подождать какое-то время, перед тем как ответить на звонок. На следующее утро, в субботу, из Пула в Фонтвилль приехал адвокат с завещанием Матильды в портфеле. Накануне вечером он позвонил в «Кедровый дом», представился и огорошил всех неожиданным известием: предыдущие завещания Матильды считаются недействительными, так как за два дня до смерти она прибыла к нему в офис и написала новое завещание. Миссис Гиллеспи поручила адвокату сообщить эту новость лично ее дочери и внучке в первый удобный момент после похорон в присутствии доктора Сары Блейкни, проживающей в Лонг-Аптоне. Адвокат звонил, чтобы выяснить, свободна ли доктор Блейкни завтра и удобно ли ей подъехать в одиннадцать часов в «Кедровый дом»? Атмосфера в столовой Матильды была напряженной. Джоанна стояла у окна, рассматривая сад, повернувшись спиной к Саре и своей дочери. Рут без перерыва курила, бросая злобные взгляды то на напряженную спину одной женщины, то на чувствующую себя не в своей тарелке другую. Раньше Сара всегда любила эту комнату, наполненную красивыми антикварными вещицами: георгианскими угловыми бюро, старыми выцветшими покрывалами на викторианских стульях и софе, датскими акварелями девятнадцатого века и часами Людовика XVI на каминной полке. Теперь же, после такого недружелюбного приема, впечатление от комнаты стало удручающим. Шорох автомобильных шин по гравию снял напряжение. – Я открою, – сказала Рут, вскакивая. – Даже не помню, как его зовут, – объявила Джоанна, оборачиваясь. – Дугалл, Дуглас? – Дагган, – ответила Сара. Джоанна нахмурилась: – Вы знакомы? – Нет, но я записала его имя, когда он позвонил вчера вечером. – Сара достала листок бумаги из кармана. – Пол Дагган из фирмы «Дагган, Смит и Дрю», Хиллз-роуд, Пул. Джоанна прислушалась, как дочь поздоровалась с кем-то в дверях. – Моя мать, похоже, очень вам доверяла, доктор Блейкни. Почему, как вы думаете? Вы ведь знали ее... сколько, год? – Ее лицо оставалось бесстрастным. «Многолетняя тренировка, – подумала Сара, – чтобы подольше не появлялись морщины». Однако в глазах Джоанны затаилась глубокая подозрительность. Сара дружелюбно улыбнулась. Джоанна вызывала у нее глубокое сочувствие, зато воспоминания о Матильде беспокоили все больше. Их отношения, в прошлом легкие и ненавязчивые, по прошествии времени превратились в назойливые. Саре не нравилась уверенность пожилой женщины, что она имеет право манипулировать своим доктором после смерти, не спросив при этом разрешения. У Сары не было ни прав, ни желания выступать посредником в битве за наследство между Джоанной и ее дочерью. – Я в таком же неведении, как и вы, миссис Лассель, и раздражена не меньше вас, – честно призналась Сара. – Мне нужно в магазин, необходимо убраться в доме и поработать в саду. Я пришла лишь потому, что мистер Дагган предупредил: он будет вынужден переносить эту встречу, пока я не найду время. Это было бы еще более неудобно для вас обеих. – Она пожала плечами. – Поэтому я здесь. Джоанна собиралась ответить, когда распахнулась дверь и вошла Рут, за которой проследовал улыбающийся мужчина средних лет, державший в руках видеомагнитофон и лежащий на нем портфель. – Мистер Дагган, – бросила девушка отрывисто, снова плюхнувшись в кресло. – Ему нужен телевизор. Можете себе представить, бабуля записала завещание на видео. – Не совсем так, мисс Лассель, – сказал адвокат, ставя видеомагнитофон на пол рядом с телевизором. Он выпрямился и протянул руку Джоанне, безошибочно определив в ней дочь Матильды. – Здравствуйте, миссис Лассель. Затем подошел к Саре, которая встала с кресла, и тоже пожал ей руку. – Доктор Блейкни, здравствуйте. – Он показал на кресла: – Пожалуйста, садитесь. Я прекрасно понимаю, насколько драгоценно ваше время, поэтому не намерен отнимать его больше, чем того требует необходимость. Я нахожусь здесь как один из двух душеприказчиков последнего письменного завещания миссис Матильды Берил Гиллеспи. Второй душеприказчик – мистер Джон Хепгуд, управляющий «Барклайз-банк», Хиллз-роуд, Пул. Мы оба выполняем обязанности душеприказчиков от имени наших фирм. В случае если кто-то из нас прекратит работу в вышеуказанных фирмах, на наше место будет назначен другой. Пока все ясно? – Когда женщины не ответили, он продолжал: – Хорошо, теперь, если позволите, я подсоединю магнитофон к телевизору. – Он достал из кармана, словно фокусник, соединительный шнур. Засунул один конец в телевизор, а другой – в видеомагнитофон. А теперь – шнур питания, – пробормотал адвокат, разматывая провод с вилкой. – Если мне не изменяет память, розетка над плинтусом справа от камина. Вот и она. Замечательно. Если вам интересно, откуда я знаю, то позвольте объяснить: миссис Гиллеспи приглашала меня сюда, чтобы сделать опись ее имущества, – он одарил всех широкой улыбкой, – исключительно с той целью, дабы избежать ожесточенных споров между сторонами после прочтения завещания. Сара вдруг осознала, что сидит с открытым ртом с той самой минуты, как юрист вошел в комнату. Мистер Дагган ловко настроил телевизор, потом открыл портфель, достал видеокассету, вставил ее в магнитофон и отошел в сторону, словно предоставляя слово Матильде. Когда на экране появилось лицо Матильды, в комнате установилась такая тишина, что было бы слышно, если бы упала на пол иголка. Даже Рут сидела словно каменное изваяние, временно забыв о сигарете, зажатой между пальцами. Раздался хорошо знакомый голос со скрипучими согласными, которые считались признаком принадлежности к высшему обществу. – Ну что, мои дорогие, – губы Матильды презрительно вытянулись в тонкую ниточку, – уверена, вы теряетесь в догадках, зачем я собрала вас здесь. Джоанна, без сомнения, тихо проклинает меня себе под нос, Рут затаила очередную обиду, а Сара, наверное, уже начинает жалеть, что когда-то была со мной знакома. – Пожилая женщина сухо засмеялась. – Я сейчас невосприимчива к твоим проклятиям, Джоанна, так что зря стараешься. Ну а твои обиды, Рут, оказались настолько утомительны в последнее время, что, честно говоря, они мне уже наскучили. Впрочем, если загробная жизнь существует, в чем я лично сомневаюсь, там меня они не побеспокоят. – Ее голос несколько смягчился. – А вот что меня действительно волнует, так это раздражение, которое наверняка испытывает сейчас Сара оттого, что я втянула ее в свои внутрисемейные дрязги. Могу лишь сказать в свое оправдание, что я всегда ценила твою дружбу и твою силу характера, Сара. И я не знаю никого, кто еще мог бы вынести ту ношу, которую я собираюсь возложить на твои плечи. Последовала короткая пауза, во время которой Матильда сверилась с записями, лежавшими у нее на коленях. Какой же наивной казалась Саре ее слепая симпатия к пожилой женщине сейчас, под непривычно жестоким взглядом с экрана и при виде этой ненависти, которую Матильда внушала своим родственникам. Куда же подевалось ее чувство юмора? – Я хочу четко заявить, что Джоанна является дочерью не Джеймса Гиллеспи, а моего дяди – Джеральда Кавендиша. Он был старшим братом моего отца, и... – она замолчала, силясь подобрать нужное слово, – наша связь началась спустя четыре года после того, как он пригласил нас с отцом переехать к нему после смерти матери. У отца не было денег, потому что наследство отписали старшему брату, Джеральду. Если бы он не позвал нас жить в «Кедровый дом», мы с отцом оказались бы на улице. За это я была ему благодарна. За все остальное я ненавидела и презирала этого человека. – Она холодно улыбнулась. – Мне было всего тринадцать, когда он изнасиловал меня в первый раз. Сара была шокирована – не столько тем, что рассказывала Матильда, но тем, как она это делала. Такую Матильду она не знала. Откуда такая жестокость, такая расчетливость? – Он был запойным скотом, как и мой отец. Я ненавидела их обоих. Из-за них все мои надежды построить какие-либо долгосрочные и успешные отношения с мужчинами были разрушены. Я не знала, догадывался ли отец, чем занимался Джеральд. Даже если бы он знал, у меня нет ни капли сомнения, что он и пальцем бы не пошевелил из страха остаться без крыши над головой. Отец мой был тем еще лентяем. Сначала тянул жилы из семьи жены, а потом, после ее смерти, из собственного брата. Я помню его за работой лишь во время избирательной кампании в палату общин, да и то потому, что он считал это легкой дорогой к дворянскому титулу. Сразу после избрания отец вновь превратился в того, кем был на самом деле, – достойного всякого презрения бездельника. Она замолчала, уголки ее губ опустились от горьких воспоминаний. – Джеральд насиловал меня на протяжении почти двенадцати лет, пока я наконец в отчаянии не рассказала обо всем отцу. Сейчас я не могу объяснить, почему мне потребовалось так много времени, чтобы решиться; помню только, что жила в постоянном страхе. Я была узницей и в финансовом, и в социальном отношении, кроме того, меня воспитывали в убеждении, что мужчина – непререкаемый авторитет и глава семьи. Я благодарю Бога, что те времена прошли, ибо сейчас авторитет и уважение принадлежат тому, кто его зарабатывает, будь то мужчина или женщина. – Она остановилась перевести дыхание. – Мой отец, разумеется, обвинил во всем меня, обзывал грязной потаскушкой и не собирался ничего предпринимать. Он предпочел, как я и ожидала, сохранять статус-кво за мой счет. Но отец стал уязвим, избравшись в парламент. В отчаянии я пригрозила написать письма в руководство консервативной партии и в газеты, раскрыв всю правду о семье Кавендиш. В результате мы пришли к компромиссу. Мне разрешили выйти замуж за Джеймса Гиллеспи, проявившего ко мне интерес, а взамен я согласилась держать все в тайне. На таких условиях мы попытались восстановить совместное проживание, но мой отец, видимо, испугавшись, что я не сдержу слово, настоял на немедленной свадьбе. Он нашел Джеймсу место в казначействе и отправил нас жить в Лондон. Последовала еще одна пауза, на этот раз длиннее, пока Матильда переворачивала страницу и поправляла очки. – К сожалению, я была уже беременна, и когда через пять месяцев после свадьбы родилась Джоанна, даже Джеймс, при всем своем невеликом уме, понял, что он никак не может быть отцом ребенка. В нашей семейной жизни настали трудные времена. Он возненавидел нас обеих и часто избивал, особенно когда выпивал лишнего. Так продолжалось восемнадцать месяцев, пока Джеймс не объявил, к моему великому облегчению, что ему предложили работу за границей и он отплывает туда на следующий день, один. Я ни разу не пожалела о его отъезде, и меня нисколько не волновало, что с ним впоследствии случилось. Его трудно назвать приятным человеком. Глаза пожилой женщины, полные надменности и презрения, смотрели с экрана прямо, но Сара почувствовала, что Матильда не до конца откровенна и о чем-то недоговаривает. – Не хотелось бы сейчас вспоминать все трудности, с которыми мне пришлось столкнуться после его отъезда. Достаточно сказать, что денег не хватало. Джоанна сама прошла через подобное после смерти Стивена. С той лишь разницей, что мой отец отказался мне помочь. К тому времени он уже получил титул, и, кроме того, слишком много времени прошло, чтобы мои угрозы разоблачения вновь возымели действие. А вот я тебе помогала, Джоанна, хоть ты меня так и не отблагодарила. В конце концов, когда смерть от истощения уже перестала казаться нереальной, я написала Джеральду и попросила его позаботиться о своей дочери. Тогда-то, судя по всему, он впервые узнал о ее существовании. – Она цинично улыбнулась. – Мое письмо подвигло его на единственный благородный поступок. Мерзавец покончил жизнь самоубийством при помощи большой дозы снотворного. Жаль только, что он не сделал этого раньше. – Голос Матильды дрожал от отвращения. Она приступила к последней странице записей. – Теперь подхожу к тому, что заставило меня записать эту пленку. Сначала о Джоанне. Ты угрожала мне разоблачением, если я немедленно не покину «Кедровый дом» и не перепишу его на твое имя. Не знаю, кто подсказал тебе поискать письмо твоего отца, хотя, – она угрюмо усмехнулась, – у меня есть кое-какие догадки. Но тебя плохо информировали насчет твоих прав. Идиотское завещание Джеральда не могло отменить трастовый фонд, согласно которому его отец, мой дед, обеспечил ему пожизненное содержание и которое после смерти переходило к его ближайшему родственнику по мужской линии, то есть к моему отцу. Своей смертью Джеральд лишь даровал своему брату и его наследникам постоянный доход от состояния Кавендишей. И он это прекрасно знал. Не придумывай, что его жалкая приписка к духовному завещанию была чем-то большим, нежели попыткой слабого человека испросить прощение за совершенные грехи и за несовершенные блага. Может, он был настолько наивен, чтобы поверить, будто мой отец исполнит его волю, а может, надеялся, что Бог будет снисходителен к нему за то, что он попытался загладить вину. Тем не менее ему хватило ума отправить мне копию приписки; благодаря ей и угрозам оспорить в суде фонд я смогла повлиять на отца. Он согласился содержать нас с тобой, а после своей смерти оставить мне состояние. Как ты знаешь, не прошло и двух лет, как он умер, и мы снова переехали в «Кедровый дом». Ее глаза смотрели прямо в камеру, словно пытались просверлить дочь насквозь. – Тебе не следовало угрожать мне, Джоанна. У тебя не было никаких оснований, в то время как у меня были веские причины, чтобы угрожать отцу. Я тебе достаточно помогала, так что считаю себя свободной от обязательств по отношению к тебе. Если ты еще не подала в суд, то послушайся моего совета: побереги время и деньги. Поверь, любой закон признает, что я дала тебе больше, чем должна была. Теперь Рут. Матильда откашлялась. – Твое поведение, с тех пор как тебе исполнилось семнадцать лет, пугает меня. И я не вижу причин, которые бы его оправдали. Я всегда повторяла, что недвижимость после моей смерти перейдет тебе. Я имела в виду дом, а ты безо всякого повода решила, что деньги и обстановка тоже будут твоими. Ошибка. Я собиралась оставить ценные вещи и деньги Джоанне, а дом – тебе. Джоанна не захотела бы переезжать из Лондона, а у тебя был бы выбор – продать дом или оставить себе. Хотя, без сомнения, ты бы продала, потому что дом потерял бы свое очарование после огласки завещания. Немногое оставшееся имущество не удовлетворило бы твои запросы, ведь ты такая же жадная, как и твоя мать. В заключение хочу лишь повторить то, что уже сказала Джоанне: я много для тебя сделала и чувствую, что даже перевыполнила свои обязательства. Возможно, это ошибки в воспитании, но я пришла к мнению, что вы обе не способны мыслить честно и щедро. – Глаза за очками сузились. – Поэтому я оставляю все свое имущество доктору Саре Блейкни, проживающей в Лонг-Аптоне, Дорсет, которая, по моему глубочайшему убеждению, сумеет мудро распорядиться такой неожиданной удачей. Если я и была способна испытывать чувство симпатии к кому-либо, то я испытывала его к Саре. – Матильда неожиданно хихикнула. – Должно быть, я умерла, не успев передумать. Не злись, Сара. Помни меня во имя нашей дружбы, а не из-за тяжелой ноши, которую я на тебя взвалила. Джоанна и Рут возненавидят тебя, как ненавидели меня, и будут обвинять во всех смертных грехах, так же как обвиняли меня. Но что сделано, то сделано, так что принимай наследство с моим благословением и потрать его на какое-нибудь доброе дело в память обо мне. Прощай, дорогая. |
||
|