"Хозяин Чёрной башни" - читать интересную книгу автора (Майклз Барбара)

Глава 12

Не дожидаясь ее дальнейших слов, я бросилась вниз по лестнице. Гостиная была пуста. Я снова побежала наверх и забарабанила в дверь Рэндэлла. Наконец сонный и недовольный голос ответил мне.

– Сейчас же выходи! – прокричала я. – Происходит нечто ужасное!

Позади меня раздалось шарканье ног. Я повернулась. На верхней ступени лестницы стоял Ангус. Я схватила его за рукав куртки. Ткань была такой грязной, что мои пальцы соскользнули.

– Где они? Ты знаешь, я вижу это по твоему лицу.

– Ну да, знаю, – ухмыляясь, ответил Ангус. – Но не скажу.

Я почувствовала, как изменилось мое лицо. Не знаю, что он прочел на нем, но улыбка сползла с его физиономии.

– Там внизу, – пробормотал он, показывая где.

В самом конце холла тяжелая дубовая дверь отделяла западное крыло от более старого дома. Я навалилась всем телом, открыла ее и побежала, мои шаги эхом отзывались в пыльных деревянных панелях длинного коридора.

Потом я услышала голоса. Трудно было определить, откуда они исходили, и я стала толкать все двери подряд. Третья дверь открывалась на галерею менестрелей, высоко вздымавшуюся над Главным залом. Галерея выходила на восток; через высокие окна пробивались рассветные лучи, пыльные цветные стекла окрашивали их в мутный шафранный и бледно-алый цвет. В их мрачном сиянии в центре зала стояли друг против друга двое мужчин.

Они были почти одного роста; Гэвин стоял ко мне спиной, но сэра Эндрю я могла разглядеть совершенно ясно. Он снова позировал и красовался. Одна рука покоилась у него на бедре, другой он подкручивал свой ус.

– Это – мое последнее предложение, – говорил Гэвин, когда я появилась в зале. – Принимаете вы его или нет?

Сэр Эндрю колебался, оглядывая комнату, словно бы в поисках ответа. Ни один из них не слышал, как я вошла. Балюстрада галереи была так высока, что мне пришлось встать на цыпочки, чтобы видеть Гэвина, который стоял прямо подо мной. Затем откуда-то, куда не доставал мой взгляд, раздался третий голос.

– Он отвергает ваше, как вы изволили его назвать, предложение, – произнесла леди Мэри. – Гэвин, не будьте глупцом. Вам не о чем торговаться.

– Вы забыли об Аннабель. Я скорее брошу ее в пруд, чем позволю ему завладеть ею.

В его голосе было столько страсти и столько презрения, что я похолодела.

– Как вы смеете говорить со мной таким тоном? – возмутился сэр Эндрю.

– Полагаю, что до этой минуты я был еще довольно сдержан, – ответил Гэвин. – Я не говорил вам множества вещей, которые хотел бы сказать. Трус... мошенник... лжец...

Несмотря на всю мою неприязнь к сэру Эндрю, я не могла не признать, что он достойно ответил на то, что, без сомнения, было провокацией.

– Я дам вам шанс взять назад эти слова, – вспыхнув, сказал он.

– Я не возьму назад ничего.

– Тогда вы не оставляете мне выбора. Один из моих друзей нанесет вам визит.

Я не осознавала, как молод сэр Эндрю, пока не увидела его самодовольной улыбки, с которой он произносил эти напыщенные слова.

– О нет. – Гэвин бросился к резному дубовому сундуку у камина. Когда он прыжком вернулся назад, в его руках было по одной богато украшенной рапире. – Мы разрешим этот вопрос прямо сейчас. Эти клинки покрыты пылью, но и они сойдут!

Мой паралич прошел.

– Гэвин! – прокричала я. – Вы не в своем уме. Прекратите!

– Иди к себе в комнату, – приказал Гэвин голосом, каким обычно приказывал собакам.

Галерея была мала; ступеней, ведущих вниз, в зал, у нее не было. Мне придется вернуться и обойти дом, чтобы добраться до них, а к тому времени, как я проделаю весь этот долгий путь, они уже начнут бой.

Гэвин бросил одну из шпаг, и сэр Эндрю поймал ее. По тому, как его рука легла на рукоятку шпаги, я поняла, что он знал, как фехтовать. Я посмотрела на затянутые в черные перчатки пальцы Гэвина, на рукоятку его шпаги и с ужасом вспомнила, что два из этих пальцев всего лишь набиты ватой. Святые небеса!

Двери в дальнем конце зала скрипнули и распахнулись. В щель просунулось сонное, недоуменное лицо Рэндэлла.

– Доброе утро, – сказал он с блаженной глупостью. – Что-то не так?

– Рэндэлл, останови их! – вскричала я, вставая на цыпочки. – Они собираются драться!

– Вы – джентльмен, мистер Гордон, – произнесла леди Мэри, выходя из тени и обращая на него всю магию своих глаз и улыбки. – Вы слышали, в каких выражениях характеризовал моего брата мистер Гамильтон. Теперь они здесь – почему бы и не позволить им слегка выйти из себя?

Она легко рассмеялась, сведя все дело к шутливой схватке двух разозлившихся мальчишек, и грудь Рэндэлла заметно выпятилась.

– Полагаю, вы правы, – сказал он, придерживая пальцами галстук. – Небольшая разрядка, просто, чтобы их успокоить... Я останусь, чтобы насладиться поединком.

– Поединком? Вы что, думаете, что это игра? – Гэвин стащил куртку и бросил ее на пол; одним нетерпеливым движением руки освободил воротник. – Ну же, сэр, занимайте позицию. Покончим с этим, пока не сбежались остальные домочадцы.

Эндрю поклонился.

Я подобрала свои юбки и побежала. Теперь оставался только один способ остановить их – физически встать между ними.

Еще до того, как добралась до зала, я поняла, что опоздала. В ушах раздавался резкий звон стали о сталь – ошибки быть не могло.

Солнце было уже над горами. Оно осветило холл сиянием и превратило тонкие стальные клинки в огненные колеса.

Гэвин все еще был на ногах; более того, он хорошо держался. Должно быть, они скрестили шпаги, как только я покинула галерею, потому что оба уже тяжело дышали. Сэр Эндрю двигался осторожно, словно первая же неудачная атака заставила его уважать противника. Они медленно кружили, движения их походили на танец. Вперед и назад, влево и вправо. Клинки едва касались друг друга, издавая легкий звук, похожий на звон колокольчика.

Потом – быстрые движения, скрежет металла, который эхом отозвался от стропил. Сэр Эндрю отпрыгнул назад, его плечи сгорбились. Рэндэлл, прочистив горло, поднял одну руку.

– Стоп! – провозгласил он. – Первая кровь!

Гэвин одарил его сардоническим взглядом, но послушно опустил кончик своей шпаги. Сэр Эндрю осматривал глубокую неровную полосу, сочащуюся красным, на превосходном батистовом рукаве его рубашки. Рэндэлл шагнул было вперед, но юноша взмахом руки приказал ему отойти.

– Это просто царапина, – пробормотал он.

– И все же, сэр, вы ранены. Я думаю, что требования чести удовлетворены.

– Черт бы пробрал честь, – сказал Гэвин еще до того, как Рэндэлл закончил свою фразу. – Деремся снова, Эндрю, если вы не придумали ничего лучше.

Я повернулась к женщине, стоявшей рядом со мной, – она взирала на развернувшуюся перед нами сцену с бесстрастным интересом.

– Разве они не зашли уже достаточно далеко? – спросила я. – Если Эндрю откажется продолжать, дуэль окончена. Вы, если захотите, можете остановить ее.

– О, нет, – мягко произнесла она. – У меня нет намерения остановить его.

Сэр Эндрю завернул манжету, чтобы кровь не текла по руке на ладонь. Время еще было. Я рванулась вперед.

Рука леди Мэри вытянулась и обвила кольцом мое запястье. В этой изящной ручке была мужская сила. Я боролась, я щипала длинные бледные пальцы изо всей мочи, но и одной минуты промедления было достаточно.

Клинки скрестились. Теперь и их звук, и сами мужчины были совсем другими. Их движения стали более быстрыми и яростными. Сталь так звенела, словно слышался колокольный перезвон. Темные волосы Гэвина взмокли и упали завитками ему на лоб; он откинул их назад нетерпеливым рывком головы. Пять минут... десять.

Сэр Эндрю наступал, убыстряя шаг, а Гэвин повернулся. Теперь я могла видеть лицо сэра Эндрю. Он тяжело дышал, но его рука, казалось, не знала усталости.

Конец был близок. Рука Гэвина со шпагой отодвинулась назад, этот жест был столь неловким, что даже новичок мог видеть, что ему грозит опасность. Его правая сторона оказалась полностью незащищенной. Я издала сдавленный вскрик и попыталась высвободиться из цепких лап леди Мэри; и, как раз когда я закричала, сэр Эндрю выбросил вперед свою шпагу.

На мгновение – это длилось не дольше, – когда его рапира вошла в плоть и мускулы противника, он оказался безоружен и потерял бдительность, и в это мгновение оружие Гэвина описало начатый им круг. Он вернулся назад, затем атаковал – все это в одно мгновение, вырвав шпагу сэра Эндрю из раны и бросил свое тело в выпад, слившись со своим оружием в одну линию. Конец линии был – в груди Эндрю. Я видела, как кончик шпаги прошел насквозь и показался из спины юноши.

На какое-то время и зрители с бьющимися сердцами, и сами дуэлянты застыли. Тело Гэвина все еще сохраняло смертельную грацию последнего удара, а Эндрю стоял прямо, словно был наколот на булавку. Затем Гэвин ретировался. На лице Эндрю застыло выражение детского изумления. Его глаза все еще были открыты, они словно бы спрашивали, что происходит, когда он начал падать.

Из горла леди Мэри вырвался глубокий звук. Посмотрев на нее, я увидела, что ее гордое лицо смялось, словно мокрая бумага. С криком “Эндрю! Эндрю!” она бросилась к нему, и как раз вовремя, чтобы обхватить падающее тело руками за плечи. Она упала вместе с ним, увлекаемая на пол его весом. Рыдая, она прижала свои ладони к бледным щекам.

Это был ужасный звук. Он разрывал сердце. Я подошла к ним, шагая на деревянных ногах и одновременно чувствуя в них ужасную слабость, но, прежде чем я успела коснуться ее, Рэндэлл отстранил меня с брюзжанием:

– Это не место для леди, Дамарис!

Когда я повернулась от жертвы к убийце, в моем сердце боролись жалость и гнев. Шрам Гэвина выделялся на его лице, словно клеймо. Но если не считать этой огненной отметки, его лицо было так же бело, как и его рубашка. Правая рука все еще сжимала рукоять шпаги; другая ухватила раненую руку так крепко, что батист его рубашки топорщился под затянутыми в черный шелк пальцами. Его взгляд был прикован к поверженному противнику, и на лице было выражение горчайшего сожаления.

Под этим взглядом мой гнев растаял.

– Гэвин, Гэвин, не нужно горевать. Может быть, его еще можно спасти.

– Его можно спасти. Удар пришелся слишком высоко. Слишком высоко.

Гэвин откинул клинок резким движением, отчего тот, звеня, воткнулся между плитами.

– Дьявол превратил меня в полного дурака – удар пришелся слишком высоко!

Его глаза нашли мое лицо, и я отшатнулась от того, что я в них увидела.

– Господи боже, вы еще здесь? Убирайтесь. Забирайте своего недотепу любовника и отправляйтесь.

– Отправляться куда, Гэвин?

– Каслтон, Эдинбург, Лондон, мне нет дела куда. Просто убирайтесь вон.

– Вы хотите, чтобы я уехала из Блэктауэра, – тупо повторила я.

– Это место не годится для вас, Дамарис, – сказал он уже более спокойно. – Это место не годится ни для одной порядочной христианской души.

– Мое место рядом с вами, где бы вы ни были, – обреченно произнесла я. Мне было совершенно все равно, что меня могут услышат Рэндэлл или леди Мэри. При моих словах лицо Гэвина разгладилось и окаменело. Уголки его рта, обезображенного шрамом, приподнялись в неприятной улыбке.

– Ради бога, полагаю, что вчера вечером вы приняли мои слова всерьез, – воскликнул он. – Я недооценил свои собственные таланты!

Я почувствовала, как кровь отхлынула у меня от щек, но говорить была не способна. В это время его глаза осмотрели меня с головы до ног с невыносимо оскорбительным изумлением.

Наконец он заговорил:

– Если хотите, оставайтесь. Но, ради справедливости, прошу вас помнить, что я никогда не упоминал о женитьбе.

Я подняла руку и ударила его по лицу. Он отодвинулся на несколько шагов, чего не делал даже под ударами Эндрю. На его бледной щеке, той, что без шрама, проступили красные отметины от моих пальцев. Но его улыбка не изменилась.

Я отвернулась и обнаружила, что смотрю на измятые оборки рубашки Рэндэлла. Значит, он слышал... он слышал все. Но мне было все равно. Мне было все равно, даже когда он взял мою руку своей жирной рукой собственника и притянул меня к себе.

– Мальчишка ранен не так уж тяжело, – сказал он голосом, в котором слышалось удовлетворение. – Нужно позвать слуг, Дамарис, чтобы отнести его наверх.

– Он не найдет убежища в моем доме, – холодно заявил Гэвин.

– Он должен найти его здесь, нравится вам это или нет, – с насмешкой произнес Рэндэлл. – Если вы выставите его из дома, он может умереть, а если он умрет – святые небеса! – я прослежу за тем, чтобы магистрат выдвинул против вас обвинение в убийстве, сэр! Не беспокоитесь, мы все покинем ваш гостеприимный дом так быстро, как только сможем, не так ли, Дамарис?

Мы приблизились к леди Мэри, которая была близка к обмороку. Лицо, обращенное ко мне, показалось таким же старым, как и лицо миссис Кэннон.

– Он будет жить, – мягко сказала я. – А теперь пойдете со мной, а слуги позаботятся о нем.

В зале не было звонка, так что я подошла к двери, высунула голову наружу и изо всех сил своих легких стала звать Ангуса. Я подумала, что он должен быть где-то рядом – отвратительный старый упырь, – и, когда он обнаружил свое присутствие, я дала ему необходимые указания.

Леди Мэри со мной не пошла; она сказала, что не покинет Эндрю. Так что мы остались ждать, пока мужчины водрузили его тело на маленький тюфяк, чтобы было легче его перенести. Эндрю все еще был без сознания; его золотые ресницы были словно шелк на фоне его бледных щек. На его белой рубашке было ужасно много крови, но, поскольку и Рэндэлл и Гэвин в один голос заявили, что рана вовсе не обязательно окажется смертельной, я решила, что она выглядит страшнее, чем есть на самом деле.

Пока остальные суетились у импровизированных носилок, я смотрела, как Гэвин продвигается к двери. Одной рукой он опирался о стену, ноги его не слушались. Что-то больно повернулось у меня внутри, словно больной зуб после долгого затишья снова дал о себе знать. Я заставила себя отвернуться. Ему не было до меня дела. Он дал это понять совершенно ясно.

Рэндэлл тем временем обрабатывал рану мальчишки, его руки двигались с ловкостью, которая меня удивила. У Рэндэлла есть свои достоинства, это несомненно. Как жаль, что ни одно из них меня не интересует.

Когда мы наконец оказались в холле, Рэндэлл позволил себе глубоко вздохнуть.

– Что за сумасшедшая ночь! – весьма неоригинально заметил он. – Ты втянула нас в эту аферу, Дамарис, – ведь речь идет о мести! Ну что ж, сегодня мы можем отправляться в путь, как и планировали. Без всяких вопросив – в этом месте слишком много суматохи.

– Мы не можем покинуть этот дом, пока сэр Эндрю не уедет отсюда, – сказала я.

– Что? – Рэндэлл на мгновение разинул рот. А потом, демонстрируя значительно больше сообразительности, чем я ожидала, он проворчал: – Ты действительно думаешь, что Гамильтон... Черт побери все это, Дамарис, лично я не люблю подлецов, но он не может...

– Я не это имела в виду, – произнесла я, прекрасно зная, что лгу. – Но половина слуг сбежала, а остальные по большей части совершенно бесполезны; миссис Кэннон вообще ни на что не годна. Подумай, двое раненых мужчин и девочка-инвалид в доме – я не могу просто взять и покинуть их. Если вдруг что-то случится... Мне очень жаль, Рэндэлл. Отправляйся спать. Ты устал, я знаю.

– Боже, да. Могу хоть сейчас свалиться и уснуть. Может быть, на этот раз, – добавил он с мрачноватым юмором, который был для него нов, – мне позволят провести в постели хотя бы несколько часов. Доброй ночи, моя дорогая. Или лучше – доброго утра.

Он поцеловал меня в щеку, довольно безразлично, и неторопливо двинулся по коридору, почесывая голову; отправился, чтобы лечь в постель и уснуть, ему не было дела до чувств, более горьких, нежели обыкновенная досада. А я даже сомневалась, что буду в состоянии уснуть.

Но, во всяком случае, я сниму наконец свое платье. Оно давило на мои измученные суставы, словно доспехи, и я ненавидела его и на вид, и на ощупь. Когда-нибудь – после того, как я стану избалованной и богатой женой Рэндэлла, – я сошью себе другое бальное платье; может быть, даже бархатное платье. Но только не из зеленого бархата.

Я уже повернула в свою комнату, когда поняла, что четвертая от моей дверь по коридору открыта. И кто-то стоит в дверном проеме. Фигура попыталась спрятаться, но две тонких бледных руки вцепились в дверную раму так цепко, что даже ногти побелели. Аннабель!

– Он мертв? – прошептала она.

– Нет, о нет! Он не умер, он даже не слишком серьезно ранен. Но если бы он был убит, – сказала я, – это была бы твоя вина. Ты навлекла на него все это – ты была причиной дуэли. Если бы ты не пыталась сбежать...

Она подняла на меня глаза, слезы все еще текли по ее щекам.

– Одна из причин, по которым я тебя ненавижу, это то, что ты такая лицемерка. Ты знаешь, почему я вынуждена была бежать. Мой отец собирался сегодня же отослать меня в Эдинбург – с тобой и Рэндэллом.

Я застыла на полдороге – волокла ее в кровать.

– Я не знала! Он не сказал мне об этом ни слова.

– Ну и что, он все равно собирался это сделать. А теперь он не может. – Она хихикнула. – Ты не можешь уехать сегодня, в доме слишком большой переполох. А до того, как ты сможешь уехать, я придумаю что-нибудь еще.

Я уложила ее в постель.

– Делай как знаешь, – сказала я. – Ни ты, ни твой отец меня ни капельки не интересуете.

Оказавшись за дверью, я отерла со своего лица испарину – испарину, причиной которой была не только крайняя усталость. Значит, он намеревался отослать ее. Это объясняло все то, что он произнес на террасе в Глендэрри, и его поцелуи, от которых у меня слабели ноги. Он не мог отослать от себя Аннабель – разве что я уехала бы с ней. Мой отъезд все это время был частью его плана.

Я пошла по коридору, внутренне сопротивляясь тому, что, как я знала, должна была сделать. Ни одна душа в мире не сделала бы этого; никто, кроме меня, и не подумал бы сделать так. Из своих давних путешествий по дому я знала, где расположена комната хозяина. Я даже не постучалась. Я просто повернула ручку и вошла.

Это было ошибкой. Кое-кто еще видел лицо Гэвина, когда он нетвердым шагом уходил из зала. Ангус был здесь, явился, чтобы поухаживать за своим раненым хозяином.

Гэвин распростерся на стуле, с запрокинутой головой и свисающими руками. Казалось, он был без сознания, и я от всей души поблагодарила за это Небо. Очевидно, он добрался до комнаты и успел ухватиться за стул, прежде чем поддаться обмороку; и Ангус, вместо того чтобы перенести хозяина на кровать, оставил его в этом болезненном и неудобном положении. Старик расстегнул его рубаху и стащил ее с одной руки и с плеча. Когда я вошла, он совал в рану кусок тряпки. Похоже, помощь Ангуса пошла больному не слишком на пользу; обнаженное тело Гэвина было в крови и в разводах грязной воды, а под его свисающей рукой образовалась ужасного вида лужа.

Я думала, что слишком устала, чтобы снова испытать какое-либо чувство, однако я накинулась на Ангуса, словно фурия.

– Принеси горячей воды, – приказала я, выхватывая у него из рук грязную тряпку. – Горячую, я сказала! И простыню из кладовой. Поторопись, негодяй!

Я мало что могла проделать до тех пор, пока не вернулся Ангус, правда, я нашла свой платок и вытерла с руки большую часть грязной воды. На Гэвине все еще были эти проклятые черные шелковые перчатки. Правая перчатка намокла; я стащила ее и посмотрела на искалеченную руку. Она хорошо послужила ему сегодня, правда, может быть, не так хорошо, как он на это надеялся. Повинуясь некоему неясному импульсу, я взяла его другую руку – ту, которую никогда не видела без перчатки, и стянула покрывавшую ее ткань. На этой руке не было ни царапины.

Наконец из коридора до меня донеслись неторопливые, шаркающие шаги Ангуса. Я ничего не сказала, просто ждала в грозном молчании, пока он не поставит передо мной таз с водой и не положит одну из лучших простыней из кладовой. За все время перевязки Гэвин не сделал ни движения и не произнес ни звука. А потом я взглянула ему в лицо и встретилась с ним взглядом – он смотрел на меня открыто, он был в полном сознании, и я так перепугалась, что мои пальцы соскользнули с конца повязки.

– Я не знала, что вы пришли в себя, – запинаясь, произнесла я.

– Я полагал, что ты убежишь в добродетельном ужасе, если я заговорю, а, правду сказать, я предпочитаю твою помощь помощи Ангуса.

– Благодарю вас, – отвечала я.

– Это не слишком большой комплимент. Ты такая же неуклюжая, как и он, и я уверен, что ты всей душой меня ненавидишь.

– Я помогу вам добраться до постели, – сказала я. – Попытайтесь встать.

Ему это не понравилось; он бы предпочел дойти до постели сам, высокомерный и независимый. Но он был слабее, чем ему казалось, и вынужден был достаточно тяжело опереться о мое плечо.

Либо его обличительная речь отняла у него последние силы, либо он слишком устал изображать из себя неподвижный и безответный камень, пока я его обмывала, но, когда я закончила устраивать хозяина в постели, он притворился спящим. Этой ночью он пытался убить человека и не сумел только потому, что его умение не смогло соответствовать его намерению. Он научил свое собственное дитя ненавидеть его, и он бесстыдно одурачил меня. Но когда я стояла, глядя на этот бледный, жесткий профиль, мне на ум пришли слова, которые я произнесла на террасе в Глендэрри: “Чтобы вы ни делали, что бы вы ни сделали – я буду любить вас до самого дня своей смерти”.